Страница:
— Ты напугал Диану.
Подойдя к Мадлен, Николас взял ее за руку и поднял.
— Черт с ней, с этой Дианой! Где ты была последние три года?
Три долгих, одиноких года… Мадлен попыталась вырваться, чувствуя, как ее тело загорается от его прикосновения, но Николас крепко держал ее обеими руками. Избегая его взгляда, Мэдди спокойно сказала:
— Я уехала из Лондона. И ни за что не приехала бы прошлой осенью, если бы знала, что ты живешь в Лондоне.
Он заставил Мэдди посмотреть ему в глаза:
— Говорят, что в проституток нельзя влюбляться, но я всегда знал, что ты не такая, как все. Я верил в это.
Она не могла больше отворачиваться от него. Сердце Мэдди затрепетало от боли.
— Так где же ты была? — грубо выкрикнул он. — С кем? Или у тебя было столько мужчин, что не сосчитать?
— Нет, Николас, не было других мужчин, — спокойно ответила женщина.
Николас посмотрел на Мадлен недоверчиво, но отпустил ее. Снял вымокшее пальто и швырнул его на стул. Видно, нелегко последние годы жилось Николасу, лорду Фарнсворту. Он сильно высох и поседел с тех пор, как Мадлен видела его в последний раз, лицо его было изможденным.
Мэдди знала, что он не уйдет, не овладев ею, и ей, признаться, хотелось этого, хоть прежние проблемы между ними и не были решены, и затянувшиеся было раны в душе женщины закровоточили вновь. Она стояла очень спокойно, пытаясь собраться с мыслями. Мадлен была настолько уверена, что Николас ушел из ее жизни, что никогда даже не представляла себе ситуации, в которой сейчас оказалась. Она не знала, как себя вести.
Не сводя с нее горящих глаз, Николас медленно проговорил:
— Не могу поверить, что ты живешь здесь, и я… я ничего не знал об этом. Я вернулся из Хазелдауна — тебя нет, мебель зачехлена, слуги ничего не знают… Твой поверенный тоже молчит, хотя именно я свел тебя с ним. — Гнев так и рвался из него. — Почему, Мэдди?!
Николас не мог и предположить, что случилось, но теперь уже не было нужды скрывать правду. Мадлен усадила бывшего любовника на диван, а сама села на почтительном расстоянии от него.
— Николас, я уехала, потому что умирала и не хотела видеть тебя.
Его лицо напряглось.
— Но у тебя вполне здоровый вид, — заметил он.
— Да, теперь — да. — Она невольно прижала руку к груди. — У меня опухоль… была… Она быстро росла. Доктор сказал, что это дело нескольких месяцев.
Николас вновь разозлился:
— Как ты только могла подумать, что я брошу тебя в такую страшную минуту? Мэдди покачала головой:
— Нет, любимый, я знала, что ты так не поступишь. Поэтому я и уехала.
— Не понимаю. — В его глазах была боль.
— Неужели ты забыл, что происходило в то время? Твоя жена грозила разорить тебя, если ты меня не бросишь!
— Конечно, я не забыл! — вскричал Николас. — Но я выбрал тебя! Я был готов оставить Вивьен! Она могла делать, что угодно.
Мадлен откинулась на спинку дивана, лицо ее было грустным.
— Да, могла, — согласилась женщина. — И кому было бы хорошо от этого? Твои дети потеряли бы все права, семья была бы разрушена, твоей репутаций конец. Ты мог даже Хазелдаун потерять.
Николас сидел, положив руку на подушки дивана, и Мадлен дотронулась до него пальцами.
— Ты бы слишком дорого заплатил только за то, чтобы несколько месяцев провести в компании умирающей женщины.
Он схватил ее за руку.
— Я должен был принять решение, я, а не ты! Мадлен заглянула ему в глаза. Как она его любила! Его нельзя было назвать красавцем, но у него было своеобразное лицо, и для Мэдди не было человека милее.
— Ты можешь честно сказать, что не испытал облегчения, когда я уехала?
Николас задумался: отчасти она была права. Помолчав, он медленно проговорил:
— Я тогда подумал, что ты уехала, повинуясь внезапному порыву. Чего только я ни делал, чтобы разыскать тебя, но, казалось, ты исчезла с лица земли. Куда ты уехала?
— В Йоркшир, в родную деревню. — Женщина усмехнулась. — Сестра не пустила меня даже на порог.
Николас снова выругался, а Мэдди продолжала:
— Диана, та самая женщина, которую ты напугал, спасла меня и дала мне приют. Больше того, я стала членом ее семьи. У меня была спокойная жизнь.
Я так радовалась, что хоть кому-то нужна… — Мадлен закрыла глаза, вспоминая те дни:
— Я окрепла, и опухоль постепенно рассосалась. Вернувшись в Лондон, я зашла к доктору, который прежде лечил меня. Он сказал, что такие случаи бывают, об опухолях ничего нельзя сказать наверняка. Чаще всего они убивают, но иногда и исчезают. — Открыв глаза, она добавила:
— Вот, собственно, все, что со мной было. Все очень просто…
— А почему ты вернулась в Лондон?
— Диана захотела жить здесь.
У Мадлен перехватило дыхание, когда Николас через рукав погладил ее руку. Тело ее таяло, в груди нарастала сладостная истома. Они оба поняли как бы ни повернулись обстоятельства, эта ночь принадлежит им.
Подойдя к Мадлен, Николас взял ее лицо обеими руками. Его гнев исчез, остались лишь нежность и желание.
— Но почему ты не сообщила мне, что вернулась? Сердце ее забилось быстрее, мысли в голове стали путаться.
— Здоровье улучшилось, но твоя жена могла сильно навредить тебе. К тому же прошло столько времени, ты мог… забыть меня.
, Его зеленые глаза ласково смотрели на нее.
— Неужели ты думаешь, только женщины умеют любить? — прошептал он перед тем, как поцеловать Мэдди Она застонала, истосковавшись по знакомым прикосновениям, обвила его шею руками и прижалась к нему всем телом. Страсть всегда согревала их, но в этот раз она запылала с пугающей их обоих силой. Осыпая ее шею поцелуями, Николас заметил, что Мэдди плачет.
— В чем дело, дорогая?
— Ох, Николас, я так тебя люблю, — сквозь слезы прошептала она. — Конечно, твоя жена скоро разузнает, что ты был у меня, но давай воспользуемся хотя бы короткими мгновениями счастья.
Слишком взволновавшись от встречи с любимой женщиной, Николас забыл сказать ей главное, то, что могло совершенно изменить их жизнь.
— Вивьен умерла, — проговорил он.
Мадлен судорожно вздохнула, ее тело напряглось.
