Страница:
1 Жуаян.
Жуаян, решив доставить Лотреку удовольствие, задумал добиться для него ордена Почетного легиона. Он познакомил его с одним министром, поклонником его таланта, но художник сразу же заявил его превосходительству: "А вы представляете себе, господин министр, каково я буду выглядеть с орденской ленточкой, когда приду писать в бордель?" Лотрек действительно снова стал ходить на улицу Мулен.
Чем бы заинтересовать Лотрека, как заставить его вести себя более благоразумно, что может вернуть ему вкус к жизни? Чего только не пробовал Жуаян - и все почти безуспешно. Он достал для него заказы на портреты светских дам, но Лотрека это не увлекало, как, впрочем, и его модели, которые после двух-трех сеансов приходили в ужас от безобразного карлика, который "безжалостно разбирает их по косточкам", и отказывались позировать. Жуаян повел Лотрека на демонстрацию мод у ведущих модельеров, но и манекенщицы не привлекли художника: их нелепые позы и неестественная красота ему претили.
И все же временами Лотрек работал. В январе, видимо по просьбе Натансонов, он сделал афишу для драмы Жана Ришпена "Цыганка", поставленной женой Альфреда Натансона, Мартой Мелло, в театре "Антуан". Премьера состоялась 22 января. Лотрека мало интересовала сама пьеса. Вечер, когда шла генеральная репетиция, он провел в баре театра, занимаясь вместе с официантом уничтожением винных запасов, но, несмотря на то что не видел ни одной сцены "Цыганки", заявил, что пьеса имела "огромный успех", "бешеный успех". "Какой успех? Полный провал! Ее даже освистали", - возражали ему. "Возможно, - соглашался Лотрек, - но свистели мерзавцы".
Лотрек написал также несколько портретов, и в частности портрет, примечательный искрящимися красками, на котором изобразил любовницу одного из своих друзей, модистку Маргуен, хорошенькую блондинку с "тонкой мордочкой шустрой белочки", довольно инфантильную, в обществе которой он тоже не прочь был поребячиться. Из кратковременной поездки в Вильнёв он привез портрет Коолюса. Однажды он вошел в комнату Коолюса, смахнул рукой со стола листки рукописи, над которой работал писатель, и сказал: "Хватит! Ты мне нужен". Подведя Коолюса к мольберту, он произнес: "Садись, я напишу твой портрет в манере Эль Греко!" Это было сказано в шутку, ибо ничто в этом портрете не напоминает Эль Греко.
Почти все эти произведения дались ему с большим трудом. Куда девалась его былая легкость, воздушность? Весной Жуаян снова повез его в устье Соммы, и здесь Лотреку захотелось написать своего друга на большой доске (ее высота один метр пятнадцать сантиметров), в желтом охотничьем плаще, выслеживающего дичь. Он работал упорно, очень старался. Недовольный собой, чуть ли не каждый день соскребал все, что написал накануне, измучил себя, измучил Жуаяна, заставляя его позировать без конца 1, но так и не смог ничего, сделать.
1 "Не меньше семидесяти пяти раз", - пишет Жуаян, вспоминая об этом, как о пытке.
В то же самое время Лотрек иллюстрировал два романса Дио: "Твои глаза" и "В саду моего сердца"... На последнем рисунке он изобразил мужчину в умоляющей позе у ног жестокосердной женщины. Сам романс довольно "слюнявый", если употребить излюбленное выражение Лотрека, и рисунок тоже ему под стать. Но не был ли сюжет этого рисунка, как и деревянная лошадка, на которой врач рекомендовал ему упражняться, символом его жизни?
В середине апреля открылась Всемирная выставка 1900 года. Лотрек - он был членом жюри секции плаката - осмотрел выставку в кресле-каталке. В павильоне Африки его встретили очень радушно, но негры, яванские танцы, конголезские слоны, все то, что раньше вызвало бы его восторженные возгласы: "Чудесно, а? Что? Великолепно!" - сейчас в общем не произвело на него впечатления. Даже японский павильон, в который он так стремился, оставил его равнодушным...
Сократив свое пребывание в Париже, Лотрек уже в мае отправился в Ле Кротуа. Перед отъездом он подарил приятелю из "Вебера" свою палку, так как Вио раскрыл ее секрет 1.
1 Палка была подарена Курнонскому, который позже передал ее в музей Альби, где она сейчас и находится.
* * *
Побережье Ла-Манша, в отличие от прошлого года, не вызвало у Лотрека желание работать. Люсьен Гитри, которого он встретил в Онфлере, предложил ему иллюстрировать программу "Западни", постановку которой собирались возобновить в ноябре в театре "Ренессанс". Лотрек набросал лишь один эскиз.
Все получалось не так, как он хотел. Все! В Гавре "Стар" и подобные ему заведения находились под наблюдением полиции. "Больше нет девушек у стоек!" Вдобавок ко всему у Лотрека не было денег. "Фирма "Анри Лотрек и компания" совершенно прогорает!" - писал он Жуаяну. Управляющий Лотреков, ссылаясь на наводнения, которые нанесли большой урон виноградникам, на то, что трудно сбывать вина, решил уменьшить сумму, которая ежемесячно выдавалась художнику. С этим Лотрек не желал смириться. Он метал громы и молнии. "Его раздражение, бесспорно, объяснялось болезненным состоянием", отмечает Жуаян, но оно еще было усилено сознанием, что "близкие не понимают его". А в общем-то Лотрек был прав: родные нарушили договор.
Лотрек взбунтовался. Он упорно требовал денег. Это "стало у него навязчивой идеей". Начались пререкания, ссоры... Жуаян вмешался в это щекотливое дело, стараясь смягчить конфликт. Лотрек считал себя несправедливо обиженным и вел себя как вспыльчивый ребенок, который упорно твердит "нет", если его резко обрывают. Он требовал денег вовсе не для того, чтобы их иметь, тратить на себя, а главным образом из непреклонного желания утвердить свое "я", отвоевать "право на свободу", право распоряжаться собой. И вот, "одержимый стремлением доказать, что он еще существует", пренебрегая опекой Вио, Лотрек принялся демонстративно пить, и, возможно, даже больше, чем ему хотелось.
В таком состоянии он 30 июня отплыл из Гавра в Бордо. В Tocca он успокоился. Там он пребывал до конца сентября, а остальную часть осени - в Мальроме.
Стояла великолепная погода. В парке, в тени желтеющих деревьев, Лотрек, сидя на корточках в кругу детей у пруда, перекатывал на листьях водяных лилий отливающие всеми цветами радуги капельки росы. Дети восторгались нежными красками, которые внезапно появлялись и исчезали 1.
