Страница:
– Какое безумие и как от этого тошнит… ступни. Господи! – Бет Либерман тихо застонала. – Ступни!
Шестая глава «дневника» пришла от Джентльмена-Ловеласа в ее квартиру на западе Лос-Анджелеса рано утром. Как и в случае с предыдущими главами, убийца сначала сообщал о точном местонахождении трупа убитой и только затем пускался в подробные психопатические рассуждения.
Бет Либерман немедленно позвонила из дома в ФБР, а затем поехала в редакцию «Таймс» на улицу Саут-Спринг. К тому времени, когда она приехала, ФБР уже подтвердило факт последнего убийства.
Джентльмен оставил свою визитную карточку: свежие цветы.
Тело четырнадцатилетней японки обнаружили в Пасадене. Как и все предыдущие пять женщин, Санни Озава бесследно исчезла двое суток назад. Как будто растворилась в удушливом сыром смоге.
На сегодняшний день Санни Озава была самой юной жертвой Джентльмена. Он возложил ей на живот розовые и белые пионы. «Цветы, конечно, напоминают мне женские нижние губы, – писал он в одной из глав своего дневника. – Изоморфизм очевиден, не так ли?»
Без четверти семь утра редакция «Таймс» удручала своей пустынностью. «Кто может быть здесь в такую рань, кроме каких-нибудь свихнувшихся трудоголиков, но эти еще и не ложились», – думала Либерман. Тихое жужжание центрального кондиционера и отдаленный гул дорожного движения раздражали ее.
– Почему ступни? – бормотала журналистка.
В состоянии прострации она села у компьютера, сожалея о том, что когда-то умудрилась написать статью о калифорнийской тайной службе «Порнография почтой». Именно так, по словам Джентльмена, он на нее вышел, поэтому решил сделать ее «своим агентом по связи с жителями Города ангелов» [15]. Он пришел к выводу, что его дневники «созвучны» ее статьям.
После многочисленных заседаний и совещаний на высшем уровне редколлегия «Лос-Анджелес Таймс» решила начать публикацию дневника убийцы. Никто не сомневался, что написан он был действительно Джентльменом-Ловеласом.
Ему прежде полиции было известно, где находятся тела убитых. Он даже грозил «спецубийствами» в случае, если его дневник не будет опубликован и если любой и каждый в Лос-Анджелесе не сможет за завтраком им насладиться. «Я последний и пока самый выдающийся», – писал он в одной из глав. «Кто станет с этим спорить?» – думала Бет.
Обязанности Бет Либерман состояли в том, чтобы находиться с ним на связи, а также редактировать его излияния. Не было никакой возможности оставлять неправлеными красочно-натуралистические строки дневника. Они были переполнены самой низкопробной порнографией и подробными описаниями зверских убийств, совершенных автором.
В ушах у Либерман как будто живьем звучал голос безумца, когда она печатала на компьютере его последнее послание. Джентльмен-Ловелас снова разговаривал с ней или посредством ее.
«Позвольте рассказать о Санни то, что мне о ней известно. Слушай меня, любезный читатель. Побудь там вместе со мной. У нее были маленькие, трогательные, выразительные ступни. Это больше всего врезалось мне в память, из той прекрасной ночи, проведенной с Санни, я навсегда запомню именно это».
Бет Либерман закрыла глаза. Она не желала слушать все эти гадости. Ясно одно: Джентльмен принес Бет Либерман первую удачу в «Таймс». Она стала автором самых сенсационных материалов на первой полосе газеты. Убийца и ее вывел в «звезды».
«Послушай меня. Побудь там со мной.
Подумай, какие удивительные возможности для освобождения духа предоставляет нам фетишизм. Умерь гордыню. Распахни свой разум, сделай это теперь же! Фетишизм способен таить в себе поразительное многообразие наслаждений, о которых ты даже не подозреваешь.
Давай не будем чересчур убиваться по юной Санни. Санни Озава была участницей ночных игр. Она рассказала мне об этом, по секрету, конечно. Я подобрал ее у бара «Обезьянка». Мы отправились с ней ко мне домой, в мое убежище, и там экспериментировали, играли, гнали прочь ночную скуку.
Она спросила меня, встречался ли я когда-нибудь с японками. Я ответил, что никогда, но всегда страстно желал этого. Санни сказала мне, что я «истинный джентльмен». Я был польщен.
Той ночью мне казалось самой большой вольностью, распутством сосредоточиться на женских ступнях и, занимаясь любовью с Санни, гладить и ласкать их. Это были смуглые ступни, обтянутые восхитительным нейлоном и обутые в неподражаемые туфельки на высоком каблучке от Сакса. Маленькие, изящные, они способны передать самые утонченные чувства.
Следует заметить, что для того, чтобы полностью насладиться эротической пантомимой, разыгрываемой прекрасными женскими ступнями, нужно, чтобы женщина лежала на спине, а мужчина стоял. Так и поступили мы с Санни той ночью. Я поднял ее стройные ноги и принялся внимательно разглядывать то место, где эти ножки сходились, и где из-под ягодиц виднелась вспухшая от возбуждения вульва. Я покрывал бесконечными поцелуями ее чулочки. Я любовался безупречной формой лодыжки, прекрасными очертаниями подъема, ведущего к черной лакированной туфельке.
Я сосредоточил все внимание на этой кокетливой туфельке, в то время как наш горячечный акт привел ее ступню в стремительное движение. Маленькая ножка разговаривала со мной. Безумное волнение рождалось в моей груди, мне казалось, будто там порхают и щебечут птицы».
Бет Либерман прекратила печатать и снова закрыла глаза. Спокойно. Надо разогнать образы, накинувшиеся на нее. Он убил девочку, которую с таким восторгом живописал.
Скоро сюда, в сравнительно тихую и безмятежную редакцию «Таймс», ворвется шумная толпа агентов ФБР и полицейских лос-анджелесского управления. Из них как из рога изобилия посыпятся обычные в таких случаях вопросы, на которые они и сами пока не в состоянии ответить, не переставая твердить, что Джентльмен совершает «безупречные убийства».
Фэбээровцы заведут бесконечные разговоры о жутких подробностях, обнаруженных на месте преступления. Ступни! Джентльмен отрезал ступни Санни Озавы острым как лезвие бритвы ножом. Обе ступни исчезли с места преступления в Пасадене.
Жестокость была его фирменным знаком, и на этом пока кончались все улики. Единственная отличительная черта. В некоторых прежних случаях он вырезал гениталии. Одну жертву изнасиловал в задний проход, а затем выжег на ней клеймо. У другой женщины, сотрудницы банка, вспорол грудь и вырвал сердце. Экспериментировал. Отобрав жертву, он переставал быть джентльменом. Он становился Джекилом и Хайлом 1990-х годов.
