Страница:
С трудом отбросив пелену кровавых кошмаров, я проснулся, когда на часах еще не было шести. Первым делом позвонил в клинику и, получив положительный ответ, успокоился. Полчаса простояв под контрастным душем и выпив таблетку аспирина, я с удивлением обнаружил, что жидкие мои мозги начали потихоньку шевелиться. Вчерашний инцидент стоял особняком, а значит, и решать его нужно было особо. С привлечением спецконтингента, а пока стоило подумать о той информации, что вчера мне выдал участковый. Заварив крепкого чая, я устроился на кухне, положив перед собой бумажку, на которой господин Оленин в хронологическом порядке выписал пять преступлений, жертвами которых стали пенсионеры. Их адреса прилагались.
Первой этот печальный список открывала семидесятилетняя Таисия Михайловна Николенко. Удушили ее двенадцатого января, в день получения пенсии. Вторым шел Виктор Семенович Трунов. Шестидесятивосьмилетний старик свои деньги получил двадцатого января и тоже не мог ими распорядиться, потому как в этот же день был задушен. Далее значилась Сайко Лидия Ивановна. Возраст — семьдесят два года. Пайковые ей принесли двадцать восьмого, а вот дата смерти обозначена двумя сутками. Очевидно, как и в нашем случае, нашли ее не сразу… Следующей в списке значилась Нина Антоновна, смерть которой я имел честь засвидетельствовать лично. И наконец, замыкал это скорбное шествие Трегубов Степан Николаевич, о котором Оленин уже рассказывал.
Таким образом, я имел некоторую последовательность смертей. Итак, убийства были совершены в следующие дни: 12.01 — вторник — Николенко, 20.01 — среда — Трунов, 28.01 — четверг — Сайко, 04.02 — четверг — Серова, 17.02 — среда — Трегубов.
Красивая пентограмма получается? Вторник, среда, четверг. Понедельник, пятница и воскресные дни выпадают. Теперь, господин Гончаров, обратите внимание на четность: 12, 20, 28, 04 и 17.
Так бы все хорошо, кабы не последняя нечетная дата. Она здорово портит четыре предыдущие цифры. Что же касается интервала, то там вообще никакой закономерности не прослеживается. Если в первых двух случаях он составляет восемь дней, то в дальнейшем он равен семи и тринадцати дням. Как я ни старался, как ни ломал голову — никакой логической системы из этих пяти цифр не выстраивалось. Манипуляция с адресами тоже ничего утешительного не принесла. Если четыре адреса хоть как-то можно было связать в один куст с единым почтовым отделением в нем, то квартира Нины Антоновны не касалась их никоим образом. Проживала она особняком и, судя по городскому плану, свой пенсион получала на другой почте. Ничего не поделаешь, господин Гончаров, кажется, вам придется немного поработать ножками. Сегодня воскресенье — почтамт отдыхает, зато соседи убиенных должны быть дома.
Первым по ходу моего следования стоял дом Лидии Ивановны Сайко. Проживала она на четвертом, последнем этаже по соседству с полуглухим и полуслепым одиноким стариком. Видимо, с обонянием у него тоже были проблемы, и по этой причине труп соседки был обнаружен с некоторым опозданием. Как я ни старался, как ни усердствовал, ничего вразумительного услышать мне не удалось. Правда, после получасовых усилий старик ответил, что уже больше года пенсию им приносит некая Наталия Нестерова из пятнадцатого отделения. Что же касается самой квартиры, то по причине ее невостребованности все права на нее отошли городу и на настоящий момент там производился капитальный ремонт.
Не многим больше мне довелось услышать от соседей Виктора Семеновича Трунова. В его приватизированной квартире уже поселилась сестренка — семидесятилетняя бабуля, которая ради такого случая покинула близлежащую деревеньку. В чем-либо ее подозревать было смешно. Тем более, что завещание на ее имя было написано братом еще пять лет назад. При желании она бы давно могла спровадить своего родственничка к праотцам. Единственное, что заслуживало внимания, так это сообщение живущего этажом ниже пенсионера. По его словам, деньги в их дом носит Наталия Нестерова. Не Бог весть какая информация, но для первого раза сойдет и она.
Таисия Михайловна Николенко свой жизненный путь прекратила на пятом этаже типовой хрущевки и была обнаружена соседкой Зиной поздно вечером в день смерти. Бабенкой Зина оказалась словоохотливой, и поэтому на сей раз мне удалось узнать немного больше и с некоторыми важными подробностями.
Если в первых двух случаях двери квартир были автоматически защелкнуты на английские замки, то здесь дело обстояло иначе.
— А я ведь вашим мужикам уже все рассказала, — проводив меня на кухню, удивилась она. — Три раза ко мне приходили. Я все точнехонько обрисовала.
— То мужикам, а то мне, — весомо и важно ответил я. — Расскажите-ка мне, душа моя, как оно все было? Потом я задам вам несколько вопросов и больше беспокоить вас не будут. Я распоряжусь! Можете не сомневаться.
— Помню, случилось это двенадцатого, во вторник. Я кондуктором работаю и поэтому домой возвращаюсь поздно. В тот день пришла уже в одиннадцатом часу. Несмотря на возраст, баба Тая старуха была еще крепкая. Только вот с ногами у нее беда. Не слушались ее ноги, только что и могла по квартире шлындать, а как куда в магазин или в собес — тут целая проблема. Поэтому магазины я на себя взяла, покупала все, что нужно. Конечно, не каждый день, но через день молоко с хлебом приносила. Она меня в эти дни ох как ждала. И чаю поставит, и историю какую вспомнит. Понятно, скучно ей день-деньской сидеть да на телевизор пялиться.
В общем, пришла я в одиннадцатом часу, зашла домой, сгрузила сумки, разделась и прямым ходом к ней. Звоню — и никакого ответа-привета. Что за чудеса, думаю. Только вчера у нее была, так она никуда не собиралась, да и куда ей идти? Непонятно. Думаю, что-то здесь неладно. Толкнула дверь, а она не заперта, сама собой отворилась. Я с дуру-то взяла и зашла. Батюшки, что я там увидела, до сих пор она мне, бедненькая, по ночам мерещится.
— Расскажите об этом подробнее, — попросил я деловито.
— Ой, уж не знаю… Там в передней-то у нее был половичок расстелен. Я смотрю, а он весь в кучу скручен. Никогда я у нее такого не видела. А как зашла в комнату, то и совсем ничего не поняла. Не знала — то ли орать мне, то ли смеяться. Она на полу сидит, к дивану привалилась и синий язык мне показывает, а глаза совсем не смеются. Выпученные глаза, страшные. И я поняла, что она мертвая. Заметила, что у нее на шее веревка болтается.
— Какая веревка и как она болталась?
