Страница:
Смех Лотрека звучал саркастически.
Дюран-Рюэль, крупный торговец картинами, задумал выставку литографий Лотрека 1. Художник назначил ему свидание в своей мастерской на улице Мулен. Почти с сатанинским и в то же время детским наслаждением Лотрек следил за выражением ужаса на лице Дюран-Рюэля, а принимал он торговца так, будто они не среди проституток, а в апартаментах, увешанных семейными портретами, в Боске или Мальроме. И еще больше он возликовал, узнав, что кучер торговца счел оскорбительным соседство с домом терпимости и остановил своих лошадей вдали от проклятого заведения, у подъезда, где красовалась достойная уважения вывеска нотариуса.
1 Она длилась с 5 по 12 мая.
* * *
Не выдержав конкуренции с "Мулен Руж", "Элизе-Монмартр" закрылся. Родольф Сали продал "Ша-Нуар", хотя и намеревался в дальнейшем откупить его. Брюан разбогател, женился на певице из "Опера-Комик" Матильде Таркини д'Ор и мечтал только об одном: перебраться в свой родной Куртене, где он купил замок. Что же, добропорядочная жизнь имеет свои положительные стороны: разве не прекрасно умереть домовладельцем! "Ревю бланш" переехал с улицы Мартир на улицу Лаффит, Жозеф Оллер основал новый мюзик-холл "Олимпия" на бульваре Капуцинок... Монмартр Лотрека агонизировал.
Вот почему Лотрек, хотя он и сделал для Клейнмана несколько литографий, изображавших сцены в "Мулен Руж", в основном теперь писал в лучших театрах Парижа, делая этюды с Марсели Лендер в "Мадам Сатана", с Режан и Галипо в "Мадам Сан-Жен", с Люнье-По и Берты Бади в "Выше человеческих сил" и в "Образе", с Брандеса и Ле Баржи в "Притворщиках", а также с Брандеса и Лелуара в той же пьесе. Последняя пьеса входила в репертуар "Комеди Франсез". В том же театре Лотрек написал большое полотно - портрет во весь рост своего кузена Тапье, которого он изобразил гуляющим с беспечным видом по фойе.
В апреле в "Театр либр" шел "Миссионер" Марселя Люге. Для программы этой пьесы Лотрек сделал одну из самых своих прекрасных литографий - "В ложе с позолоченным маскароном", где рядом с женщиной, смотрящей на сцену в бинокль, он изобразил Шарля Кондера. Лотрек сделал также литографию для меню званого ужина, который давал главный редактор "Тан" Адриен Эбрар, затем несколько афиш: "Брюан в "Мирлитоне"", "Фотограф Сеско" и "Современный кустарь" - рекламу произведений искусства массового производства, заказанную Андре Марти, издателем "Оригинального эстампа". Лотрек скомпоновал также рекламу "Конфетти" для одного лондонского предприятия и плакат "Германский Вавилон", посвященный последнему роману Виктора Жоза. Этот плакат пользовался большим успехом.
Лотрек открыл для себя новые звезды - шотландскую певицу Сайсси Лофтюс, английскую танцовщицу Иду Хит и молоденькую пикантную алжирку Полер, написав очень любопытные портреты этой эстрадной певицы, которая, по сообщению "Ви паризьен", "поет ногами, рассказывает руками, подчеркивает всем телом". "Полер, постойте хоть секунду спокойно, - останавливал ее Вилли. - Вы похожи на цветочек, которому хочется пипи".
Но больше всех притягивала Лотрека Иветт Гильбер. В марте, продолжая свою серию иллюстраций к песням, Лотрек сделал литографию для "Увядшего Эроса" Мориса Донне, песни, с которой Полер, эта "Сара Бернар парижских окраин", выступала в "Скала".
Навеки потомства вы лишены,
Привязанности мои,
Вижу, мужчины вам не нужны
В радостях вашей любви.
Иветт Гильбер совершенно покорила Лотрека, и он ходил за ней по пятам. Как всякий раз, когда он увлекался своей моделью, он не уставал наблюдать лицо, позы, поведение этой женщины с "профилем озорного лебедя-шутника", "которая исполняла свадебные песни на похоронные мотивы". Все модели Лотрека, которые он рисовал, писал или изображал на литографиях, были чем-то сродни друг другу, всех их он заставлял войти в свой мир. С Иветт Гильбер это было сделать легко, она была его "типажем".
Чем бы ни работал Лотрек - углем, кистью, литографским карандашом, он проникал в душу своей модели, вживался в ее образ, изучал ее тело, лицо, ее выпирающие кости, подключичные и подмышечные впадины, ее длинные руки, шею, ее взбегающие брови, рыжий шиньон, остренький подбородок, ее вздернутый, словно он ловит капельки дождя, нос.
Глаз художника был жесток. В процессе творчества художник зачастую проявляет насилие, выступает как узурпатор.
Для Лотрека Иветт Гильбер заняла в кафешантане такое же место, какое Ла Гулю занимала в кабаре на Монмартре. Она была воплощением кафешантана, как Ла Гулю - кадрили. Лотреку хотелось сделать афишу для Иветт Гильбер, он набросал углем на желтоватой писчей бумаге эскиз этой афиши, подкрасил его и послал актрисе.
Иветт Гильбер не очень страдала из-за своей неблагодарной внешности. Она была кокетлива на свой манер. Своеобразный талант Лотрека несколько обескураживал ее, но в глубине души она была им покорена. Ее поражала таившаяся в этом гномике сила, которая толкала его на такую суровую правду. Да, эскиз, бесспорно, сделан незаурядным человеком, и Иветт Гильбер уже была склонна заказать Лотреку афишу, но друзья отговорили ее - она не должна соглашаться, чтобы ее изображали такой уродливой. Певица отклонила предложение Лотрека, сославшись на то, что афиша для ее выступлений в зимнем сезоне уже заказана и почти закончена. "Итак, - писала она ему, - мы еще вернемся к этой теме. Но, ради создателя, не изображайте меня такой ужасающе уродливой! Хоть немножко привлекательнее!.. Сколько людей, которые приходили ко мне, глядя на ваш эскиз, возмущались и негодовали... Ведь многие - да, да, очень многие! - не в силах понять искусство..."
Но Лотрек не сложил оружия. Он задумал выпустить альбом литографий, целиком посвященный певице, с предисловием Гюстава Жеффруа. В одно прекрасное утро в сопровождении Мориса Донне Лотрек явился к ней на квартиру на авеню Виллье. Там Иветт Гильбер впервые встретилась с художником 1. ("Пришел гиньоль!" - воскликнул ошеломленный лакей, вбежав доложить о неожиданном визите.) Она была поражена внешностью Лотрека.
1 Иветт Гильбер в своих мемуарах ("Песня моей жизни") пишет, что познакомилась с Лотреком в 1895 г., но она, безусловно, ошибается.
