И разумеется, долг каждого помочь попавшему в беду брату... и сестре.
   Пока мы ехали по пустыне, настроение мое заметно улучшилось. И вовсе не от перспективы сунуть нос не в свое дело, как могут подумать иные злобные натуры, а от близости изящных пирамид Дахшура.
   Сегодня на якоре стояло лишь судно баронессы. Нас без лишних проволочек провели к хозяйке. Мадам в причудливом одеянии розового цвета и в пене оборок, напоминавшем отчасти пеньюар, отчасти вечернее платье, полулежала на тахте, стоявшей на палубе под навесом. Рядом с баронессой сидел мсье де Морган и держал ее за руку. Точнее, позволял баронессе держать себя за руку.
   – Ах, дорогой коллега, – сказал он с явным облегчением. – Наконец-то вы пришли.
   – Мы отправились в путь, как только получили письмо. Что случилось?
   – Убийство, кровопролитие, взлом! – взвизгнула баронесса, подскакивая на тахте.
   – Ограбление, – кратко подытожил мсье де Морган. – Кто-то ночью проник в кают-компанию и похитил несколько древних вещиц.
   Я покосилась на Эмерсона. Он с нескрываемым отвращением взирал на баронессу и ее галантного покровителя.
   – Это все? Пойдем, Пибоди, у нас много дел.
   – Нет, нет! Вы должны мне помочь! – простонала баронесса. – Я призвала вас как великих специалистов по разгадыванию тайн. Вы должны меня защитить. Кто-то хочет меня убить...
   – Ну-ну, баронесса, держите себя в руках. Но почему кражу обнаружили только сейчас? Уже почти полдень.
   – Именно в это время я встаю, – простодушно объяснила баронесса. – Слуги разбудили меня, как только заметили пропажу. Нерадивые свиньи! Они должны были убрать в салоне еще на рассвете.
   – Будут нерадивыми, раз за ними никто не смотрит. К сожалению, некоторых подозреваемых уже и след простыл.
   Мсье де Морган выругался по-французски.
   – Madame, вы же не имеете в виду тех достойных людей, чьи суда вчера стояли здесь? Воры не водятся среди приличной публики!
   Я не могла удержаться от улыбки при столь наивном заявлении.
   – Никогда не знаешь наверняка. Для начала давайте осмотрим место преступления.
   – Никто ничего не трогал! – Баронесса с готовностью поднялась. – Я приказала, чтобы все оставили как есть, до приезда великих сыщиков.
   Как воры проникли в кают-компанию, догадаться оказалось легче легкого. Широкое окно на носу судна было распахнуто, а подушки на тахте смяты. К сожалению, следы были крайне нечеткими. Разглядывая их в карманную лупу, я чуть ли не впервые пожалела, что в Египте нет нашего благословенного сырого климата.
   Я повернулась к мужу:
   – Ты же можешь сказать, что пропало, Эмерсон? Полагаю, вчера ты рассмотрел древности куда внимательнее, чем я.
   – А тут и думать нечего, – мрачно проворчал он. – Какой предмет вчера больше всего бросался в глаза?
   Правильный ответ – рояль, но Эмерсон имел в виду вовсе не музыкальный инструмент.
   – Ящик с мумией. Я уже заметила, что он исчез. Что еще, Эмерсон?
   – Скарабеи из лазурита и статуэтка Исиды с младенцем Гором на руках.
   – Все?
   – Все. Эти предметы, – с чувством добавил Эмерсон, – были лучшими в коллекции.
   Дальнейший осмотр комнаты не дал ничего интересного, поэтому мы принялись опрашивать слуг. Баронесса визгливо выкрикивала обвинения, а слуги с понурым видом жались друг к другу.
   Двумя меткими словечками я заткнула баронессе рот и велела Эмерсону допросить слуг, что он и проделал с присущим ему тактом.
   Все до единого отрицали свою причастность. Все до единого ночью крепко спали, а когда один из них предположил, что во всем виноваты джинны, остальные поспешили с ним согласиться.
