Но вот на волю вырвался и Эмерсон. Он встряхнулся, как большой пес, и во все стороны полетел песок.
   Одной рукой я притянула к себе Рамсеса, другой обняла Эмерсона. Мы на несколько мгновений замерли живописной скульптурной группой. Над нами возвышался бесформенный силуэт Черной пирамиды. Мы находились у ее северной стороны. Пустыня была окутана тишиной и спокойствием. На востоке, где среди пальмовых рощ и возделанных полей пряталась деревушка, не было видно ни огонька. Восход тоже еще не вступил в свои права.
   Бастет оставила Рамсеса в покое. Смекалистое животное сообразило, что столь ювелирными приемами нашего сына от грязи не очистишь, добиться желаемого можно было только посредством десятка ведер воды, щетки и мочалки. Правда, родители Рамсеса пребывали не в лучшем состоянии. Эмерсон напоминал крошащуюся статую из песчаника, а я... обитательницу грязевых озер, должно быть... Ладно, лучше об этом не думать.
   Я погладила Бастет. Рваный клочок бумаги по-прежнему был прикреплен к ее ошейнику.
   – Половина записки здесь, – сказала я. – Хорошо, что мы не стали дожидаться помощи.
   – Из этого следует, что Бастет нуждается в дальнейшей дрессировке, – сказал Рамсес. – Я только приступил к этой стороне ее подготовки, поскольку не мог предвидеть такого развития событий...
   – Нам еще три мили топать пешком, – перебил его Эмерсон. – Давайте тронемся в путь.
   – А ты в состоянии, Эмерсон? До деревни ближе. Не стоит ли разбудить мсье де Моргана и попросить его помощи? Он мог бы снабдить нас ослами.
   – Пибоди, ты не больше меня горишь желанием кланяться де Моргану, правда?
   – Но, дорогой, ты, наверное, падаешь от усталости.
   – Ничуть. Воздух свободы действует на меня подобно вину. Разве что ты, милая моя Пибоди... может, вам с Рамсесом действительно пойти в Дахшур? Ты вся дрожишь.
   – Нет, Эмерсон, мы тебя не оставим.
   – Я так и думал, – ответил Эмерсон, и крошечные трещинки побежали от улыбающихся губ по всей песчаной маске. – Тогда вперед. Рамсес, отпусти кошку, и папа возьмет тебя на руки.
   Всевозможные синяки и ссадины вскоре были совсем забыты. От быстрой ходьбы по телу разлилось приятное тепло, а душу грело чувство семейного единения. Мне не терпелось добраться до злодеев, иначе я бы с удовольствием продлила эту необычную прогулку.
   По дороге у нас созрел план. Он был предельно прост: собрать наших верных людей, извлечь из ящиков оружие (мой пистолет был забит грязью), после чего отправиться в деревню и арестовать Гения Преступлений.
   – Мы должны застать его врасплох! Этот тип способен на многое.
   – Значит, ты исключила мисс Черити из претендентов на эту роль?
   Ползая по пирамиде, я успела пересмотреть свой первый поспешный вывод.
   – Мы же не разглядели толком эту бегунью. Да кто угодно мог напялить платье Черити, а жуткая шляпка-труба полностью скрывает лицо. И почерка девушки мы не знаем, так что написать записку тоже мог всякий.
   – Тут ты ошибаешься, Пибоди, отнюдь не всякий.
   – Верно. Если не Черити, то составить эту фальшивку могли только Иезекия или Дэвид.
   – И на ком ты остановилась?
   Мы настолько близко подошли к разгадке, что я сочла бессмысленным продолжать уклоняться от ответа.
   – Иезекия, разумеется.
   – Не согласен. Дэвид!
   – Ты так говоришь только потому, что он очень симпатичный молодой человек.
   – Чья бы корова мычала, Пибоди. Сама ведь питаешь слабость к смазливым юнцам с хорошо подвешенным языком. Тогда как Иезекия...
   – Все улики указывают на него, Эмерсон.
   – Напротив, Пибоди. Улики указывают на Дэвида.
   – Может, соблаговолишь уточнить?
