- Ну!
   - И каждый отделил от своего пайка граммов по двести в общий мешок...
   - Ну!
   - И мешок этот куда-то спрятал мой санитар Мордвинов...
   - Ну!
   - Вот вам и "ну". Может, они решили отвальную справить. Сахар загонят, а вместо него водки купят... Мордвинов у меня вчера еще громадную бутыль выпросил.
   В дверь осторожно постучали. Вошел Мордвинов:
   - Товарищ командир, разрешите на берег уволиться?
   Прохор Николаевич, ни слова не говоря, выписал матросу увольнительный билет. Потом как бы нечаянно спросил:
   - Не тяжело тебе будет одному?
   - То есть... как это? - сразу покраснел Мордвинов, тараща на Рябинина глаза.
   - Мешок-то, говорю, не тяжело тебе одному тащить? Да и бутылку разбить можешь. А в бутылке-то, брат, я знаю, что ты потащишь...
   Мордвинов понял: здесь уже все знают - таить нечего.
   - Товарищ командир, - сказал он, - это все не так, как вы думаете. Сахар мы собрали - это верно. А бутыль мне под рыбий жир понадобилась. У меня еще литров пять его с прошлого рейса осталось. И все это мы решили жене Кости Никонова оттащить. Бабе-то ведь помочь надобно!
   Он посмотрел в упор на Китежеву:
   - И совсем зря вы так обо мне подумали. Я выпить и сам не дурак, до войны все "американки" в Мурманске спиною обтер. А сейчас я, коли время такое строгое, ни в одном глазу, ни мур-мур!
   - Иди, иди, парень, - сказал ему Рябинин. - Я тебе и так верю...
   Об этом на корабле мало кто знал, кроме матросов. И вот отбили полуночные склянки. Из числа отпущенных на берег не явился к сроку на борт корабля только один.
   - Кто? - спросил Пеклеванный.
   - Мордвинов, - неловко козырнул в ответ боцман Мацута.
   Лейтенант прошел к себе в каюту, рассказал об этом замполиту, и Самаров в ответ махнул рукой:
   - Вот шпана!.. Какой уж это раз с ним. До войны, бывало, даже последний пиджак с себя пропьет. Однажды я сам его, паршивца, за шкирку из ресторана выволок!..
   - Может, у него в городе родные? - полюбопытствовал Артем.
   - Да нет. Он из беспризорных. Его Прохор Николаевич перед войной из детдома взял... Ничего, вернется!
   - На гауптвахту! - коротко заключил Пеклеванный. - Я не посмотрю, что он у меня лучший дальномерщик. Пусть только дыхнет водкой, как завтра же ему башку острижем, и пусть посидит под арестом.
   - А вдруг - в море? - спросил Самаров.
   - На время похода освободим... И впредь я буду наказывать за пьянство строго. Здесь не пивная, а патрульный корабль. Мы, слава богу, плаваем под военным флагом!
   Олег Владимирович вдруг тихонько рассмеялся в ладошку.
   - И ничего смешного, - внезапно обозлился Пеклеванный. - Я удивляюсь, как можете вы смеяться, если один из вашей паствы бродит где-то по улицам пьяным, когда ему давно пора быть на корабле... Машинка у нас есть?
   - Есть.
   - Кто из команды умеет стричь?
   - Кажется, боцман Мацута.
   - Вот и отлично. Завтра же острижем его, и пусть-ка суток пятнадцать поваляется на голых нарах, если не желает спать на своей корабельной койке...
   Был уже первый час ночи, когда Самаров ни с того, ни с сего вдруг решил затеять стирку грязных носков.
   - Все равно, - сказал он, - когда-нибудь да надо... А стираю я их, подлых, большей частью в плохом настроении!
   - И помогает?
   - А как же! Вот так пар десять промусолишь под краном, и мысли сразу приобретают плавное диалектическое течение. Чувствуешь, что в жизни самое главное - порядок!
   Пеклеванный скинул с себя китель, повесил его на распялку. Шелковая сорочка плотно облегала его широкую загорелую грудь. Он стянул ботинки, подвигал пальцами ног.
   - И мне, что ли, попробовать? - сказал он. - Мордвинов, чтоб ему провалиться, мне тоже настроение испортил...