Краски, живопись... Tocca снова "подремонтировал" Лотрека. "Кричите во всю глотку!" - приказывал он детям, довольный тем, что заставил "вздрогнуть взрослых" и гувернантку, которая, услышав этот гвалт, "с осуждающим видом хмурила брови" 2. У него снова появилось желание рисовать и писать. В столовой, над камином, он начал на стене портрет Вио. Это была шутливая картина - на фоне сине-зеленого моря на палубе судна стоял Вио в красной форме адмирала, на голове у него был парик, повязанный сзади лентой, а на руках перчатки с крагами.
1 Мэри Тапье де Селейран.
2 Там же.
Продвигалась работа вяло. С каждым днем Лотрек писал все медленнее. Он уехал из Мальроме, так и не закончив картину. Но желание писать не покинуло его.
Во всяком случае, приехав в Бордо - Лотрек решил провести зиму там, а не в Париже, - он сразу же стал подыскивать себе мастерскую, а поселились они с Вио на улице Кодеран, 66. Мастерскую Лотрек снял у торговца картинами Имберти, на широкой, зеленой улице Порт-Дижо, где находилось интендантство. Собственно говоря, это была не мастерская, а склад - большой зал, свет в который проникал только через слуховое окно.
Почти с прежним рвением Лотрек принялся за работу. Бурная, лихорадочная деятельность. Но какая нервозность! "Я усиленно тружусь", пишет он Жуаяну 6 декабря. Очарованный "Прекрасной Еленой" в "Гран-театр", он говорит: "Я уже вижу, что должен написать" - и тут же добавляет, уточняя: "Елену играет толстая шлюха по имени Косита".
Через несколько дней после этого спектакля он вместе с главным редактором "Птит Жиронд" присутствовал в том же театре на опере Исидора де Лара "Мессалина". "Как это прекрасно! Как прекрасно!" - то и дело громко повторял он. Публика вокруг возмущалась, но его это не смущало. "Она божественна", - воскликнул он, указывая на главную исполнительницу, мадемуазель Ганн, и внезапно, не сказав ни слова своему спутнику, встал, толкая зрителей, пробрался к выходу и ушел. Два дня, запершись в мастерской, воодушевленный этим спектаклем, он работал над эскизами 1.
И хотя теперь Лотрек работал медленно, с трудом, переписывая одно и то же по нескольку раз, он все же за последние дни 1900 и первые недели 1901 года сделал не меньше шести картин, посвященных "Мессалине". Живопись теперь давалась ему нелегко, но он упорствовал и создал несколько портретов - старого скрипача Данкла, который в свои восемьдесят три года еще давал концерты, Фабра из Tocca, некоей мадам Марты. Но теперь он писал тяжело, в линии не было душевного трепета. Результаты большей частью получались посредственные. Видел ли это сам художник? Посылая Жуаяну свои "Мессалины", он писал ему: "I am very satisfied 2. Думаю, что ты будешь еще более доволен, чем я".
Здоровье Лотрека тоже было не блестяще. Он почти перестал есть, слабел, худел. Но, несмотря на это, продолжал пить и ходить в публичные дома. "Вышли мне немедленно... деньжат, они необходимы нам, чтобы мы могли передвигаться", - писал он Жуаяну. Денежный вопрос так и не был разрешен, и Жуаян не знал, как распутать "дело, в котором все заинтересованные лица оказались крайне несговорчивы и не понимают друг друга". Эти дрязги раздражали Лотрека. Мысль, что у него могут кончиться деньги, была для него невыносима, и он кипел, злился, ожесточался. Раньше он мало интересовался ценой своих произведений, теперь этот вопрос занимает его. "Я прочитал в "Нью-Йорк геральд", что на продаже, организованной Манчини, есть мои картины. Will you be kind enough to look about the price and write me about" 3. He исключена возможность, что и трудился он с таким остервенением в надежде побольше заработать. Он принял участие в выставке современного искусства у Имберти, но ничего там не продал, хотя, как он сообщал, пресса отнеслась "к моей мазне очень мило". Ему казалось, что его травят со всех сторон, и он, как попавший в капкан зверь, напрягал все силы, чтобы спастись. Он ослаб, но рьяно продолжал развлекаться, работать, словно хотел доказать всем - и самому себе тоже! - что он не конченый человек, как думают некоторые. Жизнь прекрасна! Он еще пробовал смеяться, зло шутить.
1 Альбер Реш.
2 "Я вполне удовлетворен" (англ.). Некоторые критики по-своему истолковали его слова, считая, что изменение манеры художника - не что иное, как еще одна грань таланта. К сожалению, с этим мнением нельзя согласиться. Последний период жизни Лотрека, бесспорно, период упадка, и, как жестоко, но правильно сказал Дуглас Купер, большинство произведений Лотрека, написанных в это время, можно рассматривать лишь как "тяжелое и трагическое завершение исключительного творческого расцвета предыдущих лет. Восторгаться всем, что сделал художник, которого любишь, естественно, но часто - рискованно!"
3 Будь так любезен, узнай цены на них и напиши мне (англ.).
Эта кипучая лихорадочная деятельность длилась недолго. В конце марта болезнь напомнила о себе. Лотрек свалился: у него отнялись ноги.
Приступ был короткий и в общем не тяжелый. Довольно скоро Лотрек более или менее оправился. Его лечили электричеством, давали внутрь рвотный орех. "Итак, с Венерой и Бахусом покончено, - сообщал он Жуаяну 2 апреля. - Я пишу и даже занялся скульптурой. А когда мне скучно, сочиняю стихи" 1.
1 Ни скульптуры, ни стихи Лотрека не известны.
К нему приезжали Гибер (Лотрек нарисовал его ухаживающим за местной жительницей на набережной порта), потом Детома и его старый преподаватель Пренсто. Теперь Лотрек стремился как можно скорее вернуться в Париж.
Болезнь уже дважды укладывала художника в постель. Второй приступ, хоть и незначительный, предупредил его об опасности. Третий будет беспощаден, это Лотрек знал, и ему хотелось увидеть перед смертью Париж.
* * *
Пятнадцатого апреля Лотрек вернулся на авеню Фрошо.
Его вид поразил друзей. Как же он сдал за эти несколько месяцев! "На кого он похож!" - огорченно восклицали знакомые. От Лотрека осталась одна тень. Он еле ковылял, с трудом переставляя ноги. Одежда висела на нем, как на вешалке.
И все же временами в нем просыпалось прежнее озорство, он снова бывал весел. 25 апреля он с радостью узнал, что некоторые из его картин, поставленные на продажу с аукциона в Друо, были куплены за большие деньги. Так, например, полотно "Туалет" пошло за четыре тысячи франков 1. Лотрек опять начал работать. Он взялся за новые картины: написал несколько сцен в Булонском лесу, портрет поэта Андре Ривуара и архитектора Луи-Октава Ракена, на которого Тристан Бернар сочинил эпиграмму:
Октав Ракен, ах, непригож,
Он робок, гнет его забота,
Он с Карлом Пятым был бы схож,
Когда б не череп идиота.