   – Не сейчас. Осталось выяснить пару мелких вопросов.
   На этом дискуссия закончилась. Попытки Рамсеса высказать свое мнение были единодушно отвергнуты, и дальнейший путь мы проделали молча. И правильно сделали: в пустыне звуки разносятся далеко. Мы уже подходили к дому, когда Эмерсон, последние минуты беспокойно озиравшийся, внезапно остановился.
   – Рамсес, – прошептал он, – ты оставлял свет у себя в комнате?
   – Нет, папа.
   – Мы тоже. Смотрите!
   На черном фоне монастырских стен призрачно светились два желтых квадрата. Эмерсон взял меня за руку и притянул к земле. Рамсес соскользнул с его плеч и примостился рядом.
   – Может, Джон обнаружил, что Рамсес исчез, и отправился на поиски?
   – Молча? И где Абдулла? Не нравится мне это, Пибоди.
   – По-моему, я вижу Абдуллу... вон там, слева от двери. Похоже, он спит.
   Я привстала, чтобы разглядеть получше.
   Из-за угла разрушенной церкви выскользнула темная фигура. Бесшумно перебегая из тени в тень, она миновала спящего Абдуллу и исчезла в глубине галереи.
   Если бы Абдулла увидел эту фигуру в развевающихся одеждах, наверняка бы решил, что по монастырю шастает дух одного из монахов.
   Мы подползли ближе. Похоже, этот способ передвижения входит у нас в привычку. Свернувшаяся калачиком фигура действительно оказалась нашим верным помощником, но он не спал... Эмерсон осторожно потряс Абдуллу, но тот даже не пошевелился. Я не сдержала вздоха облегчения, когда Эмерсон едва слышно прошептал:
   – Ему что-то дали. Судя по запаху, гашиш. К утру с ним будет все в порядке.
   – Думаешь, остальные в таком же состоянии?
   – Или в худшем, – последовал мрачный ответ. – Дай-ка мне пистолет, Пибоди.
   – Он забит грязью...
   – Знаю. Но испугать все же может. Оставайтесь здесь.
   – Нет, Эмерсон, я с тобой!
   – Ладно, но Рамсес останется. Мальчик мой, если мы с мамой не сумеем одолеть бандитов, то тебе надо будет позвать кого-нибудь на подмогу.
   – Но, папочка...
   Нервное напряжение все-таки сказывалось. Ящерицей метнувшись к сыночку, я клацнула зубами у его уха:
   – Ты слышал, что сказал папа?! Жди пятнадцать минут, а потом беги со всех ног в Дахшур. И учти, Рамсес, если ты сейчас скажешь еще хоть слово, я нарушу свои принципы и задам тебе хорошую порку.
   Рамсес поспешно юркнул в тень, забыв даже про свое сакраментальное «да, мамочка, но...» Все-таки смышленый у нас сын.
   – Пибоди, к чему такая грубость? – недовольно спросил Эмерсон. – Рамсес сегодня проявил чудеса преданности и сообразительности. Могла бы хоть намекнуть, что оценила...
   – Обязательно намекну... позже. Рамсес не обидится, он прекрасно знает, что его мамочка – дама чересчур эмоциональная. Хватит терять время, Эмерсон! Что эти мерзавцы делают в комнате Рамсеса?
   Что бы мерзавцы ни делали, они все еще находились там, когда мы подкрались к стене внутреннего дворика. Дверь в комнату Рамсеса была открыта, оттуда доносились голоса. Непрошеные гости явно не опасались, что им помешают. Значит, наших работников они каким-то образом нейтрализовали, как и предполагал Эмерсон. А Джон... Что с бедным Джоном?
   Бесшумными тенями, прижимаясь к стене, мы продвигались к распахнутой двери. Эмерсон заглянул в щель. Я проделала то же самое, только чуть ниже.