   Артем включил вентилятор, и в каюту с тихим шелестом потек холодный, обжигающий сквозняк. Жамкая под рукомойником намыленные носки, Олег Владимирович с умыслом сказал:
   - Вам настроение испортить нетрудно. Вы и прибыли-то сюда к нам уже не в духе. Не знаю почему, но это ведь именно так.
   - Да, так, - хмуро согласился лейтенант. - Просто мне лвишлость разочароваться в своих надеждах. Хотя в мои двадцать пять лет и смешно говорить такое, но - что поделаешь!..
   - Миноносцы? - подсказал замполит с ухмылкой. "А чего тебе объяснять?" - решил Артем и ответил почти грубо:
   - Нет, вы ошиблись. Я желал бы служить на речных трамваях...
   Тут в каюту вошел рассыльный и очень спокойно доложил, что опоздавший матрос на корабль явился. Пеклеванный накинул плащ и взял в руки фонарь.
   - Где этот забулдыга?
   - Какой?
   - Мордвинов.
   - В умывальнике правого борта.
   - Чего он там?
   - Умывается, наверное.
   - Здорово пьян?
   - Не разберешь. Весь в кровище. Дрался, видать...
   В низком помещении умывальника, освещенного синим маскировочным светом, было холодно и смрадно от табачного дыма, не успевшего еще выветриться. Мордвинов стоял у крана и, сняв бескозырку, мочил под струей воды лохматую голову.
   - Явился наконец?
   - Как штык, - ответил Мордвинов, вытирая бескозыркой мокрое лицо лицо избитое, все в синяках и ссадинах.
   - Хорошо, хорошо! - сказал Пеклеванный.
   - Бывал и лучше, - скромно ответил Мордвинов.
   - Пьян?
   - Как угодно.
   - Дрался?
   - А как же... Конечно, дрался.
   - Что еще?
   - А разве этого мало?
   Пеклеванный вдруг понял, что матрос едва ли пьян и осторожно, но с маленькой издевочкой подшучивает над ним.
   - Так я вас спрашиваю: почему вы опоздали на корабль?
   - Извините. Не успел обзавестись часами.
   Тут лейтенанта взорвало:
   - Это и лучше, что не успели. Значит - не пропьете их! Кажется, вы имеете такую склонность - пропивать свои шмутки...
   Даже в темноте было видно, как побледнело лицо матроса. Мордвинов вдруг шагнул вперед и, широко раскрыв рот, дыхнул прямо в лицо лейтенанту.
   - На, дыши, - сказал он. - Ты такую самогонку не пил еще? Это здешняя. Ее из табуреток гонят. И на клопах настаивают...
   Артем от злости рванул матроса за плечо и, не рассчитав своей бычьей силы, отшвырнул его к железной переборке.
   - Пятнадцать суток, - со свистом сказал он. - Со строгой изоляцией. Завтра же отправитесь под конвоем...
   И только тут заметил, что из кармана Мордвинова выпал пистолет. Он цепко схватил его с палубы - это был хороший немецкий "вальтер".
   - Откуда? - испуганно спросил Артем.
   - Ладно. - Мордвинов медленно поднялся на ноги. - Об этом - потом... Осторожнее с пистолетом: одна пуля сидит в стволе. - Он вдруг как-то ослабел и ничком сунулся грудью на край раковины, его рука, вздрагивая, потянулась к вентилю крана, чтобы открыть воду. - Помогите мне, - попросил он лейтенанта Пеклеванного, - товарищ лейтенант, помогите мне...
   - Рассыльный! - крикнул Артем, и вдвоем с рассыльным они отвели матроса в лазарет.
   - Расскажи, что с тобой! - встревоженно спросила Ки-тежева. - Кто это тебя так?
   - Не знаю... Напали на меня. Бандиты какие-то... Я уже на корабль шел. Хорошо, что без мешка был. Говорят, что банда приехала в город - "Черная кошка"... Из власовцев эта банда. Их немцы сюда заслали. Для паники... А как я пистолет успел у них выбить, так даже и не помню...
   Пеклеванный, испытывая страшное смущение и стыд, дружески потрепал матроса по плечу:
   - Ты извини меня. Я не знал... Не будем ссориться!