Увидев эту "огромную голову с темными волосами, красным лицом, черной бородой, лоснящейся кожей, с толстым носом и уродливым ртом", она лишилась дара речи. Но потом "я посмотрела Лотреку в глаза. О, до чего же они были прекрасны! Большие, открытые, лучезарные, излучающие тепло и сияние. Я не могла оторвать от них взгляда, и вдруг Лотрек, заметив это, снял пенсне. Он знал о своем единственном богатстве и щедро и великодушно поделился им со мной. Когда он снимал пенсне, я увидела его руки - коротенькие, с огромной квадратной кистью. Морис Донне сказал мне:
- Вот... Я привел к тебе на обед Лотрека, он хочет сделать с тебя наброски..."
Иветт навсегда запомнился этот обед. Подбородок Лотрека едва возвышался над столом. Еда проваливалась в щель его рта. "Когда он жевал, его толстые вывороченные губы двигались в такт челюстям... Подали рыбу с соусом, и Лотрек громко зачавкал". Но, как обычно, очарование Лотрека, его простота сразу же покорили певицу. Недаром Таде Натансон совершенно справедливо заметил как-то, что тем, кто любил Лотрека, "надо было сделать усилие, чтобы увидеть его таким, каким он выглядел в глазах остальных".
За этой встречей последовали другие. Иветт часто позировала Лотреку, он приносил на авеню Виллье все, что нужно для работы, и без конца рисовал актрису. Однажды, проглядывая его наброски, Иветт обиделась и возмущенно заметила: "Да, вы действительно гений уродства!" Художник, задетый за живое, отрезал: "Да, бесспорно".
Их встречи проходили бурно, в беспрерывных стычках. Казалось, Лотреку доставляло удовольствие злить и шокировать певицу. "Ах, любовь, любовь! заявлял он. - Иветт, вы можете воспевать ее сколько угодно, но при этом затыкайте свой нос, дорогая моя... Да, да, затыкайте нос, она дурно пахнет... Если бы вы воспевали вожделение и как при этом кипит кровь, о, тогда я с вами согласился бы... Но любовь, бедная моя Иветт... Любви не существует!" - говорил он скрипучим голосом. "А сердце, Лотрек? Как быть с сердцем?" - "Сердце? А сердце не имеет с любовью ничего общего". Лотрек хохочет, вспомнив, наверное, как его далекий предок сказал графине де ла Тремуай: "Сердце! Разве умная женщина станет говорить о сердце, когда речь идет о постели..." "Да что вы, дорогая Иветт, у мужчин, которых любят красотки, порочны и глаза, и рот, и руки, и все остальное..." Лотрек приходит в неистовство, его лицо трясется от злорадного и скорбного смеха. "А женщины! На их лицах это тоже отражается!" Лотрек раскрыл альбом и показал свои наброски: "Вот, смотрите, любящие женщины и любимые мужчины..." Лотрек захихикал: "Полюбуйтесь этими Ромео и Джульеттами!" И снова залился смехом. Да, он смеялся. "Ах, какой это был смех!" Он смеялся и тогда, когда Иветт высказала предположение, что в домах терпимости он прячется от своих кредиторов. Да нет же, он живет там потому, что ему это нравится, и нечего искать другие объяснения. Ему нравится наблюдать проституцию. Ведь никому и в голову не приходит, что в любом уродстве есть своя красота. А Лотрек видел эту красоту, он выискивал ее. Он друг и доверенное лицо "несчастных женщин, служащих любви". Он знал их душу. Они прекрасны. Они достойны кисти Беноццо Гоццоли. Да, они прекрасны.
В смехе Лотрека чувствовалось искреннее волнение, и он, схватив лист бумаги, давал выход ему, нервными линиями набрасывая чей-нибудь портрет.
* * *
Альбом "Иветт Гильбер" был выпущен Андре Марти в конце августа. В него вошло шестнадцать литографий.
Вначале певица отнеслась к альбому одобрительно. "Я довольна и весьма благодарна вам, поверьте мне". Но, как это уже произошло с эскизом афиши, близкие Иветт Гильбер умерили ее восторг. Мать даже посоветовала подать на Лотрека в суд за "диффамацию". Писатель Жан Лоррен, надушенный и напудренный сибарит с перстнями на руках, который помог Иветт сделать карьеру и который ненавидел Лотрека, грозился порвать с ней за то, что "она согласилась, чтобы этот человек вымазал ее гусиным пометом" (оттиски литографий были выполнены зеленым цветом). Но Иветт Гильбер все же подписала все сто экземпляров.
Вскоре в печати появились хвалебные статьи об этом альбоме (одна из них, в "Жюстис", была написана Клемансо), и певица полностью примирилась со своим жестоким портретистом. Она пригласила его вместе с Жеффруа в свое поместье Во, около Мелана. Втроем они сели в лодку и поплыли по Сене. Мужчины, в цилиндрах, гребли, а Иветт сидела у руля. "Мне посчастливилось, - вспоминал потом Лотрек об этой прогулке, - я плыл дорогой, которую мне указывала звезда".
Некоторое время спустя в газете "Рир", основанной Арсеном Александром, появился новый портрет Иветт Гильбер. Лотрек изобразил ее поющей. "Певица собиралась на следующий день в Лондон, - комментировала газета, - но, узнав, что Тулуз-Лотрек должен был дать ее портрет в "Рир", не только согласилась позировать ему, но сама настояла на этом и спела специально для него очаровательный припев" 1.
1 Ж. Адемар приводит такой факт: "Один черно-белый оттиск, специально изготовленный, был присужден газетой 16 февраля 1895 г. в качестве премии победителю конкурса ребусов Гибо. Однако, насколько известно, выигравший не явился за ним".
За 1894 г. помимо литографий, плакатов и рисунков насчитывается примерно сорок пять холстов Лотрека (из них около тридцати посвящены домам терпимости).
II
ПАССАЖИРКА ИЗ 54-Й
Дурацкий час на свете,
Когда нам время спать.
Но есть и праздник, дети,
Когда идем плясать.
Шарль Кро
За последние месяцы террористы развили бурную деятельность. Одно покушение следовало за другим. Вайян бросил бомбу в Палате депутатов. Его казнили. В ответ анархисты бросили бомбы в гостинице "Терминюс", на улице Сен-Мартен, в церкви Мадлен, в ресторане Фойо, где бывали сенаторы. Кончил жизнь на гильотине Анри. В Лионе Казерио убил президента республики Карно за то, что тот отказался помиловать Анри, Вайяна и Равашоля.
Париж жил в страхе. Полиция свирепствовала. Полученная однажды на имя консьержа сите Ретиро телеграмма от графа Альфонса: "Спасите филина" 1 вызвала панику и поставила на ноги всю префектуру полиции. Тревога оказалась напрасной, ибо речь шла не о находящемся под угрозой каком-нибудь русском аристократе, а всего-навсего о птице, которую граф Альфонс, уезжая в Альби, забыл в своей парижской квартире.
1 По-французски "grand duc" означает и "филин", и "великий князь". Прим. пер.
