Павлов Сергей Иванович. Мягкие зеркала

   — Шум прибоя, — добавил Андрей. — Чуть тише!.. Вот так. На борту корабля будет порядок. — Входя в бытотсек, процедил сквозь зубы: — Я вам покажу — «база»!..
   Сбросив комбинезон, он еще раз с большим удовольствием поплескался под душем и, пристально рассматривая себя в зеркалах, постоял в сушилке. Потом неторопливо, старательно вернул своей персоне вид первого пилота сверхскоростного суперкорабля. Впрочем, это касалось только физиономии, потому что надеть первому пилоту было нечего: в гардеробной он обнаружил лишь, пакеты с комплектом форменной одежды космодесантника. Морда снежного барса на рукаве… С той минуты, когда он встретил Круглова, ему никак не удавалось избавиться от впечатления, что Валаева нет на борту «Байкала», хотя абсурдность этого впечатления по логике дела можно было считать стопроцентной. От ощущения, что на борту не все в порядке, никакая логика избавить не могла.
   Отбросив пакеты, Андрей открыл было рот, чтобы заставить автосистему бытового сектора делать то, что ей положено здесь делать, я вдруг покачнулся: в глазах на мгновение потемнело и на мгновение же тело ощутило очень странный, глубокий покой. Было так, словно он на секунду заснул, вздрогнул, проснулся. Он еще раз взглянул в зеркало на себя (мускулистого, загорелого, в плавках) и счел за лучшее оставить тяжбу с бытавтоматикой на потом я побыстрее перебраться э спальню.
   Лежа на диване лицом кверху я наблюдая суету солнечных бликов на потолочных «сталактитах», он прислушивался к своему внутреннему состоянию. Состояние было необычное. Стоило чуть расслабиться — и в угли внезапно хлынули тысячи тысяч звуков, созвучий. Необъятный голосистый мир… Было так, словно бы радужный взмах крыльев Галактики, почему-то похожей на колоссального мотылька, смел остатки плотины, воздвигнутой гурм-феноменом из монолита тишины, и все то, что плотиной этой раньше задерживалось, с разнузданным ликованием вырвалось на свободу. И суетливые мысли, будто возбужденные радужным гомоном, заторопились куда-то… Торопятся, бегут, сплетаясь в колеса, катятся, катятся — куда-то в огромный, умный, созданный для великанов мир…
   «Стоп!» — в ошеломлении подумал Андрей и каким-то неосознанным, спазматическим, что ли, усилием вернул себя в обычное состояние. Приказал бытавтомату дать на «окно» ночной пейзаж зимнего леса. Глядя в сумрак потемневшего потолка, он поймал себя на том, что возврат в обычное свое «нормальное» состояние нервов и чувств не успокоил, то я не обрадовал. Было грустно.
   Пытаясь отвлечься от новых для себя ощущений, он спросил:
   — Тринадцать-девять, кто сменил твой индекс на двенадцать-одиннадцать?
   — Операторы центрального информбюро.
   — Да, разумеется… Когда сменили?
   Бытавтомат назвал число, месяц, год.
   — Вот как, — проговорил Андрей. — А сегодня какое число?
   Автомат ответил.
   — Месяц? — добавил Андрей.
   Автомат ответил.
   Андрей усмехнулся.
   — Год?
   Автомат ответил и выразил сожаление, что сведениями о названии эры не располагает.
   Андрей мысленно вынес бытавтомату каюты приговор: «Ремонтировать надо. Или менять». Он попытался вообразить себе двенадцатилетнюю Лилию, но ничего из этого не вышло. И когда тело стало проваливаться луда-то в мягкую белизну, он расслабился и успел подумать: «За восемь с половиной лет я могу позволять себе роскошь один раз нормально поспать».
   …Лавина несла его в узкий проран между обледенелыми скалами. Это было не страшно. Он бежал в бурном снежном потоке навстречу ветру и громко смеялся. И гордо кричал, перекрывая гул грозной стихии: «Старт! Старт, дикая кошка, старт!» — и знал, что непременно поднимется в воздух, и видел, как падают в пропасть обломки утесов, и ступни быстро бегущих ног его были больше этих обломков. Ветер подставил ему свою упругую грудь — он взлетел и, смеясь, распростер напряженные под напором воздушного потока руки над клубящимся снежной пылью ущельем, и белые вершины Гималаев постепенно становились ниже траектории его полета, а над вершинами расцветала исполинская снежная роза…
   В такой позе он и проснулся. В воздухе, под потолком. Внизу белел квадрат постели. Но едва Андрей осознал, что невесомости-нет, что с полем искусственной гравитации все в порядке, загадочная подъемная сила моментально иссякла и амортизаторы дивана с шипением приняли на себя увесистого пилота.
