Пендлтон Дон. Субботний шабаш

   — Подъедь ближе! — поторопил Розу Лео. — И постарайся вызвать на связь Гарольда. Высадишь меня сразу, как только запахнет жареным. Если будет совсем худо, я, по крайней мере, прикрою его огнем.
   Таррин понимал, что ситуация изменилась коренным образом и маскировка ему уже ни к чему.
   Дело, против которого он боролся все эти годы, дышало на ладан.
   В этом он был уверен. Оставалось приложить еще одно, последнее усилие, чтобы столкнуть его в яму, вырытую Боланом.
   Но Мак Болан должен жить. Если он погибнет теперь, на последнем, решающем этапе борьбы, вся эта мразь может снова восстать из пепла. Поэтому, по воле Бога, Лео Таррин должен теперь из Скалолаза превратиться в Страйкера. И смести все на своем пути, убить любого, кто помешает Маку Болану достигнуть высшей цели своей жизни, пусть даже для этого ему придется погибнуть самому.

Глава 18

   Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы вести перестрелку днем на оживленных улицах Манхэттена. Болан спрятал оружие и сконцентрировал внимание только на том, чтобы не потерять Марко Минотти из виду, хотя уже начал догадываться, куда тот направляется. Марко держал путь в «Римские ночи», в этом Болан почти не сомневался. Даже обугленная и залитая водой «любимая игрушка» Марко, будто магнитом, притягивала его к себе. Возможно, он припрятал там деньги, фальшивые документы или еще что-нибудь. Как бы то ни было, у Болана с каждой минутой крепла уверенность, что погоня закончится именно там. Вот уже больше десяти минут — с момента перестрелки на площади Рокфеллера — Минотти пробирался к своему воображаемому раю, петляя по улицам, как заяц, пока не вышел наконец на 8-ю авеню. Он остался один: кровь последнего из его парней окрасила в алый цвет воду знаменитого фонтана на площади Рокфеллера, и теперь Марко чувствовал себя совершенно неуверенно в том мире, который так и не уместился в его кармане.
   Не раз он пытался остановить такси или высматривал поблизости автобус. Марко возвращался к себе, в самое милое его сердцу, если верить слухам, место — тривиальный бордель с претенциозным названием «Римские ночи».
   Поговаривали, что внизу, под лестницей первого этажа, там устроена комната для развлечений, где Марко иногда принимал «особых гостей» — шлюх, с которыми проводил ночь. Если верить рассказам, эта комната в «Римских ночах» была оформлена в стиле начала века. Роскошь тех времен, виденная в фильмах или старых журналах, так поразила юного Марко, что в зрелые годы он не смог отказать себе в удовольствии реализовать свою детскую мечту. Как ни печален и трагикомичен сей факт, он никоим образом не снимал с некогда бедного, лишенного радостей жизни мальчика ответственность за те чудовищные злодеяния, которые он впоследствии совершил.
   Сама жизнь в тысячный раз осудила ту социальную жестокость, которая и породила таких монстров, как Марко Минотти. Никакие слезы и моральные доводы всего человечества не смогли бы опровергнуть тот факт, что теперь Марко стал закоренелым и смертельным врагом американской мечты. Он хватал все, что попадалось под руку, убивал, крушил, уничтожал с той жестокостью, с какой когда-то относились к нему самому. Марко незаметно для себя превратился в чудовище, от которого из чувства милосердия следовало избавить человечество как можно скорее. Ему не было места среди людей, и оно для него никогда не найдется.
   Нельзя сказать, чтобы Болан пылал особой ненавистью к таким людям. Та печаль, которую он часто чувствовал по отношению к ним, никак не соответствовала представлениям профессиональных моралистов и социологов. Он ненавидел прежде всего то, что стояло за этими людьми. Иногда Мак восставал против социального зла, которое породило и воспитало их, против цивилизованного мира, который оказался не способен за себя постоять, против «добропорядочного» общества, которое, как страус, прятало голову в песок в надежде на то, что эти чудовища исчезнут сами собой.
