Паттерсон Джеймс. Кошки-мышки

   – Скажите, когда обнаружили тело Голдмана, компьютер тоже работал?
   – Да, – спокойно ответил тот. – Отпечатки пальцев с него уже сняты. Я взглянул на Гроуза:
   – Нам стало известно, что он разыскивает Шарифа Томаса, а Томас родился в Нью-Йорке. Предполагается, что он сейчас в Нью-Йорке. Может быть, Гэри заставил Голдмана открыть ему файл на Шарифа, и только потом расправился с ним?
   На этот вопрос детектив Гроуз ответить не смог. Он молча смотрел на меня и не произносил ни слова. Я и сам-то не был уверен в правильности своего предположения. Но я по-прежнему доверял собственным инстинктам, особенно, когда дело касалось Сонеджи. Я шел по его кровавым следам, и в этот момент мне вдруг почудилось, что идти осталось совсем немного.

Глава 44

   Удивительно гостеприимная и заботливая полиция Нью-Йорка побеспокоилась обо мне и сняла на ночь номер в гостинице «Мариотт» на 42-й улице. К тому же они уже начали искать Шарифа Томаса. Одним словом, полиция делала все, что было в ее силах, и тем не менее Гэри Сонеджи спокойно разгуливал по городу и имел впереди целую ночь.
   Шариф Томас некоторое время жил в Вашингтоне, но родился в Бруклине. Я был абсолютно уверен в том, что Сонеджи приехал сюда, чтобы разыскать его. По-моему, это было очевидно из того послания, которое он передал мне через Джамала Отри в Лортонской тюрьме. Ему надо было свести счеты с Томасом, а Сонеджи не любил откладывать такие дела. Уж это я знал наверняка.
   Когда в половине девятого вечера я наконец покинул помещение полицейского управления, то буквально не чувствовал под собой ног от усталости. К гостинице меня доставили на служебной машине. Готовясь к поездке, я собрал огромную дорожную сумку, на тот случай, если придется задержаться в Нью-Йорке на пару дней, хотя втайне я надеялся, что этого не произойдет. Мне всегда нравился этот город, но только при других обстоятельствах. А сейчас, конечно, не Рождество, и приехал я сюда не за подарками для родных и близких и не поболеть за любимую команду на осенних спортивных соревнованиях.
   Около девяти я набрал свой вашингтонский номер и услышал голос нашего домашнего автоответчика, роль которого неизменно выполняет Дженни:
   – Это звонит Инопланетянин? Вы попали к себе домой.
   Иногда она умеет здорово подшутить надо мной. Просто умница. Дочка была уверена, что я обязательно дам о себе знать. Я всегда звоню им, когда уезжаю в другой город, что бы ни случилось.
   – Как у тебя там дела, малютка моя? – лишь только я услышал этот родной до слез голос, я понял, как сильно успел соскучиться, как плохо мне здесь одному, без семьи.
   – К нам заходил Сэмпсон. Кстати, сегодня у нас по расписанию урок бокса. Ты помнишь об этом, папочка? Бах-бах, бум-бум, бац-бац! – она неплохо имитировала голосом звуки, которые издает боксерская груша, когда по ней лупят перчаткой.
   – Но я надеюсь, вы с Деймоном не пропустили занятия и попрактиковались без меня? – разговаривая, я ясно представлял себе ее лицо. И Деймона, и Нану, конечно, тоже. Я как наяву видел кухню, где сейчас находилась Дженни. И у меня снова защемило сердце. С каким удовольствием я бы сейчас сел с ними за стол поужинать!
   – Ну, конечно. Он поставил блок, но его это не спасло. Я вырубила его так, что он теперь весь вечер будет в себя приходить. Но без тебя, конечно, не очень интересно. Не перед кем повыпендриваться, покрасоваться…
   – А ты красуйся сама перед собой, – предложил я.
