– Не вернее ли будет, Тимофей, как овца?
Он не обратил внимания на мое замечание и, обратившись к звездам, заговорил тем напыщенным стилем, которому он научился у древних мелодрам.
– Вечная женщина, все преступления совершаются везде во имя твое.
– Ты хочешь сказать...
– Я хочу сказать, что ты едешь на Азорские острова для свидания с нею.
– Анной Фордибрас?
– С кем же другим? С Анной Фордибрас. С маленьким чертенком в виде пастушки в красном платье. Ты едешь на свидание с нею. Не отрицай этого. Ты многим рискуешь, чтобы увидеть ее: твоим долгом, который заставил тебя купить эту яхту, тем, что ты узнал в Африке, и всей историей, которую ты хотел довести до сведения британского правительства. И все это погибнет ради пастушки. Я буду возмущен, Ин Фабос, если ты вздумаешь утверждать, что все это неправда.
– Тогда возмущайся сразу, Тимофей! Я еду на Азорские острова, так как верю тому, что там кончится то, что начало море. Вот тебе вся истина. Мы видели, Тимофей, плывущее судно, которое скрывает величайших преступников в мире и награбленную ими добычу от полиции всех стран. Я раньше только предполагал это, а путешествие мое подтвердило это предположение. Я еду на Азорские острова, чтобы встретиться лицом к лицу с некоторыми из этих людей.
– И Анной Фордибрас!
– Надеюсь от всего сердца, что я никогда больше не увижусь с нею.
– Ни на что подобное ты не надеешься... В душе твоей кроется мысль, что ты увидишь ее и спасешь. Я уважаю тебя за это. Я не хочу отговаривать тебя от твоего намерения даже за целое состояние. Поезжай, куда хочешь, Ин Фабос, у тебя есть человек, который готов ехать с тобой на край света и обратно, и ради одной только дружбы к тебе!
– Не надо поэтому пересаживать тебя на борт линейного судна, Тимофей?
– Пусть оно сгинет, это судно, на тех зеленеющих рифах!
– Но ты рискуешь своей жизнью, мой друг!
Он встал и стряхнул за борт пепел своей сигары.
– Жизнь, – сказал он, – это тот красный огонек, что горит в домах для нашего удовольствия, а затем – пепел в воду. Ин, мой мальчик, я еду с тобой на Санта-Марию!
Мы продолжали курить молча. Затем он спросил меня, каким образом пришла мне мысль об Азорских островах и почему надеялся я встретить там Анну Фордибрас.
– Не говорила ли она тебе об этом в Диеппе? – спросил он, испытующе глядя на меня.
– Ни слова, – сказал я.
– Быть может, у ее отца, генерала Фордибраса, нечаянно вырвалось такое словечко?
– Ничего подобного.
– Каким же образом тогда ты мог узнать...
– Тимофей, – сказал я, – когда мы обедали с Анной Фордибрас в Диеппе, компаньонка ее, пожилая, но прелестная мисс Астон, держала письмо в руках.
– Да, держала.
– Я видел его штемпель, Тимофей.
Он театрально поднял глаза к небу.
– Спаси, Боже, всех злых людей от Ина Фабоса.
Я сказал ему одну только истину, а что касается письма в руках пожилой леди, то тайна его и «Бриллиантового корабля» хранилась в открытом море.
X
XI
Он не обратил внимания на мое замечание и, обратившись к звездам, заговорил тем напыщенным стилем, которому он научился у древних мелодрам.
– Вечная женщина, все преступления совершаются везде во имя твое.
– Ты хочешь сказать...
– Я хочу сказать, что ты едешь на Азорские острова для свидания с нею.
– Анной Фордибрас?
– С кем же другим? С Анной Фордибрас. С маленьким чертенком в виде пастушки в красном платье. Ты едешь на свидание с нею. Не отрицай этого. Ты многим рискуешь, чтобы увидеть ее: твоим долгом, который заставил тебя купить эту яхту, тем, что ты узнал в Африке, и всей историей, которую ты хотел довести до сведения британского правительства. И все это погибнет ради пастушки. Я буду возмущен, Ин Фабос, если ты вздумаешь утверждать, что все это неправда.
– Тогда возмущайся сразу, Тимофей! Я еду на Азорские острова, так как верю тому, что там кончится то, что начало море. Вот тебе вся истина. Мы видели, Тимофей, плывущее судно, которое скрывает величайших преступников в мире и награбленную ими добычу от полиции всех стран. Я раньше только предполагал это, а путешествие мое подтвердило это предположение. Я еду на Азорские острова, чтобы встретиться лицом к лицу с некоторыми из этих людей.
– И Анной Фордибрас!
– Надеюсь от всего сердца, что я никогда больше не увижусь с нею.
– Ни на что подобное ты не надеешься... В душе твоей кроется мысль, что ты увидишь ее и спасешь. Я уважаю тебя за это. Я не хочу отговаривать тебя от твоего намерения даже за целое состояние. Поезжай, куда хочешь, Ин Фабос, у тебя есть человек, который готов ехать с тобой на край света и обратно, и ради одной только дружбы к тебе!
– Не надо поэтому пересаживать тебя на борт линейного судна, Тимофей?
– Пусть оно сгинет, это судно, на тех зеленеющих рифах!
– Но ты рискуешь своей жизнью, мой друг!
Он встал и стряхнул за борт пепел своей сигары.
– Жизнь, – сказал он, – это тот красный огонек, что горит в домах для нашего удовольствия, а затем – пепел в воду. Ин, мой мальчик, я еду с тобой на Санта-Марию!
Мы продолжали курить молча. Затем он спросил меня, каким образом пришла мне мысль об Азорских островах и почему надеялся я встретить там Анну Фордибрас.
– Не говорила ли она тебе об этом в Диеппе? – спросил он, испытующе глядя на меня.
– Ни слова, – сказал я.
– Быть может, у ее отца, генерала Фордибраса, нечаянно вырвалось такое словечко?
– Ничего подобного.
– Каким же образом тогда ты мог узнать...
– Тимофей, – сказал я, – когда мы обедали с Анной Фордибрас в Диеппе, компаньонка ее, пожилая, но прелестная мисс Астон, держала письмо в руках.
– Да, держала.
– Я видел его штемпель, Тимофей.
Он театрально поднял глаза к небу.
– Спаси, Боже, всех злых людей от Ина Фабоса.
