Страница:
– Кусни меня там. Немножко, – прошептала она.
Я принялся нежно покусывать ее плоть, медленно, любовно. Мне не хотелось торопить события. Быть с кем-то в первый раз – это совсем не так, как с кем-то еще. Не всегда лучше – хотя и такое бывает, но всегда иначе: волнующе, загадочно. Джамилла напоминала мне мою покойную жену, Марию, и я подумал, что это хорошо. За внешней повадкой решительной и непокладистой городской девчонки в Джам таились нежность и ласка. Контраст был достаточно необычен и впечатляющ, чтобы по коже у меня побежали мурашки.
Я чувствовал ее груди, тесно прижимающиеся к моей груди, а потом и все ее тело вжалось в меня. Наши поцелуи делались все более глубокими, страстными и продолжительными.
Я расстегнул на ней бюстгальтер, и тот соскользнул на пол. Потом незаметным, скользящим движением стянул ее трусики, а она – мои плавки.
Мы стояли друг перед другом нагие и долго смотрели друг на друга – восхищенно, оценивающе. Точнее – взращивая в себе предвкушение, страсть... и Бог ведает, что там еще возникало в этот момент между нами. Теперь я уже всеми силами желал Джамиллу, но я ждал. Мы оба ждали.
– Разочарован? – прошептала она так тихо, что я едва услышал.
Ее вопрос меня озадачил.
– Господи, нет. С чего ты взяла? Кто вообще мог бы разочароваться на моем месте?
Она ничего не ответила, но, кажется, я догадался, кого она имеет в виду. Ее бывший муж говорил нечто такое, что больно ее ранило. Я притянул Джамиллу к себе и ощутил сильный жар ее тела. Она вся дрожала. Мы опустились на кровать, и она, перекатившись, оказалась поверх меня. Пустилась целовать мои щеки, потом губы.
– Ты правда не разочарован?
– Конечно, нет. Ты красавица, Джамилла.
– На твой взгляд.
Я поднял голову, чтобы дотянуться до ее груди, а она наклонилась ко мне. Я поцеловал одну грудь, потом другую, не желая обижать ни одну. Груди ее были небольшими, как раз подходящего размера. На мой взгляд. Я продолжал изумляться тому, что Джамилла как будто не осознает своей привлекательности. Я знал, что этот ужасный заскок встречается у некоторых женщин. Да и у мужчин тоже.
Я откинул голову назад и некоторое время всматривался в ее лицо, изучая, запоминая. Потом поцеловал ее в нос, в щеки.
Она вдруг улыбнулась – такой улыбки я у нее прежде не видел. Открытая, смягченная, словно оттаявшая, она говорила о зарождающемся доверии, и мне стало от этого очень хорошо. Я почувствовал, что мог бы всю жизнь вот так смотреть в ее бездонные карие глаза.
С облегчением я вошел в Джамиллу, и у меня мелькнула мысль, что это почти совершенство. Я был прав, что доверился ей. Но исподволь прокралась другая, ненавистная, мысль: «Что же на сей раз испортит все дело?»
Глава 37
Глава 38
Глава 39
Глава 40
Глава 41
Глава 42
Я принялся нежно покусывать ее плоть, медленно, любовно. Мне не хотелось торопить события. Быть с кем-то в первый раз – это совсем не так, как с кем-то еще. Не всегда лучше – хотя и такое бывает, но всегда иначе: волнующе, загадочно. Джамилла напоминала мне мою покойную жену, Марию, и я подумал, что это хорошо. За внешней повадкой решительной и непокладистой городской девчонки в Джам таились нежность и ласка. Контраст был достаточно необычен и впечатляющ, чтобы по коже у меня побежали мурашки.
Я чувствовал ее груди, тесно прижимающиеся к моей груди, а потом и все ее тело вжалось в меня. Наши поцелуи делались все более глубокими, страстными и продолжительными.
Я расстегнул на ней бюстгальтер, и тот соскользнул на пол. Потом незаметным, скользящим движением стянул ее трусики, а она – мои плавки.
Мы стояли друг перед другом нагие и долго смотрели друг на друга – восхищенно, оценивающе. Точнее – взращивая в себе предвкушение, страсть... и Бог ведает, что там еще возникало в этот момент между нами. Теперь я уже всеми силами желал Джамиллу, но я ждал. Мы оба ждали.
– Разочарован? – прошептала она так тихо, что я едва услышал.
Ее вопрос меня озадачил.
– Господи, нет. С чего ты взяла? Кто вообще мог бы разочароваться на моем месте?
Она ничего не ответила, но, кажется, я догадался, кого она имеет в виду. Ее бывший муж говорил нечто такое, что больно ее ранило. Я притянул Джамиллу к себе и ощутил сильный жар ее тела. Она вся дрожала. Мы опустились на кровать, и она, перекатившись, оказалась поверх меня. Пустилась целовать мои щеки, потом губы.
– Ты правда не разочарован?
– Конечно, нет. Ты красавица, Джамилла.
– На твой взгляд.
Я поднял голову, чтобы дотянуться до ее груди, а она наклонилась ко мне. Я поцеловал одну грудь, потом другую, не желая обижать ни одну. Груди ее были небольшими, как раз подходящего размера. На мой взгляд. Я продолжал изумляться тому, что Джамилла как будто не осознает своей привлекательности. Я знал, что этот ужасный заскок встречается у некоторых женщин. Да и у мужчин тоже.
Я откинул голову назад и некоторое время всматривался в ее лицо, изучая, запоминая. Потом поцеловал ее в нос, в щеки.
Она вдруг улыбнулась – такой улыбки я у нее прежде не видел. Открытая, смягченная, словно оттаявшая, она говорила о зарождающемся доверии, и мне стало от этого очень хорошо. Я почувствовал, что мог бы всю жизнь вот так смотреть в ее бездонные карие глаза.
С облегчением я вошел в Джамиллу, и у меня мелькнула мысль, что это почти совершенство. Я был прав, что доверился ей. Но исподволь прокралась другая, ненавистная, мысль: «Что же на сей раз испортит все дело?»
Глава 37
Джамилла радостно засмеялась, потом облегченно вздохнула:
– Фу-у!
И провела рукой по лбу.
– Что означает это «фу-у»? – спросил я. – Только не говори, что устала до изнеможения. Для этого ты слишком хорошо выглядишь.
– "Фу-у" означает, что я беспокоилась о том, как это у нас пройдет, а теперь больше не беспокоюсь. «Фу-у», потому что некоторые мужчины бывают слишком эгоцентричны или грубы в постели. Или просто остается впечатление, что все не так.