— А такая, капроновая. На ней белье сушат. А концы на спине закинуты. Я чуть со страху не померла. Сразу домой к себе кинулась и вызвала «скорую».
— Что у нее пропало из вещей? Может быть, ценности, деньги?
— Пенсию ей в этот день приносили, вот она и пропала. Вся, до копеечки.
— А кроме пенсии? Наверное, у нее были какие-то украшения?
— Про украшения я не знаю, кроме тоненького золотого колечка, я у нее ничего не видела. Вот оно пропало, а больше ничего и не было. Ее дед еще при жизни пропил все, что можно. А что касаемо денег, то тянула она от пенсии и до пенсии. Я это сама видела, потому иногда и баловала старуху. То яблочков принесу, то дешевых конфет. Нечего у бабы Таи было взять.
— То есть в квартире у нее не шарили и все вещи находились на своих местах?
— Да, кроме половиков. И в передней, и в комнате они были перекручены. А в остальном все в полном порядке.
— Ясно, а вы не в курсе, кто приносит ей пенсию?
— А чего же не в курсе? В курсе. Ее разносит Галина Ивановна Соколова.
— А вы не ошибаетесь? — с плохо скрытой досадой спросил я. — Может быть, ваша информация устарела?
— Может, и так, а только она наш дом уже два года обслуживает.
— Спасибо вам, Зина, и еще один вопрос: была ли у вашей соседки патронажная сестра? Ведь, судя по вашим словам, ей помощь требовалась.
— Последнее время за патронажную сестру сходила я, а полгода тому назад такая сестра у Таисии Михайловны была. Но только мы схватили ее за руку и сразу же дали полную отставку.
— И правильно сделали, — одобрил я такой решительный поступок женщин. — А как ее звали?
— Надька Лукьянова, чертова шкура. Повадилась лазать в нищий стариковский карман. Нашла у кого воровать! Удушить ее, сучку, мало!
— Полностью с вами согласен, — находя хоть какую-то почву под ногами, поддержал я такое доброе намерение. — Вы сообщили о ее недостойном поведении начальству или все спустили на тормозах?
— Пожалели стерву. Так уж она плакалась и в ногах валялась. Таисия Михайловна ее и простила, добрая она старуха была. У кого только рука поднялась? Вы уж постарайтесь, найдите ее губителей.
— Будем стараться, а вам большое спасибо за информацию. Позвольте еще один вопрос: кто сейчас занимает квартиру Николенко?
— Пока никто. Но кто-то ее уже выкупил и делает там ремонт.
— То есть наследников на квартиру нет?
— У нее никого не было, и поэтому она ее даже не приватизировала.
— Печально, — посочувствовал я, покидая разговорчивую Зину.
Итак, что мы имеем, раздумывал я, пробираясь сквозь грязную снежную кашу. Пять стариковских трупов, двум из которых, Сайко и Трунову, пенсии приносила Наталия Нестерова. А еще мы имеем патронажную сестру Надьку Лукьянову, в обязанности которой входил уход за Николенко и Серовой. Про нее мы знаем только плохое. Во-первых, она плохо выполняла свою работу, а во-вторых, жулила старичков, за что и была с позором выдворена из дома Николенко. Получаются две пары, связанные одним человеком. В первом случае это Сайко, Трунов плюс Нестерова. Во втором Николенко, Серова плюс Лукьянова. Следует отметить, что деньги этой паре разносили разные почтальоны. Ну а что же дальше? Как мне переплести эти две пары трупов между собой? Пока ни одной точки соприкосновения я не вижу. Возможно, пятое, последнее убийство хоть как-то сможет мне помочь.
На скамейке у зашарпанного дома малосемейных квартир и общаговских комнатушек, там, где проживал господин Трегубов, два пожилых мужика нехотя вели беседу и душевно маялись похмельем. Кажется, это было то, что нужно.
— Здорово, мужики! — Запросто подсаживаясь, я протянул сигареты. — Закуривайте.
— Спасибо, свои имеются, — мрачно отклонил мое предложение небритый угрюмый дед.
— Как хотите. — Равнодушно убирая пачку, я выкатил первый шар. — Что-то после вчерашнего немного мутит, а в голове сплошная каша.
— Иди да похмелись! — зло посоветовал угрюмый. — Ходишь тут, ноешь. Без тебя тошно. Свет белый не мил. Что плачешься-то? Или бабок нема?
— Есть немного, только надо бы стакан раздобыть и какой-нибудь закуски.
— Это мы сделаем, — жизнерадостно вмешался его товарищ. — Ты пока иди и купи все, что надо, а я к тому времени организую закусон.
— Можно, только надо бы и старика Трегубова позвать. Я к нему направляюсь.
— К кому? — захлопал глазами угрюмый. — К Николаичу, что ли, собрался?
— Ага, к нему самому, — невозмутимо ответил я.
— Витька, ты слыхал? — забавляясь моим видом, громко заржал угрюмый. — Нет, ты слыхал? Он к Николаичу в гости собрался! Ну ты мужик и даешь!
— А что такое? — наивно и непонимающе осведомился я. — Что тут смешного?
— Ну, если ты собрался к нему в гости, то прямая тебе дорога будет в морг. Его еще в пятницу туда отволокли.
— Хорош травить баланду, — сурово осадил я. — За такие шуточки можно и по суслам схлопотать. Нашли, чем шутки шутить.
— Да в натуре, ты, мужик, я точняк тебе говорю, замочили Николаича. В пятницу пришел Ромка… Ты его знаешь?
— Сын, что ли? — выказывая некоторую заинтересованность, спросил я.
— Ну да. Пришел Ромка, открыл дверь, а там Степан с веревкой на шее.
— Не может быть. Неужто сам удавился?
— Да нет же, говорю тебе, угрохали его, а Ромку по подозрению захомутали.
— Ну и дела. За что же его?
— Ты иди сначала, принеси пузырь. Чтоб за его упокой выпить, а уж потом и говорить будем. Много вас тут, любопытных, ходит.
Заметив, что вместо обещанной бутылки я принес две, угрюмый от избытка чувств зазвал нас к себе в гости, а жилплощадь он имел как раз напротив квартиры Степана Николаевича. Заранее обрадованный этим обстоятельством, я с готовностью последовал за ними. Жилище угрюмого в своем роде было уникальным. Прихожая одновременно выполняла функции кухни и столовой. Отсюда же вела тоненькая дверца в крохотный сортир, где двоим было уже не развернуться. Сама комнатенка грандиозной мне тоже не показалась. Здесь с трудом разместился диван, усеченный шифоньер, журнальный столик и тумбочка с телевизором.
— Когда это случилось? — открывая бутылку, скорбно спросил я.
— А кто его знает? — отстраненно ответил Витька, внимательно следя за моими руками. — Ромка его в пятницу перед обедом обнаружил, а что, когда — никто не знает.