— Не смотри так на меня, — усмехнулся Николас, — я не убивал ее. — Его рука скользнула ей за корсаж, и он нежно сжал ее грудь. — По иронии судьбы, она умерла от той самой болезни, которой страдала ты. Разве ты не заметила, что я в трауре? Мадлен недоуменно покачала головой. Как настоящий джентльмен, Николас не любил говорить с ней о своей жене, но теперь он захотел, чтобы Мэдди все поняла.
— К тому времени, как мой отец умер, наше поместье было разорено. Я женился на Вивьен за ее приданое, а она стала леди Фарнсворт. Обычное соглашение. — Его рука дрогнула. — Мне и в голову не приходило, как дорого я заплачу за Хазелдаун. Я относился к Вивьен с уважением, как должно относиться к жене. Благодаря мне она заняла положение, какого никогда не достигла бы, как дочь торговца, я дал ей детей, но ей все было мало. Она пыталась подчинить меня себе, завладеть моим телом и душой, а когда ей этого не удалось, Вивьен превратила мою жизнь в сущий ад. Не потому, что любила меня, а из-за того, что хотела мною повелевать Она требовала, чтобы я оставил тебя, потому что мысль о том, что я обрел счастье, была для нее невыносима.
Мадлен положила ладонь на его руку, ее карие глаза светились теплом.
— Целых восемь лет… — продолжал Николас — Благодаря тебе, моя жизнь на целых восемь лет обрела смысл. Ты не должна была уезжать, не сообщив мне, но это так похоже на тебя. Ты так… благородна… — Он почувствовал, как забилось сердце Мадлен — Никогда больше не уезжай от меня, никогда..
Их губы встретились, руки принялись жадно ласкать тела. Если бы в это мгновение в Мадлен попала молния, она бы умерла без сожаления, радуясь тому, что еще раз оказалась в объятиях любимого человека.
Потом, утолив первый голод страсти, они лежали, обнявшись, и разговаривали — в точности как прежде. Мэдди рассказывала Николасу о Диане и Джеффри и о том, как она вновь училась ощипывать цыплят. А он говорил ей о Хазелдауне и о своих детях Мэдди всегда интересовалась их судьбой и была рада узнать, что дочь Николаев вышла замуж и родила ему внука, младший сын с радостью служит, в армии, а старший сын и наследник стал, замечательным агрономом.
Мадлен задремала, положив голову на плечо любимого, как вдруг он сказал:
— Когда мы поженимся?
Она подняла голову и заглянула ему в глаза:
— Тебе вовсе не обязательно жениться на мне. Учитывая мое прошлое, ты рискуешь нарваться на грандиозный скандал. С меня довольно и того, что я буду твоей любовницей.
— Да, но мне этого мало, — возразил Николас. Коса Мадлен расплелась, и ее волосы рассыпались по груди Николаев. Он погладил темные локоны, а затем наклонился и поцеловал женщину в лоб. Мэдди была уже немолода, лицо ее избороздили морщины, но он все равно любил ее.
— Всю жизнь, — заговорил он, — всю свою жизнь я исполнял долг в Хазелдауне, старался держаться как достойный член семьи Фарнсвортов. А теперь, знаешь ли, мне хочется хоть что-то сделать для себя.
Усмехнувшись, Мадлен крепче прижалась к нему.
— Что ж, если к утру ты не передумаешь, то мы подробнее обсудим твое предложение.
Засыпая, Мадлен подумала, что утром надо будет непременно сказать Диане, что в своих покровителей все же можно влюбляться.
За те годы, что Диана знала Мадлен, она видела свою старшую подругу в разных состояниях — от глубокого отчаяния до тихой меланхоличной грусти. И вдруг девушка впервые увидела, что Мадлен так и светится от радости. Всю следующую неделю лорд Фарнсворт провел в их доме. Поскольку он сам занимался всеми делами, касающимися поместья, то не мог отсутствовать слишком долго, особенно летом, поэтому ему все же пришлось уехать на некоторое время. Фарнсворт был жизнерадостным человеком, живым в словах и поступках. Иногда он весело смотрел на Мадлен, и Диана мечтала о том, чтобы и Джерваз бросал на нее такие же, а не мрачные и тяжелые взгляды.
Когда лорд Фарнсворт уехал, дом непривычно затих, поэтому Диана с радостью приняла Франсиса Брэнделина.
Хоть молодой человек и был, как обычно, вежливым и очаровательным, но держался чуть развязно, и Диана догадалась, что он немного пьян. Может, он выпил для храбрости? За чаем они вели отвлеченный разговор, и Франсис вовсю расхваливал булочки, хотя ни одной не попробовал. Он напомнил девушке ее сына — мальчик точно так же вел себя, когда хотел что-то скрыть.
Решив, что настало время раскрыть карты, Диана налила себе еще чаю и спросила напрямую:
— Франсис, может, ты хочешь что-то обсудить со мной? — Они быстро перешли на «ты». Откинувшись на спинку стула, Диана уверенно добавила:
— Ты же знаешь: все, что ты мне скажешь, останется между нами.
Осторожно поставив чашку, молодой человек неуверенно произнес:
— Я знаю. Но… об этом все еще нельзя говорить .
— ..Потому что, — продолжила за него Диана, — слова имеют большую силу, и если ты произнесешь их вслух, то твои страхи могут оправдаться?
Помолчав, он улыбнулся:
— Наверное, так и есть. Ты прекрасно все понимаешь.
— Да нет, дело не в том, — с сожалением сказала девушка. — Это опыт. Я тоже часто не могу произнести того, что надо бы сказать.
Франсис вопросительно посмотрел на нее, но сейчас было не время говорить о проблемах Дианы.
— Конечно, страхи могут оправдаться, но ведь можно и освободиться от них — именно потому, что слова имеют большую силу, — промолвила девушка.
Встав из-за стола, Франсис начал метаться по комнате, а затем остановился у окна.
— Да знаю я, Диана. Думаю, именно поэтому я хочу рассказать тебе о моей… слабости. Может быть, излив тебе душу, я смогу освободиться?..
Диана подошла к Франсису и встала сбоку от него.
— Ты хочешь сказать, на балу о тебе говорили правду? — подсказала девушка.
— И правду, и не правду, — Франсис с трудом сглотнул. — Мальчишки, попадающие в школу, оказываются оторванными от всего, к чему привыкли в домашней жизни, и над ними нередко начинают издеваться старшие ученики. Поэтому младшие могут… очень подружиться. Иногда они ведут себя несколько… ну-у-у противоестественно. — Франсис повернулся к Диане:
— Большинство мужчин спокойно переживают это, а потом прикидываются, что в прошлом ничего такого не было. Они с презрением относятся к подобным вещам и к тем людям, которые этими вещами занимались или занимаются…
— Но ты не переменился? — ласково поинтересовалась Диана.
