Вальдер сказал - как бы между прочим:
- Здесь мы проводили тренировки. Сейчас будет Бигге-луобалль, в этом поселке мы переформировались и за десять дней до начала войны с русскими вышли к озеру Инари - к самой границе...
Скоро "юнкерс", взметая колесами снежную пыль, коснулся поля аэродрома и побежал по стартовой дорожке, назойливо преследуемый лучом прожектора. Когда инструктор выбрался из самолета, автомобили уже стояли наготове. Распахивая дверцу своего "оппель-генерала", командир "Ваффен-СС" задержался и спросил:
- А вам, инструктор, куда?
Фон Герделер назвал себя и поставил свои чемоданы на снег:
- Я направляюсь в ставку главнокомандующего Лапландской армией, ваше превосходительство. Прямо из Швеции...
- В нашей "Вахт ам Норден" какой-то Герделер написал толковую статью. Это случайно не вы?
- Это я, герр штандартенфюрер.
- Очень рад... Садитесь! - с неожиданной любезностью предложил генерал.
Следом за ним офицеры разместились в "оппель-капитанах", солдаты охранного взвода попрыгали на сиденья тесных "оппель-кадетов". Кавалькада машин тронулась, сопровождаемая с обеих сторон грохочущими мотоциклами эсэсовцев.
- Я вижу, - сказал генерал, - вы впервые в Финмаркене.
- Так точно, ваше превосходительство.
- Во Франции, конечно, были?
- Там я получил Железный крест первой степени.
Проскочив притихшие улочки городка, переехали мост через реку Лаксель-эльв, и груженный песком грузовик, вынырнув из-за поворота, занял место впереди автомобильной колонны.
- Рудди, - недовольно протянула жена генерала, - зачем он? Скажи шоферу, чтобы мы обогнали.
- Тебя, детка, пусть это не касается. Так нужно! - Беккер глухо откашлялся в кулак, заговорил не сразу: - Здесь очень сложный и тихий фронт. Тихий, ибо мы и противник негласно согласились вести "зицкриг", сидячую войну. Моя жена, как видите, из Берлина спасается от бомб на фронте.
Зябко кутаясь в меха и округлив большие глаза, блондинка повернулась к фон Герделеру.
- "Летающие крепости" - это ужас! - тихо сказала она.
Оберст с уважением кивнул:
- Я вам сочувствую, фрау Беккер. Если вам угодно отдохнуть после Берлина, я могу устроить для вас пропуск через границу на высокогорный курорт в Халлингдалле. Я хорошо знаком со шведским консулом...
Впереди автоколонны могуче ревел грузовик.
- К сожалению, - продолжал свою речь генерал Беккер, - мы еще не можем найти контакт с местным населением. Нас не понимают... Мы повысили добычу никеля, построили новые шахты, давая норвежцам возможность трудиться, а они саботируют. Мы провели из Петсамо две прекрасные дороги на Рованиеми и Нарвик. "Государственная трасса номер пятьдесят" лучше американских автострад. А проклятые партизаны подкладывают под эти дороги мины...
Кивнув в сторону грузовика, кузов которого подпрыгивал на ухабах, генерал спросил:
- Надеюсь, вы узнаете тактику?
Фон Герделер знал, что штрафной солдат, сидевший за рулем грузовика, взорвется на мине раньше, чем это случится с "оппелем", - в этом и заключалась вся тактика спасения от мин.
- Да, ваше превосходительство, - ответил оберст, - тактика знакомая: то же самое я видел в Югославии...
Снег вихрился под колесами. Плоские вершины фиельдов серебрились в неярком лунном свете. При каждом толчке машины генерал Беккер густо крякал.
- Если бы не Тунис, - неожиданно сказал он, - все, наверное, было бы проще. Для нас, немцев, это оказалось даже не так страшно, как для финнов. Прорыв блокады под Ленинградом и разгром нашего корпуса "Африка" - вот что доконало финнов. Теперь Маннергейм не хочет ссориться с Рузвельтом, чтобы тот заступился за него перед Сталиным. Вот здесь, - Беккер махнул рукой, показывая на горные цепи, - всего двести семьдесят тысяч русских. А нас, наверное, пятьсот пятьдесят тысяч. Если бы финны не боялись за свои штаны, то мы уже завтра вечером были бы в Мурманске!
- Рудди, - наигранно возмутилась фрау Беккер, - что за выражения! Ты совсем стал неузнаваемым...
- Выходит, - осторожно намекнул фон Герделер, - что наши союзники перестали нам верить? Они забыли, кто помогал им штурмовать "линию Сталина"!
- Дело даже не в них, - ответил эсэсовец. - Сейчас резко нежелательно наступление противника. Нам и так трудно: славные егеря мерзнут, продовольствия не хватает. Надо, во что бы то ни стало надо оттянуть момент наступления красных на этом фронте, самом северном в Европе. А чтобы сорвать замыслы противника, следует лишить его единственно пригодного в условиях полярного бездорожья транспорта - надо лишить их оленей. Я сообщаю вам это к тому, что вы скоро будете в ставке и... Осторожнее, - предупредил генерал шофера, - здесь крутой обрыв в ущелье!..
Дорога уходит куда-то в сторону. Грузовик, огибая скалу, уже скрывается за поворотом.
- ...Вы, оберст, будете в ставке, - продолжает генерал, - и можете...
Треск раздираемого металла, хруст ломающихся досок... Шофер резко тормозит "оппель". В свете фар инструктор успевает разглядеть груду камней, наваленных посреди шоссе. Грузовик со смятым радиатором лежит на боку, а его водитель ногами выбивает заклиненную дверь.
- Детка! - крикнул своей жене эсэсовец. - Погаси сигарету. Пригнись!
Вдруг откуда-то из-за сопки начинает работать пулемет. Один из охранников подкатывает к "оппелю" на мотоцикле, кричит:
- Герр штандартенфюрер, тут какая-то банда! Навряд ли партизаны... Здесь их никогда не бывало!
- Взять в плен. Живым. Хоть одного.
- Хайль! - эсэсовец с грохотом отъезжает.
- Рудди, Рудди, - мучительно заныла женщина, - сделай что-нибудь, Рудди, чтобы они не стреляли... Рудди, я не могу слышать это! - истерично взвизгнула она.
- Успокойся, деточка, - Беккер поцеловал жену в лоб и стал вылезать из машины, расстегивая кобуру пистолета. - Я сейчас все устрою...
Он скрылся во мраке по направлению выстрелов, и фон Герделер доверительно шепнул женщине:
- Не бойтесь. Со мной ничего не бойтесь.
- Да? - спросила фрау Беккер.
За гребнем скалы с новой силой вспыхнула перестрелка. Потом наступила тишина, и двое эсэсовцев, сгибаясь под тяжестью, принесли тело своего генерала.
- Извините, фрау, - сказал один из них. - Мы его положим на заднее сиденье. Герр оберст, тащите к себе... Удивительно легкая смерть. Прямо в висок...
Так встретила фон Герделера провинция Финмаркен.