– Имеешь большой опыт? – поддразнил я ее.
Джамилла скорчила шутливую гримасу. Причем весьма привлекательную.
– Мне тридцать шесть лет, Алекс. Я четыре года была замужем, а еще раз была обручена. Иногда я встречаюсь с мужчинами. В последнее время не так уж часто, но все-таки бывает. А как насчет тебя? Разве я у тебя первая?
– Почему? Неужели я произвожу такое впечатление?
– Отвечай на вопрос, умник.
– Я тоже был когда-то женат, – ответил я наконец.
Джамилла легонько ткнула меня кулаком в плечо, потом, перевернувшись, улеглась на меня.
– Знаешь, я по-настоящему рада, что приехала в Вашингтон. Это стоило мне некоторых волнении. Я действительно страшилась.
– Ох, инспектор Джамилла Хьюз подвержена страху! Ладно, если честно, мне тоже было боязно.
– Но почему? Что напугало тебя во мне, Алекс?
– Некоторые женщины слишком эгоцентричны. Или грубы в посте...
Джамилла склонилась ко мне и поцеловала, вероятно, затем, чтобы заткнуть рот. Губы ее были мягкими и сладостными. Мы поцеловались – долгим, медлительным, затяжным поцелуем. Я был опять возбужден, и она тоже. Джамилла притянула меня к себе, и я вошел в нее. На этот раз сверху был я.
– Я твоя смиренная раба. Полностью покорная твоей воле, – прошептала она, дыша мне в щеку. – Я рада, что приехала в Вашингтон.
Наш второй заход получился даже лучше первого и потянул за собой третий. Нет, воистину у нас не было причин страшиться.
Мы пробыли в отеле весь день и захватили часть вечера. Уйти было почти невозможно. Поскольку с самого начала все у нас пошло хорошо, то нам было легко болтать буквально обо всем на свете.
– Послушай, какая странная вещь, – проговорила Джамилла. – И чем дольше мы вместе, тем более странной она мне кажется. Знаешь, мы с моим мужем никогда по-настоящему не разговаривали. Ну, вот как мы с тобой. И все равно поженились. Сама не пойму, о чем я думала.
Чуть позже Джамилла встала и скрылась в ванной комнате. Я заметил, что на ночном столике замигала лампочка телефонного аппарата. Она отправилась звонить.
Если уж ты детектив... О Господи. Вот оно, начинается.
– Мне нужно было позвонить на службу, – вернувшись, призналась она. – В деле об убийстве, над которым я сейчас работаю, черт ногу сломит. Скверное дельце. Прости, пожалуйста. Больше такого не повторится. Я буду хорошей. Или плохой. Как пожелаешь.
– Ну что ты, я понимаю, – сказал я. Конечно, я понимал. По крайней мере насколько мог. Я видел так много общего у нас с Джамиллой... Детектив Хьюз... Наверное, это был хороший признак.
Когда она нырнула обратно в постель, я крепко обнял ее и держал не отпуская. И вот наконец таимая в моем сердце правда вышла на свет. Настала моя очередь исповедоваться.
– Когда-то давно я был в этом отеле с моей женой.
Джамилла чуть отстранилась. Пристально и проникновенно посмотрела мне в глаза.
– Все в порядке, – промолвила она. – Здесь нет ничего особенного. Но все равно мне приятно, что ты чувствовал себя от этого немного виноватым. Это трогательно. Я буду всегда вспоминать об этом, думая о моей поездке в Вашингтон.
– О твоей первой поездке, – уточнил я.
– О моей первой поездке, – согласилась Джамилла.
– Фу-у!
И провела рукой по лбу.
– Что означает это «фу-у»? – спросил я. – Только не говори, что устала до изнеможения. Для этого ты слишком хорошо выглядишь.
– "Фу-у" означает, что я беспокоилась о том, как это у нас пройдет, а теперь больше не беспокоюсь. «Фу-у», потому что некоторые мужчины бывают слишком эгоцентричны или грубы в постели. Или просто остается впечатление, что все не так.
– Имеешь большой опыт? – поддразнил я ее.
Джамилла скорчила шутливую гримасу. Причем весьма привлекательную.
– Мне тридцать шесть лет, Алекс. Я четыре года была замужем, а еще раз была обручена. Иногда я встречаюсь с мужчинами. В последнее время не так уж часто, но все-таки бывает. А как насчет тебя? Разве я у тебя первая?
– Почему? Неужели я произвожу такое впечатление?
– Отвечай на вопрос, умник.
– Я тоже был когда-то женат, – ответил я наконец.
Джамилла легонько ткнула меня кулаком в плечо, потом, перевернувшись, улеглась на меня.
– Знаешь, я по-настоящему рада, что приехала в Вашингтон. Это стоило мне некоторых волнении. Я действительно страшилась.
– Ох, инспектор Джамилла Хьюз подвержена страху! Ладно, если честно, мне тоже было боязно.
– Но почему? Что напугало тебя во мне, Алекс?
– Некоторые женщины слишком эгоцентричны. Или грубы в посте...
Джамилла склонилась ко мне и поцеловала, вероятно, затем, чтобы заткнуть рот. Губы ее были мягкими и сладостными. Мы поцеловались – долгим, медлительным, затяжным поцелуем. Я был опять возбужден, и она тоже. Джамилла притянула меня к себе, и я вошел в нее. На этот раз сверху был я.
– Я твоя смиренная раба. Полностью покорная твоей воле, – прошептала она, дыша мне в щеку. – Я рада, что приехала в Вашингтон.
Наш второй заход получился даже лучше первого и потянул за собой третий. Нет, воистину у нас не было причин страшиться.
Мы пробыли в отеле весь день и захватили часть вечера. Уйти было почти невозможно. Поскольку с самого начала все у нас пошло хорошо, то нам было легко болтать буквально обо всем на свете.
– Послушай, какая странная вещь, – проговорила Джамилла. – И чем дольше мы вместе, тем более странной она мне кажется. Знаешь, мы с моим мужем никогда по-настоящему не разговаривали. Ну, вот как мы с тобой. И все равно поженились. Сама не пойму, о чем я думала.
Чуть позже Джамилла встала и скрылась в ванной комнате. Я заметил, что на ночном столике замигала лампочка телефонного аппарата. Она отправилась звонить.
Если уж ты детектив... О Господи. Вот оно, начинается.
