Страница:
– Кто этот мистер Милвертон? Фотограф? – вмешалась я.
– Точно так, фрау Эмерсон. Лорд Баскервиль персонал прекрасный нанял. Теперь художника не хватает только нам. Мистер Армадейл задачу брал на себя эту, а я...
– Никуда не годится! – возмутился Эмерсон. – Где мы, спрашивается, теперь найдем художника? Эх, ч-черт, Эвелины нет! У нее неплохо получалось, могла бы карьеру сделать.
Я бы сказала, сожаления Эмерсона выглядели слегка преувеличенными. Не думаю, что Эвелина так уж много потеряла, оставив карьеру его личного художника. Ведь речь, если вы помните, читатель, шла об одной из самых богатых женщин Англии, матери троих очаровательных ребятишек и обожаемой жене, на которую муж надышаться не мог. Но для моего супруга эти преимущества – не аргумент, поэтому я и не стала зря тратить силы на возражения.
– Эвелина обещала поехать с нами, когда дети подрастут.
– Благодарю покорно. И когда же настанет это благословенное время? Малышня появляется один за другим, и конца этому процессу что-то не предвидится. Я люблю брата, люблю его жену, но беспрерывное воспроизводство Уолтера и Эвелины в миниатюре – это уже слишком. Человеческая раса и без того...
Ну все. Гиблое дело. О человеческой расе Эмерсон может разглагольствовать часами.
– Если позволено предложить будет мне... – нерешительно пробормотал Карл.
Я изумилась. Робость молодого немца не вязалась с его обычным внушительным тоном, а румянец, окрасивший щеки, казался чем-то инородным на этом бесстрастном лице.
– Давайте, фон Борк, выкладывайте. – Эмерсон был удивлен не меньше меня.
Карл смущенно откашлялся.
– В деревне юная леди живет... из Англии леди... Увлекается живописью она. Могли бы попросить мы ее...
У Эмерсона вытянулось лицо. Я тоже разочарованно вздохнула, разделяя мнение мужа об английских барышнях, любительницах помалевать акварельки.
– Время еще есть. Вот найдем в гробнице что-нибудь достойное, тогда и подумаем о художнике. А за предложение большое спасибо, герр фон Борк. Вы позволите обращаться к вам по имени? На мой взгляд, так проще, да и звучит по-дружески.
Карл рассыпался в уверениях, что ну нисколько не возражает. К тому моменту, когда его пыл иссяк, фелука уже ткнулась носом в причал на западном берегу Нила.
Благодаря проворству Карла и безостановочной ругани Эмерсона скоро мы уже восседали на ослах и были готовы продолжить путь. Багаж и команду оставили под присмотром Абдуллы, а сами двинулись через зеленеющие молодыми побегами поля. Осел – животное крайне медлительное, шаг его неспешен, зато в дороге можно вдоволь налюбоваться окрестностями и поговорить. Поначалу копыта животных вязли в жирной плодородной почве, явном свидетельстве ежегодных разливов Нила. Но по мере удаления от берега все сильнее ощущалось дыхание пустыни, и вскоре под копытами уже скрипел рыжеватый песок.
– Поедем через Гурнех, – покрутив головой, неожиданно заявил Эмерсон.
Безукоризненно справившись с возложенной на него леди Баскервиль задачей – встретить нас и доставить в целости и сохранности. Карл заметно успокоился. Со свойственной мне проницательностью я уловила, что, когда наш молодой приятель не нервничает, он способен изъясняться нормальным языком, без поэтически-немецких выкрутасов.
– Это большой крюк, герр профессор! – возразил Карл. – Разве вам с фрау Эмерсон не нужно отдохнуть после такого тяжелого...
– Успеется. Я знаю, что делаю.
– Aber naturlich! Как скажете, профессор.
Деревня Гурнех расположена неподалеку от прибрежных плодородных полей, на каменистом предгорье. Домишки из обожженного солнцем кирпича, как птичьи гнезда, лепятся к серым скалам.
Невольно задаешься вопросом: что удерживает в этом неуютном уголке многие поколения гурнехцев? Для нас, археологов, ответ очевиден. Жители деревушки не сменили бы Гурнех на все современные удобства Каира, потому что именно здесь они откопали свою золотую жилу. Едва ли в Гурнехе найдется дом, рядом с которым... – да что там! – подкоторым не было бы древнего склепа. Сокровища гробниц и кормят этих счастливчиков. Мало того – всего лишь в получасе ходьбы от деревни простирается та самая знаменитая Долина, где хоронили правителей Великой Империи.
Сам Гурнех еще был скрыт за ближайшей скалой, когда мы услышали деревенское разноголосье – детский смех, блеяние коз, лай собак. Еще пара минут – и вот она, знакомая картина. Дряхлая мечеть с полуобвалившимся куполом, несколько жалких, серых от пыли пальм и чинар, длинный ряд античных колонн. К ним-то и направился Эмерсон, тем самым без слов объяснив мне причину выбранного окольного пути. Вблизи колонн из скалы бил чистейший ключ, а источник воды, как известно, – самое притягательное место для жителей засушливых районов. Здесь наполняют кувшины для питья и тазы для стирки, сюда приводят на водопой скот.