— Ну а когда вы его видели в последний раз?
— Лично я в среду, — принимая стакан, ответил угрюмый. — Когда пенсию принесли. А было это часиков в двенадцать или около того. Сначала Наташка мне в дверь позвонила, а он, видно, в глазок смотрел и тоже вышел. Пока она у меня была, он в коридорчике дожидался. Я расписался, получил бабки, и она пошла к нему.
— А деньги ему все та же Нестерова Наташка носила? — заранее ликуя, промежду прочим спросил я.
— А кто же еще? — поднимая стакан, удивился угрюмый. — И мне она уже пару лет наше нищее пособие носит. Хорошая девка. Ну, будем!
— За упокой души раба Божьего Степана, — живо поддержал тост Витька и, глубокомысленно выпив, добавил: — Кому суждено умереть от петли, тот не утонет в полынье. Я правильно говорю, дядя Боря?
— Истину говоришь, Витюша. — После выпитой рюмки в настроении угрюмого появились явные признаки благодушия и любви к ближнему. — Кому что суждено, то и случится. Против судьбы не попрешь. Видно, у него на роду так было написано.
— Дядя Боря, — мягко прервал я его мудрые речи, — а в этот день к нему, кроме почтальона, кто-нибудь приходил?
— Точно-то я сказать не могу. Я ведь как пенсию получил, так мы с Витюшей сразу в магазин побегли. Нас, наверное, с полчаса дома не было, ну а к ночи мы оттянулись, да так, что нас самих можно было подушкой душить.
— А что это вы все с Витюшкой да с Витюшкой бухаете? Чем вам Степан Николаевич не приглянулся? По соседски-то удобнее.
— Да ну его в баню. Конечно, о покойниках плохо не говорят, а только как выпьет, так и нудит, так и нудит. Дюже трудно с ним было. Поучать начинал да войной все попрекал. Говорит, пока вы по тылам отсиживались, я за вас под фашистскими пулями кровушку проливал. А почему я виноват, если в тую пору еще пацаном бесштанным бегал? Какая тут моя вина? Нам тоже несладко приходилось. Маманя на четверых пять картошин принесет, и как хочешь, так и дели. А, что там говорить. Тебя как зовут?
— Константином с утра был.
— Наливай, Константин, и пусть земля ему будет пухом.
— Налить можно, только злость я к его убийцам имею. Нашел бы — не пощадил.
— А ты кем ему будешь, что так печалишься? Раньше-то я тебя что-то не видел.
— И скажи спасибо. Там, где я был, лучше не вспоминать.
— Понимаю. Значит, ты у хозяина с ним скорешился?
— Дядя, какая тебе разница?! — грубо оборвал я опасный для меня допрос. — Где я был, там меня больше нет, и давай мы эту тему закроем.
— Я не против. Значит, ты его три года не видел?
— Что-то много ты спрашиваешь, дядя! Уж не у легавого ли я в гостях?
— Да нет, мужик, успокойся, все путем, — принялся успокаивать меня Витюша. — Это он так, от любопытства. Давайте лучше выпьем.
— Давайте, — нехотя пошел я на попятный. — Только обскажите мне все до тонкости, как все произошло. Его что, ограбили? Пытали?
— Да мы сами не понимаем, что у него было грабить? Ну, забрали у него пенсию и десяток фронтовых наград. Из-за такой-то малости зачем человека убивать? — пьяно и простодушно изумился Витюша.
— А может, в драке его порешили?
— Этого не было, — категорично отверг мое предположение дядя Боря.
— А ты почем знаешь?
— А потому, что в пятницу меня как понятого туда затащили. Так вот, никаких следов драки и сопротивления я не увидел. Это я тебе, Константин, точно говорю.
— А может быть, они после убийства все прибрали?
— Нет, там все стояло на своих местах. Только раскрытый чемоданчик, где он хранил ордена, валялся под столом. А теперь сам прикинь. Если бы они хотели покрыть драку, то зачем им на видном месте бросать выпотрошенный чемодан?
— Верно говоришь, — похвалил я ясный ум дяди Бори. — Никакого смысла в этом не было. А кто знал о его наградах?
— Да весь двор знал, он их на каждый праздник цеплял.
— А что говорят соседи? Может быть, они слышали какую-нибудь ругань, ссору?
— Нет, никто ничего не слышал.
— Странно, — задумчиво разливая водочные остатки, проговорил я. — Если верить вашим словам, то опьянели вы только к ночи. Тогда получается, что весь день, почти двенадцать часов, вы должны были слышать, что творится в соседской квартире. Но вы ничего не слышали. Я правильно говорю?
— Истину говоришь, все было спокойно, — подумав, согласно кивнул дядя Боря. — Но только ты забываешь о том получасе, когда мы ходили за пузырем.
— А где ты его покупал?
— Там же, где и ты, — непонимающе ответил он.
— И сколько времени я за ним ходил?
— Сколько? Минут десять.
— Почему же ты потратил на это полчаса?
— Ну, это я так… Ты скоро ходишь, а мы не спеша. А вообще-то мы с Витькой еще возле подъезда стояли, курили. Ну, значит, не полчаса, а минут двадцать.
— За то время, пока вы курили, кто-нибудь входил или выходил из подъезда?
— Да никто. Только почтальонка Наташка да Ритка с коляской. Наташка по нашему подъезду разнесла все пенсии и направлялась в другой. Она и меня еще подковырнула, мол, что, дядя Боря, уже успели зарядиться?
— А что было дальше? — стараясь казаться равнодушным, спросил я.
— А что дальше бывает? Поднялись мы ко мне, нажарили картошки и начали бухать. Что ты все спрашиваешь? Уж не мент ли ты сам?
— Мент не мент, успокойся и рассказывай, — с угрозой приказал я.
— Так я вам уже все рассказал. Ваши архаровцы вчера меня целый день пытали.
— Я к ним не имею никакого отношения. Ты мне лучше вот что скажи. Если до вашей отключки к соседу никто не приходил, то, значит, его посетили ночью? А теперь ответь, мог ли Степан Николаевич ночью открыть дверь незнакомому человеку?
— Как же, держи карман шире, он и днем-то по десять раз переспросит, кто пришел, зачем пришел, для чего пришел. А ночью он к себе вообще никого не пускал.
— Отлично. Стало быть, один вопрос мы выяснили. К Трегубову днем явились хорошо знакомые люди, но вы их приход не заметили. Я правильно говорю?
— Правильно, — осторожно согласился дед.
— А знаете, почему вы их не заметили?
— Нет.
— Потому, что это были вы сами! — торжествующе поставил я точку.