— Нет, я не переменился, — равнодушно ответил Франсис. — Я надеялся, молился, чтобы меня оставили… противоестественные желания. Взрослым я ничем подобным не занимался, но это не важно. Желание по-прежнему во мне. — Пожав плечами, молодой человек смотрел перед собой отсутствующим взглядом. — Ирония в том, что я не похож на других мужчин. Мне нравятся женщины, правда нравятся… — Он робко взглянул на Диану:
— Ты, например. — Франсис вновь отвернулся от нее. — Но я не хочу… заниматься с ними любовью. И не только Итон… Я думал, что родился таким и никогда не стану мужчиной, которого можно считать нормальным.
Диана начала догадываться:
— Но недавно что-то изменилось, не так ли?
— Ты и в самом деле все понимаешь. — Повернувшись к окну, он безучастно смотрел на улицу. — Вернувшись из университета, я стал вести себя, как обычно ведут себя молодые люди моего круга — ходил на балы, флиртовал с девушками, хотя никогда не заводил дела слишком далеко. И все же я надеялся, что однажды встречу девушку и смогу страстно полюбить ее, то есть жажда любви была в моем сердце. Я надеялся, верил, что все будет хорошо, но… этого не произошло.
— И потом… — подсказала Диана.
— Я и в самом деле страстно влюбился. — Он крепко сжал челюсти и, помолчав, добавил:
— Но не… не в женщину.
Диана ничего не знала о таких вещах, но она сочувствовала Франсису и надеялась, что сможет сказать нужные ему слова:
— А он… он отвечает тебе взаимностью?
— Мы никогда не говорили об этом. — Франсис теребил край парчовой портьеры. — Он на несколько лет старше меня и более опытен. Думаю, мы с ним… одинаковые… Если мы с ним просто вместе стоим или беседуем, окружающие не замечают ничего особенного… Зато, когда он смотрит на меня… у него такой взгляд… — Его голос сорвался.
Только теперь Диана поняла все до конца, но не видела в том, что рассказал Франсис, ничего дурного. В голосе молодого человека была такая любовь, которая… ничем не отличалась от любви Джерваза к ней или Николаев к Мадлен… Диана не могла поверить, что любовь может быть злом.
— Ужасно, что ты не можешь спокойно говорить об этом. Жаль, что, узнав, над тобой будут издеваться, — сочувственно заговорила девушка.
Тонкие пальцы Франсиса крепче сжали портьеру.
— Дело не только в том, что надо мной станут смеяться. То, о чем мы говорим, — тяжкое преступление. Мужчин каждый год отправляют за такие вещи на виселицу. Человек может лишиться жизни только по подозрению.
Ах, если бы она только знала об этом побольше! Диана нерешительно спросила:
— А в других странах?.. То же самое? Франсис отпустил портьеру.
— Нет, мне кажется, Британия — самая невыносимая страна. Древние не считали любовь между существами одного пола грехом. Даже сейчас в Греции и Италии к этому относятся более терпимо. Слышал, некоторые англичане уехали туда, чтобы жить спокойно. Может, это и есть единственный выход?
— Возможно, тебе стоит посоветоваться с твоим… другом. Кто знает, может, он захочет поехать с тобой… — предложила Диана. — В Италию или Грецию.
Франсис вздохнул.
— Думаю, так и следует поступить. — В его голосе слышалась теперь и горечь, и надежда. — Может, в самом деле получится… Конечно, не все проблемы будут решены. Однако, может статься, со временем все образуется.
— Если ты сможешь сделать это, то, считай, самая трудная битва выиграна. Но… как ты решился поговорить со мной? Ты же меня почти не знаешь.
— Отчасти именно поэтому, — медленно произнес молодой человек. — Проще довериться человеку, которого плохо знаешь. Но к тому же ты… напоминаешь мне Мадонну — мягкую и нежную. Думаю, если кто и мог выслушать меня, так только ты. — Его лицо исказила гримаса боли. — Моя семья? У меня есть только мать, младшая сестра и кузен Джерваз. Если они узнают правду, будут ли относиться ко мне по-прежнему?
Франсис покачал головой, словно пытаясь отогнать от себя мрачные раздумья, а затем отчаянно вскрикнул:
— Ты же сама мать, Диана! Скажи, что бы ты почувствовала, если бы узнала, что твой сын… такой же, как я?!
Диана закрыла глаза — их жгли слезы. Ей было совсем нетрудно понять своего нового друга, но вот как бы она повела себя, если бы сейчас на месте Франсиса был взрослый Джеффри? Глубоко вздохнув, она посмотрела на молодого человека.
Франсис стоял перед самым окном, его волосы сияли в лучах полуденного солнца. Его красивое лицо было таким беззащитным!
Девушка тихо заговорила:
— Франсис, я не могу говорить за твою мать или еще за кого-то. Хочу только сказать: что бы Джеффри ни сделал, я не стану любить его меньше. А ведь с ним все еще может быть куда хуже, чем с тобой.
Шагнув вперед, она обняла Франсиса и поцеловала в лоб. Франсис инстинктивно обхватил ее руками и крепко прижал к себе; тело его содрогалось от рыданий. Диана погладила его по голове, как ребенка, хоть Франсис был гораздо выше ее.
Немного успокоившись, молодой человек прошептал:
— Спасибо тебе, Диана. За то, что ты такая, и за то, что позволяешь мне быть таким, какой я есть.
Глава 18
Подойдя к Мадлен, Николас взял ее за руку и поднял.
— Черт с ней, с этой Дианой! Где ты была последние три года?
Три долгих, одиноких года… Мадлен попыталась вырваться, чувствуя, как ее тело загорается от его прикосновения, но Николас крепко держал ее обеими руками. Избегая его взгляда, Мэдди спокойно сказала:
— Я уехала из Лондона. И ни за что не приехала бы прошлой осенью, если бы знала, что ты живешь в Лондоне.
Он заставил Мэдди посмотреть ему в глаза:
— Говорят, что в проституток нельзя влюбляться, но я всегда знал, что ты не такая, как все. Я верил в это.
Она не могла больше отворачиваться от него. Сердце Мэдди затрепетало от боли.
— Так где же ты была? — грубо выкрикнул он. — С кем? Или у тебя было столько мужчин, что не сосчитать?
— Нет, Николас, не было других мужчин, — спокойно ответила женщина.
Николас посмотрел на Мадлен недоверчиво, но отпустил ее. Снял вымокшее пальто и швырнул его на стул. Видно, нелегко последние годы жилось Николасу, лорду Фарнсворту. Он сильно высох и поседел с тех пор, как Мадлен видела его в последний раз, лицо его было изможденным.