   Мсье де Морган посмотрел на солнце, которое стояло почти в зените.
   – Я должен вернуться к раскопкам, мадам. Советую обратиться к местным властям. Они разберутся со слугами.
   Египтяне издали страдальческий вопль. Они слишком хорошо знали, как местные власти разбираются со слугами. Жестом успокоив их, я повернулась к баронессе:
   – Я запрещаю.
   – Вы... запрещаете? – У мсье де Моргана поползли вверх брови.
   – И я тоже запрещаю! – Эмерсон встал рядом со мной. – Вы не хуже меня знаете, де Морган, что в здешних краях допрос сводится к тому, чтобы бить подозреваемого по пяткам, пока он не сознается. Бедняги считаются виновными, пока не будет доказана их невиновность. Однако, – добавил он, хмуро глядя на француза, – такое поведение может показаться вполне разумным гражданину Французской Республики с ее архаичным кодексом Наполеона.
   Мсье де Морган театрально вздохнул:
   – Я умываю руки! И так потерял полдня. Делайте что хотите.
   – Именно так я и поступлю. Bonjour, monsieur.
   После того как француз удалился, тихо ругаясь на своем кокетливом языке, Эмерсон повернулся к баронессе:
   – Мадам, если вы вызовете полицию, мы с миссис Эмерсон не станем вам помогать.
   И он расправил широкие плечи.
   По-моему, на баронессу больше подействовали плечи, чем угроза. Она как завороженная смотрела на моего мужа, пока я не ткнула ее своим незаменимым зонтиком.
   – Что? – вздрогнув, пролепетала немка. – Полиция... Зачем она нужна? Ведь что пропало? Ничего особенного.
   Эмерсон хмыкнул:
   – Поздравляю, мадам. Вы не лишены здравого смысла. Вам ведь не требуются дополнительные проблемы. Если вы желаете отдохнуть...
   – Нет, вы меня не понимаете! – И эта наглая особа хищным движением схватила моего мужа за руку и уткнулась в нее лицом, кинув на меня хитрый взгляд. – Меня не интересует это старье! Но что будет со мной? Я боюсь за свою жизнь, за свою добродетель...
   – Думаю, за последнее опасаться не стоит, – буркнула я и прикусила язык, поймав взгляд Эмерсона.
   – Вы меня защитите, бедную беспомощную Madchen[16]? – не унималась баронесса. Ее пальцы ласкали бицепсы Эмерсона.
   У моего мужа замечательные бицепсы, но никому не дозволено (кроме меня, конечно) восхищаться ими подобным образом.
   – Я защищу вас, баронесса! – Мой голос был холоден и тверд. – У нас с мужем разделение обязанностей. Он расследует, а я охраняю дам.
   – Да-да, совершенно верно. – Эмерсон подергал руку, но баронесса и не думала ее отпускать. – Я оставлю вас с миссис Эмерсон, мадам, а сам... сам пойду... сам пойду расследовать...
   Баронесса с недовольным вздохом ослабила хватку, и Эмерсон торопливо ретировался.
   – Опасность вам не грозит. Если только вы не знаете чего-то такого, что может заинтересовать преступников.
   – Ничего такого я не знаю. – Баронесса подмигнула мне. – Какой знойный мужчина! Mucho macho, как говорят испанцы.
   – Неужели так и говорят?
   – Но я не привыкла растрачивать силы ради безнадежного случая, – продолжала баронесса со вздохом. – Этот macho крепко-накрепко пришит к завязкам фартука своей доброй английской Frau. Я завтра же покидаю Дахшур.
   – А как же брат Дэвид? – ядовито осведомилась я. – Он ведь ни к чьим завязкам фартука не пришит, если только его сердцем не завладела мисс Черити.
   – Это бледное, линялое создание? – фыркнула баронесса. – Нет-нет, девчонка от него без ума, но юноша совершенно к ней равнодушен. Ей нечего ему предложить. Думаю, вы заблуждаетесь на его счет, дорогая фрау Эмерсон. У этого красавчика ангельские только личико и фигура. У нашего брата Дэвида, как говорят французы, наметанный глаз pour le main chance.