   – Я именно так и поступила. Я воображала перед самой собой, а потом сама себе сказала: «Отличное было представление! Молодец!»
   Я громко рассмеялся прямо в трубку:
   – Мне очень жаль, что я пропустил такое зрелище, мои маленькие питбули. Простите меня за это еще раз, – потом я произнес нараспев, на мотив старинного блюза: – Ах, простите, извините, ах, простите, извините.
   – Ну, ты так всегда говоришь, – перешла на шепот Дженни, и я уловил в ее тоне печальные нотки обиды. – Но когда-нибудь твои слова перестанут на меня действовать. Вот увидишь. И вспомнишь тогда, что я давным-давно тебя об этом предупреждала.
   Я принял ее совет близко к сердцу, сидя один в номере с видом на Таймс-сквер и поедая казенный гамбургер. Я вспомнил, как когда-то шутили психиатры, говоря, что только настоящие шизофреники могут предпочитать принимать пищу в одиночестве. Я думал сначала о детях, потом о Кристине Джонсон, а уже затем мои мысли перекинулись на Сонеджи и Маннинга Голдмана, убитого в собственном доме. Я попытался почитать роман «Прах Анжелы», который почти машинально сунул в сумку. Однако в тот вечер я не мог сосредоточиться на красочных описаниях гетто.
   Когда голова у меня пошла кругом от всевозможных рассуждений и размышлений, я решил позвонить Кристине. Мы разговаривали около часа. Это была легкая, непринужденная беседа. Какие-то положительные перемены явно происходили в наших отношениях. Потом я осмелел и спросил ее, не хочет ли она провести со мной выходные в Нью-Йорке, если я, конечно, буду вынужден здесь еще задержаться. Разумеется, мне очень нелегко дались эти слова, и теперь я боялся, что она заметит легкую дрожь в моем голосе.
   И снова Кристина удивила меня. Она с радостью согласилась на мое предложение, заявив, что за рождественскими подарками никто еще не запрещал приезжать в июле, но потом заставила меня дать честное слово, что я буду уделять ей все свое свободное время.
   Я торжественно поклялся, что все будет исполнено согласно ее воле.
   Потом я, наверное, все же заснул, потому что, когда очнулся, то не сразу понял, где нахожусь. Все вокруг было чужое: и кровать, и комната, и город. При этом я обмотался простыней так, словно меня пытались закутать в смирительную рубашку.
   Странная, беспокойная мысль родилась в моей голове и уже не покидала ее. Меня преследует Гэри Сонеджи. Именно так, а не наоборот.

Глава 45

   Он являлся Ангелом Смерти и знал об этом еще тогда, когда ему исполнилось одиннадцать или, может быть, двенадцать лет. Как раз в то время он убил кое-кого просто для того, чтобы посмотреть, способен ли он на такой поступок. Между прочим, полиция так и не обнаружила тело. И до сегодняшнего дня они не смогли найти останки. Только он один знал, где захоронены все тела, но он, разумеется, никому об этом рассказывать не собирался.
   Неожиданно Гэри Сонеджи вернулся в настоящее время, в город Нью-Йорк.
   Господи, я же смеялся, даже, можно сказать, ржал, предаваясь воспоминаниям. И где? В баре, в Восточной части Нью-Йорка! А вдруг я еще и разговаривал сам с собой, да притом вслух?!
   Бармен кафетерия «Дауд и Макгой» уже приметил этого странного господина. Тот сидел в сторонке и болтал сам с собой, не переставая. Создавалось такое впечатление, будто посетитель находится в трансе. Хитрый рыжеволосый бармен-ирландец как ни в чем не бывало старательно протирал один стакан за другим, что, впрочем, не мешало ему краешком глаза наблюдать за необычным клиентом. А уж если начинает интересоваться ирландец…
   Сонеджи в ту же секунду широко улыбнулся и поманил к себе бармена:
   – Вы за меня не волнуйтесь, я больше пить не буду. Я и сам уже почувствовал, что хватанул лишнего. Сколько я вам должен, Майкл? – имя бармена было вышито на нагрудном кармане форменной рубашки.