   Но они не исчезали.
   Любой, кто хоть раз опускался на дно диких каменных джунглей Америки, знал, что они не исчезнут. А на долю остальных оставалось только молиться до тех пор, пока последний оставшийся в живых честный человек не открыл бы глаза, чтобы увидеть вспышку последнего выстрела, который размозжил бы ему череп и навсегда уничтожил обещанное царство смирения и кротости.
   Могли ли «агнцы божие» надеяться когда-либо восстановить свое право жить на развращенной дьяволом земле? Конечно, нет. Разве только с божьей помощью, единственно способной восстановить справедливость.
   Но способен ли Бог усмирить жестокость, наполнить душу дьявола любовью вместо похоти и алчности? Едва ли. Если бы Господь когда-нибудь протянул руку помощи этому миру, то всякое насилие раз и навсегда было бы уничтожено.
   Болан не надеялся на чудо. Он был абсолютно убежден, что Господь сотворил мир и населяющих его людей с тем, чтобы они своими делами доказали право на существование в покое, любви и смирении.
   Если бы сбылись все планы Всевышнего, то мир стал бы когда-нибудь настоящим раем для добрых и смиренных. Но все случилось совсем не так, как располагал Господь. Те покой и мир, что создали добрые и слабые, были изгажены и растоптаны злыми и сильными.
   Случалось, конечно, что Мак Болан испытывал чувство негодования по отношению к «слабым» — тем, кто в ужасе прятался от реальной жизни в шелковых коконах сладких мечтаний и банальщины, уходя в мир, не способный постоять за себя. Такие люди вынуждали других — тех, кто покруче и решительнее, — выступить против суровых реальностей мира, которому оказалось еще далеко до рая.
   Кто-то должен был встать на путь борьбы, навсегда посвятить себя правому делу... Иногда даже об одного человека способна разбиться и бессильно отступить волна жестокости и насилия. Главное — чтобы он чувствовал, по меньшей мере, моральную поддержку тех, кто живет в мире грез и иллюзий.
   Посмотрите на восток, добрые и слабые, и посмотрите на запад! Взгляните на север и юг, подскажите Маку Болану, где рай. Найдите такое место на земле, где нет конкуренции и борьбы за выживание; где уже забыли о том, что такое оружие и войны; где злорадные убийцы не прячутся в темных коридорах; где неукротимая жадность не берет верх над сочувствием и щедростью.
   И если вы скажете, что такого места нет на свете, тогда не мешайте этому мужественному человеку, который знает правду и проливает за нее свою кровь там, где ему подсказывает его совесть.
   Усилием воли Болан отогнал от себя мысли, которые непременно приходят в голову человеку, уставшему от крови и насилия. Вероятно, они неизбежно возникают у всех нормальных людей, имеющих свои принципы и мыслящих так же хорошо, как и сражающихся. Мак Болан не испытывал удовольствия от того, что он делал. Вовсе нет. Но ему приходилось убивать снова и снова... и убивать достаточно жестокими способами. Другого выхода у него не было. Современный воин не приемлет лживых моральных устоев, когда необходимо уничтожить обезумевших насильников и убийц и навсегда избавить от них уставший от жестокости, крови и слез мир.
   Он просто делал то, что должен был делать.
   Болану предстояло убить безумца, но так, чтобы смысл его действий был воспринят правильно.

Глава 19

   Тайное убежище Марко, действительно, блистало викторианским великолепием — все предметы и побрякушки золотого века были воспроизведены с потрясающим мастерством и тщательностью, прекрасное зрелище, даже несмотря на потеки на стенах и еще непросохшие лужи на полу.
   Довольно странное место выбрал Марко Минотти. Зачем он прятал всю эту роскошь?
   Болан решил спросить об этом у самого хозяина.
   — Прекрасное место, Марко, — мягко произнес он. — И почему ты скрываешь его от всех?
   Бывший претендент на верховную власть в Организации испуганно обернулся, словно ребенок, которого застали с рукой, засунутой в банку с вареньем.