Я сказал ему одну только истину, а что касается письма в руках пожилой леди, то тайна его и «Бриллиантового корабля» хранилась в открытом море.
X
Плот мертвецов. Путешествие на Азорские острова
Все люди, бывшие на борту «Белых крыльев», желали, не теряя ни единого дня, ехать к порту Санта-Мария. Когда всегда осторожный капитан наш вздумал настаивать на том, что нам необходимо прежде всего заехать в Порто-Гранде и запастись углем, мы взглянули на него, сколько мне помнится, как на оскорбителя, посягающего на наши планы. Лихорадка к поискам заразила даже кочегаров. В солнечные дни все только и делали, что смотрели на север, точно там за этой морской поверхностью они могли увидеть и услышать что-то чудесное.
На меня, вопреки обычной энергии, нападали иногда страшное уныние и сомнения, которых не мог отогнать даже оптимизм всех меня окружающих. Подумать только о том, как злостно скованы были звенья цепи, которую мне приходилось разобрать по частям! Труп, найденный на уединенном берегу, женщина с краденым жемчугом на балу в Лондоне, уверенность в том, что бриллианты, похищенные из копей Южной Африки, скрываются в открытом море, обнаружение большого судна, плавающего, словно призрак брошенного корабля по обширному пространству южной части Атлантического океана! Предположение же мое, что ко всему этому должен присоединиться и остров Санта-Мария, могло быть только предположением. Я ехал туда как человек, которому адрес может помочь в его розысках. Можно найти дом пустым или занятым, враждебным или дружеским, но я считаю благоразумным отправиться туда на всякий случай и самому разузнать обо всем, ибо никто, кроме меня, не может взять на себя такую ответственность.
Мы остановились в Порто-Гранде, чтобы запастись углем, а затем, стараясь по возможности щадить свои машины, направились к северу, и на третий день были уже в пятидесяти милях от острова Санта-Мария. Был ноябрь месяц, одиннадцать часов утра, суббота, девятнадцатое число. Несмотря на осеннее время, солнце сияло ярко и жара стояла почти как в тропиках. Капитан Лорри готовился в своей каюте к полуденным наблюдениям; квартирмейстер Авель стоял у штурвала, Валаам, боцман, сидел на бульварке и вязал шарф; мой друг Мак-Шанус находился внизу и наслаждался, по его выражению, «холодной водицей». Сам я читал прелестную книгу Метерлинка «Жизнь пчел», когда второй офицер дал мне знак сверху, что желает говорить со мной. Я понял, что он не хочет вызывать из каюты капитана, а потому немедленно поспешил к нему. Он был взволнован, указывая мне какой-то черный предмет, плывущий по ветру на расстоянии одной трети мили от нашей яхты. Передав мне подзорную трубу, он спросил, что нам делать с этим.
– Это плот, Андру, – сказал я, – а на нем люди.
– То же самое подумал и я, сэр! Это плот и на нем люди... но боюсь, люди не живые. Я минут десять наблюдал за ними и уверен в том, что говорю. Бедняги никогда больше не будут матросами.
Я еще раз направил туда подзорную трубу и с любопытством рассматривал плот. Это не был спасательный плот, какие теперь часто встречаются на паровых судах, – он был сделан очень грубо и кое-как сколочен из неровных досок. Я посчитал людей и, по-моему, их было семеро; все они были привязаны к плоту веревками и, морские волны то и дело заливали их.
Посмотрев на них еще в течение нескольких минут, я увидел, что вся одежда их превратилась в лохмотья. Двое из них были совсем почти под водой, и всех их, надо полагать, залило водой, если только они и без того не умерли несколько недель тому назад.
– Страшная это штука, Андру, – сказал я, возвращая ему подзорную трубу. – Следовало бы приблизиться и посмотреть, что мы можем сделать.
– Я и так уже изменил курс на целых два градуса, сэр, – сказал он.
– Не послать ли нам шлюпку?
– Ах, сэр, все зависит от вас. Если вы считаете благоразумным довести это до сведения людей, зная при этом, что такое матрос, то шлюпка к вашим услугам.
– Это надо принять во внимание. Если бедняги действительно мертвы...
– Они умерли много недель тому назад, сэр! И произошло это не вследствие кораблекрушения.
– Великий Боже! Не хотите ли вы сказать, что они были убиты?
– Не мне решать этот вопрос, доктор Фабос! Посмотрите внимательнее, как они привязаны к плоту. Разве они могли это сделать собственными руками? Все, что у меня есть, готов поставить на пари, что нет. Их привязали сначала, а затем пустили по течению. Это ясно видно в подзорную трубу.
Надо вам сказать, что в этот день мы делали по пятнадцать узлов в час и находились почти у самого плота. Мы предупредили часового на передней части судна, чтобы он ничего не говорил, а квартирмейстер Авель получил то же приказание от дежурного офицера.
Мы проехали, таким образом, мимо ужасного зрелища и экипаж остался в полном неведении.
Я был рад этому, ибо знал, как впечатлительны моряки. Нет сомнения, что бедняги на плоту умерли несколько недель тому назад.
Двое из них не походили даже на человеческие скелеты. Как ни было ужасно предположение офицера, но я не сомневался больше в нем. Ни опасность на море, ни роковая случайность не были причиной того, что людей этих послали на смерть.
Я знал теперь, что они умерщвлены, и человек, совершивший это преступление, был тот, кого я искал.
– Мы ничем не можем помочь им, Андру! – воскликнул я. – Будем хранить нашу тайну. Недалеко уже тот день, когда люди разделят ее со мной. Хорошо будет, если мы доживем до него, чтобы отомстить за это!
Вряд ли мог он ответить мне. Ужас, навеянный путешествием на мой экипаж, сменился вдруг увлеченностью.
Все были готовы ехать на край света со мной, и никто из них не роптал. Я чувствовал себя, поэтому, обязанным не предавать их даже ради женщины, достойной того, чтобы мужчина беззаветно полюбил ее.
На меня, вопреки обычной энергии, нападали иногда страшное уныние и сомнения, которых не мог отогнать даже оптимизм всех меня окружающих. Подумать только о том, как злостно скованы были звенья цепи, которую мне приходилось разобрать по частям! Труп, найденный на уединенном берегу, женщина с краденым жемчугом на балу в Лондоне, уверенность в том, что бриллианты, похищенные из копей Южной Африки, скрываются в открытом море, обнаружение большого судна, плавающего, словно призрак брошенного корабля по обширному пространству южной части Атлантического океана! Предположение же мое, что ко всему этому должен присоединиться и остров Санта-Мария, могло быть только предположением. Я ехал туда как человек, которому адрес может помочь в его розысках. Можно найти дом пустым или занятым, враждебным или дружеским, но я считаю благоразумным отправиться туда на всякий случай и самому разузнать обо всем, ибо никто, кроме меня, не может взять на себя такую ответственность.