Бет Либерман открыла глаза и увидела высокого стройного мужчину, стоявшего рядом с ней в комнате информационного отдела. Она шумно вздохнула и постаралась скрыть недовольство.
Это был Кайл Крейг, следователь по особо важным делам из ФБР.
Кайлу Крейгу было известно то, что отчаянно хотелось знать Бет, но он не станет с ней откровенничать. Он знал, почему заместитель директора ФБР прилетел на прошлой неделе в Лос-Анджелес, а ей так не терпелось это узнать.
– Здравствуйте, мисс Либерман. Чем порадуете? – спросил он.
Глава 37
Глава 38
Глава 39
Глава 40
Глава 41
Шестая глава «дневника» пришла от Джентльмена-Ловеласа в ее квартиру на западе Лос-Анджелеса рано утром. Как и в случае с предыдущими главами, убийца сначала сообщал о точном местонахождении трупа убитой и только затем пускался в подробные психопатические рассуждения.
Бет Либерман немедленно позвонила из дома в ФБР, а затем поехала в редакцию «Таймс» на улицу Саут-Спринг. К тому времени, когда она приехала, ФБР уже подтвердило факт последнего убийства.
Джентльмен оставил свою визитную карточку: свежие цветы.
Тело четырнадцатилетней японки обнаружили в Пасадене. Как и все предыдущие пять женщин, Санни Озава бесследно исчезла двое суток назад. Как будто растворилась в удушливом сыром смоге.
На сегодняшний день Санни Озава была самой юной жертвой Джентльмена. Он возложил ей на живот розовые и белые пионы. «Цветы, конечно, напоминают мне женские нижние губы, – писал он в одной из глав своего дневника. – Изоморфизм очевиден, не так ли?»
Без четверти семь утра редакция «Таймс» удручала своей пустынностью. «Кто может быть здесь в такую рань, кроме каких-нибудь свихнувшихся трудоголиков, но эти еще и не ложились», – думала Либерман. Тихое жужжание центрального кондиционера и отдаленный гул дорожного движения раздражали ее.
– Почему ступни? – бормотала журналистка.
В состоянии прострации она села у компьютера, сожалея о том, что когда-то умудрилась написать статью о калифорнийской тайной службе «Порнография почтой». Именно так, по словам Джентльмена, он на нее вышел, поэтому решил сделать ее «своим агентом по связи с жителями Города ангелов» [15]. Он пришел к выводу, что его дневники «созвучны» ее статьям.
После многочисленных заседаний и совещаний на высшем уровне редколлегия «Лос-Анджелес Таймс» решила начать публикацию дневника убийцы. Никто не сомневался, что написан он был действительно Джентльменом-Ловеласом.
Ему прежде полиции было известно, где находятся тела убитых. Он даже грозил «спецубийствами» в случае, если его дневник не будет опубликован и если любой и каждый в Лос-Анджелесе не сможет за завтраком им насладиться. «Я последний и пока самый выдающийся», – писал он в одной из глав. «Кто станет с этим спорить?» – думала Бет.
Обязанности Бет Либерман состояли в том, чтобы находиться с ним на связи, а также редактировать его излияния. Не было никакой возможности оставлять неправлеными красочно-натуралистические строки дневника. Они были переполнены самой низкопробной порнографией и подробными описаниями зверских убийств, совершенных автором.
В ушах у Либерман как будто живьем звучал голос безумца, когда она печатала на компьютере его последнее послание. Джентльмен-Ловелас снова разговаривал с ней или посредством ее.
«Позвольте рассказать о Санни то, что мне о ней известно. Слушай меня, любезный читатель. Побудь там вместе со мной. У нее были маленькие, трогательные, выразительные ступни. Это больше всего врезалось мне в память, из той прекрасной ночи, проведенной с Санни, я навсегда запомню именно это».
Бет Либерман закрыла глаза. Она не желала слушать все эти гадости. Ясно одно: Джентльмен принес Бет Либерман первую удачу в «Таймс». Она стала автором самых сенсационных материалов на первой полосе газеты. Убийца и ее вывел в «звезды».
«Послушай меня. Побудь там со мной.
Подумай, какие удивительные возможности для освобождения духа предоставляет нам фетишизм. Умерь гордыню. Распахни свой разум, сделай это теперь же! Фетишизм способен таить в себе поразительное многообразие наслаждений, о которых ты даже не подозреваешь.
Давай не будем чересчур убиваться по юной Санни. Санни Озава была участницей ночных игр. Она рассказала мне об этом, по секрету, конечно. Я подобрал ее у бара «Обезьянка». Мы отправились с ней ко мне домой, в мое убежище, и там экспериментировали, играли, гнали прочь ночную скуку.
Она спросила меня, встречался ли я когда-нибудь с японками. Я ответил, что никогда, но всегда страстно желал этого. Санни сказала мне, что я «истинный джентльмен». Я был польщен.
Той ночью мне казалось самой большой вольностью, распутством сосредоточиться на женских ступнях и, занимаясь любовью с Санни, гладить и ласкать их. Это были смуглые ступни, обтянутые восхитительным нейлоном и обутые в неподражаемые туфельки на высоком каблучке от Сакса. Маленькие, изящные, они способны передать самые утонченные чувства.
Следует заметить, что для того, чтобы полностью насладиться эротической пантомимой, разыгрываемой прекрасными женскими ступнями, нужно, чтобы женщина лежала на спине, а мужчина стоял. Так и поступили мы с Санни той ночью. Я поднял ее стройные ноги и принялся внимательно разглядывать то место, где эти ножки сходились, и где из-под ягодиц виднелась вспухшая от возбуждения вульва. Я покрывал бесконечными поцелуями ее чулочки. Я любовался безупречной формой лодыжки, прекрасными очертаниями подъема, ведущего к черной лакированной туфельке.
Я сосредоточил все внимание на этой кокетливой туфельке, в то время как наш горячечный акт привел ее ступню в стремительное движение. Маленькая ножка разговаривала со мной. Безумное волнение рождалось в моей груди, мне казалось, будто там порхают и щебечут птицы».
Бет Либерман прекратила печатать и снова закрыла глаза. Спокойно. Надо разогнать образы, накинувшиеся на нее. Он убил девочку, которую с таким восторгом живописал.