1 Остальные три картины были проданы так: "В меблированных комнатах" за 3000 франков, "Уличная девка" за 2100, "Шикарные люди" за 1860 франков.
Тапье де Селейран защитил в 1899 году докторскую диссертацию на тему: "Об одном случае грыжи влагалища", которую посвятил памяти Пеана (за год до этого хирург скоропостижно скончался). Лотрек написал на холсте сцену защиты диссертации: его кузен сидит напротив их общего друга профессора Ворза, члена аттестационной комиссии.
Это полотно отличается темным колоритом и выполнено пастозными мазками, чуть ли не в академическом стиле, который оценил бы Кормон: Лотрек-художник умер.
Гений покинул Лотрека, и теперь ему самому оставалось только одно тоже умереть. Никогда не испытает он больше той радости, которую сам себе доставлял. Ничего не осталось от того, что служило ему утешением и защитой в его трудной судьбе, что давало ему, калеке, право жить среди нормальных людей.
Лотрек разобрал залежи в своей мастерской и извлек оттуда все полотна, картоны, картины на дереве, все, что накопилось у него за многие годы работы. Он приехал перед смертью в Париж, вероятно, еще и для того, чтобы бросить последний взгляд на свои произведения, сделать последний мазок.
За то время, что он пробыл в Париже, он закончил многие эскизы (некоторые из них были начаты несколько лет назад), критически пересмотрел все картины, поставил свою монограмму и подпись только на хороших, с его точки зрения, работах.
Пятнадцатого июля, уезжая из Парижа, Лотрек закрыл за собой дверь в мастерскую, где перед отъездом он навел такой порядок, что от нее уже веяло музейным холодом 1.
1 Действительно, богатейший фонд музея в Альби состоит из произведений мастерской, а также из переданных в дар и приобретенных музеем картин. Жуаян установил, что за 1899 г. Лотрек написал пятнадцать картин, за 1900 двадцать одну, а за 1901 - десять.
На Орлеанском вокзале Лотрека с Вио провожали Тапье де Селей-ран, Жуаян, еще кое-кто из друзей. Все прекрасно понимали, что дни художника сочтены. В последнее время, зная, что его здоровье беспокоит близких, Лотрек отшучивался, стараясь успокоить их, и даже строил планы на будущее, когда он вернется к ним. Но здесь, на вокзале, он уже не играл. Прощаясь с Рене Вер, он сказал ей: "Теперь мы можем поцеловаться, ведь вы меня больше не увидите".
Желая смягчить эти горькие слова, он с грустной улыбкой поднял указательный палец, как обычно делал в минуту озорства, и добавил: "Когда я умру, у меня будет нос Сирано!"
III
МУХИ
Каждый человек рождается королем, но большинство людей умирает в изгнании.
Оскар Уайльд
Песок раскален, сосновый запах одуряющ. На этот раз морской воздух Tocca не смог поставить Лотрека на ноги. Стояло душное грозовое лето, страшная усталость сковывала все тело калеки. Силы слабели с каждым днем, он таял на глазах. Ноги и руки превратились в палки. Болела грудь. Врачи определили чахотку.
В середине августа, ночью, его сразил удар.
* * *
Вио послал телеграмму графине Адели, которая немедленно приехала и, выполняя желание сына, увезла его в замок Мальроме. Они прибыли туда 20 августа.
В Мальроме Лотрек вышел из состояния полной апатии. Он, казалось, начал оживать. Заставив себя проглотить несколько ложек супа, он спросил: "Я поел, да?" - и снова повторил: "Я поел, да?"
Он пытался смеяться. Он еще пытался смеяться, но смех был тихий и словно застревал в горле. А глаза - глаза при этом были печальные.
В столовой замка, над камином, красовался начатый портрет Вио в форме адмирала. Лотрек смотрел на него. Неужели он так и не закончит его? Художник с трудом вскарабкался на стремянку и принялся накладывать мазки. Но он был слишком слаб. Тело его покрылось потом, ноги дрожали, подкашивались, и чуть ли не после каждого мазка он вынужден был спускаться с лестницы, чтобы передохнуть.
Вскоре ему пришлось отказаться от своей затеи. Пальцы не в состоянии были больше держать кисть.
Постепенно паралич сковал все тело. Лотрек уже не мог ходить, не мог сам есть. Его вывозили в парк в кресле-каталке. К обеду он возвращался в столовую. Портрет "провожатого" находился прямо перед ним. Он так его и не закончит. Его руки висели плетью, они перестали быть руками художника.
Мать хотела, чтобы к нему пришел священник. Что ж, пусть приходит. Теперь уже все равно. Его жизнь, злая жизнь, которую ему дали, кончена. Отныне он никогда больше не будет возмущать. Так затравленный зверь прячется в свое логово. Он как безумный носился по жизни, пропитанный ароматом свободы и опасности, но теперь он изнемог и должен сдаться. Он вернулся в лоно своей семьи.
Перед его невидящим взглядом встают обвитая плющом большая башня замка Боск, черепичные крыши, холмистые луга, на которых, позванивая колокольчиками, пасутся коричневые коровы, чуть дальше - стена сосен, а за ней высокий лес, где скакал Черный Принц. Лошади, охотничьи собаки, ловчие - всего этого он был лишен. Роскошная, легкая жизнь, а? Что?
"Итак, мсье Лотрек, продолжайте лечиться и мужайтесь, - сказал, прощаясь, священник. - До скорой встречи!" "Да, да, - ответил Лотрек. - Тем более что в следующий раз вы уже придете со своими свечками и колокольчиками".
Это была его последняя улыбка, последняя шутка.
Среди красных листьев наливаются соком гроздья винограда. Лотрек уже не выходит из комнаты.
Он почти совсем оглох. Он больше не смеется, совсем не смеется. Очень мало говорит. Ничто его не интересует. У него больше нет желаний, никаких желаний.
Он кажется таким крошечным в огромной постели. Он лежит под простыней - жарко! - уставив взгляд в потолок.
Тридцать семь лет! Ему скоро исполнится тридцать семь лет. В этом возрасте умер его друг Винсент, в этом же возрасте умерли Рафаэль и Ватто. Ла Гулю танцует с Валентином Бескостным. У Рыжей Розы собачья голова. Брюан поливает грязью своих посетителей. Вихрем проносятся женщины - недоступные и бесстыдные, мучительницы и утешительницы: Мизия, пассажирка из 54-й, венка Эльза, Роланда с улицы Мулен, Мирей с улицы Амбуаз, Валадон, Мари Шарле... "С наступлением темноты жду - не придет ли к моей постели Жанна д'Арманьяк. Иногда она приходит, хочет отвлечь меня от грустных мыслей, развеселить. Я слушаю ее голос, но не решаюсь смотреть на нее. Она такая статная и красивая. А я не статен и не красив..." Боск. Лошади. Потерянная жизнь. Искалеченная жизнь. За все надо расплачиваться. За талант - тоже.
