Страница:
Таня от испуга вскочила:
– Вы кто?
Митрич опешил и, обдавая ее винными парами, пробормотал:
– Личный мех… мех… мех-х-ханик Василия Иосифовича Сталина.
Таня успокоилась, даже улыбнулась, но на всякий случай спросила:
– С каких это пор Васины механики ходят в таком виде?
Митрич икнул и, подбоченясь, с пафосом изрек:
– Не Васи, а Василия И-о-с-и-в-в-ч-а!
Для верности Митрич поднял вверх указательный палец, посмотрел в небо, но, потеряв равновесие, рухнул на землю. Таня бросилась к нему на помощь.
– Для меня он – просто Вася, – объяснила она механику. – Одноклассников и друзей по отчеству не называют. Меня, кстати, Таней зовут. А вас-то, товарищ механик, как величать?
Митрич подсобрался и благодушно произнес:
– Величай Митричем. Так меня все в полку зовут. Без церемоний.
Тут механик погрозил Таньке пальцем, как будто что-то вспомнив:
– А я тебя знаю. Ты – газета!
– Ну это слишком. Я всего лишь в ней работаю.
– А я что сказал? Я то и сказал!… Короче, записывай!
– О боже, что записывать-то? – рассмеялась Таня. Митрич, шатаясь, поднялся, застегнул робу на все пуговицы и заявил:
– Записывай: это я убил комполка Клещева.
– Что?! – Улыбка сразу сползла с Танькиного лица.
– То-то и оно, – тяжело вздохнул Митрич и, долго не рассусоливая, приступил к делу. – Это все Клавдия, повариха из госпиталя, виновата. Любовь у ней, видишь ли, ко мне проснулась. Вот я, как всегда, и отправился в лесок. Она баба замужняя – конспирацию надо соблюдать. Просьба женщины для Митрича – закон! Ты это не записывай. Ее не надо впутывать.
Танька и так ничего не писала. Она вообще пока всерьез не воспринимала пьяный бред Митрича и слушала просто из вежливости.
– Хорошо-хорошо…
– «Хорошо!» – передразнил ее Митрич. – Ничего хорошего! Мне в полку надо было быть, самолет налаживать, а я хороводы на сеновале водил.
Митрич на секунду задумался, а потом продолжил:
– О чем это я?… Ага! Иду, значит, обратно! Знаю, что все за столом отдыхают – Вася, Клещев…
Митрич понял, что наболтал лишнего.
– Ты это тоже не записывай. Таня кивнула.
– Хорошо, а вина-то ваша в чем? – продолжала сдерживать смех Шапилина.
Митрич опять поднял палец к небу.
– Во! Теперь записывай. Техник почесал небритую щеку.
– Ключ там гаечный под самолетом мы с Василием Иосифовичем видели. Мой ключ… А потом утром пришло сообщение о крушении. Вот и думаю я теперь: может, я чего по пьянке-то забыл.
Митрич в отчаянье махнул рукой.
– Вот, газета, как жизнь-то иногда поворачивается. Жил, никому не мешал, и вот на тебе – преступник!
К концу рассказа Митрич почти протрезвел и вдруг заплакал.
– Человека я угробил, понимаешь, доча…
Глава 14
Глава 15
Глава 16
– Вы кто?
Митрич опешил и, обдавая ее винными парами, пробормотал:
– Личный мех… мех… мех-х-ханик Василия Иосифовича Сталина.
Таня успокоилась, даже улыбнулась, но на всякий случай спросила:
– С каких это пор Васины механики ходят в таком виде?
Митрич икнул и, подбоченясь, с пафосом изрек:
– Не Васи, а Василия И-о-с-и-в-в-ч-а!
Для верности Митрич поднял вверх указательный палец, посмотрел в небо, но, потеряв равновесие, рухнул на землю. Таня бросилась к нему на помощь.
– Для меня он – просто Вася, – объяснила она механику. – Одноклассников и друзей по отчеству не называют. Меня, кстати, Таней зовут. А вас-то, товарищ механик, как величать?
Митрич подсобрался и благодушно произнес:
– Величай Митричем. Так меня все в полку зовут. Без церемоний.
Тут механик погрозил Таньке пальцем, как будто что-то вспомнив:
– А я тебя знаю. Ты – газета!
– Ну это слишком. Я всего лишь в ней работаю.
– А я что сказал? Я то и сказал!… Короче, записывай!
– О боже, что записывать-то? – рассмеялась Таня. Митрич, шатаясь, поднялся, застегнул робу на все пуговицы и заявил:
– Записывай: это я убил комполка Клещева.
– Что?! – Улыбка сразу сползла с Танькиного лица.
– То-то и оно, – тяжело вздохнул Митрич и, долго не рассусоливая, приступил к делу. – Это все Клавдия, повариха из госпиталя, виновата. Любовь у ней, видишь ли, ко мне проснулась. Вот я, как всегда, и отправился в лесок. Она баба замужняя – конспирацию надо соблюдать. Просьба женщины для Митрича – закон! Ты это не записывай. Ее не надо впутывать.
Танька и так ничего не писала. Она вообще пока всерьез не воспринимала пьяный бред Митрича и слушала просто из вежливости.
– Хорошо-хорошо…
– «Хорошо!» – передразнил ее Митрич. – Ничего хорошего! Мне в полку надо было быть, самолет налаживать, а я хороводы на сеновале водил.
Митрич на секунду задумался, а потом продолжил:
– О чем это я?… Ага! Иду, значит, обратно! Знаю, что все за столом отдыхают – Вася, Клещев…
Митрич понял, что наболтал лишнего.
– Ты это тоже не записывай. Таня кивнула.
– Хорошо, а вина-то ваша в чем? – продолжала сдерживать смех Шапилина.
Митрич опять поднял палец к небу.
– Во! Теперь записывай. Техник почесал небритую щеку.
– Ключ там гаечный под самолетом мы с Василием Иосифовичем видели. Мой ключ… А потом утром пришло сообщение о крушении. Вот и думаю я теперь: может, я чего по пьянке-то забыл.
Митрич в отчаянье махнул рукой.
– Вот, газета, как жизнь-то иногда поворачивается. Жил, никому не мешал, и вот на тебе – преступник!
К концу рассказа Митрич почти протрезвел и вдруг заплакал.
– Человека я угробил, понимаешь, доча…
Глава 14
В читальном зале дома Пашкова рабочий день близился к завершению. Пожилая библиотекарша подняла глаза на висевшие на стене часы, ожидая, когда же стрелка перемахнет через отмеренный трудовым законодательством восьмичасовой рубеж. В зале находился единственный посетитель, который вот уже несколько часов корпел над подшивкой старых газет. На какое-то время женщина отвлеклась, чтобы положить в тумбочку под столом чайник и кружку, а затем шаркающей походкой направилась в зал спровадить запоздалого посетителя.