– Мне нужно было позвонить на службу, – вернувшись, призналась она. – В деле об убийстве, над которым я сейчас работаю, черт ногу сломит. Скверное дельце. Прости, пожалуйста. Больше такого не повторится. Я буду хорошей. Или плохой. Как пожелаешь.
– Ну что ты, я понимаю, – сказал я. Конечно, я понимал. По крайней мере насколько мог. Я видел так много общего у нас с Джамиллой... Детектив Хьюз... Наверное, это был хороший признак.
Когда она нырнула обратно в постель, я крепко обнял ее и держал не отпуская. И вот наконец таимая в моем сердце правда вышла на свет. Настала моя очередь исповедоваться.
– Когда-то давно я был в этом отеле с моей женой.
Джамилла чуть отстранилась. Пристально и проникновенно посмотрела мне в глаза.
– Все в порядке, – промолвила она. – Здесь нет ничего особенного. Но все равно мне приятно, что ты чувствовал себя от этого немного виноватым. Это трогательно. Я буду всегда вспоминать об этом, думая о моей поездке в Вашингтон.
– О твоей первой поездке, – уточнил я.
– О моей первой поездке, – согласилась Джамилла.
Глава 38
Время, проведенное вместе в Вашингтоне, пронеслось в мгновение ока. Не успел я оглянуться, как Джамилле уже надо было лететь обратно в Сан-Франциско. И вот в воскресенье, после полудня, мы опять были в переполненном аэропорту Рейгана. К счастью, мой полицейский значок помог нам пробраться к воротам, выводившим пассажиров к самолету. На душе у меня было невесело. Я чувствовал подавленность – мне было грустно, что она улетала, да и ей, думаю, не очень-то хотелось расставаться. Мы долго обнимались возле выхода на летное поле, не особенно заботясь о нескромных взглядах посторонних.
– Почему бы тебе не остаться еще на одну ночь? – спросил я. – Завтра масса рейсов. И послезавтра. И потом.
– Мне было очень, очень хорошо, правда. – Она с усилием оторвалась от меня и начала пятиться назад, отступая шаг за шагом. – До свидания, Алекс. Пожалуйста, не забывай. Скучай без меня. Мне очень понравилось в Вашингтоне.
Служитель аэропорта проводил ее и закрыл ворота. Мы оказались по разные стороны.
Потом Джам пришлось бежать к своему самолету, не то бы опоздала. Господи, даже тем, как Джамилла бежит, нельзя было не залюбоваться. Она просто скользила над землей, плавно, без рывков.
И я действительно сразу же начал скучать. Я чувствовал, что снова влюбляюсь, и меня это пугало.
В ту ночь я долго не ложился – было уже за полночь. В какой-то особенно невыносимый момент я вышел на застекленную веранду и, сев за пианино, заиграл довольно душещипательную мелодию «Кто приглядит за мной?». Я мечтал о Джамилле, преисполнившись чертовски романтическим духом, наслаждаясь каждым мгновением, приносящим сладкую боль.
Я спрашивал себя: что ждет нас с ней дальше? Я вспомнил слова, сказанные однажды Сэмпсоном: «Ни за что не сближайся с Алексом. Быть его девушкой опасно». К сожалению, пока что он был прав.
Только через несколько минут до меня дошло, что в наружную парадную дверь барабанят. Я пошел открывать и сквозь стекло увидел за дверью Сэмпсона, который стоял, привалившись к косяку. Выглядел он не лучшим образом, а по правде сказать – просто ужасно.
– Почему бы тебе не остаться еще на одну ночь? – спросил я. – Завтра масса рейсов. И послезавтра. И потом.
– Мне было очень, очень хорошо, правда. – Она с усилием оторвалась от меня и начала пятиться назад, отступая шаг за шагом. – До свидания, Алекс. Пожалуйста, не забывай. Скучай без меня. Мне очень понравилось в Вашингтоне.
Служитель аэропорта проводил ее и закрыл ворота. Мы оказались по разные стороны.
Потом Джам пришлось бежать к своему самолету, не то бы опоздала. Господи, даже тем, как Джамилла бежит, нельзя было не залюбоваться. Она просто скользила над землей, плавно, без рывков.
И я действительно сразу же начал скучать. Я чувствовал, что снова влюбляюсь, и меня это пугало.
В ту ночь я долго не ложился – было уже за полночь. В какой-то особенно невыносимый момент я вышел на застекленную веранду и, сев за пианино, заиграл довольно душещипательную мелодию «Кто приглядит за мной?». Я мечтал о Джамилле, преисполнившись чертовски романтическим духом, наслаждаясь каждым мгновением, приносящим сладкую боль.
Я спрашивал себя: что ждет нас с ней дальше? Я вспомнил слова, сказанные однажды Сэмпсоном: «Ни за что не сближайся с Алексом. Быть его девушкой опасно». К сожалению, пока что он был прав.
Только через несколько минут до меня дошло, что в наружную парадную дверь барабанят. Я пошел открывать и сквозь стекло увидел за дверью Сэмпсона, который стоял, привалившись к косяку. Выглядел он не лучшим образом, а по правде сказать – просто ужасно.
Глава 39
Джон был небрит, одежда помята, глаза красные и опухшие. У меня возникло ощущение, что он пьян. Потом я открыл дверь и учуял сильнейший запах спиртного – словно мой друг целиком искупался в алкоголе.
– Прикинул, что ты, наверное, еще не ложился, – невнятно пробормотал он. – Был в этом уверен.
Да, он пил – и много. Я давно не видел Джона в таком виде, может, даже никогда. Настроение у него было хуже некуда.
– Входи, – сказал я. – Входи, Джон.
– Не хочу я никуда идти, – громко огрызнулся он. – Не нужна мне больше от тебя никакая помощь. Уже напомогался, парень.
– Что с тобой происходит? – сказал я и опять попытался ввести его в дом.
Он покачнулся, длинные, сильные руки замолотили в воздухе, как цепы.
– Не понял, что я сказал? Не нужна мне твоя помощь! – закричал он. – Ты уже достаточно напортачил. Великий доктор Кросс! Как же! Черта с два! Не для Эллиса Купера!
Я попятился.
– Потише. В доме все спят. Ты меня слышишь?
– Не учи меня, что делать, мать твою! Не смей мне указывать! – зарычал он. – Ты облажался, блин. Мы оба облажались, но ты же у нас такой умный, важное светило!
В конце концов мое терпение лопнуло.
– Иди домой и проспись! – сказал я Сэмпсону. И закрыл было дверь. Но он опять дернул ее на себя, чуть не сорвал беднягу с петель.