   Мы видели один конец комнаты – импровизированный письменный стол Рамсеса, окно, закрытое сеткой, клетку с львенком и часть перевернутой кровати. Одеяла и простыни были свалены в кучу. В комнате хозяйничали два человека, оба в темно-синих тюрбанах. Да, они не боялись, что им помешают: парочка сыпала ругательствами, то и дело раздавался грохот переворачиваемых ящиков. Львенку явно не понравилось поведение бандитов, и он тихо зарычал. Один из «тюрбанов» мимоходом пнул клетку. Я заскрипела зубами. Ничто так не бесит меня, как жестокость к животным.
   Рука инстинктивно попыталась нашарить ручку зонтика, но увы! Пистолеты Эмерсона остались в спальне, а зонтик... Вот он, у двери в гостиную!.. Я привстала на цыпочки и прижалась ртом к уху Эмерсона.
   – Их всего двое... Давай, Эмерсон?
   – Давай...
   Не сомневаюсь, наше нападение завершилось бы полным успехом, если бы Эмерсон мне не помешал.
   Мы самым нелепым образом застряли в дверях, попытавшись добраться до грабителей одновременно. Я отчаянно рванулась вперед, шлепнулась на отполированные временем булыжники, которыми был вымощен двор, проехалась на животе и очутилась прямо перед зонтиком. С победным кличем я подпрыгнула, ухватив зонтик, и... и увидела наставленный на меня пистолет.
   Лицо человека с пистолетом показалось мне знакомым. По-моему, один из «дьяконов» отца Гиргиса. Его напарника я видела впервые. Он заговорил, и я узнала каирский выговор.
   – Тебя нелегко убить, о Отец Проклятий. Посмотрим, сможет ли поразить тебя пуля, раз не удалось похоронить заживо...
   Словно в ответ на эти слова, львенок издал пронзительный жалобный вой. Другой негодяй злобно пнул клетку.
   Львенок испуганно умолк, а из глубины комнаты раздался звучный голос, произнесший на безукоризненном арабском:
   – К убийству мы прибегнем только в том случае, если мистер Эмерсон не оставит нам иного выхода. Разве пророк не оторвал свой рукав, чтобы не тревожить спящую кошку?
   Человек шагнул в круг света, отбрасываемого лампой. Темный тюрбан, черное одеяние, черная борода... Отец Гиргис!
   От изумления я чуть не выронила зонтик.
   – Вы?! Это вы Гений Преступлений?
   Отец Гиргис рассмеялся и ответил на превосходном английском:
   – Какой драматический псевдоним, дорогая миссис Эмерсон. Я всего лишь глава преуспевающей фирмы, которой ваше семейство решило помешать.
   Эмерсон спокойно заметил:
   – Вы превосходно говорите по-английски. Уж не наш ли вы соотечественник, любезнейший?
   «Отец Гиргис» улыбнулся:
   – Я свободно говорю на большинстве европейских языков. Гадайте, дорогой профессор, гадайте! Вы с супругой обожаете совать нос не в свое дело. Если бы вы не заявились сюда, то вашим жизням ничего бы не угрожало, поверьте.
   – И скоротечный остаток своих дней мы провели бы замурованными в пирамиду, да? – язвительно осведомилась я.
   – О, вас бы освободили, как только мы покинули бы Дахшур, дорогая моя миссис Эмерсон. Убийства не по моей части.
   – А как же настоящий священник Дронкеха? Не сомневаюсь, каирский патриарх понятия не имеет, что его наместника подменили. Что вы сделали с беднягой?
   В черноте огромной бородищи сверкнули белые зубы.
   – Почтенный старичок наш гость. Он из первых рук знакомится с земными радостями, которых до сих пор сторонился. Заверяю вас, если ему и грозит какая-то опасность, то только духовного свойства.
   – А Хамид?
   В глубоко посаженных глазах сверкнула искра.
   – Да, я бы с удовольствием покарал предателя, но, увы, кто-то опередил меня.
   – И вы рассчитываете, что мы поверим? В жизни не слышала более бесстыдной лжи!
   – Амелия, – пробурчал мои муж, – нет никакого смысла раздражать этого господина.
   – Ничего страшного, профессор. Мне все равно, верит мне миссис Эмерсон или нет. Я здесь по делу. Меня интересует некая вещь...
   – Эта? – Я потрясла зонтиком, и прислужники негодяя подскочили.