Лотрек бредит с широко раскрытыми глазами. Стоит удушающая сентябрьская жара. Воздух в Мальроме липкий, как сироп. Ставни обоих окон прикрыты, чтобы в комнату не проникало солнце, чтобы там было хоть чуть свежее. Мухи жужжат, не дают больному покоя. Время от времени он пытается приподняться и отогнать их, но у него даже для этого уже не хватает сил. Простыня давит, словно она свинцовая. Он задыхается. "Мама... - зовет он. Мама, я хочу пить..."
* * *
Воскресенье восьмого сентября выдалось особенно тягостное. Воздух был наэлектризован. Ждали грозу. Мухи мучали умирающего.
Графиня Адель, стоя на коленях у постели сына, молилась рядом с перебиравшей четки монахиней.
Лотрека поддерживали портвейном и грогом. Бред прекратился. Священник причастил его. Из Парижа вечерним поездом приехал граф Альфонс. Когда он вошел в комнату, Лотрек взглянул на него, а потом сказал: "Я знал, папа, что вы не пропустите момента, когда крикнут "ату!"".
Около больного еще находятся Тапье, Луи Паскаль и его мать. Все молчат. Бесшумно ходит по комнате старая Аделина. Лотрек дышит все тяжелее. Время от времени графиня Адель встает и кладет руку на покрытый испариной лоб сына. Лотрек с усилием тянется к ней: "Мама... Вы! Одна вы!" И тяжело выдохнул: "Чертовски трудно умирать!"
В воздухе пахнет грозой. Душно. Вокруг больного вьются назойливые мухи.
Граф Альфонс из желания быть полезным предложил снять сыну бороду так, говорят, принято у арабов. Получив отказ, он тоже становится на колени у постели. Вытянув из своего ботинка резинку, он старательно метит в сидящих на простыне мух.
Тапье стоит, наклонившись в полумраке комнаты к своему кузену. Он видит, чем занят граф Альфонс. Лотрек переводит глаза на Тапье и шепчет: "Старый дурак!"
Это его последние слова.
В комнате стало совсем темно.
Вдали глухо гремит гром.
Графиня Адель и монашка продолжают молиться. Агония тянется бесконечно.
В два часа пятнадцать минут ночи сердце Лотрека остановилось.
Немного позже, когда все близкие скорбно сидели у тела Лотрека, над Мальроме наконец разразилась гроза. Хлынул ливень. Молнии змейками бежали по небу. И вдруг в ночи, напоминая раскаты грома, раздались выстрелы - в одной из башен замка граф Альфонс охотился на сов.
Дождь не утихал, заливая виноградники, то и дело озарявшиеся мертвенным светом молнии. Графиня Адель молилась. Наверху, в башне, граф Альфонс продолжал стрелять.
По углам постели калеки потрескивали четыре свечи.
DIEX LO VOLT
ПОСМЕРТНАЯ СУДЬБА
Лотрека похоронили на кладбище Сент-Андре-дю-Буа, около Мальроме. (Позже графиня Адель из опасения, что это кладбище будет ликвидировано, перенесла прах сына в соседнее местечко, в Верделе.)
Во время похорон граф Альфонс опять отличился. Вместо того чтобы идти за гробом, он уселся на похоронные дроги рядом с кучером, чтобы проследить, правильно ли тот держит вожжи, "чтобы Анри отправился в последнюю свою обитель так, как подобает джентльмену" 1. По мнению графа, лошадь двигалась по грязной дороге слишком медленно. Он принялся подгонять ее кнутом, да так, что шедшие за гробом люди были вынуждены бежать 2.
1 Мэри Тапье де Селейран
2 Альбер Реш.
К смерти Лотрека отнеслись по-разному. Его враги, воспользовавшись случаем, снова напали на него. Жюль Рок написал в "Курье Франсе": "К счастью для человечества, в мире мало художников, похожих на Лотрека. Нелепо отрицать его талант, но это был дурной талант, который оказывал вредное и прискорбное влияние". В "Эко де Пари" снова, как и в 1899 году, выступил Лепелетье: "Имя Лотрека, бесспорно, займет свое место среди художников нашего времени, но это своеобразный, неприятный талант калеки, который все вокруг себя видел в уродливом свете и преувеличивал грязные стороны жизни, привлекая внимание к порокам и извращениям..."
Впрочем, все эти высказывания во многом соответствовали мнению графа Альфонса. Жуаян, задавшись целью защитить произведения своего друга, целиком посвятил себя этому делу. Он неоднократно получал письма от графа Альфонса, в которых тот совершенно недвусмысленно высказывал свое отношение к творчеству сына:
"Из-за того, что мой сын умер, я отнюдь не намерен изменить свое мнение о нем и превозносить до небес то, что при жизни его я не понимал и считал смелыми и дерзкими, но все же ученическими этюдами" (22 октября 1901 г.).
"Я считаю, что они (его произведения. - А. П.) большей частью небрежны... Только потому, что художника уже нет в живых - пусть даже это мой сын, - я не могу восторгаться его топорной работой, которая свидетельствует лишь о его горячем темпераменте" (4 февраля 1902 г.).
Больше того, когда после выставки произведений Лотрека в Тулузе в 1907 году был создан комитет по установлению памятника художнику, граф Альфонс написал председателю этого комитета Арсену Александру, что "его сын не обладал талантом" и что он, граф Альфонс, будет "изо всех сил бороться против осуществления этого проекта" 1. Узнав в 1912 году, что Гюстав Кокио пишет труд о Лотреке, граф Альфонс грозился вызвать его на дуэль и "покарать". "С большим трудом, - пишет Кокио, - удалось помешать ему примчаться ко мне в Париж на перекладных".
1 Рассказал Л. Шарль-Белле.
Граф Альфонс умер в декабре 1912 года в Альби. "Вы больше верили в его талант, чем я, и вы оказались правы", - написал он Жуаяну.
Жуаян, которому графиня Адель предоставила полную свободу действий, стремился найти для работ Лотрека достойное их помещение. Благодаря отделению церкви от государства дворец Берби, замок епископов Альби, перешел в собственность департамента Тарн, который в 1907 году отдал его городу Альби с условием, что в этом здании будет основан музей.
Жуаян стал хлопотать о том, чтобы часть этого музея, созданного в городе, где родился Лотрек, была посвящена ему. В июле 1922 года, как раз к тому моменту, когда закончилось переоборудование дворца Берби, хлопоты Жуаяна увенчались успехом. 30 июля министр народного просвещения и искусства открыл во дворце Берби галерею Анри де Тулуз-Лотрека. На следующий день был составлен нотариальный акт, по которому город Альби вступил во владение произведениями Лотрека, переданными ему в дар графиней Аделью. Год спустя музей был признан юридически.