Аресты и допросы подозрительных личностей не прекращались. Весной было арестовано двадцать четыре человека - большей частью из среды интеллигенции, хотя были в их числе и обыкновенные бандиты, - им было предъявлено обвинение в том, что они являются членами "шайки преступников". Среди подсудимых находился некий Феликс Фенеон, чиновник военного министерства, прославившийся в литературном и аристократическом мире тем, что он основал "Ревю индепандант" и выпустил брошюру об импрессионистах.
Таде Натансон, член парижской коллегии адвокатов, взял на себя его защиту. Двенадцатого августа процесс закончился. Фенеон был освобожден. Но из министерства его уволили. Он стал работать у братьев Натансон в "Ревю бланш" секретарем редакции.
Этот странный тридцатилетний человек, на три года старше Лотрека, сразу привлек к себе внимание художника. Феликс Фенеон родился в Турине. Флегматичный, как англичанин, высокий, с костлявым лицом, с гладко выбритыми щеками и редкой курчавой бородкой, он одевался довольно эксцентрично: смешная шляпа с опущенными полями, пелерина в крупную клетку, красные перчатки. Говорил он медленно, степенно и удивительно вычурно: "Как вы расцениваете ваше здоровье? Удовлетворительно? Ликеры в светозарном месте, заполненном беседующими людьми, могут, я полагаю, доставить вам удовольствие. Если наше общество не обременит вас, я беру на себя смелость предложить вам его".
В разговоре он употреблял неологизмы. Любил, как и поэты-символисты, заниматься словотворчеством, создавая такие "шедевры", как "остроугольные графиды" или еще "смарагдиновые мантии".
Во время процесса его ответы председателю суда произвели сенсацию. С совершенно невозмутимым лицом, без единого жеста он давал показания подчеркнуто вежливо, словно извиняясь за оскорбление, которое он мог нанести суду, излагая простую и банальную правду.
Фенеон был очень скромен, никогда не выпячивался. "Мне больше по душе незаметная работа", - говорил он. Стараясь остаться в тени, он предпочитал помогать, поддерживать других, чем писать или выступать сам. Немногие свои статьи в "Ревю бланш" он подписывал инициалами Ф. Ф. Фенеон занимался различными вопросами литературы, театра, а также живописи, в которой он разбирался поразительно тонко. Он нравился Лотреку не только своим своеобразием, но и глубоким пониманием его живописи.
В январе 1895 года театр "Эвр" поставил "Глиняную коляску" Виктора Баррюкана. Лотрек, вместе с Вальта, сделал декорации 1, а также композицию программы этого спектакля, где изобразил Фенеона в виде Будды (он любил сравнивать критика с Буддой), сидящим верхом на слоне. Это была далеко не лучшая из его литографий. Возможно, поэтому Фенеон и посоветовал Лотреку поменьше заниматься литографией и побольше - живописью.
Но если Фенеон считал, что Лотрек способен внимать чьим бы то ни было советам, то он ошибался.
К концу 1894 года Лотрек подружился еще с одним литератором из "Ревю бланш". Как-то ноябрьским днем он пошел к Жюлю Ренару, автору "Рыжика". Эти два человека не могли не понять друг друга: они были ровесниками и оба тщательно скрывали чувство ущемленности. Испытующий взгляд Ренара словно буравил собеседника, "обнажал его душу" 2. Это был взгляд человека легкоранимого, постоянно находящегося настороже. Ренар не щадил себя, наоборот, он без конца смаковал малейшие удары по самолюбию, чтобы еще больше растравить свои раны. Человек трезвого, острого ума, он в своем "Дневнике" лаконично, не позволяя себе ни одного лишнего слова, записывал свои раздумья и переживания.
1 "В программе было сказано, что декорации Тулуз-Лотрека, - писал Жан Лоррен, - и я ушел".
2 Жан-Жак Бернар.
"Крошечный кузнечик в очках, - писал он о Лотреке после их первого свидания. - Он такой маленький, что сначала больно на него смотреть. Но в нем столько живости, он так мило ворчит между двумя фразами и оттопыривает губы, похожие на валики обитой двери..."
Очень скоро Лотрек очаровал Ренара, как до этого - Иветту Гильбер, Фенеона и многих других. "Чем чаще его видишь, - некоторое время спустя отмечал Ренар, - тем выше он кажется, и в конце концов ты обретаешь уверенность, что его рост лишь чуть ниже среднего".
Честно говоря, чувство ущемленности, которое, казалось бы, связывало Лотрека с Ренаром, было порождено разными причинами. Ренар страдал главным образом потому, что не пользовался особым успехом у читателей и у него недостаточно большие тиражи. Но разве можно сравнить эти мелкие писательские неприятности с трагедией Лотрека! Но что-то объединяло писателя и художника - это, очевидно, их общая любовь к животным. Ренар в это время работал над книгой "Естественные истории", в которой он использовал свои личные наблюдения. Лотреку пришло в голову иллюстрировать эту книгу, и он поделился своими планами с Ренаром.
Так же как его друг Морен, Лотрек часто бывал в зоологическом саду. Он мог часами смотреть на пеликанов, обезьян - "таких забавных и похотливых", попугаев и пингвинов. "У них моя походка, - сказал он о пингвинах. Очаровательно! А? Что?"
С "Естественными историями" дело пока не двигалось.
Лотрек все больше вращался в писательском мире. Под вечер он в сопровождении Тапье шел в какое-нибудь кафе неподалеку от Оперы или площади Мадлен - в "Космополитен" на улице Скриба, в "Вебер" или "Айриш энд америкен бар" на улице Руаяль.
В те годы в "Вебере", в час аперитива, встречались многие писатели, журналисты, художники, музыканты, ученые. Лотрек развлекался, глядя, как за квадратными, под красное дерево, столиками тесно сидели посетители и среди них - какая-нибудь знаменитость. А между столиков сновал ловкий и предупредительный метрдотель Шарль.
Полер, актриса, улыбка которой напоминала гримасу, "словно она выпила сок незрелого лимона" 1, встречалась в этом кафе с усатым поэтом Мореасом, носившим монокль, там, покуривая тоненькие восточные сигареты, сидел Дебюсси, раскатисто смеялся, заглушая гул голосов, Форен. Приходили туда Адриен Эбрар, Вилли, Жорж Фейдо и многие другие писатели, а также Жан де Тинан и Каран д'Аш, Поль Суде и Леон Доде.
1 Колетт.
Лотрек садился за столик с друзьями - Жуаяном, Ибельсом, Максимом Детома, Полем Леклерком, тоже сотрудничавшим в "Ревю бланш". Лотрек выпивал рюмку портвейна, рисовал, съедал фондю с швейцарским сыром, играл в покер-дис 1 на вино (это исключение делалось только для него, ибо в "Вебере" были запрещены все азартные игры и не разрешалось курить трубку) и время от времени, подняв палец, категорическим тоном что-то изрекал. "Вы очень остроумны, мсье де Тулуз-Лотрек", - заметил ему однажды какой-то субъект. "Мсье, - ответил Лотрек, блеснув глазами, - уже много столетий в моем роду никто ничего не делал. Если бы я не был остроумен, я был бы последним дураком".
