– Мое предположение верно, Лорри, – сказал я, – у них есть пушка, но они не имеют ни малейшего понятия о том, как ею управлять. Еврей напрасно только убаюкивал себя ложными надеждами, и нам нет надобности тратить так много угля. Ляжем в дрейф и будем ждать. Риск слишком ничтожен, чтобы думать о нем.
   – Их пушкарям никогда, наверное, не приходилось стрелять в цель на ярмарке, – подтрунивал Мак-Шанус, только что пришедший наверх. – И чего ради лететь нам по океану? Уголь что ли спешим доставить в Китай и обратно? Мы здесь в такой же безопасности, как ребенок на коленях матер»!
   Мы от души расхохотались над его серьезным видом, но тем не менее отдали приказание вниз – и тотчас же услышали, как кочегары стали закрывать печи, а вскоре после этого яхта наша спокойно заколыхалась на волнах. Не решаюсь сказать, кого именно надо винить за последующее событие. Временами я сам себя обвиняю в этом и горько сожалею о выраженном мною тогда мнении. Одно только могу сказать вам, что не успела наша яхта замедлить ход, как над палубой пролетело ядро под углом в пятьдесят пять градусов и попало в молодого моряка по имени Холленд, разорвав его на наших глазах. Трагедия эта имела для нас тем большее значение, что мы всего только несколько минут назад подсмеивались над пушкарями еврея. Смех этот закончился: смертью. Крик, нарушивший тишину ночи, был ответом на вызов честного человека и мое собственное бравурство. Что касается бедного Холленда, то ядро в буквальном смысле слова разрезало его пополам. Он, вероятно, не успел почувствовать ни малейшей боли, так быстро отправился он в вечность. Я видел, как он стоял на бульварке, всматриваясь в дальний сноп света, а в следующую минуту он превратился в нечто страшное, от чего люди отворачивались с ужасом и боялись даже говорить о случившемся.
   Можете представить себе, в какое смущение повергло нас это происшествие. В течение нескольких минут никто ни слова не говорил друг другу. На палубе воцарилось такое глубокое молчание, что можно было подумать, будто мы сами были причиной такого ужасного несчастья, а не капризная игра судьбы. Было бы несправедливо сказать, что матросы наши испугались. В военное время только случайности пугают солдат и сгоняют кровь с лица самых храбрых. Наши добрые матросы отправились со мной, думая, что понимают весь риск моего предприятия, но на самом деле совсем не понимали этого. Теперь только увидели они истину, и тем не менее скажи я им, что хочу вернуться немедленно в Европу, они взбунтовались бы тут же на месте. У меня не было необходимости просить их о поддержке. Я знал, что они последуют за мной на край света, если это даст им возможность отомстить за своего товарища.
   – Лорри, – сказал я, – во всем случившемся следует винить только одного меня. Бог да простит меня за мою поспешность. Я чувствую, что безумие мое – главная причина того, что один из моих товарищей поплатился жизнью.
   – Сэр, – ответил он, – вы в этом так же мало виноваты, как и сам король. Я не хочу слышать таких речей. Шансы были одинаковы для всех нас. Вы сами, сэр, могли попасть под это ядро.
   Мак-Шанус настаивал на том же.
   – Мы здесь для того, чтобы исполнить свой долг, – сказал он. – Если среди нас есть хоть один человек, который стыдится своего долга, мы должны стыдиться его самого!
   Я не ответил. Матросы, успевшие к тому времени опомниться, бросились на помощь к своему товарищу, который не нуждался больше в человеческой помощи. А «Бриллиантовый корабль» все еще продолжал посылать в нас свои бессильные ядра. Бесполезные выстрелы эти заставили меня думать, что бедняга Холленд погиб действительно случайно, и я сказал себе, что, быть может, самому Богу угодно было, чтобы один из нас пал на алтарь нашего правосудия и жизнь его была первой жертвой, которую Он потребовал от нас. Когда же я остался один в своей каюте, на меня напало сразу страшное уныние, и я невольно спрашивал себя, почему, собственно, я выбран был для участия в этом деле и почему из тысячи людей, ограбленных Валентином Аймрозом, я один должен был отправиться на поиски его. Бесполезным казался мне теперь мой триумф. Мы послали вызов негодяям, и они ответили. Правда, ответ был не окончательный, зато ответом этим был ужас смерти, которая никогда не бывает так ужасна, как на обширном пространстве безграничного океана.
