Пикуль Валентин Саввич. Пером и шпагой

   - Васенок! - окликнул его купец. - Подь-ка сюда. Коня седлай скоро, в Питер поскачешь с письмом от меня...
   И через несколько дней, пока Дуглас с де Еоном узнавали о настроениях курляндских рыцарей, Тайная розыскных дел канцелярия в Петербурге уже знала о появлении на рубежах империи неведомых пока путешественников... Ведал же Тайною канцелярией граф Александр Шувалов - великий инквизитор и близкий сородич фаворита Елизаветы, Ивана Ивановича Шувалова.
   - Этих гостей до нашей милости пропустить, нигде не чиня им неудовольствия, - распорядился Шувалов. - Нам неведомо еще, какого рожна им тут надобно. Может, и честные вояжиры, а может - хрен везут еду-чий в тряпке...
   Русская контрразведка уже в те времена работала прекрасно. Погранвойск Россия тогда еще не имела, но границы русские были на крепком замке.
   ИНТРИГИ, ИНТРИГИ, ИНТРИГИ...
   Вильяме продолжал, разговоры о страданиях великой Польши, щедрой рукой подсыпая в карман Понятовскому золотишко.
   - Вы еще молоды, - говорил посол, - и должны веселиться.
   И где бы теперь ни появлялась Екатерина, серые глаза прекрасного Пяста с тоской преследовали ее гибкую фигуру...
   Великая княгиня только что пережила бурный роман с Сергеем Салтыковым, в объятия которого Екатерину толкнула сама же императрица. Елизавета свела их, чтобы иметь внука, - Салтыков должен был заменить Петра Федоровича, который брачных удовольствий остерегался. Но вскоре Салтыков впал в низкий блуд, пренебрегал Екатериной как женщиной, и чувство Екатерины было глубоко оскорблено... Теперь Вильяме пристально следил за нарастанием новой ее страсти - к Понятовскому.
   - Ваше высочество, - спросил он однажды Екатерину, - что вы думаете о моем атташе? Не напоминает ли он вам античную вазу, заброшенную в груду жалкого мусора?
   Екатерина ответила с легкой иронией:
   - В наше время, господин посол, античные вазы в мусоре не валяются!
   Бестужев-Рюмин имел глаз острый, как у беркута. Он был озабочен своим будущим. Против него многие: вице-канцлер Воронцов, Шуваловы, императрица тоже стала коситься; врагом Бестужеву была и сама великая княгиня, мать которой, эту шпионку Фридриха, он в три шеи вытолкал прочь из России... "Елисавет Петровны, - размышлял канцлер, - тоже не вечны: сколь можно пить токай, плясать до упаду и ложиться спать на рассвете?.."
   Бестужев-Рюмин решил сблизиться с Екатериной.
   - Но, - сразу предупредила она, - если хотите дружбы моей, вы должны мне помочь. Я задолжала кредиторам, императрица скупа, а карточные долги... Однако, посудите сами, не могу же я не играть, если вокруг меня с утра до вечера, от мужа до лакея, все мечут карты!
   И величаво склонился перед ней хитрый и умный канцлер империи.
   - Ваше высочество, - сказал он, затаив улыбку, - еврей Вольф служит консулом при после британском, и его банк всегда будет открыт для ваших нужд...
   Бестужев неспроста искал заручку в "молодом дворе". Если Елизавета в гроб ляжет, молодые на престол воссядут - надо заранее при них укрепиться. Тем более что "система" канцлера уже начала потрескивать. Версаль и Вена с ужимками и гримасами, но все же сходились для дружеского котильона... Бестужев-Рюмин боялся этого союза" который сломал бы всю его "систему".
   А между тем вековая распря между Бурбонами и Габсбургами заканчивалась анекдотом. Трижды отбрасывалось перо гордой Марией Терезией. Ей, наследнице римских цезарей, писать этой шлюхе Помпадур?.. Да никогда! Но Кауниц взял руку императрицы в свою, силой заставив Марию Терезию вывести первые любезные слова "Ма shere amie..."