Но в "Вебере" было слишком много снобов, которые ходили туда, чтобы показать себя, полюбоваться на знаменитостей ("а потом и написать об этом", - саркастически заметил как-то Лотрек). Ему больше пришелся по душе "Айриш энд америкен бар", открывшийся по соседству. Лотрек сделал его своей вотчиной, стал там законодателем. Если туда случайно забредал какой-нибудь посетитель, чья физиономия не нравилась Лотреку, он в гневе требовал от Ашиля, хозяина бара, чтобы нежелательного посетителя "специально плохо обслужили и навсегда отбили у него охоту появляться здесь" 2.
1 Покер-дис - азартная игра в кости. - Прим. пер.
2 Поль Леклерк.
Все в этом баре нравилось Лотреку: уютный узкий зал, ряд столиков вдоль одной стены, блестящая, отделанная полированным красным деревом стойка у другой. "Великолепно! А?.. Прекрасно, чем не Рембрандт!" За стойкой метис Ральф - отец его был китайцем, а мать индианка - готовил "найт-кепс", "рейнбоу-кепс" и разные другие коктейли. В этот бар ходили главным образом англичане, увлекавшиеся бегами, тренеры, конюхи, жокеи, тоже большей частью англичане, а также кучера из знатных домов (среди них был и тучный Том господина Ротшильда), которые приходили сюда, пока их хозяева ужинали в одном из роскошных ресторанов квартала.
Толстяк Ашиль был швейцарцем, как и Сали, и так же, как Сали, он любил выражаться в выспреннем стиле. Подавая Лотреку какой-нибудь коктейль, он величал его "мсье виконт-маркиз".
Лотрек с наслаждением вдыхал запах лошадей, который завсегдатаи бара приносили с собой с ипподромов, запах, который напоминал Англию и вызывал у него тоску по этой стране. Английский язык звучал здесь не реже, чем французский. "Чопорные пьяницы" пили разноцветные напитки. Можно было подумать, что находишься в Эпсоме или в Ньюмаркете. Лотрек заказывал джин-виски, пунши, коктейли и щедро угощал всех. Как только появлялись Фути и Шоколад, клоуны из "Нового цирка", он усаживал их за свой столик.
Фути и Шоколад, по-видимому не очень-то утомленные пантомимой, в которой они участвовали в цирке, нередко принимались танцевать и петь под "звуки банджо и мандолины - на них играли одна англичанка и ее сын, отец которого был мулатом из Техаса" 1. Шоколад был негром из Бильбао. В цирке он выступал в красном балахоне, разыгрывал недотепу, получал звонкие оплеухи и вызывал бурю восторга у зрителей своей репликой: "Шоколад - это я". Но в баре Ашиля, забыв о своем амплуа увальня, он становился изящным и ловким. В большой кепке в крупную клетку, он задирал ноги вверх, прыгал, вертелся волчком, напевая: "Будь мила, дорогая незнакомка..." Лотрек сделал много набросков с обоих клоунов, нарисовал их для "Рира", изобразил их на литографиях.
В начале 1895 года Лотрек привел в "Айриш энд америкен бар" двух новых посетительниц - английскую танцовщицу Мэй Милтон, близкую подругу Джейн Авриль, и ирландскую певицу Мэй Белфорт.
Однажды Лотрек забрел в кафешантан "Декадан", на улице Фонтен, и увидел на сцене Мэй Белфорт. Одетая по моде, которую ввела Кэт Гринуэй 2, в длинное одноцветное платье с короткими рукавами, обшитыми пышными кружевными оборками, с чепчиком, завязанным под подбородком, она изображала маленькую девочку. Держа на руках котенка, она слащавым детским голоском, сюсюкая, пела:
У меня есть маленький котенок,
И я так люблю его, так люблю...
"Я взял ее под свою защиту", - рассказывал Лотрек.
У этой болезненной девушки с неестественно розовыми веками были странные вкусы. Ее целомудренное личико и ангельский вид были обманчивы. Ее тянуло ко всему грязному, омерзительному. Она любила жаб, крабов, змей, скорпионов.
Ее сомнительное очарование привлекало Лотрека. Художник был удивительно предупредителен с этим порочным псевдоребенком, с этой "орхидеей", как он ее окрестил (Жуаян называл ее лягушкой). Однажды в своей мастерской Лотрек попытался ее поцеловать. Мэй Белфорт в ужасе убежала - от художника пахло чесноком.
Она не стала его любовницей, но согласилась позировать ему. Лотрек написал пять ее портретов, сделал несколько литографий и к началу выступлений певицы в "Пти казино" выполнил для нее афишу - великолепное произведение в красных тонах, которое "образовало светлое и торжествующее пятно на стенах Парижа" 3.
1 Жуаян.
2 Английская художница (1846-1901), иллюстратор многих книг.
3 Жуаян.
С этой же афишей как бы перекликается другая, сделанная Лотреком для Мэй Милтон, в синем цвете - синее пятно.
Еще одна женщина послужила Лотреку моделью для третьей афиши, заказанной "Ревю бланш". На ней художник изобразил "сверкающую и загадочную" Мизию в меховом болеро, с муфтой, вуалеткой и в большой шляпе, украшенной черными перьями.
Мизия Натансон была удивительно хороша, но художник исказил черты ее лица. "Лотрек, почему вы всех женщин изображаете уродливыми?" - спросила Мизия. "Потому что они на самом деле уродливы", - ответил Лотрек.
В последнее время Лотрек часто бывал необычайно резок. Чрезмерное потребление спиртного, нервное истощение, вызванное ночными бдениями, тем, что он недосыпал, не щадил себя, никогда не отдыхал, - все это обострило его чувствительность, усугубило некоторые его дурные наклонности и недостатки, его своенравие, раздражительность. Казалось бы, все хорошо, он доволен, он смеется, и вдруг - словно его подменили: мрачный, он из-за любого пустяка приходил в ярость, задевал то одного, то другого, набрасывался на кого-нибудь с бранью. Здороваясь, жал руку с такой силой, что кости трещали, говорил колкости, на которые друзья не обращали внимания, а у других, как, например, у актрисы Режан, о которой он сказал (у нее дурно пахло изо рта), что "эта женщина - Сен-Готардский туннель", навсегда вызывал чувство глубокой обиды. А потом наступал перелом, Лотрек приходил в хорошее настроение, снова проявлял заботу о своих друзьях, о Форене например: "Бедняга, он без гроша... Надо послать ему денег... только чтобы он не знал... а то будет смеяться надо мной".
Даже в манере говорить - его голос с каждым днем становился все отрывистей - чувствовалось нервное напряжение. Его речь звучала все более невразумительно, он употреблял выражения, которые понимали только его близкие друзья, что же касается остальных, "тех, кто брюзжит, всяких там мосек" (Лотрек подражал яростному лаю собачонки), то они недостойны "витютня с оливками" 1 и "нечего пичкать свиней апельсинами".
