- Но, как я понимаю, для того чтобы открыть стенной сейф, тоже нужен был ключ?
- А он и был, он лежал в ящике письменного стола.
- Это был ключ старика?
- Нет, его висел на шее. Кто-то воспользовался запасным, тем, что он хранил в запертом ящике стола. Этот ящик был варварски выломан.
- Кто знал о существовании дубликата?
- Не знаю, наверное, сын, потому что он первым делом кинулся к этому столу. Лично я про второй этот ключ ничего не знала.
- При вас он открывал когда-нибудь свой сейф?
- Открывал, и неоднократно. И при этом приговаривал, что если я себя буду хорошо вести, то треть содержимого он отпишет мне.
- Вы можете сказать, что там находилось?
- Конечно. В основном доллары, но были и немецкие марки и отечественные рубли. А кроме того, в тяжелых железных баночках с закручивающимися пробками он хранил золото и к нему относился особенно бережно. Так вот, эти банки остались на месте, но - совершенно пусты.
- Когда вы в последний раз видели сейф и был ли он закрыт или открыт?
- Перед самым началом ужина. Следуя в столовую, старик по пути зашел в кабинет проверить, все ли нормально. Внешне все выглядело так, как надо, сейф был заперт, а открывать его он не стал. Помнится, неделей ранее он мне пожаловался на то, что у него почему-то неспокойно на сердце и было бы нелишне врезать в сейф еще один замок. Как видите, его тревога не была безосновательной.
- Вы вызывали милицию?
- Нет. Воспротивился сын. Он сказал, что, во-первых, за золото нас по головке не погладят, а во-вторых, скорее всего, "старый маразматик" сам перепрятал содержимое сейфа и теперь нам нужно самим, без посторонних, все внимательно осмотреть.
- И что же вам дал этот детальный осмотр?
- А ничего, - вздохнула Кравчук. - Ни в тот вечер, ни во все последующие дни нам так и не удалось ничего обнаружить.
- Но совсем недавно вы говорили, что у вас осталась кое-какая сумма?
- Да, но это то, что мне удалось сохранить от своей зарплаты. Уже будучи женой старика, я продолжала так же аккуратно получать зарплату и при этом практически не тратилась. Он мне все покупал сам.
- Насколько я могу судить, бумаги на наследование тоже исчезли бесследно и вы теперь не можете являться наследницей его половины дома?
- Тут вы ошибаетесь, Алексей Николаевич. Меня, кажется, сам Бог спас. Весь пакет на право наследования я держала у себя в комнате. Причем запрятала я его так хитро, что его не найдет никакая собака-ищейка. Здесь мне здорово повезло.
- А вы допускаете такую мысль, что старик действительно мог перепрятать содержимое своего сейфа? - постукивая пальцем о стол, спросил полковник.
- Мне трудно об этом судить, но вряд ли. Зачем, скажите на милость, он в таком случае постоянно твердил, что оставляет меня состоятельной вдовой? Был он немногословен, но слов на ветер не бросал.
- Понятно, - скорее всего ни черта не понимая, объявил тесть. - Вера Григорьевна, вы уже несколько раз вспоминали про его сестру. Кто она такая и почему в тот вечер не ужинала с вами?
- Она вообще входит в дом крайне редко, только в самых необходимых случаях. Она моложе брата лет на тридцать, мы могли бы быть подругами, но у нее своя жизнь, свой флигель, куда она никого не впускает. По крайней мере, днем, а ночью там у нее иногда творится черт знает что. Собираются гости, и начинаются оргии.
- И все это он спокойно терпел?
- Да, он ее очень любил, а кроме того, она сама зарабатывает себе на жизнь.
- Вот как? - иронически ухмыльнулся полковник. - А мне всегда казалось, что женщине в пятьдесят лет зарабатывать старинным способом - занятие заведомо проигрышное и неблагодарное.
- Ах вы старый греховодник, - рассмеялась Кравчук, оценив грубоватую остроту тестя. - Она зарабатывает себе на хлеб тем, что разводит породистых собак. Преимущественно это доги и сенбернары.
- Почему не какие-то экзотические болонки? Они жрут скромнее, а вони от них поменьше, зато платят за них больше.
- Про болонок я вообще не говорю. Их у нее штук двадцать, и днем она занимается преимущественно ими. Кормит, играет, вычесывает блох и дрессирует их непонятно для чего, потому что болонок она почти не продает, а если и продает, то худшую часть помета. Не знаю, на кой черт ей столько болонок. Я однажды спросила, уж не для цирка ли она их коллекционирует и дрессирует? "Для цирка, для цирка, - рассмеялась она. - Когда будет нужно, они устроят такой аттракцион, что небу жарко станет". Наверное, любит она болонок, но и к другим собакам, сенбернарам и догам, относится любовно и уважительно, потому и разводит. А зарабатывает она хорошо. Иногда в месяц тысяч по тридцать, по сорок получается. Конечно, большая часть этих денег уходит на собачью еду и содержание, но и ей остается достаточно.
- Ну, дай Бог здоровья ей и ее питомцам. Я тоже люблю собак, но только тех, которые не кусаются. И последний вопрос, Вера Григорьевна: что за гость приезжал к вам и куда он потом делся?
- Старик как старик, такой же бугай, как и мой дед, только борода у него была в пол-лица да седая львиная грива, спадающая почти до плеч. Уехал он от нас сразу после похорон, а куда уехал, я и понятия не имею. До автовокзала его отвезла невестка. Он ее поблагодарил и тут же смешался с толпой. Вот и все. Однако мне пора идти, засиделась я у вас изрядно.
- Ну что же, Вера Григорьевна, не смею вас задерживать. Мы с Константином Ивановичем хорошенько подумаем о вашей ситуации и в меру своих возможностей постараемся вам помочь. Давайте договоримся заранее: вы звоните нам сразу, как только почувствуете, что в доме творится что-то неладное, либо в том случае, когда ваши домочадцы вздумают покинуть дом на достаточно продолжительное время.
- Я непременно так и поступлю, хотя, честно говоря, не представляю, чем вы можете мне помочь.
- Там видно будет, все-таки мой зять был неплохим сыщиком.
* * *
К вечеру, когда Милка только-только собрала со стола, к нам неожиданно пожаловал новый гость, сам Максимилиан Ухов. Держался он, как всегда, стеснительно. Поздоровавшись, долгое время переминался с ноги на ногу, не зная, с чего начать разговор, и вообще мне показалось, что он уже жалеет, что пришел к нам.
- Ну что ты там пятки жмешь? - грубовато спросил полковник. Что-нибудь в фирме случилось? Говори, не трави душу.
- Да нет, Алексей Николаевич, в фирме у нас все нормально, все на местах и ничего из ряда вон выходящего не случилось. Я к вам по личному вопросу.