   Однако в то же время этот «ребенок» пытался вставить дисковый магазин в автомат «томпсон».
   — Омега! — с облегчением вскрикнул он. — Господи! Как ты напугал меня!
   Пистолет Болана лежал в кобуре под мышкой. Мак шагнул вперед, взял «томпсон» из одеревеневших рук Минотти, открыл казенник и, вставив диск на место, передал оружие владельцу.
   — Будь осторожен с этой штукой, — предупредил он мафиози, — она может выстрелить в любой момент. Ты когда-нибудь стрелял из этого автомата?
   — Конечно, стрелял! — обидчиво ответил Марко, избегая смотреть в глаза Болану. — Прекрасная штука, а? Просто прекрасная. Брат подарил мне его на день рождения, когда мне исполнилось семнадцать. «Наступила пора зрелости, — сказал он. — Теперь ты можешь им пользоваться». Он снят с убитого агента ФБР. Это было в то время, когда федеральных агентов боялись как огня. В те годы они действительно были крутыми парнями.
   — Они и сейчас крутые, Марко, — заметил Болан.
   — Особенно когда им не мешают.
   — Чушь собачья.
   — Да-а, — протянул Болан-Омега, потирая руки, — сегодня был дьявольски трудный день, а?
   — Черт бы его побрал, — буркнул Марко.
   — Ну так я же и сказал, что это был тяжелый день.
   — Еще не вечер, — хитро ухмыльнулся Марко.
   — Нет?
   — Нет.
   — И что ты собираешься делать с «томпсоном»?
   — Пойти на охоту.
   — Да? И куда же?
   — Недалеко, тут рядом.
   — В парк? Не выйдет, Марко. В Центральном парке охота запрещена.
   — Я не сказал, что собираюсь в парк. Я сказал — тут рядом, на улицу. Это то, о чем я всю жизнь мечтал, понимаешь? Я хочу выйти на улицу и открыть огонь из этой игрушки, просто нажать на курок и не отпускать его, пока не опустеет магазин. Фрэнк однажды так и сделал, он сам мне рассказывал. Ты знал Фрэнка?
   — Да, знавал, — ответил убийца Фрэнка.
   — Не парень был, а сущий дьявол, а? Самый лучший старший брат, о котором только может мечтать мальчишка! Однажды он взял меня с собой и привел в самый шикарный публичный дом в городе. Тогда мне было всего тринадцать, бывало, мы просиживали ночи напролет, играя в «блэк-джек» или «очко», напиваясь до поросячьего визга, — и так почти каждую ночь, пока он полностью не отключался. А иногда мы брали девочек и куролесили с ними всю ночь. Боже, подумать только, тогда мне было всего тринадцать! Так... о чем это я?.. Ах да, так вот: однажды он открыл огонь из «томпсона», разнес вдребезги дюжину автомобилей и пару пивных бочек, застрелил человек пятьдесят или шестьдесят и...
   — Дерьмо все это, такого не может быть. Марко, — возразил Болан, надеясь вернуть его к реальности.
   — Клянусь, так и было!
   — Ну конечно. Ты сам подумай. Сколько патронов в этом магазине?
   — Ну, может, он использовал парочку?
   Болан отрицательно покачал головой.
   — Даже если так, все равно невозможно.
   На этот раз Марко, казалось, вот-вот взорвется.
   — Уж не хочешь ли ты сказать, что Фрэнк — трепло?
   — Если это то, что он тебе рассказал, можешь даже не сомневаться, — ответил Болан. — Ты же был тогда пацаном, Марко. Он просто старался произвести на тебя впечатление.
   — Фрэнк никогда не лгал мне, — настаивал Минотти.
   Он осторожно положил « томпсон» на изящный викторианский диванчик, подошел к креслу у столика и, упав в него, взял в руки старый экземпляр журнала «National Geographic». Показав его Болану, он произнес:
   — В этих журналах уже тогда были голые девки. Ты знал об этом? Первый «Плейбой».