   - Вы меня тоже извините, товарищ лейтенант. Мне тоже не хотелось бы ссориться с вами. И мы не будем ссориться. Только я больше всего люблю, когда меня уважают...
   Выходя из лазарета, Артем почти лицом к лицу столкнулся с Рябининым. Прохор Николаевич выслушал всю эту историю, велел освободить на завтра Мордвинова от всех корабельных работ и занятий, потом сказал:
   - Одевайтесь, лейтенант. Кортик прицепить не забудьте. Нас с вами в штаб вызывают. И срочно притом. Наверное, дадут какое-нибудь дело...
   Метель косо стегала в лицо колючим снегом. Со стороны залива налетали на берег крутые порывы ветра. За взлетами снежных зарядов пропадали и тонули во мраке тени бараков и ажурная мачта радиостанции. Обогнав офицеров, медленно прополз в низину гаванского ковша тяжелый вездеход, злобно рявкающий выхлопным перегаром, и узкими пучками фар ненадолго осветил разухабистую дорогу.
   - Шторм будет, - сказал Пеклеванный. - А?
   - Нет. - Рябинин принюхался к ветру. - Я так думаю, что поутру стишает погода. Ей силы не набрать...
   Пеклеванный закрыл ладонями замерзающие уши и почти согнулся пополам, чтобы пересилить напор ветра.
   - Баллов девять уже есть! - прокричал он. - Интересно бы знать, Прохор Николаевич, что для нас приготовили в штабе? Пора бы уж нам и заданьице какое-нибудь получить!
   - Дадут. - Рябинин смачно высморкался в сугроб, зажимая пальцем то одну, то другую ноздрю. - Дадут, лейтенант, - убежденно повторил он. Только бы вот по шее не дали за грехи наши тяжкие. Им-то со стороны, с берега-то, даже борта у нас кажутся не так ровно покрашенными.
   В коридоре штаба, длинном и унылом, как дорожная верста, топился ряд печей, выстроенных вдоль стен. Жаркие березовые поленья стреляли веселыми искрами. Часовой услужливо протянул офицерам голик, чтобы они обмели обувь от снега. В комнате дежурного спала на диване пожилая уборщица, накрытая матросской шинелью, а сам дежурный, плешивый мичман в громадных валенках, жаловался телефонистке:
   - Я, дочка, всю жизнь толстых женщин любил. Три раза женатым был, и все три жены были тощими... Разве же это - не трагедия для мужчины?
   Рябинин с серьезным видом протянул дежурному документы:
   - Мы с "Аскольда"... А что касается твоей жизненной трагедии, мичман, то я тебе от души сочувствую: жена - не гусыня, ее в мешке к потолку не подвесишь и одними орехами кормить не будешь... Куда нам пройти тут?
   Смущенный мичман проводил их до дверей кабинета контр-адмирала Сайманова.
   Начальник ОВРА встретил аскольдовцев вопросом:
   - Последнюю новость не слышали, товарищи? Гитлер отменил свой приказ о сдаче на слом всех крупных кораблей немецкого флота. Это и понятно: вместо Редера сейчас командует флотом гросс-адмирал Дениц, а он, хотя и заядлый подводник, но все же не такой дурак, чтобы убрать с нашего театра линкоры "Шарнгорст" и "Тирпитц"... Садитесь, товарищи, побеседуем!
   Офицеры скинули шинели, сели возле стола, на котором - совсем по-домашнему - стояла электроплита и на ней сипло шумел закипающий чайник. Под колпаком настольной лампы грелась желтоглазая кошка. Игнат Тимофеевич погладил ее и похвалил:
   - Примечательное животное. С тральщика Б-118, который затонул на прошлой неделе. Спасли ее матросы... Ну, ладно. Так вот, товарищи, и результат: сейчас, пока мы сидим с вами здесь, в океане заканчивается большое сражение. Английская эскадра во главе с линкором "Дюк оф Йорк" под флагом Фрейзера сейчас доколачивает немецкий линкор "Шарнгорст" под флагом контр-адмирала Бея. Немец принял уже пять торпед, но еще огрызается. С его палубы спускают за борт водолазов, и они тут же, невзирая на взрывы, на полном ходу заваривают подводные пробоины. Это уже что-то новое в практике морских сражений...