- Тогда снимай свои башмаки и проходи в комнату. Накормим тебя ужином. Возможно, это тебя успокоит и ты обретешь дар речи.
- Не стоит беспокоиться, - проходя на кухню, предупредил он. - Я только недавно из-за стола. Собственно говоря, я пришел к Иванычу, но и ваш совет будет не лишним. Казусная история со мной приключилась. Не знаю, с чего и начать.
- Попробуй с начала. Ты за рулем?
- Нет. Вообще-то из-за моей машины и приключилась вся эта история.
- Разберемся, а если ты без машины, то тебе стоит принять грамм сто. Это развяжет твой язык и изложение сделает более понятным. Милочка, обслужи Макса.
Выпив полстакана водки, Ухов крякнул, откинулся на спинку дивана и, закурив, заговорил:
- Случилось это примерно три недели назад, когда у меня лопнул блок цилиндров. А притом что и поршни, и кольца были достаточно изношенные, я решил поменять весь двигатель. Это хорошо говорить, когда есть деньги, а когда у тебя всех сбережений меньше десяти тысяч, то операция становится проблематичной.
В общем, стою я у себя дома на лестничной площадке, курю и тяжелую думу думаю. И тут поднимается по лестнице сосед Алексей. Знакомство у нас шапочное. Он только недавно, где-то с мая, начал снимать комнату у соседской бабули. Так-то мы здороваемся, но и только. Кто он такой, где работает, откуда родом - ничего такого я о нем не знаю. Кто тогда мог подумать, что сведения о нем мне понадобятся так скоро?
- Чего грустишь, Макс, или с похмелья мучаешься? - спросил он, смеясь. - А то пошли ко мне, враз тебя вылечу, у меня бабулька страсть какую самогонку гонит. Язык проглотишь.
- Не до того мне, Леха, - ответил я и посвятил его в свое горюшко.
Он рассмеялся и говорит:
- Это поправимо. Дам я тебе в долг на две-три недели двадцать тысяч, но только уговор: за это время ты уладишь все свои дела и вернешь мне деньги, потому как к тому времени они мне край как понадобятся.
Ударили мы по рукам, он без всякой расписки выдал мне двадцать тысяч, и уже через три дня я купил новый движок. Еще три дня понадобилось, чтобы его поставить. А за оставшуюся неделю я, человек слова, наскреб двадцать тысяч, но сейчас, видите ли, я не знаю, что же мне делать.
- То есть ты размышляешь, отдавать ему деньги или этого делать вовсе не стоит? - подмигнул тесть. - Я понимаю твои страдания - берешь ведь на время, а отдаешь навсегда.
- Нет, Алексей Николаевич, вы неправильно меня поняли, - покраснел Макс. - Дело в том, что уже десять дней, как нет Алексея. Как будто в воду канул. Я не знаю, где он работает, а дома он больше не ночует. Сама бабулька о месте его работы тоже ничего не знает, как не знает и его фамилии.
- Он что же, съехал от нее официально и навсегда? - удивился тесть.
- Да вроде нет. Во всяком случае, вся его одежда и обувь осталась у нее.
- Значит, должны оставаться и документы, - предположил я.
- В том-то и дело, что нет. По крайней мере, она так говорит, а не верить ей было бы просто глупо. Зачем семидесятилетней старухе чужой паспорт?
- Да, ситуация у тебя довольно сложная, - согласился я. - Но чем мы можем тебе помочь? Как найти человека, если ты даже не знаешь его фамилии?
- Вот тут-то я бы и хотел посоветоваться с вами. Дело в том, что с субботы на воскресенье бабулька уезжает к своей сестре в деревню. У нее второй этаж, и причем балкон незастекленный. Мне кажется, если бы мы как следует перетряхнули его вещи, то наверняка бы нашли какую-то зацепку.
- Но это можно будет сделать только через неделю, - прикинул я. Сегодня воскресенье, а к следующей субботе твой кредитор вполне может объявиться.
- Это можно сделать сегодня. Потому что на этот раз старушка уехала пару часов назад и обещала быть только ко вторнику.
- Она что же, каждый день тебе докладывает о своих перемещениях?
- Да, потому что я каждый день спрашиваю у нее, не появился ли Алексей.
- Ну что же, Макс, хочешь не хочешь, а помочь тебе я обязан. Пойдем к твоей соседке в полночь, будет хоть какая-то гарантия, что ей не взбредет в голову вернуться из своей деревни раньше времени.
* * *
В двенадцать часов ночи мы проникли в скудное старухино жилье и, сориентировавшись при помощи карманных фонариков, прошли в одну из двух комнатушек малометражной квартирки. То, что мы попали по назначению, было понятно сразу. Сирая односпальная кровать, аккуратно застланная солдатским одеялом, расшатанный деревянный стол и фанерный гардероб - все указывало на то, что здесь живет холостяк. Его немногочисленные вещи - куртка, свитер да пара рубашек - аккуратно висели в шкафу. На дне его стояла пара ботинок, туфли и небольшая спортивная сумка. С нее мы и начали свои поиски.
Нижнее белье, носки, полотенце и носовые платки, как, впрочем, и бритвенно-умывальные принадлежности, мы сразу же отложили в сторону, поскольку внимания они не заслуживали, а больше в сумке ничего не было. Нам оставалось осмотреть только куртку, и здесь нам неожиданно повезло. В верхнем внутреннем кармане мы обнаружили надорванное письмо с любопытным адресом: "Г. Тольятти. Главпочтамт. До востребования. Синицкому Алексею Алексеевичу". И обратный адрес: "Новосибирская область, село Медведково, ул. Лесная, 15. Прудовой Марии Аркадьевне".
Вытащив плотно исписанный листок, при свете двух фонариков я прочитал:
"Здравствуй, Алешенька! Здравствуй, сынок!
Ну зачем же ты так сделал? Зачем так учудил? Не нужно тебе этого делать. Зачем только тебе твоя мамаша перед смертью рассказала?! Что было, то давно быльем поросло. За отца не отомстишь, зато себя погубить можешь. Он же натуральный зверь. И не тебе с ним тягаться. Уехал, а тетку одну оставил. Кровиночка моя, у меня же, кроме тебя, никого нету. Плюнь ты на все и возвращайся скорее домой, послушай меня, старуху. У нас же все есть - и огород, и скотина. Даст Бог, проживем как есть.
Возвращайся, Алешенька, очень тебя жду. Посылаю тебе немного денег. На поезд, на плацкарту, должно хватить. Слышишь меня, тетка Марья ждет тебя и глаз не смыкает. Если можешь, то телеграфируй, когда выезжаешь.
Твоя тетка Марья.
25.05.2000".
- Вот такие дела, - складывая письмо, резюмировал я. - Знаешь, что мне непонятно и неприятно во всей этой истории?
- Что?