Скоро сюда, в сравнительно тихую и безмятежную редакцию «Таймс», ворвется шумная толпа агентов ФБР и полицейских лос-анджелесского управления. Из них как из рога изобилия посыпятся обычные в таких случаях вопросы, на которые они и сами пока не в состоянии ответить, не переставая твердить, что Джентльмен совершает «безупречные убийства».
Фэбээровцы заведут бесконечные разговоры о жутких подробностях, обнаруженных на месте преступления. Ступни! Джентльмен отрезал ступни Санни Озавы острым как лезвие бритвы ножом. Обе ступни исчезли с места преступления в Пасадене.
Жестокость была его фирменным знаком, и на этом пока кончались все улики. Единственная отличительная черта. В некоторых прежних случаях он вырезал гениталии. Одну жертву изнасиловал в задний проход, а затем выжег на ней клеймо. У другой женщины, сотрудницы банка, вспорол грудь и вырвал сердце. Экспериментировал. Отобрав жертву, он переставал быть джентльменом. Он становился Джекилом и Хайлом 1990-х годов.
Бет Либерман открыла глаза и увидела высокого стройного мужчину, стоявшего рядом с ней в комнате информационного отдела. Она шумно вздохнула и постаралась скрыть недовольство.
Это был Кайл Крейг, следователь по особо важным делам из ФБР.
Кайлу Крейгу было известно то, что отчаянно хотелось знать Бет, но он не станет с ней откровенничать. Он знал, почему заместитель директора ФБР прилетел на прошлой неделе в Лос-Анджелес, а ей так не терпелось это узнать.
– Здравствуйте, мисс Либерман. Чем порадуете? – спросил он.
Глава 37
Тик-трах, тик-трах.
Вот как он охотился на женщин. Вот как это время от времени происходило. Никакой опасности лично для него. Он был своим везде, где бы ни решил поохотиться. Любые осложнения, какие бы то ни было ошибки исключались. У него была страсть к порядку, и более того, к безупречному порядку.
Тем вечером он терпеливо выжидал в многолюдном пассаже дорогих модных магазинов в Роли, Северная Каролина. Он разглядывал красивых женщин, входивших и выходивших из магазина «Тайна Виктории», расположенного в длинной, отделанной мрамором галерее. Большинство из женщин были хорошо одеты. Рядом с ним на мраморной скамье лежали номера «Тайм», «Ю-Эс-Эй тудей». Газетные шапки гласили: «Джентльмен находит в Лос-Анджелесе шестую жертву».
Он раздумывал над тем, что Джентльмен совсем распоясался в южной Калифорнии. Оставляет себе отвратительные сувениры, похищает по две женщины в неделю, играет в какие-то идиотские психологические игры с «Лос-Анджелес Таймс», местным полицейским управлением и ФБР. Того и гляди его сцапают.
Взгляд его синих глаз снова вернулся к многолюдному торговому центру. Он был красивым мужчиной, как и его прототип, истинный Казанова. Природа одарила авантюриста восемнадцатого века красотой, чувственностью и непреодолимым влечением к женщинам и теперь повторила свой эксперимент на нем.
Так куда же запропастилась прекрасная Анна? Наверняка забежала в «Тайну Виктории», чтобы купить какую-нибудь очередную шмотку своему дружку. Анна Миллер и Крис Чэпин вместе учились на юридическом факультете в университете Северной Каролины. Теперь Крис работал в юридической фирме. Они любили меняться одеждой. Это их сексуально возбуждало. Он все о них знал.
Вот уже две недели, как он повсюду ходит за Анной. Поразительно красивая, темноволосая, двадцатитрехлетняя, она хоть и уступала в красоте Кейт Мактирнан, но не слишком.
Наконец Анна вышла из «Тайны Виктории» и направилась прямо в его сторону. Стук высоких каблучков следовал за ней неотразимым шлейфом высокомерности. Она знала, что красива, и это главное ее достоинство. Непоколебимая уверенность в себе – черта, присущая и ему самому.
С какой очаровательной самоуверенностью она вышагивает своими прелестными длинными ногами. Фигура безукоризненно стройная. Ноги обтянуты черными чулками, высокие каблуки – она секретарша юридической конторы в Роли, работает на полставки. Совершенной формы грудь так и напрашивалась на ласку. Под тесной полотняной юбкой обозначивались полоски трусиков. Отчего она держится так вызывающе? Оттого, что такая и есть.
Похоже, что неглупа. Способная, во всяком случае. Едва не попала в «Юридический обзор». Приветливая, веселая, общительная. Душа компании. Любовник называет ее Анна-Банана.
Казанове нравилась славная ребяческая интимность прозвища. Ему оставалось только взять эту женщину. Как все просто.
Неожиданно в поле его зрения появилась еще одна привлекательная женщина. Она улыбнулась ему, и он ответил улыбкой. Он встал, потянулся, размяв слегка затекшие члены, и направился ей навстречу. Она обеими руками держала целую башню из пакетов и сумок.
– Привет, красавица, – сказал он, подойдя ближе. – Давай-ка мне половину. Разделю твой тяжелый груз, любимая.
– Спасибо, красавец. Дорогой и любимый, – ответила женщина. – Мой самый дорогой и самый любимый. Неотразим и галантен, как всегда.
Казанова чмокнул жену в щеку и забрал у нее пакеты. Это была элегантная, уверенная в себе женщина. Одета она была в джинсы, свободного покроя сорочку и коричневый твидовый пиджак. Одежда хорошо на ней сидела. Эффектная женщина во многих отношениях. Он долго и внимательно приглядывался к ней, прежде чем жениться.
Забирая у жены покупки, он внезапно и с радостью подумал: «Им никогда не поймать меня. Не сообразят даже, откуда начинать поиски. Не смогут заглянуть под маску, превосходную, непревзойденную маску благопристойности. Я вне подозрений».
– Я заметила, как ты провожал взглядом юную кобылку. Красивые ножки. – Жена понимающе улыбнулась и подмигнула. – Но учти, я терпелива, пока ты на них только смотришь.
– Ты меня застукала, – сказал жене Казанова. – Но ее ноги ни в какое сравнение не идут с твоими.
Он улыбнулся, как всегда, широко и обольстительно. Но даже в этот момент имя вспыхнуло в сознании. Анна Миллер. Он должен ею обладать.
Вот как он охотился на женщин. Вот как это время от времени происходило. Никакой опасности лично для него. Он был своим везде, где бы ни решил поохотиться. Любые осложнения, какие бы то ни было ошибки исключались. У него была страсть к порядку, и более того, к безупречному порядку.