Жуаян, решив доставить Лотреку удовольствие, задумал добиться для него ордена Почетного легиона. Он познакомил его с одним министром, поклонником его таланта, но художник сразу же заявил его превосходительству: "А вы представляете себе, господин министр, каково я буду выглядеть с орденской ленточкой, когда приду писать в бордель?" Лотрек действительно снова стал ходить на улицу Мулен.
Чем бы заинтересовать Лотрека, как заставить его вести себя более благоразумно, что может вернуть ему вкус к жизни? Чего только не пробовал Жуаян - и все почти безуспешно. Он достал для него заказы на портреты светских дам, но Лотрека это не увлекало, как, впрочем, и его модели, которые после двух-трех сеансов приходили в ужас от безобразного карлика, который "безжалостно разбирает их по косточкам", и отказывались позировать. Жуаян повел Лотрека на демонстрацию мод у ведущих модельеров, но и манекенщицы не привлекли художника: их нелепые позы и неестественная красота ему претили.
И все же временами Лотрек работал. В январе, видимо по просьбе Натансонов, он сделал афишу для драмы Жана Ришпена "Цыганка", поставленной женой Альфреда Натансона, Мартой Мелло, в театре "Антуан". Премьера состоялась 22 января. Лотрека мало интересовала сама пьеса. Вечер, когда шла генеральная репетиция, он провел в баре театра, занимаясь вместе с официантом уничтожением винных запасов, но, несмотря на то что не видел ни одной сцены "Цыганки", заявил, что пьеса имела "огромный успех", "бешеный успех". "Какой успех? Полный провал! Ее даже освистали", - возражали ему. "Возможно, - соглашался Лотрек, - но свистели мерзавцы".
Лотрек написал также несколько портретов, и в частности портрет, примечательный искрящимися красками, на котором изобразил любовницу одного из своих друзей, модистку Маргуен, хорошенькую блондинку с "тонкой мордочкой шустрой белочки", довольно инфантильную, в обществе которой он тоже не прочь был поребячиться. Из кратковременной поездки в Вильнёв он привез портрет Коолюса. Однажды он вошел в комнату Коолюса, смахнул рукой со стола листки рукописи, над которой работал писатель, и сказал: "Хватит! Ты мне нужен". Подведя Коолюса к мольберту, он произнес: "Садись, я напишу твой портрет в манере Эль Греко!" Это было сказано в шутку, ибо ничто в этом портрете не напоминает Эль Греко.
Почти все эти произведения дались ему с большим трудом. Куда девалась его былая легкость, воздушность? Весной Жуаян снова повез его в устье Соммы, и здесь Лотреку захотелось написать своего друга на большой доске (ее высота один метр пятнадцать сантиметров), в желтом охотничьем плаще, выслеживающего дичь. Он работал упорно, очень старался. Недовольный собой, чуть ли не каждый день соскребал все, что написал накануне, измучил себя, измучил Жуаяна, заставляя его позировать без конца 1, но так и не смог ничего, сделать.
1 "Не меньше семидесяти пяти раз", - пишет Жуаян, вспоминая об этом, как о пытке.
В то же самое время Лотрек иллюстрировал два романса Дио: "Твои глаза" и "В саду моего сердца"... На последнем рисунке он изобразил мужчину в умоляющей позе у ног жестокосердной женщины. Сам романс довольно "слюнявый", если употребить излюбленное выражение Лотрека, и рисунок тоже ему под стать. Но не был ли сюжет этого рисунка, как и деревянная лошадка, на которой врач рекомендовал ему упражняться, символом его жизни?
В середине апреля открылась Всемирная выставка 1900 года. Лотрек - он был членом жюри секции плаката - осмотрел выставку в кресле-каталке. В павильоне Африки его встретили очень радушно, но негры, яванские танцы, конголезские слоны, все то, что раньше вызвало бы его восторженные возгласы: "Чудесно, а? Что? Великолепно!" - сейчас в общем не произвело на него впечатления. Даже японский павильон, в который он так стремился, оставил его равнодушным...
Сократив свое пребывание в Париже, Лотрек уже в мае отправился в Ле Кротуа. Перед отъездом он подарил приятелю из "Вебера" свою палку, так как Вио раскрыл ее секрет 1.
1 Палка была подарена Курнонскому, который позже передал ее в музей Альби, где она сейчас и находится.
* * *
Побережье Ла-Манша, в отличие от прошлого года, не вызвало у Лотрека желание работать. Люсьен Гитри, которого он встретил в Онфлере, предложил ему иллюстрировать программу "Западни", постановку которой собирались возобновить в ноябре в театре "Ренессанс". Лотрек набросал лишь один эскиз.
Все получалось не так, как он хотел. Все! В Гавре "Стар" и подобные ему заведения находились под наблюдением полиции. "Больше нет девушек у стоек!" Вдобавок ко всему у Лотрека не было денег. "Фирма "Анри Лотрек и компания" совершенно прогорает!" - писал он Жуаяну. Управляющий Лотреков, ссылаясь на наводнения, которые нанесли большой урон виноградникам, на то, что трудно сбывать вина, решил уменьшить сумму, которая ежемесячно выдавалась художнику. С этим Лотрек не желал смириться. Он метал громы и молнии. "Его раздражение, бесспорно, объяснялось болезненным состоянием", отмечает Жуаян, но оно еще было усилено сознанием, что "близкие не понимают его". А в общем-то Лотрек был прав: родные нарушили договор.
Лотрек взбунтовался. Он упорно требовал денег. Это "стало у него навязчивой идеей". Начались пререкания, ссоры... Жуаян вмешался в это щекотливое дело, стараясь смягчить конфликт. Лотрек считал себя несправедливо обиженным и вел себя как вспыльчивый ребенок, который упорно твердит "нет", если его резко обрывают. Он требовал денег вовсе не для того, чтобы их иметь, тратить на себя, а главным образом из непреклонного желания утвердить свое "я", отвоевать "право на свободу", право распоряжаться собой. И вот, "одержимый стремлением доказать, что он еще существует", пренебрегая опекой Вио, Лотрек принялся демонстративно пить, и, возможно, даже больше, чем ему хотелось.
В таком состоянии он 30 июня отплыл из Гавра в Бордо. В Tocca он успокоился. Там он пребывал до конца сентября, а остальную часть осени - в Мальроме.
Стояла великолепная погода. В парке, в тени желтеющих деревьев, Лотрек, сидя на корточках в кругу детей у пруда, перекатывал на листьях водяных лилий отливающие всеми цветами радуги капельки росы. Дети восторгались нежными красками, которые внезапно появлялись и исчезали 1.
