Страница:
Решительно смахнув слезу, я двинулась к площадке и, орудуя зонтом, в считанные секунды пробила путь сквозь толпу. У входа в гробницу столкнулась с одним из рабочих, выносившим корзину мусора, поздоровалась, но в ответ услышала лишь невнятное бормотание. Чудовищные подозрения нахлынули с новой силой, но запаниковать я, к счастью, не успела. Из черного провала понеслась небесная для моих ушей музыка – яростная арабская ругань Эмерсона.
А следом, как ни удивительно, зазвенел негромкий девичий смех. Я сощурилась, вглядываясь в темноту. У нижней ступеньки лестницы на табуретке примостилась мисс Мэри. Удобной ее позу никак нельзя было назвать: девушка сидела скорчившись в самом углу, спиной подпирая стену, чтобы не загораживать рабочим выход. Но выглядела она довольной и, заметив меня, даже улыбнулась смущенно:
– Добрый день, миссис Эмерсон. Профессор не догадывается, что я свободно владею арабским... Умоляю, только ничего не говорите. Должен же быть какой-то выход его эмоциям!
Хорошее настроение Мэри меня не удивило. В духоте и пыли гробницы ей, конечно, было лучше, чем рядом с мамочкой. И все же веселье девушки показалось мне неуместным. Я уже открыла рот, чтобы пожурить ее по-дружески, как прелестное личико вдруг омрачилось.
– Я так сожалею о случившемся, миссис Эмерсон... Если понадобится моя помощь... только скажите, буду счастлива хоть чем-то быть полезной.
Теперь, надеюсь, вы убедились, что в людях я не ошибаюсь? Мое первое мнение о мисс Мэри оказалось самым верным. А сейчас девочка всего лишь храбрилась в лучших британских традициях, скрывая за бравадой смущение и даже страх.
– Для вас я – Амелия, моя дорогая. Надеюсь, нам еще долго работать вместе.
Ответить девушке помешало появление профессора. Мрачный как туча Эмерсон немедленно призвал меня к работе, я же в свою очередь отвела мужа в сторонку и понизила голос:
– Ну вот что. Мы слишком долго игнорировали всю эту дичь насчет фараонова проклятия. Пора положить ей конец. Иначе проиграем. Любую ерунду будут приписывать действию потусторонних сил, и тогда...
– Святые небеса! – взорвался Эмерсон. – Что за светская болтовня, Амелия?! Понял я, понял, к чему ты клонишь! Переходи к сути!
Разумеется, я в долгу не осталась.
– Перешла бы уже, если в ты не встревал! Суть в том, что рабочие не в себе. Освободи их от работы в гробнице, пошли на розыски Армадейла, пусть немного развеются. Если удастся найти беглеца и доказать его причастность к смерти лорда Баскервиля...
– Не городи чушь! Вся полиция Луксора неделями рыскала по горам в поисках Армадейла – и без толку! А мы, значит, с ходу найдем?!
– Но мы-то знаем, что он рядом! И полсуток не прошло, как Армадейл имел наглость прошмыгнуть у нас под носом. Хасан видел его, а вовсе не призрак! И ночное убийство – тоже дело рук этого чертова невидимки. Он расправился с Хасаном, чтобы тот не навел на след. А может, Хасан попытался его шантажировать...
– Боже правый, Амелия! Ты меня в гроб вгонишь своими фантазиями. Согласен, кое-что звучит правдоподобно. Мне и самому приходило в голову...
– Как бы не так! – возмутилась я. – Хочешь приписать себе мои заслуги? Очень на тебя похоже!
– Ха! Какие там заслуги? Совершенно дикие, безумные...
– Будь добр говорить потише.
– Тише некуда! – Разъяренный бас сотряс стены и вернулся из черных глубин пещеры гулким эхом, словно призрак самого фараона возмущался вторжением в его вечный покой.
– Так ты пошлешь людей на поиски или нет?
– Я приехал заниматься раскопками, Пибоди. – Голос Эмерсона был так же безмятежен и так же ласкал мой слух, как грохот камнепада над головой – слух заплутавшего в горах путника. – Повторяю: заниматься раскопками,а не играть в Шерлока Холмса. Тебе эта роль, кстати, подходит не больше, чем мне. Хочешь помогать – принимайся за работу. Не хочешь – сиди дома и распивай чаи с леди Баскервиль.
Посчитав разговор законченным, Эмерсон растворился во мраке коридора. Испуганный взгляд юной художницы метнулся вслед моему мужу и вновь обратился на меня. Я улыбнулась.
– Не обращайте внимания, милая Мэри. Эмерсон громко лает, но не кусается.
– Да-да... – Дрожащей рукой девушка смахнула со лба прядь волос. – Профессора я не боюсь.
– Меня, надеюсь, тоже?
– Ну что вы, – поспешно ответила Мэри.
– И правильно. Я человек спокойный... хотя Эмерсон и святого может вывести из себя. Что поделать, моя дорогая. Таковы издержки замужества. Придет час, сами в этом убедитесь.
– Вряд ли, – с горечью вздохнула девушка и продолжила, не дожидаясь реакции на свое загадочное замечание: – Вы уж простите, миссис Эмерсон... я случайно услышала... Вы действительно думаете, что бедный Алан жив?
– Иного объяснения не вижу. А вы?
– Трудно сказать. Разгадать эту тайну мне не по силам, но... понимаете, Алан никак не мог поднять руку на человека. Он был таким добрым...
– Разве вы его знали?
Мэри зарделась, опустив глаза.
– Он... оказал мне честь, предложив стать его женой.
– Бедное вы мое дитя! Бога ради, извините. Я не знала о вашей помолвке с мистером Армадейлом.
– О нет! Помолвки не было! Мне пришлось честно сказать Алану, что его надежды несбыточны.
– Вы его не любили?
В быстром взгляде девушки мелькнула какая-то роковая обреченность, свойственная старикам, но никак не юным красавицам, едва открывающим для себя радости жизни.
– Так ли уж важна любовь, миссис Эмерсон?
– Что за вопрос, дитя мое! Только любовь и важна для брака... во всяком случае, так должно быть!
Еще один изумленный взгляд.
– Вы как будто и впрямь верите... Ох, простите, простите! Я не хотела...
– Не за что извиняться, дорогая моя. Я всегда рада поделиться опытом с юным поколением. Не сочтите за бахвальство, но моя семейная жизнь может служить примером идеального брака. Наши чувства друг к другу так глубоки, что бросаются в глаза даже посторонним. Я – счастливейшая из женщин, а Эмерсон считает себя счастливейшим из мужчин. Вернее, считал бы, если бы дал себе труд над этим задуматься.