   Но он стал постепенно приходить в себя, детство понемногу уходило.
   Болан негромко сказал:
   — Это я убил Фрэнка, Марко.
   — Что?
   — Я тот, кто убил Фрэнка.
   — За что?
   Болан пожал плечами.
   — Были причины.
   — Так-так. Ты на самом деле не Омега. Ты — Болан, верно? Теперь я тебя вспомнил. Только тогда у тебя были седые баки и накладные брови, — хихикнул безумец. — Я должен тебе кое-что сказать. Старик действительно наложил тогда в штаны. Его ты тоже убил, да?
   — Да, — ответил Болан.
   — Ты их всех убил.
   — Всех, кого смог, конечно.
   — И в Балтиморе вчера тоже был ты?
   Болан кивнул головой, чтобы у Марка не оставалось никаких сомнений.
   — Во Флориде тоже. И во всех остальных горячих точках этой недели.
   — Но почему?
   — Что почему? — спросил Болан.
   — Почему такая ненависть к нашему делу? Мы тебе ничего не сделали, ничего от тебя не требовали. Почему?
   Болан пожал плечами.
   — Просто вы, ребята, мне очень не нравитесь.
   — Ты жаждешь нашей смерти, а?
   — Можно сказать и так. Я не могу спать спокойно, когда думаю о том, что такие, как вы, все еще топчете эту землю. Вы творите зло, Марко.
   — Если бы не мы, это делал бы кто-то другой. Но мы — еще не самый худший вариант. Кстати, а кто ты такой, чтобы судить нас? Сколько человек ты убил сегодня, умник?
   — Недостаточно, — ответил Палач.
   — Поэтому теперь тебе нужен я? Да?
   — Совершенно верно.
   — Ну так возьми меня. Вот он я. Чего ты ждешь?
   — Я хочу, чтобы ты мне кое-что рассказал.
   — Что именно?
   — Во-первых, откуда похищена девчонка? Кто она?
   Минотти хихикнул.
   — Это долгая история. Но работа была сделана чисто.
   — Я смогу судить об этом, если ты расскажешь мне подробности дела.
   — Расскажу. Почему бы и нет?
   — Ну, выкладывай.
   «Сумасшедший» Марко просто наслаждался ситуацией. Он широко улыбнулся, выудил из кармана сигару, поискал зажигалку и, не найдя ее, спросил:
   — Огонька не найдется?
   Болан бросил ему коробок спичек.
   Марко раскурил сигару и выпустил кольцо дыма в лепной потолок.
   — Ты когда-нибудь слышал такое имя — Мартин Томас?
   Болану это имя показалось знакомым, но сразу он не смог вспомнить, о ком идет речь, поэтому попросил:
   — Расскажи мне о нем.
   — Э-э, да ты, как я погляжу, не следишь за политический жизнью. Он один из главных помощников Президента.
   Так-так. Хорошо. Болан был действительно потрясен и даже не скрывал этого.
   — Ты прав, действительно ловко. Выходит, ты и в самом деле утер нос Зигмунду?
   — Вот именно. С Марко Минотти такие шуточки не проходят. Вы, ребята, то есть они — Тузы — считают, что испражняются дерьмом всех цветов радуги. Но я считаю, что их дерьмо такое же, как и у всех. И воняет точно так же.
   — Ты мог бы расправиться с Зигмундом в любое время, как только в твои руки попала девчонка.
   — Правильно, мог.
   — И чего же ты ждал?
   Минотти театрально взмахнут рукой с зажатой в ней сигарой и ответил:
   — Не было нужды торопиться. Да и повода для беспокойства тоже. Пусть они немного побесятся. Я прав?
   Проигнорировав этот риторический вопрос, Болан настойчиво спросил:
   — Хорошо, ну а девчонка...
   — Ей не было больно. Она родилась в сорочке, сучка. Терпеть не могу светских баб.
   — Она же еще совсем ребенок, Марко, — напомнил ему Болан.