   А на русского канцлера наседал посол Вильяме:
   - Дорогой друг, когда же ваша императрица соизволит подписать конвенцию? Пошел уже третий год...
   - Что поделаешь, - вздыхал Бестужев. - Но сейчас у ее величества вскочил песьяк на глазу, и все зависит отныне только от сахарных примочек грека Кондоиди.
   Сэр Вильяме наконец потерял терпение.
   - Как ячмень на глазу может тормозить ход истории? - бушевал британец. О-о, понимаю, понимаю... Грек Кондоиди воистину великий человек: от его примочек зависит судьба Европы!
   Бестужев и сам изнывал. Тем более что англичане, как торговая нация, любили платить сдельно. Но когда он намекнул на денежные обстоятельства, Вильяме прямо ответил, что канцлеру не следует спать до пяти часов дня...
   - А лучше нагрянуть в Аничков дворец к Разумовским, где и перехватить Елизавету между ее дневным сном и ночным бодрствованием... Я не хочу угрожать вам, - добавил Вильяме (все-таки угрожая). - Но если песьяк императрицы виной тому, что Россия не желает получить субсидии, то ее охотно возьмет от нас король Пруссии, который на песьяки не жалуется!
   Вильяме был крут. Он сменил старого Гая Диккенса, для которого Петербург казался слишком "подвижен": надо танцевать, флиртовать, вообще двигаться. Новый посол заверил парламент, что "подвижности" не страшится, и доказал это ногами, не пропустив ни одного куртага. Вильяме думал, что под игривую музыку Франческо Арайя веселая Елизавета скорее подпишет конвенцию. Но он ошибся...
   Императрица плясала с послом Англии - так плясала, что пыль столбом, а договор на поставку русских солдат для Англии, которые должны защищать Ганновер, так и лежал чистехонький! Вильяме не раз заговаривал с императрицей о делах, но Елизавета только хохотала в ответ, и было видно, что сегодня она опять не в меру пила токайское. "Что это? - негодовал Вильяме. - Лень или азиатекая хитрость? Скорее - козни Шувалова с Воронцовым..."
   Оставался еще "молодой двор" - с голштейн-готторпским балбесом и ангальт-цербстской умницей, и Вильяме зачастил в Ораниенбаум, прихватывая с собой и Понятовского.
   - Бывают случаи, - внушал посол своему секретарю по дороге, - когда благоразумие должно уступить в поединке со страстями, и сознание долга перед вашей несчастной родиной пусть освободит вашу совесть...
   ***
   Был жаркий день святых Петра и Павла; великий князь Петр, как именинник (и отец именинника), напился с быстротой, достойной всяческого удивления. Его отвели в бильярдную, заперли на ключ, а ключ Екатерина забрала себе. Вильяме постарался овладеть вниманием великой княгини и за ужином сидел рядом с нею. Окна и двери были раскрыты прямо в зелень парка, противно кричал в зверинце павлин, где-то вдали рокотали голштинские барабаны: ру-ру-ру, тру-тру!..
   Вильяме ковал железо, пока оно горячо.
   - Кротость, - говорил посол, - достоинство жертв. Ничтожные хитрости и скрытый гнев не стоят ваших дарований. Люди в массе своей слабы, и первенство над ними одерживают только решительные натуры... Такие, как вы!
   Посреди разговора в комнате появилась молодая горбунья, вся в цветах и лентах, а лицо - злое, тонкое и вороватое.
   - Взззз, - прозвенела она, оглядываясь, - взззз...
   - Чего ищешь, Гедвига Ивановна? - с лаской спросила ее Екатерина. - Ключик небось от бильярдной? Так на, забери.
   - Взззз... - И, схватив ключик (а заодно два апельсина со стола и выдернув свечку из шандала), горбунья удалилась, волоча за собой помятую ногу.
   - Кто это? - поразился Вильяме.