   - А караван? - спросил Рябинин.
   - "Шарнгорст" и шел как раз на перехват каравана, - пояснил контр-адмирал. - Но Фрейзер, пользуясь радиолокаторными установками, успел засечь его еще на дальней дистанции... Подробности узнаем потом. А как у вас с топливом?
   - Вчера догрузили четвертый бункер.
   - Свежий хлеб на корабле имеется?
   - Да. На пекарню гарнизона пока не жалуемся.
   - Ну, и чудесно. - Сайманов разложил перед собой карту и постучал по ней карандашом. - Смотрите сюда, товарищи... Вот в эту бухту, в которой расположен колхоз "Северная заря", надо отконвоировать землечерпалку...
   - Землечерпалку? - переспросил Пеклеванный почти испуганно.
   - Да. Обыкновенную землечерпалку. Кстати, она сейчас уже находится на переходе через Кильдинскую салму. Старайтесь прижимать ее ближе к берегу и, если позволит волнение на море, торопите ее со скоростью. Узла три-четыре, а то и все пять, она, я думаю, сможет выжать из своих механизмов.
   - Три-четыре узла? - снова вмешался Пеклеванный. - Я, очевидно, правильно вас понял... Но неужели и мы будем осуждены топтаться около нее на такой кислятине?
   Кошка вдруг жалобно мяукнула и, выгнув спину, прыгнула Пеклеванному на колени.
   - Брысь, подлая! - сказала лейтенант, отряхивая брюки. - Не до тебя сейчас...
   - Вам, - спокойно продолжал Игнат Тимофеевич, обращаясь большей частью к Рябинину, - вам придется идти на противолодочном зигзаге. Это утомительно и надоедливо, но ничего не поделаешь. Немцы сейчас стали применять новые торпеды типа "Цаункёниг", что в переводе значит "крапива". Выгоднее всего держаться на зигзаге No 48-Ц...
   - Тэк-с, тэк-с, - задумчиво отозвался Прохор Николаевич и машинально полез в карман за трубкой. - Разрешите, товарищ контр-адмирал?
   - Да. Можете курить.
   - Вот я и думаю... - начал капитан "Аскольда" и, медленно окутываясь клубами табачного дыма, замолчал с какой-то особой сосредоточенностью.
   - Ну, - подстегнул его Сайманов, - говорите же!
   Вместо Рябинина сказал Пеклеванный:
   - Меня интересует такой вопрос: не будет ли нарушен землечерпалкой режим походного ордера? Ведь тогда от нее...
   - Бросьте вы об этом, молодой! - с явным неудовольствием оборвал его Сайманов. - Вы от чернорабочих хотите требовать такой же строгой походной организации, какой, наверное, и сами еще не обладаете. Капитан землечерпалки сидел вот у меня здесь, на этом же стуле, на котором сидите вы. Милый старик-работяга, который ни бельмеса не смыслит, как его будут конвоировать и кто будет конвоировать. Тревожится только об одном, чтобы его команде был выдан сухой паек. И команда у него состоит наполовину из женщин да парней-молокососов, у которых еще эскимо на губах не обсохло... Какой уж тут ордер! Здесь применимо только одно правило: не до жиру, быть бы живу...
   - А какова обстановка на море? - спросил посуровевший Рябинин. - Чего нам следует больше всего опасаться?
   - Вот это уже деловой разговор. Немцы, Прохор Николаевич, вчера еще держали на позиции тридцать четыре подводные лодки. Половина из них новейшие лодки с электрическим ходом. Учтите - их подводная скорость узлов шестнадцать, а то и больше. Они снабжены трубами Шнорхеля. Эти шнорхели дают им возможность "дышать", не всплывая на поверхность. Авиация вам встретится едва ли. Зато остерегайтесь плавающих мин...
   Чайник, закипел, и контр-адмирал снял его с плитки. Пить чай офицеры отказались, и Сайманов особенно не настаивал.