Мэдди знала, что он не уйдет, не овладев ею, и ей, признаться, хотелось этого, хоть прежние проблемы между ними и не были решены, и затянувшиеся было раны в душе женщины закровоточили вновь. Она стояла очень спокойно, пытаясь собраться с мыслями. Мадлен была настолько уверена, что Николас ушел из ее жизни, что никогда даже не представляла себе ситуации, в которой сейчас оказалась. Она не знала, как себя вести.
Не сводя с нее горящих глаз, Николас медленно проговорил:
— Не могу поверить, что ты живешь здесь, и я… я ничего не знал об этом. Я вернулся из Хазелдауна — тебя нет, мебель зачехлена, слуги ничего не знают… Твой поверенный тоже молчит, хотя именно я свел тебя с ним. — Гнев так и рвался из него. — Почему, Мэдди?!
Николас не мог и предположить, что случилось, но теперь уже не было нужды скрывать правду. Мадлен усадила бывшего любовника на диван, а сама села на почтительном расстоянии от него.
— Николас, я уехала, потому что умирала и не хотела видеть тебя.
Его лицо напряглось.
— Но у тебя вполне здоровый вид, — заметил он.
— Да, теперь — да. — Она невольно прижала руку к груди. — У меня опухоль… была… Она быстро росла. Доктор сказал, что это дело нескольких месяцев.
Николас вновь разозлился:
— Как ты только могла подумать, что я брошу тебя в такую страшную минуту? Мэдди покачала головой:
— Нет, любимый, я знала, что ты так не поступишь. Поэтому я и уехала.
— Не понимаю. — В его глазах была боль.
— Неужели ты забыл, что происходило в то время? Твоя жена грозила разорить тебя, если ты меня не бросишь!
— Конечно, я не забыл! — вскричал Николас. — Но я выбрал тебя! Я был готов оставить Вивьен! Она могла делать, что угодно.
Мадлен откинулась на спинку дивана, лицо ее было грустным.
— Да, могла, — согласилась женщина. — И кому было бы хорошо от этого? Твои дети потеряли бы все права, семья была бы разрушена, твоей репутаций конец. Ты мог даже Хазелдаун потерять.
Николас сидел, положив руку на подушки дивана, и Мадлен дотронулась до него пальцами.
— Ты бы слишком дорого заплатил только за то, чтобы несколько месяцев провести в компании умирающей женщины.
Он схватил ее за руку.
— Я должен был принять решение, я, а не ты! Мадлен заглянула ему в глаза. Как она его любила! Его нельзя было назвать красавцем, но у него было своеобразное лицо, и для Мэдди не было человека милее.
— Ты можешь честно сказать, что не испытал облегчения, когда я уехала?
Николас задумался: отчасти она была права. Помолчав, он медленно проговорил:
— Я тогда подумал, что ты уехала, повинуясь внезапному порыву. Чего только я ни делал, чтобы разыскать тебя, но, казалось, ты исчезла с лица земли. Куда ты уехала?
— В Йоркшир, в родную деревню. — Женщина усмехнулась. — Сестра не пустила меня даже на порог.
Николас снова выругался, а Мэдди продолжала:
— Диана, та самая женщина, которую ты напугал, спасла меня и дала мне приют. Больше того, я стала членом ее семьи. У меня была спокойная жизнь.
Я так радовалась, что хоть кому-то нужна… — Мадлен закрыла глаза, вспоминая те дни:
— Я окрепла, и опухоль постепенно рассосалась. Вернувшись в Лондон, я зашла к доктору, который прежде лечил меня. Он сказал, что такие случаи бывают, об опухолях ничего нельзя сказать наверняка. Чаще всего они убивают, но иногда и исчезают. — Открыв глаза, она добавила:
— Вот, собственно, все, что со мной было. Все очень просто…
— А почему ты вернулась в Лондон?
— Диана захотела жить здесь.
У Мадлен перехватило дыхание, когда Николас через рукав погладил ее руку. Тело ее таяло, в груди нарастала сладостная истома. Они оба поняли как бы ни повернулись обстоятельства, эта ночь принадлежит им.
Подойдя к Мадлен, Николас взял ее лицо обеими руками. Его гнев исчез, остались лишь нежность и желание.
— Но почему ты не сообщила мне, что вернулась? Сердце ее забилось быстрее, мысли в голове стали путаться.
— Здоровье улучшилось, но твоя жена могла сильно навредить тебе. К тому же прошло столько времени, ты мог… забыть меня.
, Его зеленые глаза ласково смотрели на нее.
— Неужели ты думаешь, только женщины умеют любить? — прошептал он перед тем, как поцеловать Мэдди Она застонала, истосковавшись по знакомым прикосновениям, обвила его шею руками и прижалась к нему всем телом. Страсть всегда согревала их, но в этот раз она запылала с пугающей их обоих силой. Осыпая ее шею поцелуями, Николас заметил, что Мэдди плачет.
— В чем дело, дорогая?
— Ох, Николас, я так тебя люблю, — сквозь слезы прошептала она. — Конечно, твоя жена скоро разузнает, что ты был у меня, но давай воспользуемся хотя бы короткими мгновениями счастья.
Слишком взволновавшись от встречи с любимой женщиной, Николас забыл сказать ей главное, то, что могло совершенно изменить их жизнь.
— Вивьен умерла, — проговорил он.
Мадлен судорожно вздохнула, ее тело напряглось.
— Не смотри так на меня, — усмехнулся Николас, — я не убивал ее. — Его рука скользнула ей за корсаж, и он нежно сжал ее грудь. — По иронии судьбы, она умерла от той самой болезни, которой страдала ты. Разве ты не заметила, что я в трауре? Мадлен недоуменно покачала головой. Как настоящий джентльмен, Николас не любил говорить с ней о своей жене, но теперь он захотел, чтобы Мэдди все поняла.
— К тому времени, как мой отец умер, наше поместье было разорено. Я женился на Вивьен за ее приданое, а она стала леди Фарнсворт. Обычное соглашение. — Его рука дрогнула. — Мне и в голову не приходило, как дорого я заплачу за Хазелдаун. Я относился к Вивьен с уважением, как должно относиться к жене. Благодаря мне она заняла положение, какого никогда не достигла бы, как дочь торговца, я дал ей детей, но ей все было мало. Она пыталась подчинить меня себе, завладеть моим телом и душой, а когда ей этого не удалось, Вивьен превратила мою жизнь в сущий ад. Не потому, что любила меня, а из-за того, что хотела мною повелевать Она требовала, чтобы я оставил тебя, потому что мысль о том, что я обрел счастье, была для нее невыносима.
