Абдулла почесал бороду:
   – Значит, я ошибся. Мне показалось, что вы следите за чужаком. Тем, что из Манавата.
   – Вовсе нет... А что ты о нем знаешь, Абдулла?!
   – Он никогда не работал руками, госпожа моя. Натер киркой кровавые мозоли.
   – А как он ладит с остальными?
   – Друзей у него нет. В деревне тоже ни с кем не разговаривает. Прогнать его, госпожа? Желающих поработать хватает.
   – Нет, не надо. Лучше не спускай с него глаз. – Я понизила голос. – Абдулла, возможно, этот Хамид – преступник. Убийца...
   – Опять! – Абдулла испуганно всплеснул руками. – Достопочтенная госпожа, только не это! Я здесь для того, чтобы работать. Умоляю, госпожа, не надо этого делать. Опять убийства, опять трупы!
   Я нахмурилась:
   – Что ты имеешь в виду, Абдулла?
   – Я боялся, что это случится, так боялся... Вы все время находите трупы! А еще эта деревня неверных, ненавистников Аллаха. И проклятие, тяготеющее над домом, где мы живем...
   – Что ты бормочешь, Абдулла? Мы же сняли проклятие.
   – Нет, госпожа, нет! Призраки все еще здесь. Прошлой ночью мой сын Дауд видел одного из них...
   Я ожидала чего-то подобного. Многие люди суеверны, но у египтян больше оснований верить в призраков, чем у других народов. Разве удивительно, что потомки фараонов ощущают присутствие богов, которым поклонялись более трех тысяч лет назад? Добавьте к этому пантеоны христианства и ислама, и вы получите внушительную когорту всевозможных демонов.
   Я собиралась объяснить это Абдулле, но нам помешал Эмерсон.
   – Пибоди! Ты сюда не подойдешь?
   – Поговорим позже, Абдулла. Не поддавайся страху, друг мой. Ты же знаешь, что Отец Проклятий способен справиться с любым злым духом.
   – Гм-м, – с сомнением протянул Абдулла.
   Эмерсон стоял на вершине скалы и смотрел вниз. Рядом с ним топтался Джон.
   – Пибоди, ты только взгляни!
   Я взобралась на скалу. На первый взгляд внизу ничего примечательного не наблюдалось. Из-под земли торчала наполовину раскопанная мумия. Судя по обмоткам, мумия относилась либо к эпохе Птолемеев, либо ко временам римлян, а такого добра у нас хватало.
   – Господи, – вздохнула я. – Еще одно римское кладбище.
   – Не думаю. Мы находимся на христианском кладбище.
   Джон прочистил горло:
   – Сэр... Я давно хотел сказать вам об этом. Эти бедные христиане...
   – Не сейчас, Джон!
   – Но, сэр, нехорошо выкапывать бедных покойников, словно это какие-то нечестивцы. Если бы мы были в Англии...
   – Мы не в Англии, Джон. Ну, Пибоди, что скажешь?
   – Любопытно... У столь ухоженной мумии должен бы иметься гроб или саркофаг.
   – Именно, моя дорогая Пибоди.
   – И как ее обнаружили?
   – Рабочие просто наткнулись на нее, в каких-то двух футах от поверхности.
   – Ты ведь знаешь, Эмерсон, пески иногда смещаются без всякой видимой причины. Мне сфотографировать?
   Эмерсон поскреб подбородок:
   – Думаю, не надо. Я просто запишу, где ее нашли, и посмотрим, что еще здесь отыщется.
   – Сэр, – снова забубнил Джон, – это христиане...
   – Попридержи язык, Джон, и дай мне вон ту щетку.
   – Скоро время чая, Эмерсон.
   – Неужели?
   Приняв этот вопрос за согласие, я вернулась в дом. Рамсеса в комнате не было. Как только я открыла дверь, навстречу радостно выскочил львенок. Я почесала его за ухом и оглядела ошметки, оставшиеся от тапочек Рамсеса, его ночной рубашки и парадного костюмчика. Потом, несмотря на жалобные причитания львенка, загнала его в клетку, вернулась в гостиную и поставила чайник.