   - Вы удивитесь, господин посол, узнав, что это дочь ужасного герцога Бирона; она бежала от отца из ссылки, купив себе свободу переходом в православие. Злюка сия приставлена охранять мою нравственность.
   - Вот как? - рассмеялся Вильяме.
   - Да. Но работы для нее мало. И пока принцесса Бирон, несмотря на свой отвратительный горб, разрушает последние жалкие добродетели моего супруга. Как видите, я далека от припадков глупой ревности...
   Заиграли скрипки, отворилась дверь, и кастрат Манфредини, полузакрыв глаза, сладко запел о любовных восторгах. Великая княгиня нервно затеребила веточку вишни.
   Вытянув руки, словно слепец, кастрат прошел мимо них, не прерывая пения. В растворе дверей он вдруг притушил свой волшебный голос - почти вышептывал слова любовных признаний. Глаза Екатерины потемнели, губы ее, и без того крохотные, сжались в одну яркую точку... А посол все говорил и говорил о том, что мать Понятовского - из семьи Чарторыжских, которые сильны в Польше как раз своим русским влиянием; о том, что ему доверена судьба этого высокоодаренного юноши...
   - Очень строгое воспитание! - наложил Вильяме на картину последний решающий мазок, и Екатерина поднялась, несомненно что-то важное решив для себя именно в эту минуту.
   - Благодарю за рассказ, - произнесла она отвлеченно. Голос Манфредини взлетел высоко-высоко... Вильяме отыскал Понятовского: разгоряченный танцами, атташе с аппетитом уплетал мороженое из китайской вазочки. Посол незаметно стиснул ему локоть и злобно прошептал:
   - Великая княгиня спустилась в сад... А вы, как ребенок, наслаждаетесь мороженым!
   - Но разве это возможно?
   - Она уже там, за боскетом. Ждет... Идите же! Станислав Понятовский робко вступил в темноту парка. Над верхушками дерев тянуло ветром, и парк ровно гудел под дыханием близкого моря. Вокруг не было ни души, и секретарь чуть не заплакал в отчаянии:
   - Йезус-Мария, сверши чудо... О матка бозка! На глухой тропинке стройной тенью выступила великая княгиня. В руке она держала ветку, отмахиваясь от комаров. Понятовский двинулся навстречу женщине.
   - Ваше высочество... - бормотнул он, становясь жалким.
   Екатерина шумно вздохнула:
   - Я не высочество для тебя - я слабое женское ничтожество. Так возлюби же меня, прекрасный Пяст!
   И, падая на траву, мокрую от росы, она увлекла его за собой. Вдали рокотал голштинский барабан...
   ***
   С этого момента над головою секретаря засияла корона польских королей, и Англия (страна просвещенных мореплавателей) теперь держалась за Россию двумя якорями сразу: деньгами - через великого канцлера Бестужева и любовью - через великую княгиню Екатерину... Но, читатель, не будем спешить с выводами. Посмотрим, чем завершится этот странный политический дрейф, в котором стало болтать политику России... С мачт своих парусов Россия ведь не убрала, - ее несло в открытое море, на просторы!
   ПОДОЗРЕНИЯ
   Когда Дуглас инкогнито появился в Петербурге, Вильяме уже торжествовал, вырвав у русского двора подписание конвенции.
   Теперь Англия, завязав клубок интриг в Европе, могла спокойно грабить колонии французов в Америке; эскадры британских кораблей уходили в океан, безжалостно разбивая ядрами любое судно французов... Вильяме объяснял уступчивость Елизаветы тем, что все деньги
   "...поступят в шкатулку императрицы. А так как она занята в настоящее время постройкой дворца, - писал он в Лондон, - то для окончания его нуждается в деньгах... Государственный канцлер (Бестужев получил 10000 фунтов стерлингов) вел себя при этом прекрасно и отразил на своем жадном лице большую радость, когда его алчность была мною удовлетворена".