Мадлен положила ладонь на его руку, ее карие глаза светились теплом.
— Целых восемь лет… — продолжал Николас — Благодаря тебе, моя жизнь на целых восемь лет обрела смысл. Ты не должна была уезжать, не сообщив мне, но это так похоже на тебя. Ты так… благородна… — Он почувствовал, как забилось сердце Мадлен — Никогда больше не уезжай от меня, никогда..
Их губы встретились, руки принялись жадно ласкать тела. Если бы в это мгновение в Мадлен попала молния, она бы умерла без сожаления, радуясь тому, что еще раз оказалась в объятиях любимого человека.
Потом, утолив первый голод страсти, они лежали, обнявшись, и разговаривали — в точности как прежде. Мэдди рассказывала Николасу о Диане и Джеффри и о том, как она вновь училась ощипывать цыплят. А он говорил ей о Хазелдауне и о своих детях Мэдди всегда интересовалась их судьбой и была рада узнать, что дочь Николаев вышла замуж и родила ему внука, младший сын с радостью служит, в армии, а старший сын и наследник стал, замечательным агрономом.
Мадлен задремала, положив голову на плечо любимого, как вдруг он сказал:
— Когда мы поженимся?
Она подняла голову и заглянула ему в глаза:
— Тебе вовсе не обязательно жениться на мне. Учитывая мое прошлое, ты рискуешь нарваться на грандиозный скандал. С меня довольно и того, что я буду твоей любовницей.
— Да, но мне этого мало, — возразил Николас. Коса Мадлен расплелась, и ее волосы рассыпались по груди Николаев. Он погладил темные локоны, а затем наклонился и поцеловал женщину в лоб. Мэдди была уже немолода, лицо ее избороздили морщины, но он все равно любил ее.
— Всю жизнь, — заговорил он, — всю свою жизнь я исполнял долг в Хазелдауне, старался держаться как достойный член семьи Фарнсвортов. А теперь, знаешь ли, мне хочется хоть что-то сделать для себя.
Усмехнувшись, Мадлен крепче прижалась к нему.
— Что ж, если к утру ты не передумаешь, то мы подробнее обсудим твое предложение.
Засыпая, Мадлен подумала, что утром надо будет непременно сказать Диане, что в своих покровителей все же можно влюбляться.
За те годы, что Диана знала Мадлен, она видела свою старшую подругу в разных состояниях — от глубокого отчаяния до тихой меланхоличной грусти. И вдруг девушка впервые увидела, что Мадлен так и светится от радости. Всю следующую неделю лорд Фарнсворт провел в их доме. Поскольку он сам занимался всеми делами, касающимися поместья, то не мог отсутствовать слишком долго, особенно летом, поэтому ему все же пришлось уехать на некоторое время. Фарнсворт был жизнерадостным человеком, живым в словах и поступках. Иногда он весело смотрел на Мадлен, и Диана мечтала о том, чтобы и Джерваз бросал на нее такие же, а не мрачные и тяжелые взгляды.
Когда лорд Фарнсворт уехал, дом непривычно затих, поэтому Диана с радостью приняла Франсиса Брэнделина.
Хоть молодой человек и был, как обычно, вежливым и очаровательным, но держался чуть развязно, и Диана догадалась, что он немного пьян. Может, он выпил для храбрости? За чаем они вели отвлеченный разговор, и Франсис вовсю расхваливал булочки, хотя ни одной не попробовал. Он напомнил девушке ее сына — мальчик точно так же вел себя, когда хотел что-то скрыть.
Решив, что настало время раскрыть карты, Диана налила себе еще чаю и спросила напрямую:
— Франсис, может, ты хочешь что-то обсудить со мной? — Они быстро перешли на «ты». Откинувшись на спинку стула, Диана уверенно добавила:
— Ты же знаешь: все, что ты мне скажешь, останется между нами.
Осторожно поставив чашку, молодой человек неуверенно произнес:
— Я знаю. Но… об этом все еще нельзя говорить .
— ..Потому что, — продолжила за него Диана, — слова имеют большую силу, и если ты произнесешь их вслух, то твои страхи могут оправдаться?
Помолчав, он улыбнулся:
— Наверное, так и есть. Ты прекрасно все понимаешь.
— Да нет, дело не в том, — с сожалением сказала девушка. — Это опыт. Я тоже часто не могу произнести того, что надо бы сказать.
Франсис вопросительно посмотрел на нее, но сейчас было не время говорить о проблемах Дианы.
— Конечно, страхи могут оправдаться, но ведь можно и освободиться от них — именно потому, что слова имеют большую силу, — промолвила девушка.
Встав из-за стола, Франсис начал метаться по комнате, а затем остановился у окна.
— Да знаю я, Диана. Думаю, именно поэтому я хочу рассказать тебе о моей… слабости. Может быть, излив тебе душу, я смогу освободиться?..
Диана подошла к Франсису и встала сбоку от него.
— Ты хочешь сказать, на балу о тебе говорили правду? — подсказала девушка.
— И правду, и не правду, — Франсис с трудом сглотнул. — Мальчишки, попадающие в школу, оказываются оторванными от всего, к чему привыкли в домашней жизни, и над ними нередко начинают издеваться старшие ученики. Поэтому младшие могут… очень подружиться. Иногда они ведут себя несколько… ну-у-у противоестественно. — Франсис повернулся к Диане:
— Большинство мужчин спокойно переживают это, а потом прикидываются, что в прошлом ничего такого не было. Они с презрением относятся к подобным вещам и к тем людям, которые этими вещами занимались или занимаются…
— Но ты не переменился? — ласково поинтересовалась Диана.
— Нет, я не переменился, — равнодушно ответил Франсис. — Я надеялся, молился, чтобы меня оставили… противоестественные желания. Взрослым я ничем подобным не занимался, но это не важно. Желание по-прежнему во мне. — Пожав плечами, молодой человек смотрел перед собой отсутствующим взглядом. — Ирония в том, что я не похож на других мужчин. Мне нравятся женщины, правда нравятся… — Он робко взглянул на Диану:
— Ты, например. — Франсис вновь отвернулся от нее. — Но я не хочу… заниматься с ними любовью. И не только Итон… Я думал, что родился таким и никогда не стану мужчиной, которого можно считать нормальным.
Диана начала догадываться:
— Но недавно что-то изменилось, не так ли?
— Ты и в самом деле все понимаешь. — Повернувшись к окну, он безучастно смотрел на улицу. — Вернувшись из университета, я стал вести себя, как обычно ведут себя молодые люди моего круга — ходил на балы, флиртовал с девушками, хотя никогда не заводил дела слишком далеко. И все же я надеялся, что однажды встречу девушку и смогу страстно полюбить ее, то есть жажда любви была в моем сердце. Я надеялся, верил, что все будет хорошо, но… этого не произошло.