Однако там было пусто, и только раскрытые газеты продолжали лежать на столе. Библиотекарша удивленно огляделась, пожала плечами и пошла выключать свет.
Когда в здании погасла последняя лампочка и стихли шаги, из-за дымохода неработающей печи появилась чья-то тень. Вспыхнул карманный фонарь, и его луч осветил настороженное лицо Варфоломеева. Прокравшись через весь зал, он открыл дверцу конторки, за которой еще недавно сидела библиотекарша, и начал внимательно изучать ящики с картонными формулярами.
За окном кабинета на площади Дзержинского раздавались приглушенные звуки трамвая и гудки машин. Один из следователей долго и молча наблюдал за тем, как постовой на площади отчитывает запоздалого прохожего, попытавшегося пересечь улицу в неположенном месте. Затем следователь развернулся и так же молча уставился на небритого Осепчука, который сидел посередине комнаты на табурете, щурясь от яркого света настольной лампы. Выглядел Осепчук плохо: голова перевязана, все лицо в царапинах. Второй офицер НКВД, проводивший допрос, между делом щелкал кнопкой лампы, то включая, то выключая ее.
– Итак, Осепчук, как вас завербовали, понятно. Хотя мы еще проверим, не сами ли вы сдались в плен. Перейдем к самому главному: зачем вас забросили в Москву?
Осепчук перекрестился.
– Ей-богу, не знаю. Моя задача была доставить рацию, выйти на связь и ждать указаний.
Выключатель на лампе щелкнул, и яркий свет ударил ему в лицо.
– И никого из группы вы больше не знаете? – прозвучал новый вопрос. – Странно, Осепчук!
Диверсант инстинктивно заслонился одной рукой, а другой – опять перекрестился.
– Ну, ей-богу же, не знаю! Первый раз всех видел в самолете, но нам запретили общаться друг с другом, – пояснил он. И, чуть погодя, добавил: – Только двое старших все время переговаривались.
Офицеры насторожились.
– Что за старшие? Опишите. Осепчук замялся.
– Люди как люди. Мне, правда, показалось, что они не наши…
Лампа опять вспыхнула.
– Осепчук, вы тоже давно не наш! – сквозь зубы произнес один из дознавателей. – Что значит «не наши»?
– Ну, не русские! – выпалил диверсант. – Речь у них какая-то правильная, как будто по книжке читают. И рожи – не наши… не ваши… не наши…
Следователи невольно рассмеялись:
– А рожи-то туг пр ичем?
– Уж больно холеные, – подобострастно взглянул на них Осепчук.
– А вы, Осепчук, оказывается, наблюдательный. Ваши бы таланты да на благое дело.
Выключатель щелкнул снова, но лампочка на этот раз не выдержала и перегорела. Офицер поднялся и потянулся, разминая затекшую спину.
– Но мы вас все равно расстреляем, – зевнул он.
Осепчук сглотнул и отвернулся к окну. Офицер поправил портупею, подошел к нему вплотную, поставил ногу на табурет и, нагнувшись к самому лицу, медленно произнес:
– Жить хочешь?
Осепчук поднял глаза и вдруг с вызовом спросил:
– Кто ж не хочет?
– Тогда будешь делать все, что мы тебе скажем. Осепчук с готовностью кивнул.
– В начале допроса вы сообщили, – следователь опять перешел на «вы», – что ближайшая связь через кондуктора трамвая «А»? Так?
– Так.
– Что дальше?
Осепчук облизнул пересохшие губы.
– С 16 до 1б.15в пятницу я должен буду купить у него… у нее… билет и попросить всю сдачу гривенниками.
– Что должна ответить кондуктор?
– «У меня с мелочью, милок, как всегда, напряженка, но так уж и быть, помогу».
– Где должна произойти следующая встреча?
– На остановке, которая окажегся первой после разговора. Ровно через сутки.
– С кем?
– Не знаю. Следователи переглянулись.
– Осепчук, вы отправитесь на встречу и сделаете все, что нужно. Рядом будут наши люди. Допустите хоть одно неверное движение, они вас уничтожат на месте. Вы меня поняли?
Осепчук вздохнул:
– Чего тут не понять…
Казалось, все было предусмотрено до мелочей. Оперативники дождались, когда Осепчук запрыгнет в вагон трамвая, и только на следующей остановке вошли сами. Двое расположились на передней площадке, а один – на задней, так чтобы не терять диверсанта из виду. Когда вагон тронулся, из переулка появилась черная машина и поехала за трамваем.
Осепчук тем временем протиснулся к кондуктору – миловидной женщине лет тридцати. Она взяла смятую трешку, привычным жестом оторвала билет и полезла в сумку за сдачей. Осепчук набрал в грудь воздух и медленно проговорил:
– Дайте, пожалуйста, всю сдачу гривенниками, позвонить надо.
Женщина вскинула на него глаза и уже собиралась что-то ответить, как вдруг трамвай резко затормозил, и все пассажиры повалились на пол. Раздались недовольные крики и проклятья в адрес вагоновожатого. Осепчук, упавший вместе со всеми, поднялся и вновь повторил свою просьбу:
– Дайте, пожалуйста, всю сдачу гривенниками, позвонить надо!
Взгляд кондукторши заметался с вагоновожатого на Осепчука. Народ стал напирать:
– Мужик, у тебя чего, заело? Взял билет – отползай в окоп.
Осепчук не двигался с места. Пот выступил на лбу несчастной кондукторши, и она ни с того ни сего закричала:
– Какие гривенники?!! Нет у меня гривенников! Ничего нет, проходи!!!
Это было совсем не то, что ожидали Осепчук и оперативники, внимательно прислушивавшиеся к разговору. Кто-то с подножки сострил:
– Да ему не гривенники нужны. Это он так тебя охмуряет!!!
В вагоне послышались смешки. Кондукторша злобно глянула на Осепчука, тот не двигался с места:
– Ну что встал, как столб? Вали отсюда, а то милицию крикну!
– Дайте всю сдачу гривенниками, позвонить надо! – в третий раз повторил свою просьбу Осепчук.
Сзади протиснулся матрос-инвалид:
– Браток, а может, ты контуженный? Осепчук даже не повернулся в его сторону.
– Ты куда звонить собрался? Кащенке или 03? Так там бесплатно!
Кондукторша, чтобы быстрее отделаться от Осепчука, выгребла всю мелочь из сумки:
– На, подавись!
Руки ее тряслись, мелочь сыпалась сквозь пальцы. Осепчук, машинально взяв деньги, быстро протиснулся к выходу и спрыгнул на ходу.