Краски, живопись... Tocca снова "подремонтировал" Лотрека. "Кричите во всю глотку!" - приказывал он детям, довольный тем, что заставил "вздрогнуть взрослых" и гувернантку, которая, услышав этот гвалт, "с осуждающим видом хмурила брови" 2. У него снова появилось желание рисовать и писать. В столовой, над камином, он начал на стене портрет Вио. Это была шутливая картина - на фоне сине-зеленого моря на палубе судна стоял Вио в красной форме адмирала, на голове у него был парик, повязанный сзади лентой, а на руках перчатки с крагами.
1 Мэри Тапье де Селейран.
2 Там же.
Продвигалась работа вяло. С каждым днем Лотрек писал все медленнее. Он уехал из Мальроме, так и не закончив картину. Но желание писать не покинуло его.
Во всяком случае, приехав в Бордо - Лотрек решил провести зиму там, а не в Париже, - он сразу же стал подыскивать себе мастерскую, а поселились они с Вио на улице Кодеран, 66. Мастерскую Лотрек снял у торговца картинами Имберти, на широкой, зеленой улице Порт-Дижо, где находилось интендантство. Собственно говоря, это была не мастерская, а склад - большой зал, свет в который проникал только через слуховое окно.
Почти с прежним рвением Лотрек принялся за работу. Бурная, лихорадочная деятельность. Но какая нервозность! "Я усиленно тружусь", пишет он Жуаяну 6 декабря. Очарованный "Прекрасной Еленой" в "Гран-театр", он говорит: "Я уже вижу, что должен написать" - и тут же добавляет, уточняя: "Елену играет толстая шлюха по имени Косита".
Через несколько дней после этого спектакля он вместе с главным редактором "Птит Жиронд" присутствовал в том же театре на опере Исидора де Лара "Мессалина". "Как это прекрасно! Как прекрасно!" - то и дело громко повторял он. Публика вокруг возмущалась, но его это не смущало. "Она божественна", - воскликнул он, указывая на главную исполнительницу, мадемуазель Ганн, и внезапно, не сказав ни слова своему спутнику, встал, толкая зрителей, пробрался к выходу и ушел. Два дня, запершись в мастерской, воодушевленный этим спектаклем, он работал над эскизами 1.
И хотя теперь Лотрек работал медленно, с трудом, переписывая одно и то же по нескольку раз, он все же за последние дни 1900 и первые недели 1901 года сделал не меньше шести картин, посвященных "Мессалине". Живопись теперь давалась ему нелегко, но он упорствовал и создал несколько портретов - старого скрипача Данкла, который в свои восемьдесят три года еще давал концерты, Фабра из Tocca, некоей мадам Марты. Но теперь он писал тяжело, в линии не было душевного трепета. Результаты большей частью получались посредственные. Видел ли это сам художник? Посылая Жуаяну свои "Мессалины", он писал ему: "I am very satisfied 2. Думаю, что ты будешь еще более доволен, чем я".
Здоровье Лотрека тоже было не блестяще. Он почти перестал есть, слабел, худел. Но, несмотря на это, продолжал пить и ходить в публичные дома. "Вышли мне немедленно... деньжат, они необходимы нам, чтобы мы могли передвигаться", - писал он Жуаяну. Денежный вопрос так и не был разрешен, и Жуаян не знал, как распутать "дело, в котором все заинтересованные лица оказались крайне несговорчивы и не понимают друг друга". Эти дрязги раздражали Лотрека. Мысль, что у него могут кончиться деньги, была для него невыносима, и он кипел, злился, ожесточался. Раньше он мало интересовался ценой своих произведений, теперь этот вопрос занимает его. "Я прочитал в "Нью-Йорк геральд", что на продаже, организованной Манчини, есть мои картины. Will you be kind enough to look about the price and write me about" 3. He исключена возможность, что и трудился он с таким остервенением в надежде побольше заработать. Он принял участие в выставке современного искусства у Имберти, но ничего там не продал, хотя, как он сообщал, пресса отнеслась "к моей мазне очень мило". Ему казалось, что его травят со всех сторон, и он, как попавший в капкан зверь, напрягал все силы, чтобы спастись. Он ослаб, но рьяно продолжал развлекаться, работать, словно хотел доказать всем - и самому себе тоже! - что он не конченый человек, как думают некоторые. Жизнь прекрасна! Он еще пробовал смеяться, зло шутить.
1 Альбер Реш.
2 "Я вполне удовлетворен" (англ.). Некоторые критики по-своему истолковали его слова, считая, что изменение манеры художника - не что иное, как еще одна грань таланта. К сожалению, с этим мнением нельзя согласиться. Последний период жизни Лотрека, бесспорно, период упадка, и, как жестоко, но правильно сказал Дуглас Купер, большинство произведений Лотрека, написанных в это время, можно рассматривать лишь как "тяжелое и трагическое завершение исключительного творческого расцвета предыдущих лет. Восторгаться всем, что сделал художник, которого любишь, естественно, но часто - рискованно!"
3 Будь так любезен, узнай цены на них и напиши мне (англ.).
Эта кипучая лихорадочная деятельность длилась недолго. В конце марта болезнь напомнила о себе. Лотрек свалился: у него отнялись ноги.
Приступ был короткий и в общем не тяжелый. Довольно скоро Лотрек более или менее оправился. Его лечили электричеством, давали внутрь рвотный орех. "Итак, с Венерой и Бахусом покончено, - сообщал он Жуаяну 2 апреля. - Я пишу и даже занялся скульптурой. А когда мне скучно, сочиняю стихи" 1.
1 Ни скульптуры, ни стихи Лотрека не известны.
К нему приезжали Гибер (Лотрек нарисовал его ухаживающим за местной жительницей на набережной порта), потом Детома и его старый преподаватель Пренсто. Теперь Лотрек стремился как можно скорее вернуться в Париж.
Болезнь уже дважды укладывала художника в постель. Второй приступ, хоть и незначительный, предупредил его об опасности. Третий будет беспощаден, это Лотрек знал, и ему хотелось увидеть перед смертью Париж.
* * *
Пятнадцатого апреля Лотрек вернулся на авеню Фрошо.
Его вид поразил друзей. Как же он сдал за эти несколько месяцев! "На кого он похож!" - огорченно восклицали знакомые. От Лотрека осталась одна тень. Он еле ковылял, с трудом переставляя ноги. Одежда висела на нем, как на вешалке.
И все же временами в нем просыпалось прежнее озорство, он снова бывал весел. 25 апреля он с радостью узнал, что некоторые из его картин, поставленные на продажу с аукциона в Друо, были куплены за большие деньги. Так, например, полотно "Туалет" пошло за четыре тысячи франков 1. Лотрек опять начал работать. Он взялся за новые картины: написал несколько сцен в Булонском лесу, портрет поэта Андре Ривуара и архитектора Луи-Октава Ракена, на которого Тристан Бернар сочинил эпиграмму:
Октав Ракен, ах, непригож,
Он робок, гнет его забота,
Он с Карлом Пятым был бы схож,
Когда б не череп идиота.