Зарегистрировав свое прибытие у коменданта гавани Лиинахамари капитана Френка, инструктор получил литер на комнату в Парккина-отеле.
- Обратитесь к фрау Зильберт, - посоветовал Френк на прощание.
Фон Герделер нашел владелицу отеля в нижнем этаже, где размещался бар. Около столиков, за которыми сидели офицеры, слонялась какая-то странная фигура человека в меховых засаленных штанах. В его прямые и жесткие волосы, похожие на щетину дикого кабана, были воткнуты пучки раскрашенных перьев, какие носят на шляпах женщины.
- Что это за чудовище? - удивленно спросил оберст у фрау Зильберт, когда она выплыла ему навстречу, покачиваясь своей дородной фигурой.
- Ах, не обращайте внимания! - томно пропела она, опытным глазом отметив знаки отличия нового постояльца. - Это лапландский князь Мурд, фюрер здешних дикарей. В тундре он жить не может - там его обещали убить, и потому генерал Дитм отвел ему номер в моем отеле.
Инструктор долго плескался в ванне, потом, подойдя к окну, тщательно растер полотенцем свое сухое жилистое тело. В окне виднелись тупик Петсамо-воуно-фиорда, желтая стена финской таможни, лепившиеся к причалам катера. В сторону моря спешил миноносец, казавшийся в сумерках расплывчатым и приплюснутым.
Хорст фон Герделер отбросил полотенце, потянулся до хруста в костях.
- Что ж, - сказал он вслух бодрым голосом, - будем и здесь работать на благо фатерлянда.
Кто-то подергал ручку двери. Внутрь сначала просунулись яркие перья, потом голова здешнего фюрера. Безбожно коверкая немецкие, финские и норвежские слова, князь Мурд заплетающимся языком попросил:
- Господин офицер, угостите коньяком... Я самый главный в тундре...
- Пошел вон! - крикнул инструктор. ...В этот день в его блокноте появилась первая короткая запись: "Олени. Подумать над этим".
Ночь.
Пересекая небо, звезды падают в море. За бортом неугомонно гудит пучина. Сырая, промозглая тьма повисает над океаном. На десятки и сотни миль вокруг - ни искры, ни голоса, ни огонька. И - никого. Лишь посвист ветра, шум волн да изредка хруст сосулек, падающих с обледенелых снастей на мостик.
Землечерпалка время от времени помаргивала "Аскольду" слезливым глазом сигнального Ратьера и, прижимаясь к береговой черте, затаенная и невидимая, медленно продвигалась вперед. "Аскольд" шел мористее, охраняя ее со стороны открытого моря.
После "собаки" (ночной вахты) штурман Векшин принял вахту и, потянув Пеклеванного в темноте за мокрый рукав реглана, доложил официально:
- Лейтенант Векшин заступил на вахту. Идем на зигзаге No 48-Ц... Скорость - пять узлов...
- С чем вас и поздравляю, - ответил Артем, но штурман иронии не понял и даже ответил:
- Спасибо, Артем Аркадьевич...
Самаров сидел в рубке, посасывая зажатую в кулаке папиросу. Рябинин, широко ставя ноги по скользким мостиковым решеткам, подошел к замполиту:
- Ну, что скажешь хорошего?
- Плохо. Подвахта не спит. Едва уложил матросов по койкам. Иду по коридору, слышу - разговаривают, войду в кубрик - тишина. Притворяются, что дрыхнут.
- Что же, это не так уж плохо. Видно, крепко задело их за живое, что даже заснуть боятся. Вот, черт возьми, а ведь качает здорово, - сказал Рябинин, ухватившись при крене за поручень.
- Да, в Бискайе швыряет на тридцать пять градусов, а проследите, что у нас делается...
Под мутным просоленным стеклом гуляла тяжелая черная стрелка кренометра. Волны наваливались на корабль, и стрелка скользила по градусной шкале, доходила до тридцати пяти градусов и шла дальше - до самого упора. На несколько секунд замирала, словно хотела отдохнуть, но другая волна уже ударяла в борт, и стрелка, поспешно срываясь с места, медленно ползла назад.
Следя за ее качаниями, Рябинин сказал:
- А ведь мой-то помощник, Пеклеванный, совсем не укачивается. Я давно за ним слежу, еще с тех пор, как он в док к нам пришел. Дельный, толковый офицер! Ну, думаю, каков-то он будет в открытом море? А он и в море хорош, прямо душа радуется...
- Ничего офицер, - согласился помполит, - только какой-то он застегнутый.
- Как, как? - переспросил Рябинин, не расслышав.
- Застегнутый, говорю. Конечно, не в буквальном смысле, а душа у него вроде застегнута. Что-то таит про себя, чересчур вежлив, холоден, корректен, а я - уж если говорить честно - не очень-то люблю таких людей.
Самаров, погасив окурок о подошву, слегка усмехнулся.
- Впрочем, - добавил он, - как офицер Пеклеванный хорош, ничего не скажешь: со своими обязанностями справляется прекрасно, за короткий срок сделал из рыбаков военморов.
- Душа у него, мне кажется, не лежит к нашему кораблю, - задумчиво проговорил Рябинин.
- Возможно, - Олег Владимирович вытер тыльной стороной рукавицы мокрое лицо. - У него до сих пор чемоданное настроение - даже не разложил свои вещи, точно "Аскольд" для него временная остановка.
Лязгнув тяжелым затвором, распахнулась железная дверь. В рубку ворвались шум волн, протяжная разноголосица ветра, хлопанье разорванной парусины. Стуча сапогами, ввалился Векшин, отряхнулся от воды, долго не мог ничего выговорить от волнения.
- По левому борту, - наконец будто выдавил он из себя, - по левому борту... неизвестное судно!
Пеклеванный почти кубарем скатился с дальномерной площадки:
- Силуэт слева! Курсовой - тридцать! Дистанция... Рябинин закинул на голову капюшон, стянул на шее резиновые завязки:
- Тревога, - сказал он. - Тревога!..
Под шаткой палубой часто забились машины. "Аскольд" раздвинул перед собой толчею водяных валов и, вздрогнув, набрал скорость. Пеклеванный стоял за спиной командира, и голос у него казался чужим - сухим и одеревеневшим:
- Сведений о кораблях в этом районе моря нет, - диктовал он. - Это не наш! И не английский. Тем более не американский. Союзники одни не ходят. Можно открывать огонь...
Сложный корабельный механизм уже пришел в движение. Щупальца орудий вытянулись во мрак, заранее приговаривая еще невидимую цель к гибели. Хитро прищуренные линзы дальномеров молча подсчитывали дистанцию.
- Все ясно, - бубнил за спиной Пеклеванный. - Только надо дать осветительным. Это какой-то бой негров ночью!
- Сигнальщики, - скомандовал Рябинин, - дайте позывные!
Узкий луч света разрезал нависшую над морем баламуть снегов и пены, задавая идущему слева судну один и тот же мучающий всех вопрос. Прошла минута. Вторая. Если сейчас оттуда, со стороны судна, вспыхнет в ответ дружелюбный огонек, - значит, корабль свой.