   Это лживое извинение, похоже, сработало. Гэри спокойно расплатился и вышел из бара. Он прошел несколько кварталов по Первой авеню, затем свернул на Восточную 15-ю улицу.
   Здесь он наткнулся на увеселительное заведение под названием «Тату». Даже перед дверью здесь толпился народ. Местечко выглядело многообещающе. Гэри вспомнил, какая задача стоит перед ним сегодня вечером: необходимо отыскать себе совершенно безопасный дом для ночлега. В общем, поселиться в «Плаза» в действительности оказалось не такой уж замечательной идеей, как это казалось Сонеджи поначалу.
   «Тату» был переполнен достаточно приличной публикой, которая явилась сюда поделиться последними новостями, посудачить с приятелями, перекусить и пропустить по рюмочке. На первом этаже располагался самый заурядный вечерний клуб, на втором можно было даже потанцевать. «Что за атмосфера здесь царит?» – задумался Сонеджи. Это было необходимо выяснить, прежде чем что-либо предпринимать. Немного приглядевшись к посетителям, он вскоре понял, что основными завсегдатаями «Тату» были бизнесмены, которые заходили сюда, скорее всего, прямо из своих контор перед тем, как отправиться домой, и женщины среднего возраста. Сегодня четверг. Многие из явившихся уже договаривались о совместном проведении грядущего уик-энда.
   Сонеджи заказал бокал белого вина и принялся изучать мужчин и женщин, выстроившихся возле стойки бара. Они выглядели весьма современными, казались совершенно раскованными и лишенными каких-либо комплексов. Всем своим видом они мысленно кричали: «Сними меня, выбери меня, обрати внимание на меня».
   Гэри мило поболтал с двумя женщинами-адвокатами, которые, к сожалению, ему не подошли, как, впрочем, и всем остальным в этом заведении, поскольку близко общались только друг с другом вот уже одиннадцать лет. О Боже! А им уже стукнуло по тридцать шесть, и их время стремительно уходило.
   Сонеджи двинулся дальше. Он начинал испытывать некоторую нервозность. Полиции было хорошо известно, что он меняет внешность и одежду. Но только они не знают, как он будет выглядеть в следующий раз. Например, вчера Гэри был темноволосым латиноамериканцем сорока с небольшим лет. Сегодня он – бородатый блондин, типичный любитель выпить винца в кабаке. А кем он будет завтра? Но, с другой стороны, никто не застрахован от дурацких ошибок, и его могут схватить в любую минуту. И тогда всему конец.
   Гэри познакомился с симпатичной женщиной, занимавшей должность художественного директора одной крупной фабрики по производству рекламной продукции на Лексингтон-авеню. Джин Саммерхил рассказала Гэри, что родилась в Атланте, а потом переехала жить в Нью-Йорк. Это была маленькая стройная блондинка с пышной копной волос и единственной тоненькой сверхмодной косичкой, заплетенной с левой стороны от пробора. Джин чувствовала себя вполне уверенно, и Сонеджи даже показалось, что она напоминает ему его собственную супругу Мередит. Его Мисси. У Джин был свой особняк, где она жила в полном одиночестве.
   Поначалу это выглядело странно: такая симпатичная дама не должна была приходить в подобное злачное место, чтобы найти себе компаньона. Однако, немного поболтав с ней, Сонеджи догадался, отчего это происходит. Джин обладала незаурядным умом. Она была слишком самостоятельна и независима, что, конечно же, отпугивало мужчин. Сама того не желая, она лишала себя не только поклонников, но и просто друзей.