Мы остановились в Порто-Гранде, чтобы запастись углем, а затем, стараясь по возможности щадить свои машины, направились к северу, и на третий день были уже в пятидесяти милях от острова Санта-Мария. Был ноябрь месяц, одиннадцать часов утра, суббота, девятнадцатое число. Несмотря на осеннее время, солнце сияло ярко и жара стояла почти как в тропиках. Капитан Лорри готовился в своей каюте к полуденным наблюдениям; квартирмейстер Авель стоял у штурвала, Валаам, боцман, сидел на бульварке и вязал шарф; мой друг Мак-Шанус находился внизу и наслаждался, по его выражению, «холодной водицей». Сам я читал прелестную книгу Метерлинка «Жизнь пчел», когда второй офицер дал мне знак сверху, что желает говорить со мной. Я понял, что он не хочет вызывать из каюты капитана, а потому немедленно поспешил к нему. Он был взволнован, указывая мне какой-то черный предмет, плывущий по ветру на расстоянии одной трети мили от нашей яхты. Передав мне подзорную трубу, он спросил, что нам делать с этим.
– Это плот, Андру, – сказал я, – а на нем люди.
– То же самое подумал и я, сэр! Это плот и на нем люди... но боюсь, люди не живые. Я минут десять наблюдал за ними и уверен в том, что говорю. Бедняги никогда больше не будут матросами.
Я еще раз направил туда подзорную трубу и с любопытством рассматривал плот. Это не был спасательный плот, какие теперь часто встречаются на паровых судах, – он был сделан очень грубо и кое-как сколочен из неровных досок. Я посчитал людей и, по-моему, их было семеро; все они были привязаны к плоту веревками и, морские волны то и дело заливали их.
Посмотрев на них еще в течение нескольких минут, я увидел, что вся одежда их превратилась в лохмотья. Двое из них были совсем почти под водой, и всех их, надо полагать, залило водой, если только они и без того не умерли несколько недель тому назад.
– Страшная это штука, Андру, – сказал я, возвращая ему подзорную трубу. – Следовало бы приблизиться и посмотреть, что мы можем сделать.
– Я и так уже изменил курс на целых два градуса, сэр, – сказал он.
– Не послать ли нам шлюпку?
– Ах, сэр, все зависит от вас. Если вы считаете благоразумным довести это до сведения людей, зная при этом, что такое матрос, то шлюпка к вашим услугам.
– Это надо принять во внимание. Если бедняги действительно мертвы...
– Они умерли много недель тому назад, сэр! И произошло это не вследствие кораблекрушения.
– Великий Боже! Не хотите ли вы сказать, что они были убиты?
– Не мне решать этот вопрос, доктор Фабос! Посмотрите внимательнее, как они привязаны к плоту. Разве они могли это сделать собственными руками? Все, что у меня есть, готов поставить на пари, что нет. Их привязали сначала, а затем пустили по течению. Это ясно видно в подзорную трубу.
Надо вам сказать, что в этот день мы делали по пятнадцать узлов в час и находились почти у самого плота. Мы предупредили часового на передней части судна, чтобы он ничего не говорил, а квартирмейстер Авель получил то же приказание от дежурного офицера.
Мы проехали, таким образом, мимо ужасного зрелища и экипаж остался в полном неведении.
Я был рад этому, ибо знал, как впечатлительны моряки. Нет сомнения, что бедняги на плоту умерли несколько недель тому назад.
Двое из них не походили даже на человеческие скелеты. Как ни было ужасно предположение офицера, но я не сомневался больше в нем. Ни опасность на море, ни роковая случайность не были причиной того, что людей этих послали на смерть.
Я знал теперь, что они умерщвлены, и человек, совершивший это преступление, был тот, кого я искал.
– Мы ничем не можем помочь им, Андру! – воскликнул я. – Будем хранить нашу тайну. Недалеко уже тот день, когда люди разделят ее со мной. Хорошо будет, если мы доживем до него, чтобы отомстить за это!
Вряд ли мог он ответить мне. Ужас, навеянный путешествием на мой экипаж, сменился вдруг увлеченностью.
Все были готовы ехать на край света со мной, и никто из них не роптал. Я чувствовал себя, поэтому, обязанным не предавать их даже ради женщины, достойной того, чтобы мужчина беззаветно полюбил ее.
XI
Санта-Мария. Доктор Фабос покидает «Белые крылья»
Остров Санта-Мария занимает крайнюю юго-восточную часть Азорского архипелага и заключает в себе около тридцати восьми квадратных миль. Гавань его, если только это можно назвать гаванью, находится в Вилла-до-Порто, красивом, но не имеющем особого значения городке, представляющем из себя небольшую колонию богатых португальских купцов. Не может быть даже и речи о том, чтобы здесь останавливались суда с большим грузом. Суда такого рода отправляются сначала в порт Св. Михаила, откуда груз перевозится по частям на небольших шлюпках к Вилла-до-Порто. Почва здесь очень плодородная и дает богатый урожай пшеницы. Все это я узнал из книг задолго до своего путешествия. Ниже я расскажу то, что увидел собственными глазами.
Я намеревался отправиться на Санта-Марию после захода солнца, и было уже совсем темно, когда мы следили за огоньками на острове, которые отражались в воде, подобно фонарям рыбацких лодок. С юго-запада дул легкий ветерок и поверхность моря была покрыта мелкой зыбью. Когда мы проплывали мимо земли, матросы молча и с любопытством смотрели на нее. Некоторые шептались о том, что хозяин высадится в Вилла-до-Порто, куда его будет сопровождать один только японец Окиада. Я чувствовал, что у них язык чесался от желания заговорить и сказать мне, что они считают меня сумасшедшим. Честный Мак-Шанус еще раньше пытался высказать мне то же самое, когда я был с ним в каюте.