- То, что мы не смогли найти ни его паспорта, ни даже копейки денег. Хотя, по твоим словам, он запросто, без лишних разговоров выложил тебе двадцать тысяч рублей. Откуда он их взял?
- Действительно непонятно, а деньги он дал мне прямо на лестничной площадке. Просто взял и вытащил из кармана.
- Наверное, он только в тот день их и получил? Что ты на это скажешь?
- А что на это можно сказать, - вздохнул Ухов. - Кажется, мой Алешка врюхался не туда, куда следует. Что будем делать? Искать-то его надо. Живого или мертвого.
- Думай сам. Можно послать его тетке Марье запрос, хотя я почему-то уверен, что его там до сих пор нет, и вообще вряд ли он там появится, потому что, как полагаю, попал он в цепкие руки. Наверное, надо съездить к ней лично и узнать, к кому именно и для какой цели приезжал твой Алексей. А уже исходя из полученной информации вести его поиски. Смотри, решать тебе, и только тебе.
- Пожалуй, ты прав. Так мы и сделаем. Ты свободен?
- Я-то свободен, а вот тебя-то отпустит мой тесть?
- Думаю, он войдет в мое положение.
- Будем надеяться. Если получится, то выезжаем прямо завтра. Нам дорога каждая минута. Неизвестно, где они его держат и сколько ему отмерено жизни.
На отъезд Макса тесть согласился удивительно легко. Более того, сам отвез нас на вокзал до Сызрани, посадил в поезд и пожелал приятного пути.
А какой там, к черту, приятный путь! Летом, когда "Аэрофлот" задрал цену на билеты в четыре раза, весь небогатый люд устремился на железную дорогу. Можно только отдаленно представить, что творилось в нашем шестиместном плацкартном купе.
Здесь визжало, писалось и играло полдюжины малолетних детей, в то самое время когда их папаши злобно дули водку, а мамочки, стараясь заглушить друг друга, рассказывали разные увлекательные истории. Самым удобным местом в этом сумасшедшем поезде оказался вагон-ресторан, но в связи с тем, что мы были ограничены в средствах, это райское место нам пришлось вскоре покинуть и вернуться в свое вонючее купе. И здесь нас ждал неприятный сюрприз. За время нашего отсутствия два опившихся папаши заняли наши полки, да так, что стащить их вниз не было никакой возможности.
- Что вы к ним пристаете? - видя наши ухищрения, всполошились их супруги. - Неужели непонятно, что мужики устали и прилегли немного отдохнуть.
- Но это наши места, - резонно возразил Макс. - Это мы должны здесь спать.
- Переночуете на третьей полке, - тоном, не терпящим возражения заявила толстая клуха, мать троих детей. - Ничего, от вас не убудет. А если попробуете скандалить, то я быстро найду на вас управу. Мой муж железнодорожник, - грозно сообщила она, а взглядом добавила: "Ну что, выкусил?"
Тихо, но грязно матерясь, мы залезли на пыльные полки третьего яруса. Здесь плохо ли, хорошо ли, но в конце концов добрались до Новосибирска и, выйдя на перрон, вздохнули с облегчением. Дальше порядка пятидесяти километров нам предстояло добираться автобусом или электричкой. Однако, решив, что железнодорожных прелестей нам хватит с лихвой, мы отправились на автовокзал.
* * *
В село Медведково мы добрались к восьми часам вечера, когда солнце уже готовилось упасть за горизонт. Дом номер 15 по улице Лесной отыскался довольно скоро. Он оказался деревянным, аккуратно вылизанным и выкрашенным с каким-то уважением и любовью. Открыв желтую калитку, мы направились к веселенькому голубому крыльцу, и, наверное, вскоре бы на него взобрались, если бы не черная лохматая собака, наотрез отказавшая нам в приеме. Глухо и злобно она тявкала на нас, не давая никакой возможности приблизиться к двери. К нашей великой радости, собачья ругань была услышана и на крылечко вышла худенькая опрятная старушка в ситцевой кофточке и темной шерстяной юбке.
- Казбек, замолчи, - приказала она тоненьким, но властным голоском. Вы к кому, люди добрые? - улыбнулась она всеми морщинками старого личика.
- Нам бы хотелось видеть Алексея Алексеевича Синицкого, - откашлявшись, первым начал я. - Дело у нас к нему необыкновенной важности.
- Батюшки, - сразу постарела и осунулась старуха. - Так ведь нет его.
- А когда будет? Мы можем его подождать?
- Ждите, а что толку. Я его с начала мая жду, уже два месяца. Ни слуху ни духу. Как уехал в конце апреля на Волгу, в Тольятти, так и нет его. А вы откуда будете и какое у вас до него дело?
- Дело в том, что мы сами из Тольятти, - виновато отвел глаза Макс. Но его там нет. Уже десять дней, как он не ночует там, где снял квартиру. Я ему задолжал крупную сумму и теперь не знаю, как отдать.
- Батюшки, да что ж это такое, - обмерла и заплакала старуха. - Значит, случилось все самое худшее, как я и думала. Как же я теперь? Где мне его искать?
- Вот для этого-то мы и приехали, - подойдя к бабусе, участливо ответил я. - Но нам нужно знать, к кому и с какой целью ваш племянник туда направился.
- Шурка это все, моя сестра и его мать... И надо же ей было перед смертушкой все ему рассказать, - запричитала старуха. - А ведь я ей говорила: "Шура, не делай этого, не смущай его покой". Так куда там! Разве она меня послушает! Все сделала по-своему. Все разболтала! А теперь что? Где Алешка? Ищи-свищи! Да и жив ли он вообще? Боже ты мой, это надо ведь случиться такому несчастью...
- Мария Аркадьевна, вы нам спокойно расскажите, что случилось. Только зная, к кому и зачем поехал ваш племянник, мы как-то сможем вам помочь. Говорите спокойно и обстоятельно.
- Да, конечно, что это я раскудахталась, заходите в избу, - подталкивая нас к крыльцу, засуетилась старуха. - А вы кто будете?
- Частные охранники, - ответил Макс, проходя к столу. - А я, кроме всего прочего, сосед Алексея по дому. Именно на правах соседа я и занял у него деньги.
- И много вы у него заняли? - невольно заинтересовалась старуха.
- Двадцать тысяч рублей.
- Батюшки, да откуда ж у него такие капиталы? - Изумленно глядя на нас, старуха с открытым ртом рухнула на стул. - Отродясь у него таких денег не было. Когда он уезжал, то забрал из дому последние четыре тысячи. Все, что удалось сэкономить его матери. Перед смертью она на моих глазах передала их ему, завязанные в платочек и перетянутые резинкой. Эх, Шурка, Шурка, знала бы ты, какое горе принесут твои трудовые рубли, - горестно вздохнула старуха, и слезы вновь побежали по ее щекам, изрытым морщинами и старостью.