   Андрей ошарашенно сел, ощупал грудь, руки, колени. Посмотрел на розовые цифры часового табло. Он спал всего полчаса, но чувствовал себя-прекрасно.
   — Тринадцать-девять… — произнес он формулу обращения. Собрался было распорядиться насчет привычной одежды, однако раздумал. Какая будет одежда
   — это теперь не имело значения. Кто-то подбросил ему в гардеробную пакеты с формой космодесантника отряда «Снежный барс». Пусть так и будет. Андрей Тобольский, бывший первый пилот бывшего суперконтейнероносца «Байкал», со спокойной совестью может носить форму «Снежного барса».
   Тем более что суперконтейнероносец «Байкал» перестал, очевидно, существовать. База… «Япет-орбитальный»…
   — Вам что-нибудь нужно? — спросил автомат.
   — Да, — проговорил Андрей. — Мне много чего теперь нужно…

8. СВЕТЛАНА

   — Здравствуйте. Кому я тут понадобился, кто хотел меня видеть?
   Андрей окинул взглядом гостиную Грижаса (с той поры ничего здесь не изменилось), посмотрел на молодую русоволосую женщину, забравшуюся с ногами в широкое кресло. Женщина сидела у пылающего камина.
   — День добрый, — приветливо ответила она. Высвободив руку из-под белой шали тончайшей вязки, указала на кресло рядом: — Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее.
   Он сел. Потянулся к теплу, чувствительно исходящему от огня на несгораемо-вечных поленьях. Незнакомка словно бы чего-то ждала. Он покосился в ее сторону. Она улыбнулась — в серых глазах дрожали язычки каминного пламени, — сказала:
   — Я чувствую, мне пора представиться. Светлана Аркадьевна Фролова, бывший практикант-медиколог базы «Титан-главный», в настоящее время — медиколог базы «Япет-орбитальный».
   — Очень приятно, — сказал он. — Андрей Васильевич Тобольский, бывший пилот, в настоящее время — экзот. И, может быть, даже с приставкой «супер»…
   — Хотелось бы, чтобы вам действительно было очень приятно.
   Он взглянул на нее.
   — А можно, я буду называть вас просто по имени? — вдруг спросила она.
   — Сделайте одолжение.
   — Но только в обмен на ваше согласие тоще называть меня просто Светлана.
   — Считайте, Светлана, мое согласие вы получили.
   — Спасибо. Так мне будет легче беседовать с вами на равных, — пояснила она.
   — Я понимаю.
   — И давайте сразу примем за аксиому: приставка «супер» у вас, Андрей, без всяких «может быть». Истины ради: комплекс присущих вашему организму экзотических свойств уникален. И хорошо, что это известно теперь и вам самому. Вы не напрасно экспериментировали над собой почти сутки…
   — А вы, конечно, за мной наблюдали. — Андрей покивал.
   Светлана слабо улыбнулась:
   — Заглядывать в мемориальную каюту волен каждый.
   — При том нетрудно было заметить, что в момент моего появления мемориальная каюта превратилась в жилую.
   — Вашего появления… В этом все дело. Надо было понять, кто вы.
   — Даже так? Ну я… каков итог?
   — Благополучный, одним словом.
   — То есть по крайней мере я могу надеяться, что вы не собираетесь меня физически уничтожать?
   Серые глаза Светланы расширились.
   — Вы… всерьез? — спросила она недоверчиво.
   — Вполне.
   — Я понимаю… вы раздражены, однако… простите, Андрей, ваша досада выглядит несколько… экстравагантно.
   Он не ответил. Смотрел на огонь.
   — Будьте со мной откровенны, Андрей.
   — Я говорю то, что думаю. Этого мало? — Он продолжал смотреть на огонь.
   — Мало. Нужна доверительность в отношениях. Судя по всему, нам с вами предстоит общаться, и… и недоверие друг к дату может превратить такое общение в пытку.
   — А вам не приходило в голову, что вы уже отравили мне радость возвращения заговором молчания?
   — Чем? — не поняла она. — Заговором?..
   — На протяжении суток я никому здесь не был нужен.
   — Ах да, ведь вы же ничего не знаете…
   — Виноват. Меня приветливо встретили, толком все объяснили.