На Мэри вдруг напал кашель. Бедняжка побагровела, уткнулась лицом в ладони, плечи заходили ходуном. Ну еще бы! Попробуй-ка целый день подышать пылью! Мне, конечно, не привыкать, а девочке каково? Я похлопала ее по спине и предложила выйти на свежий воздух.
– Нет, благодарю вас. Если вы не против, миссис Эмерсон...
– Амелия, дитя мое. Я настаиваю.
– Вы так добры... Если вы не против, Амелия, я бы хотела вернуться к разговору об Алане Армадейле.
– Буду только рада. Толковый детектив не оставляет без внимания ни одну из версий.
– Вы, конечно, вправе подозревать Алана, – с грустью в голосе продолжала Мэри. – Его многие подозревают... Но поверьте, если бы вы с ним познакомились, то поняли бы, что его вины в этом страшном преступлении нет! Он всей душой был привязан к лорду Баскервилю, своему покровителю, благодетелю и...
– Что же тогда могло приключиться с мистером Армадейлом?
– Боюсь, что-то ужасное. Упал со скалы... или заблудился в какой-нибудь пещере. – Глаза девушки были сухи, тон печален, но достаточно спокоен. Слава богу. Значит, Мэри сказала мне правду и я не оскорблю ее чувства к Армадейлу, настаивая на его вине. – Он очень изменился за несколько недель до смерти лорда Баскервиля. Прямо сам не свой стал. То расхохочется ни с того ни с сего, то ходит угрюмый, мрачный, молчит часами. Я все думала... может, это мой отказ на него так повлиял?
– Вряд ли, дитя мое, – попыталась я успокоить девушку.
– Не настолько высоко я себя ценю, уж поверьте. – На губах Мэри мелькнула слабая улыбка. – Алан не сразу изменился. Отказ он принял спокойно и только через неделю или дней десять вдруг повел себя... странно. А меня так вообще старался избегать. С ним явно было что-то не то... Может, нездоровилось? Или что-то тревожило... не знаю... Внезапная смерть лорда Баскервиля потрясла всех нас, но что сталось с Аланом! Он напоминал мне героя одного стихотворения – может, вам оно знакомо? Там идет речь о человеке, который жил не оглядываясь, потому что боялся увидеть предательство друга. Я уверена – Алан не сбежал... У него помутился рассудок, он ушел в горы и... и погиб.
– Гм... Все может быть. С другой стороны, мне кажется маловероятным, чтобы на мистера Армадейла так повлияла смерть его благодетеля. При всех своих положительных качествах лорд Баскервиль, боюсь, был не из тех, за кого подчиненные готовы идти в огонь и воду.
– Мне не хотелось бы... – Мэри запнулась.
– Такая сдержанность делает вам честь. Я все понимаю, дитя мое. De mortuis aut bene[3]и так далее. Но помните, Мэри, мы расследуем убийство, а значит, не время...
– Не время для досужей болтовни! – грянуло у меня за спиной. Бедняжка Мэри от страха выронила карандаш. – Ничего ты не расследуешь, Амелия! Заруби это у себя на носу. Перестань отрывать от работы художника и немедленно отправляйся к своей мусорной куче, а то дождешься – перекину через плечо и отволоку домой.
И моего воинственного супруга опять поглотил мрак коридора.
– Ну и трусливые же существа эти мужчины! – возмущенно констатировала я. – Знал ведь, что у меня найдется достойный ответ! Ну да ладно... с Эмерсоном я попозже разберусь. Он обязан быть примером для рабочих, а если я сейчас пойду и докажу свою правоту, его авторитет пострадает. Приятно было с вами поговорить, Мэри.
Похлопав девушку по спине, я отправилась к «своей мусорной куче». Не из страха перед разгневанным мужем с его нелепыми угрозами – вовсе нет, просто за работой хорошо думается, а юная Мэри дала мне богатую пищу для размышлений. Самым важным нюансом, конечно, стала новость о странном поведении Армадейла незадолго до смерти лорда Баскервиля. Мэри, простодушное дитя, не понимала, что это служит лишним доказательством его вины. Отсутствие мотива для убийства было слабым местом моей теории, однако все мы отлично знаем, что маньяку для убийства повод не требуется.
II
А следом, как ни удивительно, зазвенел негромкий девичий смех. Я сощурилась, вглядываясь в темноту. У нижней ступеньки лестницы на табуретке примостилась мисс Мэри. Удобной ее позу никак нельзя было назвать: девушка сидела скорчившись в самом углу, спиной подпирая стену, чтобы не загораживать рабочим выход. Но выглядела она довольной и, заметив меня, даже улыбнулась смущенно:
– Добрый день, миссис Эмерсон. Профессор не догадывается, что я свободно владею арабским... Умоляю, только ничего не говорите. Должен же быть какой-то выход его эмоциям!
Хорошее настроение Мэри меня не удивило. В духоте и пыли гробницы ей, конечно, было лучше, чем рядом с мамочкой. И все же веселье девушки показалось мне неуместным. Я уже открыла рот, чтобы пожурить ее по-дружески, как прелестное личико вдруг омрачилось.
– Я так сожалею о случившемся, миссис Эмерсон... Если понадобится моя помощь... только скажите, буду счастлива хоть чем-то быть полезной.
Теперь, надеюсь, вы убедились, что в людях я не ошибаюсь? Мое первое мнение о мисс Мэри оказалось самым верным. А сейчас девочка всего лишь храбрилась в лучших британских традициях, скрывая за бравадой смущение и даже страх.
– Для вас я – Амелия, моя дорогая. Надеюсь, нам еще долго работать вместе.
Ответить девушке помешало появление профессора. Мрачный как туча Эмерсон немедленно призвал меня к работе, я же в свою очередь отвела мужа в сторонку и понизила голос:
– Ну вот что. Мы слишком долго игнорировали всю эту дичь насчет фараонова проклятия. Пора положить ей конец. Иначе проиграем. Любую ерунду будут приписывать действию потусторонних сил, и тогда...
– Святые небеса! – взорвался Эмерсон. – Что за светская болтовня, Амелия?! Понял я, понял, к чему ты клонишь! Переходи к сути!
Разумеется, я в долгу не осталась.
– Перешла бы уже, если в ты не встревал! Суть в том, что рабочие не в себе. Освободи их от работы в гробнице, пошли на розыски Армадейла, пусть немного развеются. Если удастся найти беглеца и доказать его причастность к смерти лорда Баскервиля...
– Не городи чушь! Вся полиция Луксора неделями рыскала по горам в поисках Армадейла – и без толку! А мы, значит, с ходу найдем?!