   Вильямс так спешил с подписанием этого договора, что в порыве энтузиазма допустил даже прискорбный вывих противу сент-джемского этикета.
   - Пусть мой брат король Георг первым ратификует листы сии, - сказала Елизавета, и Вильяме не стал ждать, пока корабль сорвет с якорей; согласился сразу!
   В Лондоне, конечно, поморщились, но "листы сии" ратифицировали. Исподтишка англичане ознакомили с конвенцией и Пруссию. "Хватит болтать о чувствах дружбы! - обеспокоенно заметил Фридрих. - Король должен иметь только свои выгоды". И король гнал и гнал переговоры с Англией, взламывая всю политику "равновесия" Европы;
   Фридрих спешил, как никогда, чтобы опередить Россию в получении субсидий от Лондона, а времени оставалось в обрез. Англо-российский субсидный договор, ратифицированный Лондоном, уже лежал на столе Елизаветы... Король понимал: Елизавета может затянуть ратификацию на год, а может в запале покончить одним взмахом пера хоть сегодня ночью!
   Но Дуглас, появясь в России, ничего этого не знал и неумело, но храбро двинулся напролом - отправился в британское посольство.
   Понятовский доложил Вильямсу, что его желает видеть "знатный соотечественник", и посол был в недоумении:
   - Странно! Откуда он взялся, этот "знатный соотечественник", если корабля из Англии не было уже две недели... Ну, пусть войдет!
   Дуглас вошел почтительно, но свободно.
   Вильяме оглядел незваного гостя.
   - Кто вы? - спросил без любезностей.
   - Я родственник лорда Мауртона.
   - Назовите себя, а не своих родственников!
   - Видите ли, сэр (и, опустив глаза долу, Дуглас выдал в себе иезуита), я путешествую для развеяния души и хотел бы иметь случай быть представленным к здешнему двору.
   - Это редкий случай, - сказал Вильяме, - когда человек желает видеть императрицу, но упорно не называет своего имени!
   - Меня зовут Дуглас.., можете звать и Маккензи - я родствен дому шотландских Гамильтонов.
   - Убирайтесь вон! - заорал Вильяме, сатанея. - Дугласы и Гамильтоны - вот шайка, которая таскается по чужим дворам, облизывая тарелки <Дугласы, Маккензи и Гамильтоны в разные времена служили в России, спасаясь от религиозных преследований на своей родине; Гамильтоны позже назывались Хомутовыми и были ближними родственниками царя Петра I.>. Если вы честный британец, так купите себе ружье и плывите в Канаду - именно там, за океаном, Великобритания сейчас обретает свое богатство и величие!
   Волны Ладожского озера, о которых так много рассказывал принц Конти, казалось, уже смыкались над головой Дугласа. Но французские коммерсанты, давно обрусевшие, помогли ему проникнуть к Воронцову, который был вице-канцлером и сторонником союза с Францией...
   - Имею поручение, - брякнул Дуглас с разгону, - предложить себя в библиотекари и прислать образцы бургундского вина...
   Михаил Илларионович был из числа "пужливых".
   - Да бог с вами, - отступил он подальше от гостя. - Какой там еще библиотекарь? Какое вино?
   - Библиотекарь - это я, а вино - суть лица, необходимые для переговоров между Версалем и Петербургом.
   - Вот так и надобно сразу говорить, - смекнул Воронцов, прищелкнув пальцами. - А каковы ваши полномочия, сударь?
   - Я лишь первая ласточка Версаля, - признался Дуглас, - и пока никаких полномочий, кроме добрых желаний короля Людовика, я не принес...
   Тут вице-канцлер решил, что перед ним очередной авантюрист, какие часто наведываются в Россию, и взялся за колокольчик.
   - Жано! - сказал Воронцов лакею-французу. - Будьте добры, милый, сведите этого господина вниз по черной лестнице, чтобы никто его не заметил, и более ко мне не допускайте!