Мужики обалдели. Пьяно и вопросительно глядя на меня, они молча ждали дальнейших объяснений. Я сознавал, что действую не совсем корректно, но небольшой шок был им просто необходим. С самого начала вдолбив себе в голову кажущуюся истину, они уже не могли взглянуть на ситуацию по-новому, под другим углом зрения.
— Короче, — не теряя темпов атаки, я вынес вердикт, — суду все ясно. Вы, и только вы могли незаметно для соседей совершить это гнусное преступление. Теперь отвечайте, патронажная сестра Надежда Лукьянова была с вами заодно?
— Да ты что, мужик?! — бледнея телом и трезвея душой, возопил дядя Боря. — Что за хреновину ты порешь? Мы же из квартиры не выходили. Витя это подтвердить может.
— Вот-вот, с Витей вы его и придавили.
— Да мы же пьяные были. Он бы и дверь-то нам не открыл, — чуть не плача, оправдывался хозяин. — Он мне пьяному никогда не открывает.
— Конечно. Он открыл не тебе, а Лукьяновой Надежде. Когда вы вступили в сговор?
— Да не вступали мы с ней ни в какой сговор. Чужое дело нам хочешь пришить? Не выйдет, начальник. Я эту Надьку в последний раз в понедельник или во вторник видел, да и то мельком.
— Где ты ее видел? — зацепившись, не сбрасывал я обороты. — К кому она ходит?
— Так к Степану, от него и выходила.
— Отлично, что и требовалось доказать. Откуда вы узнали, что пенсию вам будут давать раньше срока? Кто вам это сообщил?
— Соседка снизу, Ольга Ивановна, она во вторник на почту ходила, там ее и предупредили, чтобы все пенсионеры нашего дома в среду никуда не отлучались.
— Могла об этом знать Надежда Лукьянова?
— Наверное, да, если была у Николаевича во вторник. Я точно не помню.
— А ты вспомни. Я настоятельно тебе рекомендую. Не торопись, хорошенько подумай, а я к тебе на днях забегу. Уж извини, если что не так. Желаю вам приятно закончить этот день.
Вот оно что, шлепая по мерзопакостным лужам, думал я. Вот где зарыта собака по имени Полкан. А ведь я вам, господин Гончаров, с самого начала говорил о патронажной сестре. С самого первого дня ее одиозная личность казалась мне подозрительной. Но ты не прислушался к моему мудрому голосу и в результате потерял время. Что получается? А получается то, что, по крайней мере, трое из пяти убитых пенсионеров были окружены заботами Надежды Лукьяновой. Исходя из этого, можно предположить, что от их квартир она имела дубликаты ключей и соответственно свободный доступ. Николенко, Трегубов и незабвенная Нина Антоновна — о них можно сказать почти с уверенностью. Версию с почтальонами следует отмести, так как всем троим деньги доставляли разные лица. У Николенко это была Галина Соколова, у Трегубова Наталия Нестерова, а у Нины Антоновны Тамара Гаврилина. Теперь перед вами, товарищ Гончаров, стоит трудная задача, как половчее и без риска прижучить эту самую Лукьянову? Надо завтра же с ней поговорить! Причем не вызывая у нее ни тени подозрения, иначе вся сегодняшняя работа пойдет насмарку…
Ладно, завтра так завтра, а сегодня с моей стороны было бы непростительным хамством не навестить Галину Григорьевну.
Больная встретила меня в одиночной палате со страдальческой улыбкой великомученицы. Чуть кивнув, она указала мне на стул.
— Спасибо, что пришел, — тихо поблагодарила Русова. — Твоя жена тоже приходила. Фрукты принесла, только мне пока нельзя. Я ей дала список необходимых лекарств. Обещала завтра утром принести. А еще я отдала ей ключи от машины, и она взялась отогнать ее на стоянку.
— Она такая. Ну Бог с ней, с женой. Как ты себя чувствуешь?
— Как видишь, не померла. Ты нашел того подонка?
— Еще нет, но очень скоро найду, не расстраивайся.
— Хорошо. Ты помнишь о нашем последнем разговоре?
— Насчет нелегального шмона в квартире твоей тетки?
— Да.
— Помню. Ты настаиваешь на этом?
— Да. Надеюсь, ты больше не подозреваешь меня в преднамеренной пакости?
— Успокойся, конечно же нет. Я и вчера ничего такого не думал, просто не хотелось рыться в чужом барахле. Не слишком красивое занятие.
— Но я тебя прошу. Очень прошу, сделай это для меня.
— Ладно, — вздохнув, согласился я. — Уважу твою просьбу.
— Ну вот и спасибо. Иди, я устала. Позвоню тебе завтра вечером.
— Помилуй Бог! — взмолился я. — Почему такие сжатые сроки?
— Мне так будет спокойнее. Иди, Константин Иванович.
За те пятнадцать минут, что я провел у ложа маленькой страдалицы, на улице стемнело, а лужи подморозило. Хрустя ледяными корочками, я шел и думал о том, какой я, в сущности, болван. Спрашивается, почему я на сто процентов уверен в том, что стариков давила Лукьянова? Даже если это так, то могла ли она в одиночку с ними справиться? По рассказам той же Зины, Николенко была еще старухой крепкой и дюжей. Вряд ли одна баба могла ее одолеть. Как минимум, ей нужен был сообщник. Тот, кто заходил в квартиру после нее. Но в этом случае на сообщника непременно обратил бы внимание дядя Боря. Он же ничего похожего не заметил. А может быть, та версия, что я, смеха ради, ему преподнес, верна? Полная чушь. В таком случае на кого прикажете повесить остальные четыре убийства? Нет, все верно, вариант с патронажной сестрой подходит больше всего. Кому, как не ей, знать дату раздачи стариковских грошей? Только самому почтальону, но он пока серьезных подозрений не вызывает. А впрочем, заглянуть в пятнадцатое отделение не мешает.
Еще с вечера через компетентные источники я узнал домашний адрес заботливой сестрички, а в восемь утра уже стоял возле подъезда, терпеливо ожидая ее появления. Свет в ее квартире погас только в девять часов. Насторожившись, я приготовился к нашей первой встрече. Шустрая бабенка примерно тридцати лет выпорхнула легко и стремительно. Одета она была явно не по средствам, серебристо-серую беличью шубку гармонично завершала такая же шапочка.
Не оглядываясь по сторонам, моя подопечная быстро и целенаправленно попрыгала по узкой тропинке, диагональю пересекающей заснеженный двор. Ничего другого, как двигаться в объезд, мне не оставалось. Миновав двор, она перешла улицу и скрылась на территории автостоянки. Довольно скоро, вручив стражнику квитанцию, она выкатилась оттуда на маленьком красном автомобильчике.