   — Андрей, — перебила она, — не надо иронии. Давайте во всем разберемся спокойно, по-деловому. А главное — по порядку. Допустим, я скажу вам, что за любым, кто появляется на борту базы, в принципе мы должны наблюдать не менее двадцати двух часов. Если, конечно, хотим отделить зерно от плевел со стопроцентной гарантией… Это мое сообщение не вызывает у вас категорического протеста?
   — Продолжайте.
   — Я сказала: «должны наблюдать». Но мы уже устали от бесконечных наблюдений, сопоставлений, экспериментов, анализов, и на практике привыкли больше доверять опыту, чутью. За восемь лет можно многому научиться. Мне, к примеру, достаточно только взглянуть и… Вероятно, вам трудно следить за моим рассказом?
   — Да, но вы продолжайте. Пока мне ясно одно: мое появление здесь после восьми… ты… восьми лет отсутствия — событие для вас вполне заурядное.
   — Не совсем так, — возразила она. — Точнее — совсем не так.
   — Тогда я ничего не понимаю, — сознался Андрей.
   — Я объясню. Дело в том, что ваше внезапное возвращение — случай уникальный, но, к сожалению, здесь он был воспринят именно как событие заурядное. Кроме меня — никто… Впрочем, тут есть своя логика. Ведь появились вы необычайно эффектно: из облака снежного выброса, верхом на лавине, машину вашу трудно было узнать. Десантники южного штурм-лагеря и моргнуть не успели — вы уже были в ангаре «Япета-орбитального». То ли вы не замечали их попыток обратить на себя ваше внимание, то ли…
   — А вы загляните в ангар и полюбопытствуйте, на чем я прилетел. Вдобавок у меня кончился кислород.
   — Как все совпало!..
   — Что совпало?
   — Ваше совершенно неожиданное появление, странное поведение на Япете и вдобавок это… Дежурные, которые осматривали ваш устаревший, лишенный даже признаков кислородного обеспечения скафандр, без колебаний приняли вас за эфемера. Ничего удивительного…
   — За кого меня приняли? — не понял Андрей.
   — За эфемера. Экзот довольно долго может не дышать, но вообще без кислорода обходиться не может. К тому же, в отличие от эфемера… — Она взглянула на Андрея и сама себе скомандовала: — Стоп! Я вижу, этот термин вам незнаком.
   — Смысл его я улавливаю, но применительно к человеку слышу впервые.
   — Нет, к людям термин «эфемер» неприменим… Вот видите, как бывает, когда пытаешься объяснить все сразу. — Она смущенно улыбнулась, потерла пальцами виски. — Я совсем упустила из виду, что к тому времени, когда вы познакомились с Копаевым, о способности экзотов производить матрично-эфемерные копни функционеры МУКБОПа начинали только догадываться. И конечно, не знали, что эфемерные копии могут существовать лишь от полутора до двадцати двух часов — не более того. Свое существование все эфемеры заканчивают одинаково: быстро деформируются — как бы оплывают — и затем уже спокойно тают лужицей блеска… Первое время нам было очень не по себе. Потом привыкли. Привыкли к частым визитам субъектов в блестящих одеждах, острота реакции притупилась. Вплоть до того, что иногда только взглядом скользнешь — и мимо него, сердешного, дальше…
   — В блестящих одеждах, говорите?..
   — Да. Хотя в последние полтора года одежда на них перестала блестеть. Наши эфемерологи связывают это с какими-то сдвигами в эволюции гурм-феномена. Специалисты группы Калантарова называют иные причины… Но как бы там ни было, а удобный индикатор для визуального распознавания эфемеров исчез. Теперь приходится вглядываться в каждого встречного. Пялим глаза друг на друга… Казалось бы, мелочь — однако жизнь из-за этого осложнилась. Ну вот вам свежий пример: неделю назад в северном штурм-лагере один из незамеченных вовремя эфемеров поднял катер, не справился с управлением и в результате разбил машину. Впрочем, в ту минуту он, возможно, просто прекратил свое существование, а машина разбилась сама..
   — Дожили, — вслух подумал Андрей. — Призраки пилотируют ватера..
   — Эфемеры не призраки, — возразила Светлана. — Мы понятия не имеем, зачем они появляются и отчего исчезают, но… Но, собственно, для нас эфемеры — это недолговечные, однако вполне вещественные и внешне довольно точные копии того или иного человека… или, скажем, экзота. Скульптурно точные копии, если угодно.