Еле устояв на ногах, он обернулся и посмотрел на уезжающий трамвай. Кондукторша оживленно разговаривала с пассажирами и в его сторону даже не глядела…
После окончания рабочей смены Надежда, так звали кондуктора, вышла за ворота трамвайного парка и быстрой походкой направилась по Шаболовке в сторону Калужской заставы. За ней незаметно двинулась «на-ружка». Пару раз Надежда останавливалась: то поправить прическу, глядя в витрину магазина, то завязать шнурок на грубом кирзовом ботинке. Пройдя мимо неприметной подворотни, она неожиданно замерла на месте, удивленно развернулась, присела, попыталась встать, ухватившись за водосточную трубу, и рухнула на асфальт. Державшиеся на почтительном расстоянии оперативники не сразу поняли, что с Надеждой что-то не так. Первым к ней бросился проходивший неподалеку пожилой гражданин, похожий на профессора. Он нагнулся над упавшей женщиной, а затем резко распрямился и сделал остальной «наружке» призывный жест рукой. Под левой лопаткой Надежды торчала рукоятка финского ножа.
Двое оперативников бросились в подворотню, мимо которой только что прошла Надежда, но в проходном дворе не было ни души.
О катастрофе с кондукторшей Шапилину доложили через час. Еще через 15 минут в квартире Казариных раздался телефонный звонок, и помощник тестя приказал Лешке явиться на экстренное совещание особого сектора.
Не успел он выйти из дома, как тут же столкнулся с Верой Чугуновой.
Вера была в вечернем наряде с глубоким декольте и выглядела просто ослепительно.
– Привет, экспонат, – поздоровалась Вера. Алексей замедлил шаг.
– Привет, у тебя что, спектакль?
– Нет, Казарин. Мы с Петром Саввичем идем в театр. Ты ведь отказался.
– А Петр Саввич здесь при чем? – удивился Казарин. Он искренне не понимал, как можно одновременно вести экстренное -заседание и идти в театр.
Однако Вера поняла его слова совсем иначе. Она вскинула голову и с вызовом произнесла:
– Казарин, если ты думаешь, что у меня нет поклонников и я собираюсь в монастырь, ты глубоко ошибаешься.
– А Петр Саввич-то здесь при чем? – повторил вопрос Лешка.
– Он ни при чем, он просто хороший человек. А если ты еще раз на меня так посмотришь, получишь по морде, понял?
Наконец Алексей сообразил, что имела в виду Вера.
– Конечно, понял. Чего тут не понять? – спрятав улыбку ответил он. – Можно я пройду?
Он вежливо обошел Веру и, сделав прощальный жест рукой, зашагал прочь.
– Дурак, – еле сдерживая бешенство, прошептала она.
В кабинете Шапилина шел «разбор полетов». От звезд на погонах участников совещания рябило в глазах. Алексей со своими маленькими капитанскими звездочками скромно сидел в дальнем углу и старался лишний раз не высовываться.
– Почему Надежда Брянцева не ответила – не понятно. Хотя диверсант утверждает, что по взгляду в первое мгновение было ясно – Брянцева понимает, что происходит, – закончил свой доклад майор Кривцов и виновато добавил: – У меня все!
Шапилин обвел присутствующих недобрым взглядом.
– Может, кто-нибудь еще желает выступить? Присутствующие молчали, низко опустив головы.
Только Алексей сидел, как ни в чем не бывало, следя за тем, как воробьи чирикают на подоконнике.
– Что? Сдулись?! – повысил голос Петр Саввич. – А ты, Кривцов, что замолчал? Какого хрена ты делаешь на этой службе, если тебе что-то «непонятно»? Иди на фронт – там все понятно!!!
Кривцов опустил голову и лишь тихо произнес:
– Мы все делали по утвержденному плану. А потом это резкое торможение, когда все свалились…
Шапилин по привычке ударил кулаком по столу:
– Вот то-то и оно! Все у вас по «плану»! А чуть что не так – лапки кверху!
Наступила мучительная тишина.
– Водителя проверили? – послышался голос из угла. Все разом повернулись к капитану Казарину. Кадровые офицеры опешили от такого нарушения субординации. Алексей сам смутился от своей несдержанности. Шапилин кинул сердитый взгляд на зятя, но неожиданно его глаза подобрели.
– Что ж ты раньше-то молчал, сукин ты сын? – воскликнул он. До него дошел смысл Лешкиных слов.
– А меня кто-нибудь спрашивал? – пробурчал себе под нос Алексей.
– Что? – послышались голоса офицеров. – Говори громче!!!
Лешка встал, поправил гимнастерку и четко произнес:
– Мне кажется, что вагоновожатый затормозил не просто так…
Однако там было пусто, и только раскрытые газеты продолжали лежать на столе. Библиотекарша удивленно огляделась, пожала плечами и пошла выключать свет.
Когда в здании погасла последняя лампочка и стихли шаги, из-за дымохода неработающей печи появилась чья-то тень. Вспыхнул карманный фонарь, и его луч осветил настороженное лицо Варфоломеева. Прокравшись через весь зал, он открыл дверцу конторки, за которой еще недавно сидела библиотекарша, и начал внимательно изучать ящики с картонными формулярами.
За окном кабинета на площади Дзержинского раздавались приглушенные звуки трамвая и гудки машин. Один из следователей долго и молча наблюдал за тем, как постовой на площади отчитывает запоздалого прохожего, попытавшегося пересечь улицу в неположенном месте. Затем следователь развернулся и так же молча уставился на небритого Осепчука, который сидел посередине комнаты на табурете, щурясь от яркого света настольной лампы. Выглядел Осепчук плохо: голова перевязана, все лицо в царапинах. Второй офицер НКВД, проводивший допрос, между делом щелкал кнопкой лампы, то включая, то выключая ее.
– Итак, Осепчук, как вас завербовали, понятно. Хотя мы еще проверим, не сами ли вы сдались в плен. Перейдем к самому главному: зачем вас забросили в Москву?
Осепчук перекрестился.
– Ей-богу, не знаю. Моя задача была доставить рацию, выйти на связь и ждать указаний.
Выключатель на лампе щелкнул, и яркий свет ударил ему в лицо.
– И никого из группы вы больше не знаете? – прозвучал новый вопрос. – Странно, Осепчук!
Диверсант инстинктивно заслонился одной рукой, а другой – опять перекрестился.
– Ну, ей-богу же, не знаю! Первый раз всех видел в самолете, но нам запретили общаться друг с другом, – пояснил он. И, чуть погодя, добавил: – Только двое старших все время переговаривались.
Офицеры насторожились.
– Что за старшие? Опишите. Осепчук замялся.
– Люди как люди. Мне, правда, показалось, что они не наши…
Лампа опять вспыхнула.
– Осепчук, вы тоже давно не наш! – сквозь зубы произнес один из дознавателей. – Что значит «не наши»?