- Мы постараемся его найти, - повторил Макс. - Только вы расскажите, к кому и зачем поехал ваш племянник. Ему уже случалось бывать в нашем городе?
- Никогда в жизни, а вот Шурочка ездила, выслеживала этого ублюдка, и, к нашему несчастью, ей это удалось, нашла мерзавца. Но я вам все расскажу по порядку.
Жили мы тогда в Ленинграде. Папа с мамой погибли во время блокады. Александра была старше меня на семь лет и заботилась обо мне как мать. Она рано вышла замуж, сразу же после войны, когда ей только что исполнилось двадцать лет. Работала она тогда медсестрой в военном госпитале. С фронта уже начали возвращаться мужики, солдаты, офицеры и военные врачи. Один такой врач, тридцатилетний Алешка Синицкий, был назначен в ее госпиталь. Не прошло и года, как они поженились, и первое время все у них складывалось хорошо. Детей, правда, не было, но они не унывали, смеялись, что рано или поздно, но и у них народится это голопузое чудо, а пока хоть немного надо пожить в свое удовольствие. После работы, если не было дежурств, мы бегали по выставкам, ходили в кино или театры, в общем, нам казалось, что предела нашему счастью никогда не будет. Да и то верно, войной да блокадой мы его заслужили. Смертью родителей заплатили.
А только рано мы радовались. В сорок седьмом по чьему-то гнусному доносу Алексея забрали и, как врагу народа, присудили десять лет. После так называемого суда отправили его сюда, в Сибирь. На золотодобывающий рудник "Самородок". Это недалеко отсюда, километров триста, не больше. Нас, правда, не тронули, времена уже стали немного другие. Хотя в высшие учебные заведения все равно не принимали. А мне к тому времени исполнилось пятнадцать лет, и я была в состоянии сама заработать себе на кусок хлеба. Пристроила меня Шура в свой госпиталь санитаркой, а сама укатила вслед за мужем в Сибирь.
Вскоре я получила от нее письмо. Она сообщала, что снимает в свободной зоне у какой-то женщины угол, а Алешка живет в бараках и работа у него очень трудная, от самого рассвета и до поздней ночи катает он вагонетки из шахты и обратно. А если происходит какой-то несчастный случай, то его, как врача, будят ночью, и он оперирует раненых. Но и это ничего, стиснув зубы можно вытерпеть, да только начал привязываться к ней какой-то мордатый охранник, как она писала, вертухай. Он не дает ей проходу и норовит даже ночью ворваться в избу. Она отбрехивалась от него как могла, а однажды даже ударила лопатой.
- Сука, - сказал он ей тогда, - ты здорово об этом пожалеешь. Твоего доктора я сгною в шахте, а вздумаешь жаловаться рудничному начальству отправишься за ним следом. Ты меня знаешь. Сержант Арбузов слов на ветер не бросает.
Шурка тогда испугалась по-настоящему. Его звериный нрав знали все. Сестренку я очень любила и поэтому, не думая ни минуты, в тот же день, как получила от нее письмо, выехала на рудник, к ней на подмогу. Дурочка я, чем могла помочь ей шестнадцатилетняя девчонка?
А сержант Арбузов, как рассказывала Александра, тем временем начал приводить свой замысел в исполнение. Он отправлял Алексея в самые опасные забои, где еще не были установлены крепи. Травил собакой, несколько раз избивал до полусмерти, и, скорее всего, он довел бы начатое дело до конца еще до моего приезда, но тут вышел приказ, по которому почти половина заключенных переводилась на положение вольных поселенцев. В эти списки попал и Алешка Синицкий. Если мне не изменяет память, то случилось это весной сорок девятого года, буквально за несколько дней до моего приезда.
Наконец-то мы вздохнули свободней. Алексея назначили вторым врачом рудничной больницы, Шурочку старшей медсестрой, а меня сестрой по уходу за больными.
За гроши мы купили старую развалюху на окраине села, летом ее немного подремонтировали и зажили вполне терпимо. Мы даже начали строить кое-какие планы на то время, когда Алешка полностью освободится.
Однако верно говорят, что мы предполагаем, а Бог располагает. Свои подлые намерения Арбузов не оставил, хотя к нам он теперь имел лишь косвенное отношение. Как уж ему это удалось, я в деталях не знаю, но, в общем, зимой он сообщил своему начальству, что Алексей готовит побег, а когда к нам пришли, то под крыльцом обнаружили мешок сухарей, несколько килограммов сала и три комплекта теплой одежды. Отпираться и заявлять о своей непричастности не было никакого толку. Хотя и ослу было понятно, что побег зимой, да еще городского человека, заранее обречен на провал и верную смерть. Это просто невозможно - в сорокаградусный мороз преодолеть путь в триста километров по глубокому снегу.
Алексея вновь увели за колючую проволоку и добавили четыре года, а Арбузов озверел вконец. Алешку он теперь избивал без всякой причины, а иногда прямо на глазах осужденных и своих коллег сержантского состава. Несколько раз это происходило прямо на глазах у Шурочки, когда она, согласно разрешению, два раза в неделю приносила ему покушать.
Она бегала к рудничному начальству, как к военным, так и к вольнонаемным, просила, умоляя их остановить зверя и его бесчинства, но в лучшем случае получала только туманные обещания. А Алешка тем временем сох и медленно умирал. Продолжалось все это почти полтора года, до того самого момента, когда главврач рудничной больницы, Ганс Карлович Шульц, не вздумал сходить на охоту в тайгу. Он надеялся завалить медведя, а вышло все наоборот. Полумертвый, он приполз через сутки. Оперировал его Алешка, но сделать уже ничего не мог. Кроме страшных ран, оставленных медвежьими когтями, он начисто отморозил себе руки и ноги. Скончался он через два часа прямо на операционном столе.
Алешку вновь оставили при больнице, но теперь уже временно исполняющим обязанности главврача. Из города начальство вызвало хирурга, а пока, до его приезда, его функции возлагались на Алексея. И вновь мы более или менее, благодаря смерти Шульца, немного вздохнули, хотя прежнего уважения к нам уже не было, а за Алешей постоянно следил Арбузов и его звероподобная овчарка Чайка. Однако со временем, благодаря ряду удачно проведенных операций, конторские работники снова увидели в Синицком первоклассного специалиста, и нас начали приглашать в дома вольнонаемных горных инженеров и механиков.
А в начале осени пятьдесят второго года Шурочка вдруг забеременела. Все мы ходили вне себя от счастья. Да видно, слишком рано обрадовались. Случилось то, что рано или поздно должно было случиться.
В январе пятьдесят третьего года в шахте произошел обвал, и шестеро заключенных были заживо похоронены в забое. Их засыпало. Случилось это поздним вечером, почти ночью, и вместе с командой спасателей с постели подняли Синицкого. Шурочку не потревожили только потому, что она была беременна. С ней вдвоем мы оставались дома, чутко прислушивались ко всему тому, что творится на шахте.