– Не смей от меня запираться! – завопил он.
Потом сильно пихнул меня. Я стерпел, но Сэмпсон пихнул вторично. И тогда я нанес ему резкий удар. Я был сыт по горло его пьяными выходками. Сцепившись, мы кубарем покатились по деревянным ступеням на лужайку. Некоторое время мы боролись, извиваясь на траве, а потом он попытался заехать мне кулаком. Я парировал. Слава Богу, он был не в той форме, чтобы ударить точно.
– Ты облажался, Алекс. Ты позволил Куперу умереть! – заревел он мне в лицо, когда мы оба вскочили на ноги.
Мне совершенно не хотелось с ним драться, но он опять ринулся на меня. Удар пришелся в щеку. Я рухнул, будто и не стоял вовсе. Я сидел на земле оглушенный и хлопал глазами.
Сэмпсон потянул меня с земли, теперь он уже тяжело дышал и яростно хватал ртом воздух. Он попытался схватить меня за голову. Господи, ну и силен же он был! Верзила вцепился в меня, одновременно нанеся сбоку короткий сильный удар в лицо. Я снова упал, но постарался вскочить. Оба мы глухо рычали. Из скулы у меня текла кровь.
Он размахнулся, но промазал на дюйм. Потом тяжелый удар обрушился мне на плечо, было здорово больно. Я мысленно велел себе держаться подальше. Я был в невыгодном положении: с десятисантиметрового расстояния он обрушивал на меня пудовые удары своих кулаков. Никогда еще не видел я Сэмпсона таким пьяным, злым и невменяемым.
Переполненный яростью, он все продолжал и продолжал наседать. Мне необходимо было осадить его во что бы то ни стало. Любым способом. Но как?
Наконец я нанес ему апперкот в живот и ударил в щеку. Потекла кровь. Затем коротким справа резанул в упор, в челюсть. Уж это-то был чувствительный удар!
– Перестаньте! Перестаньте сейчас же! Остановитесь оба! – зазвенел голос у меня над ухом. – Алекс! Джон! Прекратите это безобразие! Остановитесь оба! Немедленно прекратите!
Старушка Нана растаскивала нас в стороны. Она вклинилась между нами, подобно маленькому, но решительному рефери. Ей приходилось делать это и раньше, но ни разу с тех пор, как нам минуло двенадцать.
Мой противник выпрямился и с высоты своего роста посмотрел на бабушку.
– Прости, – неразборчиво пробормотал он. – Прости, Нана. – Вид у него был пристыженный.
Потом он заковылял прочь, не сказав мне ни слова.
– Прикинул, что ты, наверное, еще не ложился, – невнятно пробормотал он. – Был в этом уверен.
Да, он пил – и много. Я давно не видел Джона в таком виде, может, даже никогда. Настроение у него было хуже некуда.
– Входи, – сказал я. – Входи, Джон.
– Не хочу я никуда идти, – громко огрызнулся он. – Не нужна мне больше от тебя никакая помощь. Уже напомогался, парень.
– Что с тобой происходит? – сказал я и опять попытался ввести его в дом.
Он покачнулся, длинные, сильные руки замолотили в воздухе, как цепы.
– Не понял, что я сказал? Не нужна мне твоя помощь! – закричал он. – Ты уже достаточно напортачил. Великий доктор Кросс! Как же! Черта с два! Не для Эллиса Купера!
Я попятился.
– Потише. В доме все спят. Ты меня слышишь?
– Не учи меня, что делать, мать твою! Не смей мне указывать! – зарычал он. – Ты облажался, блин. Мы оба облажались, но ты же у нас такой умный, важное светило!
В конце концов мое терпение лопнуло.
– Иди домой и проспись! – сказал я Сэмпсону. И закрыл было дверь. Но он опять дернул ее на себя, чуть не сорвал беднягу с петель.
– Не смей от меня запираться! – завопил он.
Потом сильно пихнул меня. Я стерпел, но Сэмпсон пихнул вторично. И тогда я нанес ему резкий удар. Я был сыт по горло его пьяными выходками. Сцепившись, мы кубарем покатились по деревянным ступеням на лужайку. Некоторое время мы боролись, извиваясь на траве, а потом он попытался заехать мне кулаком. Я парировал. Слава Богу, он был не в той форме, чтобы ударить точно.
– Ты облажался, Алекс. Ты позволил Куперу умереть! – заревел он мне в лицо, когда мы оба вскочили на ноги.
Мне совершенно не хотелось с ним драться, но он опять ринулся на меня. Удар пришелся в щеку. Я рухнул, будто и не стоял вовсе. Я сидел на земле оглушенный и хлопал глазами.
Сэмпсон потянул меня с земли, теперь он уже тяжело дышал и яростно хватал ртом воздух. Он попытался схватить меня за голову. Господи, ну и силен же он был! Верзила вцепился в меня, одновременно нанеся сбоку короткий сильный удар в лицо. Я снова упал, но постарался вскочить. Оба мы глухо рычали. Из скулы у меня текла кровь.
Он размахнулся, но промазал на дюйм. Потом тяжелый удар обрушился мне на плечо, было здорово больно. Я мысленно велел себе держаться подальше. Я был в невыгодном положении: с десятисантиметрового расстояния он обрушивал на меня пудовые удары своих кулаков. Никогда еще не видел я Сэмпсона таким пьяным, злым и невменяемым.
Переполненный яростью, он все продолжал и продолжал наседать. Мне необходимо было осадить его во что бы то ни стало. Любым способом. Но как?
Наконец я нанес ему апперкот в живот и ударил в щеку. Потекла кровь. Затем коротким справа резанул в упор, в челюсть. Уж это-то был чувствительный удар!
– Перестаньте! Перестаньте сейчас же! Остановитесь оба! – зазвенел голос у меня над ухом. – Алекс! Джон! Прекратите это безобразие! Остановитесь оба! Немедленно прекратите!
Старушка Нана растаскивала нас в стороны. Она вклинилась между нами, подобно маленькому, но решительному рефери. Ей приходилось делать это и раньше, но ни разу с тех пор, как нам минуло двенадцать.
Мой противник выпрямился и с высоты своего роста посмотрел на бабушку.
– Прости, – неразборчиво пробормотал он. – Прости, Нана. – Вид у него был пристыженный.
Потом он заковылял прочь, не сказав мне ни слова.
Глава 40
На следующее утро я спустился к завтраку около шести. В кухне уже сидел Сэмпсон, поедая свое любимое блюдо – омлет с картофельной мукой. Мама Нана сидела напротив него. Прямо как в старые времена.