Недурно, подумал я, садясь ей на хвост, совсем даже недурно для патронажной сестры с окладом в пятьсот рублей. Это сколько же стариковских пенсий ей понадобилось, чтобы так прибарахлиться! Ведь, по моим данным, она воспитывала десятилетнюю дочку в полном одиночестве, без участия непутевого папаши. Ладно, красавица, посмотрим, чем занят твой рабочий день. Из каких запланированных и случайных встреч он состоит. О чем думает твой извращенный мозг и что делают твои неспокойные руки. Авось и выведешь ты меня на свою кривую дорожку.
Первой этот печальный список открывала семидесятилетняя Таисия Михайловна Николенко. Удушили ее двенадцатого января, в день получения пенсии. Вторым шел Виктор Семенович Трунов. Шестидесятивосьмилетний старик свои деньги получил двадцатого января и тоже не мог ими распорядиться, потому как в этот же день был задушен. Далее значилась Сайко Лидия Ивановна. Возраст — семьдесят два года. Пайковые ей принесли двадцать восьмого, а вот дата смерти обозначена двумя сутками. Очевидно, как и в нашем случае, нашли ее не сразу… Следующей в списке значилась Нина Антоновна, смерть которой я имел честь засвидетельствовать лично. И наконец, замыкал это скорбное шествие Трегубов Степан Николаевич, о котором Оленин уже рассказывал.
Таким образом, я имел некоторую последовательность смертей. Итак, убийства были совершены в следующие дни: 12.01 — вторник — Николенко, 20.01 — среда — Трунов, 28.01 — четверг — Сайко, 04.02 — четверг — Серова, 17.02 — среда — Трегубов.
Красивая пентограмма получается? Вторник, среда, четверг. Понедельник, пятница и воскресные дни выпадают. Теперь, господин Гончаров, обратите внимание на четность: 12, 20, 28, 04 и 17.
Так бы все хорошо, кабы не последняя нечетная дата. Она здорово портит четыре предыдущие цифры. Что же касается интервала, то там вообще никакой закономерности не прослеживается. Если в первых двух случаях он составляет восемь дней, то в дальнейшем он равен семи и тринадцати дням. Как я ни старался, как ни ломал голову — никакой логической системы из этих пяти цифр не выстраивалось. Манипуляция с адресами тоже ничего утешительного не принесла. Если четыре адреса хоть как-то можно было связать в один куст с единым почтовым отделением в нем, то квартира Нины Антоновны не касалась их никоим образом. Проживала она особняком и, судя по городскому плану, свой пенсион получала на другой почте. Ничего не поделаешь, господин Гончаров, кажется, вам придется немного поработать ножками. Сегодня воскресенье — почтамт отдыхает, зато соседи убиенных должны быть дома.
Первым по ходу моего следования стоял дом Лидии Ивановны Сайко. Проживала она на четвертом, последнем этаже по соседству с полуглухим и полуслепым одиноким стариком. Видимо, с обонянием у него тоже были проблемы, и по этой причине труп соседки был обнаружен с некоторым опозданием. Как я ни старался, как ни усердствовал, ничего вразумительного услышать мне не удалось. Правда, после получасовых усилий старик ответил, что уже больше года пенсию им приносит некая Наталия Нестерова из пятнадцатого отделения. Что же касается самой квартиры, то по причине ее невостребованности все права на нее отошли городу и на настоящий момент там производился капитальный ремонт.
Не многим больше мне довелось услышать от соседей Виктора Семеновича Трунова. В его приватизированной квартире уже поселилась сестренка — семидесятилетняя бабуля, которая ради такого случая покинула близлежащую деревеньку. В чем-либо ее подозревать было смешно. Тем более, что завещание на ее имя было написано братом еще пять лет назад. При желании она бы давно могла спровадить своего родственничка к праотцам. Единственное, что заслуживало внимания, так это сообщение живущего этажом ниже пенсионера. По его словам, деньги в их дом носит Наталия Нестерова. Не Бог весть какая информация, но для первого раза сойдет и она.
Таисия Михайловна Николенко свой жизненный путь прекратила на пятом этаже типовой хрущевки и была обнаружена соседкой Зиной поздно вечером в день смерти. Бабенкой Зина оказалась словоохотливой, и поэтому на сей раз мне удалось узнать немного больше и с некоторыми важными подробностями.
Если в первых двух случаях двери квартир были автоматически защелкнуты на английские замки, то здесь дело обстояло иначе.
— А я ведь вашим мужикам уже все рассказала, — проводив меня на кухню, удивилась она. — Три раза ко мне приходили. Я все точнехонько обрисовала.
— То мужикам, а то мне, — весомо и важно ответил я. — Расскажите-ка мне, душа моя, как оно все было? Потом я задам вам несколько вопросов и больше беспокоить вас не будут. Я распоряжусь! Можете не сомневаться.
— Помню, случилось это двенадцатого, во вторник. Я кондуктором работаю и поэтому домой возвращаюсь поздно. В тот день пришла уже в одиннадцатом часу. Несмотря на возраст, баба Тая старуха была еще крепкая. Только вот с ногами у нее беда. Не слушались ее ноги, только что и могла по квартире шлындать, а как куда в магазин или в собес — тут целая проблема. Поэтому магазины я на себя взяла, покупала все, что нужно. Конечно, не каждый день, но через день молоко с хлебом приносила. Она меня в эти дни ох как ждала. И чаю поставит, и историю какую вспомнит. Понятно, скучно ей день-деньской сидеть да на телевизор пялиться.
В общем, пришла я в одиннадцатом часу, зашла домой, сгрузила сумки, разделась и прямым ходом к ней. Звоню — и никакого ответа-привета. Что за чудеса, думаю. Только вчера у нее была, так она никуда не собиралась, да и куда ей идти? Непонятно. Думаю, что-то здесь неладно. Толкнула дверь, а она не заперта, сама собой отворилась. Я с дуру-то взяла и зашла. Батюшки, что я там увидела, до сих пор она мне, бедненькая, по ночам мерещится.
— Расскажите об этом подробнее, — попросил я деловито.
— Ой, уж не знаю… Там в передней-то у нее был половичок расстелен. Я смотрю, а он весь в кучу скручен. Никогда я у нее такого не видела. А как зашла в комнату, то и совсем ничего не поняла. Не знала — то ли орать мне, то ли смеяться. Она на полу сидит, к дивану привалилась и синий язык мне показывает, а глаза совсем не смеются. Выпученные глаза, страшные. И я поняла, что она мертвая. Заметила, что у нее на шее веревка болтается.
— Какая веревка и как она болталась?
— А такая, капроновая. На ней белье сушат. А концы на спине закинуты. Я чуть со страху не померла. Сразу домой к себе кинулась и вызвала «скорую».
— Что у нее пропало из вещей? Может быть, ценности, деньги?
— Пенсию ей в этот день приносили, вот она и пропала. Вся, до копеечки.
— А кроме пенсии? Наверное, у нее были какие-то украшения?