— И потом… — подсказала Диана.
— Я и в самом деле страстно влюбился. — Он крепко сжал челюсти и, помолчав, добавил:
— Но не… не в женщину.
Диана ничего не знала о таких вещах, но она сочувствовала Франсису и надеялась, что сможет сказать нужные ему слова:
— А он… он отвечает тебе взаимностью?
— Мы никогда не говорили об этом. — Франсис теребил край парчовой портьеры. — Он на несколько лет старше меня и более опытен. Думаю, мы с ним… одинаковые… Если мы с ним просто вместе стоим или беседуем, окружающие не замечают ничего особенного… Зато, когда он смотрит на меня… у него такой взгляд… — Его голос сорвался.
Только теперь Диана поняла все до конца, но не видела в том, что рассказал Франсис, ничего дурного. В голосе молодого человека была такая любовь, которая… ничем не отличалась от любви Джерваза к ней или Николаев к Мадлен… Диана не могла поверить, что любовь может быть злом.
— Ужасно, что ты не можешь спокойно говорить об этом. Жаль, что, узнав, над тобой будут издеваться, — сочувственно заговорила девушка.
Тонкие пальцы Франсиса крепче сжали портьеру.
— Дело не только в том, что надо мной станут смеяться. То, о чем мы говорим, — тяжкое преступление. Мужчин каждый год отправляют за такие вещи на виселицу. Человек может лишиться жизни только по подозрению.
Ах, если бы она только знала об этом побольше! Диана нерешительно спросила:
— А в других странах?.. То же самое? Франсис отпустил портьеру.
— Нет, мне кажется, Британия — самая невыносимая страна. Древние не считали любовь между существами одного пола грехом. Даже сейчас в Греции и Италии к этому относятся более терпимо. Слышал, некоторые англичане уехали туда, чтобы жить спокойно. Может, это и есть единственный выход?
— Возможно, тебе стоит посоветоваться с твоим… другом. Кто знает, может, он захочет поехать с тобой… — предложила Диана. — В Италию или Грецию.
Франсис вздохнул.
— Думаю, так и следует поступить. — В его голосе слышалась теперь и горечь, и надежда. — Может, в самом деле получится… Конечно, не все проблемы будут решены. Однако, может статься, со временем все образуется.
— Если ты сможешь сделать это, то, считай, самая трудная битва выиграна. Но… как ты решился поговорить со мной? Ты же меня почти не знаешь.
— Отчасти именно поэтому, — медленно произнес молодой человек. — Проще довериться человеку, которого плохо знаешь. Но к тому же ты… напоминаешь мне Мадонну — мягкую и нежную. Думаю, если кто и мог выслушать меня, так только ты. — Его лицо исказила гримаса боли. — Моя семья? У меня есть только мать, младшая сестра и кузен Джерваз. Если они узнают правду, будут ли относиться ко мне по-прежнему?
Франсис покачал головой, словно пытаясь отогнать от себя мрачные раздумья, а затем отчаянно вскрикнул:
— Ты же сама мать, Диана! Скажи, что бы ты почувствовала, если бы узнала, что твой сын… такой же, как я?!
Диана закрыла глаза — их жгли слезы. Ей было совсем нетрудно понять своего нового друга, но вот как бы она повела себя, если бы сейчас на месте Франсиса был взрослый Джеффри? Глубоко вздохнув, она посмотрела на молодого человека.
Франсис стоял перед самым окном, его волосы сияли в лучах полуденного солнца. Его красивое лицо было таким беззащитным!
Девушка тихо заговорила:
— Франсис, я не могу говорить за твою мать или еще за кого-то. Хочу только сказать: что бы Джеффри ни сделал, я не стану любить его меньше. А ведь с ним все еще может быть куда хуже, чем с тобой.
Шагнув вперед, она обняла Франсиса и поцеловала в лоб. Франсис инстинктивно обхватил ее руками и крепко прижал к себе; тело его содрогалось от рыданий. Диана погладила его по голове, как ребенка, хоть Франсис был гораздо выше ее.
Немного успокоившись, молодой человек прошептал:
— Спасибо тебе, Диана. За то, что ты такая, и за то, что позволяешь мне быть таким, какой я есть.
Глава 18
Расставшись с цыганами, Джерваз пробирался сквозь французские формирования, выдавая себя за торговца шоколадом и сигарами. Когда после долгих мытарств виконт добрался наконец до генерала Романа, находившегося в ту пору на датском острове Фюнен, ему пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить испанца в том, что он и вправду посланник английского правительства — такой обтрепанный вид был у молодого человека.
Однако убедившись в том, что человек, прибывший к нему в ставку, — именно тот, за кого себя выдает. Романа не стал терять времени и немедля принял предложение переправить свои войска в Испанию с помощью Королевского флота Британии. Джерваз получил полное удовлетворение: ради одного такого дела стоило жить. Впрочем, в глубине души он всегда подозревал, что Пиренейский полуостров — ахиллесова пята Наполеона Не исключено, что до полного поражения Бонапарта пройдут годы, но можно было с уверенностью сказать: поражение в Испании и Португалии положит начало конца французского императора.
Виконт мог бы присоединиться к Романа, чтобы на британских кораблях добраться до Испании, но предпочел вернуться в Англию тем же способом, каким выбрался оттуда. Так будет быстрее, к тому же некоторые вещи, ставшие известными Сент-Обену во время опасного путешествия, должны были как можно скорее стать известными в Уайтхолле. Кроме того, у него были личные мотивы торопиться домой — Джерваз засыпал и пробуждался с мыслью о Диане. Оказавшись однажды ночью в лесу в пугающей близости от французского патруля, молодой человек вдруг осознал, что думает не о грозящей беде, а о своей любовнице. Эта мысль поразила Сент-Обена, пока он не понял, что прячется за цветущим кустом сирени, аромат которой затмил его сознание.
Чем дольше длилась разлука, тем больше он хотел ее. На этот раз, однако, в голову Джерваза закралось подозрение. Он в который уже раз думал о предательстве, а Диана была одной из четырех людей, которые знали правду о его путешествии (остальные трое были официальными лицами в правительстве). Хоть виконту и трудно было представить, что нежная и обворожительная женщина может оказаться предательницей, Джерваз допускал такой поворот дела.
Опасаясь худшего, Сент-Обен мучительно пытался припомнить, что говорил любовнице о своей работе, но, как ни старался, не мог вспомнить ничего важного. Это его радовало: если женщина торгует своим телом, ничто не помешает ей продать любую информацию, особенно за хорошую плату. Если Диана так и поступила, он непременно узнает правду. Вот только Джерваз никак не мог решить, что делать дальше.