Они потихоньку шушукались, словно делясь какими-то глубоко личными секретами, которые никому больше знать не положено.
– Не помешаю? – спросил я, останавливаясь в дверях.
– Думаю, мы уже все утрясли, – сказала Нана.
Она сделала приветливый жест, приглашая меня к столу. Но я сначала налил кофе, шмякнул на тарелку четыре ломтика пшеничных тостов и только потом присоединился к Нане и Сэмпсону.
Перед Джоном стоял большой стакан с молоком. Мне невольно вспомнилось то время, когда мы были детьми. Два-три раза в неделю он вот так же появлялся утром, примерно в это время, чтобы преломить хлеб со мной и Наной. А куда ему было еще податься? Родители были наркоманами. А Нана не только мне, но и ему всегда была вроде матери или бабушки. С десятилетнего возраста мы были с ним как братья. Вот почему вчерашняя драка была такой огорчительной.
– Позволь мне сказать, Нана, – проговорил он.
Она кивнула и отхлебнула чая. Я совершенно точно знаю, почему выбрал своей профессией психологию и кто послужил мне первоначальным образцом. Нана всегда была лучшим психотерапевтом, какого я знаю. По большей части она мудра и сострадательна, но, когда требуется отстоять правду, умеет быть и достаточно жесткой. Вдобавок она умеет слушать.
– Прости, Алекс. Я всю ночь не спал. Я ужасно сокрушаюсь по поводу вчерашнего. Я здорово зашел за грань, – сказал Сэмпсон. Он смотрел мне прямо в глаза, изо всех сил стараясь не отвести взгляда.
Нана наблюдала за нами так, словно мы были Каин и Авель, сидящие у нее на кухне за завтраком.
– Да, ты зашел за грань, – сказал я. – Это уж точно. Кроме того, вчера ты был просто неадекватен. Сколько ты выпил, прежде чем заявиться?
– Джон же сказал, что просит прощения, – вступилась Нана.
– Нана, – он повернулся к ней, потом снова ко мне, – Эллис Купер был мне как брат. Я не могу свыкнуться с его казнью, Алекс. В каком-то смысле я жалею, что пошел смотреть. Он не убивал тех женщин. Я надеялся, что мы сможем его спасти, так что это моя вина. Я ожидал слишком многого. – Он умолк.
– Я тоже. Мне жаль, что у нас ничего не вышло. Позволь показать тебе кое-что. Пойдем наверх. Теперь речь должна идти о возмездии. Не осталось ничего, кроме возмездия.
Я привел Сэмпсона в свой кабинет в мансарде. Повсюду к стенам здесь были пришпилены заметки, касающиеся случаев убийства в армии. Комната напоминала приют сумасшедшего, одного из моих пациентов-маньяков, одержимых идеей убийства. Я подвел Джона к столу.
– Я работаю над этими сообщениями с тех пор, как познакомился с Эллисом Купером. Обнаружил еще два примечательных подобных случая. Один в Нью-Джерси, другой в Аризоне. Тела жертв, Джон, тоже были разрисованы.
И я ознакомил Сэмпсона с данными, не утаив ничего.
– Кстати, я узнал, что Пентагон работает над тем, чтобы положить конец нынешнему положению, когда в мирное время в армии ежегодно происходит больше тысячи смертей – в результате дорожных аварий, самоубийств и убийств. Однако, несмотря на эти усилия, за минувший год было убито больше шестидесяти солдат.
– Больше шестидесяти? – охнул Сэмпсон, изумленно покачав головой. – Шестьдесят убийств за год?
– Большинство случаев насилия – на почве секса и нетерпимости, – пояснил я. – Изнасилования и убийства. Жертвами становились гомосексуалисты, которых убили или забили насмерть. Есть серия гнусных изнасилований, совершенных неким сержантом в Косово. Он не думал, что его схватят, потому что там и без того происходило много подобных преступлений.
– А были еще случаи с раскрашенными телами? – поинтересовался мой друг.
Я покачал головой:
– Только те два, что я раскопал: в Нью-Джерси и в Аризоне. Но и этого достаточно. Это ниточка.
Сэмпсон тряхнул головой и посмотрел на меня:
– Итак, что мы реально имеем?
– Пока не знаю. Трудно выжимать сведения из армии. Происходит что-то мерзкое и отвратительное. Выглядит так, будто военным шьют фальшивые дела. Первый случай произошел в Нью-Джерси, последний, похоже, тот, что с Эллисом Купером. Имеются явные, четко выраженные совпадения: слишком легко обнаруженное орудие убийства, анализ отпечатков пальцев и анализ ДНК, послужившие в качестве улик.
– Все эти люди имели хорошие послужные списки. В расшифровке стенограмм следствия по делу в Аризоне было упоминание о «двух или трех мужчинах» виденных рядом с домом жертвы перед тем, как было совершено убийство. Есть вероятность, что невинных люди подставляют, затем несправедливо предают смерти. Сфабрикованные обвинения, беззаконные казни. И могу добавить еще кое-что.
– Что именно?
– Эти киллеры не столь блестящи, как Гэри Сонеджи или Кайл Крейг, однако ничуть не менее беспощадны. Они мастера своего дела, а дело их – убивать и выходить сухими из воды.
Сэмпсон нахмурился и решительно покачал головой:
– Такого больше не будет.
Они потихоньку шушукались, словно делясь какими-то глубоко личными секретами, которые никому больше знать не положено.
– Не помешаю? – спросил я, останавливаясь в дверях.
– Думаю, мы уже все утрясли, – сказала Нана.
Она сделала приветливый жест, приглашая меня к столу. Но я сначала налил кофе, шмякнул на тарелку четыре ломтика пшеничных тостов и только потом присоединился к Нане и Сэмпсону.
Перед Джоном стоял большой стакан с молоком. Мне невольно вспомнилось то время, когда мы были детьми. Два-три раза в неделю он вот так же появлялся утром, примерно в это время, чтобы преломить хлеб со мной и Наной. А куда ему было еще податься? Родители были наркоманами. А Нана не только мне, но и ему всегда была вроде матери или бабушки. С десятилетнего возраста мы были с ним как братья. Вот почему вчерашняя драка была такой огорчительной.
– Позволь мне сказать, Нана, – проговорил он.
Она кивнула и отхлебнула чая. Я совершенно точно знаю, почему выбрал своей профессией психологию и кто послужил мне первоначальным образцом. Нана всегда была лучшим психотерапевтом, какого я знаю. По большей части она мудра и сострадательна, но, когда требуется отстоять правду, умеет быть и достаточно жесткой. Вдобавок она умеет слушать.