   - Что бы мне еще сказать вам, молодые? Пожалуй, надо только пожелать вам успеха. Отсюда, из этого кабинета, невозможно ведь предугадать всего. Может, сам черт с рогами вам встретится! И учить я вас не буду. А если бы и захотел учить, то уже поздно. Действуйте и учитесь, товарищи, сами. Учитесь в море... Это ваше первое боевое задание. Операция простая. Но и ответственная...
   Пеклеванный улыбнулся одним лишь уголком рта. Сайманов заметил это:
   - Улыбка-то у вас, лейтенант, прямо скажем, - ни к черту не годится! Будто вы похабный анекдот вспомнили!
   Артем густо покраснел:
   - Прошу прощения, товарищ контр-адмирал. Землечерпалка... Я улыбнулся, когда подумал... Честно говоря, я никогда не думал, что мне придется конвоировать по морю такой вонючий горшок...
   - Я его еще не нюхал, - сердито продолжал Игнат Тимофеевич. - А вот случись так, что немцы пустят в этот "горшок" торпеду, и наш флот, целый флот, останется без землечерпалки. Жди, пока из Архангельска другая приползет. У немцев-то их четыре в Альтен-фиорде стоят, да занимать у них вы ведь, лейтенант, не пойдете!
   - Все ясно, - сказал Рябинин и потянулся за своей шинелью. - Я боюсь только одного: как бы эта землечерпалка сама не развалилась! Ее и качнуть-то совсем малость нужно, как из нее, наверное, все гайки посыплются.
   - Ничего. До конца войны доскрипит старушка. Ну, а после-то войны все к чертям собачьим менять будем. Всю технику! И ваш "Аскольд" разломаем тоже. На переплавку пустим. Одни дверные ручки оставим, благо они из меди...
   Уже на улице, направляясь на корабль, Прохор Николаевич сказал Артему:
   - Послушайте, лейтенант. Мне было несколько стыдно за ваш лепет в присутствии контр-адмирала... Когда однажды один юноша нежного строения назвал "горшком" мой "Аскольд", я очень хотел дать ему в зубы. До вас это дошло?
   - Ну, видите ли... Я не хотел оскорбить, но... - Пеклеванный совсем растерялся. - Просто сорвалось как-то с языка. Честное слово, ведь это же смешно. Мы, патрульное судно, и вдруг эта землечерпалка! Стыдно сказать кому-нибудь. Засмеют ведь...
   - Ох, и стыдливый же вы! - буркнул Прохор Николаевич. - Я не знаю, как это вы в бане моетесь?
   Пеклеванный натянул перчатки, сухо щелкнул кнопками на запястьях.
   - Товарищ старший лейтенант...
   - Старший, - с ударением в голосе, будто соглашаясь с чем-то, подхватил Рябинин. - И вот как старший я хотел бы сказать вам, что вы-то еще не... старший! А коли нам честь оказывают, что не только кормят даром, а еще и боевую работу дают, так надо не иронизировать по поводу "горшков", а думать надо... Думать, если вы только умеете это делать! А может, и не умеете? Черт вас знает...
   - Ну, что вы на меня накинулись? - обиженно проговорил Артем, которому совсем не хотелось ссориться с командиром. - Ведь я, по-моему, делаю все, что мне положено...
   - Вот то-то и оно, - сказал Рябинин, - вы делаете только то, что положено. А сделать хоть раз то, что не положено делать, а все равно надо, этого вы не делаете. Впрочем, если говорить начистоту, то мне служить с вами нетрудно. Службу-то вы хорошо знаете!
   - А если это так, - обрадованно подхватил Пеклеванный, - так за что же вы меня сейчас ругаете?
   - Да я разве ругаю? Я ведь только разговариваю... Так они и шли, разговаривая. Командир и его помощник.
   "На север - за смертью!.."
   Фон Герделер всегда обожал опрятность, и сейчас он с удовольствием разгибал хрустящую от крахмала салфетку. Он любил также добротность в мелочах, и ему нравилось держать перед собой живописную карточку меню, на которой был изображен сытый и веселый тиролец в форме горного егеря.
   - Можно расплачиваться и шведскими кронами?
   - Здесь берут все, - ответил сосед, рыхлый армейский капитан, на мундире которого финских орденов было больше, чем немецких. - Можете расплачиваться даже монгольскими тугриками!
   - А вы были и в Монголии? - вежливо спросил оберст.