   Не прошло, однако, и часа без новых приключений. Бессильные по части пушек, они прибегли к словам, которые так ясно передавались нашему приемнику, что даже ребенок мог бы прочитать их.
   «Послание Валентина Аймроза англичанину Фабосу... Принимаю ваш вызов. Анна Фордибрас полностью уплатит все ваши долги».

XXIII
Второе вспомогательное судно

   Сколько мне помнится, удивительное послание было получено в час ночи, или в два часа средней смены. Лорри и ирландец спали в это время, третий офицер дежурил на мостике и послал за мной, чтобы вызвать меня к аппарату Маркони. Как ни неутомимы и энергичны были друзья мои в своем желании помочь мне, но силы человеческие имеют свой предел.
   Я не могу спать во время каких бы то ни было критических обстоятельств. Я вообще не склонен ко сну. Чувство усталости мне незнакомо. Зато я могу спать часов по тридцать, когда вопрос решен окончательно. Конец моего дня соответствует концу того дела, которое я провел с самого начала его.
   Все спали, и зачем же было будить их? Фэллин, молодой офицер, сообщил мне мало нового. «Бриллиантовый корабль» не тратил больше ядер в бессильной злобе. И сноп света от его рефлектора перестал скользить по освещенным луной водам. Новость, которую он мне сообщил, заключалась в том, что на вершине мачты какого-то парохода появлялся свет, проходил над левой стороной носовой части яхты и снова исчезал.
   – Бродячие суда не держатся такого курса, сэр, – сказал мне молодой офицер, – и, говоря по правде, я не был настолько уверен в этом, чтобы будить капитана. Если это судно идет из Буэнос-Айреса, оно держится гораздо больше к югу, чем следует, но перед этим я измерил курс по звездам... – Такого моряка, как капитан Лорри, не приходится будить, когда надо ему донести о том, что сделано. Он приказал мне спускаться вниз и доносить ему всякий раз, когда случится что-нибудь необычное. А свет с корабля – не такая уж необычная вещь.
   Я согласился с ним, хотя и не был моряком. Я даже думаю, что в этом случае я лучше понимал значение этого факта, чем он. Если он видел свет с неизвестного ему парохода, то последний был тем вторым вспомогательным судном, которое ждал еврей.
   На основании этого можно было составить себе много тревожных предположений. Раз негодяи эти получат большое количество угля и съестных припасов, то что помешает им отправиться в какой-нибудь американский порт, переправить на берег награбленную ими добычу и разойтись в поисках убежища у своих друзей? Я сразу понял, что это грозит разрушением всех моих планов и позорным концом начатому мною делу. Не было ничего невероятного в том, что большой корабль улепетывал уже под флагом какой-нибудь нейтральной страны: Венесуэлы, например, или Гондураса, или Никарагуа. Порты таких государств всегда готовы дать убежище кому угодно, лишь бы только получить барыши. К чему тогда все наши старания? Что будет тогда с малюткой Анной?
   Нечего, я думаю, и говорить, что полученная мною телеграмма сильно встревожила меня и что я принял решение по этому поводу. Еврей, сказал я себе, не решится ничего предпринять против Анны Фордибрас, пока у него есть еще какой-нибудь выход. Она будет его последней картой. Если он осмелится нанести ей какой-нибудь вред, ему придется бежать, чтобы скрыться не только от правосудия, но и от мести человека. Я все это ясно понимал и тем не менее среди ночной тишины слышал звуки ее детского голоса и слова, сказанные из глубины чистого сердца.
   Я говорил себе, что малютка Анна, которая в часы душевной тревоги проникала своим взором в самую глубину мое» души, была там пленницей, одинокой заложницей в руках грубых негодяев, их первой и последней надеждой на спасение от виселицы и тюрьмы.
   Она страдала... Она должна была испытывать муки сомнений, переносить оскорбления. А я, который говорил ей такие красивые слова, мог только приходить в бешенство, угрожать ее преследователям и посылать им бесполезные телеграммы!
   Я говорил уже, что третий офицер сообщил мне о неизвестном пароходе около двух часов средней смены. Не менее заинтересованный, чем он, я до самого рассвета ходил по капитанскому мостику, но ничего нового больше не заметил. За час до восхода солнца ко мне пришел Лорри и мы вместе с ним наблюдали пробуждение дня, пытливо всматриваясь в расстилавшееся перед нами пространство воды и надеясь увидеть подтверждение рассказа молодого офицера.