   Французский баронессы оказался ничуть не лучше испанского, но я решила, что в понимании человеческой натуры она сильнее, чем в языках.
   – Я послала сегодня за Дэвидом, и где он? А ведь я пожертвовала его церкви огромную сумму! Значит, Эмерсон не ошибся.
   – Вы несправедливы к брату Дэвиду, баронесса. Он уже здесь.
   Она обернулась.
   – Herr Gott! Он привел с собой этого уродливого Pfarrer.
   – По-моему, наоборот.
   – Я удаляюсь, – громко прошипела баронесса. – Убегаю! Скажите им, что я никого не могу видеть.
   Убежать не удалось. Наступив на свои оборки, мадам кулем повалилась на тахту. Брат Иезекия налетел на немку прежде, чем она успела подняться и спастись бегством. Шаря в груде шевелящихся рюшей и кружев, он выудил оттуда пухлую руку.
   – Дорогая сестра, я рад, что вы не пострадали. Давайте склоним головы и возблагодарим милостивого Бога за ваше чудесное избавление. Небесный отец, пусть тяжесть твоего гнева падет на тех негодяев, что свершили это позорное деяние. Обрати их в прах, о Господи, порази их, как ты поступил с амаликитянами, и иевусеями, и...
   Затейливые слова нанизывались одно на другое.
   – Доброе утро, брат Дэвид, – сказала я. – Рада видеть вас здесь. Теперь я могу оставить баронессу на ваше попечение.
   – Разумеется, можете, – заверил меня Дэвид. Его необыкновенные синие глаза сияли. – То, что вы проявили нежность и женское сострадание, делает вам честь, миссис Эмерсон, но нужды в вашем присутствии больше нет.
   Баронесса перестала трястись. Глаза ее были закрыты, казалось, немка спит, хотя ума не приложу, как можно спать под эти певучие раскаты голоса брата Иезекии.
   – ...и с царями Мадиамскими: Евией, Рекемом, Цуром, Хуром...
   Эмерсона я нашла в окружении слуг и команды судна. Он произносил перед ними страстную речь на арабском, которой они внимали как завороженные. Египтяне обожают искусных ораторов. Завидев меня, Эмерсон быстро закруглился.
   – Братья мои, вы знаете меня! Вы знаете, что я не стану лгать и встану на защиту всех честных людей. Подумайте хорошенько о моих словах.
   – А что ты им сказал? – полюбопытствовала я, когда мы под аккомпанемент прощальных возгласов благодарных слушателей отошли в сторонку.
   – То же, что и всегда, Пибоди. Я не верю, что кто-то из этих людей замешан в краже, но их, наверное, подкупили, чтобы они хранили молчание. Нельзя вытащить такой предмет, как ящик с мумией, никого не разбудив.
   – Подкупили или запугали? Я чувствую зловещую тень Гения Преступлений, Эмерсон! Как далеко, должно быть, протянулась его липкая паутина.
   – Предупреждаю, Пибоди, я за себя не отвечаю! Если ты и дальше будешь нести вздор о паутине, каких-то гениях и зловещих тенях, то здесь точно случится смертоубийство! Заруби себе на носу, это самая обычная кража. И она не имеет никакого отношения...
   – Гений Преступлений плетет свою ужасную сеть, словно гигантский паук. И всякий – богач и бедняк, преступник и невинный – попадает в эту мерзкую ловушку. Поистине он гений, Эмерсон!
   С громким стоном мой ненаглядный бросился прочь. Осел рысью устремился следом.
   Река скрылась из виду, когда с лица Эмерсона наконец исчезла гримаса невыразимого ужаса. Я воздержалась от дальнейшей дискуссии, зная, что рано или поздно он признает мою правоту. Разумеется, любимый супруг первым нарушил молчание:
   – В этом происшествии есть пара любопытных моментов. Зачем ворам было возиться с ящиком, в котором лежит мумия самого обычного египтянина римской эпохи? Да еще простолюдина. В его обмотках не найти ни драгоценностей, ни редких амулетов.