   Однако Сонеджи она не испугала. Они непринужденно беседовали, что иногда бывает при встрече двух совершенно незнакомых людей где-нибудь в баре. В такой ситуации никто из двоих ничего не теряет и ничем не рискует. Джин оказалась не слишком притязательной и довольно «земной». Ее устраивало положение просто «милой» женщины и притом «несчастной в любви». Именно об этом Сонеджи несколько раз и напомнил ей, чем понравился еще больше.
   – С тобой очень легко иметь дело, – призналась разрумянившаяся после четвертого бокала вина Джин. – Ты совершенно спокойный и очень сосредоточенный человек. Я угадала?
   – Точно. И немного занудный, – добавил он, явно напрашиваясь на комплимент. Уж в занудстве его обвинить было просто невозможно. – Наверное, именно поэтому жена не выдержала и ушла от меня. Мисси влюбилась в богача, своего шефа с Уолл-Стрит. Когда она мне обо всем рассказала, мы вместе рыдали целый вечер, – он вздохнул. – Сейчас она живет в роскошных апартаментах на Бикман-Плейс. Я там был. Шикарная берлога. – Гэри улыбнулся. – Но мы остались друзьями. Буквально на днях виделись…
   Джин посмотрела ему в глаза. Было что-то грустное в ее взгляде:
   – А знаешь, чем ты мне так симпатичен? Тем, что ты меня не боишься.
   Гэри снова улыбнулся:
   – Конечно, нет.
   – И я тебя тоже ни чуточки не боюсь, – прошептала Джин Саммерхил.
   – Так и должно быть, – подытожил Сонеджи. – Только не стоит терять головы. Ни при каких обстоятельствах. Договорились?
   – Обещаю.
   Они поднялись из-за столика, вышли из «Тату» и направились к особняку Джин.

Глава 46

   Я стоял в одиночестве на 42-й улице в Манхэттене, с нетерпением ожидая появления детектива Гроуза. Наконец, он подхватил меня у входа в гостиницу «Мариотт», и мы помчались в Бруклин. Слава Богу, произошел хоть какой-то положительный сдвиг в нашем деле. Появились проблески надежды. Шарифа Томаса заметили в наркопритоне Бруклина, в районе Бедфорд-Стайвезант. Интересно, знает ли Гэри Сонеджи о местонахождении Томаса? Что ему стало известно из файла Маннинга Голдмана, если тот, конечно, открыл его?
   В субботу, в семь утра, ехать по городу было сущим Удовольствием. Мы пересекли Манхэттен с запада на восток всего за десять минут. Преодолев реку по Бруклинскому мосту, мы увидели группу высоких жилых зданий, над которыми поднималось солнце. Слепящий огненный шар вызвал у меня приступ головной боли.
   В половине восьмого мы уже явились в Бед-Стай. Мне приходилось слышать об этом местечке в Бруклине, равно как и о его сомнительной репутации. Сейчас здесь было почти безлюдно. Расистски настроенные копы в Вашингтоне окрестили подобные районы «самоочищающимися духовками»: мол, закрыл дверцу, и гори там все синим пламенем! У Бабули Наны имеется свое определение в отношении властей и их программ по облагораживанию похожих кварталов: геноцид.
   Маленький винный погребок рекламировал себя написанной от руки желто-красной вывеской: «ПЕРВАЯ УЛИЦА. ДЕЛИКАТЕСЫ И ТАБАК КРУГЛОСУТОЧНО». Заведение было закрыто. Вот и верь после этого рекламе!
   Неподалеку от входа в погребок стоял припаркованный темно-бордовый фургончик. Окна в кузове затягивала серебристая фольга, а на борту красовался пейзаж «Лунный свет над Майами». Единственной живой душой, замеченной нами на улице, оказалась наркоманка, направлявшаяся куда-то нетвердой походкой, еле переставляя ноги.
   Дом, в котором был замечен Шариф Томас, оказался обшарпанным двухэтажным, покрытым выгоревшим серым гонтом строением. Несколько окон по фасаду были разбитыми. Выглядел он так, словно был давным-давно проклят и брошен. Где-то внутри этого притона и находился Томас. Мы с Гроузом приготовились терпеливо ждать: не исключено, что здесь мог появиться и Сонеджи.