– Фабос, твой ум гораздо выше обыкновенного, и я не хочу верить глупым рассказам о тебе, – сказал он. – Милостивый Боже! Если правда все то, что ты говоришь, то тебе безопаснее попасть в логово льва, чем в убежище воров. Почему ты не позволяешь никому сопровождать себя? Быть может, тебе неприятно мое общество? Нет, я не желаю ни одному человеку дважды оскорблять меня и ни в каком случае не желаю оставаться на яхте такого человека, будь она так же велика, как дворец Букингема, и наполнена всей конной гвардией!..
Я дружески похлопал его по плечу и попросил не говорить глупостей. Если я просил его остаться на яхте, то лишь ради собственной моей безопасности.
– Тимофей, – сказал я, – твой костюм живописен, а потому я отказываюсь идти по твоим следам. Не будь ты невежественным глупцом! Пойми, что пока яхта стоит в открытом море и на ней находятся мои друзья, я в такой же безопасности, как и твоя тетушка, разъезжающая в кэбе по улицам. Если ты не желаешь, чтобы со мной случилось что-нибудь, ты сам будешь знать, что тебе делать. Яхта эта доставит тебя прямо к Гибралтару, где ты передашь мои письма адмиралу Гаррису и затем поступишь так, как я тебе скажу, хотя я не думаю, чтобы здесь понадобилось что-либо подобное. Люди такого сорта всегда трусы. Я затеял серьезную игру, а начну ее, как только сойду на берег. Не беспокойся обо мне, Тимофей! Я не спешу уйти из этого мира, и раз я знаю, что высадкой своей на берег могу ускорить свой отъезд, то никто во всей Европе не убедит меня в противном.
– Это ничего не говорит мне о другом поле, – отвечал он мне довольно свирепо. – И неужели тебе неизвестно, там Анна Фордибрас или нет?
– Я не считаю это вероятным, Тимофей.
– Ах, чтоб ее, с ее красивым лицом! Когда мы получим известие от тебя?
– Каждый день после захода солнца высылайте капитанский катер к молу. Если не к молу, то ждите сигнала в стороне. Мы все устроим завтра вечером. Ты высадишься на берег и мы пообедаем вместе с тобой. А сегодня вечером, дружище, я должен ехать один.
Он согласился с большим неудовольствием. Гребцы сидели уже в катере и ждали меня. Мы находились в целой миле от порта и у нас не было лоцмана, кроме адмиралтейской карты, но нам благоприятствовала тишина ночи, и не прошло получаса, как я стоял уже здоровый и невредимый на улице Вилла-до-Порто, а рядом со мной – мой японец. Было около девяти часов вечера. Жизнь маленького городка была в полном разгаре. Если бы меня попросили описать, что я увидел, я сказал бы,› что все окружающее меня напоминало итальянские озера. Зато кустарники, деревья и цветы перед домами говорили о тропиках: воздух был насыщен благоуханием южных садов, атмосфера – сырая и пронизывающая, но теплая. Не имея абсолютно никакого понятия об этом месте, я обратился за указаниями к чиновнику таможни. Где здесь лучший отель и как к нему пройти? Ответ его удивил меня сверх всякого ожидания.
– Лучший отель, сеньор, – сказал он, – это вилла Сент-Джордж. Не ошибаюсь ли, предполагая, что вы англичанин, которого ждет к себе генерал Фордибрас?
Я постарался скрыть свое удивление и сказал, что я в восторге, получив известие о возвращении генерала Фордибраса из Европы. Если это известие встревожило меня, то лишь потому, что я не мог приписать его самому себе. Неужели они следили за мной со дня моего отъезда из Диеппа? Они, следовательно, ждали моего посещения Санта-Марии! л это было равносильно тому, если бы я сказал, что Анна Фордибрас была их орудием, хотя в то же время я не мог определить, добровольным среднем или бессознательным. Ночь покажет это мне – ночь с неизвестными мне приключениями, навстречу которым я должен идти, несмотря ни на какие последствия.
– В таком случае я отправлюсь на виллу, – сказал я чиновнику таможни. – Если можно достать экипаж, то прикажите подать его немедленно.
Он ответил, что вилла Сент-Джордж находится в пяти милях от города на склоне не очень большой горы, которая составляет гордость острова Санта-Мария. По этой дороге ездят верхом, и генерал прислал лошадей. Он думал, что я приведу с собой слуг, которые нисколько не помешают в его доме. Несмотря на кажущуюся искренность приглашения, видна была тревога, за которой скрывалась известная доля предостережения. Меня ждали на вилле, а сам хозяин спешил куда-то. Ничего не могло быть более зловещего.
– У генерала много посетителей из Европы? – спросил я чиновника.
– Иногда бывает много, – ответил он, – но он не всегда бывает здесь, сеньор! Мы целыми месяцами не видим его... чем дольше, тем хуже для нас.
– Ага! Он покровительствует вашему городу, как я вижу?
– Великодушный, щедрый джентльмен, ваше превосходительство... а дочь его, точно маленькая королева среди нас.
– Она теперь на вилле Сент-Джордж?
– Она приехала из Европы три дня тому назад, ваше превосходительство.
Мне нечего было больше спрашивать, и я, не теряя больше ни минуты, передал свои вещи слуге-негру, который подошел ко мне от имени генерала, и вскочил на лошадь, поданную мне красивым французским грумом. Окиада, мой слуга, также поместился удобно на лошади, и мы выехали из города. Всех нас было двенадцать человек и все мы отправились в горы. Человек, менее подозрительный и менее придающий значения каждому обстоятельству, нашел бы все это восхитительным. Дикая и извилистая горная тропинка, чистое небо вверху, блестящие скалы, превращавшиеся мало-помалу в пики и куполы, сверкавшие золотом при свете луны, факелы в руках негров, португальцев, мулатов, все время распевавших свои национальные песни, – настоящая романтическая картина, не будь она так реальна на самом деле. Но я больше всего наблюдал за сопровождавшими нас людьми, которые были вооружены чудовищными ножами и револьверами, спрятанными в кобурах. Для каких опасностей предназначались они на этом острове, где жизнь была так тиха? Неужели эти люди – убийцы, а я явился на этот остров лишь для того, чтобы сделаться предметом самого гнусного и в то же время неосторожного преступления? Я не хотел верить этому. Огни стоявшей на якоре моей яхты светили мне и говорили о спасении. Люди эти не осмелятся убить меня, – говорил я себе. Я мог бы громко посмеяться над их стараниями показать мне свою мнимую силу.