   Как все было тихо кругом, величественно и чудесно! Пробуждение дня, всегда неизбежное и таинственное – зрелище одинаково красивое и величественное, откуда бы вы ни наблюдали его, с палубы ли корабля, с вершины ли горы или даже из центра большого и спящего города.
   В эту минуту как бы сам Предвечный говорит с морем и землей из разверзающихся небесных врат, приказывая снова приниматься за труд этого дня, над которым носится дыхание Святого Духа.
   На океане впечатление это еще усиливается благодаря необъятному горизонту, обширному воздушному пространству и постепенно блекнущим звездам. Удаляясь на покой, как пишет поэт, ночь уводит с собой свою армию, уступая место колеснице солнца. Вдали, в, самом низу купола, покрытого звездами, вы видите проблеск холодного, сероватого света. Ветерок. Как-то раздражительно стонут мачты, паруса над вами надуваются и дрожат, воды тихи и безмолвны... Небольшие струйки пены спешат к волнам, точно детеныши, прижимающиеся к матери, чтобы найти у нее защиту и тепло. На небе идет сражение, но войска, принимающие в нем участие, скрыты от наших взоров. Кое-где виднеются клочки облаков. Восточная часть неба загорается золотистым радужным светом.
   Передовые посты спешат возвестить победу дня, и люди протягивают к ним руки, прося у них помощи.
   Зрелище ежедневное, но неизменно прекрасное! Я стоял на мостике рядом со своими друзьями и мне казалось, что сияние утра отражается на наших лицах, вселяя в нас надежду. Ночные тени не обманывали больше наших усталых взоров. Мы плыли по морю, окруженные дневным светом, а вдали на чистом горизонте виднелось судно, о котором говорил мне ночью офицер.

XXIV
Мы решаемся потревожить «Бриллиантовый корабль»

   Пароход, громадные очертания которого были нам ясно видны, быстро двигался к западу, не прошло и четверти часа, как Каин, наш квартирмейстер, признал в нем чудно для перевозки угля, которое он несколько месяцев назад видел в Кардиффе.
   – На нем был бразильский флаг и русский шкипер с красным носом, – сказал он со смехом. – Я помню, мне еще рассказывали, что ему на лице нарисовали кусочек сцены из цирка, когда он в последний переезд напился пьяным в Рио-де-Жанейро. Я где угодно признаю это судно по его кукольному домику позади трубы. Если нет нигде его двойника, то это тот самый.
   Его слова показались нам похожими на правду и мы стали расспрашивать его.
   – Есть на нем какое-нибудь оружие, Каин?
   – Ничего не видел, сэр, кроме лопат.
   – Известно вам, куда он направляется?
   – Говорили, что в Рио-де-Жанейро, сэр! Я разговаривал немножко с португальцем, служащим на нем, и сказал ему, что я отправляюсь в Порт-Артур. «Когда мы приедем в Рио-де-Жанейро, – сказал он, – я оторву тебе нос». Я подумал, сэр, что это слишком далекий путь для такой шутки, и решил, что вернуться домой будет стоить гораздо дешевле. Я больше никогда не встречался с ним, потому что пароход ушел на следующий день.
   Мы очень смеялись над его манерой рассказывать, хотя новости, сообщенные им, показались нам достойными внимания. Я принял уже решение и немедленно сообщил о нем Лорри.
   – Мы должны его задержать, – сказал я. – Если мы хотим спасти Анну Фордибрас, пароход этот не должен доставить свой груз на борт «Бриллиантового корабля». Риска почти нет, капитан. Я думаю, это можно сделать с помощью сигнала, а если не сигнала, то пушечного выстрела. Попытаемся! Успех или неудача имеют для нас гораздо большее значение, чем вы думаете.
   Он повиновался мне без всяких вопросов, и мы направились прямо к пароходу, стараясь подойти к нему с левой стороны кормовой части, чтобы не попасть под пушечный выстрел, если на нем было орудие. Мне лично казалось, что его там не было: чтобы обезопасить себя от преследования таможенных чиновников порта, ему несравненно выгоднее было придерживаться всех правил, практикуемых грузовыми океанскими судами. Я был уверен, что квартирмейстер сказал нам правду, а потому начал действовать в этом направлении.
   – Подайте сигнал, Лорри! – сказал я, и он немедленно исполнил мое желание.
   Приятно было смотреть на наши флаги, развевающиеся под дуновением утреннего ветерка, и на движение, поднявшееся на палубе парохода. Мы поняли, что они заметили нас еще до того, как мы пустили наши машины. Вдали на горизонте не видно было ни малейших следов «Бриллиантового корабля». Только наши два судна виднелись на обширном пространстве воды.