   Я сжался на переднем сиденье, стараясь быть незаметнее. Над зданием красного кирпича трепыхался полуоторванный плакат с вызывающей надписью: «КОПА УБИЛИ. НАГРАДА 10 ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ». Плохой знак, но честное предупреждение.
   Около девяти утра округа начала просыпаться и показывать себя во всей красе. Две пожилые женщины в рабочей одежде рука об руку направлялись к церкви.
   Мне вспомнилась Нана и ее вашингтонские подруги. Сразу стало грустно, что уик-энд придется провести вдали от дома и семьи.
   Девочка лет шести прыгала через скакалку. При этом я заметил, что использовала она для этого кусок электрического провода и выглядела какой-то вялой и апатичной.
   Тоскливо было наблюдать за игрой этой крошки. Невольно закрадывалась мысль: какое же будущее ее ожидает? Есть ли у нее возможность хоть когда-нибудь выбраться отсюда? Я вспомнил о Дженни и Деймоне и представил себе, как расстроены они тем, что в субботу утром меня нет рядом. Суббота, это же целый праздник, папочка. Только в субботу и воскресенье мы, можем быть вместе.
   Время тянулось бесконечно. Так всегда и бывает, когда ты занят пассивным наблюдением. Я обозревал этот район и не мог отделаться от впечатления, что нищета – это тоже своего рода наркотик, так как вызывает необратимое привыкание. В половине одиннадцатого появилась парочка подозрительного вида парней. Подъехали эти типы на маленьком черном грузовичке. Они тут же организовали импровизированный магазинчик, открыв торговлю арбузами, кукурузными початками, помидорами и капустой. Причем арбузы и дыни они складывали горкой прямо в сточную канаву.
   Ближе к одиннадцати мною овладело беспокойство. Наша информация могла оказаться неверной. Волнение перерастало в паранойю. А что если Сонеджи, который так мастерски меняет облик, уже посетил притон? Вдруг он и сейчас там?
   Я распахнул дверцу автомобиля и вышел. Жара навалилась на меня так, как если бы я вступил в раскаленную духовку. И все же это было куда лучше, чем, скрючившись, неподвижно сидеть в машине.
   – Что ты задумал? – недоумевающе вскрикнул Гроуз. Он-то, похоже, не собирался отрывать задницу от сиденья целый день, ожидая, пока Сонеджи сам не придет к нему в руки.
   – Доверься мне, – тихо произнес я.

Глава 47

   Я снял с себя белоснежную рубашку, обвязал ее вокруг пояса и прищурил глаза. Когда я вновь открыл их, то постарался сделать так, чтобы они приобрели мутный и отсутствующий взор.
   – Алекс! – пискнул мне вслед Гроуз, но я, проигнорировав его возглас, ленивой шаркающей походкой поплелся к полуразвалившемуся притону. Со стороны я больше всего напоминал заурядного уличного панка. Впрочем, для меня это не составляло труда. Сколько раз мне приходилось изображать для пользы дела подобных расхлябанных типов в своем собственном районе! Кстати, мой старший брат, пока не отдал Богу душу, был панком до мозга костей.
   Притон оказался в самом тупике, между заброшенными зданиями. Порядок его работы ничем не отличался от функционирования подобных ему заведений, которых я на своем веку видел предостаточно: и в Вашингтоне, и в Балтиморе, и в Филадельфии, и в Майами, и в самом Нью-Йорке. Никакой разницы, даже как-то странно.
   Едва я распахнул исчерканную надписями дверь, то понял, что этот гадюшник даже среди своих братьев может считаться настоящим дном. Впрочем, ждать особенно было нечего. Времени оставалось мало, так как Шариф Томас тоже загибался от СПИДа.