   - Еще чего не хватало, - прорычал в ответ капитан. - Благодарю покорно... Я прошел Польшу, Грецию, Украину, Норвегию, а вы мне теперь предлагаете Монголию! Тьфу!
   Они познакомились. Капитана звали Штумпф, он был старый вояка и сейчас служил военным советником при финской армии. Оберегу было любопытно знать подробности о войне финнов с русскими, но капитан отвечал невразумительно:
   - Ерунда все. Холод собачий, болота, комары и еще вот эта... няккилейпя. Впрочем, вы этого не понимаете. Вместо хлеба. Привыкаешь!.. Однажды меня стали пилить пополам. Я не знал, как согреться. А пчелиная колода большая. Стали пилить. Хорошо, что проснулся. А то бы так, с колодой вместе, и меня. Вжик-вжик!.. Ерунда все. И потом еще вот эти... Фьють-фьють-фьють. Всегда дают три выстрела. Называются они - кяки-кяки. Даже бабы сидят на деревьях. И как стреляют! Фьють-фьють-фьють - и в тебе три дырки. А водку варят из опилок... Тоже привыкаешь!..
   Штумпф выдавливал из тюбиков икряную пасту и ел ее прямо с ложки. Пил, ел, курил - все одновременно. "Ну, и свинья же ты, парень!" - думал оберст о капитане, хотя этот грубый, неотесанный мужлан-офицер ему даже чем-то понравился, и было жалко, что он уходит из-за столика.
   - Мне пора, - сказал Штумпф. - Через пять минут я вылетаю. На север за смертью!..
   Наружная стена ресторана представляла собою сплошное окно, и фон Герделер, сидя за столиком, лениво наблюдал, как с взлетной дорожки один за другим уходят в небо самолеты. К нему подошла кельнерша - молоденькая девушка-немка, шуршащая взбитыми, как сливки, кружевами наколок и передника.
   - Что угодно господину... ммм-ммм, - она в нерешительности замялась, не зная, как назвать его, ибо он был одет в штатское.
   - Зовите меня генералом, - с улыбкой разрешил фон Герделер. - Правда, я еще не генерал, но, поверьте, я им скоро буду.
   - О! Я еще не видела таких молодых генералов...
   Фон Герделер читал меню, держа его перед собой в откинутой на отлете руке, как бы любуясь своей дальнозоркостью.
   - Суп, - сказал он. - Суп из тресковых язычков. Я уже соскучился по норвежской кухне. А гренки прошу выбрать самые поджаристые. На второе же гарнели в белом соусе. И уж, конечно, икры. Только по русскому способу, то есть икры пробитой. Пожалуйста, фрейлейн...
   Он пил легкое каберне и, ломая жесткие панцири морских креветок, лакомился нежным розовым мясом. На столе перед ним лежал очередной номер газеты "Вахт ам Норден" - газеты горноегерской армии. А в газете напечатана статья, которая называется "Так ли мы далеки от победы?" И под этой статьей - подпись: "Инструктор по национал-социалистскому воспитанию оберст X. фон Герделер".
   - Пожалуйста, фрейлейн, еще порцию кофе-гляссе!..
   Он побарабанил пальцами по столу. Что ж, он закинул крючок своей удочки далеко. На самую крупную рыбину из всех - на удачу в своей карьере. Эту статью не могут не заметить. Вчера ее уже передавали по Норвежскому радио.
   - Я могу расплатиться, фрейлейн? Нет, я поберегу шведские кроны. Считайте с меня оккупационными марками... Благодарю вас, фрейлейн. Пожелайте мне удачи!
   Фон Герделер поднялся со стула, ощущая в себе пружинистую легкость хорошо натренированного тела. Отдых на высокогорном курорте, который он себе позволил, пошел только на пользу. Страхи рассеялись, он окреп и внутренне подготовил себя к тяготам фронтовой жизни. Абсолютная трезвость, хорошая пища, шутливый флирт с молоденькой чемпионкой Швеции по настольному теннису - все это осталось далеко позади, и оберст сразу почувствовал всю важность совершаемого, когда очутился на этом аэродроме.