Дюран-Рюэль, крупный торговец картинами, задумал выставку литографий Лотрека 1. Художник назначил ему свидание в своей мастерской на улице Мулен. Почти с сатанинским и в то же время детским наслаждением Лотрек следил за выражением ужаса на лице Дюран-Рюэля, а принимал он торговца так, будто они не среди проституток, а в апартаментах, увешанных семейными портретами, в Боске или Мальроме. И еще больше он возликовал, узнав, что кучер торговца счел оскорбительным соседство с домом терпимости и остановил своих лошадей вдали от проклятого заведения, у подъезда, где красовалась достойная уважения вывеска нотариуса.
1 Она длилась с 5 по 12 мая.
* * *
Не выдержав конкуренции с "Мулен Руж", "Элизе-Монмартр" закрылся. Родольф Сали продал "Ша-Нуар", хотя и намеревался в дальнейшем откупить его. Брюан разбогател, женился на певице из "Опера-Комик" Матильде Таркини д'Ор и мечтал только об одном: перебраться в свой родной Куртене, где он купил замок. Что же, добропорядочная жизнь имеет свои положительные стороны: разве не прекрасно умереть домовладельцем! "Ревю бланш" переехал с улицы Мартир на улицу Лаффит, Жозеф Оллер основал новый мюзик-холл "Олимпия" на бульваре Капуцинок... Монмартр Лотрека агонизировал.
Вот почему Лотрек, хотя он и сделал для Клейнмана несколько литографий, изображавших сцены в "Мулен Руж", в основном теперь писал в лучших театрах Парижа, делая этюды с Марсели Лендер в "Мадам Сатана", с Режан и Галипо в "Мадам Сан-Жен", с Люнье-По и Берты Бади в "Выше человеческих сил" и в "Образе", с Брандеса и Ле Баржи в "Притворщиках", а также с Брандеса и Лелуара в той же пьесе. Последняя пьеса входила в репертуар "Комеди Франсез". В том же театре Лотрек написал большое полотно - портрет во весь рост своего кузена Тапье, которого он изобразил гуляющим с беспечным видом по фойе.
В апреле в "Театр либр" шел "Миссионер" Марселя Люге. Для программы этой пьесы Лотрек сделал одну из самых своих прекрасных литографий - "В ложе с позолоченным маскароном", где рядом с женщиной, смотрящей на сцену в бинокль, он изобразил Шарля Кондера. Лотрек сделал также литографию для меню званого ужина, который давал главный редактор "Тан" Адриен Эбрар, затем несколько афиш: "Брюан в "Мирлитоне"", "Фотограф Сеско" и "Современный кустарь" - рекламу произведений искусства массового производства, заказанную Андре Марти, издателем "Оригинального эстампа". Лотрек скомпоновал также рекламу "Конфетти" для одного лондонского предприятия и плакат "Германский Вавилон", посвященный последнему роману Виктора Жоза. Этот плакат пользовался большим успехом.
Лотрек открыл для себя новые звезды - шотландскую певицу Сайсси Лофтюс, английскую танцовщицу Иду Хит и молоденькую пикантную алжирку Полер, написав очень любопытные портреты этой эстрадной певицы, которая, по сообщению "Ви паризьен", "поет ногами, рассказывает руками, подчеркивает всем телом". "Полер, постойте хоть секунду спокойно, - останавливал ее Вилли. - Вы похожи на цветочек, которому хочется пипи".
Но больше всех притягивала Лотрека Иветт Гильбер. В марте, продолжая свою серию иллюстраций к песням, Лотрек сделал литографию для "Увядшего Эроса" Мориса Донне, песни, с которой Полер, эта "Сара Бернар парижских окраин", выступала в "Скала".
Навеки потомства вы лишены,
Привязанности мои,
Вижу, мужчины вам не нужны
В радостях вашей любви.
Иветт Гильбер совершенно покорила Лотрека, и он ходил за ней по пятам. Как всякий раз, когда он увлекался своей моделью, он не уставал наблюдать лицо, позы, поведение этой женщины с "профилем озорного лебедя-шутника", "которая исполняла свадебные песни на похоронные мотивы". Все модели Лотрека, которые он рисовал, писал или изображал на литографиях, были чем-то сродни друг другу, всех их он заставлял войти в свой мир. С Иветт Гильбер это было сделать легко, она была его "типажем".
Чем бы ни работал Лотрек - углем, кистью, литографским карандашом, он проникал в душу своей модели, вживался в ее образ, изучал ее тело, лицо, ее выпирающие кости, подключичные и подмышечные впадины, ее длинные руки, шею, ее взбегающие брови, рыжий шиньон, остренький подбородок, ее вздернутый, словно он ловит капельки дождя, нос.
Глаз художника был жесток. В процессе творчества художник зачастую проявляет насилие, выступает как узурпатор.
Для Лотрека Иветт Гильбер заняла в кафешантане такое же место, какое Ла Гулю занимала в кабаре на Монмартре. Она была воплощением кафешантана, как Ла Гулю - кадрили. Лотреку хотелось сделать афишу для Иветт Гильбер, он набросал углем на желтоватой писчей бумаге эскиз этой афиши, подкрасил его и послал актрисе.
Иветт Гильбер не очень страдала из-за своей неблагодарной внешности. Она была кокетлива на свой манер. Своеобразный талант Лотрека несколько обескураживал ее, но в глубине души она была им покорена. Ее поражала таившаяся в этом гномике сила, которая толкала его на такую суровую правду. Да, эскиз, бесспорно, сделан незаурядным человеком, и Иветт Гильбер уже была склонна заказать Лотреку афишу, но друзья отговорили ее - она не должна соглашаться, чтобы ее изображали такой уродливой. Певица отклонила предложение Лотрека, сославшись на то, что афиша для ее выступлений в зимнем сезоне уже заказана и почти закончена. "Итак, - писала она ему, - мы еще вернемся к этой теме. Но, ради создателя, не изображайте меня такой ужасающе уродливой! Хоть немножко привлекательнее!.. Сколько людей, которые приходили ко мне, глядя на ваш эскиз, возмущались и негодовали... Ведь многие - да, да, очень многие! - не в силах понять искусство..."
Но Лотрек не сложил оружия. Он задумал выпустить альбом литографий, целиком посвященный певице, с предисловием Гюстава Жеффруа. В одно прекрасное утро в сопровождении Мориса Донне Лотрек явился к ней на квартиру на авеню Виллье. Там Иветт Гильбер впервые встретилась с художником 1. ("Пришел гиньоль!" - воскликнул ошеломленный лакей, вбежав доложить о неожиданном визите.) Она была поражена внешностью Лотрека.
1 Иветт Гильбер в своих мемуарах ("Песня моей жизни") пишет, что познакомилась с Лотреком в 1895 г., но она, безусловно, ошибается.