   – А что ты думаешь об остальных вещах?
   – В том-то и дело, Пибоди. Помимо ящика с мумией украли скарабея и статуэтку. Особенно хороша статуэтка, конец Восемнадцатой династии, если не ошибаюсь. Можно предположить, что вор прекрасно разбирается в древностях, раз сумел выбрать самые ценные экспонаты. Но ведь в салоне хватало безделушек, на которых можно было неплохо заработать. И тем не менее вместо них воры забрали громоздкий и никчемный ящик с мумией! Почему?
   – Ты забыл еще про одну пропажу. Или же просто не заметил ее.
   – О чем ты говоришь, Пибоди? Я ничего не пропустил.
   – Пропустил, Эмерсон, пропустил.
   – Нет, Пибоди, не пропустил!
   – Львенок, Эмерсон. Клетка была пуста.
   Эмерсон выпустил из рук поводья. Его осел остановился как вкопанный.
   – Пуста, – тупо повторил мой проницательный супруг.
   – Дверца была закрыта, а клетка сдвинута в сторону, но я внимательно ее осмотрела и смею тебя уверить...
   – О господи! – Эмерсон в ужасе посмотрел на меня. – Пибоди! Твое собственное невинное дитя... Ты же не подозреваешь... Рамсес не мог утащить тяжелый ящик с мумией. Кроме того, у него хватит вкуса, чтобы не воровать подобных вещей.
   – Я уже давно перестала предугадывать, на что Рамсес способен, а на что нет! Но второе возражение весьма убедительно, хотя мотивы Рамсеса столь же туманны, сколь замечательны его способности. Никогда не знаешь, что на уме у этого чертенка.
   – Следи за своим языком, Пибоди!
   – Ты прав. Спасибо за напоминание, Эмерсон.
   Он вновь взялся за поводья, и мы в задумчивом молчании двинулись дальше.
   – Как ты считаешь, куда он его дел? – спросил Эмерсон через несколько минут.
   – Ящик с мумией?
   – Нет, черт возьми! Львенка.
   – Скоро узнаем.
   – Ты же не думаешь, что Рамсес имеет отношение к краже всего остального, Амелия? – жалобно спросил Эмерсон.
   – Конечно, не думаю. Я знаю, кто украл. Но как только доберусь до Рамсеса, посажу его под замок!

Глава седьмая

1

   Львенок был в комнате Рамсеса. Когда мы туда влетели, наш отпрыск сидел на полу и пытался скормить ему кусок сырого мяса самого неприглядного вида.
   Рамсес недовольно посмотрел на нас и с упреком сказал:
   – Мамочка и папочка, вы не постучались. Вы же знаете, как мне это не нравится.
   – А что бы ты сделал, если бы мы постучались? – спросил Эмерсон.
   – Спрятал львенка под кровать, – правдиво ответил Рамсес.
   – Но как же ты собирался...
   Я ткнула его локтем в бок.
   – Эмерсон, ты опять позволяешь Рамсесу увести тебя в сторону. Он всегда так поступает, и ты всегда попадаешься. Рамсес...
   – Да, мамочка?
   Львенок свернулся у его ног уютным пушистым клубком.
   – Я ведь просила тебя не... – Но тут я была вынуждена остановиться и подумать. Речи о том, чтобы Рамсес не крал у баронессы львов, не было.
   Он вежливо ждал, и я не нашла ничего лучшего, как сказать:
   – Я же просила тебя никуда не ходить одному.
   – А я был не один, мамочка. Со мной пошел Селим. Он нес львенка.
   В то утро я уже видела Селима, но лишь теперь сообразила, что мальчик старательно поворачивался ко мне спиной. Несомненно, на его лице и руках остались царапины от общения с царем зверей.
   Я присела на корточки, чтобы внимательней рассмотреть этого самого зверя. Судя по всему, львенок был совершенно здоровым и пребывал в хорошем расположении духа. Из чисто научных побуждений, только чтобы проверить состояние шерсти, я погладила шелковистую голову. Львенок довольно заурчал.