   На наш сигнал нам ответили вопросом – кто мы такие и чем мы занимаемся. На мостике мы рассмотрели трех или четырех человек. Экипаж был, по-видимому, небольшой, задняя часть палубы была совсем пустая. Мы немедленно ответили на их сигнал:
   1) Аймроз, еврей, собирается бежать от британских военных судов;
   2) безопасность ваша зависит от немедленного подчинения.
   Это была неправда, хотя я надеялся, что так и будет, ибо все время думал, что правительство в конце концов направит сюда крейсер. На этом основании я и отправил упомянутое выше послание и ждал ответа. Капитан парохода попросил меня, к великому моему удивлению, приехать к нему на борт.
   – Поедем вместе, поедем! – сказал я Мак-Шанусу. – Незачем говорить о пистолетах, ребята! Лорри распорядится в случае опасности. Мы в пять минут можем пустить их ко дну, если только пожелаем... Место это безопасное.
   – Безопасного места нет для человека, который поддается женской красоте. Отправляйся на борт, Ин, мой мальчик! Я поговорю с тобой, когда вернусь обратно.
   Мы спустили спасательную лодку со штирборта. Пароход, находившийся в двухстах шагах от носовой части, спустил мне веревочную лестницу, за которую я тотчас же ухватился и вскарабкался на борт. Оставшийся в лодке тучный Тимофей спросил у меня снизу, не принимаю ли я его за птицу. Я оставил его ругаться в лодке, а сам немедленно представился капитану.
   – Говорите вы по-английски? – спросил я.
   Он покачал головой и сказал по-русски: «Нет». Зато он отвечал мне немедленно, когда я обратился к нему по-немецки. Это был человек чрезвычайно грубого, топорного сложения, лет пятидесяти от роду; нос его действительно оказался покрытым шрамами, как говорил квартирмейстер Каин, а крикливая и грубая манера говорить вполне, надо полагать, соответствовала желанию его хозяина-еврея.
   – Какое у вас дело ко мне? – спросил он, гладя пальцами револьвер, спрятанный в кармане брюк.
   – Хочу вытащить вашу шею из петли, – сказал я без всяких предисловий. – Ваша игра кончена, Валь Аймроз арестован. Вот что привело меня сюда.
   Он плюнул на палубу и кликнул к себе своего помощника, тоже русского и такого же красавца, как и он сам. Несколько минут разговаривали они между собой на непонятном мне языке.
   Мне было ясно только одно: выдуманная мною история поразила их, но тем не менее они готовы были поверить ей. Они решили прибегнуть к обману, который не мог бы обмануть даже наивного простака.
   – Какое мне дело до этого человека! – сказал капитан. – Слуга я ему, что ли?
   – Без сомнения, раз вы везете ему уголь.
   – А что, если я пошлю вас к черту и попрошу заниматься своими делами?
   – В таком случае вы прибудете к месту назначения раньше меня. Я даю вам десять минут. Если вы по прошествии этого времени не повернете к востоку, я обещаю отправить вас ко дну. Подумайте об этом спокойно. Вы не можете помочь еврею и должны спасти самого себя. Я сейчас скажу вам кое-что. Если у вас есть уголь для продажи, я буду вашим покупателем. Не беритесь, пожалуйста, за пистолет, потому что он может выстрелить и тогда, клянусь Богом, минут через пять весь экипаж ваш будет на дне Атлантического океана. Приведите в порядок ваши чувства и говорите. Если военный корабль выследит вас, он не так нежно поступит с вами. Что такое еврей для вас и зачем вам терять свою свободу ради него? Подумайте хорошенько! Я не принадлежу к числу терпеливых людей, но тем не менее готов дать вам достаточно времени, чтобы вы могли отказаться от безумного дела.
   Клянусь жизнью, я лгал самым бесстыдным образом, когда указывал недалекий горизонт, где виднелось облачко дыма величиной не больше человеческой руки и когда говорил при этом о военном корабле. Что касается капитана, то он был изумлен и ошарашен. Одного взгляда на нашу яхту было ему достаточно, чтобы увидеть на ней пушку и торпедную трубу. Он понял, разумеется, что вздумай он ударить, его пустят ко дну раньше, чем его увидят с «Бриллиантового корабля», если только он думал, что дым, видневшийся на горизонте, принадлежит судну еврея, а не британскому военному кораблю. И в том и в другом случае он находился между двух огней, а потому я старался не терять ни единой минуты.