– Прости, Алекс. Я всю ночь не спал. Я ужасно сокрушаюсь по поводу вчерашнего. Я здорово зашел за грань, – сказал Сэмпсон. Он смотрел мне прямо в глаза, изо всех сил стараясь не отвести взгляда.
Нана наблюдала за нами так, словно мы были Каин и Авель, сидящие у нее на кухне за завтраком.
– Да, ты зашел за грань, – сказал я. – Это уж точно. Кроме того, вчера ты был просто неадекватен. Сколько ты выпил, прежде чем заявиться?
– Джон же сказал, что просит прощения, – вступилась Нана.
– Нана, – он повернулся к ней, потом снова ко мне, – Эллис Купер был мне как брат. Я не могу свыкнуться с его казнью, Алекс. В каком-то смысле я жалею, что пошел смотреть. Он не убивал тех женщин. Я надеялся, что мы сможем его спасти, так что это моя вина. Я ожидал слишком многого. – Он умолк.
– Я тоже. Мне жаль, что у нас ничего не вышло. Позволь показать тебе кое-что. Пойдем наверх. Теперь речь должна идти о возмездии. Не осталось ничего, кроме возмездия.
Я привел Сэмпсона в свой кабинет в мансарде. Повсюду к стенам здесь были пришпилены заметки, касающиеся случаев убийства в армии. Комната напоминала приют сумасшедшего, одного из моих пациентов-маньяков, одержимых идеей убийства. Я подвел Джона к столу.
– Я работаю над этими сообщениями с тех пор, как познакомился с Эллисом Купером. Обнаружил еще два примечательных подобных случая. Один в Нью-Джерси, другой в Аризоне. Тела жертв, Джон, тоже были разрисованы.
И я ознакомил Сэмпсона с данными, не утаив ничего.
– Кстати, я узнал, что Пентагон работает над тем, чтобы положить конец нынешнему положению, когда в мирное время в армии ежегодно происходит больше тысячи смертей – в результате дорожных аварий, самоубийств и убийств. Однако, несмотря на эти усилия, за минувший год было убито больше шестидесяти солдат.
– Больше шестидесяти? – охнул Сэмпсон, изумленно покачав головой. – Шестьдесят убийств за год?
– Большинство случаев насилия – на почве секса и нетерпимости, – пояснил я. – Изнасилования и убийства. Жертвами становились гомосексуалисты, которых убили или забили насмерть. Есть серия гнусных изнасилований, совершенных неким сержантом в Косово. Он не думал, что его схватят, потому что там и без того происходило много подобных преступлений.
– А были еще случаи с раскрашенными телами? – поинтересовался мой друг.
Я покачал головой:
– Только те два, что я раскопал: в Нью-Джерси и в Аризоне. Но и этого достаточно. Это ниточка.
Сэмпсон тряхнул головой и посмотрел на меня:
– Итак, что мы реально имеем?
– Пока не знаю. Трудно выжимать сведения из армии. Происходит что-то мерзкое и отвратительное. Выглядит так, будто военным шьют фальшивые дела. Первый случай произошел в Нью-Джерси, последний, похоже, тот, что с Эллисом Купером. Имеются явные, четко выраженные совпадения: слишком легко обнаруженное орудие убийства, анализ отпечатков пальцев и анализ ДНК, послужившие в качестве улик.
– Все эти люди имели хорошие послужные списки. В расшифровке стенограмм следствия по делу в Аризоне было упоминание о «двух или трех мужчинах» виденных рядом с домом жертвы перед тем, как было совершено убийство. Есть вероятность, что невинных люди подставляют, затем несправедливо предают смерти. Сфабрикованные обвинения, беззаконные казни. И могу добавить еще кое-что.
– Что именно?
– Эти киллеры не столь блестящи, как Гэри Сонеджи или Кайл Крейг, однако ничуть не менее беспощадны. Они мастера своего дела, а дело их – убивать и выходить сухими из воды.
Сэмпсон нахмурился и решительно покачал головой:
– Такого больше не будет.
Глава 41
Томас Старки родился в Роки-Маунт, штат Северная Каролина, и, как и большинство его соседей, до сих пор страстно любил эти места. Он подолгу бывал вдали от дома, находясь на военной службе, но потом вернулся сюда уже навсегда, чтобы поставить на ноги детей и дать им все, что в его силах, все самое лучшее. Он знал, что Роки-Маунт – превосходное место для того, чтобы растить там детей. Черт побери, он ведь и сам вырос в этих местах, не так ли?
Старки был предан своей семье, мало того – искренне любил семьи двух своих ближайших друзей. Он также чувствовал потребность руководить, направлять и держать под своим контролем все и вся, что его окружало.
Почти каждый субботний вечер Старки собирал все три семейства на барбекю. Исключение составляли дни, приходившиеся на футбольный сезон, когда семейства обычно устраивали закусон вечером в пятницу, расставив угощение на откинутой задней дверце грузовичка. Сын Старки Шейн играл защитником за команду средней школы. Спортсмена Шейна старались залучить к себе технические колледжи штатов Северная Каролина, Висконсин и Джорджия, но Старки хотел, чтобы тот прежде, чем поступит в колледж, прошел армейскую выучку. Именно так поступил он сам, и это пошло ему только на пользу. И Шейну это также послужит наилучшим образом.
Трое старых друзей обычно сами делали все закупки и сами стряпали для субботних барбекю и пятничных пикников. Они покупали на фермерском рынке бифштексы, свиные ребрышки и горячие, нежнейшие колбаски. Выбирали кабачки, кукурузу в початках, помидоры, спаржу. Даже готовили салаты: немецкий картофельный салат, салат из шинкованной капусты, моркови и лука с майонезом, иногда салат «Цезарь» – из латука, гренок, вареных яиц, с постным маслом и уксусом. Черт, они даже прибирались после трапезы и мыли посуду. Друзья гордились тем, что умеют подать блюда так, как положено, и сорвать примерно такие же восторженные аплодисменты, что и их сыновья, участвующие в футбольных матчах.
Нынешняя пятница не явилась исключением, и к половине восьмого мужчины были на своем привычном месте, подле двух грилей, установленных так, чтобы ветер относил дым в сторону, и готовили пищу «на заказ», одновременно прихлебывая пиво. Заместитель Старки, Браунли Харрис, любил пофилософствовать. Когда-то он посещал престижный Уэйк-Форестский университет и даже поступал в магистратуру.