   И тайный агент короля снова пустился в бега до самого Парижа. Но проездом через Митаву - Дуглас все-таки успел разменять русские рубли обратно на дукаты, и знакомый меняла, как и прежде, высчитал с него три процента в свою пользу.
   - Что так недолго гостили, сударь? - спросил с ухмылкой.
   - Европа плохо знакома с климатом России... Лечиться там нельзя: жара страшная, а ночью кусают комары.
   Дуглас был так поглощен страхами перед русской инквизицией, что в гостинице "Под черным орлом" он даже не заметил одного человека. А этот человек был того же поля ягода, что и Дуглас. Только он был послан в Россию не от короля из Версаля - его направили шпионить из Варшавы... Два шпиона жили под одной крышей и прохлопали друг друга. Дальше началась комедия!
   ***
   Когда Дуглас отъехал, он не знал, что "Под черным орлом" остались пить вино два истых француза.
   Один из них плотно вошел в историю русской культуры, его имя неотделимо от имен Ломоносова и Леонарда Эйлера. Это был актер Чуди, который издавал в Петербурге альманах "Литературный хамелеон". Из Чуди он переделал себя в кавалеры Люсси Потом этот Чуди - Люсси переехал на даровые харчи в дом Шувалова, где самовольно произвел себя в графа Пютланжа. В те времена люди не стыдились называть себя, как им больше нравилось.
   Выпив вина и наговорившись, Чуди - Люсси - Пютланж спросил соседа:
   - А кто вы, мсье?.. Я про себя уже все рассказал вам! Собутыльником его оказался французский шпион.
   - Клянитесь, - таинственно прошептал он, - во имя Франции и короля оказать мне услугу... Меня зовут Мейссонье де Валькруассан, и вы, надеюсь, не откажете мне в любезности донести до Парижа важные сведения... Вы же едете в Париж?
   - О да! Меня там ждут дела... Я ведь когда-то был актером! Вы можете мне верить: я скорее стану гребцом на алжирской галере, нежели подведу такого патриота, как вы.
   Чуди забрал у Валькруассана все его секретные бумаги и отправил их прямиком в Петербург - к своему покровителю Шувалову. После чего этот Чуди с чистой совестью ускакал в Париж, где его за прошлые "актерства" давно поджидала камера в Бастилии! В комедии осталось одно действующее лицо Валькруассан.
   Этого комедианта арестовали в Риге (тайком от канцлера Бестужева) и - за счет Шуваловых! - со всеми удобствами покатили в Россию, где его поджидала камера в Шлиссельбурге. Таким образом "патриоты" оказались каждый на том месте, какого они и заслуживали...
   Валькруассан видел теперь из окошка крепости волны Ладожского озера, с ревом наступавшие на низкий берег, и седел от ужаса. В один из дней его спустили в подвал русской Бастилии. Громадный мужик с дерюжинкой на поясе раздувал мехи горнила, докрасна накаливая здоровенные клещи. А за столом сидел ласковый русский дедушка в паричке набок. Он любовно перебирал лежавшие перед ним ржавые клейма, щипцы для вырывания ноздрей, плети-семихвостки.
   - Не надо! - дико закричал Валькруассан. - Только не мучайте... Я все скажу вам! Милосердия, милосердия...
   Дедушка погладил шпиона по головке, как родного сына:
   - Что вы, сударь? Разве же я вам сделаю плохого? Это мы так.., балуемся. Ну-ну, не плачьте. Садитесь-ка вот сюда. Выберите перышко да отпишите нам все по порядку... Кто такой? Кто послал? Чего надобно в России?
   Валькруассан отписал по порядку: секретарь французского резидента в Варшаве, графа Брольи, он прибыл с поручением следить за вооружением России; Версаль озабочен - каковы истинные намерения русского двора и каковы взгляды Елизаветы на сближение России с Францией...
   - Ну вот и все, - сказал дедушка, снимая очки. - Премория ваш хоть куда! А вы, сударь, пугались... Это нехорошо: ведь французы - народ смелый... Яшка, крикнул он палачу, - гаси поддувало да струмент пытошный сложи. И так обошлось...