   Чай мы пили на воздухе. Песчинки, скрипевшие на зубах, – небольшая плата за прекрасный вид и ласковый ветерок.
   Скоро появился Эмерсон.
   – Сколько раз говорить тебе, Амелия, что этот ритуал – полная нелепость? Послеполуденный чай хорош дома, но прерывать раскопки... – Он жадно схватил чашку, осушил ее в один Присест и с многозначительным видом протянул мне. – Питри небось не прерывается на чай. И я не буду, точно тебе говорю. Сегодня последний раз.
   Не проходит дня, чтобы я этого не слышала. Эмерсон обожает чай.
   – А где Рамсес?
   – Задерживается, – саркастически отозвалась я. – Что касается его точного местонахождения, то оно мне неизвестно. Ты ведь возражал, чтобы я устроила за нашим сыном слежку. Ты балуешь мальчика, Эмерсон. Сколько детей в его возрасте ведут свои собственные раскопки?
   – Он хочет нас удивить, Пибоди. Было бы жестоко лишать ребенка невинного удовольствия... А, вот и он. Что-то ты сегодня на редкость опрятный, Рамсес.
   Он был не просто опрятным, он был чистым! В черных кудрях все еще поблескивали капельки воды. Я так обрадовалась этой демонстрации послушания (поскольку Рамсес не часто моется по собственной воле), что не стала бранить его за опоздание и даже не возражала против присутствия львенка. Рамсес привязал поводок к каменному столбику и накинулся на бутерброды.
   Мы наслаждались семейной идиллией, и, должна признаться, я полностью разделяла чувства Эмерсона, когда он раздраженно воскликнул:
   – Господи, такое впечатление, что этот бездельник только и делает, что таскается по округе со светскими визитами.
   К нам и в самом деле приближался мсье де Морган.
   – Рамсес...
   – Да, мамочка. Думаю, нашему льву пока хватит свежего воздуха.
   Мы едва успели впихнуть львенка в дом и закрыть дверь, как француз спешился.
   После обмена приветствиями мсье де Морган получил свою чашку чая и спросил, как продвигается работа.
   – Замечательно! Мы закончили осмотр места и приступили к закладке шурфов. Обнаружили кладбища христианского и римского периодов.
   – Мои соболезнования, дорогие друзья, – сочувственно произнес француз. – Но, возможно, со временем вы наткнетесь на что-нибудь интересное.
   – В соболезнованиях нет нужды, мсье. Мы просто помешаны на римских кладбищах.
   – Тогда вы, несомненно, с радостью примете мое приношение.
   – Что вы имеете в виду? – с подозрением вопросил Эмерсон.
   – Нашелся украденный ящик с мумией. В нескольких милях от моего лагеря, – ответил де Морган, и на губах его заиграла улыбка Макиавелли.
   Я покачала головой:
   – Очень странно.
   – Вовсе нет, напротив, все очень понятно, – покровительственно улыбнулся де Морган, подкручивая усы. – Воры – люди невежественные. Они допустили ошибку, взяв ящик с мумией. А когда обнаружили, что он ничего не стоит, просто бросили. Не тащить же такую тяжесть.
   – Баронесса обрадуется возвращению реликвии.
   – Ничего подобного! Женщины лишены логики... Разумеется, мадам, я не имел в виду вас...
   – Очень надеюсь, мсье.
   – Так вот, баронесса наотрез отказалась взять ящик обратно и велела вручить его вам, профессор. Поэтому мои люди скоро доставят ящик сюда.
   – Большое спасибо, – процедил Эмерсон сквозь зубы.
   – Не за что, дражайший профессор, ровным счетом не за что. – Де Морган похлопал Рамсеса по влажным кудрям, Рамсес шарахнулся в сторону, словно пугливый щенок. – Как продвигается изучение мумий, mon petit?
   – Я пока оставил это занятие. Мне не хватает для исследований надлежащих инструментов. Необходимо точно измерить объем черепа и скелет, если хочешь получить научно значимые выводы относительно антропологического и физического...