   — Внешне, — с нажимом повторил Андрей. (Перед глазами назойливо маячила спина псевдодесантника в глянцевито поблескивающем и очень твердом на ощупь «Снегире»…) — А внутренне?
   — Эфемер копирует не только облик, но и особенности поведения, свойственные оригиналу. Живому оригиналу или давно погибшему — все равно. Некоторые из нас, общаясь с эфемером, порой даже «слышат» голос оригинала. Звук правда, тут ни при чем — иллюзию голоса, как ни странно, вызывают в основном оптические эффекты. Так что просим извинить, у нас наличествуют призраки лишь одной категории — призраки голосов.
   — Очень гибкий ответ. Предпочитаю более прямолинейные.
   — Извольте. Эфемеры не дышат. Температура тела нормальная, сердцебиение и пульс не прослушиваются.
   — И это все?
   — Чтобы увести наш разговор в сторону, я этого оказалось достаточно. Андрей, вы все узнаете из бесед с эфемерологами и темпорологами. И те и другие сошлись недавно на том, что способ существования эфемеров чем-то похож на способ существования гурм-феномена. Но чем именно — не моя компетенция.
   — Понимаю…
   — Я вижу, вы разочарованы. — Она приятно, мягко улыбнулась. — Скажу по секрету: после бесед с темпорологами вы будете знать об эфемерах меньше, чем знаете сейчас Я уже убедилась на собственном горьком опыте.. А если серьезно, вопросы о физическом существовании гурм-феномена я эфемеров до того сложны, что только для правильной постановки этих вопросов был создан какой-то специальный раздел теории Пространства-времени. Я представляю, как хочется вам во всем разобраться, но… не нужно спешить в такого рода делах.
   — Жаль, что этот полезный принцип не соблюдался в тот самый момент, когда меня скоропалительно приняли за эфемера.
   — О, вы злопамятны!
   — Да, знайте это на будущее.
   — Теперь понятно, почему вы даже «в качестве эфемера» ужасно смутили наше начальство. Неспроста главный администратор базы предупредил меня: «Внимательно понаблюдайте за ним, это эфемер какого-то нового типа…»
   — Кто главный администратор?
   — Андрей Степанович Круглов.
   — Ах вот оно что?.. — вырвалось у Андрея. — Скажите, Светлана, а почему, наблюдая за мной, вы не сразу смогли отделить зерно от плевел?
   — Я знала, что вы не эфемер. Пыталась это втолковать Круглову.
   — И что же?
   — Ничего особенного. Произошел очередной никому не нужный конфликт. И стала я с безумным нетерпением ждать, когда наконец истекут эти двадцать два часа испытательного срока, чтобы иметь право крикнуть Круглову прямо в лиц»..
   — Простите, Светлана, а отчего такая экспрессия — «с безумным», «крикнуть», «в лицо»?
   Она помолчала, наматывая на ладонь конец своей тонкой шили. Невесело усмехнувшись, сказала:
   — От переизбытка чувств, вероятно. Мне хотелось быстрее встретиться с вами, поговорить… Я ведь знала, что вы — нормальный экзот, что испытательный срок не нужен и-даже вреден, поскольку ваша реакция на длительное одиночество будет скорее всего негативной. — Светлана вздохнула, отпустила кончик шали. — Поначалу вы меня порадовали тем, что вам нужен был сон, — эфемеры не спят. Потом у вас нормально прошла левитация. Ваше недоумение показало мне, что левитатчик вы еще неумелый. Но как только вы, экспериментируя над собой, продемонстрировали мне свою способность проникать сквозь стены, я, грешным делом, подумала… Нетрудно, впрочем, догадаться, о чем я подумала в этот момент…
   — Это когда я… из гимнастического отделения в душевую?
   Она кивнула.
   — Я и сам был потрясен не меньше, — признался Андрей. — Я не знал, что это у меня получится… Просто цвет стены напомнил мне дымчатую «мембрану», вот я и… решил попробовать. «Мембраны» — это участки туманных стен между полостями в центре гурм-феномена…
   — Но ведь стены вашего бытотсека из листового металла!
   — Я в курсе. Но понимаете… я как-то очень серьезно вообразил себе, что продавливаю «мембрану». Или, напротив, как-то очень несерьезно. Сейчас я даже и не знаю… Что-то надоумило меня попробовать. Возможно, попробовал просто из озорства и… и вдруг получилось. А что… никто из экзотов так не умеет?
   — Сквозь стену? Нет… Вы — единственный в своем роде Если, конечно, этому-нельзя научиться.
   — Не советую, — сказал Андрей.