- А он и был, он лежал в ящике письменного стола.
- Это был ключ старика?
- Нет, его висел на шее. Кто-то воспользовался запасным, тем, что он хранил в запертом ящике стола. Этот ящик был варварски выломан.
- Кто знал о существовании дубликата?
- Не знаю, наверное, сын, потому что он первым делом кинулся к этому столу. Лично я про второй этот ключ ничего не знала.
- При вас он открывал когда-нибудь свой сейф?
- Открывал, и неоднократно. И при этом приговаривал, что если я себя буду хорошо вести, то треть содержимого он отпишет мне.
- Вы можете сказать, что там находилось?
- Конечно. В основном доллары, но были и немецкие марки и отечественные рубли. А кроме того, в тяжелых железных баночках с закручивающимися пробками он хранил золото и к нему относился особенно бережно. Так вот, эти банки остались на месте, но - совершенно пусты.
- Когда вы в последний раз видели сейф и был ли он закрыт или открыт?
- Перед самым началом ужина. Следуя в столовую, старик по пути зашел в кабинет проверить, все ли нормально. Внешне все выглядело так, как надо, сейф был заперт, а открывать его он не стал. Помнится, неделей ранее он мне пожаловался на то, что у него почему-то неспокойно на сердце и было бы нелишне врезать в сейф еще один замок. Как видите, его тревога не была безосновательной.
- Вы вызывали милицию?
- Нет. Воспротивился сын. Он сказал, что, во-первых, за золото нас по головке не погладят, а во-вторых, скорее всего, "старый маразматик" сам перепрятал содержимое сейфа и теперь нам нужно самим, без посторонних, все внимательно осмотреть.
- И что же вам дал этот детальный осмотр?
- А ничего, - вздохнула Кравчук. - Ни в тот вечер, ни во все последующие дни нам так и не удалось ничего обнаружить.
- Но совсем недавно вы говорили, что у вас осталась кое-какая сумма?
- Да, но это то, что мне удалось сохранить от своей зарплаты. Уже будучи женой старика, я продолжала так же аккуратно получать зарплату и при этом практически не тратилась. Он мне все покупал сам.
- Насколько я могу судить, бумаги на наследование тоже исчезли бесследно и вы теперь не можете являться наследницей его половины дома?
- Тут вы ошибаетесь, Алексей Николаевич. Меня, кажется, сам Бог спас. Весь пакет на право наследования я держала у себя в комнате. Причем запрятала я его так хитро, что его не найдет никакая собака-ищейка. Здесь мне здорово повезло.
- А вы допускаете такую мысль, что старик действительно мог перепрятать содержимое своего сейфа? - постукивая пальцем о стол, спросил полковник.
- Мне трудно об этом судить, но вряд ли. Зачем, скажите на милость, он в таком случае постоянно твердил, что оставляет меня состоятельной вдовой? Был он немногословен, но слов на ветер не бросал.
- Понятно, - скорее всего ни черта не понимая, объявил тесть. - Вера Григорьевна, вы уже несколько раз вспоминали про его сестру. Кто она такая и почему в тот вечер не ужинала с вами?
- Она вообще входит в дом крайне редко, только в самых необходимых случаях. Она моложе брата лет на тридцать, мы могли бы быть подругами, но у нее своя жизнь, свой флигель, куда она никого не впускает. По крайней мере, днем, а ночью там у нее иногда творится черт знает что. Собираются гости, и начинаются оргии.
- И все это он спокойно терпел?
- Да, он ее очень любил, а кроме того, она сама зарабатывает себе на жизнь.
- Вот как? - иронически ухмыльнулся полковник. - А мне всегда казалось, что женщине в пятьдесят лет зарабатывать старинным способом - занятие заведомо проигрышное и неблагодарное.
- Ах вы старый греховодник, - рассмеялась Кравчук, оценив грубоватую остроту тестя. - Она зарабатывает себе на хлеб тем, что разводит породистых собак. Преимущественно это доги и сенбернары.
- Почему не какие-то экзотические болонки? Они жрут скромнее, а вони от них поменьше, зато платят за них больше.
- Про болонок я вообще не говорю. Их у нее штук двадцать, и днем она занимается преимущественно ими. Кормит, играет, вычесывает блох и дрессирует их непонятно для чего, потому что болонок она почти не продает, а если и продает, то худшую часть помета. Не знаю, на кой черт ей столько болонок. Я однажды спросила, уж не для цирка ли она их коллекционирует и дрессирует? "Для цирка, для цирка, - рассмеялась она. - Когда будет нужно, они устроят такой аттракцион, что небу жарко станет". Наверное, любит она болонок, но и к другим собакам, сенбернарам и догам, относится любовно и уважительно, потому и разводит. А зарабатывает она хорошо. Иногда в месяц тысяч по тридцать, по сорок получается. Конечно, большая часть этих денег уходит на собачью еду и содержание, но и ей остается достаточно.
- Ну, дай Бог здоровья ей и ее питомцам. Я тоже люблю собак, но только тех, которые не кусаются. И последний вопрос, Вера Григорьевна: что за гость приезжал к вам и куда он потом делся?
- Старик как старик, такой же бугай, как и мой дед, только борода у него была в пол-лица да седая львиная грива, спадающая почти до плеч. Уехал он от нас сразу после похорон, а куда уехал, я и понятия не имею. До автовокзала его отвезла невестка. Он ее поблагодарил и тут же смешался с толпой. Вот и все. Однако мне пора идти, засиделась я у вас изрядно.
- Ну что же, Вера Григорьевна, не смею вас задерживать. Мы с Константином Ивановичем хорошенько подумаем о вашей ситуации и в меру своих возможностей постараемся вам помочь. Давайте договоримся заранее: вы звоните нам сразу, как только почувствуете, что в доме творится что-то неладное, либо в том случае, когда ваши домочадцы вздумают покинуть дом на достаточно продолжительное время.
- Я непременно так и поступлю, хотя, честно говоря, не представляю, чем вы можете мне помочь.
- Там видно будет, все-таки мой зять был неплохим сыщиком.
* * *
К вечеру, когда Милка только-только собрала со стола, к нам неожиданно пожаловал новый гость, сам Максимилиан Ухов. Держался он, как всегда, стеснительно. Поздоровавшись, долгое время переминался с ноги на ногу, не зная, с чего начать разговор, и вообще мне показалось, что он уже жалеет, что пришел к нам.
- Ну что ты там пятки жмешь? - грубовато спросил полковник. Что-нибудь в фирме случилось? Говори, не трави душу.
- Да нет, Алексей Николаевич, в фирме у нас все нормально, все на местах и ничего из ряда вон выходящего не случилось. Я к вам по личному вопросу.
- Тогда снимай свои башмаки и проходи в комнату. Накормим тебя ужином. Возможно, это тебя успокоит и ты обретешь дар речи.