Тем вечером он терпеливо выжидал в многолюдном пассаже дорогих модных магазинов в Роли, Северная Каролина. Он разглядывал красивых женщин, входивших и выходивших из магазина «Тайна Виктории», расположенного в длинной, отделанной мрамором галерее. Большинство из женщин были хорошо одеты. Рядом с ним на мраморной скамье лежали номера «Тайм», «Ю-Эс-Эй тудей». Газетные шапки гласили: «Джентльмен находит в Лос-Анджелесе шестую жертву».
Он раздумывал над тем, что Джентльмен совсем распоясался в южной Калифорнии. Оставляет себе отвратительные сувениры, похищает по две женщины в неделю, играет в какие-то идиотские психологические игры с «Лос-Анджелес Таймс», местным полицейским управлением и ФБР. Того и гляди его сцапают.
Взгляд его синих глаз снова вернулся к многолюдному торговому центру. Он был красивым мужчиной, как и его прототип, истинный Казанова. Природа одарила авантюриста восемнадцатого века красотой, чувственностью и непреодолимым влечением к женщинам и теперь повторила свой эксперимент на нем.
Так куда же запропастилась прекрасная Анна? Наверняка забежала в «Тайну Виктории», чтобы купить какую-нибудь очередную шмотку своему дружку. Анна Миллер и Крис Чэпин вместе учились на юридическом факультете в университете Северной Каролины. Теперь Крис работал в юридической фирме. Они любили меняться одеждой. Это их сексуально возбуждало. Он все о них знал.
Вот уже две недели, как он повсюду ходит за Анной. Поразительно красивая, темноволосая, двадцатитрехлетняя, она хоть и уступала в красоте Кейт Мактирнан, но не слишком.
Наконец Анна вышла из «Тайны Виктории» и направилась прямо в его сторону. Стук высоких каблучков следовал за ней неотразимым шлейфом высокомерности. Она знала, что красива, и это главное ее достоинство. Непоколебимая уверенность в себе – черта, присущая и ему самому.
С какой очаровательной самоуверенностью она вышагивает своими прелестными длинными ногами. Фигура безукоризненно стройная. Ноги обтянуты черными чулками, высокие каблуки – она секретарша юридической конторы в Роли, работает на полставки. Совершенной формы грудь так и напрашивалась на ласку. Под тесной полотняной юбкой обозначивались полоски трусиков. Отчего она держится так вызывающе? Оттого, что такая и есть.
Похоже, что неглупа. Способная, во всяком случае. Едва не попала в «Юридический обзор». Приветливая, веселая, общительная. Душа компании. Любовник называет ее Анна-Банана.
Казанове нравилась славная ребяческая интимность прозвища. Ему оставалось только взять эту женщину. Как все просто.
Неожиданно в поле его зрения появилась еще одна привлекательная женщина. Она улыбнулась ему, и он ответил улыбкой. Он встал, потянулся, размяв слегка затекшие члены, и направился ей навстречу. Она обеими руками держала целую башню из пакетов и сумок.
– Привет, красавица, – сказал он, подойдя ближе. – Давай-ка мне половину. Разделю твой тяжелый груз, любимая.
– Спасибо, красавец. Дорогой и любимый, – ответила женщина. – Мой самый дорогой и самый любимый. Неотразим и галантен, как всегда.
Казанова чмокнул жену в щеку и забрал у нее пакеты. Это была элегантная, уверенная в себе женщина. Одета она была в джинсы, свободного покроя сорочку и коричневый твидовый пиджак. Одежда хорошо на ней сидела. Эффектная женщина во многих отношениях. Он долго и внимательно приглядывался к ней, прежде чем жениться.
Забирая у жены покупки, он внезапно и с радостью подумал: «Им никогда не поймать меня. Не сообразят даже, откуда начинать поиски. Не смогут заглянуть под маску, превосходную, непревзойденную маску благопристойности. Я вне подозрений».
– Я заметила, как ты провожал взглядом юную кобылку. Красивые ножки. – Жена понимающе улыбнулась и подмигнула. – Но учти, я терпелива, пока ты на них только смотришь.
– Ты меня застукала, – сказал жене Казанова. – Но ее ноги ни в какое сравнение не идут с твоими.
Он улыбнулся, как всегда, широко и обольстительно. Но даже в этот момент имя вспыхнуло в сознании. Анна Миллер. Он должен ею обладать.
Глава 38
Сказать, что это было тяжело, значит не сказать ничего.
Вваливаясь в собственный дом в Вашингтоне, я напялил на рожу счастливую и безмятежную улыбку. Отдохнуть хотя бы денек было просто необходимо. А самое главное – я обещал встретиться с членами своего семейства и сообщить, как продвигаются поиски Наоми. И еще я скучал по детям и Нана. Ощущение было такое, как будто с войны вернулся.
Я не смел допустить, чтобы дети и Нана поняли, как я беспокоюсь о Липучке.
– Пока не везет, – сообщил я Нана и чмокнул ее в щеку. – Но потихоньку все же продвигаемся. – Я отошел от нее подальше, чтобы не дать возможности присмотреться ко мне как следует.
Оказавшись в гостиной, я сыграл самую коронную свою роль – папочка вернулся с работы.
Роль заключалась в том, чтобы пропеть во весь голос: «Папа дома, папа дома». Причем на свою собственную мелодию, а не на ту, знаменитую, в исполнении группы «Шеп энд Лаймлайтс». Дженни и Деймон бросились ко мне на шею.
– Деймон, ты вырос, окреп и стал красив, как марокканский принц, – сказал я сыну. – Дженни, ты выросла, повзрослела и расцвела, как принцесса! – объявил я дочери.
– Ты тоже, папочка! – Мои малыши тут же подхватили мое нежное воркование.
Я и бабушку хотел было прихватить в объятия для компании, но мама Нана со строгим видом скрестила пальцы – чур, мол, тебя! Наш семейный знак.
– Отстань от меня, Алекс, – проворчала она с притворной суровостью, но при этом не в силах сдержать улыбки.
Все это неплохо у нее получалось.
– Десятилетняя практика, – любит приговаривать она, на что я всегда возражаю:
– Вековая.
Я еще раз сочно расцеловал Нана, а потом немного потискал детишек. Подержал их на вытянутых руках, как держат мячи высоченные баскетболисты, будто мячи эти не что иное, как продолжение рук.
– Как себя вели маленькие разбойники? – начал я допрос своих милых неисправимых шалунов. – Комнаты убирали? Бабушке по дому помогали? Брюссельскую капусту ели?
– Да, папа! – крикнули они хором.
– Мы были золото, а не дети, – добавила Дженни для пущей убедительности.