   — Почему?
   — Я с удовольствием разучился бы. Ощущение не из приятных.
   — Было больно?
   — Нет, но… Меня, знаете ли, словно бы вывернули наизнанку и отстегали по внутренностям крапивой.
   — Ну а сейчас? Ощущение прошло?
   — Да, ощущение внутреннего ожога прошло, однако, знаете ли… зуд, неприятное такое покалывание в голове и вдоль позвоночника. Странно как-то и тревожно… Вы не подскажете, Светлана, чем все это может закончиться?
   Она улыбнулась. Затем не выдержала — рассмеялась. Он молча смотрел на нее.
   — Ох, Андрей, простите ради всего святого! Глупый смех… Восемь с половиной лет назад я, будучи еще студенткой, рвалась в Сатурн-систему на медикологическую практику. Ну разве я могла в то время даже вообразить, что мне доведется выслушивать здесь жалобы пациентов на желтизну в глазах после экстрасенсорного перенапряжения, на ушибы при нечаянной левитации в полусне! На зуд после проникновения… простите, «продавливания» через листовой металл!.. Ну что я как медиколог могу в этом случае вам посоветовать? Старайтесь как можно реже проходить сквозь стены. Чаще пользуйтесь дверью, а перед употреблением не забывайте ее открывать. Или хотя бы попробуйте выбирать для «продавливания» стены не из металла!..
   — Вы правы, это смешно. В следующий раз я обязательно постараюсь проникнуться юмором ситуации.
   — Великое Внеземелье! Меньше всего я хотела обидеть вас!
   — А кто еще из экзотов, кроме меня и Мефа Аганна, здесь на борту?
   Светлана метнула в него быстрый взгляд. После этого долго молча смотрела в огонь — не торопилась с ответом.
   — Андрей, вы были последним, кто видел Аганна.
   — Вот как? Куда же он подевался с «Анарды»?..
   — Лучше спросите, куда он делся вместе с «Анардой». След «Анарды» затерялся где-то среди ледяных астероидов Зоны Мрака.
   — Сбежал, значит!..
   — Пять лет назад в том направлении, куда Аганн угнал танкер, была зарегистрирована подозрительная вспышка. Специалисты считают, что вспышка имела характеристики термоядерного взрыва. По-видимому, это был взрыв безектора «Анарды».
   Андрей поднялся. Подошел к «окну». За темными силуэтами сосен утопающего в снегу перелеска догорала багрово-дымная полоса по-северному стылого закатного зарева. Он не мог вообразить себе, что Аганна уже нет в живых. Еще труднее было вообразить, что Аганна нет в живых уже пять лет. Он не чувствовал скорби. Безусловно, он верил всему, что говорила Фролова, но эта беседа казалась ему порождением странного сна. Пять лет назад, восемь… Да, он собственными глазами видел в долине Атланта стационарный лагерь космодесантников и понимал, что создать такой лагерь за двое-трое суток невозможно; да, видел в ангаре новые «Вьюги» и знал, что таких катеров просто не было в системе Сатурна в день появления Пятна на Япете; наконец сделался страдающим очевидцем кошмарных изменений на борту «Байкала». При всем при том не мог убедить себя перенастроиться согласно сногсшибательному сдвигу времени… Либо сейчас сюда войдет Грижас и с его приходом немедленно выяснится, что пилот Тобольский — наивная жертва хитро задуманной и гениально осуществленной мистификации, либо…
   — Я вас понимаю, Андрей, — донеслось от камина. — Но, даже если случится чудо я сюда войдет Грижас, который не может войти, потому что летает теперь на «Тоболе», все равно эти восемь лет никуда ведь не денутся. Восемь лет четыре месяца девятнадцать суток…
   Андрей уставился на виднеющийся над спинкой кресла стриженый затылок Светланы. Спросил:
   — Вы умеете читать чужие мысли?
   — Нет, но мне нетрудно угадывать ваше настроение. Каждое ваше движение, каждый жест, направление взгляда говорят о многом…
   — Особенно когда вы сидите ко мне спиной.
   Фролова не шевельнулась. Молчала, глядя в огонь.
   — Извините, — сказал Андрей. — Прошу прощения, минутная слабость… Капитан «Тобола», надо полагать, Валаев?
   — Валаев уже не летает.
   Андрей решил, что ослышался. Переспросил:
   — Как вы сказали? Валаев не летает?