Но тьма молчала по-прежнему. "Аскольд" оставался без ответа.
- Пора открывать огонь, - настойчиво повторял помощник. - Два-три крепких залпа всем бортом, и мы - в дамках! Разрешите?
А в душной и тесной радиорубке, взмокнув от напряжения, радист уже успел горохом отсыпать в эфир запрос командира, и штаб флота моментально ответил: "Ни наших, ни союзных кораблей в указанном районе моря не находится".
- Помощник, - распорядился Рябинин, - начать наводку. Для начала зарядить осветительным...
Неизвестное судно продолжало идти прежним курсом. Молчание и тьма грозно нависали над двумя кораблями, идущими в безмолвном поединке. Еще минута - и загрохочет над волнами дымное пламя...
Ледяные звезды не спеша падали в море.
- Осветительным... залп!
От выстрела упруго качнулся воздух. Огромный зонт огня распластался в черном небе, заливая мир зловещим зеленым светом. И где-то вдали, среди лезущих одна на другую волн, едва-едва очертился неясный контур корабля.
Некоторое время противники еще скользили в этом бледном, быстро умирающем свете, неся в себе бездушные механизмы и драгоценные людские судьбы. Потом свет померк и погас совсем. Но цепкие визирные шкалы уже успели отметить понятные лишь немногим названия.
- Диста-анция, - нараспев кричал с дальномера Мордвинов, - курс... целик...
И в этот момент ночь, застывшая на одной тягостной минуте, казалось, вдруг растворилась и слева по борту "Аскольда" вырос маленький огонек.
- Не сметь стрелять! - гаркнул Самаров. - Отвечают!
Рябинин тяжело отшатнулся назад, спросил кратко:
- Кто?
И чей-то матросский голос ответил из темноты:
- Та це ж, товарищу командир, земличирпалку! У, би-сова, куцы ж вона зализла!..
Рябинин вдруг захохотал так громко, что радист испуганно выглянул из своей рубки.
- Отбой тревоге, - весело приказал он, расстегивая канадку. - Их счастье, а то бы мы их разделали под орех!
- У меня снаряды лежат в орудиях, - доложил Пеклеванный, краснея в темноте от стыда. - Разрешите выстрелить ими?
- Пускай лежат там. Может, еще пригодятся...
Землечерпалка виновато отщелкала в темноту семафорограмму: "У нас неисправность в компасе. Мы сбились с курса и отошли мористее. Возвращаемся на прежнее место. Капитан-маркшейдер Питютин".
Пеклеванный невольно ужаснулся при мысли, что еще момент - и "Аскольд", знающий лишь одно то, что слева не должно быть никого, сейчас уже рвал бы снарядами старое, дряблое тело землечерпалки.
- Передай этому питюте-матюте, - наказал он сигнальщику, - передай ему, старому болвану, что мы...
- Оставьте вы их, помощник, - вмешался Рябинин. - Ну их к чертовой матери! Руганью, да еще на таком расстоянии, здесь не поможешь. А команда землечерпалки наполовину из баб и мальчишек. Капитанишко - тоже хрен старый. Им, беднягам, и без того достается!
Рябинин нащупал в темноте плечо Пеклеванного и крепко пожал его, слабо ободряя:
- Хватит вам. Вы же весь мокрый. Реглан уже обледенел на вас. Идите отдыхать, помощник. Всю ночь не спали.
- Ничего, отосплюсь потом.
- А я вам предлагаю отдохнуть.
Пеклеванный понял, что это уже приказ.
- Есть, - ответил он, - идти отдыхать...
Артем сбежал по трапу и, балансируя на уходящей из-под ног палубе, добрался до кормы.
Через низкий борт перехлестывали волны. Обмывая стеллажи глубинных бомб, повсюду колобродила вода. Из-под винтов взлетели кверху высокие каскады пены. В сумерках вода фосфорилась ровным голубоватым светом. Все море играло и горело, точно из его глубин всплыли на поверхность мириады разбуженных светлячков. Казалось, корабль плывет среди расплавленного металла.
Дребезжа железными бадьями, мимо "Аскольда" прошла к берегу провинившаяся землечерпалка.
Стоять на палубе было холодно. Лейтенант зябко поежился, спустился вниз. В командном коридоре вода, попавшая через люк, гуляла с борта на борт, собираясь то у одной переборки, то у другой. Из конца коридора доносилось пение.
Артем остановился: женский голос на корабле, ночью, в открытом море? Чистое мягкое контральто прерывалось ударами волн и режущим уши завыванием винтов.
Она пела:
Мимо сосен северных бежит дорожка,
У дорожки - стежка, возле стежки той - морошка.
Сердце вдруг заныло, сердце заскучало:
Что же и зачем же я тебя встречала?
Помню, мы ходили вечером да той дорожкой,
И ты меня, бессовестный, назвал морошкой.
И с тех пор подруги все зовут меня не Машей,
Эх, да вот той самой ягодкою нашей...
Артем постучал в дверь каюты. Пение прекратилось, щелкнула задвижка.
- Ну, что же вы остановились на пороге, - встретила его Варенька. Закрывайте дверь. Через люк дует... Вы, наверное, прямо с мостика?
Она стояла посреди каюты в розовой шелковой блузке с короткими рукавами, на ногах у нее были стоптанные домашние шлепанцы. Артем впервые видел ее не в форме, и это немного смутило его.
А Варенька, словно не замечая его смущения, раскрывала клинкеты полок, показывая свое хозяйство:
- Вот здесь у меня хирургические инструменты. Видите? Я их нарочно сложила так, чтобы они не рассыпались во время качки. А вот сюда я поставила самое необходимое, - медикаменты всегда под рукой. Приготовила тетрадь для записи больных, но она так и лежит чистая - никто не приходит...
Лейтенант слушал девушку, с любопытством осматривая каюту, точно видел ее впервые. Эта розовая блузка и эти шлепанцы неожиданно заставили его приглядеться внимательнее ко всему, что окружало лейтенанта медицинской службы Китежеву.
Артем заметил, что каюта девушки не похожа на другие: в ней много такого, что всегда отличает женское жилье от мужского. Казалось, Варя не просто готовила для себя угол, а заботливо свивала его, как птица гнездышко. Кружевное покрывало на койке, зеркало в круглой раме над умывальником, загнанные штормом в угол каюты туфли на высоких каблуках все это выглядело странно среди железных бортов, трубопроводов, иллюминаторов, заклепок.
Артем понял: он не может заходить в эту каюту так же свободно, как заходит в каюту механика, штурмана и командира. Здесь живет не просто офицер, а еще и женщина; и лейтенант снова изумился тому, что как-то совсем не помнил об этом раньше.
Почему-то показался неудобным и этот ночной приход, и то, что он здесь сидит в неурочное время. Артем встал, подошел к двери:
- Вы простите, Варя, я вам, наверное, мешаю.
- Да нет же, нет! Пришли - и сразу уходить. Лучше бы рассказали, что творится наверху.