1 Остальные три картины были проданы так: "В меблированных комнатах" за 3000 франков, "Уличная девка" за 2100, "Шикарные люди" за 1860 франков.
Тапье де Селейран защитил в 1899 году докторскую диссертацию на тему: "Об одном случае грыжи влагалища", которую посвятил памяти Пеана (за год до этого хирург скоропостижно скончался). Лотрек написал на холсте сцену защиты диссертации: его кузен сидит напротив их общего друга профессора Ворза, члена аттестационной комиссии.
Это полотно отличается темным колоритом и выполнено пастозными мазками, чуть ли не в академическом стиле, который оценил бы Кормон: Лотрек-художник умер.
Гений покинул Лотрека, и теперь ему самому оставалось только одно тоже умереть. Никогда не испытает он больше той радости, которую сам себе доставлял. Ничего не осталось от того, что служило ему утешением и защитой в его трудной судьбе, что давало ему, калеке, право жить среди нормальных людей.
Лотрек разобрал залежи в своей мастерской и извлек оттуда все полотна, картоны, картины на дереве, все, что накопилось у него за многие годы работы. Он приехал перед смертью в Париж, вероятно, еще и для того, чтобы бросить последний взгляд на свои произведения, сделать последний мазок.
За то время, что он пробыл в Париже, он закончил многие эскизы (некоторые из них были начаты несколько лет назад), критически пересмотрел все картины, поставил свою монограмму и подпись только на хороших, с его точки зрения, работах.
Пятнадцатого июля, уезжая из Парижа, Лотрек закрыл за собой дверь в мастерскую, где перед отъездом он навел такой порядок, что от нее уже веяло музейным холодом 1.
1 Действительно, богатейший фонд музея в Альби состоит из произведений мастерской, а также из переданных в дар и приобретенных музеем картин. Жуаян установил, что за 1899 г. Лотрек написал пятнадцать картин, за 1900 двадцать одну, а за 1901 - десять.
На Орлеанском вокзале Лотрека с Вио провожали Тапье де Селей-ран, Жуаян, еще кое-кто из друзей. Все прекрасно понимали, что дни художника сочтены. В последнее время, зная, что его здоровье беспокоит близких, Лотрек отшучивался, стараясь успокоить их, и даже строил планы на будущее, когда он вернется к ним. Но здесь, на вокзале, он уже не играл. Прощаясь с Рене Вер, он сказал ей: "Теперь мы можем поцеловаться, ведь вы меня больше не увидите".
Желая смягчить эти горькие слова, он с грустной улыбкой поднял указательный палец, как обычно делал в минуту озорства, и добавил: "Когда я умру, у меня будет нос Сирано!"
III
МУХИ
Каждый человек рождается королем, но большинство людей умирает в изгнании.
Оскар Уайльд
Песок раскален, сосновый запах одуряющ. На этот раз морской воздух Tocca не смог поставить Лотрека на ноги. Стояло душное грозовое лето, страшная усталость сковывала все тело калеки. Силы слабели с каждым днем, он таял на глазах. Ноги и руки превратились в палки. Болела грудь. Врачи определили чахотку.
В середине августа, ночью, его сразил удар.
* * *
Вио послал телеграмму графине Адели, которая немедленно приехала и, выполняя желание сына, увезла его в замок Мальроме. Они прибыли туда 20 августа.
В Мальроме Лотрек вышел из состояния полной апатии. Он, казалось, начал оживать. Заставив себя проглотить несколько ложек супа, он спросил: "Я поел, да?" - и снова повторил: "Я поел, да?"
Он пытался смеяться. Он еще пытался смеяться, но смех был тихий и словно застревал в горле. А глаза - глаза при этом были печальные.
В столовой замка, над камином, красовался начатый портрет Вио в форме адмирала. Лотрек смотрел на него. Неужели он так и не закончит его? Художник с трудом вскарабкался на стремянку и принялся накладывать мазки. Но он был слишком слаб. Тело его покрылось потом, ноги дрожали, подкашивались, и чуть ли не после каждого мазка он вынужден был спускаться с лестницы, чтобы передохнуть.
Вскоре ему пришлось отказаться от своей затеи. Пальцы не в состоянии были больше держать кисть.
Постепенно паралич сковал все тело. Лотрек уже не мог ходить, не мог сам есть. Его вывозили в парк в кресле-каталке. К обеду он возвращался в столовую. Портрет "провожатого" находился прямо перед ним. Он так его и не закончит. Его руки висели плетью, они перестали быть руками художника.
Мать хотела, чтобы к нему пришел священник. Что ж, пусть приходит. Теперь уже все равно. Его жизнь, злая жизнь, которую ему дали, кончена. Отныне он никогда больше не будет возмущать. Так затравленный зверь прячется в свое логово. Он как безумный носился по жизни, пропитанный ароматом свободы и опасности, но теперь он изнемог и должен сдаться. Он вернулся в лоно своей семьи.
Перед его невидящим взглядом встают обвитая плющом большая башня замка Боск, черепичные крыши, холмистые луга, на которых, позванивая колокольчиками, пасутся коричневые коровы, чуть дальше - стена сосен, а за ней высокий лес, где скакал Черный Принц. Лошади, охотничьи собаки, ловчие - всего этого он был лишен. Роскошная, легкая жизнь, а? Что?
"Итак, мсье Лотрек, продолжайте лечиться и мужайтесь, - сказал, прощаясь, священник. - До скорой встречи!" "Да, да, - ответил Лотрек. - Тем более что в следующий раз вы уже придете со своими свечками и колокольчиками".
Это была его последняя улыбка, последняя шутка.
Среди красных листьев наливаются соком гроздья винограда. Лотрек уже не выходит из комнаты.
Он почти совсем оглох. Он больше не смеется, совсем не смеется. Очень мало говорит. Ничто его не интересует. У него больше нет желаний, никаких желаний.
Он кажется таким крошечным в огромной постели. Он лежит под простыней - жарко! - уставив взгляд в потолок.
Тридцать семь лет! Ему скоро исполнится тридцать семь лет. В этом возрасте умер его друг Винсент, в этом же возрасте умерли Рафаэль и Ватто. Ла Гулю танцует с Валентином Бескостным. У Рыжей Розы собачья голова. Брюан поливает грязью своих посетителей. Вихрем проносятся женщины - недоступные и бесстыдные, мучительницы и утешительницы: Мизия, пассажирка из 54-й, венка Эльза, Роланда с улицы Мулен, Мирей с улицы Амбуаз, Валадон, Мари Шарле... "С наступлением темноты жду - не придет ли к моей постели Жанна д'Арманьяк. Иногда она приходит, хочет отвлечь меня от грустных мыслей, развеселить. Я слушаю ее голос, но не решаюсь смотреть на нее. Она такая статная и красивая. А я не статен и не красив..." Боск. Лошади. Потерянная жизнь. Искалеченная жизнь. За все надо расплачиваться. За талант - тоже.