– Но мы-то знаем, что он рядом! И полсуток не прошло, как Армадейл имел наглость прошмыгнуть у нас под носом. Хасан видел его, а вовсе не призрак! И ночное убийство – тоже дело рук этого чертова невидимки. Он расправился с Хасаном, чтобы тот не навел на след. А может, Хасан попытался его шантажировать...
– Боже правый, Амелия! Ты меня в гроб вгонишь своими фантазиями. Согласен, кое-что звучит правдоподобно. Мне и самому приходило в голову...
– Как бы не так! – возмутилась я. – Хочешь приписать себе мои заслуги? Очень на тебя похоже!
– Ха! Какие там заслуги? Совершенно дикие, безумные...
– Будь добр говорить потише.
– Тише некуда! – Разъяренный бас сотряс стены и вернулся из черных глубин пещеры гулким эхом, словно призрак самого фараона возмущался вторжением в его вечный покой.
– Так ты пошлешь людей на поиски или нет?
– Я приехал заниматься раскопками, Пибоди. – Голос Эмерсона был так же безмятежен и так же ласкал мой слух, как грохот камнепада над головой – слух заплутавшего в горах путника. – Повторяю: заниматься раскопками,а не играть в Шерлока Холмса. Тебе эта роль, кстати, подходит не больше, чем мне. Хочешь помогать – принимайся за работу. Не хочешь – сиди дома и распивай чаи с леди Баскервиль.
Посчитав разговор законченным, Эмерсон растворился во мраке коридора. Испуганный взгляд юной художницы метнулся вслед моему мужу и вновь обратился на меня. Я улыбнулась.
– Не обращайте внимания, милая Мэри. Эмерсон громко лает, но не кусается.
– Да-да... – Дрожащей рукой девушка смахнула со лба прядь волос. – Профессора я не боюсь.
– Меня, надеюсь, тоже?
– Ну что вы, – поспешно ответила Мэри.
– И правильно. Я человек спокойный... хотя Эмерсон и святого может вывести из себя. Что поделать, моя дорогая. Таковы издержки замужества. Придет час, сами в этом убедитесь.
– Вряд ли, – с горечью вздохнула девушка и продолжила, не дожидаясь реакции на свое загадочное замечание: – Вы уж простите, миссис Эмерсон... я случайно услышала... Вы действительно думаете, что бедный Алан жив?
– Иного объяснения не вижу. А вы?
– Трудно сказать. Разгадать эту тайну мне не по силам, но... понимаете, Алан никак не мог поднять руку на человека. Он был таким добрым...
– Разве вы его знали?
Мэри зарделась, опустив глаза.
– Он... оказал мне честь, предложив стать его женой.
– Бедное вы мое дитя! Бога ради, извините. Я не знала о вашей помолвке с мистером Армадейлом.
– О нет! Помолвки не было! Мне пришлось честно сказать Алану, что его надежды несбыточны.
– Вы его не любили?
В быстром взгляде девушки мелькнула какая-то роковая обреченность, свойственная старикам, но никак не юным красавицам, едва открывающим для себя радости жизни.
– Так ли уж важна любовь, миссис Эмерсон?
– Что за вопрос, дитя мое! Только любовь и важна для брака... во всяком случае, так должно быть!
Еще один изумленный взгляд.
– Вы как будто и впрямь верите... Ох, простите, простите! Я не хотела...
– Не за что извиняться, дорогая моя. Я всегда рада поделиться опытом с юным поколением. Не сочтите за бахвальство, но моя семейная жизнь может служить примером идеального брака. Наши чувства друг к другу так глубоки, что бросаются в глаза даже посторонним. Я – счастливейшая из женщин, а Эмерсон считает себя счастливейшим из мужчин. Вернее, считал бы, если бы дал себе труд над этим задуматься.
На Мэри вдруг напал кашель. Бедняжка побагровела, уткнулась лицом в ладони, плечи заходили ходуном. Ну еще бы! Попробуй-ка целый день подышать пылью! Мне, конечно, не привыкать, а девочке каково? Я похлопала ее по спине и предложила выйти на свежий воздух.
– Нет, благодарю вас. Если вы не против, миссис Эмерсон...
– Амелия, дитя мое. Я настаиваю.
– Вы так добры... Если вы не против, Амелия, я бы хотела вернуться к разговору об Алане Армадейле.
– Буду только рада. Толковый детектив не оставляет без внимания ни одну из версий.
– Вы, конечно, вправе подозревать Алана, – с грустью в голосе продолжала Мэри. – Его многие подозревают... Но поверьте, если бы вы с ним познакомились, то поняли бы, что его вины в этом страшном преступлении нет! Он всей душой был привязан к лорду Баскервилю, своему покровителю, благодетелю и...
– Что же тогда могло приключиться с мистером Армадейлом?
– Боюсь, что-то ужасное. Упал со скалы... или заблудился в какой-нибудь пещере. – Глаза девушки были сухи, тон печален, но достаточно спокоен. Слава богу. Значит, Мэри сказала мне правду и я не оскорблю ее чувства к Армадейлу, настаивая на его вине. – Он очень изменился за несколько недель до смерти лорда Баскервиля. Прямо сам не свой стал. То расхохочется ни с того ни с сего, то ходит угрюмый, мрачный, молчит часами. Я все думала... может, это мой отказ на него так повлиял?
– Вряд ли, дитя мое, – попыталась я успокоить девушку.
– Не настолько высоко я себя ценю, уж поверьте. – На губах Мэри мелькнула слабая улыбка. – Алан не сразу изменился. Отказ он принял спокойно и только через неделю или дней десять вдруг повел себя... странно. А меня так вообще старался избегать. С ним явно было что-то не то... Может, нездоровилось? Или что-то тревожило... не знаю... Внезапная смерть лорда Баскервиля потрясла всех нас, но что сталось с Аланом! Он напоминал мне героя одного стихотворения – может, вам оно знакомо? Там идет речь о человеке, который жил не оглядываясь, потому что боялся увидеть предательство друга. Я уверена – Алан не сбежал... У него помутился рассудок, он ушел в горы и... и погиб.
– Гм... Все может быть. С другой стороны, мне кажется маловероятным, чтобы на мистера Армадейла так повлияла смерть его благодетеля. При всех своих положительных качествах лорд Баскервиль, боюсь, был не из тех, за кого подчиненные готовы идти в огонь и воду.
– Мне не хотелось бы... – Мэри запнулась.
– Такая сдержанность делает вам честь. Я все понимаю, дитя мое. De mortuis aut bene[3]и так далее. Но помните, Мэри, мы расследуем убийство, а значит, не время...