- Нечего рассказывать, доктор. Сплошные серые будни. Вы даже не знаете, как бывает иногда тошно, когда подумаешь, что другие воюют, а мы...
Ему не пришлось договорить: резкий крен отбросил его от дверей и насильно посадил на прежнее место. Стыдясь, что не смог удержаться на качке, он сделал вид, будто сел нарочно, и сказал:
- Впрочем, вы, доктор, как женщина, не сможете меня понять. Этот вопрос всегда останется для вас какой-то астрономической туманностью в виде скопления далеких звезд...
Варенька вдруг засуетилась:
- Я ужасно плохая хозяйка. Вы пришли прямо с мостика, на вас еще сосульки висят, а я... вот дура! У меня есть немного спирту. Хотите?
- Каплю, - сказал Пеклеванный. - Только если это спирт английский, то лучше не надо. Сплошная хина! Пусть его лакают малярики-колонизаторы!
Он выпил рюмку спирта, закусил печеньем.
- Спасибо. Я, кажется, сейчас отойду от холода. Вы как раз чудесная хозяйка. Но меня вам все равно никогда не понять... Я потомственный моряк. Мой предок, еще матрос при Гангуте, отличился в сражении и получил от самого царя серебряный ковш. Приходите ко мне в каюту, я вам его покажу. Владелец такого ковша мог бесплатно пить в любом кабаке. И мой пращур, по вполне понятным причинам, спился. Вдова его забрала детишек и однажды кинулась в ноги Петру, когда он выходил со двора. Петр имел отличную память и тут же велел отдать сирот в корпус. Так-то вот и началась на Руси целая династия Пеклеванных. Особых постов не занимали - происхождение не то, но все-таки целых два столетия честно служили Отечеству на морях.
- Все это очень интересно, - сказала Варенька. - Но я не понимаю, чего же это мне будет не понять, как женщине?
- О, доктор! - засмеялся Артем. - Не знаю, как вас, а меня скучные патрульные операции, ползание вокруг таких старых калош, как эта землечерпалка, скажу прямо, не устраивают. Вы даже не представляете себе, что значит для миноносника служить на патрульном судне, которое будет скитаться по морю из квадрата в квадрат, наводя на всех тоску и уныние.
- Как странно, - сказала Варя. - Может, я действительно чего-то не понимаю, но вот я... я счастлива! И честно скажу вам, товарищ лейтенант, очень полюбила "Аскольд", полюбила и людей, которые на нем плавают. Я понимаю теперь нашего боцмана Мацуту, когда он плакал, уходя с корабля. И я, наверное, тоже буду плакать. Что там плакать! Я буду реветь, как корова...
Артем промолчал. Он в этот момент только что хотел сказать ей, что уже подал рапорт о списании на эсминец. Теперь поделиться этим просто неудобно. Она говорит, что будет реветь коровой, а он сам стремится бежать с "Аскольда".
- Чего стоит, - продолжала Китежева, - хотя бы один мой санитар и ваш дальномерщик Мордвинов. Ведь этот парень...
- Ну, - перебил ее Артем, - это фрукт! Ему, чтобы не угодить после войны в тюрьму, надо сделать прививки на гауптвахте. Вроде профилактики!
- А знаете, что я вам скажу? - спросила Варенька. - Вот если бы мне пришлось жить на необитаемом острове, то я бы хотела иметь своим Пятницей не вас, а именно такого Мордвинова. На него можно более положиться!
- Так, - скривилея Пеклеванный от обиды. - А если бы вам предложили сделать выбор: меня или Мордвинова вы бы выбрали себе в мужья?
Китежева одернула на себе блузку, пожала плечами.
- Мы не такие уж друзья, чтобы я могла прощать вам подобные шутки. Я ведь не только лейтенант, но, не забывайте, я ведь еще и незамужняя женщина!
- Я не хотел вас обидеть, - извинился Пеклеванный. - Вы сами обидели меня сначала своим недоверием к моей особе. А что касается Мордвинова...
Палуба вдруг дернулась вперед, выскользнув из-под ног, и Варенька, теряя равновесие, отшатнулась к переборке. Внизу, в железных туннелях, тревожно завыли валы винтов - "Аскольд" увеличивал скорость.
- Что это? В чем дело?
Артем шагнул к двери, и в этот же момент загрохотали колокола громкого боя. Лейтенант выскочил на палубу. В сплошной темени матросы разлетались по постам. Одни проваливались в черные дыры люков, другие обезьянами карабкались по трапам.
На мостике Артем быстро осмотрелся:
- А где этот питютя-матютя?
- Землечерпалка уже вошла в бухту, мы идем одни.
- Так что же произошло?
- Подводные лодки, - ответил Самаров.
- Где?
- Не знаем. Где-то здесь. Сейчас они долго болтали по радиотелефону. Мы их засекли коротковолновым пеленгатором. Одна из них передала в Нарвик сводку погоды....
- Когда рассвет, штурман? - спросил Пеклеванный.
- Через полчаса начнет светать...
Рябинин потянул Пеклеванного к себе за рукав:
- Иди-ка сюда, помощник. Подумаем...
Решили так: из этого квадрата моря не уходить, держаться для безопасности на ломаных зигзагах и проверить весь район. В штаб отправили сообщение: "Поймали радиоконтакт с немецкими лодками. Начали свободный поиск". Штаб ответил: "Идите в квадрат восемнадцать. По окончании поиска следовать в Иоканьгу. Ждите дальнейших распоряжений".
После получасовой "болтанки" на зигзагах напряжение на мостике "Аскольда" как-то уменьшилось. Первый луч рассвета, посеребривший волны, застал команду еще на боевых постах. Но вестовой уже позаботился принести на мостик крепкий горячий чай. На зубах офицеров хрустели сухари; прикуривали на страшном ветру от зажигалки штурмана.
- Может, прекратим поиск и пойдем в Иоканьгу? - предложил Самаров. Немцы поболтали, разошлись или же легли на грунт. Черта ли им здесь делать?
- Ну, не говори так, - возразил Рябинин. - Вон, видишь, какой-то союзник на полных оборотах "чапает"!
Мимо "Аскольда" скоро прошел американский корвет типа "Кептен" с канадской командой на борту и с британским флагом на мачте. Когда он поравнялся с патрульным кораблем, все прочли выведенную вдоль его грязного ржавого борта чудовищную надпись: "МЫ НЕ ЖЕЛАЕМ СЛУЖИТЬ НА ФЛОТЕ..."
- Какой поразительный цинизм! - возмутился Пеклеванный. - Неужели адмиралтейство не запретит им эту наглость?
- Флот его величества, - ответил Самаров, - совсем неплохой флот. И воюют английские матросы неплохо. А это просто какой-то сброд, немцы даже брезгают топить их...
Рябинин велел прекратить поиск и следовать прямым курсом в Иоканьгу. Море постепенно успокаивалось, гребни волн сглаживались под стихнувшим ветром. Видимость, однако, была скверной, что не помешало Мордвинову разглядеть вдалеке плавающее бревно.