   — Зато быстро развивается. Ты видел ее сиськи? Вымя что надо или я не прав? Черт возьми, мне было только тринадцать, когда я впервые попробовал запретный плод. А этой девке исполнилось добрых пятнадцать-шестнадцать лет.
   — Она из добропорядочной семьи, — произнес Болан с полной безнадежностью.
   — Дерьмо все этой! — прорычал Минотти. — Нет никаких так называемых добропорядочных джентльменов! Понял?! Они все сделаны из того же теста, что ты и я. И этот парень, Томас. Знаешь, что ему нравится? Ему нравятся маленькие мальчики! Да! Что было бы, черт побери, если бы Зигмунд не вычислил этого ублюдка, а? Он бы опозорил всю страну! Представь себе, помощник Президента, а занимается такой мерзостью!
   Болан проворчал:
   — Значит, Зигмунд раскопал его маленькую тайну?
   — Ну конечно. Этого типа пару раз привлекали за растление малолетних. И каждый раз ему удавалось откупиться, замять дело. Даже жена оставила его несколько лет назад. Она обо всем знала, представляешь?
   — А как узнал Зигмунд?
   — У вас, ребята, свои подходы. Откуда мне знать. Но ты должен признать — это чертовски крепкий крючок!
   — Похоже, ты прав, — печально ответил Болан.
   — Так что теперь ты сам видишь, какие парни сидят у нас в Вашингтоне!
   — Ну не все такие, — спокойно возразил Болан.
   — Нет, все, — настаивал Марко. — Они одним миром мазаны. И не только в Вашингтоне. Везде. И что бы ты мне ни говорил, я все равно тебе не поверю. Черт возьми! Как, по-твоему, я заработал свои деньги? Они меня иногда называют Сумасшедшим Марко, когда думают, что я не слышу. Но я всегда все слышу. Кто из нас сумасшедший? Такие, как я? Или ребята вроде тебя?
   — Иногда я тоже задаю этот вопрос, Марко, — согласился Болан. — Но теперь времена изменились.
   Он достал из кобуры «беретту».
   — Ты не хотел бы пострелять из своего «томпсона»? Прямо здесь. Хотя бы раз, во имя старых добрых времен.
   Минотти задумчиво попыхтел сигарой, рассматривая бесстрастное лицо Болана и стараясь уловить оттенки его настроения. По его глазам можно было видеть, что он полностью овладел собой.
   — Ты позволяешь мне сделать это? — наконец произнес он.
   — Твоя жизнь прошла под знаком жестокости и насилия, — ответил Болан. — Ты никогда не был порядочным человеком, даже тогда, когда мог им стать. Я не против, если ты продолжишь в том же духе.
   — Я могу расстрелять все патроны?
   — Как пожелаешь.
   — Да, я не против. А ты не думаешь, что я ненароком попаду и в тебя?
   — Нет, Марко, потому что я буду стоять сзади, приставив «беретту» к твоей голове. Веди себя прилично, и я обещаю тебе, что ты сможешь выпустить все патроны, прежде чем я нажму на курок. Иначе... ты не сделаешь из этого автомата ни единого выстрела.
   Минотти аккуратно загасил сигару в пепельнице и сказал, поднявшись:
   — Я хочу разрядить его до последнего патрона.
   Болан подошел к дивану, взял «томпсон», снял его с предохранителя, вернулся к замершему в ожидании гангстеру и, став позади него, передал старый автомат в руки Марко.
   — Он стоял на предохранителе, — хихикнул Минотти.
   — Конечно, — произнес Болан. — Я же не сумасшедший.
   — Я тебе солгал, — весело признался Минотти. — Я никогда не стрелял из этой штуки, потому что все время боялся, как бы она не взорвалась у меня в руках.
   — Теперь у тебя есть шанс проверить, насколько были обоснованны твои опасения. А в общем-то это не имеет никакого значения, ты как считаешь?
   — Полагаю, что нет, — заметил Марко.