   На грязном заляпанном полу повсюду валялись пустые банки из-под содовой и пивные бутылки, пакеты и упаковочная бумага из-под дешевой еды, расколотые ампулы и даже проволока для прочистки трубок любителей покурить дурманящей отравы.
   Я посчитал, что подобная дыра наверняка находится на попечении одного «служащего». Платишь ему два-три доллара и занимаешь место на полу. У него же можно приобрести шприцы, трубки, зажигалки, бумагу для самокруток и вообще все то, что требуется для наркомана.
   Стены украшали соответствующие обстановке надписи, типа «Затрахали!», «СПИД», «Мир – дерьмо». Здесь слоями плавала густая, непроницаемая даже для солнечного света дымная мгла. Запах стоял настолько отвратительный, что аромат городской свалки по сравнению с ним показался бы свежим ветерком.
   Зато здесь было на удивление, до странности, тихо. Просто даже мертво. Моментально охватив взглядом обстановку, я отметил, что ни Шарифа, ни Сонеджи здесь нет. По крайней мере, сейчас.
   Мужчина, по виду – латиноамериканец, с наплечной кобурой поверх засаленной рубахи, отвечал за порядок. Едва проснувшись, он, по крайней мере, демонстрировал, что все находится под контролем. Внешность его была невыразительной: лицо без возраста, украшенное усами.
   Да, если Шариф Томас заходит сюда, он определенно докатился до предела. Действительно ли он умирает или просто решил спрятаться? Знает ли он о том, что его разыскивает Сонеджи?
   – Чего надо, командир? – спросил латиноамериканец, и его глаза превратились в узкие щелочки.
   – Немного тишины и покоя, – негромко и уважительно ответил я, как будто дело происходило в церкви. Хотя для некоторых данный притон таковой обителью и являлся.
   Я сунул ему две измятых бумажки, и он, отвернувшись, ткнул пальцем в сторону:
   – Тебе туда.
   Я посмотрел в указанном направлении, и вдруг почувствовал себя так, будто ледяная рука сжала мое сердце.
   С десяток мужчин и пара женщин сидели или валялись на полу на грязных тощих подстилках. Курильщики расслаблено смотрели в никуда, и это у них удивительно здорово получалось. Создавалось впечатление, что они сами медленно догорают и вместе с дымом и пылью улетают Бог весть куда.
   На меня никто не обращал внимания, что было мне только на руку. Никого здесь не волновали ни приходящие, ни уходящие. Однако до сих пор я не заметил ни Шарифа, ни Сонеджи.
   В главном зале, где я оказался, было темно, словно в безлунную ночь. Ни проблеска света, если не считать вспышек спичек или огонька зажигалки.
   Я искал Томаса, не забывая при этом придерживаться выбранной мной роли. Просто еще один отброс ищет местечко на общей помойке. Никому не мешает, никого не тревожит.
   И тут в самом дальнем углу, на подстилке, я заметил Шарифа, которого тут же опознал по фотографии, показанной мне в Лортоне. Через силу я заставил себя не пялиться на него.
   Мое сердце бешено заколотилось. Неужели и Сонеджи сейчас где-то рядом? Иногда он казался мне настоящим привидением. Теперь я думал о том, имеется ли в этом притоне черный ход. Размышлять было некогда. Надо пристроиться куда-нибудь, прежде чем Томас заподозрит что-то неладное.
   Я прошел к дальней стенке и начал медленно сползать по ней на пол, краем глаза при этом продолжая наблюдать за Томасом. Но то, что последовало в следующие минуты, можно было назвать только безумием и хаосом.
   Входная дверь широко распахнулась, и в помещение влетел Гроуз с двумя вооруженными полицейскими. Вот тебе и доверие!
   – Сво-о-олочи! – простонал рядом со мной проснувшийся наркоман.
   – Полиция! Никому не шевелиться! – вопил Кармин Гроуз. – Никому не двигаться! Все остаются на своих местах! – голос у него был зычный, как у уличного копа.