— Про украшения я не знаю, кроме тоненького золотого колечка, я у нее ничего не видела. Вот оно пропало, а больше ничего и не было. Ее дед еще при жизни пропил все, что можно. А что касаемо денег, то тянула она от пенсии и до пенсии. Я это сама видела, потому иногда и баловала старуху. То яблочков принесу, то дешевых конфет. Нечего у бабы Таи было взять.
— То есть в квартире у нее не шарили и все вещи находились на своих местах?
— Да, кроме половиков. И в передней, и в комнате они были перекручены. А в остальном все в полном порядке.
— Ясно, а вы не в курсе, кто приносит ей пенсию?
— А чего же не в курсе? В курсе. Ее разносит Галина Ивановна Соколова.
— А вы не ошибаетесь? — с плохо скрытой досадой спросил я. — Может быть, ваша информация устарела?
— Может, и так, а только она наш дом уже два года обслуживает.
— Спасибо вам, Зина, и еще один вопрос: была ли у вашей соседки патронажная сестра? Ведь, судя по вашим словам, ей помощь требовалась.
— Последнее время за патронажную сестру сходила я, а полгода тому назад такая сестра у Таисии Михайловны была. Но только мы схватили ее за руку и сразу же дали полную отставку.
— И правильно сделали, — одобрил я такой решительный поступок женщин. — А как ее звали?
— Надька Лукьянова, чертова шкура. Повадилась лазать в нищий стариковский карман. Нашла у кого воровать! Удушить ее, сучку, мало!
— Полностью с вами согласен, — находя хоть какую-то почву под ногами, поддержал я такое доброе намерение. — Вы сообщили о ее недостойном поведении начальству или все спустили на тормозах?
— Пожалели стерву. Так уж она плакалась и в ногах валялась. Таисия Михайловна ее и простила, добрая она старуха была. У кого только рука поднялась? Вы уж постарайтесь, найдите ее губителей.
— Будем стараться, а вам большое спасибо за информацию. Позвольте еще один вопрос: кто сейчас занимает квартиру Николенко?
— Пока никто. Но кто-то ее уже выкупил и делает там ремонт.
— То есть наследников на квартиру нет?
— У нее никого не было, и поэтому она ее даже не приватизировала.
— Печально, — посочувствовал я, покидая разговорчивую Зину.
Итак, что мы имеем, раздумывал я, пробираясь сквозь грязную снежную кашу. Пять стариковских трупов, двум из которых, Сайко и Трунову, пенсии приносила Наталия Нестерова. А еще мы имеем патронажную сестру Надьку Лукьянову, в обязанности которой входил уход за Николенко и Серовой. Про нее мы знаем только плохое. Во-первых, она плохо выполняла свою работу, а во-вторых, жулила старичков, за что и была с позором выдворена из дома Николенко. Получаются две пары, связанные одним человеком. В первом случае это Сайко, Трунов плюс Нестерова. Во втором Николенко, Серова плюс Лукьянова. Следует отметить, что деньги этой паре разносили разные почтальоны. Ну а что же дальше? Как мне переплести эти две пары трупов между собой? Пока ни одной точки соприкосновения я не вижу. Возможно, пятое, последнее убийство хоть как-то сможет мне помочь.
На скамейке у зашарпанного дома малосемейных квартир и общаговских комнатушек, там, где проживал господин Трегубов, два пожилых мужика нехотя вели беседу и душевно маялись похмельем. Кажется, это было то, что нужно.
— Здорово, мужики! — Запросто подсаживаясь, я протянул сигареты. — Закуривайте.
— Спасибо, свои имеются, — мрачно отклонил мое предложение небритый угрюмый дед.
— Как хотите. — Равнодушно убирая пачку, я выкатил первый шар. — Что-то после вчерашнего немного мутит, а в голове сплошная каша.
— Иди да похмелись! — зло посоветовал угрюмый. — Ходишь тут, ноешь. Без тебя тошно. Свет белый не мил. Что плачешься-то? Или бабок нема?
— Есть немного, только надо бы стакан раздобыть и какой-нибудь закуски.
— Это мы сделаем, — жизнерадостно вмешался его товарищ. — Ты пока иди и купи все, что надо, а я к тому времени организую закусон.
— Можно, только надо бы и старика Трегубова позвать. Я к нему направляюсь.
— К кому? — захлопал глазами угрюмый. — К Николаичу, что ли, собрался?
— Ага, к нему самому, — невозмутимо ответил я.
— Витька, ты слыхал? — забавляясь моим видом, громко заржал угрюмый. — Нет, ты слыхал? Он к Николаичу в гости собрался! Ну ты мужик и даешь!
— А что такое? — наивно и непонимающе осведомился я. — Что тут смешного?
— Ну, если ты собрался к нему в гости, то прямая тебе дорога будет в морг. Его еще в пятницу туда отволокли.
— Хорош травить баланду, — сурово осадил я. — За такие шуточки можно и по суслам схлопотать. Нашли, чем шутки шутить.
— Да в натуре, ты, мужик, я точняк тебе говорю, замочили Николаича. В пятницу пришел Ромка… Ты его знаешь?
— Сын, что ли? — выказывая некоторую заинтересованность, спросил я.
— Ну да. Пришел Ромка, открыл дверь, а там Степан с веревкой на шее.
— Не может быть. Неужто сам удавился?
— Да нет же, говорю тебе, угрохали его, а Ромку по подозрению захомутали.
— Ну и дела. За что же его?
— Ты иди сначала, принеси пузырь. Чтоб за его упокой выпить, а уж потом и говорить будем. Много вас тут, любопытных, ходит.
Заметив, что вместо обещанной бутылки я принес две, угрюмый от избытка чувств зазвал нас к себе в гости, а жилплощадь он имел как раз напротив квартиры Степана Николаевича. Заранее обрадованный этим обстоятельством, я с готовностью последовал за ними. Жилище угрюмого в своем роде было уникальным. Прихожая одновременно выполняла функции кухни и столовой. Отсюда же вела тоненькая дверца в крохотный сортир, где двоим было уже не развернуться. Сама комнатенка грандиозной мне тоже не показалась. Здесь с трудом разместился диван, усеченный шифоньер, журнальный столик и тумбочка с телевизором.
— Когда это случилось? — открывая бутылку, скорбно спросил я.
— А кто его знает? — отстраненно ответил Витька, внимательно следя за моими руками. — Ромка его в пятницу перед обедом обнаружил, а что, когда — никто не знает.
— Ну а когда вы его видели в последний раз?
— Лично я в среду, — принимая стакан, ответил угрюмый. — Когда пенсию принесли. А было это часиков в двенадцать или около того. Сначала Наташка мне в дверь позвонила, а он, видно, в глазок смотрел и тоже вышел. Пока она у меня была, он в коридорчике дожидался. Я расписался, получил бабки, и она пошла к нему.