- Не стоит беспокоиться, - проходя на кухню, предупредил он. - Я только недавно из-за стола. Собственно говоря, я пришел к Иванычу, но и ваш совет будет не лишним. Казусная история со мной приключилась. Не знаю, с чего и начать.
- Попробуй с начала. Ты за рулем?
- Нет. Вообще-то из-за моей машины и приключилась вся эта история.
- Разберемся, а если ты без машины, то тебе стоит принять грамм сто. Это развяжет твой язык и изложение сделает более понятным. Милочка, обслужи Макса.
Выпив полстакана водки, Ухов крякнул, откинулся на спинку дивана и, закурив, заговорил:
- Случилось это примерно три недели назад, когда у меня лопнул блок цилиндров. А притом что и поршни, и кольца были достаточно изношенные, я решил поменять весь двигатель. Это хорошо говорить, когда есть деньги, а когда у тебя всех сбережений меньше десяти тысяч, то операция становится проблематичной.
В общем, стою я у себя дома на лестничной площадке, курю и тяжелую думу думаю. И тут поднимается по лестнице сосед Алексей. Знакомство у нас шапочное. Он только недавно, где-то с мая, начал снимать комнату у соседской бабули. Так-то мы здороваемся, но и только. Кто он такой, где работает, откуда родом - ничего такого я о нем не знаю. Кто тогда мог подумать, что сведения о нем мне понадобятся так скоро?
- Чего грустишь, Макс, или с похмелья мучаешься? - спросил он, смеясь. - А то пошли ко мне, враз тебя вылечу, у меня бабулька страсть какую самогонку гонит. Язык проглотишь.
- Не до того мне, Леха, - ответил я и посвятил его в свое горюшко.
Он рассмеялся и говорит:
- Это поправимо. Дам я тебе в долг на две-три недели двадцать тысяч, но только уговор: за это время ты уладишь все свои дела и вернешь мне деньги, потому как к тому времени они мне край как понадобятся.
Ударили мы по рукам, он без всякой расписки выдал мне двадцать тысяч, и уже через три дня я купил новый движок. Еще три дня понадобилось, чтобы его поставить. А за оставшуюся неделю я, человек слова, наскреб двадцать тысяч, но сейчас, видите ли, я не знаю, что же мне делать.
- То есть ты размышляешь, отдавать ему деньги или этого делать вовсе не стоит? - подмигнул тесть. - Я понимаю твои страдания - берешь ведь на время, а отдаешь навсегда.
- Нет, Алексей Николаевич, вы неправильно меня поняли, - покраснел Макс. - Дело в том, что уже десять дней, как нет Алексея. Как будто в воду канул. Я не знаю, где он работает, а дома он больше не ночует. Сама бабулька о месте его работы тоже ничего не знает, как не знает и его фамилии.
- Он что же, съехал от нее официально и навсегда? - удивился тесть.
- Да вроде нет. Во всяком случае, вся его одежда и обувь осталась у нее.
- Значит, должны оставаться и документы, - предположил я.
- В том-то и дело, что нет. По крайней мере, она так говорит, а не верить ей было бы просто глупо. Зачем семидесятилетней старухе чужой паспорт?
- Да, ситуация у тебя довольно сложная, - согласился я. - Но чем мы можем тебе помочь? Как найти человека, если ты даже не знаешь его фамилии?
- Вот тут-то я бы и хотел посоветоваться с вами. Дело в том, что с субботы на воскресенье бабулька уезжает к своей сестре в деревню. У нее второй этаж, и причем балкон незастекленный. Мне кажется, если бы мы как следует перетряхнули его вещи, то наверняка бы нашли какую-то зацепку.
- Но это можно будет сделать только через неделю, - прикинул я. Сегодня воскресенье, а к следующей субботе твой кредитор вполне может объявиться.
- Это можно сделать сегодня. Потому что на этот раз старушка уехала пару часов назад и обещала быть только ко вторнику.
- Она что же, каждый день тебе докладывает о своих перемещениях?
- Да, потому что я каждый день спрашиваю у нее, не появился ли Алексей.
- Ну что же, Макс, хочешь не хочешь, а помочь тебе я обязан. Пойдем к твоей соседке в полночь, будет хоть какая-то гарантия, что ей не взбредет в голову вернуться из своей деревни раньше времени.
* * *
В двенадцать часов ночи мы проникли в скудное старухино жилье и, сориентировавшись при помощи карманных фонариков, прошли в одну из двух комнатушек малометражной квартирки. То, что мы попали по назначению, было понятно сразу. Сирая односпальная кровать, аккуратно застланная солдатским одеялом, расшатанный деревянный стол и фанерный гардероб - все указывало на то, что здесь живет холостяк. Его немногочисленные вещи - куртка, свитер да пара рубашек - аккуратно висели в шкафу. На дне его стояла пара ботинок, туфли и небольшая спортивная сумка. С нее мы и начали свои поиски.
Нижнее белье, носки, полотенце и носовые платки, как, впрочем, и бритвенно-умывальные принадлежности, мы сразу же отложили в сторону, поскольку внимания они не заслуживали, а больше в сумке ничего не было. Нам оставалось осмотреть только куртку, и здесь нам неожиданно повезло. В верхнем внутреннем кармане мы обнаружили надорванное письмо с любопытным адресом: "Г. Тольятти. Главпочтамт. До востребования. Синицкому Алексею Алексеевичу". И обратный адрес: "Новосибирская область, село Медведково, ул. Лесная, 15. Прудовой Марии Аркадьевне".
Вытащив плотно исписанный листок, при свете двух фонариков я прочитал:
"Здравствуй, Алешенька! Здравствуй, сынок!
Ну зачем же ты так сделал? Зачем так учудил? Не нужно тебе этого делать. Зачем только тебе твоя мамаша перед смертью рассказала?! Что было, то давно быльем поросло. За отца не отомстишь, зато себя погубить можешь. Он же натуральный зверь. И не тебе с ним тягаться. Уехал, а тетку одну оставил. Кровиночка моя, у меня же, кроме тебя, никого нету. Плюнь ты на все и возвращайся скорее домой, послушай меня, старуху. У нас же все есть - и огород, и скотина. Даст Бог, проживем как есть.
Возвращайся, Алешенька, очень тебя жду. Посылаю тебе немного денег. На поезд, на плацкарту, должно хватить. Слышишь меня, тетка Марья ждет тебя и глаз не смыкает. Если можешь, то телеграфируй, когда выезжаешь.
Твоя тетка Марья.
25.05.2000".
- Вот такие дела, - складывая письмо, резюмировал я. - Знаешь, что мне непонятно и неприятно во всей этой истории?
- Что?
- То, что мы не смогли найти ни его паспорта, ни даже копейки денег. Хотя, по твоим словам, он запросто, без лишних разговоров выложил тебе двадцать тысяч рублей. Откуда он их взял?