– Ну, не русские! – выпалил диверсант. – Речь у них какая-то правильная, как будто по книжке читают. И рожи – не наши… не ваши… не наши…
Следователи невольно рассмеялись:
– А рожи-то туг пр ичем?
– Уж больно холеные, – подобострастно взглянул на них Осепчук.
– А вы, Осепчук, оказывается, наблюдательный. Ваши бы таланты да на благое дело.
Выключатель щелкнул снова, но лампочка на этот раз не выдержала и перегорела. Офицер поднялся и потянулся, разминая затекшую спину.
– Но мы вас все равно расстреляем, – зевнул он.
Осепчук сглотнул и отвернулся к окну. Офицер поправил портупею, подошел к нему вплотную, поставил ногу на табурет и, нагнувшись к самому лицу, медленно произнес:
– Жить хочешь?
Осепчук поднял глаза и вдруг с вызовом спросил:
– Кто ж не хочет?
– Тогда будешь делать все, что мы тебе скажем. Осепчук с готовностью кивнул.
– В начале допроса вы сообщили, – следователь опять перешел на «вы», – что ближайшая связь через кондуктора трамвая «А»? Так?
– Так.
– Что дальше?
Осепчук облизнул пересохшие губы.
– С 16 до 1б.15в пятницу я должен буду купить у него… у нее… билет и попросить всю сдачу гривенниками.
– Что должна ответить кондуктор?
– «У меня с мелочью, милок, как всегда, напряженка, но так уж и быть, помогу».
– Где должна произойти следующая встреча?
– На остановке, которая окажегся первой после разговора. Ровно через сутки.
– С кем?
– Не знаю. Следователи переглянулись.
– Осепчук, вы отправитесь на встречу и сделаете все, что нужно. Рядом будут наши люди. Допустите хоть одно неверное движение, они вас уничтожат на месте. Вы меня поняли?
Осепчук вздохнул:
– Чего тут не понять…
Казалось, все было предусмотрено до мелочей. Оперативники дождались, когда Осепчук запрыгнет в вагон трамвая, и только на следующей остановке вошли сами. Двое расположились на передней площадке, а один – на задней, так чтобы не терять диверсанта из виду. Когда вагон тронулся, из переулка появилась черная машина и поехала за трамваем.
Осепчук тем временем протиснулся к кондуктору – миловидной женщине лет тридцати. Она взяла смятую трешку, привычным жестом оторвала билет и полезла в сумку за сдачей. Осепчук набрал в грудь воздух и медленно проговорил:
– Дайте, пожалуйста, всю сдачу гривенниками, позвонить надо.
Женщина вскинула на него глаза и уже собиралась что-то ответить, как вдруг трамвай резко затормозил, и все пассажиры повалились на пол. Раздались недовольные крики и проклятья в адрес вагоновожатого. Осепчук, упавший вместе со всеми, поднялся и вновь повторил свою просьбу:
– Дайте, пожалуйста, всю сдачу гривенниками, позвонить надо!
Взгляд кондукторши заметался с вагоновожатого на Осепчука. Народ стал напирать:
– Мужик, у тебя чего, заело? Взял билет – отползай в окоп.
Осепчук не двигался с места. Пот выступил на лбу несчастной кондукторши, и она ни с того ни сего закричала:
– Какие гривенники?!! Нет у меня гривенников! Ничего нет, проходи!!!
Это было совсем не то, что ожидали Осепчук и оперативники, внимательно прислушивавшиеся к разговору. Кто-то с подножки сострил:
– Да ему не гривенники нужны. Это он так тебя охмуряет!!!
В вагоне послышались смешки. Кондукторша злобно глянула на Осепчука, тот не двигался с места:
– Ну что встал, как столб? Вали отсюда, а то милицию крикну!
– Дайте всю сдачу гривенниками, позвонить надо! – в третий раз повторил свою просьбу Осепчук.
Сзади протиснулся матрос-инвалид:
– Браток, а может, ты контуженный? Осепчук даже не повернулся в его сторону.
– Ты куда звонить собрался? Кащенке или 03? Так там бесплатно!
Кондукторша, чтобы быстрее отделаться от Осепчука, выгребла всю мелочь из сумки:
– На, подавись!
Руки ее тряслись, мелочь сыпалась сквозь пальцы. Осепчук, машинально взяв деньги, быстро протиснулся к выходу и спрыгнул на ходу.
Еле устояв на ногах, он обернулся и посмотрел на уезжающий трамвай. Кондукторша оживленно разговаривала с пассажирами и в его сторону даже не глядела…
После окончания рабочей смены Надежда, так звали кондуктора, вышла за ворота трамвайного парка и быстрой походкой направилась по Шаболовке в сторону Калужской заставы. За ней незаметно двинулась «на-ружка». Пару раз Надежда останавливалась: то поправить прическу, глядя в витрину магазина, то завязать шнурок на грубом кирзовом ботинке. Пройдя мимо неприметной подворотни, она неожиданно замерла на месте, удивленно развернулась, присела, попыталась встать, ухватившись за водосточную трубу, и рухнула на асфальт. Державшиеся на почтительном расстоянии оперативники не сразу поняли, что с Надеждой что-то не так. Первым к ней бросился проходивший неподалеку пожилой гражданин, похожий на профессора. Он нагнулся над упавшей женщиной, а затем резко распрямился и сделал остальной «наружке» призывный жест рукой. Под левой лопаткой Надежды торчала рукоятка финского ножа.
Двое оперативников бросились в подворотню, мимо которой только что прошла Надежда, но в проходном дворе не было ни души.
О катастрофе с кондукторшей Шапилину доложили через час. Еще через 15 минут в квартире Казариных раздался телефонный звонок, и помощник тестя приказал Лешке явиться на экстренное совещание особого сектора.
Не успел он выйти из дома, как тут же столкнулся с Верой Чугуновой.
Вера была в вечернем наряде с глубоким декольте и выглядела просто ослепительно.
– Привет, экспонат, – поздоровалась Вера. Алексей замедлил шаг.
– Привет, у тебя что, спектакль?
– Нет, Казарин. Мы с Петром Саввичем идем в театр. Ты ведь отказался.
– А Петр Саввич здесь при чем? – удивился Казарин. Он искренне не понимал, как можно одновременно вести экстренное -заседание и идти в театр.
Однако Вера поняла его слова совсем иначе. Она вскинула голову и с вызовом произнесла:
– Казарин, если ты думаешь, что у меня нет поклонников и я собираюсь в монастырь, ты глубоко ошибаешься.
– А Петр Саввич-то здесь при чем? – повторил вопрос Лешка.
– Он ни при чем, он просто хороший человек. А если ты еще раз на меня так посмотришь, получишь по морде, понял?