   «Отец Гиргис» прикрикнул на них, затем расцвел еще в одной белозубой улыбке:
   – У вас очаровательный зонтик, но пусть он останется при вас. Вы, должно быть, решили, что я охочусь за обрывком манускрипта, который попал к вам в руки? Ну-ну, вы плохо обо мне думаете, дорогие мои. Нет, я пришел совсем за другим... Вот за этим. Он достал из-за пазухи коробочку и снял крышку. В мягком свете лампы замерцало золото, засияла бирюза, искрами вспыхнули ярко-синий лазурит и красно-оранжевый сердолик. У меня перехватило дыхание.
   – Нагрудное украшение Двенадцатой династии.
   – Еще одно нагрудное украшение Двенадцатой династии, – поправил «отец Гиргис». – А также ожерелье из золота с сердоликовыми бусинами и такие же браслеты. Это сокровище когда-то принадлежало принцессе эпохи Среднего царства, оно было надежно спрятано под основанием ее гробницы, так что никому до сих пор не удалось его обнаружить. Это уже второй такой тайник, который мы нашли в Дахшуре, миссис Эмерсон. И если бы не ваш непоседливый отпрыск, этим бы дело не ограничилась. Последние несколько недель ваш очаровательный малыш непрерывно ковырялся у Дахшурских пирамид. Один из моих людей видел, как он нашел гробницу принцессы и извлек эти драгоценности, но мы не стали лишать мальчика игрушек, понадеявшись, что он угомонится. Да не тут-то было... Вы балуете ребенка, миссис Эмерсон. Скольким мальчикам его возраста разрешают вести самостоятельные раскопки?
   Я уже собиралась ответить, когда увидела кое-что такое, отчего у меня кровь застыла в жилах. К зарешеченному окну прижалось лицо, искаженное жуткой гримасой. Я бы его не узнала, если бы не длинный нос, просунутый между прутьями решетки.
   Рамсес!
   Лжесвященник продолжал:
   – К сожалению, таковы неизбежные превратности моего ремесла. А теперь я вынужден просить разрешения покинуть ваше приятное общество. Нужно оповестить тружеников, которые в поте лица обыскивают вашу комнату, что я нашел нужные предметы. Итак, прощайте, дорогие мои. Надеюсь, мы больше не увидимся.
   И «отец Гиргис» непринужденно двинулся к двери.
   Люди в тюрбанах уставились ему вслед. Эмерсон стоял спиной к окну, тоже провожая взглядом главаря злодеев. И лишь я одна видела, как трясутся деревянные прутья решетки. Внезапно решетка повернулась, и тут я поняла, как Рамсес мог незаметно уходить и возвращаться по ночам. Что же делать?! Приказать ему оставаться на месте, не привлекая внимания, я не могла. Оставалось лишь повернуться к чаду спиной и представить, какому наказанию я подвергну это пронырливое и непослушное существо.
   Последняя колкость Гения Преступлений осталась без ответа, хотя на языке так и вертелось: «Ну уж нет! Мы непременно встретимся! Я не успокоюсь, пока не выслежу тебя и не положу конец твоим гнусным козням».
   Однако Эмерсон терпеть не может, когда последнее слово остается не за ним.
   – А нас вы оставляете на растерзание своим прихвостням? Ну да, грязную работу вы поручаете другим. Но наша кровь будет на вашей совести, негодяй!
   «Отец Гиргис» послал нам от двери еще одну чарующую улыбку:
   – Дорогой мой профессор, не будет пролито ни капли крови! Смиритесь с неизбежным. Мои люди получили приказание связать и...
   Гений Преступлений осекся.
   Окно распахнулось, и в комнату ввалился Рамсес. Быстро вскочив на ноги, он ринулся к злодею:
   – Отдайте! Это мое!
   Удивительно, но детский писк напоминал рык родителя.
   Гений Преступлений расхохотался:
   – Бесенок сатаны! Держи его, Мустафа!
   Мустафа злобно ухмыльнулся и небрежно выбросил вперед руку. Удар пришелся Рамсесу прямо в грудь и сбил его с ног. Наш бедный сын отлетел к стене и сполз на пол.