– А ведь тут масса иронии, вы не находите? – заметил он, созерцая эту идиллическую семейную картинку. – Я вижу во всем этом изрядный парадокс.
– Уймись, Браунли, ты готов видеть парадокс даже в пареной репе или в групповухе на рисовом поле. Ты слишком много думаешь, – сказал Уоррен Гриффин. – В этом твоя беда.
– Может, наоборот, – твоя беда в том, что ты думаешь мало, – ответил Харрис и подмигнул Старки, которого считал почти Богом. – Завтра мы едем на дело, а сегодня – пожалуйста! – мирно жарим филейные бифштексы для своих домочадцев. Тебе не кажется, что здесь есть какая-то странность?
– Мне кажется, это ты чертовски странен, блин, – вот что. У нас есть работа, которую надо выполнять, – мы ее и выполняем. Никакой разницы с тем, что больше десяти лет делали в армии. Мы делали свою работу во Вьетнаме, в Персидском заливе, в Панаме, в Руанде. Это – работа. Не спорю, так вышло, что я люблю свою работу. Возможно, в этом и есть какая-то ирония. Я семейный человек и в то же время – профессиональный киллер. Ну, так что с того? Происходит всякое дерьмо? Верно, происходит. Ну, так вини армию Соединенных Штатов, а не меня.
Старки кивнул в сторону двухэтажного строения. Этот дом, с пятью спальнями и двумя ванными комнатами, он построил для своей семьи лишь пару лет назад.
– Девушки идут, – бросил он. – Рты на замок. Привет, красавица! – окликнул он свою голубоглазую жену Джуди и сжал ее в объятиях. «Синеглазка» была высокой, привлекательной брюнеткой, которая сейчас выглядела почти столь же соблазнительно, как и в день их свадьбы. Подобно большинству женщин в городе, Джуди говорила с ярко выраженным южным акцентом и обожала улыбаться. Еще она три раза в неделю безвозмездно работала в местном театре. Она была веселая, восприимчивая, хорошая любовница и вообще отличная спутница жизни. Старки был уверен: ему повезло, что он нашел ее, а ей повезло, что она выбрала его. Все трое мужчин и по сей день любили своих жен. Черт возьми, это было еще одним парадоксом, над которым Браунли Харрис мог бы размышлять до поздней ночи.
– Должно быть, мы все-таки совершили в жизни что-то хорошее и правильное, – произнес Старки, держа Джуди в объятиях и провозглашая тост за две другие пары.
– Конечно, сделали, – откликнулась синеглазая Джуди. – Вы, мальчики, правильно женились. Поищите других таких жен, что позволяли бы своим мужьям ускользать каждый месяц на целый уик-энд и верили бы, что те ведут себя хорошо в этом большом и опасном мире?
– Мы всегда все делаем хорошо, – сказал Старки, добродушно улыбаясь друзьям. – Лучше просто не бывает. Мы самые лучшие.
Старки был предан своей семье, мало того – искренне любил семьи двух своих ближайших друзей. Он также чувствовал потребность руководить, направлять и держать под своим контролем все и вся, что его окружало.
Почти каждый субботний вечер Старки собирал все три семейства на барбекю. Исключение составляли дни, приходившиеся на футбольный сезон, когда семейства обычно устраивали закусон вечером в пятницу, расставив угощение на откинутой задней дверце грузовичка. Сын Старки Шейн играл защитником за команду средней школы. Спортсмена Шейна старались залучить к себе технические колледжи штатов Северная Каролина, Висконсин и Джорджия, но Старки хотел, чтобы тот прежде, чем поступит в колледж, прошел армейскую выучку. Именно так поступил он сам, и это пошло ему только на пользу. И Шейну это также послужит наилучшим образом.
Трое старых друзей обычно сами делали все закупки и сами стряпали для субботних барбекю и пятничных пикников. Они покупали на фермерском рынке бифштексы, свиные ребрышки и горячие, нежнейшие колбаски. Выбирали кабачки, кукурузу в початках, помидоры, спаржу. Даже готовили салаты: немецкий картофельный салат, салат из шинкованной капусты, моркови и лука с майонезом, иногда салат «Цезарь» – из латука, гренок, вареных яиц, с постным маслом и уксусом. Черт, они даже прибирались после трапезы и мыли посуду. Друзья гордились тем, что умеют подать блюда так, как положено, и сорвать примерно такие же восторженные аплодисменты, что и их сыновья, участвующие в футбольных матчах.
Нынешняя пятница не явилась исключением, и к половине восьмого мужчины были на своем привычном месте, подле двух грилей, установленных так, чтобы ветер относил дым в сторону, и готовили пищу «на заказ», одновременно прихлебывая пиво. Заместитель Старки, Браунли Харрис, любил пофилософствовать. Когда-то он посещал престижный Уэйк-Форестский университет и даже поступал в магистратуру.
– А ведь тут масса иронии, вы не находите? – заметил он, созерцая эту идиллическую семейную картинку. – Я вижу во всем этом изрядный парадокс.
– Уймись, Браунли, ты готов видеть парадокс даже в пареной репе или в групповухе на рисовом поле. Ты слишком много думаешь, – сказал Уоррен Гриффин. – В этом твоя беда.
– Может, наоборот, – твоя беда в том, что ты думаешь мало, – ответил Харрис и подмигнул Старки, которого считал почти Богом. – Завтра мы едем на дело, а сегодня – пожалуйста! – мирно жарим филейные бифштексы для своих домочадцев. Тебе не кажется, что здесь есть какая-то странность?
– Мне кажется, это ты чертовски странен, блин, – вот что. У нас есть работа, которую надо выполнять, – мы ее и выполняем. Никакой разницы с тем, что больше десяти лет делали в армии. Мы делали свою работу во Вьетнаме, в Персидском заливе, в Панаме, в Руанде. Это – работа. Не спорю, так вышло, что я люблю свою работу. Возможно, в этом и есть какая-то ирония. Я семейный человек и в то же время – профессиональный киллер. Ну, так что с того? Происходит всякое дерьмо? Верно, происходит. Ну, так вини армию Соединенных Штатов, а не меня.
Старки кивнул в сторону двухэтажного строения. Этот дом, с пятью спальнями и двумя ванными комнатами, он построил для своей семьи лишь пару лет назад.