   Этот же Яшка, перестав быть палачом, сделался цирюльником. Валькруассана побрили, причесали и (опять-таки тайно от Бестужева) водою доставили в Петербург - по Неве, под парусами. Оттуда - через сады - в дом Ивана Шувалова. Стол уже был накрыт, француза деликатно оставили одного, и Валькруассан впервые в жизни наелся русской икры. Вино тоже было преудивительное - только для француза!
   - А сейчас, - с поклоном вошел лакей, - вам предстоит разговор с очень важной персоной...
   К французу вышел сам фаворит императрицы Иван Иванович Шувалов, но себя не назвал и повел осторожные речи:
   - На один из вопросов, для выяснения которого вы и пытались пробраться в Россию, я вам отвечу без утайки... Да! Моя государыня огорчена разладом с Версалем, особливо тем нелестным тоном, в котором газеты Парижа отзываются на все происходящее в России... Не думайте, что если мы, русские, живем на отшибе Европы, то для нас безразлично, что говорят о России! Мы очень внимательно следим за иностранной печатью. И передайте тем, кто вас послал: сначала измените тон в печати, а потом добивайтесь дружбы с нами!
   - Вы заслужите бессмертие, - воскликнул Валькруассан, - если подвигнете свою императрицу к союзу с моим королем!
   - У нас хватает союзников, - брезгливо поморщился Шувалов. - И не нам, русским, искать их. Россия достаточно могущественна, ей не надо искать кого-то. От самой Франции зависит этот союз... Версалю нет дела до Польши! А тем более незачем подбивать султана турецкого на войну с нами... Можете передать это тем, кто вас послал!
   Валькруассан прижал руку к сердцу, распетушился:
   - Клянусь! Именем той прекрасной, которое не смею произнести, но которая изнывает по мне в Варшаве и которую зовут Ядвига Падревска... Клянусь! Я сейчас же брошусь в Париж, чтобы довести до моего короля столь важные признания.
   Шувалов поиграл сверкающей табакеркой:
   - Сейчас, сударь (и нюхнул табачку), вы не в Париж броситесь. А мы вернем вас обратно в крепость Шлиссельбурга, где вы и пробудете до тех пор, пока мы не разменяем вас, как шпиона...
   - Разменяете?., как шпиона?., на кого?
   - Мой просвещенный друг Чуди сидит в вашей Бастилии. Уже по этому вы, мсье Валькруассан, можете понять, как высоко я вас оценил...
   Впоследствии два "патриота" были освобождены, и на полдороге (где-то между Парижем и Веной) коляски их встретились.
   - О, вот и вы, кавалер Валькруассан! - обрадовался актер Чуди, он же Люсси и, наконец, граф Пютланж - последовательно.
   - Ты не ошибся, скотина!
   - Зачем же так грубо?.. Откуда вы, сударь? Но коляски уже разъехались.
   ***
   Первое действие нашей книги подходит к концу. Остается сделать выводы... И французы и русские были заинтересованы в политическом и культурном сближении. Недоверие из-за прошлых событий мешало им сойтись окончательно. Но агенты уже работали в этом направлении. Работали тайно! Союза пока не вышло. Но союз назревал. Было еще неясно, в какие он формы выльется. И - самое главное против кого он будет направлен?
   Пруссия опасна для России. Но Версаль дружит с Сан-Суси.
   Не будем гадать - что и как. Подождем. Время покажет.
   КУДА ДЕЛСЯ ДЕ ЕОН?
   Теперь читатель вправе спросить у меня:
   - А куда же делся де Еон, который в женском платье, под именем Лии де Бомон, приехал в Петербург вместе с Дугласом? Столько автор наговорил нам о ее женских нарядах, о томике Монтескье и прочем... Где же он? Или, точнее, где же она?