   Я услышала рев Эмерсона, щелчок пистолета. Но ничего не увидела... Меня вдруг объяла кромешная тьма, словно облако густого дыма. В ушах грохотало и скрежетало...
   Прошла целая вечность, прежде чем чьи-то руки встряхнули меня и чей-то знакомый голос прокричал:
   – Пибоди! Пибоди!
   Туман перед глазами рассеялся. Я по-прежнему стояла посреди комнаты, сжимая в руках зонтик...
   Тряс меня, разумеется, Эмерсон. На свете не сыщешь еще одного столь же деликатного человека.
   Рамсес сидел, привалившись спиной к стене, ноги вытянуты вперед, руки безвольно свисают. Рот его был приоткрыт, глаза выпучены, в них застыла смесь ужаса с изумлением.
   – Ты жив... – пробормотала я.
   Рамсес кивнул. В кои-то веки он потерял дар речи.
   На лице Эмерсона я увидела то же выражение недоверчивого ужаса. Хотя для тревоги не было никаких оснований: один негодяй лежал лицом вниз, прикрыв голову руками. Второй вжался в угол и бормотал что-то нечленораздельное. «Отец Гиргис» исчез.
   – Ты прекрасно справился с ситуацией, Эмерсон, – просипела я, неприятно поразившись собственному голосу. – Мои поздравления.
   – Это не я! – выдавил Эмерсон. – Это ты!
   Он разжал руки и тяжело опустился на скомканные одеяла.
   – На твоем зонтике кровь, Пибоди.
   Только тогда я поняла, что поза моя довольно воинственна. Зонтик выставлен вперед, словно я вознамерилась нанести разящий удар. На стальном наконечнике что-то алело. Кал... кал... Я завороженно смотрела, как с моего зонтика капает кровь...
   – Неистовство, – продолжал Эмерсон, качая головой. – Вот как это называется... Неистовый гнев. В древнегреческих мифах о нем часто упоминается. Но в жизни... Такое я видел впервые! Тигрица, защищающая детеныша...
   Я прочистила горло.
   – Эмерсон, понятия не имею, о чем ты тут толкуешь. Так, разорви простыню на полоски, давай свяжем преступников, а затем отправимся выручать наших людей.

2

   Выручать никого не пришлось. Пока мы пеленали двух головорезов (которые пребывали в состоянии паралича и не оказали никакого сопротивления), в дом ворвались наши работники.
   Выяснилось, что их застали врасплох. Они не подозревали об опасности, пока один из них не проснулся и не увидел, что на него направлена винтовка «проклятого христианина». Эмерсон поспешил снять с коптов подозрения. Упоминание о «святом отце» поначалу смутило Али, но после наших объяснений он продолжил рассказ:
   – Увидев винтовку, я закричал и разбудил остальных. Человек велел нам не двигаться, госпожа, поэтому мы не двигались. Понимаете, это была многозарядная винтовка. Но мы бы все равно пришли, если в знали, что вы в опасности. Честно говоря, мы уже собирались наброситься на разбойника, когда из темноты вдруг появился человек. Он махал руками и кричал...
   Судя по описанию Али, это был «отец Гиргис».
   – У него была длинная борода, госпожа, а на поясе болтался крест. Лицо все в крови, и он кричал так пронзительно, совсем как перепуганная женщина...
   Эмерсон исподлобья взглянул на меня, но я сделала вид, что не замечаю этого испытующего взгляда.
   – Продолжай, Али.
   Юноша почесал голову:
   – Они убежали, госпожа. Оба. Мы так удивились, что не знали, что же делать. Дауд сказал, что надо оставаться на месте на тот случай, если человек с ружьем тайком наблюдает за нами...
   Дауд растерянно заерзал.
   – Но мы с Мохаммедом сказали, что нужно найти вас. Так и сделали. Наш почтенный отец принял слишком много гашиша, госпожа...
   Абдулла во сне выглядел таким счастливым, что было неловко его будить. Поэтому мы просто внесли его в комнату и уложили на кровать, велев Али присматривать за отцом. Остальные отправились наводить порядок в комнате нашего сына.