   — Вину за то, что с вами произошло, он взвалил на себя и подал в отставку. Расспросите здешних десантников — кто-нибудь из них вам расскажет, с каким трудом они перехватили катер, в котором Валаев намеревался таранить поглотившее вас чудовище…
   Андрей слепо сел в кресло.
   — Где и… кем он теперь?
   — Калуга, академический музей космонавтики. Научный сотрудник отдела истории.
   — Экипаж «Байкала»… в основном теперь на «Тоболе»?
   — Был. Теперь — не знаю… Не забывайте, Андрей, ведь все это происходило более восьми лет назад.
   Помолчали. Андрей обвел помещение тоскливым взглядом. Поежился, вспомнив, как, направляясь сюда, заглядывал в командную, пилотажную и навигационную рубки.
   — Скажите, Светлана, а вместе со мной и с вами хоть с десяток народу здесь наберется?
   — Мне кажется, вы еще не успели созреть для общения с многочисленной группой. Иначе я уступила бы место другим заинтересованным лицам. Разведчика гурм-феномена поджидают с нетерпением чрезвычайным.
   — Да, вам правильно кажется. А велика ли числом «многочисленная группа заинтересованных лиц»?
   — На борту орбитальной базы их немного — сотни полторы…
   Андрей взглянул на Светлану.
   — На Япете, — продолжала она, — в три раза больше. Точное число заинтересованных лиц в районе Япета — считая, разумеется, и меня — шестьсот пятьдесят шесть.
   Пытаясь скрыть замешательство, Андрей пошутил:
   — На десяток не дотянули — было бы точное попадание в порядковый номер центрального кратера гурм-феномена.
   — С вашим появлением точное попадание произошло! — подхватила Светлана. — Вы один стоите десятерых. И это по меньшей мере.
   — Э-э… спасибо, конечно, но с чего вы это взяли?
   — Мой брат не устает повторять, что, если Земля еще способна рожать людей вашего типа, земная цивилизация довольно уверенно может плыть и дальше под всеми парусами неоднозначного своего прогресса.
   — Он меня высоко ценит, ваш брат.
   — А знаете, за какие ваши два основных качества?
   — Нет.
   — За чувство ответственности и за верность долгу.
   — Хорошие качества. Но такими качествами обладает каждый землянин.
   — Заблуждаетесь.
   — Должен обладать, — уточнил Андрей.
   — Вот это другое дело. Скажите, Андрей, а почему, когда я представилась, вы не поинтересовались, имею ли я родственное отношение к Марту Фролову?
   — Избегаю задавать однотипные вопросы слишком часто.
   — Слишком часто?..
   — У меня такое впечатление. Ну, такое… будто я разговаривал с вашим братом трое суток назад. Его странноватый ответ удивительно свеж в моей памяти. Кстати, память у меня довольно цепкая — восьмилетний срок ей нипочем.
   Светлана слабо улыбнулась:
   — Я знаю, что ответил вам брат, но ему действительно надоело отвечать на этот вопрос. К тому времени в Сатурн-системе уже скопилось около десятка наших родственников и однофамильцев, а тут вдобавок и я прилетела…
   — Где Март сейчас?
   — На Земле. В институте Пространства-времени он теперь правая, можно сказать, рука самого Калантарова, один из ведущих специалистов-темпорологов. А начиналось с того, что будущему темпорологу закрыли визу я предложили покинуть систему Сатурна на танкере «Аэлита», и он был вынужден это сделать. — Светлана взглянула на собеседника и пояснила: — Это когда вы не вернулись вовремя я стало ясно, что кислорода у вас больше нет.
   — Понимаю. А были попытки проникнуть за мной в недра гурм-феномена?
   — Были. Не счесть попыток проникнуть туда и на флаинг-машинах, и гибкими манипуляторами, и снарядами буровых установок. Равными способами пытаются зондировать внутренности темпор-объекта… прошу прощения, но именно так называют теперь гурм-феномен. До сих пор на зондаж тратится много усилий, средств, а результаты, как и предсказывал Март, очень скромные. К моменту прилета на Япет «Виверры», от разлома, о котором вы сообщали, осталась только неглубокая оплывающая нора. Космодесантники ринулись было внутрь, но буквально в нескольких метрах от входа атака захлебнулась. Начались всевозможные чудеса, и десантники отступили, пожертвовав плотно увязшим катером. Ладно хоть люди успели уйти…
   — Сверхвизг? — полюбопытствовал Андрей.
   — И сверхвизги, и выверты. А самое неприятное — паралич мышц, которые управляют движением глазного яблока. К счастью, это прошло.