- Здесь мы проводили тренировки. Сейчас будет Бигге-луобалль, в этом поселке мы переформировались и за десять дней до начала войны с русскими вышли к озеру Инари - к самой границе...
Скоро "юнкерс", взметая колесами снежную пыль, коснулся поля аэродрома и побежал по стартовой дорожке, назойливо преследуемый лучом прожектора. Когда инструктор выбрался из самолета, автомобили уже стояли наготове. Распахивая дверцу своего "оппель-генерала", командир "Ваффен-СС" задержался и спросил:
- А вам, инструктор, куда?
Фон Герделер назвал себя и поставил свои чемоданы на снег:
- Я направляюсь в ставку главнокомандующего Лапландской армией, ваше превосходительство. Прямо из Швеции...
- В нашей "Вахт ам Норден" какой-то Герделер написал толковую статью. Это случайно не вы?
- Это я, герр штандартенфюрер.
- Очень рад... Садитесь! - с неожиданной любезностью предложил генерал.
Следом за ним офицеры разместились в "оппель-капитанах", солдаты охранного взвода попрыгали на сиденья тесных "оппель-кадетов". Кавалькада машин тронулась, сопровождаемая с обеих сторон грохочущими мотоциклами эсэсовцев.
- Я вижу, - сказал генерал, - вы впервые в Финмаркене.
- Так точно, ваше превосходительство.
- Во Франции, конечно, были?
- Там я получил Железный крест первой степени.
Проскочив притихшие улочки городка, переехали мост через реку Лаксель-эльв, и груженный песком грузовик, вынырнув из-за поворота, занял место впереди автомобильной колонны.
- Рудди, - недовольно протянула жена генерала, - зачем он? Скажи шоферу, чтобы мы обогнали.
- Тебя, детка, пусть это не касается. Так нужно! - Беккер глухо откашлялся в кулак, заговорил не сразу: - Здесь очень сложный и тихий фронт. Тихий, ибо мы и противник негласно согласились вести "зицкриг", сидячую войну. Моя жена, как видите, из Берлина спасается от бомб на фронте.
Зябко кутаясь в меха и округлив большие глаза, блондинка повернулась к фон Герделеру.
- "Летающие крепости" - это ужас! - тихо сказала она.
Оберст с уважением кивнул:
- Я вам сочувствую, фрау Беккер. Если вам угодно отдохнуть после Берлина, я могу устроить для вас пропуск через границу на высокогорный курорт в Халлингдалле. Я хорошо знаком со шведским консулом...
Впереди автоколонны могуче ревел грузовик.
- К сожалению, - продолжал свою речь генерал Беккер, - мы еще не можем найти контакт с местным населением. Нас не понимают... Мы повысили добычу никеля, построили новые шахты, давая норвежцам возможность трудиться, а они саботируют. Мы провели из Петсамо две прекрасные дороги на Рованиеми и Нарвик. "Государственная трасса номер пятьдесят" лучше американских автострад. А проклятые партизаны подкладывают под эти дороги мины...
Кивнув в сторону грузовика, кузов которого подпрыгивал на ухабах, генерал спросил:
- Надеюсь, вы узнаете тактику?
Фон Герделер знал, что штрафной солдат, сидевший за рулем грузовика, взорвется на мине раньше, чем это случится с "оппелем", - в этом и заключалась вся тактика спасения от мин.
- Да, ваше превосходительство, - ответил оберст, - тактика знакомая: то же самое я видел в Югославии...
Снег вихрился под колесами. Плоские вершины фиельдов серебрились в неярком лунном свете. При каждом толчке машины генерал Беккер густо крякал.
- Если бы не Тунис, - неожиданно сказал он, - все, наверное, было бы проще. Для нас, немцев, это оказалось даже не так страшно, как для финнов. Прорыв блокады под Ленинградом и разгром нашего корпуса "Африка" - вот что доконало финнов. Теперь Маннергейм не хочет ссориться с Рузвельтом, чтобы тот заступился за него перед Сталиным. Вот здесь, - Беккер махнул рукой, показывая на горные цепи, - всего двести семьдесят тысяч русских. А нас, наверное, пятьсот пятьдесят тысяч. Если бы финны не боялись за свои штаны, то мы уже завтра вечером были бы в Мурманске!
- Рудди, - наигранно возмутилась фрау Беккер, - что за выражения! Ты совсем стал неузнаваемым...
- Выходит, - осторожно намекнул фон Герделер, - что наши союзники перестали нам верить? Они забыли, кто помогал им штурмовать "линию Сталина"!
- Дело даже не в них, - ответил эсэсовец. - Сейчас резко нежелательно наступление противника. Нам и так трудно: славные егеря мерзнут, продовольствия не хватает. Надо, во что бы то ни стало надо оттянуть момент наступления красных на этом фронте, самом северном в Европе. А чтобы сорвать замыслы противника, следует лишить его единственно пригодного в условиях полярного бездорожья транспорта - надо лишить их оленей. Я сообщаю вам это к тому, что вы скоро будете в ставке и... Осторожнее, - предупредил генерал шофера, - здесь крутой обрыв в ущелье!..
Дорога уходит куда-то в сторону. Грузовик, огибая скалу, уже скрывается за поворотом.
- ...Вы, оберст, будете в ставке, - продолжает генерал, - и можете...
Треск раздираемого металла, хруст ломающихся досок... Шофер резко тормозит "оппель". В свете фар инструктор успевает разглядеть груду камней, наваленных посреди шоссе. Грузовик со смятым радиатором лежит на боку, а его водитель ногами выбивает заклиненную дверь.
- Детка! - крикнул своей жене эсэсовец. - Погаси сигарету. Пригнись!
Вдруг откуда-то из-за сопки начинает работать пулемет. Один из охранников подкатывает к "оппелю" на мотоцикле, кричит:
- Герр штандартенфюрер, тут какая-то банда! Навряд ли партизаны... Здесь их никогда не бывало!
- Взять в плен. Живым. Хоть одного.
- Хайль! - эсэсовец с грохотом отъезжает.
- Рудди, Рудди, - мучительно заныла женщина, - сделай что-нибудь, Рудди, чтобы они не стреляли... Рудди, я не могу слышать это! - истерично взвизгнула она.
- Успокойся, деточка, - Беккер поцеловал жену в лоб и стал вылезать из машины, расстегивая кобуру пистолета. - Я сейчас все устрою...
Он скрылся во мраке по направлению выстрелов, и фон Герделер доверительно шепнул женщине:
- Не бойтесь. Со мной ничего не бойтесь.
- Да? - спросила фрау Беккер.
За гребнем скалы с новой силой вспыхнула перестрелка. Потом наступила тишина, и двое эсэсовцев, сгибаясь под тяжестью, принесли тело своего генерала.
- Извините, фрау, - сказал один из них. - Мы его положим на заднее сиденье. Герр оберст, тащите к себе... Удивительно легкая смерть. Прямо в висок...
Так встретила фон Герделера провинция Финмаркен.