   – Я учу его охотиться, – объяснил Рамсес, плюхнув тошнотворный кусок мяса на живот львенка.
   Похоже, тот был сыт, поскольку не обратил никакого внимания на мясо и принялся лизать мои пальцы.
   – Как ты собираешься с ним поступить? – спросил Эмерсон, тоже садясь на пол. Львенок тут же занялся обшлагом его рубашки, и мой супруг глупо хихикнул. – Какое очаровательное маленькое создание!
   – Все маленькие создания очаровательны, – холодно ответила я. Львенок забрался мне на колени и ткнулся носом в грудь. – Но в один прекрасный день это маленькое создание станет таким большим, что проглотит тебя в два приема, Рамсес. Нет, мои дорогой лев, я не твоя мама. И здесь для тебя нет ничего интересного. Рамсес, поищи-ка молока.
   – Да, мамочка. Спасибо, мамочка, я об этом не подумал.
   – И не вздумай вновь выкинуть какой-нибудь фокус, Рамсес. Никакими очаровательными маленькими животными меня не проймешь. Ты меня расстроил. Я надеялась, что ты умнее. Похитил это беспомощное существо... – Львенок, недовольный, что я не являюсь источником пропитания, запустил зубы в мою руку. Я вскрикнула и сунула его Эмерсону. – ...это беспомощное существо, а сам не способен дать ему самого необходимого. Надеюсь, ты не лелеешь надежду взять львенка в Англию?
   – Нет, мама, – сказал Рамсес, широко раскрыв глаза.
   Теперь Эмерсон занялся тухлым мясом. Они со львенком на пару носились по комнате, вырывая друг у друга эту мерзость.
   – Хорошо, что ты это понимаешь. Мы не можем каждый раз вывозить животных из Египта. В прошлый сезон Бастет... Господи, а как же кошка? Она ни минуты не станет терпеть этого непрошеного гостя.
   Рамсес счастливо улыбнулся:
   – Львенок понравился Бастет!
   Кошка безмятежно лежала на ящике, который Рамсес использовал вместо шкафа. За прыжками своего юного царственного собрата она наблюдала с откровенной доброжелательностью.
   Эмерсон вздохнул и неохотно направился к двери.
   – Ну ладно... Что-нибудь придумаем, Рамсес.
   – Я уже придумал, папа! Отдадим львенка тете Эвелине и дяде Уолтеру. В Элсмире хватит места для зверинца, построенного на основе последних научных достижений, где звери будут находиться под постоянным наблюдением ветеринара...
   – Бред какой-то! – с негодованием воскликнула я. – Рамсес, ты разочаровываешь меня все больше и больше. Считай, что тебе запрещено выходить из комнаты, пока я не разрешу. Нет, так не пойдет. Ты должен хотя бы отчасти ликвидировать хаос, который тут учинил. Немедленно позови Селима!
   Рамсес устремился к двери, а я рухнула в кресло. В первый (хотя наверняка не в последний) раз я усомнилась в своей способности справиться с задачей, которую так бездумно на себя взвалила. Что там всевозможные убийцы, воры и разбойники, ерунда! Вот совладать с Рамсесом – такое, боюсь, не под силу даже мне.

2

   Сомнения в собственных силах рассеялись естественным образом, когда я с присущей мне сноровкой занялась решением неотложных вопросов.
   Сделав суровое внушение Селиму и смазав йодом его царапины (после чего юноша стал походить на индейца, ступившего на тропу войны), я поручила одной бригаде работников построить клетку, другой – закрыть окно Рамсеса тяжелым деревянным щитом, а третьей – отправиться в деревню и купить дойную козу. Эмерсон, разумеется, протестовал против разбазаривания его рабочей силы, но не столь бурно, как обычно.
   Должна признаться, у меня с души упал камень, когда Рамсес заявил с присущей ему прямотой, что о краже древностей баронессы ему ничего не известно.