Увидев эту "огромную голову с темными волосами, красным лицом, черной бородой, лоснящейся кожей, с толстым носом и уродливым ртом", она лишилась дара речи. Но потом "я посмотрела Лотреку в глаза. О, до чего же они были прекрасны! Большие, открытые, лучезарные, излучающие тепло и сияние. Я не могла оторвать от них взгляда, и вдруг Лотрек, заметив это, снял пенсне. Он знал о своем единственном богатстве и щедро и великодушно поделился им со мной. Когда он снимал пенсне, я увидела его руки - коротенькие, с огромной квадратной кистью. Морис Донне сказал мне:
- Вот... Я привел к тебе на обед Лотрека, он хочет сделать с тебя наброски..."
Иветт навсегда запомнился этот обед. Подбородок Лотрека едва возвышался над столом. Еда проваливалась в щель его рта. "Когда он жевал, его толстые вывороченные губы двигались в такт челюстям... Подали рыбу с соусом, и Лотрек громко зачавкал". Но, как обычно, очарование Лотрека, его простота сразу же покорили певицу. Недаром Таде Натансон совершенно справедливо заметил как-то, что тем, кто любил Лотрека, "надо было сделать усилие, чтобы увидеть его таким, каким он выглядел в глазах остальных".
За этой встречей последовали другие. Иветт часто позировала Лотреку, он приносил на авеню Виллье все, что нужно для работы, и без конца рисовал актрису. Однажды, проглядывая его наброски, Иветт обиделась и возмущенно заметила: "Да, вы действительно гений уродства!" Художник, задетый за живое, отрезал: "Да, бесспорно".
Их встречи проходили бурно, в беспрерывных стычках. Казалось, Лотреку доставляло удовольствие злить и шокировать певицу. "Ах, любовь, любовь! заявлял он. - Иветт, вы можете воспевать ее сколько угодно, но при этом затыкайте свой нос, дорогая моя... Да, да, затыкайте нос, она дурно пахнет... Если бы вы воспевали вожделение и как при этом кипит кровь, о, тогда я с вами согласился бы... Но любовь, бедная моя Иветт... Любви не существует!" - говорил он скрипучим голосом. "А сердце, Лотрек? Как быть с сердцем?" - "Сердце? А сердце не имеет с любовью ничего общего". Лотрек хохочет, вспомнив, наверное, как его далекий предок сказал графине де ла Тремуай: "Сердце! Разве умная женщина станет говорить о сердце, когда речь идет о постели..." "Да что вы, дорогая Иветт, у мужчин, которых любят красотки, порочны и глаза, и рот, и руки, и все остальное..." Лотрек приходит в неистовство, его лицо трясется от злорадного и скорбного смеха. "А женщины! На их лицах это тоже отражается!" Лотрек раскрыл альбом и показал свои наброски: "Вот, смотрите, любящие женщины и любимые мужчины..." Лотрек захихикал: "Полюбуйтесь этими Ромео и Джульеттами!" И снова залился смехом. Да, он смеялся. "Ах, какой это был смех!" Он смеялся и тогда, когда Иветт высказала предположение, что в домах терпимости он прячется от своих кредиторов. Да нет же, он живет там потому, что ему это нравится, и нечего искать другие объяснения. Ему нравится наблюдать проституцию. Ведь никому и в голову не приходит, что в любом уродстве есть своя красота. А Лотрек видел эту красоту, он выискивал ее. Он друг и доверенное лицо "несчастных женщин, служащих любви". Он знал их душу. Они прекрасны. Они достойны кисти Беноццо Гоццоли. Да, они прекрасны.
В смехе Лотрека чувствовалось искреннее волнение, и он, схватив лист бумаги, давал выход ему, нервными линиями набрасывая чей-нибудь портрет.
* * *
Альбом "Иветт Гильбер" был выпущен Андре Марти в конце августа. В него вошло шестнадцать литографий.
Вначале певица отнеслась к альбому одобрительно. "Я довольна и весьма благодарна вам, поверьте мне". Но, как это уже произошло с эскизом афиши, близкие Иветт Гильбер умерили ее восторг. Мать даже посоветовала подать на Лотрека в суд за "диффамацию". Писатель Жан Лоррен, надушенный и напудренный сибарит с перстнями на руках, который помог Иветт сделать карьеру и который ненавидел Лотрека, грозился порвать с ней за то, что "она согласилась, чтобы этот человек вымазал ее гусиным пометом" (оттиски литографий были выполнены зеленым цветом). Но Иветт Гильбер все же подписала все сто экземпляров.
Вскоре в печати появились хвалебные статьи об этом альбоме (одна из них, в "Жюстис", была написана Клемансо), и певица полностью примирилась со своим жестоким портретистом. Она пригласила его вместе с Жеффруа в свое поместье Во, около Мелана. Втроем они сели в лодку и поплыли по Сене. Мужчины, в цилиндрах, гребли, а Иветт сидела у руля. "Мне посчастливилось, - вспоминал потом Лотрек об этой прогулке, - я плыл дорогой, которую мне указывала звезда".
Некоторое время спустя в газете "Рир", основанной Арсеном Александром, появился новый портрет Иветт Гильбер. Лотрек изобразил ее поющей. "Певица собиралась на следующий день в Лондон, - комментировала газета, - но, узнав, что Тулуз-Лотрек должен был дать ее портрет в "Рир", не только согласилась позировать ему, но сама настояла на этом и спела специально для него очаровательный припев" 1.
1 Ж. Адемар приводит такой факт: "Один черно-белый оттиск, специально изготовленный, был присужден газетой 16 февраля 1895 г. в качестве премии победителю конкурса ребусов Гибо. Однако, насколько известно, выигравший не явился за ним".
За 1894 г. помимо литографий, плакатов и рисунков насчитывается примерно сорок пять холстов Лотрека (из них около тридцати посвящены домам терпимости).
II
ПАССАЖИРКА ИЗ 54-Й
Дурацкий час на свете,
Когда нам время спать.
Но есть и праздник, дети,
Когда идем плясать.
Шарль Кро
За последние месяцы террористы развили бурную деятельность. Одно покушение следовало за другим. Вайян бросил бомбу в Палате депутатов. Его казнили. В ответ анархисты бросили бомбы в гостинице "Терминюс", на улице Сен-Мартен, в церкви Мадлен, в ресторане Фойо, где бывали сенаторы. Кончил жизнь на гильотине Анри. В Лионе Казерио убил президента республики Карно за то, что тот отказался помиловать Анри, Вайяна и Равашоля.
Париж жил в страхе. Полиция свирепствовала. Полученная однажды на имя консьержа сите Ретиро телеграмма от графа Альфонса: "Спасите филина" 1 вызвала панику и поставила на ноги всю префектуру полиции. Тревога оказалась напрасной, ибо речь шла не о находящемся под угрозой каком-нибудь русском аристократе, а всего-навсего о птице, которую граф Альфонс, уезжая в Альби, забыл в своей парижской квартире.
1 По-французски "grand duc" означает и "филин", и "великий князь". Прим. пер.