- Действительно непонятно, а деньги он дал мне прямо на лестничной площадке. Просто взял и вытащил из кармана.
- Наверное, он только в тот день их и получил? Что ты на это скажешь?
- А что на это можно сказать, - вздохнул Ухов. - Кажется, мой Алешка врюхался не туда, куда следует. Что будем делать? Искать-то его надо. Живого или мертвого.
- Думай сам. Можно послать его тетке Марье запрос, хотя я почему-то уверен, что его там до сих пор нет, и вообще вряд ли он там появится, потому что, как полагаю, попал он в цепкие руки. Наверное, надо съездить к ней лично и узнать, к кому именно и для какой цели приезжал твой Алексей. А уже исходя из полученной информации вести его поиски. Смотри, решать тебе, и только тебе.
- Пожалуй, ты прав. Так мы и сделаем. Ты свободен?
- Я-то свободен, а вот тебя-то отпустит мой тесть?
- Думаю, он войдет в мое положение.
- Будем надеяться. Если получится, то выезжаем прямо завтра. Нам дорога каждая минута. Неизвестно, где они его держат и сколько ему отмерено жизни.
На отъезд Макса тесть согласился удивительно легко. Более того, сам отвез нас на вокзал до Сызрани, посадил в поезд и пожелал приятного пути.
А какой там, к черту, приятный путь! Летом, когда "Аэрофлот" задрал цену на билеты в четыре раза, весь небогатый люд устремился на железную дорогу. Можно только отдаленно представить, что творилось в нашем шестиместном плацкартном купе.
Здесь визжало, писалось и играло полдюжины малолетних детей, в то самое время когда их папаши злобно дули водку, а мамочки, стараясь заглушить друг друга, рассказывали разные увлекательные истории. Самым удобным местом в этом сумасшедшем поезде оказался вагон-ресторан, но в связи с тем, что мы были ограничены в средствах, это райское место нам пришлось вскоре покинуть и вернуться в свое вонючее купе. И здесь нас ждал неприятный сюрприз. За время нашего отсутствия два опившихся папаши заняли наши полки, да так, что стащить их вниз не было никакой возможности.
- Что вы к ним пристаете? - видя наши ухищрения, всполошились их супруги. - Неужели непонятно, что мужики устали и прилегли немного отдохнуть.
- Но это наши места, - резонно возразил Макс. - Это мы должны здесь спать.
- Переночуете на третьей полке, - тоном, не терпящим возражения заявила толстая клуха, мать троих детей. - Ничего, от вас не убудет. А если попробуете скандалить, то я быстро найду на вас управу. Мой муж железнодорожник, - грозно сообщила она, а взглядом добавила: "Ну что, выкусил?"
Тихо, но грязно матерясь, мы залезли на пыльные полки третьего яруса. Здесь плохо ли, хорошо ли, но в конце концов добрались до Новосибирска и, выйдя на перрон, вздохнули с облегчением. Дальше порядка пятидесяти километров нам предстояло добираться автобусом или электричкой. Однако, решив, что железнодорожных прелестей нам хватит с лихвой, мы отправились на автовокзал.
* * *
В село Медведково мы добрались к восьми часам вечера, когда солнце уже готовилось упасть за горизонт. Дом номер 15 по улице Лесной отыскался довольно скоро. Он оказался деревянным, аккуратно вылизанным и выкрашенным с каким-то уважением и любовью. Открыв желтую калитку, мы направились к веселенькому голубому крыльцу, и, наверное, вскоре бы на него взобрались, если бы не черная лохматая собака, наотрез отказавшая нам в приеме. Глухо и злобно она тявкала на нас, не давая никакой возможности приблизиться к двери. К нашей великой радости, собачья ругань была услышана и на крылечко вышла худенькая опрятная старушка в ситцевой кофточке и темной шерстяной юбке.
- Казбек, замолчи, - приказала она тоненьким, но властным голоском. Вы к кому, люди добрые? - улыбнулась она всеми морщинками старого личика.
- Нам бы хотелось видеть Алексея Алексеевича Синицкого, - откашлявшись, первым начал я. - Дело у нас к нему необыкновенной важности.
- Батюшки, - сразу постарела и осунулась старуха. - Так ведь нет его.
- А когда будет? Мы можем его подождать?
- Ждите, а что толку. Я его с начала мая жду, уже два месяца. Ни слуху ни духу. Как уехал в конце апреля на Волгу, в Тольятти, так и нет его. А вы откуда будете и какое у вас до него дело?
- Дело в том, что мы сами из Тольятти, - виновато отвел глаза Макс. Но его там нет. Уже десять дней, как он не ночует там, где снял квартиру. Я ему задолжал крупную сумму и теперь не знаю, как отдать.
- Батюшки, да что ж это такое, - обмерла и заплакала старуха. - Значит, случилось все самое худшее, как я и думала. Как же я теперь? Где мне его искать?
- Вот для этого-то мы и приехали, - подойдя к бабусе, участливо ответил я. - Но нам нужно знать, к кому и с какой целью ваш племянник туда направился.
- Шурка это все, моя сестра и его мать... И надо же ей было перед смертушкой все ему рассказать, - запричитала старуха. - А ведь я ей говорила: "Шура, не делай этого, не смущай его покой". Так куда там! Разве она меня послушает! Все сделала по-своему. Все разболтала! А теперь что? Где Алешка? Ищи-свищи! Да и жив ли он вообще? Боже ты мой, это надо ведь случиться такому несчастью...
- Мария Аркадьевна, вы нам спокойно расскажите, что случилось. Только зная, к кому и зачем поехал ваш племянник, мы как-то сможем вам помочь. Говорите спокойно и обстоятельно.
- Да, конечно, что это я раскудахталась, заходите в избу, - подталкивая нас к крыльцу, засуетилась старуха. - А вы кто будете?
- Частные охранники, - ответил Макс, проходя к столу. - А я, кроме всего прочего, сосед Алексея по дому. Именно на правах соседа я и занял у него деньги.
- И много вы у него заняли? - невольно заинтересовалась старуха.
- Двадцать тысяч рублей.
- Батюшки, да откуда ж у него такие капиталы? - Изумленно глядя на нас, старуха с открытым ртом рухнула на стул. - Отродясь у него таких денег не было. Когда он уезжал, то забрал из дому последние четыре тысячи. Все, что удалось сэкономить его матери. Перед смертью она на моих глазах передала их ему, завязанные в платочек и перетянутые резинкой. Эх, Шурка, Шурка, знала бы ты, какое горе принесут твои трудовые рубли, - горестно вздохнула старуха, и слезы вновь побежали по ее щекам, изрытым морщинами и старостью.
- Мы постараемся его найти, - повторил Макс. - Только вы расскажите, к кому и зачем поехал ваш племянник. Ему уже случалось бывать в нашем городе?