— А деньги ему все та же Нестерова Наташка носила? — заранее ликуя, промежду прочим спросил я.
— А кто же еще? — поднимая стакан, удивился угрюмый. — И мне она уже пару лет наше нищее пособие носит. Хорошая девка. Ну, будем!
— За упокой души раба Божьего Степана, — живо поддержал тост Витька и, глубокомысленно выпив, добавил: — Кому суждено умереть от петли, тот не утонет в полынье. Я правильно говорю, дядя Боря?
— Истину говоришь, Витюша. — После выпитой рюмки в настроении угрюмого появились явные признаки благодушия и любви к ближнему. — Кому что суждено, то и случится. Против судьбы не попрешь. Видно, у него на роду так было написано.
— Дядя Боря, — мягко прервал я его мудрые речи, — а в этот день к нему, кроме почтальона, кто-нибудь приходил?
— Точно-то я сказать не могу. Я ведь как пенсию получил, так мы с Витюшей сразу в магазин побегли. Нас, наверное, с полчаса дома не было, ну а к ночи мы оттянулись, да так, что нас самих можно было подушкой душить.
— А что это вы все с Витюшкой да с Витюшкой бухаете? Чем вам Степан Николаевич не приглянулся? По соседски-то удобнее.
— Да ну его в баню. Конечно, о покойниках плохо не говорят, а только как выпьет, так и нудит, так и нудит. Дюже трудно с ним было. Поучать начинал да войной все попрекал. Говорит, пока вы по тылам отсиживались, я за вас под фашистскими пулями кровушку проливал. А почему я виноват, если в тую пору еще пацаном бесштанным бегал? Какая тут моя вина? Нам тоже несладко приходилось. Маманя на четверых пять картошин принесет, и как хочешь, так и дели. А, что там говорить. Тебя как зовут?
— Константином с утра был.
— Наливай, Константин, и пусть земля ему будет пухом.
— Налить можно, только злость я к его убийцам имею. Нашел бы — не пощадил.
— А ты кем ему будешь, что так печалишься? Раньше-то я тебя что-то не видел.
— И скажи спасибо. Там, где я был, лучше не вспоминать.
— Понимаю. Значит, ты у хозяина с ним скорешился?
— Дядя, какая тебе разница?! — грубо оборвал я опасный для меня допрос. — Где я был, там меня больше нет, и давай мы эту тему закроем.
— Я не против. Значит, ты его три года не видел?
— Что-то много ты спрашиваешь, дядя! Уж не у легавого ли я в гостях?
— Да нет, мужик, успокойся, все путем, — принялся успокаивать меня Витюша. — Это он так, от любопытства. Давайте лучше выпьем.
— Давайте, — нехотя пошел я на попятный. — Только обскажите мне все до тонкости, как все произошло. Его что, ограбили? Пытали?
— Да мы сами не понимаем, что у него было грабить? Ну, забрали у него пенсию и десяток фронтовых наград. Из-за такой-то малости зачем человека убивать? — пьяно и простодушно изумился Витюша.
— А может, в драке его порешили?
— Этого не было, — категорично отверг мое предположение дядя Боря.
— А ты почем знаешь?
— А потому, что в пятницу меня как понятого туда затащили. Так вот, никаких следов драки и сопротивления я не увидел. Это я тебе, Константин, точно говорю.
— А может быть, они после убийства все прибрали?
— Нет, там все стояло на своих местах. Только раскрытый чемоданчик, где он хранил ордена, валялся под столом. А теперь сам прикинь. Если бы они хотели покрыть драку, то зачем им на видном месте бросать выпотрошенный чемодан?
— Верно говоришь, — похвалил я ясный ум дяди Бори. — Никакого смысла в этом не было. А кто знал о его наградах?
— Да весь двор знал, он их на каждый праздник цеплял.
— А что говорят соседи? Может быть, они слышали какую-нибудь ругань, ссору?
— Нет, никто ничего не слышал.
— Странно, — задумчиво разливая водочные остатки, проговорил я. — Если верить вашим словам, то опьянели вы только к ночи. Тогда получается, что весь день, почти двенадцать часов, вы должны были слышать, что творится в соседской квартире. Но вы ничего не слышали. Я правильно говорю?
— Истину говоришь, все было спокойно, — подумав, согласно кивнул дядя Боря. — Но только ты забываешь о том получасе, когда мы ходили за пузырем.
— А где ты его покупал?
— Там же, где и ты, — непонимающе ответил он.
— И сколько времени я за ним ходил?
— Сколько? Минут десять.
— Почему же ты потратил на это полчаса?
— Ну, это я так… Ты скоро ходишь, а мы не спеша. А вообще-то мы с Витькой еще возле подъезда стояли, курили. Ну, значит, не полчаса, а минут двадцать.
— За то время, пока вы курили, кто-нибудь входил или выходил из подъезда?
— Да никто. Только почтальонка Наташка да Ритка с коляской. Наташка по нашему подъезду разнесла все пенсии и направлялась в другой. Она и меня еще подковырнула, мол, что, дядя Боря, уже успели зарядиться?
— А что было дальше? — стараясь казаться равнодушным, спросил я.
— А что дальше бывает? Поднялись мы ко мне, нажарили картошки и начали бухать. Что ты все спрашиваешь? Уж не мент ли ты сам?
— Мент не мент, успокойся и рассказывай, — с угрозой приказал я.
— Так я вам уже все рассказал. Ваши архаровцы вчера меня целый день пытали.
— Я к ним не имею никакого отношения. Ты мне лучше вот что скажи. Если до вашей отключки к соседу никто не приходил, то, значит, его посетили ночью? А теперь ответь, мог ли Степан Николаевич ночью открыть дверь незнакомому человеку?
— Как же, держи карман шире, он и днем-то по десять раз переспросит, кто пришел, зачем пришел, для чего пришел. А ночью он к себе вообще никого не пускал.
— Отлично. Стало быть, один вопрос мы выяснили. К Трегубову днем явились хорошо знакомые люди, но вы их приход не заметили. Я правильно говорю?
— Правильно, — осторожно согласился дед.
— А знаете, почему вы их не заметили?
— Нет.
— Потому, что это были вы сами! — торжествующе поставил я точку.
Мужики обалдели. Пьяно и вопросительно глядя на меня, они молча ждали дальнейших объяснений. Я сознавал, что действую не совсем корректно, но небольшой шок был им просто необходим. С самого начала вдолбив себе в голову кажущуюся истину, они уже не могли взглянуть на ситуацию по-новому, под другим углом зрения.
— Короче, — не теряя темпов атаки, я вынес вердикт, — суду все ясно. Вы, и только вы могли незаметно для соседей совершить это гнусное преступление. Теперь отвечайте, патронажная сестра Надежда Лукьянова была с вами заодно?