Наконец Алексей сообразил, что имела в виду Вера.
– Конечно, понял. Чего тут не понять? – спрятав улыбку ответил он. – Можно я пройду?
Он вежливо обошел Веру и, сделав прощальный жест рукой, зашагал прочь.
– Дурак, – еле сдерживая бешенство, прошептала она.
В кабинете Шапилина шел «разбор полетов». От звезд на погонах участников совещания рябило в глазах. Алексей со своими маленькими капитанскими звездочками скромно сидел в дальнем углу и старался лишний раз не высовываться.
– Почему Надежда Брянцева не ответила – не понятно. Хотя диверсант утверждает, что по взгляду в первое мгновение было ясно – Брянцева понимает, что происходит, – закончил свой доклад майор Кривцов и виновато добавил: – У меня все!
Шапилин обвел присутствующих недобрым взглядом.
– Может, кто-нибудь еще желает выступить? Присутствующие молчали, низко опустив головы.
Только Алексей сидел, как ни в чем не бывало, следя за тем, как воробьи чирикают на подоконнике.
– Что? Сдулись?! – повысил голос Петр Саввич. – А ты, Кривцов, что замолчал? Какого хрена ты делаешь на этой службе, если тебе что-то «непонятно»? Иди на фронт – там все понятно!!!
Кривцов опустил голову и лишь тихо произнес:
– Мы все делали по утвержденному плану. А потом это резкое торможение, когда все свалились…
Шапилин по привычке ударил кулаком по столу:
– Вот то-то и оно! Все у вас по «плану»! А чуть что не так – лапки кверху!
Наступила мучительная тишина.
– Водителя проверили? – послышался голос из угла. Все разом повернулись к капитану Казарину. Кадровые офицеры опешили от такого нарушения субординации. Алексей сам смутился от своей несдержанности. Шапилин кинул сердитый взгляд на зятя, но неожиданно его глаза подобрели.
– Что ж ты раньше-то молчал, сукин ты сын? – воскликнул он. До него дошел смысл Лешкиных слов.
– А меня кто-нибудь спрашивал? – пробурчал себе под нос Алексей.
– Что? – послышались голоса офицеров. – Говори громче!!!
Лешка встал, поправил гимнастерку и четко произнес:
– Мне кажется, что вагоновожатый затормозил не просто так…
Глава 15
Варфоломеев вошел в Библиотеку имени Ленина и, надвинув шляпу на глаза, направился к кабинету замдиректора. В приемной никого не было, но Герман Степанович не стал ждать и постучал в массивную дубовую дверь.
– Войдите.
Варфоломеев вошел и сразу же обратился к пожилому мужчине, стоящему у стеллажей с книгой в руках:
– У вас можно записаться в библиотеку?
– В читальном зале… внизу, – не отрываясь от чтения, ответил тот.
– А я хочу, чтобы меня записал ты, старый книжный червь.
При этих словах Варфоломеев снял шляпу. Замдиректора сдвинул на кончик носа очки, внимательно посмотрел на дерзкого посетителя и, неожиданно охнув, бросился к Герману Степановичу. Оба крепко обнялись и троекратно, по русскому обычаю, расцеловались. Библиотекарь никак не мог наглядеться на своего старого приятеля.
– Где ты пропадал?
– В эвакуации, Порфирий Григорьевич, в эвакуации, – не моргнув глазом, соврал Варфоломеев. – Где же еще!
Он устало сел и бросил шляпу на стол.
– Потом расскажу. Я, вообще-то, к тебе по делу. Порфирий Григорьевич сел напротив и, потирая руки, сказал:
– Погоди, сначала почаевничаем, а там… Сто лет тебя не видел… Зиночка!
Вошла секретарша и с удивлением воззрилась на Вар-фоломеева.
– Зиночка, – Порфирий Григорьевич улыбнулся. – Это мой старый знакомый. Принеси-ка нам морковного и сделай так, чтобы нас не тревожили.
Когда Зина удалилась, библиотекарь хитро прищурился и погрозил Герману пальцем.
– Признайся, ты ведь не просто так решил меня навестить?
– Угадал, – кивнул Варфоломеев. – Книжицу я одну ищу. Поможешь?
Порфирий всплеснул руками:
– Спрашиваешь!
Варфоломеев пригладил волосы и произнес:
– Скажи мне, у вас в библиотеке есть первое издание Карамзина?
Библиотекарь наморщил лоб.
– У нас нет. Варфоломеев кивнул:
– Понятно. А не подскажешь, у кого в Москве можно найти первый или второй том?
Порфирий полез по стремянке на полки:
– Сейчас посмотрим.
В это время вошла Зина и поставила стаканы с чаем на стол.
– Что-нибудь еще? – спросила она своего начальника. Но тот, увлеченный поиском, даже не ответил. Зина пожала плечами и вышла, мимоходом вновь бросив взгляд на Германа Степановича.
Когда женщина удалилась, Варфоломеев взял себе один из сгаканов с чаем, а в другой что-то кинул. Жидкость вспенилась, но тут же успокоилась.
– Вот, нашел!
В руках у Порфирия была старенькая потертая тетрадочка.
– Туточки собраны все адреса лучших библиофилов Москвы. Сам собирал. Тэк-с…
Порфирий водрузил на нос поломанные очки и принялся изучать тетрадь.
Он отхлебнул чаю, что не ускользнуло от взгляда Вар-фоломеева, и забормотал себе под нос.
– Климов Николай Христофорович – профессор МГУ. Варсонофьевский, четыре. Он-то и приносил этого Карамзина на переплет и реставрацию.
Порфирий задумался на секунду:
– И что странно – принес только второй том. Я ему говорю, давай и остальные приноси, а он… Странный человек.
Варфоломеев заглянул в тетрадь:
– Скажи, Порфирий, что ты слышал про книги этрусков?
– Этрусков? Ты Черткова читал?
– Читал, да забыл, – усмехнулся Варфоломеев. Порфирий задумался, а потом ответил:
– Этрусками у нас в России он и Татищев занимались. По ним выходит, что знаменитые и загадочные этруски – наши предки. Э-Т-руски. Почти – русские. А ведь этруски создали Рим, а значит, почитай, всю европейскую цивилизацию.
– И что из того?
– Да ничего. Просто если это так, то получается, что православие – первично, а католицизм – вторичен. Очень, кстати, удобная была теория для царей Романовых. Но чего-то они испугались, хода всему этому не дали. А может быть, сами не поверили…
Варфоломеев осмыслил сказанное и вдруг начал прощаться:
– Ну, спасибо тебе за угощение. Так ты говоришь, Варсонофьевский, четыре?
Порфирий кивнул:
– Да. А что?
– Так, ничего. Ну, бывай.
– Куда ты побежал? А чай?
– В следующий раз, Порфирий Григорич, в следующий раз.