Я уже говорил, что мы поднимались по опасной тропинке на склоне горы. Тропинка эта прервалась вдруг и мы ступили на современный железный мостик, перекинутый через довольно глубокую пропасть, отвесные стены которой я ясно видел при свете факелов. Переехав мостик, мы очутились на плато длиной в одну треть мили и на заднем плане его я увидел огромный пик, выраставший из этой же самой горы. Какой вид имела эта местность со стороны моря, я не мог рассмотреть в темноте, а огни в доме, блестевшие среди деревьев парка, я заметил, только когда мы въехали в ворота. По крику, поднятому провожатыми, по ускоренному ходу лошадей и по следующему за этим шумом и гамом я понял, что мы достигли места своего назначения и приехали к дому мистера Фордибраса.
Спустя пять минут раздался лай собак, из открытых дверей блеснул свет – и чья-то фигура выступила из тени, чтобы приветствовать меня на вилле Сент-Джордж. Я соскочил с лошади и очутился лицом к лицу не с Губертом Фордибрасом, а с его дочерью Анной.
На ней, как и подобает молодой девушке, было белое платье, сшитое, очевидно, в Париже. Я заметил, что на ней не было никаких драгоценностей и что она держала себя так просто и естественно, как только можно было этого желать. Она сказала мне с некоторым смущением, что отца ее вызвали по делу на соседний остров Св. Михаила, и он вернется только через три дня.
– Не правда ли, как ужасно, – сказала она, – что вам придется проводить время со мной?
Я ответил, что могу вернуться обратно на яхту, если только мое посещение затрудняет ее, что я приехал посетить ее отца и могу свободно располагать своим временем. На все это она ответила своими обычными выразительными жестами, которые так привлекали меня к ней: она еле заметно пожала плечами и мило надула губки.
– Что ж, если вы так желаете вернуться обратно, доктор Фабос...
– Не говорите так... Я думаю только о вашем спокойствии.
– Вы желаете, следовательно, остаться?
– Говоря откровенно, желаю.
– Тогда войдите... пожалейте нашего бедного повара, который еще час тому назад ждал вашего приезда.
– Правда? Так вы не...
– Что? Заставить голодать человека, который нарочно приехал из Европы, чтобы посетить нас!..
– Надо признаться откровенно, у меня волчий аппетит. Можете передать генералу, что я был очень послушен.
– Вы сами это скажете ему. О, не думайте, что вы так скоро уедете отсюда! Никто не уезжает скоро с виллы Сент-Джордж. Здесь гостят недели и месяцы. Это, знаете ли, верно, как небо... Мы приготовили для вас комнату «Синей Бороды», названную так потому, что в ней есть потайная дверь, впрочем, вы сами сейчас сможете осмотреть ее. Пусть генерал Вашингтон сию минуту проводит вас туда.
– А мой слуга? Надеюсь, он не доставит вам хлопот. Он японец и питается рисовыми пудингами. Но если он мешает вам, не стесняйтесь и скажите.
– Чем же он может мне мешать? Тем более, что отец мой ждал его.
– Он говорил вам об этом?
– Да, и того ирландского джентльмена... как его имя? Того, который ухаживал за мисс Астон в Диеппе. Она теперь наверху и читает о королях Ирландии. Джентльмен указал ей эту книгу. Как вы этого не знали, доктор Фабос! Разумеется, он ухаживал за ней.
– На ирландский манер, вероятно... Завтра он, быть может, высадится на берег... боюсь только, что надежды будут обмануты. Все ухаживания его заключаются в цитатах из его рассказов в «Pretty Bits». Я так часто слышал их. Во всем мире найдется женщин двести, и все они были единственными женщинами, кого он любил. Не верьте Тимофею и попросите мисс Астон вспомнить, что он происходит из рыцарского, но увлекающегося рода.
– Как смею я нарушить ее мечты о счастье! Она уже снабдила полной обстановкой гостиную... в своем, понимаете, воображении.
– Заставьте ее в таком случае вообразить, что Тимофей опрокинул лампу и весь дом сгорел.
Мы посмеялись от души над этой глупостью и затем я последовал за огромным мулатом, которого она называла генералом Вашингтоном, и тот провел меня в приготовленное для меня помещение. Дом, насколько я мог заметить, походил на бунгало значительных размеров; с задней своей стороны он расширялся, превращаясь в солидное здание с верхним этажом, где было много комнат. Моя собственная комната была обставлена с превосходным вкусом и без всякой вычурности. Рядом со спальней помещалась ванная, устроенная на американский манер, и не одна ванная, но еще и небольшая прелестная гостиная. Особенно понравились мне изящные рисунки на стенах, старомодные английские занавески из ситца и целый ряд книг в гостиной и спальне. Приятное впечатление произвели на меня также электрические лампы, очень красиво поставленные у кровати на столах в стиле Людовика XV, тогда как огонь в камине напоминал мне английский дом и царящий там комфорт.
Поспешно переоделся я в своей прекрасной комнате и, как только услышал мелодичный звук колокольчика, возвещавшего о том, что ужин готов, вернулся вниз, где меня ждала Анна. По своему современному устройству столовая виллы Сент-Джордж совсем не походила на верхние комнаты. Всюду были развешаны хорошо известные всем картины, и даже металлическая посуда на буфете была из старого Шеффильда. Стулья были здесь американские, мало, впрочем, гармонировавшие с украшениями из красного испанского дерева и толстым персидским ковром на полу. Но такие пустяки не лишали столовую комфорта и уюта, которые придавали этой комнате такой характер, как будто бы она служила любимым местопребыванием семьи. Стоило представить себе, что прямая, как палка, мисс Астон – хозяйка этого дома, а Анна Фордибрас – дочь ее, то иллюзия становилась полной. Тем не менее я никак не мог отделаться от той мысли, что в эту самую минуту в нем укрываются, быть может, величайшие негодяи, когда-либо известные в Европе, с которыми мне придется разговаривать завтра. С этой мыслью сел я за стол, она же мучила меня все время, пока я разговаривал о Нью-Йорке, Париже и Вене «с ученой женщиной», называемой просто-напросто компаньонкой, а глаза Анны Фордибрас были обращены на меня и детский голосок ее шептал мне на ухо всякие нелепости. Дом величайших преступников с его хозяином во главе! Тогда я так думал, а теперь я знаю это.