   – Игра ваша кончена, – продолжал я, – и друг ваш; еврей, скоро поплатится за нее. Если желаете разделить его участь, отправляйтесь и присоединитесь к нему. Не думаю, чтобы полиция очень заботилась о таком сброде, какой у вас тут на борту. Отвезите их в Кардифф и пусть ищут себе работу на других судах. Вы думаете о деньгах? Если вы наполните мои закрома, я заплачу вам настоящими английскими соверенами.
   При этих словах он с любопытством взглянул на меня. Тупые люди бывают часто упрямы в своем подозрении. Он понял свои преимущества и хотел воспользоваться ими.
   – О, – сказал он, – так у вас не хватает угля?
   – Да, не хватает, – ответил я, удивляя его своей откровенностью. – А вам незачем его беречь. Если мы не купим его у вас, нам придется ехать в Порто-Гранде. В таком случае вы свезете ваш груз обратно в Европу, где вас арестуют, как только вы ступите на землю. Я позабочусь об этом, когда прибуду к островам. Полиция будет поджидать вас. Возьмите-ка лучше мои деньги – по десяти фунтов на каждого из ваших матросов... Нечего упоминать о размерах суммы, ибо вы не найдете ее удовлетворительной.
   Почти целый час спорили мы с ним и торговались. К счастью, пока мы разговаривали, «Бриллиантовый корабль», дым которого виден был одно время, удалился к западу и скоро исчез с наших глаз. Капитан был человек тупой, алчный, не поддающийся угрозам, но чрезвычайно падкий на деньги. В конце концов мы сговорились и я купил у него уголь за такую цену, которую охотно удвоил бы. Мне кажется, что это был один из моих лучших деловых дней за всю мою жизнь. Отрезать от еврея вспомогательное судно, – наполнить свои закрома драгоценным горючим материалом, который с таким риском был вывезен из Кардиффа, отправить пароход туда, откуда он пришел... Даже Лорри ничего не мог возразить против этого. Что касается моего бедного друга Тимофея, волнение его было ему не под силу.
   – Доктор, – сказал он, – я сомневался в твоем спасении и говорю тебе это прямо. Но скажи мне теперь, что мы сейчас отправимся обедать на корабль еврея – и я поверю тебе. Это не будет удивительнее того, что мне недавно показали мои бедные старые глаза.
   Я сказал ему, чтобы он не строил из себя шута, а исполнил лучше обязанности часового, пока мы подъедем с яхтой к пароходу и перегрузим на него весь уголь. Капитан мог задумать какой-либо обман против нас, хотя я и сомневался в этом. Мы поставили на мостике вооруженного часового и выдвинули из бойниц наши пушки... Волнения на море не было и поверхность его была гладкой, как зеркало. Не веря своим глазам, но тем не менее повинуясь моему приказанию, добрые матросы с рвением, достойным негров, принялись за работу и скоро наполнили закрома драгоценным углем. Приступили они к делу часов в семь утра и было только три часа пополудни, когда они все кончили. Я расплатился с капитаном и посоветовал ему на всех парах уходить на восток.
   – Возвращайтесь тем путем, каким пришли, и держите язык за зубами, – сказал я. – Я буду отвечать за вас полиции, если это окажется необходимым. Сами будете виноваты, если дело дойдет до этого.
   Он вежливо поблагодарил меня и я видел, что он остался вполне доволен. Спустя полчаса после его отъезда он совершенно вылетел у меня из головы, а когда волнение, вызванное его появлением, окончательно прошло, я приказал подать чай в каюту, где мы собрались для окончательного и серьезного обсуждения дела. Мы должны были решить, что нам следует предпринять для освобождения Анны из дьявольских когтей «Бриллиантового корабля».
   Какими способами мог ничтожный экипаж яхты справиться с большим ульем негодяев? Какого курса следовало нам держаться? Могли ли мы надеяться на помощь Великобритании или какого-нибудь другого государства? Вот о чем рассуждали мы, сидя за чаем.