   Мсье де Морган добродушно рассмеялся:
   – Ничего страшного, petit chou, если тебе наскучат папины раскопки, ты можешь всегда приехать ко мне. Завтра я начинаю прокладывать в пирамиде новый туннель, который наверняка выведет к погребальной камере.
   У Эмерсона исказилось лицо. Перехватив мой взгляд, он задушенно пробормотал:
   – Прости меня, Амелия, я должен... должен...
   После чего вскочил и исчез за углом дома.
   – Мне пора идти, мадам Эмерсон. – Мсье де Морган поднялся следом. – Я хотел лишь сообщить вам о находке и передать прощальный привет от баронессы. Она отплывает на рассвете.
   – Чудесно! – искренне воскликнула я. – То есть... я рада, что она оправилась и может продолжить путешествие.
   – Я предвидел вашу реакцию, – расхохотался француз. – Вы знаете, что ее зверь все-таки сбежал?
   – Правда?
   Последние несколько минут из дома доносились приглушенная возня и рычание. Де Морган хитро улыбнулся:
   – Истинная правда. Видимо, воры по ошибке открыли клетку. Ну ладно, по сравнению с остальным это сущая мелочь.
   – Безусловно! – прокричала я, стараясь перекрыть жалобный вой недовольного арестом львенка.
   Улыбаясь как последний идиот, мсье де Морган отбыл восвояси, а я отправилась на поиски Эмерсона. Трудно сказать, что общего он нашел между фундаментом дома и мсье де Морганом, но, видимо, что-то нашел, раз с такой энергией колошматил по ни в чем не повинному камню. Пришлось остудить его и проводить на раскопки.
   Остаток дня прошел спокойно.
   Вечер мы провели в гостиной. Бастет исполняла роль пресс-папье, сидя на бумагах Эмерсона. Он задумчиво изводил бумагу, описывая дневные находки. Львенок с наслаждением жевал шнурки его ботинок. Рамсес во дворе упражнялся в арабском, разговаривая с сыновьями Абдуллы.
   – Пора спать, Рамсес, – окликнула я его.
   – Да, мамочка. – Он распутал поводок, которым львенок спеленал ноги его родителя. – Я выгуляю льва, а потом пойду спать.
   – Уж не думаешь ли ты, что с этим животным можно обращаться так же, как с собакой?
   – Насколько мне известно, такой эксперимент никогда не проводился. Я считаю, стоит попробовать.
   – Хорошо. Только, прошу, перед сном посади льва в клетку. И убедись, что дверца надежно заперта...
   – Да, мамочка. Мама...
   – Что, Рамсес?
   Его темные глаза были устремлены на меня.
   – Мне хотелось бы сказать, что я очень ценю твое отношение к львенку. И постараюсь найти способ выразить тебе свою благодарность.
   Я вздрогнула.
   – Нет, Рамсес, нет! Мне приятно слышать твои слова, но лучший способ выразить свою благодарность – это быть хорошим мальчиком и всегда слушаться маму.
   – Да, мама. Шпокойной ночи, мама. Шпокойной ночи, Джон. Шпокойной ночи, Бастет. Шпокойной ночи, папа.
   – Спокойной ночи, мой мальчик, – рассеянно отозвался Эмерсон. – Приятных снов.
   После того как Рамсес ушел, а Джон спрятал поднос с черепками в хранилище, Эмерсон с упреком посмотрел на меня:
   – Рамсес повел себя очень благородно, он фактически принес тебе извинения, а ты...
   – По-моему, извинениями тут и не пахнет. А когда Рамсес предлагает свои услуги, у меня кровь стынет в жилах.
   Эмерсон отшвырнул перо.
   – Амелия, я тебя не понимаю. Бог свидетель, ты прекрасная мать...
   – Пытаюсь ей быть.
   – Прекрасная, дорогая моя, прекрасная. Рамсес тому свидетельство. Но ты не можешь более... более...
   – Что «более», Эмерсон?
   – Быть более ласковой?.. Ты все время одергиваешь бедного мальчугана.
   – Ты же знаешь, я не люблю демонстрировать свои чувства.