Пересечение Ла-Манша было необычно долгим и опасным. Суденышко контрабандистов, доверху загруженное бренди, изрядно потрепанное летними штормами, еле-еле ползло по воде Когда на рассвете шхуна наконец причалила в Гарвиче, Сент-Обен был едва жив от усталости. Однако он немедленно нанял карету до Лондона.
Поздно вечером экипаж прибыл в британскую столицу, и поначалу виконт намеревался отправиться в Мрачный и неприветливый Сент-Обен-хаус. Однако, Повинуясь внезапному желанию, он приказал кучеру ехать к дому Дианы, несмотря на то что сомневался в ней, несмотря на то что не испросил у куртизанки обычного разрешения посетить ее…
Устало выбравшись из экипажа с небольшим заплечным мешком, составлявшим весь его багаж, Джерваз расплатился с возницей. Стоял густой туман, и августовская погода скорее напоминала Ноябрьскую, на улицах было пустынно. В окнах Дианы горел свет, и виконт в который уже раз устало подумал о том, что будет делать, если она принимает другого мужчину.
Сент-Обен с трудом поднялся по мраморным ступеням, надеясь, что она все же одна, ведь если любовница не примет его, то даже короткий путь до дома он едва ли сможет осилить.
Горничная, отворившая ему дверь, предложила подождать в гостиной, пока она узнает, сможет ли хозяйка его принять. Уронив свой мешок на пол, Джерваз принялся бесцельно бродить по комнате: он не решался сесть, опасаясь, что от усталости не сможет встать.
И вдруг, как по волшебству, в дверях возникла Диана, она смотрела на него своими лазурными глазами, судорожно вцепившись рукой в дверной косяк. Она была такой хрупкой и трогательной в голубом платье; судя по распущенным волосам, девушка готовилась ко сну. Весь ее вид говорил о том, что она была в шоке. Вот только был ли этот шок вызван тем, что она увидела его живым или в ее душу закрался страх за содеянное?
Мрачные мысли еще вертелись в голове молодого человека, а Диана уже оказалась рядом и с такой силой обняла его, что Джерваз покачнулся, прежде чем прижать ее к себе. Диана была нежной, теплой, чистой, свежей и благоуханной, как весеннее утро. Сомнения, терзавшие Сент-Обена, стали постепенно таять, а когда виконт, уронив голову, уткнулся лицом в ее темные кудри, на его лице впервые за два последних месяца заиграла довольная улыбка.
— Будь осторожна, Диана, — проговорил он. — Если ты толкнешь меня чуть сильнее, я просто рухну на пол.
Девушка подняла к нему свое лицо, и Джерваз был потрясен, увидев, что ее щеки залиты слезами.
— Я так беспокоилась, — прошептала она. — Прошло столько времени — я боялась, что с тобой что-то случилось.
Господи, когда в последний раз кто-то беспокоился за него, да и было ли это когда-нибудь?! Даже когда Диана плакала, она была так прекрасна, что у Джерваза защемило сердце. Он не мог говорить и просто стоял, наслаждаясь теплом ее тела.
— Я ничего сегодня не принес тебе, — вдруг извиняющимся тоном промолвил он.
— Глупец, — сквозь слезы прошептала она, подняв на него взор. А затем, озорно улыбнувшись, добавила:
— Впрочем, ладно, на эту ночь я пущу тебя в кредит. Но тебе придется заплатить мне аванс в виде поцелуя.
Даже для измученного человека подобное приглашение было слишком соблазнительным. Джерваз припал губами к ее губам и ощутил всю сладость головокружительного поцелуя. Сент-Обена опять охватило знакомое чувство, когда ему казалось, что не существует ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, а весь мир, вся вселенная ограничиваются лишь этой маленькой женщиной.
Казалось, в ее присутствии он стал сильнее. Наконец Джерваз отступил назад.
— Извини, что я в таком виде Путешествие заняло несколько недель, и я не помню, когда в последний раз переодевался.
Диана ничего не ответила на это. Позвонив в колокольчик, она обхватила его рукой за талию и повела в свою спальню. Мешок виконта остался лежать на полу в гостиной. Когда на зов хозяйки явилась горничная, девушка велела ей принести в спальню вина и еды.
— Тебе повезло, — заявила она Джервазу, едва они вошли в ее покои. — Я как раз собиралась принять ванну, так что горячей воды вдоволь.
— Идея неплохая, — пробормотал виконт, — вот только как бы мне не заснуть в воде. Диана улыбнулась:
— Обещаю, что ты не утонешь.
Такой большой ванны Сент-Обену видеть не доводилось. От горячей воды исходил травяной аромат.
Привыкшая раздевать Джеффри, Диана без труда справилась с одеждой Джерваза. Он не останавливал ее, ему нравилось, что за ним ухаживают.
— А ты похудел, — заметила девушка, проводя руками по его выступающим ребрам — Еда, знаешь ли, оставляла желать лучшего.
Тут Диана заметила свежий шрам на его левой руке:
— Похоже, твое путешествие и впрямь было опасным, — с дрожью в голосе прошептала она.
— Ты права, — согласился виконт. Диана осторожно дотронулась губами до шрама, боясь причинить ему боль, и снова Джерваз заметил слезы на ее глазах. Несмотря на страшную усталость, он почувствовал, как в его груди появляется огонь желания.
…Ни в одном из роскошных домов Сент-Обена не было такой ванны, и когда он погрузился в горячую воду, его тело заныло от наслаждения. Тут в дверь постучала горничная. Диана забрала у нее вино и еду и отдала девушке грязную одежду виконта. Налив в бокал вина, Диана протянула его Джервазу.
Однако убедившись в том, что человек, прибывший к нему в ставку, — именно тот, за кого себя выдает. Романа не стал терять времени и немедля принял предложение переправить свои войска в Испанию с помощью Королевского флота Британии. Джерваз получил полное удовлетворение: ради одного такого дела стоило жить. Впрочем, в глубине души он всегда подозревал, что Пиренейский полуостров — ахиллесова пята Наполеона Не исключено, что до полного поражения Бонапарта пройдут годы, но можно было с уверенностью сказать: поражение в Испании и Португалии положит начало конца французского императора.
Виконт мог бы присоединиться к Романа, чтобы на британских кораблях добраться до Испании, но предпочел вернуться в Англию тем же способом, каким выбрался оттуда. Так будет быстрее, к тому же некоторые вещи, ставшие известными Сент-Обену во время опасного путешествия, должны были как можно скорее стать известными в Уайтхолле. Кроме того, у него были личные мотивы торопиться домой — Джерваз засыпал и пробуждался с мыслью о Диане. Оказавшись однажды ночью в лесу в пугающей близости от французского патруля, молодой человек вдруг осознал, что думает не о грозящей беде, а о своей любовнице. Эта мысль поразила Сент-Обена, пока он не понял, что прячется за цветущим кустом сирени, аромат которой затмил его сознание.