– Обманываете, наверное? Неужели капусту ели? И спаржу? Неужели вы так гадко обманываете своего папочку? Я звонил вчера в половине одиннадцатого вечера, а вы все еще не спали. А говорите, что золотые. Ай-ай-ай.
– Нана позволила нам посмотреть баскетбольный матч! – Деймон залился радостным смехом, не в силах больше сохранять серьезный вид. Этот юный разбойник способен разом разогнать все мои тревоги. Здорово умеет рожицы строить – очень похоже всех передразнивает и изобразит все что угодно. В этом смысле его чувство юмора не уступает популярной телепрограмме «В живом цвете».
В конце концов я все же полез в свою дорожную сумку за подарками.
– Ну, что ж, в таком случае я привез всям кое-что из командировки с Юга. Слышали, как я сказал: «всям»? Так говорят в Северной Каролине вместо «вам всем».
– Всям! – с восторгом повторила Дженни, безудержно расхохоталась и тут же изобразила танцевальное па. Она похожа на симпатягу щенка, которого на весь день запирают в доме. Только переступишь порог, и она тут как тут, ластится, липнет, словно липучка для мух. Такой же в детстве была Наоми.
Я достал из сумки чемпионские майки баскетбольной команды университета Дьюк. Одинаковые для Деймона и Дженни. В этом вся штука, чтобы одинаковые были. Одного фасона, одного цвета. Так будет еще пару лет, а потом застрели их, чтобы напялили что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее шмотку другого.
– Спасибо всям, – выпалили они один за другим. Я чувствовал исходящие от них флюиды любви – как замечательно быть дома. Хоть на выходные, хоть как угодно. Несколько часов душевного покоя и равновесия. Я повернулся к Нана.
– Ты, вероятно, решила, что я и думать о тебе забыл.
– Тебе никогда обо мне не забыть, Алекс. – Она, прищурившись, внимательно смотрела на меня.
– В точку попала, старуха, – усмехнулся я.
– А как же. – Последнее слово непременно должно остаться за ней.
Я достал из своего брезентового мешка чудес и сюрпризов сверток в красочной обертке. Нана развернула бумагу, там был замечательный ручной вязки свитер. Мне самому их не доводилось видеть. Их вязали в Хиллсборо, Северная Каролина, восьмидесяти и девяностолетние старухи, которые по-прежнему вынуждены зарабатывать на кусок хлеба.
На этот раз даже мама Нана не нашла слов. Никаких мудрых комментариев не последовало. Я помог ей надеть этот свитер, и она весь день в нем проходила. Вид у нее был гордый и довольный, свитер оказался ей к лицу, и я радовался, глядя на нее.
– Это самый прекрасный подарок, – сказала она наконец с внезапной хрипотцой. – Если не считать, что ты сам приехал, Алекс. Знаю, ты, по всему видно, парень лихой, но я все равно беспокоилась, как ты там, в Северной Каролине.
Мама Нана понимала, что о Липучке спрашивать пока не стоит. Понимала она также, что означает мое молчание.
Вваливаясь в собственный дом в Вашингтоне, я напялил на рожу счастливую и безмятежную улыбку. Отдохнуть хотя бы денек было просто необходимо. А самое главное – я обещал встретиться с членами своего семейства и сообщить, как продвигаются поиски Наоми. И еще я скучал по детям и Нана. Ощущение было такое, как будто с войны вернулся.
Я не смел допустить, чтобы дети и Нана поняли, как я беспокоюсь о Липучке.
– Пока не везет, – сообщил я Нана и чмокнул ее в щеку. – Но потихоньку все же продвигаемся. – Я отошел от нее подальше, чтобы не дать возможности присмотреться ко мне как следует.
Оказавшись в гостиной, я сыграл самую коронную свою роль – папочка вернулся с работы.
Роль заключалась в том, чтобы пропеть во весь голос: «Папа дома, папа дома». Причем на свою собственную мелодию, а не на ту, знаменитую, в исполнении группы «Шеп энд Лаймлайтс». Дженни и Деймон бросились ко мне на шею.
– Деймон, ты вырос, окреп и стал красив, как марокканский принц, – сказал я сыну. – Дженни, ты выросла, повзрослела и расцвела, как принцесса! – объявил я дочери.
– Ты тоже, папочка! – Мои малыши тут же подхватили мое нежное воркование.
Я и бабушку хотел было прихватить в объятия для компании, но мама Нана со строгим видом скрестила пальцы – чур, мол, тебя! Наш семейный знак.
– Отстань от меня, Алекс, – проворчала она с притворной суровостью, но при этом не в силах сдержать улыбки.
Все это неплохо у нее получалось.
– Десятилетняя практика, – любит приговаривать она, на что я всегда возражаю:
– Вековая.
Я еще раз сочно расцеловал Нана, а потом немного потискал детишек. Подержал их на вытянутых руках, как держат мячи высоченные баскетболисты, будто мячи эти не что иное, как продолжение рук.
– Как себя вели маленькие разбойники? – начал я допрос своих милых неисправимых шалунов. – Комнаты убирали? Бабушке по дому помогали? Брюссельскую капусту ели?
– Да, папа! – крикнули они хором.
– Мы были золото, а не дети, – добавила Дженни для пущей убедительности.
– Обманываете, наверное? Неужели капусту ели? И спаржу? Неужели вы так гадко обманываете своего папочку? Я звонил вчера в половине одиннадцатого вечера, а вы все еще не спали. А говорите, что золотые. Ай-ай-ай.
– Нана позволила нам посмотреть баскетбольный матч! – Деймон залился радостным смехом, не в силах больше сохранять серьезный вид. Этот юный разбойник способен разом разогнать все мои тревоги. Здорово умеет рожицы строить – очень похоже всех передразнивает и изобразит все что угодно. В этом смысле его чувство юмора не уступает популярной телепрограмме «В живом цвете».
В конце концов я все же полез в свою дорожную сумку за подарками.
– Ну, что ж, в таком случае я привез всям кое-что из командировки с Юга. Слышали, как я сказал: «всям»? Так говорят в Северной Каролине вместо «вам всем».
– Всям! – с восторгом повторила Дженни, безудержно расхохоталась и тут же изобразила танцевальное па. Она похожа на симпатягу щенка, которого на весь день запирают в доме. Только переступишь порог, и она тут как тут, ластится, липнет, словно липучка для мух. Такой же в детстве была Наоми.
Я достал из сумки чемпионские майки баскетбольной команды университета Дьюк. Одинаковые для Деймона и Дженни. В этом вся штука, чтобы одинаковые были. Одного фасона, одного цвета. Так будет еще пару лет, а потом застрели их, чтобы напялили что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее шмотку другого.