   Он пересилил себя и нажал на спусковой крючок. Автомат 45-го калибра дернулся и запрыгал в руках Минотти, отчего все его тело затряслось, как в лихорадке. Мафиози крепче стиснул оружие в руках и плотнее прижал приклад к плечу.
   Викторианские красоты полетели ко всем чертям под сокрушительным напором целого роя 9-миллиметровых пуль. Минотти уже начал входить в раж, когда Болан взял «беретту» за ствол и нанес ему сильный удар рукояткой за ухом.
   Стрельба моментально стихла, «томпсон» отлетел в сторону, и Марко как подкошенный рухнул без сознания на пол. Если бы посторонний человек взглянул на него, то без колебаний посчитал бы его покойником? Но относительно Минотти у Болана были другие планы.
   Он сунул «беретту» в кобуру, взвалил бесчувственное тело на плечи и направился к выходу.
   Но в этот момент входная дверь, украшенная резьбой в викторианском стиле, распахнулась от удара ногой, и на пороге возник Дональд Рутиглио с длинноствольным пистолетом наготове. На его тонких губах играла самодовольная улыбка, когда он мягко, почти доброжелательно произнес:
   — Тебе конец, Омега... или Болан... или кто ты там еще.
   Но Болан-Омега-или-кто-ты-там-еще родился под счастливой звездой. Видно, ему не суждено было умереть в закопченном борделе Марко Минотти. Короткая очередь из легкого автомата — если слух не подвел Болана, стреляли из «узи» — свалила Бубнового Туза наземь.
   Лео Таррин быстро вбежал в салон, ногой перевернул труп на спину и спокойно объявил:
   — Ты был прав, сержант. С тобой все в порядке?
   — Все о'кей, Лео, — ответил Болан верному другу. — Ты самый лучший напарник, которого я когда-либо знал.
   Лео улыбнулся, и мужественные, полные решимости люди вышли из «Римских ночей», чтобы посмотреть, как выглядит Центральный парк солнечным субботним днем.

Глава 20

   День был субботний, но вообще-то не солнечный. С юго-запада надвигались огромные серые тучи, уже заслонившие солнце и предвещавшие грозу, которая вот-вот должна была разразиться над городом.
   — Надеюсь, это не дурное предзнаменование, — произнес Лео, взглянув на небо.
   — Смотря для кого, — улыбнувшись, сказал Болан, входя в «караван» со своей бесчувственной ношей на плечах.
   Роза Эйприл с иронией приветствовала его:
   — Еще ни разу не было случая, чтобы ты кого-нибудь не притащил сюда? Что у нас сегодня? Открывается бесплатная ночлежка?
   Мак улыбнулся ей:
   — Ты не хуже меня знаешь, какой сегодня день, — и уложил Марко в спальном отсеке.
   Лео прошел в задний отсек фургона и оставил «узи» в арсенале.
   Роза устроилась рядом с сиденьем водителя и, бросив вопросительный взгляд на Болана, сообщила:
   — Шеф ждет нас в парке. Ты знаешь где.
   Болан, конечно, знал. План предстоящей операции пока не очень четко укладывался у него в голове, но раз уж ФБР решило провести ее таким образом, значит у них имелись на то веские причины.
   Он уселся за руль, завел двигатель и направил машину в сторону парка.
   Там уже вовсю кипела работа: агенты выстраивали сборные заграждения из щитов и металлических стоек, которые потом за ненадобностью легко разбирались и не занимали много места при хранении на складе. Следом за работающими медленно ползла машина, груженная сборными элементами заграждения.
   Большой участок Центрального парка оказался блокированным и закрытым для публики, которой сообщили, что сбежал опасный преступник, укрывшийся именно здесь. В подтверждение этой легенды патрулировало множество городских полицейских.
   У первого заграждения агенты ФБР узнали боевой фургон и поспешили открыть ему проезд. Болан проехал мимо, кивнув головой этим крепким парням, которые даже не представляли себе, что, собственно говоря, здесь происходит.