— Да ты что, мужик?! — бледнея телом и трезвея душой, возопил дядя Боря. — Что за хреновину ты порешь? Мы же из квартиры не выходили. Витя это подтвердить может.
— Вот-вот, с Витей вы его и придавили.
— Да мы же пьяные были. Он бы и дверь-то нам не открыл, — чуть не плача, оправдывался хозяин. — Он мне пьяному никогда не открывает.
— Конечно. Он открыл не тебе, а Лукьяновой Надежде. Когда вы вступили в сговор?
— Да не вступали мы с ней ни в какой сговор. Чужое дело нам хочешь пришить? Не выйдет, начальник. Я эту Надьку в последний раз в понедельник или во вторник видел, да и то мельком.
— Где ты ее видел? — зацепившись, не сбрасывал я обороты. — К кому она ходит?
— Так к Степану, от него и выходила.
— Отлично, что и требовалось доказать. Откуда вы узнали, что пенсию вам будут давать раньше срока? Кто вам это сообщил?
— Соседка снизу, Ольга Ивановна, она во вторник на почту ходила, там ее и предупредили, чтобы все пенсионеры нашего дома в среду никуда не отлучались.
— Могла об этом знать Надежда Лукьянова?
— Наверное, да, если была у Николаевича во вторник. Я точно не помню.
— А ты вспомни. Я настоятельно тебе рекомендую. Не торопись, хорошенько подумай, а я к тебе на днях забегу. Уж извини, если что не так. Желаю вам приятно закончить этот день.
Вот оно что, шлепая по мерзопакостным лужам, думал я. Вот где зарыта собака по имени Полкан. А ведь я вам, господин Гончаров, с самого начала говорил о патронажной сестре. С самого первого дня ее одиозная личность казалась мне подозрительной. Но ты не прислушался к моему мудрому голосу и в результате потерял время. Что получается? А получается то, что, по крайней мере, трое из пяти убитых пенсионеров были окружены заботами Надежды Лукьяновой. Исходя из этого, можно предположить, что от их квартир она имела дубликаты ключей и соответственно свободный доступ. Николенко, Трегубов и незабвенная Нина Антоновна — о них можно сказать почти с уверенностью. Версию с почтальонами следует отмести, так как всем троим деньги доставляли разные лица. У Николенко это была Галина Соколова, у Трегубова Наталия Нестерова, а у Нины Антоновны Тамара Гаврилина. Теперь перед вами, товарищ Гончаров, стоит трудная задача, как половчее и без риска прижучить эту самую Лукьянову? Надо завтра же с ней поговорить! Причем не вызывая у нее ни тени подозрения, иначе вся сегодняшняя работа пойдет насмарку…
Ладно, завтра так завтра, а сегодня с моей стороны было бы непростительным хамством не навестить Галину Григорьевну.
Больная встретила меня в одиночной палате со страдальческой улыбкой великомученицы. Чуть кивнув, она указала мне на стул.
— Спасибо, что пришел, — тихо поблагодарила Русова. — Твоя жена тоже приходила. Фрукты принесла, только мне пока нельзя. Я ей дала список необходимых лекарств. Обещала завтра утром принести. А еще я отдала ей ключи от машины, и она взялась отогнать ее на стоянку.
— Она такая. Ну Бог с ней, с женой. Как ты себя чувствуешь?
— Как видишь, не померла. Ты нашел того подонка?
— Еще нет, но очень скоро найду, не расстраивайся.
— Хорошо. Ты помнишь о нашем последнем разговоре?
— Насчет нелегального шмона в квартире твоей тетки?
— Да.
— Помню. Ты настаиваешь на этом?
— Да. Надеюсь, ты больше не подозреваешь меня в преднамеренной пакости?
— Успокойся, конечно же нет. Я и вчера ничего такого не думал, просто не хотелось рыться в чужом барахле. Не слишком красивое занятие.
— Но я тебя прошу. Очень прошу, сделай это для меня.
— Ладно, — вздохнув, согласился я. — Уважу твою просьбу.
— Ну вот и спасибо. Иди, я устала. Позвоню тебе завтра вечером.
— Помилуй Бог! — взмолился я. — Почему такие сжатые сроки?
— Мне так будет спокойнее. Иди, Константин Иванович.
За те пятнадцать минут, что я провел у ложа маленькой страдалицы, на улице стемнело, а лужи подморозило. Хрустя ледяными корочками, я шел и думал о том, какой я, в сущности, болван. Спрашивается, почему я на сто процентов уверен в том, что стариков давила Лукьянова? Даже если это так, то могла ли она в одиночку с ними справиться? По рассказам той же Зины, Николенко была еще старухой крепкой и дюжей. Вряд ли одна баба могла ее одолеть. Как минимум, ей нужен был сообщник. Тот, кто заходил в квартиру после нее. Но в этом случае на сообщника непременно обратил бы внимание дядя Боря. Он же ничего похожего не заметил. А может быть, та версия, что я, смеха ради, ему преподнес, верна? Полная чушь. В таком случае на кого прикажете повесить остальные четыре убийства? Нет, все верно, вариант с патронажной сестрой подходит больше всего. Кому, как не ей, знать дату раздачи стариковских грошей? Только самому почтальону, но он пока серьезных подозрений не вызывает. А впрочем, заглянуть в пятнадцатое отделение не мешает.
Еще с вечера через компетентные источники я узнал домашний адрес заботливой сестрички, а в восемь утра уже стоял возле подъезда, терпеливо ожидая ее появления. Свет в ее квартире погас только в девять часов. Насторожившись, я приготовился к нашей первой встрече. Шустрая бабенка примерно тридцати лет выпорхнула легко и стремительно. Одета она была явно не по средствам, серебристо-серую беличью шубку гармонично завершала такая же шапочка.
Не оглядываясь по сторонам, моя подопечная быстро и целенаправленно попрыгала по узкой тропинке, диагональю пересекающей заснеженный двор. Ничего другого, как двигаться в объезд, мне не оставалось. Миновав двор, она перешла улицу и скрылась на территории автостоянки. Довольно скоро, вручив стражнику квитанцию, она выкатилась оттуда на маленьком красном автомобильчике.
Недурно, подумал я, садясь ей на хвост, совсем даже недурно для патронажной сестры с окладом в пятьсот рублей. Это сколько же стариковских пенсий ей понадобилось, чтобы так прибарахлиться! Ведь, по моим данным, она воспитывала десятилетнюю дочку в полном одиночестве, без участия непутевого папаши. Ладно, красавица, посмотрим, чем занят твой рабочий день. Из каких запланированных и случайных встреч он состоит. О чем думает твой извращенный мозг и что делают твои неспокойные руки. Авось и выведешь ты меня на свою кривую дорожку.