Герман протянул руку для прощания. Библиотекарь пожал ее, но тут же изменился в лице. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и начал, как рыба, хватать ртом воздух.
– Что-то мне нехорошо… – еле пробормотал он и стал заваливаться набок.
Варфоломеев подхватил его под мышки и усадил на стул.
– Ну-ну, сейчас тебе будет легче.
Но легче Порфирию не стало. Глаза его начали постепенно мутнеть, тело свела судорога, он навалился грудью на стол и затих. Убедившись, что замдиректора не дышит, Герман взял шляпу и, пятясь задом, вышел из кабинета. Зина подняла на него глаза.
– Спасибо тебе, скажу, чтоб не тревожили! – громко произнес Варфоломеев и прикрыл за собой дверь. – Просил час не беспокоить.
Секретарь понимающе кивнула и углубилась в работу.
– Войдите.
Варфоломеев вошел и сразу же обратился к пожилому мужчине, стоящему у стеллажей с книгой в руках:
– У вас можно записаться в библиотеку?
– В читальном зале… внизу, – не отрываясь от чтения, ответил тот.
– А я хочу, чтобы меня записал ты, старый книжный червь.
При этих словах Варфоломеев снял шляпу. Замдиректора сдвинул на кончик носа очки, внимательно посмотрел на дерзкого посетителя и, неожиданно охнув, бросился к Герману Степановичу. Оба крепко обнялись и троекратно, по русскому обычаю, расцеловались. Библиотекарь никак не мог наглядеться на своего старого приятеля.
– Где ты пропадал?
– В эвакуации, Порфирий Григорьевич, в эвакуации, – не моргнув глазом, соврал Варфоломеев. – Где же еще!
Он устало сел и бросил шляпу на стол.
– Потом расскажу. Я, вообще-то, к тебе по делу. Порфирий Григорьевич сел напротив и, потирая руки, сказал:
– Погоди, сначала почаевничаем, а там… Сто лет тебя не видел… Зиночка!
Вошла секретарша и с удивлением воззрилась на Вар-фоломеева.
– Зиночка, – Порфирий Григорьевич улыбнулся. – Это мой старый знакомый. Принеси-ка нам морковного и сделай так, чтобы нас не тревожили.
Когда Зина удалилась, библиотекарь хитро прищурился и погрозил Герману пальцем.
– Признайся, ты ведь не просто так решил меня навестить?
– Угадал, – кивнул Варфоломеев. – Книжицу я одну ищу. Поможешь?
Порфирий всплеснул руками:
– Спрашиваешь!
Варфоломеев пригладил волосы и произнес:
– Скажи мне, у вас в библиотеке есть первое издание Карамзина?
Библиотекарь наморщил лоб.
– У нас нет. Варфоломеев кивнул:
– Понятно. А не подскажешь, у кого в Москве можно найти первый или второй том?
Порфирий полез по стремянке на полки:
– Сейчас посмотрим.
В это время вошла Зина и поставила стаканы с чаем на стол.
– Что-нибудь еще? – спросила она своего начальника. Но тот, увлеченный поиском, даже не ответил. Зина пожала плечами и вышла, мимоходом вновь бросив взгляд на Германа Степановича.
Когда женщина удалилась, Варфоломеев взял себе один из сгаканов с чаем, а в другой что-то кинул. Жидкость вспенилась, но тут же успокоилась.
– Вот, нашел!
В руках у Порфирия была старенькая потертая тетрадочка.
– Туточки собраны все адреса лучших библиофилов Москвы. Сам собирал. Тэк-с…
Порфирий водрузил на нос поломанные очки и принялся изучать тетрадь.
Он отхлебнул чаю, что не ускользнуло от взгляда Вар-фоломеева, и забормотал себе под нос.
– Климов Николай Христофорович – профессор МГУ. Варсонофьевский, четыре. Он-то и приносил этого Карамзина на переплет и реставрацию.
Порфирий задумался на секунду:
– И что странно – принес только второй том. Я ему говорю, давай и остальные приноси, а он… Странный человек.
Варфоломеев заглянул в тетрадь:
– Скажи, Порфирий, что ты слышал про книги этрусков?
– Этрусков? Ты Черткова читал?
– Читал, да забыл, – усмехнулся Варфоломеев. Порфирий задумался, а потом ответил:
– Этрусками у нас в России он и Татищев занимались. По ним выходит, что знаменитые и загадочные этруски – наши предки. Э-Т-руски. Почти – русские. А ведь этруски создали Рим, а значит, почитай, всю европейскую цивилизацию.
– И что из того?
– Да ничего. Просто если это так, то получается, что православие – первично, а католицизм – вторичен. Очень, кстати, удобная была теория для царей Романовых. Но чего-то они испугались, хода всему этому не дали. А может быть, сами не поверили…
Варфоломеев осмыслил сказанное и вдруг начал прощаться:
– Ну, спасибо тебе за угощение. Так ты говоришь, Варсонофьевский, четыре?
Порфирий кивнул:
– Да. А что?
– Так, ничего. Ну, бывай.
– Куда ты побежал? А чай?
– В следующий раз, Порфирий Григорич, в следующий раз.
Герман протянул руку для прощания. Библиотекарь пожал ее, но тут же изменился в лице. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и начал, как рыба, хватать ртом воздух.
– Что-то мне нехорошо… – еле пробормотал он и стал заваливаться набок.
Варфоломеев подхватил его под мышки и усадил на стул.
– Ну-ну, сейчас тебе будет легче.
Но легче Порфирию не стало. Глаза его начали постепенно мутнеть, тело свела судорога, он навалился грудью на стол и затих. Убедившись, что замдиректора не дышит, Герман взял шляпу и, пятясь задом, вышел из кабинета. Зина подняла на него глаза.
– Спасибо тебе, скажу, чтоб не тревожили! – громко произнес Варфоломеев и прикрыл за собой дверь. – Просил час не беспокоить.
Секретарь понимающе кивнула и углубилась в работу.
Глава 16
Утром Алексей проводил Светлану до дверей университета, а сам, по привычке, остался во дворе. Через полтора часа абитуриенты потянулись к выходу, но Светлана не появлялась. Зайдя в просторный холл старинного здания, Казарин подошел к вахтерше.
– Извините, вы не видели Светлану Сталину? – спросил он, стараясь при этом выглядеть спокойным.
Вахтерша испуганно захлопала глазами.
– Так ведь ушла Светлана Иосифовна, – удивленно ответила старушка и, махнув в сторону боковой двери рукой, добавила: – Туды! Минут как тридцать назад.
– Вот черт! – выругался Казарин и бросился в указанном направлении. Но во дворе уже никого не было.