– Не время для досужей болтовни! – грянуло у меня за спиной. Бедняжка Мэри от страха выронила карандаш. – Ничего ты не расследуешь, Амелия! Заруби это у себя на носу. Перестань отрывать от работы художника и немедленно отправляйся к своей мусорной куче, а то дождешься – перекину через плечо и отволоку домой.
И моего воинственного супруга опять поглотил мрак коридора.
– Ну и трусливые же существа эти мужчины! – возмущенно констатировала я. – Знал ведь, что у меня найдется достойный ответ! Ну да ладно... с Эмерсоном я попозже разберусь. Он обязан быть примером для рабочих, а если я сейчас пойду и докажу свою правоту, его авторитет пострадает. Приятно было с вами поговорить, Мэри.
Похлопав девушку по спине, я отправилась к «своей мусорной куче». Не из страха перед разгневанным мужем с его нелепыми угрозами – вовсе нет, просто за работой хорошо думается, а юная Мэри дала мне богатую пищу для размышлений. Самым важным нюансом, конечно, стала новость о странном поведении Армадейла незадолго до смерти лорда Баскервиля. Мэри, простодушное дитя, не понимала, что это служит лишним доказательством его вины. Отсутствие мотива для убийства было слабым местом моей теории, однако все мы отлично знаем, что маньяку для убийства повод не требуется.
II
Вернувшись к вечеру в Баскервиль-холл, мы валились с ног от усталости и выглядели как... в общем, как люди, целый день прокопавшиеся в грязи. Можете себе представить, сколько радости нам доставила просьба леди Баскервиль немедленноявиться к ней. Ответ Эмерсона был односложен, но красноречив. Профессор затопал по коридору прямиком к нашей спальне, я же задержалась, чтобы успокоить позеленевшую от страха горничную.
К этому времени я уже кое-что знала об Атие. Родом она была из каирских коптов,[4]а потому особой любовью слуг-мусульман не пользовалась. Застенчивое, пугливое создание неопределенного возраста (египетские женщины все такие – после цветущей юности у них сразу наступает старость), Атия и шагу не ступала из дому. Ее всегда можно было найти либо в апартаментах хозяйки, либо в крохотной комнатушке для прислуги в другом крыле здания. С усердием, достойным, я бы сказала, лучшего применения, леди Баскервиль беспрестанно отчитывала свою горничную. Однажды я не вытерпела и поинтересовалась у прекрасной вдовушки – раз уж египтянки ей не по душе, почему она не наняла горничную в Англии? Поджав губки, леди Баскервиль ответила, что ее супруг не одобрял лишних расходов. Это объяснение лишь подтверждало слухи об оригинальном нраве лорда Баскервиля, в котором безудержное расточительство археолога уживалось с крохоборством в личной жизни – в Египте, к примеру, его светлость обходился без собственного лакея. Да, объяснение леди Баскервиль прозвучало вполне правдоподобно, но я-то эту дамочку сразу раскусила! Ей просто доставляло удовольствие издеваться над слугами, а горничная-англичанка не стала бы сносить брань и оскорбления так безропотно, как затравленная восточная женщина.
Оставшись со мной наедине, Атия съежилась, уронила голову и принялась быстро-быстро перебирать в пальцах некое подобие четок – нанизанные на бечевку крупные деревянные бусины.
– Передайте своей хозяйке, что мы умоемся, переоденемся – и сразу же придем, – сказала я, ласково потрепав бедняжку по руке. Та по-прежнему не поднимала глаз от четок. – Не нужно бояться, Атия!
Мне так и не удалось успокоить несчастную. Она судорожно вздрогнула и что-то невнятно залопотала, прижимая руки к груди и раскачиваясь из стороны в сторону. Поначалу я не могла разобрать ни слова из этой сумбурной, едва слышной речи. Пришлось даже слегка встряхнуть дрожащую фигурку, зато потом рассказ Атии я поняла от начала до конца. Еще и еще раз повторив, что бояться нечего, я отпустила горничную и помчалась к Эмерсону.
Мой муж, посвежевший после купания, уже зашнуровывал ботинки.
– Давай поторапливайся, – бросил он. – Чаю хочется.
– А мне, думаешь, не хочется? Ты только послушай, что я сейчас узнала от Атии! Прошлой ночью, приблизительно в то время, когда был убит Хасан, она видела, как женщина в чем-то белом, длинном и прозрачном пронеслась по пальмовой аллее. Бедняжка Атия до того напугана, что смотреть без слез нельзя. Пришлось ее...
Один ботинок прочно сидел на ноге Эмерсона. Второму повезло меньше. Он перелетел через всю комнату, снес с тумбочки роскошную вазу, та, само собой, рухнула на пол – и вдребезги. Звоном разбитого китайского фарфора мне насладиться не удалось: все заглушил рев Эмерсона. Дословно привести тираду мужа не рискну, но суть сводилась к просьбе избавить его от примеров местного суеверия, поскольку ему, видите ли, оно поперек глотки стало.
Это краткий пересказ, любезный читатель. На деле, пока Эмерсон выкладывал свою просьбу, я успела умыться, причесаться и неторопливо выбрать платье. Дождавшись относительной тишины, спокойно продолжила:
– Ты отлично знаешь, Эмерсон, что я ничего не принимаю на веру, но Атия меня убедила. Она описала женскую фигуру до мелочей. Тебе самому разве не пришла на память одна дама, которая обитает не так далеко от Баскервиль-холла и имеет пристрастие к нарядам древних египтянок?
Выпустив пар, Эмерсон способен мыслить разумно.
– Пронеслась, говоришь? – хмыкнул он. – Боюсь тебя разочаровать, Амелия, но к мадам Беренжери этот глагол никак не применишь.
– Издержки перевода. Арабский так поэтичен, вот я и постаралась... Помоги-ка застегнуть. Неудобно заставлять леди Баскервиль ждать.
Откровенно говоря, я рассчитывала, что леди нас еще не скоро дождется. Процедура застегивания длинного ряда пуговиц обычно приводит моего мужа в более... дружественное расположение духа. Надежды не оправдались. Послушно исполнив просьбу, Эмерсон отвернулся и занялся вторым ботинком. Признаюсь – раз уж обещала быть с вами до конца откровенной, читатель, – что такой необычный поворот дела меня немного обескуражил.
Вне себя от возмущения, леди Баскервиль вышагивала взад-вперед по гостиной. Я, конечно, попыталась пролить бальзам на раненую гордость хозяйки:
– Надеюсь, мы не слишком поздно, леди Баскервиль? Вы же понимаете, после напряженного рабочего дня привести себя в порядок просто необходимо!
В награду за вежливость я получила лишь злобный взгляд мадам. Зато моему мужу была адресована пленительная улыбка.