Зарегистрировав свое прибытие у коменданта гавани Лиинахамари капитана Френка, инструктор получил литер на комнату в Парккина-отеле.
- Обратитесь к фрау Зильберт, - посоветовал Френк на прощание.
Фон Герделер нашел владелицу отеля в нижнем этаже, где размещался бар. Около столиков, за которыми сидели офицеры, слонялась какая-то странная фигура человека в меховых засаленных штанах. В его прямые и жесткие волосы, похожие на щетину дикого кабана, были воткнуты пучки раскрашенных перьев, какие носят на шляпах женщины.
- Что это за чудовище? - удивленно спросил оберст у фрау Зильберт, когда она выплыла ему навстречу, покачиваясь своей дородной фигурой.
- Ах, не обращайте внимания! - томно пропела она, опытным глазом отметив знаки отличия нового постояльца. - Это лапландский князь Мурд, фюрер здешних дикарей. В тундре он жить не может - там его обещали убить, и потому генерал Дитм отвел ему номер в моем отеле.
Инструктор долго плескался в ванне, потом, подойдя к окну, тщательно растер полотенцем свое сухое жилистое тело. В окне виднелись тупик Петсамо-воуно-фиорда, желтая стена финской таможни, лепившиеся к причалам катера. В сторону моря спешил миноносец, казавшийся в сумерках расплывчатым и приплюснутым.
Хорст фон Герделер отбросил полотенце, потянулся до хруста в костях.
- Что ж, - сказал он вслух бодрым голосом, - будем и здесь работать на благо фатерлянда.
Кто-то подергал ручку двери. Внутрь сначала просунулись яркие перья, потом голова здешнего фюрера. Безбожно коверкая немецкие, финские и норвежские слова, князь Мурд заплетающимся языком попросил:
- Господин офицер, угостите коньяком... Я самый главный в тундре...
- Пошел вон! - крикнул инструктор. ...В этот день в его блокноте появилась первая короткая запись: "Олени. Подумать над этим".
Ночь.
Пересекая небо, звезды падают в море. За бортом неугомонно гудит пучина. Сырая, промозглая тьма повисает над океаном. На десятки и сотни миль вокруг - ни искры, ни голоса, ни огонька. И - никого. Лишь посвист ветра, шум волн да изредка хруст сосулек, падающих с обледенелых снастей на мостик.
Землечерпалка время от времени помаргивала "Аскольду" слезливым глазом сигнального Ратьера и, прижимаясь к береговой черте, затаенная и невидимая, медленно продвигалась вперед. "Аскольд" шел мористее, охраняя ее со стороны открытого моря.
После "собаки" (ночной вахты) штурман Векшин принял вахту и, потянув Пеклеванного в темноте за мокрый рукав реглана, доложил официально:
- Лейтенант Векшин заступил на вахту. Идем на зигзаге No 48-Ц... Скорость - пять узлов...
- С чем вас и поздравляю, - ответил Артем, но штурман иронии не понял и даже ответил:
- Спасибо, Артем Аркадьевич...
Самаров сидел в рубке, посасывая зажатую в кулаке папиросу. Рябинин, широко ставя ноги по скользким мостиковым решеткам, подошел к замполиту:
- Ну, что скажешь хорошего?
- Плохо. Подвахта не спит. Едва уложил матросов по койкам. Иду по коридору, слышу - разговаривают, войду в кубрик - тишина. Притворяются, что дрыхнут.
- Что же, это не так уж плохо. Видно, крепко задело их за живое, что даже заснуть боятся. Вот, черт возьми, а ведь качает здорово, - сказал Рябинин, ухватившись при крене за поручень.
- Да, в Бискайе швыряет на тридцать пять градусов, а проследите, что у нас делается...
Под мутным просоленным стеклом гуляла тяжелая черная стрелка кренометра. Волны наваливались на корабль, и стрелка скользила по градусной шкале, доходила до тридцати пяти градусов и шла дальше - до самого упора. На несколько секунд замирала, словно хотела отдохнуть, но другая волна уже ударяла в борт, и стрелка, поспешно срываясь с места, медленно ползла назад.
Следя за ее качаниями, Рябинин сказал:
- А ведь мой-то помощник, Пеклеванный, совсем не укачивается. Я давно за ним слежу, еще с тех пор, как он в док к нам пришел. Дельный, толковый офицер! Ну, думаю, каков-то он будет в открытом море? А он и в море хорош, прямо душа радуется...
- Ничего офицер, - согласился помполит, - только какой-то он застегнутый.
- Как, как? - переспросил Рябинин, не расслышав.
- Застегнутый, говорю. Конечно, не в буквальном смысле, а душа у него вроде застегнута. Что-то таит про себя, чересчур вежлив, холоден, корректен, а я - уж если говорить честно - не очень-то люблю таких людей.
Самаров, погасив окурок о подошву, слегка усмехнулся.
- Впрочем, - добавил он, - как офицер Пеклеванный хорош, ничего не скажешь: со своими обязанностями справляется прекрасно, за короткий срок сделал из рыбаков военморов.
- Душа у него, мне кажется, не лежит к нашему кораблю, - задумчиво проговорил Рябинин.
- Возможно, - Олег Владимирович вытер тыльной стороной рукавицы мокрое лицо. - У него до сих пор чемоданное настроение - даже не разложил свои вещи, точно "Аскольд" для него временная остановка.
Лязгнув тяжелым затвором, распахнулась железная дверь. В рубку ворвались шум волн, протяжная разноголосица ветра, хлопанье разорванной парусины. Стуча сапогами, ввалился Векшин, отряхнулся от воды, долго не мог ничего выговорить от волнения.
- По левому борту, - наконец будто выдавил он из себя, - по левому борту... неизвестное судно!
Пеклеванный почти кубарем скатился с дальномерной площадки:
- Силуэт слева! Курсовой - тридцать! Дистанция... Рябинин закинул на голову капюшон, стянул на шее резиновые завязки:
- Тревога, - сказал он. - Тревога!..
Под шаткой палубой часто забились машины. "Аскольд" раздвинул перед собой толчею водяных валов и, вздрогнув, набрал скорость. Пеклеванный стоял за спиной командира, и голос у него казался чужим - сухим и одеревеневшим:
- Сведений о кораблях в этом районе моря нет, - диктовал он. - Это не наш! И не английский. Тем более не американский. Союзники одни не ходят. Можно открывать огонь...
Сложный корабельный механизм уже пришел в движение. Щупальца орудий вытянулись во мрак, заранее приговаривая еще невидимую цель к гибели. Хитро прищуренные линзы дальномеров молча подсчитывали дистанцию.
- Все ясно, - бубнил за спиной Пеклеванный. - Только надо дать осветительным. Это какой-то бой негров ночью!
- Сигнальщики, - скомандовал Рябинин, - дайте позывные!
Узкий луч света разрезал нависшую над морем баламуть снегов и пены, задавая идущему слева судну один и тот же мучающий всех вопрос. Прошла минута. Вторая. Если сейчас оттуда, со стороны судна, вспыхнет в ответ дружелюбный огонек, - значит, корабль свой.