   – У меня есть все основания этому не верить... – И Эмерсон послал мне многозначительный взгляд.
   – Это совсем другое дело. Разумеется, я люблю Рамсеса, но из меня никогда не выйдет одна из тех безумных мамаш, что обожествляют собственное чадо и квохчут над ним днями напролет.
   Тут вернулся взволнованный Джон:
   – Мадам, во дворе лежит огромный-преогромный ящик! Что мне с ним делать?
   – Наверное, это ящик баронессы. Видимо, люди де Моргана просто бросили его и уехали. Какая досада! Как быть, Эмерсон?
   – Выбросить эту чертову штуку!
   – Нет, положим его вместе с другими. Пойдемте, Джон, я отопру хранилище.
   Луна еще не взошла, но лакированная поверхность ящика тускло поблескивала в бриллиантовом свете звезд. Я отперла дверь, и Джон поднял гроб с такой легкостью, словно он был сделан из бумаги. Мне это напомнило одного шарлатана-итальянца по имени Бельцони, который когда-то жонглировал в цирке гирями, а потом обратился к археологии. Он одним из первых начал вести раскопки в Египте, но его методы вряд ли можно назвать научными, ибо, помимо прочих грехов, он использовал порох, чтобы проложить путь внутрь пирамид.
   Гробов в хранилище хватало, и нам пришлось подвинуть несколько штук, чтобы найти место для нового. Возможно, разумнее было бы открыть другую комнату, но я всегда предпочитаю, чтобы однородные предметы хранились вместе.
   – Мадам, мне не пора шпионить за братом Хамидом?
   Я снабдила Джона обещанной маскировкой. Запасной халат Абдуллы едва прикрывал ему колени, и грубые английские башмаки в сочетании с арабским одеянием смотрелись довольно своеобразно. Джон предложил прогуляться босиком, но я воспротивилась. Еще наступит на колючку и своим воплем спугнет Хамида. Обмотав голову Джона тюрбаном, я отступила, дабы оценить свое творение.
   Джон выглядел... гм... живописно. На египтянина он точно не походил. Скорее уж на того пройдоху Бельцони. Но делать нечего, я отправила Джона на задание, а сама вернулась к Эмерсону. Мой любопытный супруг поинтересовался, куда это намылился Джон, но я легко отвлекла его от этой щекотливой темы.

4

   Спала я лишь несколько часов. Очнулась от яростного стука в дверь. На этот раз никаких ловушек в виде противомоскитных сеток не было, я без труда выскочила из постели и схватила зонтик с твердым намерением проучить негодяя, что разгуливает по ночам и мешает наслаждаться благословенным отдыхом. Голос, выкрикивавший мое имя, показался мне знакомым.
   С нашего брачного ложа донеслись проклятия, сменившиеся возней. Небо за окном уже начало светлеть, предвещая скорый восход, а внутренний дворик все еще был погружен во тьму. Но ошибиться, кому принадлежит этот внушительный силуэт, было невозможно. Однако было в этом силуэте что-то странное, лишнее... Я пригляделась. Джон держал на руках чье-то маленькое, хрупкое тело. С какой стати он притащил сюда мумию?
   – Какого черта вы приволокли эту мерзость? – От изумления я даже забыла о приличиях.
   – Это не мерзость, мадам, это сестра Черити.
   – Вы не попросите его отпустить меня, мэм? – пролепетала девушка. – Я ничуть не пострадала, но брат Джон настаивает...
   – Так, не двигайтесь! Оба. Ситуация слишком необычная, мне нужен свет. – С брачного ложа снова донеслись звуки возни. Я поспешно добавила: – Эмерсон, прошу тебя, не вставай и натяни одеяло. Здесь дама.
   – Проклятье, проклятье, проклятье! – был мне ответ.
   – Да-да, дорогой. Все хорошо, – успокоила я ненаглядного супруга. – Я только зажгу лампу... Вот. Теперь посмотрим, что здесь происходит.
   Первым делом я удостоверилась, что Эмерсон выглядит пристойно. Все было в порядке – из-под одеяла выглядывали лишь кончик носа да два синих глаза.