   Большой черный "Юнкерс-52", на котором он должен лететь до Лаксельвена, еще не был выведен на старт. Наконец фельдфебель вспомогательной службы принес парашют, показал, как его пристегнуть, и сказал: "Через пять минут старт, герр инструктор!" Оказалось, что задержка произошла из-за командира эсэсовской дивизии "Ваффен-СС", известного генерала Рудольфа Беккера, который встречал свою жену, чтобы вместе с нею лететь дальше на север. "На север - за смертью!" - вспомнил фон Герделер слова, сказанные Штумпфом, и с любопытством посмотрел на хорошенькую, закутанную в меха блондинку. Штандартенфюрера сопровождал сильный воздушный конвой, без которого нельзя было отпустить в небо и "Юнкерс-52" - на его борту находилась большая партия ценного ментолового сахара для егерей.
   "Итак, генерал и противопростудный сахар", - с иронией подумал оберст, когда самолеты поднялись в воздух, прикрываемые сверху тремя "мессершмиттами". Вместе с фон Герделером в тесном отсеке "юнкерса" находились еще двое: тщедушный лейтенант с острой лисьей мордочкой и худая, истощенная каким-то недугом медицинская сестра, которая сопровождала сахар. Фамилия лейтенанта была Вальдер; как выяснилось из разговора, он пошел служить в армию из провинциальной полиции; сейчас возвращается из хаттенского госпиталя, где залечивал ранение, полученное в перестрелке на Муста-Тунтури.
   - Раненых много? - спросил оберст.
   - Много, - виноватым голосом отозвался Вальдер.
   - Обмороженных?
   Лейтенант замялся. Вместо него ответила девушка.
   - Тех, кто обморозился, судят! - вдруг резко сказала она. - Но все равно их много. Некоторые так и застывают за пулеметом. А финские солдаты совсем раздеты. В стране Суоми каждую осень проводится сбор теплых вещей, но эти вещи попадают к егерям Дитма.
   Она говорила с каким-то неприятным акцентом, постоянно делая ударения на первом слоге, и фон Герделер спросил:
   - Вы, кажется, финка?
   - Да, - ответила она и нехотя, точно оправдывая себя в чем-то, добавила: - Я состою в женской патриотической организации "Лотта Свярд".
   - Простите, - вежливо, но настороженно осведомился фон Герделер, - с кем имею честь?..
   - Кайса Суттинен-Хууванха, - ответила женщина, запахивая на коленях шинель, и, помолчав, добавила с каким-то ожесточенным вызовом: - Баронесса Суттинен!
   Оберст почти растерянно посмотрел на эту угловатую, пропахшую табаком и казармой женщину. "Однако..." - подумал он и сдержал улыбку.
   Желая смягчить сказанное финкой, Вальдер сообщил:
   - Вчера, когда я выписывался из госпиталя, в море ушел грузившийся в Хаттене транспорт "Девица Энни". Говорят, что все трюмы этого корабля забиты полушубками...
   Самолет, завывая моторами, часто проваливался куда-то вниз. Истребители, летевшие рядом, казались неестественно плоскими и неподвижными на фоне просветленного сиянием неба. Борта отсека покрывались узорами инея, стекла окон постепенно обрастали льдом. Стрелок-радист, нисколько не смущаясь присутствием пассажиров, с бутылкой шведского коньяку прошел в кабину пилотов, и скоро оттуда три простуженных голоса затянули любимую песню Геринга:
   Отмечен смертью, лечу по-птичьи
   за человечьей живою дичью.
   На черных крыльях - патриотов строчки,
   взбухает бомба могучей почкой.
   Под бомбой тучи чернее ночи,
   лечу я в тучах, я - черный ловчий.
   Несу вам смерть я не без причины
   охочусь ночью за мертвечиной.
   Безлунной ночью я, черный ловчий,
   отмечен смертью, лечу над ночью...
   Скоро самолеты стали переваливать горный хребет, извилисто тянувшийся вдоль какой-то реки, и под крылом "Юнкерса-52" проплывала длинная цепь снеговых вершин. Штурман, разложив на коленях планшет с картой, предупреждал пилота о рискованных подъемах.
   - Лангфьюрекель!.. - выкрикивал он названия гор, - Ростегайсс!.. Халккаварре!..