– Спасибо всям, – выпалили они один за другим. Я чувствовал исходящие от них флюиды любви – как замечательно быть дома. Хоть на выходные, хоть как угодно. Несколько часов душевного покоя и равновесия. Я повернулся к Нана.
– Ты, вероятно, решила, что я и думать о тебе забыл.
– Тебе никогда обо мне не забыть, Алекс. – Она, прищурившись, внимательно смотрела на меня.
– В точку попала, старуха, – усмехнулся я.
– А как же. – Последнее слово непременно должно остаться за ней.
Я достал из своего брезентового мешка чудес и сюрпризов сверток в красочной обертке. Нана развернула бумагу, там был замечательный ручной вязки свитер. Мне самому их не доводилось видеть. Их вязали в Хиллсборо, Северная Каролина, восьмидесяти и девяностолетние старухи, которые по-прежнему вынуждены зарабатывать на кусок хлеба.
На этот раз даже мама Нана не нашла слов. Никаких мудрых комментариев не последовало. Я помог ей надеть этот свитер, и она весь день в нем проходила. Вид у нее был гордый и довольный, свитер оказался ей к лицу, и я радовался, глядя на нее.
– Это самый прекрасный подарок, – сказала она наконец с внезапной хрипотцой. – Если не считать, что ты сам приехал, Алекс. Знаю, ты, по всему видно, парень лихой, но я все равно беспокоилась, как ты там, в Северной Каролине.
Мама Нана понимала, что о Липучке спрашивать пока не стоит. Понимала она также, что означает мое молчание.
Глава 39
Ранним вечером в моем доме на Пятой улице набилось никак не меньше трех десятков ближайших друзей и родственников. Темой обсуждения было, конечно, расследование в Северной Каролине. Вполне естественно, они понимали, что я бы поделился с ними хорошими новостями, если бы таковые имелись. Единственное, что мне оставалось, – это вселять в них надежду, хотя поводов для нее особых не было.
Слегка перегрузившись импортным пивом и непрожаренными бифштексами, мы с Сэмпсоном наконец выползли на заднее крыльцо. Сэмпсону не терпелось меня выслушать, а мне потолковать как профессионал с профессионалом со своим другом и напарником.
Я поведал ему обо всем, что произошло в Северной Каролине на данный момент. Он понимал все трудности этого следствия и розыскной работы. Ему уже приходилось вместе со мной участвовать в делах, когда улик кот наплакал.
– Поначалу они меня на дух не принимали. Слова не давали вставить. Потом чуть рассосалось, – рассказывал я. – Следователи Раскин и Сайкс держат ухо востро и меня информируют. Во всяком случае, Раскин. Время от времени даже пытается помочь. Кайл Крейг тоже подключился к этому делу. Но ФБР по-прежнему не желает делиться со мной своими секретами.
– Какие предположения, Алекс? – поинтересовался Сэмпсон. Он все время внимательно слушал, изредка вставляя словечко-другое.
– Может быть, одна из похищенных женщин связана с какой-то важной особой. Может быть, число жертв гораздо больше, чем сообщают. А возможно, сам убийца имеет влиятельного заступника.
– Тебе не стоит туда возвращаться, Алекс, – сказал Сэмпсон, выслушав все до конца. – Похоже, у них профессионалов и без тебя пруд пруди. Не стоит ввязываться, пахнет кровной местью.
– Уже ввязался, – сказал я. – Мне кажется, Казанова вне себя от счастья, что ставит нас в тупик своими безупречными преступлениями. Мне кажется, он наслаждается тем, что и я в тупике и растерян. Что-то тут еще кроется, но что именно, пока не пойму. Думаю, он сейчас в раж вошел.
– М-м-м, хм-м-м. Похоже, ты сам в раж вошел. Брось его к чертям собачьим, Алекс. Перестань играть с этим тронутым развратником в этакого Шерлока Холмса.
Я ничего на это не ответил. Только головой покачал, моей несчастной, распухшей от забот и мыслей головой.
– А если ты его не сцапаешь? – спросил Сэмпсон. – Если не сможешь эту загадку разгадать? Об этом тоже надо подумать, Рафинад.
На такой вариант я предпочитал не рассчитывать.
Слегка перегрузившись импортным пивом и непрожаренными бифштексами, мы с Сэмпсоном наконец выползли на заднее крыльцо. Сэмпсону не терпелось меня выслушать, а мне потолковать как профессионал с профессионалом со своим другом и напарником.
Я поведал ему обо всем, что произошло в Северной Каролине на данный момент. Он понимал все трудности этого следствия и розыскной работы. Ему уже приходилось вместе со мной участвовать в делах, когда улик кот наплакал.
– Поначалу они меня на дух не принимали. Слова не давали вставить. Потом чуть рассосалось, – рассказывал я. – Следователи Раскин и Сайкс держат ухо востро и меня информируют. Во всяком случае, Раскин. Время от времени даже пытается помочь. Кайл Крейг тоже подключился к этому делу. Но ФБР по-прежнему не желает делиться со мной своими секретами.
– Какие предположения, Алекс? – поинтересовался Сэмпсон. Он все время внимательно слушал, изредка вставляя словечко-другое.
– Может быть, одна из похищенных женщин связана с какой-то важной особой. Может быть, число жертв гораздо больше, чем сообщают. А возможно, сам убийца имеет влиятельного заступника.
– Тебе не стоит туда возвращаться, Алекс, – сказал Сэмпсон, выслушав все до конца. – Похоже, у них профессионалов и без тебя пруд пруди. Не стоит ввязываться, пахнет кровной местью.
– Уже ввязался, – сказал я. – Мне кажется, Казанова вне себя от счастья, что ставит нас в тупик своими безупречными преступлениями. Мне кажется, он наслаждается тем, что и я в тупике и растерян. Что-то тут еще кроется, но что именно, пока не пойму. Думаю, он сейчас в раж вошел.
– М-м-м, хм-м-м. Похоже, ты сам в раж вошел. Брось его к чертям собачьим, Алекс. Перестань играть с этим тронутым развратником в этакого Шерлока Холмса.
Я ничего на это не ответил. Только головой покачал, моей несчастной, распухшей от забот и мыслей головой.
– А если ты его не сцапаешь? – спросил Сэмпсон. – Если не сможешь эту загадку разгадать? Об этом тоже надо подумать, Рафинад.
На такой вариант я предпочитал не рассчитывать.
Глава 40
Когда Кейт Мактирнан проснулась, она сразу поняла: с ней творится что-то ужасное, ее жуткое состояние стало еще хуже.