До Кремля он добежал за несколько минут. Прохожие с удивлением оборачивались на высокого офицера, несущегося куда-то не разбирая дороги. Часовые возле Троицких ворот на вопрос, не проходила ли Светлана, отрицательно закачали головами. Лешка рванул дальше и на Ивановской площади столкнулся с Верой. Ему ужасно не хотелась вступать с ней в разговор, но одна мысль все же заставила его остановиться.
– Вер, вы со Светкой вроде как подруги? – вкрадчиво начал разговор Алексей.
Вера удивленно посмотрела на Казарина.
– Допустим.
Алексей лучезарно улыбнулся и задал следующий вопрос:
– А у вас сегодня никакой вечеринки не предвидится?
– Намечается. – Вера еще раз внимательно посмотрела на Алексея. – Казарин, неужто ты созрел?
Вместо ответа Алексей схватил Веру за плечи.
– Где? Говори!
Вера опять все поняла по-своему. Она вырвалась из казаринских рук и, проигнорировав его вопрос, язвительным тоном спросила:
– И как развивается твой роман со Светланой?
– С кем?! – опешил Лешка.
– Да ладно, Казарин. Светлана – девушка хоть и юная, но своего, говорят, не упустит.
Верино поведение опять начинало действовать Лешке на нервы. И он решил наконец расставить все точки над «i».
– Слушай, Вер, чего ты добиваешься?
– Я? Добиваюсь? – не сдавалась Вера. – Казарин, ты себя переоцениваешь. Добиваются в основном меня. Иногда я отвечаю взаимностью. Иногда у меня даже случаются романы. Как у твоей Светы с Каплером, – неожиданно съязвила она.
– С кем-с кем?!!
Такого поворота Алексей совсем не ожидал. А Вера всплеснула руками и передразнила:
– «С кем-с кем»! С Алексеем Каплером – знаменитым сценаристом. Ты что, не знаешь этого? Эх ты, охранник. Да вся Москва об этом шепчется.
От этой новости Алексей потерял дар речи. И тут Вера наконец все поняла как надо.
– Ого! А ты, похоже, потерял свою подопечную? Ну и дела! Она успокоилась и, поморщив свой носик, добавила:
– Ладно, так и быть! Будем тебя спасать. Кто же, если не мы…
Вера взяла Лешку под руку.
– На Гоголевском они. Васька со своими на несколько дней приехал, так народ там второй вечер гуляет.
В доме Василия Сталина играл патефон, танцы были в самом разгаре, кто-то продолжал сидеть за столом, часть гостей рассредоточилась по диванам и оконным нишам.
Появление Чугуновой под руку с Казариным вызвало у присутствующих неподдельный интерес. Посыпались шутки и подковырки. Особо усердствовал успевший порядком захмелеть Василий.
– Ну, Леха, ну не ожидал. Меня к Таньке приставил, а сам времени зря не теряешь.
Васька подошел к Казарину, обнял и вдруг шепнул на ухо:
– Ты что, одурел?
– Светка где? – так же шепотом ответил вопросом на вопрос Казарин.
– На втором этаже, шепчется со своим Каплером. Любовь у них, понимаешь! – Васька незаметно фыркнул. – Ты их пока не трогай, поверь, так лучше будет. И тебе, и им.
Алексей молча кивнул и подошел к окну. Веселье, возобновившееся за спиной, его не интересовало. Во-первых, он продолжал злиться на Светлану, а во-вторых, все не мог выбросить Танькин отъезд из головы. Потому и просьбу кого-то из гостей, обращенную к Вере, пропустил мимо ушей:
– Верунь, ну ты же у нас все-таки актриса, спой.
– Ой, нет… только не сегодня, – заупрямилась Вера.
– Ну, Верочка, ну, пожалуйста.
В разговор вступил Василий Сталин. Глаза его смеялись, но он сделал суровое выражение лица.
– Верка, актриса ты или нет? Я приказываю, пой. Как можно отказывать боевым летчикам в такой ерунде? Им скоро, между прочим, на фронт.
– Ну хорошо, дайте гитару…
Перед тем как запеть, Вера бросила взгляд на спину Казарина, продолжавшего смотреть в окно. Вначале Лешка слушал невнимательно, но очень скоро понял, для кого на самом деле поет Вера.
Несутся, как вагоны через вьюги, Года мои, надежды хороня. Но ты со мной по-прежнему Верней любой подруги, Любовь неразделенная моя.
Снег над проспектами кружится. Слышно куранты Кремля. С кем тебе, милый мой, дружится Без меня?
Не может время приостановиться Несчастьем, не бедой и не войной, Но если суждено чему-то страшному случиться, То лучше пусть со мной, а не с тобой.
Все притихли. На глазах у женщин, да и у некоторых мужчин, появились слезы. Вера пела нежным красивым голосом, глядя в одну точку перед собой. В начале второго куплета возле Лешки остановился и присел на подоконник Василий. Один из немногих, он понял, что происходит. Это было Верино объяснение в любви. А на третьем куплете Казарин не выдержал. Когда зазвучали слова:
Наступит долгожданная Победа.
Мы плакать будем, слезы не тая,
И может быть, спасет тебя, о чем ты и не ведал,
Любовь неразделенная моя…
Лешка быстро, не глядя по сторонам, пересек комнату и вышел в холл.
Верина песня всколыхнула в нем какое-то странное, непонятное чувство, и он хотел сейчас немного побыть в одиночестве. Разобраться. С Верой, с Таней, а прежде всего с самим собой. Он начал медленно подниматься по лестнице на второй этаж, но вдруг входные двери открылись, и в Васькином особняке появилась Татьяна в сопровождении высокого, статного красавца майора. Он галантно держал ее под руку и что-то увлеченно шептал на ухо. Лешка мог даже поклясться, что, помогая Тане снять плащ, майор нежно приобнял ее за плечи, и Татьяна не сделала никаких протестующих жестов. Его жена продолжала улыбаться и явно кокетничала со своим спутником. Когда они скрылись за дверью комнаты, где собрались все гости, Лешка со всего маху ударил кулаком по стене и тут же сморщился от боли. Вначале он сделал несколько шагов вниз, затем вверх. Сел на ступеньку, вскочил и вдруг услышал:
– Нашел все-таки…
На верхней площадке стояли Светлана и холеный импозантный мужчина лет сорока.
– Познакомься, Казарин. Это Алексей Каплер. Мой… друг.
– Капитан Казарин. Алексей, – Лешка пожал протянутую руку и резко повернулся к подопечной. – Светлана Иосифовна, я очень прошу вас больше так никогда не делать.
– Извините, вы не видели Светлану Сталину? – спросил он, стараясь при этом выглядеть спокойным.
Вахтерша испуганно захлопала глазами.
– Так ведь ушла Светлана Иосифовна, – удивленно ответила старушка и, махнув в сторону боковой двери рукой, добавила: – Туды! Минут как тридцать назад.