Разговор наш за столом вертелся около самых пустых вещей, и только одно присутствие Анны напоминало мне о нашем дружеском, но неоконченном разговоре в Диеппе. Надо сознаться, что только такой мечтатель, как я, мог вспомнить о нем... о недосказанной мольбе, о пощаде с ее стороны и о сомнении с моей. Кто мог бы думать об этом, глядя на маленькую кокетку, которая так непринужденно болтала о театрах в Париже, о магазинах в Вене, о знаменитом Шерри в Нью-Йорке. О них самих я ничего не узнал кроме того, что мне было уже известно.
У них был дом на берегу реки Гудзон, квартира в Париже; в Лондоне они всегда останавливаются в отелях. Генерал Фордибрас обожает свою яхту. Мисс Астон поклоняется Джейн Остин и считает императорский театр Меккой для всех порядочных леди. Пустячки, как я уже сказал, самые обыкновенные пустячки. Только два факта бросились мне в глаза и заставили обратить на себя внимание. Один из них – отъезд Анны Фордибрас из Диеппа и приезд ее на Санта-Марию.
– Бог мой, как сердилась я, – воскликнула она, – когда подумала, что мы можем поехать в «Aix-les-Bains»!
– Так вы неожиданно уехали из Диеппа? – спросил я.
Она ответила, ничего решительно не подозревая:
– Нас спровадили на яхту, точно экстренный груз. Я пришла в такое ужасное настроение, что разорвала все свое кружевное платье на куски. Мисс Астон выглядела, как убийца с кинжалом. Хотя я не знаю, собственно, как выглядят убийцы, но она походила на него. Капитан сказал, что ему незачем включать сирены, раз она так кричит.
– Что вы говорите, милая Анна? Капитан Дубльдей не такой человек, чтобы забыться. Он прислал мне букет роз в каюту, как только я взошла на борт!
– Он думал, что вы поможете ему управлять яхтой, кузина! Он говорил, что вы прирожденный моряк. Когда я вернусь в Лондон...
– Вы теперь же, зимой, вернетесь туда? – спросил я, стараясь говорить самым равнодушным тоном. Она с досадой покачала головой.
– Мы никогда не знаем, куда поедет мой отец. Мы всегда куда-нибудь спешим и суетимся, за исключением того времени, когда живем на Санта-Марии. Кроме приходского священника, здесь никого нет, с кем можно было бы провести весело время. Мне было так скучно с ним, когда мы в первый раз приехали сюда... смешной такой, маленький, желтый человечек, настоящая мартышка. Сердце мое едва не разбилось, когда кузина Эмма оттеснила меня.
«Кузина Эмма» – как она называла мужеподобную мисс Астон – громко запротестовала против этого, и разговор наш снова перешел на Европу. Вернувшись к себе в комнату, я немедленно внес эти два факта в свою записную книжку:
1) Анна Фордибрас уехала из Диеппа неожиданно. Отъезд ее, следовательно, был результатом моего.
Я намеревался отправиться на Санта-Марию после захода солнца, и было уже совсем темно, когда мы следили за огоньками на острове, которые отражались в воде, подобно фонарям рыбацких лодок. С юго-запада дул легкий ветерок и поверхность моря была покрыта мелкой зыбью. Когда мы проплывали мимо земли, матросы молча и с любопытством смотрели на нее. Некоторые шептались о том, что хозяин высадится в Вилла-до-Порто, куда его будет сопровождать один только японец Окиада. Я чувствовал, что у них язык чесался от желания заговорить и сказать мне, что они считают меня сумасшедшим. Честный Мак-Шанус еще раньше пытался высказать мне то же самое, когда я был с ним в каюте.
– Фабос, твой ум гораздо выше обыкновенного, и я не хочу верить глупым рассказам о тебе, – сказал он. – Милостивый Боже! Если правда все то, что ты говоришь, то тебе безопаснее попасть в логово льва, чем в убежище воров. Почему ты не позволяешь никому сопровождать себя? Быть может, тебе неприятно мое общество? Нет, я не желаю ни одному человеку дважды оскорблять меня и ни в каком случае не желаю оставаться на яхте такого человека, будь она так же велика, как дворец Букингема, и наполнена всей конной гвардией!..
Я дружески похлопал его по плечу и попросил не говорить глупостей. Если я просил его остаться на яхте, то лишь ради собственной моей безопасности.
– Тимофей, – сказал я, – твой костюм живописен, а потому я отказываюсь идти по твоим следам. Не будь ты невежественным глупцом! Пойми, что пока яхта стоит в открытом море и на ней находятся мои друзья, я в такой же безопасности, как и твоя тетушка, разъезжающая в кэбе по улицам. Если ты не желаешь, чтобы со мной случилось что-нибудь, ты сам будешь знать, что тебе делать. Яхта эта доставит тебя прямо к Гибралтару, где ты передашь мои письма адмиралу Гаррису и затем поступишь так, как я тебе скажу, хотя я не думаю, чтобы здесь понадобилось что-либо подобное. Люди такого сорта всегда трусы. Я затеял серьезную игру, а начну ее, как только сойду на берег. Не беспокойся обо мне, Тимофей! Я не спешу уйти из этого мира, и раз я знаю, что высадкой своей на берег могу ускорить свой отъезд, то никто во всей Европе не убедит меня в противном.
– Это ничего не говорит мне о другом поле, – отвечал он мне довольно свирепо. – И неужели тебе неизвестно, там Анна Фордибрас или нет?
– Я не считаю это вероятным, Тимофей.
– Ах, чтоб ее, с ее красивым лицом! Когда мы получим известие от тебя?
– Каждый день после захода солнца высылайте капитанский катер к молу. Если не к молу, то ждите сигнала в стороне. Мы все устроим завтра вечером. Ты высадишься на берег и мы пообедаем вместе с тобой. А сегодня вечером, дружище, я должен ехать один.
Он согласился с большим неудовольствием. Гребцы сидели уже в катере и ждали меня. Мы находились в целой миле от порта и у нас не было лоцмана, кроме адмиралтейской карты, но нам благоприятствовала тишина ночи, и не прошло получаса, как я стоял уже здоровый и невредимый на улице Вилла-до-Порто, а рядом со мной – мой японец. Было около девяти часов вечера. Жизнь маленького городка была в полном разгаре. Если бы меня попросили описать, что я увидел, я сказал бы,› что все окружающее меня напоминало итальянские озера. Зато кустарники, деревья и цветы перед домами говорили о тропиках: воздух был насыщен благоуханием южных садов, атмосфера – сырая и пронизывающая, но теплая. Не имея абсолютно никакого понятия об этом месте, я обратился за указаниями к чиновнику таможни. Где здесь лучший отель и как к нему пройти? Ответ его удивил меня сверх всякого ожидания.