   Тюрбан на голове Джона размотался и теперь свисал безобразной тряпкой. Некогда белоснежный халат был разодран, на лохмотьях что-то чернело... У меня замерло сердце. Неужели кровь?! Нет, всего лишь сажа и гарь. Лицо Джона было донельзя чумазым, но широкая улыбка и блеск в глазах свидетельствовали – мой шпион не пострадал.
   Девушка тоже выглядела слегка растрепанной, но и только. Пепельные волосы спадали на плечи, на лице полыхал румянец смущения. Ноги Черити были босы. Просторное одеяние унылого цвета, то ли темно-синего, то ли черного, надежно закрывало ее от горла до щиколоток. На шее болтался ночной чепец.
   – Прошу вас, мэм, скажите ему, чтобы он меня отпустил.
   – Всему свое время, дорогая. Джон, теперь вы можете рассказать, что случилось.
   – Пожар, мадам.
   – Гм... Где?
   Джон прятался в пальмовой рощице неподалеку от молельного дома, когда увидел, как из-за здания вырвался язык пламени. Его крики разбудили миссионеров, все вместе они сумели погасить пламя, прежде чем огонь успел нанести серьезный ущерб. Из деревни помощи так и не дождались. Более того, селение оставалось подозрительно темным и тихим, хотя криков там не могли не слышать. Никаких следов поджигателя не обнаружилось. Но это определенно был поджог, так как первой занялась груда сухих пальмовых ветвей, лежавшая у стены молельного дома. Как только огонь потушили, Джон схватил девушку и унес ее прочь.
   – На кой черт? – крикнул Эмерсон и поглубже зарылся под одеяло.
   Глаза Джона расширились.
   – Чтобы доставить мисс Черити к миссис Эмерсон, разумеется.
   С кровати донеслось язвительное бормотание:
   – Ну конечно, конечно! К миссис Эмерсон тащат что ни попадя. Львов, ящики с мумиями, юных девиц... Она у нас известная барахольщица.
   – И правильно делают, – с достоинством сказала я. – Не обращайте внимания на профессора Эмерсона, дорогая мисс Черити. Он бы приветствовал вас со свойственным ему радушием, если бы... э-э...
   – Оставь свои бестолковые объяснения, Амелия! Гм-м... Я возражаю не против присутствия мисс Черити, а против вторжения, которое неминуемо засим последует. Надеюсь, моя просьба не покажется чрезмерной, если я попрошу, чтобы эту молодую леди ненадолго унесли, дабы я мог облачиться в штаны? Мужчина находится в очень невыгодном положении, когда вынужден встречать разгневанных братьев и их не менее разгневанных возлюбленных без этого предмета туалета.
   Судя по всему, к моему милому Эмерсону вернулось хорошее настроение, так что я уступила этой разумной просьбе:
   – Разумеется, мой дорогой. Джон, отнесите юную даму к себе в комнату.
   Девушка жалобно запротестовала и снова попыталась вырваться.
   – Это единственное помещение, мало-мальски пригодное для жилья, – объяснила я, несколько раздраженная чрезмерной щепетильностью юной Черити. – Я немедленно к вам присоединюсь, вот только найду тапочки. И куда они подевались? Вот черт!
   – Мадам! – негодующе воскликнул Джон.
   – Простите... – рассеянно отозвалась я, шаря под кроватью. – Ага, вот они! Я так и думала. Рамсес все-таки запустил в комнату льва, хотя я строго-настрого ему запретила.
   – Льва? – испуганно спросила Черити. – Вы сказали...
   – Вы только посмотрите! Это же лохмотья, а не тапочки! Ну что за несносный ребенок... Господи, по-моему, эта юная особа в обмороке. Впрочем, оно и к лучшему, меньше шума.
   Последующий час прошел в невероятной суматохе, но удовольствие я получила огромное. Как раз в суматохе проявляются мои лучшие качества. От шума проснулся Рамсес. В компании Бастет и львенка он заявился в комнату Джона. Там каждый занялся своим делом: Рамсес начал без умолку трещать, лев – терзать и без того пострадавший халат Джона, а Бастет, устроившись на кровати, с интересом взирала на происходящее. Пришлось всех выдворить, в том числе и Джона, в комнату Рамсеса. Правда, Бастет наотрез отказалась подчиниться. Перебравшись на ящик, она с любопытством наблюдала, как я пытаюсь привести Черити в чувство.