Кроме нас, в гостиную были вызваны и Милвертон с Карлом. Немец, вынужденный подчиняться капризам леди Баскервиль, переодеться не успел. Его пыльный рабочий костюм выглядел еще более непрезентабельно в сравнении с безукоризненной элегантностью наряда Вандергельта. Американец разоделся как для визита к королевской особе – снежно-белый костюм из дорогого полотна и бриллиант величиной с вишню на шелковом шейном платке.
– А это снова я! – радостно возвестил он, склоняясь к моей руке. – Надеюсь, вам еще не наскучило лицезреть мою старческую, летами и невзгодами потрепанную физиономию, миссис Эмерсон?
– Нисколько.
– Как это великодушно с вашей стороны! А я ведь пытаюсь выклянчить у леди Баскервиль приглашение! По-вашему, есть у меня надежда? Согласится ли она предоставить кров несчастному бездомному янки?
Глаза его искрились смехом, лицо забавно сморщилось, но у меня сразу зародилось подозрение, что под обманчиво шутливой маской таится что-то очень серьезное.
А почему бы, собственно, и не убедиться в том? Не мешкая, я выпалила:
– Под вашей обманчиво шутливой маской таится что-то очень серьезное!
– Фантастика!!! Фантастика!!! – Мистер Вандергельт и сам стал похож на восклицательный знак. – Вы правы на все сто процентов! Как всегда! Друзья мои, положение с каждым днем ухудшается! Луксор гудит как потревоженный улей! Сегодня после обеда, когда мадам Беренжери отдыхала, кто-то проник к ней в спальню и похитил все драгоценности.
– Потеря невелика, – буркнула леди Баскервиль.
– Возможно, но представьте себе состояние бедной мадам Беренжери! Она проснулась и обнаружила, что в комнате все перевернуто вверх дном! Милой мисс Мэри придется нелегко... Вы бы слышали, как мадам Беренжери поносила неблагодарных дочерей, которые бросают своих родителей в самый тяжелый час... ну и так далее. – Вандергельт даже вспотел от переживаний. Промокнув платком испарину на лбу, закончил: – В Египте кражи не редкость, сам знаю, друзья мои. Но чтобы вор залез в комнату средь бела дня... убейте, такого случая не припомню. Подобная наглость лишний раз доказывает, что народ настроен против иностранцев, особенно тех, кто связан с раскопками. Я прошу разрешения перебраться в Баскервиль-холл, чтобы при необходимости защитить наших дам. Вот, собственно, и все.
Эмерсон презрительно фыркнул.
– Вздор! При необходимости,Вандергельт, я и сам смогу защитить не только Амелию с леди Баскервиль, но и еще несколько дюжин беспомощных дам.
Нет, каково! От возмущения я чуть не лишилась дара речи. Кощунственный мужской поклеп получил бы достойный отпор, если бы Эмерсон позволил мне вставить хоть одно слово. Но он, оказывается, еще не все сказал.
– Проклятье! Ну и насочиняли вы, Вандергельт! Нас здесь трое крепких и относительно здоровых мужчин! Я уж не говорю о своих рабочих, на которых всегда можно положиться.
– Согласен с профессором я, – на свой велеречивый манер заговорил Карл. – Сумеем дам защитить мы; никакая опасность не грозит им со мной!
Мистер Милвертон пробормотал что-то невнятно-утвердительное. Ни тон, ни бледное от тревоги лицо молодого англичанина не вселяли надежды, зато от благородного облика Карла, ей-богу, затрепетало бы сердечко любой беспомощной дамы из тех самых пресловутых нескольких дюжин. Немец выпрямился во весь свой не слишком солидный рост и добавил, торжественно шевеля усами:
– Леди и джентльмены! Мисс Мэри если бы только с нами была! Несправедливым считаю я бросать одну ее с немощной и очень... очень... оригинальной muter!
– Тогда нужно будет пригласить и мадам Беренжери, – вставил Вандергельт.
В гостиной повисло молчание. По-моему, от такой перспективы у всех разом отнялся язык. Карл вышел из комы первым:
– Что ж... Если выхода другого нет...
– Не-ет! – эхом раздался визг леди Баскервиль. – И речи быть не может! Я не вынесу присутствия этой ужасной женщины. Вас же, Сайрус, всегда рада видеть. Если настаиваете – добро пожаловать в Баскервиль-холл. Я, правда, согласна с Рэдклиффом – особой необходимости нет...
– Вот погодите, узнают в городе о женщине в белом, – буркнула я.
Леди Баскервиль подпрыгнула в кресле и обожгла меня ненавидящим взглядом.
– Вы что же... – Она помолчала, точно собираясь с мыслями, и закончила абсолютно бесстрастным тоном: – Вы расспрашивали мою безмозглую Атию?
Этот вариант явно отличался от первоначального. Интересно, что же такое загадочное чуть не сорвалось с прелестных губ вдовушки?
– Она сама рассказала, что прошлой ночью, приблизительно в тот час, когда погиб Хасан, видела женскую фигуру в длинном белом платье. Почудилось, наверное.
– "Наверное"! Навврняка! -презрительно скривилась мадам. – У этой идиотки на уме одни призраки.
– Даже если и почудилось... – Вандергельт покачал головой. – Плохо, друзья, ой плохо! Ифриты, призраки и дамы в белом вам сейчас совсем ни к чему.
– Глупости! – огрызнулась леди Баскервиль, неожиданно резко поднялась с кресла и прошла к окну.
На Египет уже спустилась тихая южная ночь; ветерок играл с занавесками и наполнял комнату сладким жасминовым ароматом. Одной рукой придерживая легкую штору, леди Баскервиль вглядывалась в темноту. Что уж говорить о мужчинах, если даже я невольно залюбовалась ее стройной фигурой в черных шелках и королевской посадкой головы с венцом блестящих тяжелых волос.
В гостиной тем временем возобновилась беседа. Теперь, когда разрешение хозяйки дома было у Вандергельта в кармане, Эмерсон был вынужден пойти на попятную – иными словами, наговорил американцу массу грубостей. Тот добродушно посмеивался, однако нет-нет да и подбрасывал дров в огонь недовольства профессора.
Эта дружеская пикировка была прервана пронзительным криком. Мадам отпрыгнула назад, завопила, но поздно. В распахнутое окно влетел какой-то темный предмет, со скоростью пули просвистел через всю комнату и угодил в кофейный столик. Леди Баскервиль лишилась еще одной китайской вазы. Бог бы с ней, с вазой! Пущенный враждебной рукой снаряд на своем пути сразил куда более ценную мишень. Мой дорогой Эмерсон вдруг схватился за голову, коротко и до неприличия хлестко выругался...
И рухнул навзничь!