Чем дольше длилась разлука, тем больше он хотел ее. На этот раз, однако, в голову Джерваза закралось подозрение. Он в который уже раз думал о предательстве, а Диана была одной из четырех людей, которые знали правду о его путешествии (остальные трое были официальными лицами в правительстве). Хоть виконту и трудно было представить, что нежная и обворожительная женщина может оказаться предательницей, Джерваз допускал такой поворот дела.
Опасаясь худшего, Сент-Обен мучительно пытался припомнить, что говорил любовнице о своей работе, но, как ни старался, не мог вспомнить ничего важного. Это его радовало: если женщина торгует своим телом, ничто не помешает ей продать любую информацию, особенно за хорошую плату. Если Диана так и поступила, он непременно узнает правду. Вот только Джерваз никак не мог решить, что делать дальше.
Пересечение Ла-Манша было необычно долгим и опасным. Суденышко контрабандистов, доверху загруженное бренди, изрядно потрепанное летними штормами, еле-еле ползло по воде Когда на рассвете шхуна наконец причалила в Гарвиче, Сент-Обен был едва жив от усталости. Однако он немедленно нанял карету до Лондона.
Поздно вечером экипаж прибыл в британскую столицу, и поначалу виконт намеревался отправиться в Мрачный и неприветливый Сент-Обен-хаус. Однако, Повинуясь внезапному желанию, он приказал кучеру ехать к дому Дианы, несмотря на то что сомневался в ней, несмотря на то что не испросил у куртизанки обычного разрешения посетить ее…
Устало выбравшись из экипажа с небольшим заплечным мешком, составлявшим весь его багаж, Джерваз расплатился с возницей. Стоял густой туман, и августовская погода скорее напоминала Ноябрьскую, на улицах было пустынно. В окнах Дианы горел свет, и виконт в который уже раз устало подумал о том, что будет делать, если она принимает другого мужчину.
Сент-Обен с трудом поднялся по мраморным ступеням, надеясь, что она все же одна, ведь если любовница не примет его, то даже короткий путь до дома он едва ли сможет осилить.
Горничная, отворившая ему дверь, предложила подождать в гостиной, пока она узнает, сможет ли хозяйка его принять. Уронив свой мешок на пол, Джерваз принялся бесцельно бродить по комнате: он не решался сесть, опасаясь, что от усталости не сможет встать.
И вдруг, как по волшебству, в дверях возникла Диана, она смотрела на него своими лазурными глазами, судорожно вцепившись рукой в дверной косяк. Она была такой хрупкой и трогательной в голубом платье; судя по распущенным волосам, девушка готовилась ко сну. Весь ее вид говорил о том, что она была в шоке. Вот только был ли этот шок вызван тем, что она увидела его живым или в ее душу закрался страх за содеянное?
Мрачные мысли еще вертелись в голове молодого человека, а Диана уже оказалась рядом и с такой силой обняла его, что Джерваз покачнулся, прежде чем прижать ее к себе. Диана была нежной, теплой, чистой, свежей и благоуханной, как весеннее утро. Сомнения, терзавшие Сент-Обена, стали постепенно таять, а когда виконт, уронив голову, уткнулся лицом в ее темные кудри, на его лице впервые за два последних месяца заиграла довольная улыбка.
— Будь осторожна, Диана, — проговорил он. — Если ты толкнешь меня чуть сильнее, я просто рухну на пол.
Девушка подняла к нему свое лицо, и Джерваз был потрясен, увидев, что ее щеки залиты слезами.
— Я так беспокоилась, — прошептала она. — Прошло столько времени — я боялась, что с тобой что-то случилось.
Господи, когда в последний раз кто-то беспокоился за него, да и было ли это когда-нибудь?! Даже когда Диана плакала, она была так прекрасна, что у Джерваза защемило сердце. Он не мог говорить и просто стоял, наслаждаясь теплом ее тела.
— Я ничего сегодня не принес тебе, — вдруг извиняющимся тоном промолвил он.
— Глупец, — сквозь слезы прошептала она, подняв на него взор. А затем, озорно улыбнувшись, добавила:
— Впрочем, ладно, на эту ночь я пущу тебя в кредит. Но тебе придется заплатить мне аванс в виде поцелуя.
Даже для измученного человека подобное приглашение было слишком соблазнительным. Джерваз припал губами к ее губам и ощутил всю сладость головокружительного поцелуя. Сент-Обена опять охватило знакомое чувство, когда ему казалось, что не существует ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, а весь мир, вся вселенная ограничиваются лишь этой маленькой женщиной.
Казалось, в ее присутствии он стал сильнее. Наконец Джерваз отступил назад.
— Извини, что я в таком виде Путешествие заняло несколько недель, и я не помню, когда в последний раз переодевался.
Диана ничего не ответила на это. Позвонив в колокольчик, она обхватила его рукой за талию и повела в свою спальню. Мешок виконта остался лежать на полу в гостиной. Когда на зов хозяйки явилась горничная, девушка велела ей принести в спальню вина и еды.
— Тебе повезло, — заявила она Джервазу, едва они вошли в ее покои. — Я как раз собиралась принять ванну, так что горячей воды вдоволь.
— Идея неплохая, — пробормотал виконт, — вот только как бы мне не заснуть в воде. Диана улыбнулась:
— Обещаю, что ты не утонешь.
Такой большой ванны Сент-Обену видеть не доводилось. От горячей воды исходил травяной аромат.
Привыкшая раздевать Джеффри, Диана без труда справилась с одеждой Джерваза. Он не останавливал ее, ему нравилось, что за ним ухаживают.
— А ты похудел, — заметила девушка, проводя руками по его выступающим ребрам — Еда, знаешь ли, оставляла желать лучшего.
Тут Диана заметила свежий шрам на его левой руке:
— Похоже, твое путешествие и впрямь было опасным, — с дрожью в голосе прошептала она.
— Ты права, — согласился виконт. Диана осторожно дотронулась губами до шрама, боясь причинить ему боль, и снова Джерваз заметил слезы на ее глазах. Несмотря на страшную усталость, он почувствовал, как в его груди появляется огонь желания.
…Ни в одном из роскошных домов Сент-Обена не было такой ванны, и когда он погрузился в горячую воду, его тело заныло от наслаждения. Тут в дверь постучала горничная. Диана забрала у нее вино и еду и отдала девушке грязную одежду виконта. Налив в бокал вина, Диана протянула его Джервазу.