- Никогда в жизни, а вот Шурочка ездила, выслеживала этого ублюдка, и, к нашему несчастью, ей это удалось, нашла мерзавца. Но я вам все расскажу по порядку.
Жили мы тогда в Ленинграде. Папа с мамой погибли во время блокады. Александра была старше меня на семь лет и заботилась обо мне как мать. Она рано вышла замуж, сразу же после войны, когда ей только что исполнилось двадцать лет. Работала она тогда медсестрой в военном госпитале. С фронта уже начали возвращаться мужики, солдаты, офицеры и военные врачи. Один такой врач, тридцатилетний Алешка Синицкий, был назначен в ее госпиталь. Не прошло и года, как они поженились, и первое время все у них складывалось хорошо. Детей, правда, не было, но они не унывали, смеялись, что рано или поздно, но и у них народится это голопузое чудо, а пока хоть немного надо пожить в свое удовольствие. После работы, если не было дежурств, мы бегали по выставкам, ходили в кино или театры, в общем, нам казалось, что предела нашему счастью никогда не будет. Да и то верно, войной да блокадой мы его заслужили. Смертью родителей заплатили.
А только рано мы радовались. В сорок седьмом по чьему-то гнусному доносу Алексея забрали и, как врагу народа, присудили десять лет. После так называемого суда отправили его сюда, в Сибирь. На золотодобывающий рудник "Самородок". Это недалеко отсюда, километров триста, не больше. Нас, правда, не тронули, времена уже стали немного другие. Хотя в высшие учебные заведения все равно не принимали. А мне к тому времени исполнилось пятнадцать лет, и я была в состоянии сама заработать себе на кусок хлеба. Пристроила меня Шура в свой госпиталь санитаркой, а сама укатила вслед за мужем в Сибирь.
Вскоре я получила от нее письмо. Она сообщала, что снимает в свободной зоне у какой-то женщины угол, а Алешка живет в бараках и работа у него очень трудная, от самого рассвета и до поздней ночи катает он вагонетки из шахты и обратно. А если происходит какой-то несчастный случай, то его, как врача, будят ночью, и он оперирует раненых. Но и это ничего, стиснув зубы можно вытерпеть, да только начал привязываться к ней какой-то мордатый охранник, как она писала, вертухай. Он не дает ей проходу и норовит даже ночью ворваться в избу. Она отбрехивалась от него как могла, а однажды даже ударила лопатой.
- Сука, - сказал он ей тогда, - ты здорово об этом пожалеешь. Твоего доктора я сгною в шахте, а вздумаешь жаловаться рудничному начальству отправишься за ним следом. Ты меня знаешь. Сержант Арбузов слов на ветер не бросает.
Шурка тогда испугалась по-настоящему. Его звериный нрав знали все. Сестренку я очень любила и поэтому, не думая ни минуты, в тот же день, как получила от нее письмо, выехала на рудник, к ней на подмогу. Дурочка я, чем могла помочь ей шестнадцатилетняя девчонка?
А сержант Арбузов, как рассказывала Александра, тем временем начал приводить свой замысел в исполнение. Он отправлял Алексея в самые опасные забои, где еще не были установлены крепи. Травил собакой, несколько раз избивал до полусмерти, и, скорее всего, он довел бы начатое дело до конца еще до моего приезда, но тут вышел приказ, по которому почти половина заключенных переводилась на положение вольных поселенцев. В эти списки попал и Алешка Синицкий. Если мне не изменяет память, то случилось это весной сорок девятого года, буквально за несколько дней до моего приезда.
Наконец-то мы вздохнули свободней. Алексея назначили вторым врачом рудничной больницы, Шурочку старшей медсестрой, а меня сестрой по уходу за больными.
За гроши мы купили старую развалюху на окраине села, летом ее немного подремонтировали и зажили вполне терпимо. Мы даже начали строить кое-какие планы на то время, когда Алешка полностью освободится.
Однако верно говорят, что мы предполагаем, а Бог располагает. Свои подлые намерения Арбузов не оставил, хотя к нам он теперь имел лишь косвенное отношение. Как уж ему это удалось, я в деталях не знаю, но, в общем, зимой он сообщил своему начальству, что Алексей готовит побег, а когда к нам пришли, то под крыльцом обнаружили мешок сухарей, несколько килограммов сала и три комплекта теплой одежды. Отпираться и заявлять о своей непричастности не было никакого толку. Хотя и ослу было понятно, что побег зимой, да еще городского человека, заранее обречен на провал и верную смерть. Это просто невозможно - в сорокаградусный мороз преодолеть путь в триста километров по глубокому снегу.
Алексея вновь увели за колючую проволоку и добавили четыре года, а Арбузов озверел вконец. Алешку он теперь избивал без всякой причины, а иногда прямо на глазах осужденных и своих коллег сержантского состава. Несколько раз это происходило прямо на глазах у Шурочки, когда она, согласно разрешению, два раза в неделю приносила ему покушать.
Она бегала к рудничному начальству, как к военным, так и к вольнонаемным, просила, умоляя их остановить зверя и его бесчинства, но в лучшем случае получала только туманные обещания. А Алешка тем временем сох и медленно умирал. Продолжалось все это почти полтора года, до того самого момента, когда главврач рудничной больницы, Ганс Карлович Шульц, не вздумал сходить на охоту в тайгу. Он надеялся завалить медведя, а вышло все наоборот. Полумертвый, он приполз через сутки. Оперировал его Алешка, но сделать уже ничего не мог. Кроме страшных ран, оставленных медвежьими когтями, он начисто отморозил себе руки и ноги. Скончался он через два часа прямо на операционном столе.
Алешку вновь оставили при больнице, но теперь уже временно исполняющим обязанности главврача. Из города начальство вызвало хирурга, а пока, до его приезда, его функции возлагались на Алексея. И вновь мы более или менее, благодаря смерти Шульца, немного вздохнули, хотя прежнего уважения к нам уже не было, а за Алешей постоянно следил Арбузов и его звероподобная овчарка Чайка. Однако со временем, благодаря ряду удачно проведенных операций, конторские работники снова увидели в Синицком первоклассного специалиста, и нас начали приглашать в дома вольнонаемных горных инженеров и механиков.
А в начале осени пятьдесят второго года Шурочка вдруг забеременела. Все мы ходили вне себя от счастья. Да видно, слишком рано обрадовались. Случилось то, что рано или поздно должно было случиться.
В январе пятьдесят третьего года в шахте произошел обвал, и шестеро заключенных были заживо похоронены в забое. Их засыпало. Случилось это поздним вечером, почти ночью, и вместе с командой спасателей с постели подняли Синицкого. Шурочку не потревожили только потому, что она была беременна. С ней вдвоем мы оставались дома, чутко прислушивались ко всему тому, что творится на шахте.