Но тьма молчала по-прежнему. "Аскольд" оставался без ответа.
- Пора открывать огонь, - настойчиво повторял помощник. - Два-три крепких залпа всем бортом, и мы - в дамках! Разрешите?
А в душной и тесной радиорубке, взмокнув от напряжения, радист уже успел горохом отсыпать в эфир запрос командира, и штаб флота моментально ответил: "Ни наших, ни союзных кораблей в указанном районе моря не находится".
- Помощник, - распорядился Рябинин, - начать наводку. Для начала зарядить осветительным...
Неизвестное судно продолжало идти прежним курсом. Молчание и тьма грозно нависали над двумя кораблями, идущими в безмолвном поединке. Еще минута - и загрохочет над волнами дымное пламя...
Ледяные звезды не спеша падали в море.
- Осветительным... залп!
От выстрела упруго качнулся воздух. Огромный зонт огня распластался в черном небе, заливая мир зловещим зеленым светом. И где-то вдали, среди лезущих одна на другую волн, едва-едва очертился неясный контур корабля.
Некоторое время противники еще скользили в этом бледном, быстро умирающем свете, неся в себе бездушные механизмы и драгоценные людские судьбы. Потом свет померк и погас совсем. Но цепкие визирные шкалы уже успели отметить понятные лишь немногим названия.
- Диста-анция, - нараспев кричал с дальномера Мордвинов, - курс... целик...
И в этот момент ночь, застывшая на одной тягостной минуте, казалось, вдруг растворилась и слева по борту "Аскольда" вырос маленький огонек.
- Не сметь стрелять! - гаркнул Самаров. - Отвечают!
Рябинин тяжело отшатнулся назад, спросил кратко:
- Кто?
И чей-то матросский голос ответил из темноты:
- Та це ж, товарищу командир, земличирпалку! У, би-сова, куцы ж вона зализла!..
Рябинин вдруг захохотал так громко, что радист испуганно выглянул из своей рубки.
- Отбой тревоге, - весело приказал он, расстегивая канадку. - Их счастье, а то бы мы их разделали под орех!
- У меня снаряды лежат в орудиях, - доложил Пеклеванный, краснея в темноте от стыда. - Разрешите выстрелить ими?
- Пускай лежат там. Может, еще пригодятся...
Землечерпалка виновато отщелкала в темноту семафорограмму: "У нас неисправность в компасе. Мы сбились с курса и отошли мористее. Возвращаемся на прежнее место. Капитан-маркшейдер Питютин".
Пеклеванный невольно ужаснулся при мысли, что еще момент - и "Аскольд", знающий лишь одно то, что слева не должно быть никого, сейчас уже рвал бы снарядами старое, дряблое тело землечерпалки.
- Передай этому питюте-матюте, - наказал он сигнальщику, - передай ему, старому болвану, что мы...
- Оставьте вы их, помощник, - вмешался Рябинин. - Ну их к чертовой матери! Руганью, да еще на таком расстоянии, здесь не поможешь. А команда землечерпалки наполовину из баб и мальчишек. Капитанишко - тоже хрен старый. Им, беднягам, и без того достается!
Рябинин нащупал в темноте плечо Пеклеванного и крепко пожал его, слабо ободряя:
- Хватит вам. Вы же весь мокрый. Реглан уже обледенел на вас. Идите отдыхать, помощник. Всю ночь не спали.
- Ничего, отосплюсь потом.
- А я вам предлагаю отдохнуть.
Пеклеванный понял, что это уже приказ.
- Есть, - ответил он, - идти отдыхать...
Артем сбежал по трапу и, балансируя на уходящей из-под ног палубе, добрался до кормы.
Через низкий борт перехлестывали волны. Обмывая стеллажи глубинных бомб, повсюду колобродила вода. Из-под винтов взлетели кверху высокие каскады пены. В сумерках вода фосфорилась ровным голубоватым светом. Все море играло и горело, точно из его глубин всплыли на поверхность мириады разбуженных светлячков. Казалось, корабль плывет среди расплавленного металла.
Дребезжа железными бадьями, мимо "Аскольда" прошла к берегу провинившаяся землечерпалка.
Стоять на палубе было холодно. Лейтенант зябко поежился, спустился вниз. В командном коридоре вода, попавшая через люк, гуляла с борта на борт, собираясь то у одной переборки, то у другой. Из конца коридора доносилось пение.
Артем остановился: женский голос на корабле, ночью, в открытом море? Чистое мягкое контральто прерывалось ударами волн и режущим уши завыванием винтов.
Она пела:
Мимо сосен северных бежит дорожка,
У дорожки - стежка, возле стежки той - морошка.
Сердце вдруг заныло, сердце заскучало:
Что же и зачем же я тебя встречала?
Помню, мы ходили вечером да той дорожкой,
И ты меня, бессовестный, назвал морошкой.
И с тех пор подруги все зовут меня не Машей,
Эх, да вот той самой ягодкою нашей...
Артем постучал в дверь каюты. Пение прекратилось, щелкнула задвижка.
- Ну, что же вы остановились на пороге, - встретила его Варенька. Закрывайте дверь. Через люк дует... Вы, наверное, прямо с мостика?
Она стояла посреди каюты в розовой шелковой блузке с короткими рукавами, на ногах у нее были стоптанные домашние шлепанцы. Артем впервые видел ее не в форме, и это немного смутило его.
А Варенька, словно не замечая его смущения, раскрывала клинкеты полок, показывая свое хозяйство:
- Вот здесь у меня хирургические инструменты. Видите? Я их нарочно сложила так, чтобы они не рассыпались во время качки. А вот сюда я поставила самое необходимое, - медикаменты всегда под рукой. Приготовила тетрадь для записи больных, но она так и лежит чистая - никто не приходит...
Лейтенант слушал девушку, с любопытством осматривая каюту, точно видел ее впервые. Эта розовая блузка и эти шлепанцы неожиданно заставили его приглядеться внимательнее ко всему, что окружало лейтенанта медицинской службы Китежеву.
Артем заметил, что каюта девушки не похожа на другие: в ней много такого, что всегда отличает женское жилье от мужского. Казалось, Варя не просто готовила для себя угол, а заботливо свивала его, как птица гнездышко. Кружевное покрывало на койке, зеркало в круглой раме над умывальником, загнанные штормом в угол каюты туфли на высоких каблуках все это выглядело странно среди железных бортов, трубопроводов, иллюминаторов, заклепок.
Артем понял: он не может заходить в эту каюту так же свободно, как заходит в каюту механика, штурмана и командира. Здесь живет не просто офицер, а еще и женщина; и лейтенант снова изумился тому, что как-то совсем не помнил об этом раньше.
Почему-то показался неудобным и этот ночной приход, и то, что он здесь сидит в неурочное время. Артем встал, подошел к двери:
- Вы простите, Варя, я вам, наверное, мешаю.
- Да нет же, нет! Пришли - и сразу уходить. Лучше бы рассказали, что творится наверху.