Лотрек бредит с широко раскрытыми глазами. Стоит удушающая сентябрьская жара. Воздух в Мальроме липкий, как сироп. Ставни обоих окон прикрыты, чтобы в комнату не проникало солнце, чтобы там было хоть чуть свежее. Мухи жужжат, не дают больному покоя. Время от времени он пытается приподняться и отогнать их, но у него даже для этого уже не хватает сил. Простыня давит, словно она свинцовая. Он задыхается. "Мама... - зовет он. Мама, я хочу пить..."
* * *
Воскресенье восьмого сентября выдалось особенно тягостное. Воздух был наэлектризован. Ждали грозу. Мухи мучали умирающего.
Графиня Адель, стоя на коленях у постели сына, молилась рядом с перебиравшей четки монахиней.
Лотрека поддерживали портвейном и грогом. Бред прекратился. Священник причастил его. Из Парижа вечерним поездом приехал граф Альфонс. Когда он вошел в комнату, Лотрек взглянул на него, а потом сказал: "Я знал, папа, что вы не пропустите момента, когда крикнут "ату!"".
Около больного еще находятся Тапье, Луи Паскаль и его мать. Все молчат. Бесшумно ходит по комнате старая Аделина. Лотрек дышит все тяжелее. Время от времени графиня Адель встает и кладет руку на покрытый испариной лоб сына. Лотрек с усилием тянется к ней: "Мама... Вы! Одна вы!" И тяжело выдохнул: "Чертовски трудно умирать!"
В воздухе пахнет грозой. Душно. Вокруг больного вьются назойливые мухи.
Граф Альфонс из желания быть полезным предложил снять сыну бороду так, говорят, принято у арабов. Получив отказ, он тоже становится на колени у постели. Вытянув из своего ботинка резинку, он старательно метит в сидящих на простыне мух.
Тапье стоит, наклонившись в полумраке комнаты к своему кузену. Он видит, чем занят граф Альфонс. Лотрек переводит глаза на Тапье и шепчет: "Старый дурак!"
Это его последние слова.
В комнате стало совсем темно.
Вдали глухо гремит гром.
Графиня Адель и монашка продолжают молиться. Агония тянется бесконечно.
В два часа пятнадцать минут ночи сердце Лотрека остановилось.
Немного позже, когда все близкие скорбно сидели у тела Лотрека, над Мальроме наконец разразилась гроза. Хлынул ливень. Молнии змейками бежали по небу. И вдруг в ночи, напоминая раскаты грома, раздались выстрелы - в одной из башен замка граф Альфонс охотился на сов.
Дождь не утихал, заливая виноградники, то и дело озарявшиеся мертвенным светом молнии. Графиня Адель молилась. Наверху, в башне, граф Альфонс продолжал стрелять.
По углам постели калеки потрескивали четыре свечи.
DIEX LO VOLT
ПОСМЕРТНАЯ СУДЬБА
Лотрека похоронили на кладбище Сент-Андре-дю-Буа, около Мальроме. (Позже графиня Адель из опасения, что это кладбище будет ликвидировано, перенесла прах сына в соседнее местечко, в Верделе.)
Во время похорон граф Альфонс опять отличился. Вместо того чтобы идти за гробом, он уселся на похоронные дроги рядом с кучером, чтобы проследить, правильно ли тот держит вожжи, "чтобы Анри отправился в последнюю свою обитель так, как подобает джентльмену" 1. По мнению графа, лошадь двигалась по грязной дороге слишком медленно. Он принялся подгонять ее кнутом, да так, что шедшие за гробом люди были вынуждены бежать 2.
1 Мэри Тапье де Селейран
2 Альбер Реш.
К смерти Лотрека отнеслись по-разному. Его враги, воспользовавшись случаем, снова напали на него. Жюль Рок написал в "Курье Франсе": "К счастью для человечества, в мире мало художников, похожих на Лотрека. Нелепо отрицать его талант, но это был дурной талант, который оказывал вредное и прискорбное влияние". В "Эко де Пари" снова, как и в 1899 году, выступил Лепелетье: "Имя Лотрека, бесспорно, займет свое место среди художников нашего времени, но это своеобразный, неприятный талант калеки, который все вокруг себя видел в уродливом свете и преувеличивал грязные стороны жизни, привлекая внимание к порокам и извращениям..."
Впрочем, все эти высказывания во многом соответствовали мнению графа Альфонса. Жуаян, задавшись целью защитить произведения своего друга, целиком посвятил себя этому делу. Он неоднократно получал письма от графа Альфонса, в которых тот совершенно недвусмысленно высказывал свое отношение к творчеству сына:
"Из-за того, что мой сын умер, я отнюдь не намерен изменить свое мнение о нем и превозносить до небес то, что при жизни его я не понимал и считал смелыми и дерзкими, но все же ученическими этюдами" (22 октября 1901 г.).
"Я считаю, что они (его произведения. - А. П.) большей частью небрежны... Только потому, что художника уже нет в живых - пусть даже это мой сын, - я не могу восторгаться его топорной работой, которая свидетельствует лишь о его горячем темпераменте" (4 февраля 1902 г.).
Больше того, когда после выставки произведений Лотрека в Тулузе в 1907 году был создан комитет по установлению памятника художнику, граф Альфонс написал председателю этого комитета Арсену Александру, что "его сын не обладал талантом" и что он, граф Альфонс, будет "изо всех сил бороться против осуществления этого проекта" 1. Узнав в 1912 году, что Гюстав Кокио пишет труд о Лотреке, граф Альфонс грозился вызвать его на дуэль и "покарать". "С большим трудом, - пишет Кокио, - удалось помешать ему примчаться ко мне в Париж на перекладных".
1 Рассказал Л. Шарль-Белле.
Граф Альфонс умер в декабре 1912 года в Альби. "Вы больше верили в его талант, чем я, и вы оказались правы", - написал он Жуаяну.
Жуаян, которому графиня Адель предоставила полную свободу действий, стремился найти для работ Лотрека достойное их помещение. Благодаря отделению церкви от государства дворец Берби, замок епископов Альби, перешел в собственность департамента Тарн, который в 1907 году отдал его городу Альби с условием, что в этом здании будет основан музей.
Жуаян стал хлопотать о том, чтобы часть этого музея, созданного в городе, где родился Лотрек, была посвящена ему. В июле 1922 года, как раз к тому моменту, когда закончилось переоборудование дворца Берби, хлопоты Жуаяна увенчались успехом. 30 июля министр народного просвещения и искусства открыл во дворце Берби галерею Анри де Тулуз-Лотрека. На следующий день был составлен нотариальный акт, по которому город Альби вступил во владение произведениями Лотрека, переданными ему в дар графиней Аделью. Год спустя музей был признан юридически.