   Как только девушка пришла в себя, она первым делом потребовала, чтобы ей позволили покинуть эту комнату. По-видимому, сама мысль о том, что она находится в спальне мужчины, одетая в ночную рубашку, была для Черити невыносимой. К этому времени я удостоверилась, что девушка не пострадала, поэтому уступила ее вздорному требованию. В гостиной она немного успокоилась.
   Ожидаемое вторжение еще не произошло, но я не сомневалась, что Эмерсон прав. Разгневанный брат Иезекия явится искать свою сестру, а брат Дэвид, несомненно, увяжется следом. А раз так, надо воспользоваться возможностью и поговорить с девушкой наедине.
   – Вы не должны сердиться на Джона, мисс Черити. Он поступил опрометчиво и безрассудно, но им двигали лучшие побуждения.
   – Теперь я это понимаю. – Девушка откинула с лица непослушный локон. – Но, право, мэм, это был настоящий ужас: крики и пламя, затем меня кто-то схватил и потащил куда-то... Меня никогда... мужчина никогда...
   – Надо полагать. Вы многое потеряли, мисс Черити. На мой взгляд, вы поступаете очень неблагоразумно. Но не будем об этом. Вам нравится Джон?
   – Он очень добр, – медленно ответила девушка. – Но брат Джон, он... он очень большой.
   – Всегда считала, что это скорее преимущество, вы не находите? – Черити в замешательстве посмотрела на меня. – Послушайте совета почтенной замужней матроны: физическая сила в сочетании с нежностью и чуткостью – это как раз то, что требуется от мужа. Надо признать, такое сочетание встречается крайне редко, но когда с ним сталкиваешься...
   – Как всегда, ты образец тактичности, Амелия, – донесся с порога едкий голос.
   – А, вот и ты, Эмерсон. Я только что объясняла мисс Черити...
   – Я слышал. – Эмерсон вошел в комнату, на ходу застегивая рубашку. – Твоя тактика, дорогая, напоминает штурм с помощью тарана. Почему бы тебе не приготовить чай и не оставить бедную девушку в покое?
   – Чай готов. Но, Эмерсон...
   – Прошу тебя, Амелия. По-моему, я слышу шум... Да! Скоро сюда примчатся святые братцы, и если я перед этим не выпью чаю...
   Девушка вжалась в стул, обхватила себя руками и потупила взгляд, хотя Эмерсон деликатно не смотрел на нее. Когда же с улицы донесся зычный голос брата Иезекии, она попыталась слиться со стулом.
   Эмерсон торопливо проглотил чай, а я отправилась полюбопытствовать, с кем там разговаривает гость. Разумеется, это был Рамсес.
   – Я же велела тебе не выходить из комнаты!
   – Нет, мамочка, ты велела мне пойти в комнату, но ты не говорила, что я должен там оставаться. Когда я увидел этого человека, то решил, что будет разумно, если я встречу его, чтобы...
   – Вот тараторит! – Брат Иезекия неловко слез с осла и критически оглядел Рамсеса. – Сынок, разве ты не знаешь, что самые лучшие дети – это те, которых всегда видно и никогда не слышно?
   – Нет, не знаю, – деловито ответил Рамсес. – Точнее, сэр, я не раз слышал это сомнительное высказывание, но оно не подкреплено практикой...
   – Хватит, Рамсес, – со вздохом сказала я. – Брат Иезекия, вы войдете? Ваша сестра у нас, целая и невредимая.
   – Так я вам и поверил! – Брат Иезекия оттолкнул меня. – А, действительно, вот и она. Черити, где твой перочинный нож?!
   Девушка встала.
   – Ой... Под подушкой, брат. В суматохе я забыла про него...
   – Разве я не говорил, чтобы ты шагу не смела делать без этого оружия? – прогремел брат Иезекия.