Она не знала, который час, который день недели и где она находится. Перед глазами плыл туман, сердце учащенно билось. Все жизненно важные органы, казалось, вышли из строя.
Очнувшись, она в течение нескольких минут переходила от полной прострации к глубокой депрессии и затем к панике. Чем же он напичкал ее? Какие медикаменты способны привести к подобным результатам? Если она сможет решить эту загадку, значит, еще находится в здравом уме, во всяком случае, сохранила способность к логическому взвешенному мышлению.
«Может быть, он накормил меня клонопином?» – думала Кейт.
По иронии судьбы клонопин обычно выписывали как успокоительное средство больным с повышенной возбудимостью. Но если сразу дать миллиграммов, скажем, пять – десять, результат может быть примерно такой, как в ее случае.
А может быть, он применяет маринол? Капсулы маринола дают против тошноты во время сеансов химиотерапии. Кейт знала, что маринол способен творить чудеса! Если бы он давал ей по, предположим, двести миллиграммов в день, она бы билась головой о стены. Сухость во рту. Потеря ориентации. Периоды маниакальной депрессии. Доза от полутора до двух тысяч миллиграммов – смертельна.
Этими убийственными препаратами он решил сорвать ее план побега. В таком состоянии она не в силах с ним бороться. Все навыки каратэ коту под хвост. Казанова это учел.
– Ах ты, ублюдок, – сказала вслух Кейт. Она почти никогда не ругалась. – Хрен собачий, – процедила она сквозь стиснутые зубы.
Она не хочет умирать. Ей всего тридцать один. Она получила наконец медицинское образование и надеялась стать хорошим врачом. «Ну почему я? Это несправедливо. Этот человек, этот жуткий маньяк собирается убить меня ни за что!»
По спине вдоль позвоночника бегали мурашки ледяного озноба. Кейт казалось, что ее вот-вот вырвет или она потеряет сознание. «Ортостатическая гипотензия», – думала она. Медицинский термин, обозначающий обморок, когда человек резко встает с кровати или стула.
Она не может от него защититься! Он хочет лишить ее сил, и ему это явно удалось. Эта мысль расстроила ее больше всех остальных, и Кейт заплакала, а слезы разозлили еще больше.
«Не хочу умирать. Не желаю умирать. Как мне избежать смерти? Как остановить Казанову?»
В доме снова наступило полное безмолвие. Она решила, что его нет. Ей отчаянно хотелось поговорить с кем-нибудь. С другой пленницей. Надо заставить себя снова попытаться.
Но он мог прятаться. Выжидать. Наблюдать за ней в этот момент.
– Эй, кто-нибудь, – крикнула Кейт и не узнала собственного хриплого голоса. – Это Кейт Мактирнан. Прошу вас, послушайте. Он напичкал меня лекарствами. Наверное, скоро убьет. Говорил, что собирается. Я очень боюсь… Я не хочу умирать.
Кейт снова слово в слово повторила свое послание.
Повторила еще раз.
Тишина. Ни звука в ответ. Другие женщины тоже боялись. Словно окаменели. И правильно делали, конечно. А потом откуда-то сверху донесся голос. Голос ангела.
Сердце Кейт екнуло. Она узнала этот голос. Она внимательно вслушивалась в каждое слово своей отважной подруги.
– Это Наоми. Может быть, мы как-нибудь поможем друг другу. Он часто собирает нас вместе, Кейт. Ты пока на испытании. Он всех сначала держал на первом этаже. Прошу тебя, не борись с ним! Больше разговаривать нельзя. Слишком опасно. Ты не умрешь, Кейт.
Потом отозвалась другая женщина:
– Держись, Кейт. Не падай духом. Ради нас всех. Но не лезь на рожон.
А потом голоса смолкли, и в комнате снова стало совсем тихо и очень одиноко.
Снадобье, которым он накормил ее, теперь действовало в полную силу. Кейт Мактирнан стало казаться, что она сходит с ума.
Она не знала, который час, который день недели и где она находится. Перед глазами плыл туман, сердце учащенно билось. Все жизненно важные органы, казалось, вышли из строя.
Очнувшись, она в течение нескольких минут переходила от полной прострации к глубокой депрессии и затем к панике. Чем же он напичкал ее? Какие медикаменты способны привести к подобным результатам? Если она сможет решить эту загадку, значит, еще находится в здравом уме, во всяком случае, сохранила способность к логическому взвешенному мышлению.
«Может быть, он накормил меня клонопином?» – думала Кейт.
По иронии судьбы клонопин обычно выписывали как успокоительное средство больным с повышенной возбудимостью. Но если сразу дать миллиграммов, скажем, пять – десять, результат может быть примерно такой, как в ее случае.
А может быть, он применяет маринол? Капсулы маринола дают против тошноты во время сеансов химиотерапии. Кейт знала, что маринол способен творить чудеса! Если бы он давал ей по, предположим, двести миллиграммов в день, она бы билась головой о стены. Сухость во рту. Потеря ориентации. Периоды маниакальной депрессии. Доза от полутора до двух тысяч миллиграммов – смертельна.
Этими убийственными препаратами он решил сорвать ее план побега. В таком состоянии она не в силах с ним бороться. Все навыки каратэ коту под хвост. Казанова это учел.
– Ах ты, ублюдок, – сказала вслух Кейт. Она почти никогда не ругалась. – Хрен собачий, – процедила она сквозь стиснутые зубы.
Она не хочет умирать. Ей всего тридцать один. Она получила наконец медицинское образование и надеялась стать хорошим врачом. «Ну почему я? Это несправедливо. Этот человек, этот жуткий маньяк собирается убить меня ни за что!»
По спине вдоль позвоночника бегали мурашки ледяного озноба. Кейт казалось, что ее вот-вот вырвет или она потеряет сознание. «Ортостатическая гипотензия», – думала она. Медицинский термин, обозначающий обморок, когда человек резко встает с кровати или стула.
Она не может от него защититься! Он хочет лишить ее сил, и ему это явно удалось. Эта мысль расстроила ее больше всех остальных, и Кейт заплакала, а слезы разозлили еще больше.
«Не хочу умирать. Не желаю умирать. Как мне избежать смерти? Как остановить Казанову?»
В доме снова наступило полное безмолвие. Она решила, что его нет. Ей отчаянно хотелось поговорить с кем-нибудь. С другой пленницей. Надо заставить себя снова попытаться.
Но он мог прятаться. Выжидать. Наблюдать за ней в этот момент.