Со столов и полок посыпались статуэтки, вазочки и прочие безделицы, так что падение колосса (уж простите мне поэтическое сравнение) прошло под экстравагантный аккомпанемент дорогого хрусталя и фарфора.
Все мы в едином порыве бросились к Эмерсону, и только леди Баскервиль так и окаменела у окна на манер жены библейского Лота. Я упала на колени рядом с мужем и уже протянула руки, чтобы прижать его к своему любящему сердцу, как Эмерсон вдруг подался вперед и рывком сел, не отнимая ладони от виска. Из-под окровавленных пальцев по загорелой щеке поползли густо-малиновые струйки.
– Проклятье! – Я приготовилась услышать еще немало из репертуара профессора Эмерсона, но этим дело и ограничилось. Эмерсон закатил глаза, уронил голову набок, и теперь уж ничто не спасло его от моих объятий.
– Ну вот! – возмутилась я. – Сколько можно твердить, чтобы после удара по голове ты не делал резких движений!
– Надеюсь, профессору не часто выдавался случай воспользоваться вашим разумным советом, миссис Эмерсон, – сказал Вандергельт, протягивая мне платок.
Может быть, вам, любезный читатель, юмор американца в трагической ситуации показался верхом цинизма? Уверяю, это не так! Просто он сразу же понял то, что не ускользнуло и от моего острого взгляда, – метательный снаряд не ударил Эмерсона прямо в висок, а всего лишь задел по касательной. Обожаю таких мужчин! Взяв у мистера Вандергельта платок, я не удержалась от восхищенной улыбки. А мой упрямец тем временем начал отпихиваться и дергаться. Ну не лежалось ему, и все тут!
– И думать не смен! А то прикажу мистеру Милвертону сесть тебе на ноги.
Милвертон выпучил глаза. На его счастье, исполнять эту дикую угрозу не пришлось: Эмерсон покорно опустил голову мне на колени.
Мир и покой, казалось, были восстановлены... Все вздохнули с облегчением... ан нет! На сцену вновь выступила леди Баскервиль.
– Женщина в белом! – заверещала она. – Я видела... видела... вон там!
Вандергельт подскочил к окну как раз вовремя, чтобы подхватить обмякшее тело. Злословье не в моем характере, но, ей-богу, мадам подозрительно долго оттягивала обморок. Не иначе как для того, чтобы джентльмен успел совершить рыцарский поступок.
– Поеду за доктором! – вызвался Милвертон.
– Нет нужды, – возразила я, промокнув платком кровь на виске мужа. – Рана поверхностная. Думаю, не обошлось без легкого сотрясения, но с этим я и сама справлюсь.
Эмерсон открыл глаза.
– Когда отдышусь, Амелия, – прокаркал он, – напомни, что я хотел сказать о твоем...
Я накрыла ему рот ладонью.
– Знаю, дорогой, знаю. Не стоит благодарностей.
Состояние мужа опасений уже не внушало, но медицинская помощь требовалась не ему одному. Леди Баскервиль все еще покоилась в надежных объятиях Вандергельта. Даже в обмороке очаровательная вдова умудрилась принять самую выгодную позу – головка изящно откинута, черный водопад рассыпавшихся волос едва не касается пола. Впервые за время знакомства с американцем я уловила на его лице неподдельную тревогу.
– Уложите ее на диван, – посоветовала я. – И не волнуйтесь вы так. У леди Баскервиль обморок. Уверена, она скоро очнется.
– Вы только взгляните, миссис Эмерсон! – воскликнул Карл, протягивая мне снаряд, который натворил столько бед.
Я вытянула шею, прищурилась... На ладони немца лежал плоский каменный обломок дюймов восьми в длину, с выступающим острым краем. Меня передернуло. А если бы этой каменюкой – да прямо в цель? Представить жутко!
Но Карл, оказывается, не собирался никого пугать. Он повернул камень и... С обратной стороны смертоносного снаряда на меня смотрел человек!
Близко посаженные глаза, неестественно вытянутый подбородок, изогнутый в таинственной улыбке рот... и следы синей краски на остроконечном подобии шлема – боевом уборе египетских фараонов. Это уникальное лицо я узнала бы из тысяч других!
К этому времени я уже кое-что знала об Атие. Родом она была из каирских коптов,[4]а потому особой любовью слуг-мусульман не пользовалась. Застенчивое, пугливое создание неопределенного возраста (египетские женщины все такие – после цветущей юности у них сразу наступает старость), Атия и шагу не ступала из дому. Ее всегда можно было найти либо в апартаментах хозяйки, либо в крохотной комнатушке для прислуги в другом крыле здания. С усердием, достойным, я бы сказала, лучшего применения, леди Баскервиль беспрестанно отчитывала свою горничную. Однажды я не вытерпела и поинтересовалась у прекрасной вдовушки – раз уж египтянки ей не по душе, почему она не наняла горничную в Англии? Поджав губки, леди Баскервиль ответила, что ее супруг не одобрял лишних расходов. Это объяснение лишь подтверждало слухи об оригинальном нраве лорда Баскервиля, в котором безудержное расточительство археолога уживалось с крохоборством в личной жизни – в Египте, к примеру, его светлость обходился без собственного лакея. Да, объяснение леди Баскервиль прозвучало вполне правдоподобно, но я-то эту дамочку сразу раскусила! Ей просто доставляло удовольствие издеваться над слугами, а горничная-англичанка не стала бы сносить брань и оскорбления так безропотно, как затравленная восточная женщина.
Оставшись со мной наедине, Атия съежилась, уронила голову и принялась быстро-быстро перебирать в пальцах некое подобие четок – нанизанные на бечевку крупные деревянные бусины.
– Передайте своей хозяйке, что мы умоемся, переоденемся – и сразу же придем, – сказала я, ласково потрепав бедняжку по руке. Та по-прежнему не поднимала глаз от четок. – Не нужно бояться, Атия!
Мне так и не удалось успокоить несчастную. Она судорожно вздрогнула и что-то невнятно залопотала, прижимая руки к груди и раскачиваясь из стороны в сторону. Поначалу я не могла разобрать ни слова из этой сумбурной, едва слышной речи. Пришлось даже слегка встряхнуть дрожащую фигурку, зато потом рассказ Атии я поняла от начала до конца. Еще и еще раз повторив, что бояться нечего, я отпустила горничную и помчалась к Эмерсону.
Мой муж, посвежевший после купания, уже зашнуровывал ботинки.
– Давай поторапливайся, – бросил он. – Чаю хочется.