   Расколов небо на две части, сверкнула ослепительная молния, и по крыше забарабанили крупные капли дождя.
   Болан включил дворники и искоса взглянул на Эйприл. Она угрюмо смотрела вперед, вероятно, размышляя о том, что их ждет и когда, наконец, закончится эта кошмарная неделя.
   Кто знает, может быть, он никогда больше не увидит этот парк, залитый солнцем. Да что там! Может, он в последний раз видит его в дождливую погоду. На него накатила волна философского настроения, а если точнее, то мечтательности... Да, пожалуй, это слово лучше всего отражало его состояние.
   Вот и все... Болан не думал, что доживет до встречи в Центральном парке в этот субботний день. Еще совсем недавно она не представлялась ему возможной. Наверно, что-то было упущено, многое недоделано, а кое в чем он, чего греха таить, переусердствовал. Однако Мак не испытывал удовлетворения, ему не верилось, что все уже позади и война закончилась. Но впервые с тех пор, как он начал свой крестовый поход, Маку Болану показалось, что перед ним, наконец, забрезжило будущее. Хотя правильнее было бы сказать — перед его физической оболочкой, а вот имя... оно должно было умереть дождливым днем в Центральном парке.
   Болану казалось, будто он едет на собственные похороны.
   Он остановил громоздкую машину в условленном месте. Дождь усилился и превратился в настоящий ливень, так сильно хлеставший в окна, что сквозь них ничего нельзя было разглядеть. Если кто и притаился снаружи — поди разгляди его!
   Конечно, этот ливень можно считать знамением. Знаки, ниспосланные свыше, не всегда бывают плохими.
   Кто-то заколотил в дверь. Болан сразу нажал кнопку блокировки, дверь отворилась, и в машину, чертыхаясь, ввалился Гарольд Броньола.
   У него не было ни плаща, ни зонта. Он промок до нитки, и под его ногами начала немедленно растекаться дождевая лужа.
   — Эй, Страйкер, это ты заказал такую погоду? — сварливо спросил он.
   — У природы нет плохой погоды, Гарольд.
   Директор ФБР подошел к кушетке и пристально посмотрел на Минотти, который все еще не пришел в себя, затем вернулся в боевой отсек и открыл тяжелый дипломат, положив его на откидной столик.
   — Я тут кое-что принес, — произнес он. — Кстати, у вас есть полотенце? А то я весь пол вам залью...
   Эйприл принесла большое банное полотенце, набросила его на плечи Броньоле и шутливо сказала:
   — Ну, шеф, теперь вы не посмеете сказать, что я никогда не терла вам спину.
   Прекрасно! К ней вернулось хорошее настроение и присущее ей чувство юмора. Болан обнял Розу и коснулся губами ее лба.
   — Исчезни, — улыбнулся он, многозначительно указав глазами на кейс Броньолы.
   Роза метнула на него убийственный взгляд, но беспрекословно повиновалась и удалилась в кабину, одарив всех дерзким взглядом живых глаз и вызывающе покачивая бедрами.
   Пора было приступать к делу.
   Броньола вытащил папку-скоросшиватель с толстой кипой документов.
   — Это только копии, — сказал он, передавая ее Болану, — но в них ты можешь не сомневаться. Изучишь позже. Это твоя официальная легенда, полковник.
   — Итак, я — полковник, — сдержанно улыбнулся Болан.
   — Был полковником, — ответил Броньола, листая бумагу в поисках других документов. — Так... Тебя зовут Джон Феникс, ты возглавляешь спецподразделение по борьбе с терроризмом. Не беспокойся, прикрытие абсолютно надежное, все документы в порядке. Все, что ты перед собой видишь, находится в архиве Пентагона — оригиналы, конечно. Отпечатки пальцев, стоматологическая формула, медицинская карточка — короче, все твои данные до мельчайших подробностей перенесены в новое досье. А теперь... — он достал другую папку и показал ее Болану, — последний шанс просмотреть ее, сержант. Такой возможности больше не представится. Здесь вся твоя жизнь.