– Эй, кто-нибудь, – крикнула Кейт и не узнала собственного хриплого голоса. – Это Кейт Мактирнан. Прошу вас, послушайте. Он напичкал меня лекарствами. Наверное, скоро убьет. Говорил, что собирается. Я очень боюсь… Я не хочу умирать.
Кейт снова слово в слово повторила свое послание.
Повторила еще раз.
Тишина. Ни звука в ответ. Другие женщины тоже боялись. Словно окаменели. И правильно делали, конечно. А потом откуда-то сверху донесся голос. Голос ангела.
Сердце Кейт екнуло. Она узнала этот голос. Она внимательно вслушивалась в каждое слово своей отважной подруги.
– Это Наоми. Может быть, мы как-нибудь поможем друг другу. Он часто собирает нас вместе, Кейт. Ты пока на испытании. Он всех сначала держал на первом этаже. Прошу тебя, не борись с ним! Больше разговаривать нельзя. Слишком опасно. Ты не умрешь, Кейт.
Потом отозвалась другая женщина:
– Держись, Кейт. Не падай духом. Ради нас всех. Но не лезь на рожон.
А потом голоса смолкли, и в комнате снова стало совсем тихо и очень одиноко.
Снадобье, которым он накормил ее, теперь действовало в полную силу. Кейт Мактирнан стало казаться, что она сходит с ума.
Глава 41
Казанова собирается убить ее! Да, и случится это скоро.
В пугающей тишине и одиночестве Кейт почувствовала непреодолимое желание молиться, разговаривать с Богом. Бог и здесь услышит ее, в этом страшном вместилище греха, в этой преисподней.
«Прости, что я недостаточно верила в Твое могущество последние годы. Не знаю, атеистка ли я, но, по крайней мере, честна перед Тобой. У меня неплохое чувство юмора. Даже в тех случаях, когда юмор совсем не к месту.
Я знаю, что не пристало вступать с Тобой в торг, но если Ты поможешь мне выбраться отсюда, я вечно буду благодарить Тебя.
Прости. Я все время повторяю, что со мной не могло такого случиться, но это случилось. Прошу Тебя, помоги мне. Ты не слишком здорово придумал все это…»
Она молилась так страстно, так сосредоточенно, что не услышала, как он подошел к двери.
Он всегда ступал бесшумно. Призрак. Привидение.
– Не хочешь прислушиваться к здравому смыслу? Никак не желаешь понять, ничему не учишься! – зло проговорил Казанова.
В руке он держал шприц. На лице розовато-лиловая маска, раскрашенная жирными голубыми и белыми мазками. Самая отвратительная и жуткая маска из тех, что она видела. Вероятно, маски отражали-таки его настроение.
Кейт хотела сказать «не истязай меня», но с губ не сорвалось ни слова, лишь какой-то бессмысленный шелест – пф-ф-ф.
Он собирается ее убить.
Она едва стояла и вряд ли могла бы даже сидеть, но сумела выдавить некое подобие улыбки.
– Привет… рада тебя видеть. – На большее ее не хватило, спасибо и на том. Но что именно она говорила? Был ли в словах какой-то смысл? Этого она не знала.
Он сказал ей что-то в ответ, что-то очень важное, но она так и не поняла, что именно. Таинственные слова эхом отозвались в ее мозгу… бессмысленное тра-та-та. Она пыталась уловить, что он говорил, старалась изо всех сил…
– Доктор Кейт… разговаривала с остальными… нарушила правила этого дома! Лучшая девушка, самая лучшая!.. могла быть… такая умница и такая дура!
Кейт кивала, как будто понимала, о чем он говорит, как будто до нее доходил смысл произносимых слов. Очевидно, он узнал о ее разговорах с другими пленницами. «Как он сказал… такая умница и такая дура? Это точно. Это ты верно подметил, парень».
– Я хотела… поговорить, – выдавила из себя Кейт. Язык как будто одет в шерстяную варежку. На самом деле она хотела сказать ему: «Давай поговорим. Все обсудим. Нам необходимо побеседовать».
В пугающей тишине и одиночестве Кейт почувствовала непреодолимое желание молиться, разговаривать с Богом. Бог и здесь услышит ее, в этом страшном вместилище греха, в этой преисподней.
«Прости, что я недостаточно верила в Твое могущество последние годы. Не знаю, атеистка ли я, но, по крайней мере, честна перед Тобой. У меня неплохое чувство юмора. Даже в тех случаях, когда юмор совсем не к месту.
Я знаю, что не пристало вступать с Тобой в торг, но если Ты поможешь мне выбраться отсюда, я вечно буду благодарить Тебя.
Прости. Я все время повторяю, что со мной не могло такого случиться, но это случилось. Прошу Тебя, помоги мне. Ты не слишком здорово придумал все это…»
Она молилась так страстно, так сосредоточенно, что не услышала, как он подошел к двери.
Он всегда ступал бесшумно. Призрак. Привидение.
– Не хочешь прислушиваться к здравому смыслу? Никак не желаешь понять, ничему не учишься! – зло проговорил Казанова.
В руке он держал шприц. На лице розовато-лиловая маска, раскрашенная жирными голубыми и белыми мазками. Самая отвратительная и жуткая маска из тех, что она видела. Вероятно, маски отражали-таки его настроение.
Кейт хотела сказать «не истязай меня», но с губ не сорвалось ни слова, лишь какой-то бессмысленный шелест – пф-ф-ф.
Он собирается ее убить.
Она едва стояла и вряд ли могла бы даже сидеть, но сумела выдавить некое подобие улыбки.
– Привет… рада тебя видеть. – На большее ее не хватило, спасибо и на том. Но что именно она говорила? Был ли в словах какой-то смысл? Этого она не знала.
Он сказал ей что-то в ответ, что-то очень важное, но она так и не поняла, что именно. Таинственные слова эхом отозвались в ее мозгу… бессмысленное тра-та-та. Она пыталась уловить, что он говорил, старалась изо всех сил…
– Доктор Кейт… разговаривала с остальными… нарушила правила этого дома! Лучшая девушка, самая лучшая!.. могла быть… такая умница и такая дура!
Кейт кивала, как будто понимала, о чем он говорит, как будто до нее доходил смысл произносимых слов. Очевидно, он узнал о ее разговорах с другими пленницами. «Как он сказал… такая умница и такая дура? Это точно. Это ты верно подметил, парень».
– Я хотела… поговорить, – выдавила из себя Кейт. Язык как будто одет в шерстяную варежку. На самом деле она хотела сказать ему: «Давай поговорим. Все обсудим. Нам необходимо побеседовать».