– А мне, думаешь, не хочется? Ты только послушай, что я сейчас узнала от Атии! Прошлой ночью, приблизительно в то время, когда был убит Хасан, она видела, как женщина в чем-то белом, длинном и прозрачном пронеслась по пальмовой аллее. Бедняжка Атия до того напугана, что смотреть без слез нельзя. Пришлось ее...
Один ботинок прочно сидел на ноге Эмерсона. Второму повезло меньше. Он перелетел через всю комнату, снес с тумбочки роскошную вазу, та, само собой, рухнула на пол – и вдребезги. Звоном разбитого китайского фарфора мне насладиться не удалось: все заглушил рев Эмерсона. Дословно привести тираду мужа не рискну, но суть сводилась к просьбе избавить его от примеров местного суеверия, поскольку ему, видите ли, оно поперек глотки стало.
Это краткий пересказ, любезный читатель. На деле, пока Эмерсон выкладывал свою просьбу, я успела умыться, причесаться и неторопливо выбрать платье. Дождавшись относительной тишины, спокойно продолжила:
– Ты отлично знаешь, Эмерсон, что я ничего не принимаю на веру, но Атия меня убедила. Она описала женскую фигуру до мелочей. Тебе самому разве не пришла на память одна дама, которая обитает не так далеко от Баскервиль-холла и имеет пристрастие к нарядам древних египтянок?
Выпустив пар, Эмерсон способен мыслить разумно.
– Пронеслась, говоришь? – хмыкнул он. – Боюсь тебя разочаровать, Амелия, но к мадам Беренжери этот глагол никак не применишь.
– Издержки перевода. Арабский так поэтичен, вот я и постаралась... Помоги-ка застегнуть. Неудобно заставлять леди Баскервиль ждать.
Откровенно говоря, я рассчитывала, что леди нас еще не скоро дождется. Процедура застегивания длинного ряда пуговиц обычно приводит моего мужа в более... дружественное расположение духа. Надежды не оправдались. Послушно исполнив просьбу, Эмерсон отвернулся и занялся вторым ботинком. Признаюсь – раз уж обещала быть с вами до конца откровенной, читатель, – что такой необычный поворот дела меня немного обескуражил.
Вне себя от возмущения, леди Баскервиль вышагивала взад-вперед по гостиной. Я, конечно, попыталась пролить бальзам на раненую гордость хозяйки:
– Надеюсь, мы не слишком поздно, леди Баскервиль? Вы же понимаете, после напряженного рабочего дня привести себя в порядок просто необходимо!
В награду за вежливость я получила лишь злобный взгляд мадам. Зато моему мужу была адресована пленительная улыбка.
Кроме нас, в гостиную были вызваны и Милвертон с Карлом. Немец, вынужденный подчиняться капризам леди Баскервиль, переодеться не успел. Его пыльный рабочий костюм выглядел еще более непрезентабельно в сравнении с безукоризненной элегантностью наряда Вандергельта. Американец разоделся как для визита к королевской особе – снежно-белый костюм из дорогого полотна и бриллиант величиной с вишню на шелковом шейном платке.
– А это снова я! – радостно возвестил он, склоняясь к моей руке. – Надеюсь, вам еще не наскучило лицезреть мою старческую, летами и невзгодами потрепанную физиономию, миссис Эмерсон?
– Нисколько.
– Как это великодушно с вашей стороны! А я ведь пытаюсь выклянчить у леди Баскервиль приглашение! По-вашему, есть у меня надежда? Согласится ли она предоставить кров несчастному бездомному янки?
Глаза его искрились смехом, лицо забавно сморщилось, но у меня сразу зародилось подозрение, что под обманчиво шутливой маской таится что-то очень серьезное.
А почему бы, собственно, и не убедиться в том? Не мешкая, я выпалила:
– Под вашей обманчиво шутливой маской таится что-то очень серьезное!
– Фантастика!!! Фантастика!!! – Мистер Вандергельт и сам стал похож на восклицательный знак. – Вы правы на все сто процентов! Как всегда! Друзья мои, положение с каждым днем ухудшается! Луксор гудит как потревоженный улей! Сегодня после обеда, когда мадам Беренжери отдыхала, кто-то проник к ней в спальню и похитил все драгоценности.
– Потеря невелика, – буркнула леди Баскервиль.
– Возможно, но представьте себе состояние бедной мадам Беренжери! Она проснулась и обнаружила, что в комнате все перевернуто вверх дном! Милой мисс Мэри придется нелегко... Вы бы слышали, как мадам Беренжери поносила неблагодарных дочерей, которые бросают своих родителей в самый тяжелый час... ну и так далее. – Вандергельт даже вспотел от переживаний. Промокнув платком испарину на лбу, закончил: – В Египте кражи не редкость, сам знаю, друзья мои. Но чтобы вор залез в комнату средь бела дня... убейте, такого случая не припомню. Подобная наглость лишний раз доказывает, что народ настроен против иностранцев, особенно тех, кто связан с раскопками. Я прошу разрешения перебраться в Баскервиль-холл, чтобы при необходимости защитить наших дам. Вот, собственно, и все.
Эмерсон презрительно фыркнул.
– Вздор! При необходимости,Вандергельт, я и сам смогу защитить не только Амелию с леди Баскервиль, но и еще несколько дюжин беспомощных дам.
Нет, каково! От возмущения я чуть не лишилась дара речи. Кощунственный мужской поклеп получил бы достойный отпор, если бы Эмерсон позволил мне вставить хоть одно слово. Но он, оказывается, еще не все сказал.
– Проклятье! Ну и насочиняли вы, Вандергельт! Нас здесь трое крепких и относительно здоровых мужчин! Я уж не говорю о своих рабочих, на которых всегда можно положиться.
– Согласен с профессором я, – на свой велеречивый манер заговорил Карл. – Сумеем дам защитить мы; никакая опасность не грозит им со мной!
Мистер Милвертон пробормотал что-то невнятно-утвердительное. Ни тон, ни бледное от тревоги лицо молодого англичанина не вселяли надежды, зато от благородного облика Карла, ей-богу, затрепетало бы сердечко любой беспомощной дамы из тех самых пресловутых нескольких дюжин. Немец выпрямился во весь свой не слишком солидный рост и добавил, торжественно шевеля усами:
– Леди и джентльмены! Мисс Мэри если бы только с нами была! Несправедливым считаю я бросать одну ее с немощной и очень... очень... оригинальной muter!
– Тогда нужно будет пригласить и мадам Беренжери, – вставил Вандергельт.
В гостиной повисло молчание. По-моему, от такой перспективы у всех разом отнялся язык. Карл вышел из комы первым:
– Что ж... Если выхода другого нет...