   Рамсес все еще прижимал к своему худому тельцу коробочку с драгоценностями.
   – Мамочка, ты не хочешь поговорить со мной?
   – Очень хочу, Рамсес, но позже. А теперь помоги прибраться в своей комнате.
   – Один вопрос, – подал голос Эмерсон. – Какого дьявола ты полез в окно, Рамсес? По-моему, тебе велели привести подмогу.
   – Разбойник хотел украсть мои находки, – насупившись, ответил Рамсес.
   – Но, мой дорогой мальчик, это же было очень опасно! – воскликнул Эмерсон. – Нельзя требовать у воров то, что принадлежит тебе по праву. К твоему сведению, эта публика не склонна выполнять подобные просьбы.
   – Никакой опасности не было, – невозмутимо ответил Рамсес. – Я же знал, что вы с мамочкой не позволите этим злым людям причинить мне вред.
   Эмерсон закашлялся и мазнул рукавом по глазам. Мы с Рамсесом обменялись долгими пристальными взглядами.
   – Иди спать, Рамсес, – вздохнула я.
   – Да, мамочка. Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, папа.
   – Спокойной ночи, мой дорогой мальчик.
   Под суровой наружностью моего Эмерсона скрывается слабое и сентиментальное существо. Я тактично глазела в сторону, пока он вытирал глаза. Наконец он заговорил:
   – Пибоди, это была самая великолепная характеристика, которую ребенок когда-либо давал своим родителям. Ты могла бы проявить больше чувств.
   – Мы с Рамсесом и так прекрасно понимаем друг друга.
   – Гм, – сказал Эмерсон. – Ладно, дорогая, что дальше?
   – Джон... Дальше Джон.
   – Джон? Джон! Господи, ты права. Где же бедняга?
   Эмерсон вскочил на ноги. Я снова усадила его на кровать. Даже самый выносливый человек не в состоянии сутки напролет носиться по пустыне. Эмерсон выглядел смертельно уставшим.
   – Он может быть только в одном месте, Эмерсон. Но прежде чем кидаться на его поиски, надо принять ванну и переодеться. Если с Джоном собирались расправиться, это уже случилось. Остается надеяться, что убийца Хамида и Абделя пощадил парня.
   У Эмерсона сузились глаза.
   – Ага... Значит, ты поверила этому мерзавцу? Поверила, будто он не причастен к убийствам?..
   – А зачем ему лгать? Мы поймали его с поличным. Нет, отец Гиргис, или, если угодно. Гений Преступлений, несомненно, самый отъявленный мерзавец, и я не сомневаюсь, что на его совести не одно убийство, но к смерти Абделя и Хамида он не имеет отношения.
   – Амелия...
   – Да, Эмерсон?
   – Ответь честно. Ты подозревала этого бородатого святошу?
   – Нет, Эмерсон. А ты?
   – Нет, Пибоди.
   – Но я не совсем ошибалась. Человек, в котором я подозревала Гения Преступлений, – убийца. Честно говоря, разница невелика.
   – Проклятье, Пибоди, ты никогда не кончишь? Хватит плескаться! Пора схватить брата Дэвида.
   – Брата Иезекию, – поправила я, накидывая халат.

Глава двенадцатая

1

   Солнце уже поднялось над горизонтом, когда мы отправились в путь с миссией правосудия и, как я надеялась, милосердия. Утренний воздух был чист и свеж; небо на востоке сияло золотистым великолепием. Но нам было не до рассветных красот. Меня волновала не грозящая нам опасность, а судьба Джона.
   Разумеется, искать его следовало у «Братьев святого Иерусалима». Должно быть, Джон перепугался за нас и за даму своего сердца и помчался в миссию. У меня язык не поворачивался ругать его за это. Я ведь не сказала, где мы встречаемся с Черити.