Аресты и допросы подозрительных личностей не прекращались. Весной было арестовано двадцать четыре человека - большей частью из среды интеллигенции, хотя были в их числе и обыкновенные бандиты, - им было предъявлено обвинение в том, что они являются членами "шайки преступников". Среди подсудимых находился некий Феликс Фенеон, чиновник военного министерства, прославившийся в литературном и аристократическом мире тем, что он основал "Ревю индепандант" и выпустил брошюру об импрессионистах.
Таде Натансон, член парижской коллегии адвокатов, взял на себя его защиту. Двенадцатого августа процесс закончился. Фенеон был освобожден. Но из министерства его уволили. Он стал работать у братьев Натансон в "Ревю бланш" секретарем редакции.
Этот странный тридцатилетний человек, на три года старше Лотрека, сразу привлек к себе внимание художника. Феликс Фенеон родился в Турине. Флегматичный, как англичанин, высокий, с костлявым лицом, с гладко выбритыми щеками и редкой курчавой бородкой, он одевался довольно эксцентрично: смешная шляпа с опущенными полями, пелерина в крупную клетку, красные перчатки. Говорил он медленно, степенно и удивительно вычурно: "Как вы расцениваете ваше здоровье? Удовлетворительно? Ликеры в светозарном месте, заполненном беседующими людьми, могут, я полагаю, доставить вам удовольствие. Если наше общество не обременит вас, я беру на себя смелость предложить вам его".
В разговоре он употреблял неологизмы. Любил, как и поэты-символисты, заниматься словотворчеством, создавая такие "шедевры", как "остроугольные графиды" или еще "смарагдиновые мантии".
Во время процесса его ответы председателю суда произвели сенсацию. С совершенно невозмутимым лицом, без единого жеста он давал показания подчеркнуто вежливо, словно извиняясь за оскорбление, которое он мог нанести суду, излагая простую и банальную правду.
Фенеон был очень скромен, никогда не выпячивался. "Мне больше по душе незаметная работа", - говорил он. Стараясь остаться в тени, он предпочитал помогать, поддерживать других, чем писать или выступать сам. Немногие свои статьи в "Ревю бланш" он подписывал инициалами Ф. Ф. Фенеон занимался различными вопросами литературы, театра, а также живописи, в которой он разбирался поразительно тонко. Он нравился Лотреку не только своим своеобразием, но и глубоким пониманием его живописи.
В январе 1895 года театр "Эвр" поставил "Глиняную коляску" Виктора Баррюкана. Лотрек, вместе с Вальта, сделал декорации 1, а также композицию программы этого спектакля, где изобразил Фенеона в виде Будды (он любил сравнивать критика с Буддой), сидящим верхом на слоне. Это была далеко не лучшая из его литографий. Возможно, поэтому Фенеон и посоветовал Лотреку поменьше заниматься литографией и побольше - живописью.
Но если Фенеон считал, что Лотрек способен внимать чьим бы то ни было советам, то он ошибался.
К концу 1894 года Лотрек подружился еще с одним литератором из "Ревю бланш". Как-то ноябрьским днем он пошел к Жюлю Ренару, автору "Рыжика". Эти два человека не могли не понять друг друга: они были ровесниками и оба тщательно скрывали чувство ущемленности. Испытующий взгляд Ренара словно буравил собеседника, "обнажал его душу" 2. Это был взгляд человека легкоранимого, постоянно находящегося настороже. Ренар не щадил себя, наоборот, он без конца смаковал малейшие удары по самолюбию, чтобы еще больше растравить свои раны. Человек трезвого, острого ума, он в своем "Дневнике" лаконично, не позволяя себе ни одного лишнего слова, записывал свои раздумья и переживания.
1 "В программе было сказано, что декорации Тулуз-Лотрека, - писал Жан Лоррен, - и я ушел".
2 Жан-Жак Бернар.
"Крошечный кузнечик в очках, - писал он о Лотреке после их первого свидания. - Он такой маленький, что сначала больно на него смотреть. Но в нем столько живости, он так мило ворчит между двумя фразами и оттопыривает губы, похожие на валики обитой двери..."
Очень скоро Лотрек очаровал Ренара, как до этого - Иветту Гильбер, Фенеона и многих других. "Чем чаще его видишь, - некоторое время спустя отмечал Ренар, - тем выше он кажется, и в конце концов ты обретаешь уверенность, что его рост лишь чуть ниже среднего".
Честно говоря, чувство ущемленности, которое, казалось бы, связывало Лотрека с Ренаром, было порождено разными причинами. Ренар страдал главным образом потому, что не пользовался особым успехом у читателей и у него недостаточно большие тиражи. Но разве можно сравнить эти мелкие писательские неприятности с трагедией Лотрека! Но что-то объединяло писателя и художника - это, очевидно, их общая любовь к животным. Ренар в это время работал над книгой "Естественные истории", в которой он использовал свои личные наблюдения. Лотреку пришло в голову иллюстрировать эту книгу, и он поделился своими планами с Ренаром.
Так же как его друг Морен, Лотрек часто бывал в зоологическом саду. Он мог часами смотреть на пеликанов, обезьян - "таких забавных и похотливых", попугаев и пингвинов. "У них моя походка, - сказал он о пингвинах. Очаровательно! А? Что?"
С "Естественными историями" дело пока не двигалось.
Лотрек все больше вращался в писательском мире. Под вечер он в сопровождении Тапье шел в какое-нибудь кафе неподалеку от Оперы или площади Мадлен - в "Космополитен" на улице Скриба, в "Вебер" или "Айриш энд америкен бар" на улице Руаяль.
В те годы в "Вебере", в час аперитива, встречались многие писатели, журналисты, художники, музыканты, ученые. Лотрек развлекался, глядя, как за квадратными, под красное дерево, столиками тесно сидели посетители и среди них - какая-нибудь знаменитость. А между столиков сновал ловкий и предупредительный метрдотель Шарль.
Полер, актриса, улыбка которой напоминала гримасу, "словно она выпила сок незрелого лимона" 1, встречалась в этом кафе с усатым поэтом Мореасом, носившим монокль, там, покуривая тоненькие восточные сигареты, сидел Дебюсси, раскатисто смеялся, заглушая гул голосов, Форен. Приходили туда Адриен Эбрар, Вилли, Жорж Фейдо и многие другие писатели, а также Жан де Тинан и Каран д'Аш, Поль Суде и Леон Доде.
1 Колетт.
Лотрек садился за столик с друзьями - Жуаяном, Ибельсом, Максимом Детома, Полем Леклерком, тоже сотрудничавшим в "Ревю бланш". Лотрек выпивал рюмку портвейна, рисовал, съедал фондю с швейцарским сыром, играл в покер-дис 1 на вино (это исключение делалось только для него, ибо в "Вебере" были запрещены все азартные игры и не разрешалось курить трубку) и время от времени, подняв палец, категорическим тоном что-то изрекал. "Вы очень остроумны, мсье де Тулуз-Лотрек", - заметил ему однажды какой-то субъект. "Мсье, - ответил Лотрек, блеснув глазами, - уже много столетий в моем роду никто ничего не делал. Если бы я не был остроумен, я был бы последним дураком".