– Лучший отель, сеньор, – сказал он, – это вилла Сент-Джордж. Не ошибаюсь ли, предполагая, что вы англичанин, которого ждет к себе генерал Фордибрас?
Я постарался скрыть свое удивление и сказал, что я в восторге, получив известие о возвращении генерала Фордибраса из Европы. Если это известие встревожило меня, то лишь потому, что я не мог приписать его самому себе. Неужели они следили за мной со дня моего отъезда из Диеппа? Они, следовательно, ждали моего посещения Санта-Марии! л это было равносильно тому, если бы я сказал, что Анна Фордибрас была их орудием, хотя в то же время я не мог определить, добровольным среднем или бессознательным. Ночь покажет это мне – ночь с неизвестными мне приключениями, навстречу которым я должен идти, несмотря ни на какие последствия.
– В таком случае я отправлюсь на виллу, – сказал я чиновнику таможни. – Если можно достать экипаж, то прикажите подать его немедленно.
Он ответил, что вилла Сент-Джордж находится в пяти милях от города на склоне не очень большой горы, которая составляет гордость острова Санта-Мария. По этой дороге ездят верхом, и генерал прислал лошадей. Он думал, что я приведу с собой слуг, которые нисколько не помешают в его доме. Несмотря на кажущуюся искренность приглашения, видна была тревога, за которой скрывалась известная доля предостережения. Меня ждали на вилле, а сам хозяин спешил куда-то. Ничего не могло быть более зловещего.
– У генерала много посетителей из Европы? – спросил я чиновника.
– Иногда бывает много, – ответил он, – но он не всегда бывает здесь, сеньор! Мы целыми месяцами не видим его... чем дольше, тем хуже для нас.
– Ага! Он покровительствует вашему городу, как я вижу?
– Великодушный, щедрый джентльмен, ваше превосходительство... а дочь его, точно маленькая королева среди нас.
– Она теперь на вилле Сент-Джордж?
– Она приехала из Европы три дня тому назад, ваше превосходительство.
Мне нечего было больше спрашивать, и я, не теряя больше ни минуты, передал свои вещи слуге-негру, который подошел ко мне от имени генерала, и вскочил на лошадь, поданную мне красивым французским грумом. Окиада, мой слуга, также поместился удобно на лошади, и мы выехали из города. Всех нас было двенадцать человек и все мы отправились в горы. Человек, менее подозрительный и менее придающий значения каждому обстоятельству, нашел бы все это восхитительным. Дикая и извилистая горная тропинка, чистое небо вверху, блестящие скалы, превращавшиеся мало-помалу в пики и куполы, сверкавшие золотом при свете луны, факелы в руках негров, португальцев, мулатов, все время распевавших свои национальные песни, – настоящая романтическая картина, не будь она так реальна на самом деле. Но я больше всего наблюдал за сопровождавшими нас людьми, которые были вооружены чудовищными ножами и револьверами, спрятанными в кобурах. Для каких опасностей предназначались они на этом острове, где жизнь была так тиха? Неужели эти люди – убийцы, а я явился на этот остров лишь для того, чтобы сделаться предметом самого гнусного и в то же время неосторожного преступления? Я не хотел верить этому. Огни стоявшей на якоре моей яхты светили мне и говорили о спасении. Люди эти не осмелятся убить меня, – говорил я себе. Я мог бы громко посмеяться над их стараниями показать мне свою мнимую силу.
Я уже говорил, что мы поднимались по опасной тропинке на склоне горы. Тропинка эта прервалась вдруг и мы ступили на современный железный мостик, перекинутый через довольно глубокую пропасть, отвесные стены которой я ясно видел при свете факелов. Переехав мостик, мы очутились на плато длиной в одну треть мили и на заднем плане его я увидел огромный пик, выраставший из этой же самой горы. Какой вид имела эта местность со стороны моря, я не мог рассмотреть в темноте, а огни в доме, блестевшие среди деревьев парка, я заметил, только когда мы въехали в ворота. По крику, поднятому провожатыми, по ускоренному ходу лошадей и по следующему за этим шумом и гамом я понял, что мы достигли места своего назначения и приехали к дому мистера Фордибраса.
Спустя пять минут раздался лай собак, из открытых дверей блеснул свет – и чья-то фигура выступила из тени, чтобы приветствовать меня на вилле Сент-Джордж. Я соскочил с лошади и очутился лицом к лицу не с Губертом Фордибрасом, а с его дочерью Анной.
На ней, как и подобает молодой девушке, было белое платье, сшитое, очевидно, в Париже. Я заметил, что на ней не было никаких драгоценностей и что она держала себя так просто и естественно, как только можно было этого желать. Она сказала мне с некоторым смущением, что отца ее вызвали по делу на соседний остров Св. Михаила, и он вернется только через три дня.
– Не правда ли, как ужасно, – сказала она, – что вам придется проводить время со мной?
Я ответил, что могу вернуться обратно на яхту, если только мое посещение затрудняет ее, что я приехал посетить ее отца и могу свободно располагать своим временем. На все это она ответила своими обычными выразительными жестами, которые так привлекали меня к ней: она еле заметно пожала плечами и мило надула губки.
– Что ж, если вы так желаете вернуться обратно, доктор Фабос...
– Не говорите так... Я думаю только о вашем спокойствии.
– Вы желаете, следовательно, остаться?
– Говоря откровенно, желаю.
– Тогда войдите... пожалейте нашего бедного повара, который еще час тому назад ждал вашего приезда.
– Правда? Так вы не...
– Что? Заставить голодать человека, который нарочно приехал из Европы, чтобы посетить нас!..
– Надо признаться откровенно, у меня волчий аппетит. Можете передать генералу, что я был очень послушен.
– Вы сами это скажете ему. О, не думайте, что вы так скоро уедете отсюда! Никто не уезжает скоро с виллы Сент-Джордж. Здесь гостят недели и месяцы. Это, знаете ли, верно, как небо... Мы приготовили для вас комнату «Синей Бороды», названную так потому, что в ней есть потайная дверь, впрочем, вы сами сейчас сможете осмотреть ее. Пусть генерал Вашингтон сию минуту проводит вас туда.