   Прибежав к миссионерам, он обнаружил... что? Какая ужасная картина предстала перед его изумленным взглядом? И пополнил ли убийца свой список еще одним зловещим преступлением? Раз Джон не вернулся, значит, ему помешали... Но что... Убийство или похищение? В любом случае случилось это несколько часов назад. Если Джона уже нет на свете, мы могли лишь отомстить за него. Если же его держат в заточении, мы успеем его спасти.
   Перед тем как принять ванну и переодеться, я отправила записку мсье де Моргану. Мне казалось, что Эмерсона обрадует моя предусмотрительность, но он стал мрачнее тучи.
   – У де Моргана нет оснований для ареста Каленищеффа, Пибоди. Даже если этот негодяй украл древности, он находится под покровительством баронессы. Чтобы арестовать такого знатного гостя, понадобится прямое распоряжение из Каира.
   – Каленищефф наверняка входит в банду Гения Преступлений.
   – Согласен. Он выполнял функции наводчика. Если де Морган находил что-то интересное, Каленищефф тут же сообщал главарю. Но мы этого никогда не докажем, Пибоди, мы даже не убедим де Моргана, что его одурачили.
   – Похоже, это одно из тех дел, где виновны все вокруг.
   – Ты преувеличиваешь, Пибоди. Баронессу просто надули. Де Морган виновен лишь в собственной врожденной глупости. А из трех миссионеров настоящий преступник только один.
   – Ты так считаешь? Может, все же двое? Этот вопрос вывел Эмерсона из уныния.
   – Кто именно?
   – Я ведь не утверждаю, что двое, просто не исключаю такую возможность.
   – Значит, ты стоишь на своем? Иезекия?
   – Ну... да.
   – А Бастет шипела на брата Дэвида, Пибоди...
   Увы, от Эмерсона не укрылась эта деталь. Она не вписывалась в мою теорию, и я решила ее проигнорировать.
   – Ну и что с того? Просто Бастет была в дурном настроении...
   – А почему она была в дурном настроении, Пибоди? Потому что учуяла запах человека, побывавшего в лавке Абделя...
   – Когда речь заходит о кошке, твоя фантазия становится такой же необузданной, как у Рамсеса. Не сомневаюсь, что именно на сообразительность Бастет рассчитывал наш несносный ребенок, когда отправился в лавку Абделя. Рамсес надеялся, что кошка выведет его на убийцу. Но если наивность простительна маленькому мальчику, то взрослый человек должен быть разумнее. Если ты полагаешь, будто Бастет выследила убийцу в лабиринте благоухающих каирских переулков, а много дней спустя вспомнила запах убийцы, то мне сказать нечего...
   Эмерсон отозвался недовольным бурчанием.
   Мысль и в самом деле казалась нелепой, и все же... И все же в ней имелась крупица здравого смысла. Ведь Дэвид в тот день пришел к нам не один, и Бастет могла учуять вовсе не его запах...

2

   В этот ранний час деревне полагалось бурлить жизнью, ибо в жарких краях рабочий день начинается с рассветом. Но мы не увидели ни души. Попрятались даже собаки. И лишь у колодца нас окликнул робкий голос. Из каждого окна за нами внимательно наблюдали, из чуть приоткрытых дверей нас жгли любопытные взгляды.
   Одна дверь неуверенно отворилась, и на улицу выглянула голова. Это был староста, маленький робкий человечек. Мы выжидающе остановились. Наконец старик собрался с духом и осмелился выйти.
   – Мир вам, – продребезжал он.
   – И вам тоже, – машинально ответил Эмерсон. – У нас нет времени на обмен любезностями. Что, черт побери, здесь происходит?
   – Не знаю, господин, – пролепетал староста. – Вы нас защитите? Ночью мы слышали крики и стрельбу...
   – О боже! – вскрикнула я. – Бедный Джон!
   – Да он слегка преувеличивает, – сказал Эмерсон по-английски, но лицо его было серьезным. – Стрельба, говорите?
   – Один выстрел, – признался староста. – Но один – точно! А утром выяснилось, что исчез священник и все его друзья, и священные чаши тоже пропали. Это были очень древние чаши для причащения, и мы очень ими дорожили. Может, он повез их в Каир, чтобы починить? Почему святой отец никому не сказал, что уезжает?