   – Мы должны прежде всего обратить внимание на их угрозу, – сказал я. – Я уверен, что они будут пытаться и даже способны убить Анну, если только вынудить их к, этому. Но сделают они это только в крайнем случае. Она их заложница. С того момента, когда они причинят ей какое-либо зло, они ничего больше не смогут сделать против нас. Если же они вздумают оскорбить ее, то им придется бороться с человеком, который отличается необыкновенным мужеством и не пожалеет своих денег. Я предполагаю, что нам необходимо заставить их думать, будто мы постоянно наблюдаем за ними. Будем играть по отношению к ним ту же роль, какую касатка-убийца играет по отношению к киту: день и ночь будем идти по их следу и сообщать по телеграфу в Европу все, что мы узнаем о них. Если они отправятся а Южную Америку, мы последуем на судах, идущих в Рио-де-Жанейро и Монтевидео. На постовых судах, следующих в Аргентину, есть аппарат Маркони. Мы всегда успеем попасть на одно из них. Я скорее готов сжечь свою яхту, чем вернуться обратно. Если же вы, друзья мои, придерживаетесь другого мнения, не бойтесь высказать его. Мы погубили уже одного беднягу, можем погубить и других. Мы обязаны сказать им, как далеко мы едем и какому риску подвергаемся.
   – Матросы ничего не боятся, сэр, – ответил Лорри. – Смерть бедняги Холленда сделала их решительными. Они готовы идти в огонь, чтобы наказать тех негодяев. Я вижу, решение ваше твердо. Мы с помощью торпеды пустим ко дну их судно, и это нам не составит никакого труда. Об этом не стоит даже думать. Мы можем держаться на определенном расстоянии от них, – только чтобы их ядра не достали нас, – и дразнить их, сколько нам угодно.
   – Доктор говорит, – сказал Мак-Шанус, – что леди придется переносить оскорбления, и вы видели, как кровь то приливала к его лицу, то отливала, пока он говорил. Я уважаю его за это. Мы должны добыть девушку с корабля и не терять при этом еврея из виду. Это дело самое подходящее для волшебника-японца. Негодяи отправятся наверняка в какой-нибудь южноамериканский порт, и как только он выйдет на берег, так и поминай, как его звали. Сами говорите это, а браните правительство. Скажу больше, как я вижу, вы ничего не можете сделать.
   – Я далек от того, чтобы так думать, Тимофей, – сказал я, – но твои речи мало помогут нам. Мы должны преследовать этих людей и дать им понять, что мы преследуем их. С помощью находчивости мы остановили одно их судно, можем остановить и другое. Я хочу посмотреть, насколько находчивость поможет мне справиться с самим евреем.
   Я еще много говорил на эту тему, но не считаю нужным повторять это. Достаточно будет сказать вам, что мы решили день и ночь держать этих негодяев в напряжении и заставить их напасть на нас. А что будет дальше – нам было безразлично. Мы спокойно смотрели на возможный исход этого дела, как для себя, так и для той, спасения которой мы так горячо желали.

XXV
Спустя семь дней

   В течение последующих семи дней мы все время держались на расстоянии двух-трех миль от большого судна, на котором укрывался еврей со всей своей компанией. В безлунные ночи мы отважно неслись вперед и ближе присматривались к кораблю, выказывая полное пренебрежение неумелым пушкарям и наблюдая за всем, но мы могли увидеть на их палубе. На задней части судна находилась каюта, которую, сколько мне помнится, я считал принадлежащей Анне. Я мысленно представлял себе, как она прячется там, скрываясь от гнева еврея и оскорблений его сообщников. Как должна она была измениться и как не походила, вероятно, на ту Анну, которую я видел в бухте Диеппа, на смеющуюся маленькую Талию песчаного берега, на Анну, которая покорила меня своими серьезными вопросами, смотрела на меня глазами, полными сомнения и желания верить! Я не мог даже надеяться ни в каком случае быть героем ее романа. Она могла совсем не знать о том, что «Белые крылья» следят за нею... Быть может, она ничего не могла знать о нашем преследовании и о том, к чему оно нас приведет.
   Таковы были мои предположения, когда я следил за желтоватым огоньком, светившимся в окнах ее каюты, и говорил себе, что Анна не спит и ждет моего прихода.
   Смущала нас, главным образом, нерешительность действий тех, которые управляли судном. Мы думали сначала, что они отправляются в какой-нибудь из южноамериканских портов, но они, пройдя двадцать часов по направлению к западу, остановились и легли в дрейф без всякой видимой причины, за исключением разве той, что их захватило Южно-Атлантическое течение. Каковы были их намерения, я положительно не мог себе представить. Весьма возможно, что они поджидали второе вспомогательное судно из Европы... возможно и то, что они скрывались в открытом море, и Аймроз не решался двинуться дальше. Я мог только строить догадки, но они мало помогали мне. Безымянное судно слишком ревниво хранило свои тайны, чтобы я мог овладеть ими.