– Вот черт! – выругался Казарин и бросился в указанном направлении. Но во дворе уже никого не было.
До Кремля он добежал за несколько минут. Прохожие с удивлением оборачивались на высокого офицера, несущегося куда-то не разбирая дороги. Часовые возле Троицких ворот на вопрос, не проходила ли Светлана, отрицательно закачали головами. Лешка рванул дальше и на Ивановской площади столкнулся с Верой. Ему ужасно не хотелась вступать с ней в разговор, но одна мысль все же заставила его остановиться.
– Вер, вы со Светкой вроде как подруги? – вкрадчиво начал разговор Алексей.
Вера удивленно посмотрела на Казарина.
– Допустим.
Алексей лучезарно улыбнулся и задал следующий вопрос:
– А у вас сегодня никакой вечеринки не предвидится?
– Намечается. – Вера еще раз внимательно посмотрела на Алексея. – Казарин, неужто ты созрел?
Вместо ответа Алексей схватил Веру за плечи.
– Где? Говори!
Вера опять все поняла по-своему. Она вырвалась из казаринских рук и, проигнорировав его вопрос, язвительным тоном спросила:
– И как развивается твой роман со Светланой?
– С кем?! – опешил Лешка.
– Да ладно, Казарин. Светлана – девушка хоть и юная, но своего, говорят, не упустит.
Верино поведение опять начинало действовать Лешке на нервы. И он решил наконец расставить все точки над «i».
– Слушай, Вер, чего ты добиваешься?
– Я? Добиваюсь? – не сдавалась Вера. – Казарин, ты себя переоцениваешь. Добиваются в основном меня. Иногда я отвечаю взаимностью. Иногда у меня даже случаются романы. Как у твоей Светы с Каплером, – неожиданно съязвила она.
– С кем-с кем?!!
Такого поворота Алексей совсем не ожидал. А Вера всплеснула руками и передразнила:
– «С кем-с кем»! С Алексеем Каплером – знаменитым сценаристом. Ты что, не знаешь этого? Эх ты, охранник. Да вся Москва об этом шепчется.
От этой новости Алексей потерял дар речи. И тут Вера наконец все поняла как надо.
– Ого! А ты, похоже, потерял свою подопечную? Ну и дела! Она успокоилась и, поморщив свой носик, добавила:
– Ладно, так и быть! Будем тебя спасать. Кто же, если не мы…
Вера взяла Лешку под руку.
– На Гоголевском они. Васька со своими на несколько дней приехал, так народ там второй вечер гуляет.
В доме Василия Сталина играл патефон, танцы были в самом разгаре, кто-то продолжал сидеть за столом, часть гостей рассредоточилась по диванам и оконным нишам.
Появление Чугуновой под руку с Казариным вызвало у присутствующих неподдельный интерес. Посыпались шутки и подковырки. Особо усердствовал успевший порядком захмелеть Василий.
– Ну, Леха, ну не ожидал. Меня к Таньке приставил, а сам времени зря не теряешь.
Васька подошел к Казарину, обнял и вдруг шепнул на ухо:
– Ты что, одурел?
– Светка где? – так же шепотом ответил вопросом на вопрос Казарин.
– На втором этаже, шепчется со своим Каплером. Любовь у них, понимаешь! – Васька незаметно фыркнул. – Ты их пока не трогай, поверь, так лучше будет. И тебе, и им.
Алексей молча кивнул и подошел к окну. Веселье, возобновившееся за спиной, его не интересовало. Во-первых, он продолжал злиться на Светлану, а во-вторых, все не мог выбросить Танькин отъезд из головы. Потому и просьбу кого-то из гостей, обращенную к Вере, пропустил мимо ушей:
– Верунь, ну ты же у нас все-таки актриса, спой.
– Ой, нет… только не сегодня, – заупрямилась Вера.
– Ну, Верочка, ну, пожалуйста.
В разговор вступил Василий Сталин. Глаза его смеялись, но он сделал суровое выражение лица.
– Верка, актриса ты или нет? Я приказываю, пой. Как можно отказывать боевым летчикам в такой ерунде? Им скоро, между прочим, на фронт.
– Ну хорошо, дайте гитару…
Перед тем как запеть, Вера бросила взгляд на спину Казарина, продолжавшего смотреть в окно. Вначале Лешка слушал невнимательно, но очень скоро понял, для кого на самом деле поет Вера.
Несутся, как вагоны через вьюги, Года мои, надежды хороня. Но ты со мной по-прежнему Верней любой подруги, Любовь неразделенная моя.
Снег над проспектами кружится. Слышно куранты Кремля. С кем тебе, милый мой, дружится Без меня?
Не может время приостановиться Несчастьем, не бедой и не войной, Но если суждено чему-то страшному случиться, То лучше пусть со мной, а не с тобой.
Все притихли. На глазах у женщин, да и у некоторых мужчин, появились слезы. Вера пела нежным красивым голосом, глядя в одну точку перед собой. В начале второго куплета возле Лешки остановился и присел на подоконник Василий. Один из немногих, он понял, что происходит. Это было Верино объяснение в любви. А на третьем куплете Казарин не выдержал. Когда зазвучали слова:
Наступит долгожданная Победа.
Мы плакать будем, слезы не тая,
И может быть, спасет тебя, о чем ты и не ведал,
Любовь неразделенная моя…
Лешка быстро, не глядя по сторонам, пересек комнату и вышел в холл.
Верина песня всколыхнула в нем какое-то странное, непонятное чувство, и он хотел сейчас немного побыть в одиночестве. Разобраться. С Верой, с Таней, а прежде всего с самим собой. Он начал медленно подниматься по лестнице на второй этаж, но вдруг входные двери открылись, и в Васькином особняке появилась Татьяна в сопровождении высокого, статного красавца майора. Он галантно держал ее под руку и что-то увлеченно шептал на ухо. Лешка мог даже поклясться, что, помогая Тане снять плащ, майор нежно приобнял ее за плечи, и Татьяна не сделала никаких протестующих жестов. Его жена продолжала улыбаться и явно кокетничала со своим спутником. Когда они скрылись за дверью комнаты, где собрались все гости, Лешка со всего маху ударил кулаком по стене и тут же сморщился от боли. Вначале он сделал несколько шагов вниз, затем вверх. Сел на ступеньку, вскочил и вдруг услышал:
– Нашел все-таки…
На верхней площадке стояли Светлана и холеный импозантный мужчина лет сорока.
– Познакомься, Казарин. Это Алексей Каплер. Мой… друг.
– Капитан Казарин. Алексей, – Лешка пожал протянутую руку и резко повернулся к подопечной. – Светлана Иосифовна, я очень прошу вас больше так никогда не делать.