   На это я могу ответить читателю, что, много лет собирая материалы о де Еоне, я мучился тем же: куда он делся, проклятый? Где схоронил свои концы? В своих сомнениях я иду дальше и ставлю вопрос так: был ли он вообще тогда в Петербурге?
   Да что я! Вот французский историк Мишо - он работал по самым свежим следам, сразу после смерти де Еона он взялся за его изучение, - и Мишо в бессилии отступил, вынужденный заявить во всеуслышание: "Незачем тратить бесплодные усилия на поднятие этой непроницаемой завесы..."
   Так ли это? Вот что может узнать читатель из газеты "Неделя" <Газета "Неделя", 1966, No 42 (346) - статья В. Лишевского "Шпион короля, фрейлина императрицы".>:
   "Елизавете представили француженку, и императрица была очарована красотой, скромностью и умом Лии де Бомон. В одни сутки (!) де Еон стал могущественной фавориткой царицы. Он был назначен фрейлиной (!), а вскоре - чтицей к императрице... Лия де Бомон не только читала императрице книги, но и беседовала с ней, выясняя вкусы, склонности, желания. Убедившись в безопасности предстоящего шага, Лия де Бомон принесла в спальню царицы "Дух законов" Монтескье... В роскошном переплете было спрятано личное послание Людовика XV, приглашавшее царицу вступить с ним в секретную переписку..."
   Если бы я не уважал читателя - я бы, наверное, так и писал, как изложено здесь, и моя книга от этого сразу бы стала интереснее. Но я слишком уважаю нашего грамотного читателя и не стану насыщать его душу подобной белибердой...
   Вместо этого я предлагаю читателю заодно со мною попытаться разобраться во всем. Начнем с "могущественной фаворитки", какой будто бы стал де Еон в "одни сутки". Даже если бы де Еон потратил на это десять лет жизни, он все равно не стал бы фавориткой. В царствование Елизаветы Петровны женщины никогда не играли при дворе никакой роли, ибо императрица чуждалась женского общества, предпочитая ему - мужское. У нее были только подруги, но фавориток не было!
   Тем более не мог де Еон стать и фрейлиной. Русские девушки знатных фамилий избирались во фрейлины не по своим личным качествам, а лишь по боевым и гражданским заслугам их отцов и дедов (какие же заслуги перед Россией могли иметь предки нашего кавалера?). Никогда и нигде Лия де Бомон не значилась в придворных списках, - такой просто не существовало при дворе.
   Возвращаемся к главному вопросу: был ли тогда де Еон в Петербурге вместе с Дугласом? Документы не дают ответа (хотя молчание в истории не может являться доказательством), и четко говорит об этом только один человек.
   Этот человек сам де Еон.
   - Да! - утверждал де Еон в своих мемуарах. - Да, я был тогда в Петербурге... Да! Я носил тогда женское платье, в котором мне, с помощью Воронцова, было легче проникнуть к подозрительной русской императрице...
   Верить ли нам де Еону, читатель? Нет, этому трансформатору верить не следует. Он сам умышленно так запутал свою жизнь, что, может, историк Мишо и прав, говоря: "Незачем тратить бесплодные усилия..."
   Правда, документы того времени очень глухо и невнятно упоминают, что возле Елизаветы Петровны в этот период действительно крутилась какая-то таинственная "француженка". Кто она была? Это могла быть модистка. Это могла быть дама для разнашивания новых туфель императрицы. Это могла быть и чтица романов. Но вряд ли это был де Еон.
   Историки Франции, работая в архивах Парижа, поначалу дружно признавали проникновение де Еона к Елизавете. Но потом огулом стали отрицать этот факт (опять-таки не вылезая из архивов Парижа). Где же правда, читатель? Кажется, мы дошли до того момента, что надо занавесить окна, погасить свет, положить пальцы на блюдечко и взывать к духу нашего авантюриста:
   - Кавалер де Еон, восстаньте из праха, черт вас побери! Отвечайте по чести: куда вы делись?..