   – Ты меня обижаешь, мамочка, – возмутился он. – Зачем мне этот дрянной ящик с мумией? Неужели ты думаешь, что я способен на подобное невежество?!
   Я переглянулась с Эмерсоном. Глаза супруга выражали несказанное облегчение, что вынудило меня улыбнуться:
   – Ты заметил, что нашего сына обижает вовсе не сомнение в его честности, а лишь в его уме?
   – Воровать нехорошо, – добродетельно сказал Рамсес. – Так говорится в Писании.
   – Прими мои извинения за то, что сомневался в тебе, сын мой, – покаялся Эмерсон. – Знаешь, ты бы мог сказать, что даже вдвоем с Селимом вам не унести такой большой предмет.
   – Это плохой довод, папа. Трудности всегда можно преодолеть.
   Неужели Эмерсон тоже заметил то расчетливое выражение, что скользнуло по лицу Рамсеса?
   Иначе с чего бы он поспешно пробормотал:
   – Рамсес, мальчик мой, ночью на судне ты ничего подозрительного не увидел? Никого чужого? Если не считать тебя самого, разумеется.
   На этот счет Рамсес не сообщил ничего полезного. Судно баронессы он посетил вскоре после полуночи. По его расчетам, в это время никаких посторонних быть не должно. Вахтенный почивал глубоким сном. Рамсес признался, что кто-то из команды все-таки проснулся.
   – Я нечаянно наступил ему на руку.
   Монетка, опущенная в отдавленную руку, не позволила свидетелю поднять шум.
   – Теперь понятно, почему этот прохиндей все посмеивался, пока я расспрашивал о грабителях! – воскликнул Эмерсон.
   – Мамочка, можно мне посмотреть, готов ли обед? Есть хочется.
   Я воспользовалась моментом, чтобы обменяться с Эмерсоном впечатлениями.
   – Судя по всему, непрошеные гости явились после полуночи.
   – Логично, Пибоди, но пользы от этого факта мало.
   – А я разве сказала, что много?
   Эмерсон откинулся на спинку стула и скрестил ноги.
   – Мне кажется, ты слишком уверовала, будто вор – это Хамид.
   – Все указывает на это, Эмерсон. Хамид был там, где встретил смерть Абдель... Прекрати презрительно шевелить бровями, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Мы не можем доказать, что Хамид той ночью побывал в лавке Абделя, но он находился в Каире, и у него с Абделем были какие-то секретные дела. Несколько дней спустя Хамид оказывается здесь, якобы ему нужна работа. И тут же баронессу ограбили.
   – Слабо, – хмыкнул Эмерсон. – Очень слабо, Пибоди. Но, зная тебя, я удивляюсь, как это ты до сих пор не арестовала подозреваемого.
   – У меня было время справиться с первым побуждением. Какая польза от того, что мы задержим Хамида? Пока у нас нет твердых доказательств его причастности к преступлению, он будет все отрицать. Наиболее разумная линия поведения – не обращать на него внимания, следя при этом за каждым его шагом. Рано или поздно Хамид совершит какую-нибудь оплошность, и мы схватим его на месте преступления.
   – Следить? Ты хочешь сказать – следовать за ним по пятам? Ну, знаешь... Если ты думаешь, что я ночи напролет стану сидеть на корточках за пальмой и вслушиваться в храп Хамида, то глубоко заблуждаешься.
   – В этом-то и трудность. Тебе по ночам нужно спать, Эмерсон, и мне тоже.
   – И не только спать... Ночь – единственное время, когда мы можем побыть вдвоем, и я ни в коем случае не намерен лишиться этой привилегии.
   – А что, если спать по очереди? – размышляла я. – В тюрбане и халате я вполне сойду за мужчину...
   – Мне бы хотелось видеть тебя без тюрбана и халата, Пибоди...
   – Э-э...
   Нам помешал Рамсес, вернувшийся из кухни с жареным цыпленком. Мне пришлось употребить все свое красноречие, но все же удалось доказать ему, что цыпленка нужно съесть самому, а не скормить льву.