- Нечего рассказывать, доктор. Сплошные серые будни. Вы даже не знаете, как бывает иногда тошно, когда подумаешь, что другие воюют, а мы...
Ему не пришлось договорить: резкий крен отбросил его от дверей и насильно посадил на прежнее место. Стыдясь, что не смог удержаться на качке, он сделал вид, будто сел нарочно, и сказал:
- Впрочем, вы, доктор, как женщина, не сможете меня понять. Этот вопрос всегда останется для вас какой-то астрономической туманностью в виде скопления далеких звезд...
Варенька вдруг засуетилась:
- Я ужасно плохая хозяйка. Вы пришли прямо с мостика, на вас еще сосульки висят, а я... вот дура! У меня есть немного спирту. Хотите?
- Каплю, - сказал Пеклеванный. - Только если это спирт английский, то лучше не надо. Сплошная хина! Пусть его лакают малярики-колонизаторы!
Он выпил рюмку спирта, закусил печеньем.
- Спасибо. Я, кажется, сейчас отойду от холода. Вы как раз чудесная хозяйка. Но меня вам все равно никогда не понять... Я потомственный моряк. Мой предок, еще матрос при Гангуте, отличился в сражении и получил от самого царя серебряный ковш. Приходите ко мне в каюту, я вам его покажу. Владелец такого ковша мог бесплатно пить в любом кабаке. И мой пращур, по вполне понятным причинам, спился. Вдова его забрала детишек и однажды кинулась в ноги Петру, когда он выходил со двора. Петр имел отличную память и тут же велел отдать сирот в корпус. Так-то вот и началась на Руси целая династия Пеклеванных. Особых постов не занимали - происхождение не то, но все-таки целых два столетия честно служили Отечеству на морях.
- Все это очень интересно, - сказала Варенька. - Но я не понимаю, чего же это мне будет не понять, как женщине?
- О, доктор! - засмеялся Артем. - Не знаю, как вас, а меня скучные патрульные операции, ползание вокруг таких старых калош, как эта землечерпалка, скажу прямо, не устраивают. Вы даже не представляете себе, что значит для миноносника служить на патрульном судне, которое будет скитаться по морю из квадрата в квадрат, наводя на всех тоску и уныние.
- Как странно, - сказала Варя. - Может, я действительно чего-то не понимаю, но вот я... я счастлива! И честно скажу вам, товарищ лейтенант, очень полюбила "Аскольд", полюбила и людей, которые на нем плавают. Я понимаю теперь нашего боцмана Мацуту, когда он плакал, уходя с корабля. И я, наверное, тоже буду плакать. Что там плакать! Я буду реветь, как корова...
Артем промолчал. Он в этот момент только что хотел сказать ей, что уже подал рапорт о списании на эсминец. Теперь поделиться этим просто неудобно. Она говорит, что будет реветь коровой, а он сам стремится бежать с "Аскольда".
- Чего стоит, - продолжала Китежева, - хотя бы один мой санитар и ваш дальномерщик Мордвинов. Ведь этот парень...
- Ну, - перебил ее Артем, - это фрукт! Ему, чтобы не угодить после войны в тюрьму, надо сделать прививки на гауптвахте. Вроде профилактики!
- А знаете, что я вам скажу? - спросила Варенька. - Вот если бы мне пришлось жить на необитаемом острове, то я бы хотела иметь своим Пятницей не вас, а именно такого Мордвинова. На него можно более положиться!
- Так, - скривилея Пеклеванный от обиды. - А если бы вам предложили сделать выбор: меня или Мордвинова вы бы выбрали себе в мужья?
Китежева одернула на себе блузку, пожала плечами.
- Мы не такие уж друзья, чтобы я могла прощать вам подобные шутки. Я ведь не только лейтенант, но, не забывайте, я ведь еще и незамужняя женщина!
- Я не хотел вас обидеть, - извинился Пеклеванный. - Вы сами обидели меня сначала своим недоверием к моей особе. А что касается Мордвинова...
Палуба вдруг дернулась вперед, выскользнув из-под ног, и Варенька, теряя равновесие, отшатнулась к переборке. Внизу, в железных туннелях, тревожно завыли валы винтов - "Аскольд" увеличивал скорость.
- Что это? В чем дело?
Артем шагнул к двери, и в этот же момент загрохотали колокола громкого боя. Лейтенант выскочил на палубу. В сплошной темени матросы разлетались по постам. Одни проваливались в черные дыры люков, другие обезьянами карабкались по трапам.
На мостике Артем быстро осмотрелся:
- А где этот питютя-матютя?
- Землечерпалка уже вошла в бухту, мы идем одни.
- Так что же произошло?
- Подводные лодки, - ответил Самаров.
- Где?
- Не знаем. Где-то здесь. Сейчас они долго болтали по радиотелефону. Мы их засекли коротковолновым пеленгатором. Одна из них передала в Нарвик сводку погоды....
- Когда рассвет, штурман? - спросил Пеклеванный.
- Через полчаса начнет светать...
Рябинин потянул Пеклеванного к себе за рукав:
- Иди-ка сюда, помощник. Подумаем...
Решили так: из этого квадрата моря не уходить, держаться для безопасности на ломаных зигзагах и проверить весь район. В штаб отправили сообщение: "Поймали радиоконтакт с немецкими лодками. Начали свободный поиск". Штаб ответил: "Идите в квадрат восемнадцать. По окончании поиска следовать в Иоканьгу. Ждите дальнейших распоряжений".
После получасовой "болтанки" на зигзагах напряжение на мостике "Аскольда" как-то уменьшилось. Первый луч рассвета, посеребривший волны, застал команду еще на боевых постах. Но вестовой уже позаботился принести на мостик крепкий горячий чай. На зубах офицеров хрустели сухари; прикуривали на страшном ветру от зажигалки штурмана.
- Может, прекратим поиск и пойдем в Иоканьгу? - предложил Самаров. Немцы поболтали, разошлись или же легли на грунт. Черта ли им здесь делать?
- Ну, не говори так, - возразил Рябинин. - Вон, видишь, какой-то союзник на полных оборотах "чапает"!
Мимо "Аскольда" скоро прошел американский корвет типа "Кептен" с канадской командой на борту и с британским флагом на мачте. Когда он поравнялся с патрульным кораблем, все прочли выведенную вдоль его грязного ржавого борта чудовищную надпись: "МЫ НЕ ЖЕЛАЕМ СЛУЖИТЬ НА ФЛОТЕ..."
- Какой поразительный цинизм! - возмутился Пеклеванный. - Неужели адмиралтейство не запретит им эту наглость?
- Флот его величества, - ответил Самаров, - совсем неплохой флот. И воюют английские матросы неплохо. А это просто какой-то сброд, немцы даже брезгают топить их...
Рябинин велел прекратить поиск и следовать прямым курсом в Иоканьгу. Море постепенно успокаивалось, гребни волн сглаживались под стихнувшим ветром. Видимость, однако, была скверной, что не помешало Мордвинову разглядеть вдалеке плавающее бревно.