   – Я виновата, брат.
   – Конечно, виновата! И будешь наказана.
   – Одну минуту, сэр. – От вкрадчивого голоса Эмерсона я невольно поежилась. – По-моему, мы с вами официально не знакомы.
   – А если и так, я тут ни при чем! По крайней мере, это неприятное событие дало возможность поговорить с вами, профессор. Я знаю, кто вы такой, а вы знаете, кто я. Давайте оставим формальности. Я не большой охотник до них.
   И брат Иезекия как ни в чем не бывало сел.
   – Садитесь, прошу вас, садитесь, – проурчал Эмерсон.
   – Я уже и так сижу. Неплохо бы чаю выпить. Если у вас, конечно, нет кофе.
   – Непременно, непременно.
   Со сладчайшей улыбкой Эмерсон подал Иезекии чашку. Я смиренно ожидала неминуемого взрыва.
   – Правильно ли я понял вас, – вежливо продолжал Эмерсон, – что мисс Черити повсюду ходит с ножом? Позвольте заверить, мистер Джонс, что такая предосторожность совершенно излишня. Египет – мирная страна, кроме того, я сомневаюсь, что мисс Черити способна пустить оружие в ход.
   – Она способна пустить его в ход против самой себя! – парировал Иезекия. – И именно так она обязана была поступить, дабы не позволить твари мужского пола прикоснуться к ней.
   – Господи! – воскликнула я. – Мы же не в Древнем Риме, сэр!
   Я полагала, Иезекия не поймет намек, но, к моему удивлению, он ответил:
   – То были язычники, но даже Лукреция понимала ценность женской чистоты. Поскольку в данном случае никакого вреда причинено не было, я забираю сестру Черити домой. Но раз уж я все равно в обители греха, то хочу высказать кое-какие соображения, пришедшие мне в голову.
   – Да уж, избавьтесь от этой ноши, – серьезно сказал Эмерсон. – Боюсь, и более крепкая голова не способна выдержать столь тяжкое бремя.
   – Что? Я по поводу христианского кладбища, на котором вы копаетесь. Вы должны это прекратить, профессор. Они были еретиками, но их похоронили, чтобы они покоились в Господе.
   Нет, это уже переходит все границы! Эмерсон поднял брови.
   – Еретиками? – повторил он ласково.
   – Монофизитами, – ответствовал брат Иезекия.
   Мне казалось, что выше брови Эмерсона подняться не могут, но я ошибалась. Брат Иезекия, неверно поняв причину его удивления, поспешил просветить нас:
   – Наш Господь и Спаситель, профессор, имеет двойную природу – человеческую и божественную, которые соединяются в нем. Так постановил Халкедонский собор в 451 году от Рождества Христова. Таково учение, и его не обойдешь. Но копты не приняли святую доктрину. Они последовали за Евтихием, который настаивал на поглощении человеческой природы Христа божественной. Отсюда, сэр, термин «монофизиты».
   – Я знаком и с этим термином, и с его значением.
   – Вот как? Ну, вопрос не в этом. Пусть они еретики, но они христиане, в каком-то смысле, и я требую, чтобы вы оставили их могилы в покое.
   Веселые огоньки в глазах Эмерсона сменились гневными искрами, и я решила вмешаться:
   – Ваша сестра на грани обморока, брат Иезекия. Если вы не намерены ей помочь, то это сделаю я. Черити, сядьте, прошу вас.
   Девушка послушно села. Брат Иезекия встал:
   – Пойдем, девочка, служанка Господа не имеет права падать в обморок. Я все сказал, и теперь я ухожу.
   – Нет! – во все горло гаркнул Эмерсон. – Я еще не все сказал, мистер Джонс...
   – Брат Иезекия, сэр.
   Эмерсон покачал головой:
   – Неужели вы думаете, что я стану употреблять это нелепое обращение? Вы не мой брат, любезнейший. Однако вы такой же человек, как и я, и потому считаю своим долгом вас предупредить. Вы вызвали большое возмущение среди жителей деревни. И ночной пожар может оказаться не последней демонстрацией этого возмущения.