– Девушки идут, – бросил он. – Рты на замок. Привет, красавица! – окликнул он свою голубоглазую жену Джуди и сжал ее в объятиях. «Синеглазка» была высокой, привлекательной брюнеткой, которая сейчас выглядела почти столь же соблазнительно, как и в день их свадьбы. Подобно большинству женщин в городе, Джуди говорила с ярко выраженным южным акцентом и обожала улыбаться. Еще она три раза в неделю безвозмездно работала в местном театре. Она была веселая, восприимчивая, хорошая любовница и вообще отличная спутница жизни. Старки был уверен: ему повезло, что он нашел ее, а ей повезло, что она выбрала его. Все трое мужчин и по сей день любили своих жен. Черт возьми, это было еще одним парадоксом, над которым Браунли Харрис мог бы размышлять до поздней ночи.
– Должно быть, мы все-таки совершили в жизни что-то хорошее и правильное, – произнес Старки, держа Джуди в объятиях и провозглашая тост за две другие пары.
– Конечно, сделали, – откликнулась синеглазая Джуди. – Вы, мальчики, правильно женились. Поищите других таких жен, что позволяли бы своим мужьям ускользать каждый месяц на целый уик-энд и верили бы, что те ведут себя хорошо в этом большом и опасном мире?
– Мы всегда все делаем хорошо, – сказал Старки, добродушно улыбаясь друзьям. – Лучше просто не бывает. Мы самые лучшие.
Глава 42
В субботу вечером трое киллеров отправились в маленький городок в Западной Виргинии, под названием Харперз-Ферри. По дороге обязанностью Браунли Харриса было изучать карты AT, как окрестили Аппалачскую тропу многочисленные туристы, регулярно путешествовавшие по этим местам. Та точка маршрута, к которой они держали путь, была особенно популярным местом туристских стоянок.
Сам Харперз-Ферри был крохотным местечком. Городок можно было пройти из конца в конец меньше чем за пятнадцать минут. Поблизости находилась местная достопримечательность, скала Джефферсон-Рок, откуда открывались довольно живописные виды на штаты Мэриленд, Виргинию и Западную Виргинию.
Старки вел машину на протяжении всего пути, не нуждаясь в сменщике. Он любил быть за баранкой – в этом тоже проявлялось желание держать все под контролем. Он также отвечал за культурную программу, везя с собой аудиозаписи хитов Спрингстина, антологию песен Дженис Джоплин, композиций группы «Дорз» и Джимми Хендрикса, а также аудиокнигу популярного писателя Дейла Брауна.
Сидящий на заднем сиденье Уоррен Гриффин на протяжении почти всего рейса проверял снаряжение команды и изучал содержимое рюкзаков. Когда он покончил с этим делом, оказалось, что ранцы с походной выкладкой весят почти пуд – чуть более половины от того, что они имели обыкновение носить во время разведывательно-диверсионных операций во Вьетнаме и Камбодже.
Сейчас он подготовил снаряжение, соответствующее боевой операции под названием «найти и уничтожить» – именно ее запланировал для Аппалачской тропы полковник Старки. Гриффин упаковал стандартного образца походные ящики для посуды, специальный походный паек на каждого, острый соус, чтобы сдобрить вкус этой еды; жестяную банку с кофе. Каждому полагались: стандартный военный боевой нож; упаковка двухцветного камуфляжного грима для лица; легкая, удобная шляпа «буни», на манер панамы, для путешествий по пустыне и тропикам; подстежки в виде пончо, которые могли применяться также в качестве подстилки; очки ночного видения; пистолет фирмы «Глок» и винтовка «М-16», снайперская, с оптическим прицелом. Покончив с работой, Гриффин выдал одну из своих фирменных сентенций: «Если хочешь уморить Бога со смеху, просто поделись с ним своими планами».
Командовал отрядом, как всегда, Старки. В его обязанность входило контролировать каждый аспект дела.
Харрис был дозорным.
Гриффину поручалось прикрывать тыл – после стольких лет он по-прежнему считался младшим в отряде.
Им не обязательно обставлять выполнение боевой задачи именно таким образом. Они могли бы проделать все намного проще. Но именно так любил действовать Старки, именно так «Слепые мышата» всегда совершали свои убийства. То был способ, принятый в армии, к которому они давно привыкли.
Сам Харперз-Ферри был крохотным местечком. Городок можно было пройти из конца в конец меньше чем за пятнадцать минут. Поблизости находилась местная достопримечательность, скала Джефферсон-Рок, откуда открывались довольно живописные виды на штаты Мэриленд, Виргинию и Западную Виргинию.
Старки вел машину на протяжении всего пути, не нуждаясь в сменщике. Он любил быть за баранкой – в этом тоже проявлялось желание держать все под контролем. Он также отвечал за культурную программу, везя с собой аудиозаписи хитов Спрингстина, антологию песен Дженис Джоплин, композиций группы «Дорз» и Джимми Хендрикса, а также аудиокнигу популярного писателя Дейла Брауна.
Сидящий на заднем сиденье Уоррен Гриффин на протяжении почти всего рейса проверял снаряжение команды и изучал содержимое рюкзаков. Когда он покончил с этим делом, оказалось, что ранцы с походной выкладкой весят почти пуд – чуть более половины от того, что они имели обыкновение носить во время разведывательно-диверсионных операций во Вьетнаме и Камбодже.
Сейчас он подготовил снаряжение, соответствующее боевой операции под названием «найти и уничтожить» – именно ее запланировал для Аппалачской тропы полковник Старки. Гриффин упаковал стандартного образца походные ящики для посуды, специальный походный паек на каждого, острый соус, чтобы сдобрить вкус этой еды; жестяную банку с кофе. Каждому полагались: стандартный военный боевой нож; упаковка двухцветного камуфляжного грима для лица; легкая, удобная шляпа «буни», на манер панамы, для путешествий по пустыне и тропикам; подстежки в виде пончо, которые могли применяться также в качестве подстилки; очки ночного видения; пистолет фирмы «Глок» и винтовка «М-16», снайперская, с оптическим прицелом. Покончив с работой, Гриффин выдал одну из своих фирменных сентенций: «Если хочешь уморить Бога со смеху, просто поделись с ним своими планами».
Командовал отрядом, как всегда, Старки. В его обязанность входило контролировать каждый аспект дела.
Харрис был дозорным.
Гриффину поручалось прикрывать тыл – после стольких лет он по-прежнему считался младшим в отряде.
Им не обязательно обставлять выполнение боевой задачи именно таким образом. Они могли бы проделать все намного проще. Но именно так любил действовать Старки, именно так «Слепые мышата» всегда совершали свои убийства. То был способ, принятый в армии, к которому они давно привыкли.