– А мой слуга? Надеюсь, он не доставит вам хлопот. Он японец и питается рисовыми пудингами. Но если он мешает вам, не стесняйтесь и скажите.
– Чем же он может мне мешать? Тем более, что отец мой ждал его.
– Он говорил вам об этом?
– Да, и того ирландского джентльмена... как его имя? Того, который ухаживал за мисс Астон в Диеппе. Она теперь наверху и читает о королях Ирландии. Джентльмен указал ей эту книгу. Как вы этого не знали, доктор Фабос! Разумеется, он ухаживал за ней.
– На ирландский манер, вероятно... Завтра он, быть может, высадится на берег... боюсь только, что надежды будут обмануты. Все ухаживания его заключаются в цитатах из его рассказов в «Pretty Bits». Я так часто слышал их. Во всем мире найдется женщин двести, и все они были единственными женщинами, кого он любил. Не верьте Тимофею и попросите мисс Астон вспомнить, что он происходит из рыцарского, но увлекающегося рода.
– Как смею я нарушить ее мечты о счастье! Она уже снабдила полной обстановкой гостиную... в своем, понимаете, воображении.
– Заставьте ее в таком случае вообразить, что Тимофей опрокинул лампу и весь дом сгорел.
Мы посмеялись от души над этой глупостью и затем я последовал за огромным мулатом, которого она называла генералом Вашингтоном, и тот провел меня в приготовленное для меня помещение. Дом, насколько я мог заметить, походил на бунгало значительных размеров; с задней своей стороны он расширялся, превращаясь в солидное здание с верхним этажом, где было много комнат. Моя собственная комната была обставлена с превосходным вкусом и без всякой вычурности. Рядом со спальней помещалась ванная, устроенная на американский манер, и не одна ванная, но еще и небольшая прелестная гостиная. Особенно понравились мне изящные рисунки на стенах, старомодные английские занавески из ситца и целый ряд книг в гостиной и спальне. Приятное впечатление произвели на меня также электрические лампы, очень красиво поставленные у кровати на столах в стиле Людовика XV, тогда как огонь в камине напоминал мне английский дом и царящий там комфорт.
Поспешно переоделся я в своей прекрасной комнате и, как только услышал мелодичный звук колокольчика, возвещавшего о том, что ужин готов, вернулся вниз, где меня ждала Анна. По своему современному устройству столовая виллы Сент-Джордж совсем не походила на верхние комнаты. Всюду были развешаны хорошо известные всем картины, и даже металлическая посуда на буфете была из старого Шеффильда. Стулья были здесь американские, мало, впрочем, гармонировавшие с украшениями из красного испанского дерева и толстым персидским ковром на полу. Но такие пустяки не лишали столовую комфорта и уюта, которые придавали этой комнате такой характер, как будто бы она служила любимым местопребыванием семьи. Стоило представить себе, что прямая, как палка, мисс Астон – хозяйка этого дома, а Анна Фордибрас – дочь ее, то иллюзия становилась полной. Тем не менее я никак не мог отделаться от той мысли, что в эту самую минуту в нем укрываются, быть может, величайшие негодяи, когда-либо известные в Европе, с которыми мне придется разговаривать завтра. С этой мыслью сел я за стол, она же мучила меня все время, пока я разговаривал о Нью-Йорке, Париже и Вене «с ученой женщиной», называемой просто-напросто компаньонкой, а глаза Анны Фордибрас были обращены на меня и детский голосок ее шептал мне на ухо всякие нелепости. Дом величайших преступников с его хозяином во главе! Тогда я так думал, а теперь я знаю это.
Разговор наш за столом вертелся около самых пустых вещей, и только одно присутствие Анны напоминало мне о нашем дружеском, но неоконченном разговоре в Диеппе. Надо сознаться, что только такой мечтатель, как я, мог вспомнить о нем... о недосказанной мольбе, о пощаде с ее стороны и о сомнении с моей. Кто мог бы думать об этом, глядя на маленькую кокетку, которая так непринужденно болтала о театрах в Париже, о магазинах в Вене, о знаменитом Шерри в Нью-Йорке. О них самих я ничего не узнал кроме того, что мне было уже известно.
У них был дом на берегу реки Гудзон, квартира в Париже; в Лондоне они всегда останавливаются в отелях. Генерал Фордибрас обожает свою яхту. Мисс Астон поклоняется Джейн Остин и считает императорский театр Меккой для всех порядочных леди. Пустячки, как я уже сказал, самые обыкновенные пустячки. Только два факта бросились мне в глаза и заставили обратить на себя внимание. Один из них – отъезд Анны Фордибрас из Диеппа и приезд ее на Санта-Марию.
– Бог мой, как сердилась я, – воскликнула она, – когда подумала, что мы можем поехать в «Aix-les-Bains»!
– Так вы неожиданно уехали из Диеппа? – спросил я.
Она ответила, ничего решительно не подозревая:
– Нас спровадили на яхту, точно экстренный груз. Я пришла в такое ужасное настроение, что разорвала все свое кружевное платье на куски. Мисс Астон выглядела, как убийца с кинжалом. Хотя я не знаю, собственно, как выглядят убийцы, но она походила на него. Капитан сказал, что ему незачем включать сирены, раз она так кричит.
– Что вы говорите, милая Анна? Капитан Дубльдей не такой человек, чтобы забыться. Он прислал мне букет роз в каюту, как только я взошла на борт!
– Он думал, что вы поможете ему управлять яхтой, кузина! Он говорил, что вы прирожденный моряк. Когда я вернусь в Лондон...
– Вы теперь же, зимой, вернетесь туда? – спросил я, стараясь говорить самым равнодушным тоном. Она с досадой покачала головой.
– Мы никогда не знаем, куда поедет мой отец. Мы всегда куда-нибудь спешим и суетимся, за исключением того времени, когда живем на Санта-Марии. Кроме приходского священника, здесь никого нет, с кем можно было бы провести весело время. Мне было так скучно с ним, когда мы в первый раз приехали сюда... смешной такой, маленький, желтый человечек, настоящая мартышка. Сердце мое едва не разбилось, когда кузина Эмма оттеснила меня.
«Кузина Эмма» – как она называла мужеподобную мисс Астон – громко запротестовала против этого, и разговор наш снова перешел на Европу. Вернувшись к себе в комнату, я немедленно внес эти два факта в свою записную книжку:
1) Анна Фордибрас уехала из Диеппа неожиданно. Отъезд ее, следовательно, был результатом моего.