– Не-ет! – эхом раздался визг леди Баскервиль. – И речи быть не может! Я не вынесу присутствия этой ужасной женщины. Вас же, Сайрус, всегда рада видеть. Если настаиваете – добро пожаловать в Баскервиль-холл. Я, правда, согласна с Рэдклиффом – особой необходимости нет...
– Вот погодите, узнают в городе о женщине в белом, – буркнула я.
Леди Баскервиль подпрыгнула в кресле и обожгла меня ненавидящим взглядом.
– Вы что же... – Она помолчала, точно собираясь с мыслями, и закончила абсолютно бесстрастным тоном: – Вы расспрашивали мою безмозглую Атию?
Этот вариант явно отличался от первоначального. Интересно, что же такое загадочное чуть не сорвалось с прелестных губ вдовушки?
– Она сама рассказала, что прошлой ночью, приблизительно в тот час, когда погиб Хасан, видела женскую фигуру в длинном белом платье. Почудилось, наверное.
– "Наверное"! Навврняка! -презрительно скривилась мадам. – У этой идиотки на уме одни призраки.
– Даже если и почудилось... – Вандергельт покачал головой. – Плохо, друзья, ой плохо! Ифриты, призраки и дамы в белом вам сейчас совсем ни к чему.
– Глупости! – огрызнулась леди Баскервиль, неожиданно резко поднялась с кресла и прошла к окну.
На Египет уже спустилась тихая южная ночь; ветерок играл с занавесками и наполнял комнату сладким жасминовым ароматом. Одной рукой придерживая легкую штору, леди Баскервиль вглядывалась в темноту. Что уж говорить о мужчинах, если даже я невольно залюбовалась ее стройной фигурой в черных шелках и королевской посадкой головы с венцом блестящих тяжелых волос.
В гостиной тем временем возобновилась беседа. Теперь, когда разрешение хозяйки дома было у Вандергельта в кармане, Эмерсон был вынужден пойти на попятную – иными словами, наговорил американцу массу грубостей. Тот добродушно посмеивался, однако нет-нет да и подбрасывал дров в огонь недовольства профессора.
Эта дружеская пикировка была прервана пронзительным криком. Мадам отпрыгнула назад, завопила, но поздно. В распахнутое окно влетел какой-то темный предмет, со скоростью пули просвистел через всю комнату и угодил в кофейный столик. Леди Баскервиль лишилась еще одной китайской вазы. Бог бы с ней, с вазой! Пущенный враждебной рукой снаряд на своем пути сразил куда более ценную мишень. Мой дорогой Эмерсон вдруг схватился за голову, коротко и до неприличия хлестко выругался...
И рухнул навзничь!
Со столов и полок посыпались статуэтки, вазочки и прочие безделицы, так что падение колосса (уж простите мне поэтическое сравнение) прошло под экстравагантный аккомпанемент дорогого хрусталя и фарфора.
Все мы в едином порыве бросились к Эмерсону, и только леди Баскервиль так и окаменела у окна на манер жены библейского Лота. Я упала на колени рядом с мужем и уже протянула руки, чтобы прижать его к своему любящему сердцу, как Эмерсон вдруг подался вперед и рывком сел, не отнимая ладони от виска. Из-под окровавленных пальцев по загорелой щеке поползли густо-малиновые струйки.
– Проклятье! – Я приготовилась услышать еще немало из репертуара профессора Эмерсона, но этим дело и ограничилось. Эмерсон закатил глаза, уронил голову набок, и теперь уж ничто не спасло его от моих объятий.
– Ну вот! – возмутилась я. – Сколько можно твердить, чтобы после удара по голове ты не делал резких движений!
– Надеюсь, профессору не часто выдавался случай воспользоваться вашим разумным советом, миссис Эмерсон, – сказал Вандергельт, протягивая мне платок.
Может быть, вам, любезный читатель, юмор американца в трагической ситуации показался верхом цинизма? Уверяю, это не так! Просто он сразу же понял то, что не ускользнуло и от моего острого взгляда, – метательный снаряд не ударил Эмерсона прямо в висок, а всего лишь задел по касательной. Обожаю таких мужчин! Взяв у мистера Вандергельта платок, я не удержалась от восхищенной улыбки. А мой упрямец тем временем начал отпихиваться и дергаться. Ну не лежалось ему, и все тут!
– И думать не смен! А то прикажу мистеру Милвертону сесть тебе на ноги.
Милвертон выпучил глаза. На его счастье, исполнять эту дикую угрозу не пришлось: Эмерсон покорно опустил голову мне на колени.
Мир и покой, казалось, были восстановлены... Все вздохнули с облегчением... ан нет! На сцену вновь выступила леди Баскервиль.
– Женщина в белом! – заверещала она. – Я видела... видела... вон там!
Вандергельт подскочил к окну как раз вовремя, чтобы подхватить обмякшее тело. Злословье не в моем характере, но, ей-богу, мадам подозрительно долго оттягивала обморок. Не иначе как для того, чтобы джентльмен успел совершить рыцарский поступок.
– Поеду за доктором! – вызвался Милвертон.
– Нет нужды, – возразила я, промокнув платком кровь на виске мужа. – Рана поверхностная. Думаю, не обошлось без легкого сотрясения, но с этим я и сама справлюсь.
Эмерсон открыл глаза.
– Когда отдышусь, Амелия, – прокаркал он, – напомни, что я хотел сказать о твоем...
Я накрыла ему рот ладонью.
– Знаю, дорогой, знаю. Не стоит благодарностей.
Состояние мужа опасений уже не внушало, но медицинская помощь требовалась не ему одному. Леди Баскервиль все еще покоилась в надежных объятиях Вандергельта. Даже в обмороке очаровательная вдова умудрилась принять самую выгодную позу – головка изящно откинута, черный водопад рассыпавшихся волос едва не касается пола. Впервые за время знакомства с американцем я уловила на его лице неподдельную тревогу.
– Уложите ее на диван, – посоветовала я. – И не волнуйтесь вы так. У леди Баскервиль обморок. Уверена, она скоро очнется.
– Вы только взгляните, миссис Эмерсон! – воскликнул Карл, протягивая мне снаряд, который натворил столько бед.
Я вытянула шею, прищурилась... На ладони немца лежал плоский каменный обломок дюймов восьми в длину, с выступающим острым краем. Меня передернуло. А если бы этой каменюкой – да прямо в цель? Представить жутко!
Но Карл, оказывается, не собирался никого пугать. Он повернул камень и... С обратной стороны смертоносного снаряда на меня смотрел человек!
Близко посаженные глаза, неестественно вытянутый подбородок, изогнутый в таинственной улыбке рот... и следы синей краски на остроконечном подобии шлема – боевом уборе египетских фараонов. Это уникальное лицо я узнала бы из тысяч других!