   Я не сводил глаз с Шарифа Томаса. Он достаточно резво поднимался со своей подстилки, где еще секунду назад валялся счастливый, как объевшийся кот. Может быть, он и не принимал никаких наркотиков, а действительно скрывался в этом злачном месте?
   Я схватился за «Глок», который спрятал у поясницы под свисающей сзади рубашкой и выставил оружие вперед. Я все еще надеялся, что мне не придется использовать его. Только не здесь!
   Томас молниеносным движением выхватил неизвестно откуда возникший дробовик. Вероятно, он засунул его под подстилку. Все остальные посетители оставались неподвижными, поскольку по вполне очевидным причинам не могли пошевелиться. Только их налившиеся кровью глаза постепенно начали выражать некое подобие испуга.
   И тут грохнул выстрел. Томас решил атаковать первым. Гроуз и двое его новоявленных помощников одновременно рухнули на пол. Все это произошло так быстро, что я даже не мог бы сказать наверняка, успел ли Шариф кого-нибудь задеть.
   – Прекратите немедленно! – в бешенстве заорал латиноамериканец у входной двери. – Что все это дерьмо значит?! Прекратите! – все выкрики он производил из положения лежа, боясь поднять голову, чтобы не очутиться на линии огня.
   – Томас! – что есть мочи закричал я.
   Шариф обернулся. Все его действия были отточены. Через какую-то долю секунды дуло обреза уже смотрело в мою сторону. Глаза Томаса сверкнули в темноте.
   Наверное, нет ничего на этом свете, что можно было бы хоть приблизительно сравнить с дробовиком на близком расстоянии, наставленным непосредственно на вас. У меня не оставалось другого выбора, и я нажал на спусковой курок своего «Глока».
   Шариф принял удар пули правым плечом. Его сильно крутануло влево, но он все же удержался на ногах. Видно было, что это не первое его ранение. Ему приходилось выдерживать нечто подобное и раньше. Как, впрочем, и мне.
   Я выстрелил во второй раз, и попал ему то ли в горло, то ли в нижнюю челюсть. Томас отлетел назад и врезался в тоненькую перегородку, которая здесь считалась стеной. Казалось, все здание заходило ходуном от этой встряски. Я успел увидеть, как глаза Шарифа закатились к потолку, а рот беззвучно открылся. Томас умер раньше, чем его грузное тело рухнуло на пол притона.
   Я застрелил его – наше единственное связующее звено с Гэри Сонеджи.

Глава 48

   До моего слуха донесся отчаянный крик Гроуза, сообщавшего страшные новости по рации. От его слов у меня кровь застыла в жилах:
   – Застрелен офицер полиции на Мэкон 412. Застрелен офицер!
   Мне еще ни разу не приходилось участвовать в переделке, где прямо на моих глазах погибал полицейский. Пока я пробирался к выходу, во мне росла уверенность, что один из явившихся с Гроузом полицейских уже мертв. Зачем этому идиоту понадобилось тащиться сюда, да еще прихватив с собой двоих патрульных? Впрочем, сейчас это уже не имело значения.
   На замусоренном полу возле двери на спине лежал один из полицейских. Глаза его остекленели, и мне показалось, что он находится в глубоком шоке. Из уголка рта стекала струйка крови.
   Обрез сделал свое ужасное дело точно так же, как если бы это касалось меня. Кровь забрызгала и стены, и старый корявый деревянный пол. Дырочки от картечи изобразили на стене над телом полицейского что-то похожее на татуировку. Увы, этому парню мы уже ничем не могли помочь.
   Я стоял рядом с Гроузом, все еще держа в руке «Глок». Стискивая зубы и играя желваками, я старался не наорать на Кармина за его необдуманный поступок, приведший к таким тяжелым последствиям. Мне следовало сначала успокоиться самому, а потом уже воспитывать его.