3

   Возражения Эмерсона по поводу слежки за Хамидом хотя и отличались некоторой фривольностью, но были вполне разумными. Поэтому я обдумала иные возможности. Наиболее очевидной был Джон.
   Рабочие расчищали могилы, перенося хрупкие останки в древние кельи. Хамид работой себя особо не утруждал. Еще бы, небось утомился ночью, перетаскивая ящик с мумией. Куда же он его дел? Длина ящика превышала два метра. В деревне Хамид – чужак, своего жилища, где можно было бы спрятать ящик, у него нет. Скорее всего, снимает угол...
   Но в пустыне хватает тайников: брошенные гробницы, углубления... Господи, да ящик можно просто зарыть в песок! Или погрузить в лодку и переправить по воде. Ответов на вопрос «где?» хватало, а вот с вопросом «зачем?» было посложнее...
   Наконец я приняла решение.
   – Джон! У меня для вас задание, которое требует немалого ума и преданности.
   Молодой человек приосанился:
   – Все, что пожелаете, мадам.
   – Благодарю, Джон. Я знала, что могу на вас положиться. Мы с профессором Эмерсоном подозреваем, что один из наших работников – отъявленный преступник. Днем я буду за ним приглядывать, но ночью у меня нет возможности следить. Джон, я хочу, чтобы вы стали моими глазами. Первым делом надо выяснить, где он живет. Затем найдите неподалеку от его жилища удобный наблюдательный пункт. Если этот негодяй ночью выскользнет из дома, отправляйтесь за ним. Главное, чтобы он вас не заметил. Справитесь?
   Джон почесал затылок.
   – Мадам, я, конечно, постараюсь, но предвижу некоторые трудности.
   – А именно?
   – Как он меня не заметит?
   – Не говорите глупостей, Джон. Вы спрячетесь.
   – Где, мадам?
   – Где? За деревом, стеной... Напрягите воображение!
   – Да, мадам, – с сомнением сказал Джон.
   – Какие еще трудности вы предвидите?
   – А что, если кто-то заметит меня за пальмой и спросит, что я там делаю посреди ночи?
   – Если вы спрячетесь достаточно хорошо, вас никто не увидит. Господи, Джон, вы что, сами придумать не можете?
   – Трудно сказать, мадам. Но я сделаю все, что смогу. А что это за человек?
   – Вон тот. Третий от конца... теперь второй... Они все время меняются местами.
   – Неужели вы говорите о брате Хамиде, мадам?
   – Брате Хамиде?! Да, Джон, я говорю о брате Хамиде. Значит, он обратился в веру Иезекии?
   – Да, мадам, и я знаю, где Хамид живет. Он ночует в кладовке за молельным домом. Но, мадам, уверен, вы ошибаетесь. Он не может быть преступником. Брат Иезекия очень уважает его, а брат Иезекия не стал бы уважать преступника, мадам.
   – Брат Иезекия столь же падок на лесть, как и любой другой. – Джон недоуменно посмотрел на меня, поэтому я уточнила: – Вокруг святых всегда вертятся нечестивцы и строят козни.
   – Не понимаю я всех этих мудреных слов, мадам... По-вашему, брат Иезекия слишком доверчив?
   – Доверчивость – признак истинной святости, Джон. Мученичество часто является результатом излишней доверчивости.
   Трудно сказать, понял ли меня Джон, но, похоже, я его убедила. В любом случае он смекнул, что слежка позволит ему быть поближе к своей драгоценной Черити.
   – Я сделаю то, что вы сказали, мадам. Как вы думаете, может, мне замаскироваться?
   – Отличная мысль, Джон! Я рада, что вы прониклись духом задания. Халат и тюрбан позаимствуем у Абдуллы.
   Джон отправился помогать Эмерсону, а я осталась на месте, пристально, но ненавязчиво присматривая за Хамидом. Через некоторое время ко мне подошел Абдулла:
   – Что такого в этом человеке, госпожа? Почему вы не сводите с него глаз?
   – В каком человеке, Абдулла? Ни на кого я не смотрю. Просто любуюсь пейзажем.