Но в "Вебере" было слишком много снобов, которые ходили туда, чтобы показать себя, полюбоваться на знаменитостей ("а потом и написать об этом", - саркастически заметил как-то Лотрек). Ему больше пришелся по душе "Айриш энд америкен бар", открывшийся по соседству. Лотрек сделал его своей вотчиной, стал там законодателем. Если туда случайно забредал какой-нибудь посетитель, чья физиономия не нравилась Лотреку, он в гневе требовал от Ашиля, хозяина бара, чтобы нежелательного посетителя "специально плохо обслужили и навсегда отбили у него охоту появляться здесь" 2.
1 Покер-дис - азартная игра в кости. - Прим. пер.
2 Поль Леклерк.
Все в этом баре нравилось Лотреку: уютный узкий зал, ряд столиков вдоль одной стены, блестящая, отделанная полированным красным деревом стойка у другой. "Великолепно! А?.. Прекрасно, чем не Рембрандт!" За стойкой метис Ральф - отец его был китайцем, а мать индианка - готовил "найт-кепс", "рейнбоу-кепс" и разные другие коктейли. В этот бар ходили главным образом англичане, увлекавшиеся бегами, тренеры, конюхи, жокеи, тоже большей частью англичане, а также кучера из знатных домов (среди них был и тучный Том господина Ротшильда), которые приходили сюда, пока их хозяева ужинали в одном из роскошных ресторанов квартала.
Толстяк Ашиль был швейцарцем, как и Сали, и так же, как Сали, он любил выражаться в выспреннем стиле. Подавая Лотреку какой-нибудь коктейль, он величал его "мсье виконт-маркиз".
Лотрек с наслаждением вдыхал запах лошадей, который завсегдатаи бара приносили с собой с ипподромов, запах, который напоминал Англию и вызывал у него тоску по этой стране. Английский язык звучал здесь не реже, чем французский. "Чопорные пьяницы" пили разноцветные напитки. Можно было подумать, что находишься в Эпсоме или в Ньюмаркете. Лотрек заказывал джин-виски, пунши, коктейли и щедро угощал всех. Как только появлялись Фути и Шоколад, клоуны из "Нового цирка", он усаживал их за свой столик.
Фути и Шоколад, по-видимому не очень-то утомленные пантомимой, в которой они участвовали в цирке, нередко принимались танцевать и петь под "звуки банджо и мандолины - на них играли одна англичанка и ее сын, отец которого был мулатом из Техаса" 1. Шоколад был негром из Бильбао. В цирке он выступал в красном балахоне, разыгрывал недотепу, получал звонкие оплеухи и вызывал бурю восторга у зрителей своей репликой: "Шоколад - это я". Но в баре Ашиля, забыв о своем амплуа увальня, он становился изящным и ловким. В большой кепке в крупную клетку, он задирал ноги вверх, прыгал, вертелся волчком, напевая: "Будь мила, дорогая незнакомка..." Лотрек сделал много набросков с обоих клоунов, нарисовал их для "Рира", изобразил их на литографиях.
В начале 1895 года Лотрек привел в "Айриш энд америкен бар" двух новых посетительниц - английскую танцовщицу Мэй Милтон, близкую подругу Джейн Авриль, и ирландскую певицу Мэй Белфорт.
Однажды Лотрек забрел в кафешантан "Декадан", на улице Фонтен, и увидел на сцене Мэй Белфорт. Одетая по моде, которую ввела Кэт Гринуэй 2, в длинное одноцветное платье с короткими рукавами, обшитыми пышными кружевными оборками, с чепчиком, завязанным под подбородком, она изображала маленькую девочку. Держа на руках котенка, она слащавым детским голоском, сюсюкая, пела:
У меня есть маленький котенок,
И я так люблю его, так люблю...
"Я взял ее под свою защиту", - рассказывал Лотрек.
У этой болезненной девушки с неестественно розовыми веками были странные вкусы. Ее целомудренное личико и ангельский вид были обманчивы. Ее тянуло ко всему грязному, омерзительному. Она любила жаб, крабов, змей, скорпионов.
Ее сомнительное очарование привлекало Лотрека. Художник был удивительно предупредителен с этим порочным псевдоребенком, с этой "орхидеей", как он ее окрестил (Жуаян называл ее лягушкой). Однажды в своей мастерской Лотрек попытался ее поцеловать. Мэй Белфорт в ужасе убежала - от художника пахло чесноком.
Она не стала его любовницей, но согласилась позировать ему. Лотрек написал пять ее портретов, сделал несколько литографий и к началу выступлений певицы в "Пти казино" выполнил для нее афишу - великолепное произведение в красных тонах, которое "образовало светлое и торжествующее пятно на стенах Парижа" 3.
1 Жуаян.
2 Английская художница (1846-1901), иллюстратор многих книг.
3 Жуаян.
С этой же афишей как бы перекликается другая, сделанная Лотреком для Мэй Милтон, в синем цвете - синее пятно.
Еще одна женщина послужила Лотреку моделью для третьей афиши, заказанной "Ревю бланш". На ней художник изобразил "сверкающую и загадочную" Мизию в меховом болеро, с муфтой, вуалеткой и в большой шляпе, украшенной черными перьями.
Мизия Натансон была удивительно хороша, но художник исказил черты ее лица. "Лотрек, почему вы всех женщин изображаете уродливыми?" - спросила Мизия. "Потому что они на самом деле уродливы", - ответил Лотрек.
В последнее время Лотрек часто бывал необычайно резок. Чрезмерное потребление спиртного, нервное истощение, вызванное ночными бдениями, тем, что он недосыпал, не щадил себя, никогда не отдыхал, - все это обострило его чувствительность, усугубило некоторые его дурные наклонности и недостатки, его своенравие, раздражительность. Казалось бы, все хорошо, он доволен, он смеется, и вдруг - словно его подменили: мрачный, он из-за любого пустяка приходил в ярость, задевал то одного, то другого, набрасывался на кого-нибудь с бранью. Здороваясь, жал руку с такой силой, что кости трещали, говорил колкости, на которые друзья не обращали внимания, а у других, как, например, у актрисы Режан, о которой он сказал (у нее дурно пахло изо рта), что "эта женщина - Сен-Готардский туннель", навсегда вызывал чувство глубокой обиды. А потом наступал перелом, Лотрек приходил в хорошее настроение, снова проявлял заботу о своих друзьях, о Форене например: "Бедняга, он без гроша... Надо послать ему денег... только чтобы он не знал... а то будет смеяться надо мной".
Даже в манере говорить - его голос с каждым днем становился все отрывистей - чувствовалось нервное напряжение. Его речь звучала все более невразумительно, он употреблял выражения, которые понимали только его близкие друзья, что же касается остальных, "тех, кто брюзжит, всяких там мосек" (Лотрек подражал яростному лаю собачонки), то они недостойны "витютня с оливками" 1 и "нечего пичкать свиней апельсинами".