С появлением нашей маленькой кавалькады жизнь на деревенском пятачке, как по волшебству, замерла. Женщины застыли кто согнувшись над родником, кто прижав к груди уже наполненный кувшин; мужчины превратились в каменные изваяния с нелепо зажатыми в зубах трубками.
Тишину нарушило громогласное, на певучем арабском, приветствие Эмерсона. Остановиться или хотя бы дождаться ответа мой муж и не подумал. В самом быстром темпе, на который только способен осел, Эмерсон прогарцевал мимо ошарашенных гурнехцев. Мы с Карлом в торжественном молчании замыкали процессию.
Наши скакуны трусили себе тихонько по песку; Эмерсон упорно сохранял дистанцию в несколько футов – место лидера у него самое любимое, а занять его в семье удается крайне редко. Судя по горделиво развернутым плечам, мой муж вошел в роль рыцаря без страха и упрека, ведущего в бон свое войско. Ну и пусть его. Великодушие у меня в крови, любезный читатель. Я решила не свергать Эмерсона с пьедестала, хотя вы сами понимаете, что трудно выглядеть внушительно верхом на осле, задрав ноги под углом в сорок пять градусов, чтобы они не волочились по песку!
– Зачем все это? – шепотом поинтересовался Карл. – Совсем не понимаю я. У профессора спросить не смею я. Но вы, его соратница и...
– Все проще простого, дорогой Карл. Эмерсон бросил этому скопищу воришек перчатку. По сути, он им заявил: «Вот он я, вернулся! Вам меня не напугать! Можете начинать войну, но на свой страх и риск!» Отличный спектакль, Карл, правда? И сыграно первоклассно.
В отличие от Карла я голоса не понижала. Ненаглядный супруг мой раздраженно передернул плечами, но возразить не посмел.
Скоро тропинка обогнула выступ пологого холма, и нашим взглядам открылась узкая извилистая долина, приют древних храмов Дейр-эль-Бари, близ которой и возвел свое египетское жилище лорд Баскервиль.
Снимки знаменитого Баскервиль-холла теперь можно встретить в любом путеводителе. Мне же во время предыдущей экспедиции не довелось его увидеть, поскольку этот роскошный дом, я бы даже сказала дворец, еще не был достроен.
Особняк сэра Баскервиля производил фантастическое впечатление. Как и в большинстве домов на Востоке, четыре его крыла создавали внутренний дворик, куда выходили двери всех комнат и куда вела широкая дорожка через центральные ворота. Строительный материал использовали обычный для этих мест – высушенные на солнце и оштукатуренные кирпичи из глины, зато габариты и отделка здания поражали воображение. Влюбленному в Египет сэру Генри пришелся по вкусу стиль древних египтян. Ворота и окна венчали деревянные козырьки с яркой росписью в египетских мотивах. Вдоль одного крыла тянулась симпатичная тенистая верандочка, вся в кадках с лимонными деревьями и в густом плюще. Опоры веранды были разрисованы позолоченными лотосами. Благодаря журчащему неподалеку родничку пальмы и фиговые деревья радовали глаз сочной зеленью, а античное убранство навевало возвышенные мысли о нетленности искусства.
К сожалению, если постройка моложе трех тысяч лет, великолепие архитектуры душу моего мужа не трогает.
– Дьявольщина! – заявил Эмерсон. – Сколько денег пущено на ветер!
Мы натянули поводья, чтобы полюбоваться нашим временным пристанищем. Ослик подо мной истолковал это движение в свою пользу и застыл как вкопанный. Отвергнув протянутую услужливым Карлом палку (лупить животных – последнее дело, уж поверьте мне!), я воспользовалась собственным способом воздействия. Ослик выслушал мой приказ, повел ушами, изумленно оглянулся... и зашагал как ни в чем не бывало!
Громадные деревянные ворота распахнулись словно сами собой, и мы без остановки протрусили во двор. Любезно взяв на себя обязанности гида, Карл устроил нам экскурсию по дому. Не знай я, кто руководил строительством, клянусь, решила бы, что без женщины не обошлось! Все было продумано до мелочей. Не меньше дюжины небольших, но уютных спаленок в западном крыле предназначались для прислуги и гостей. В апартаментах попросторнее, со всеми удобствами вплоть до ванной, прежде располагалась чета Баскервилей. Сильно волнуясь и утопая в родных немецких оборотах. Карл от лица леди Баскервиль передал апартаменты покойного супруга в полное распоряжение «фрау и герр Эмерсон». О лучшем я и не мечтала.
В наши благословенные времена, читатель, подобными удобствами никого не удивишь, но в те далекие дни вся экспедиция могла состоять из одного-единственного замотанного археолога, который и рабочих подгонял, и записи вел, и еду готовил, бедняга, и даже чулки стирал, если, конечно, давал себе труд их надеть. Стоит ли добавлять, что на фоне общего убожества Баскервиль-холл казался чудом из чудес.
Целое крыло особняка отвели под роскошную обеденную залу и внушительных размеров гостиную, двери которой открывались на веранду, увитую плющом. В гостиную я влюбилась с первого взгляда. Здесь царило странное смешение стилей. Современная мебель соседствовала с антиквариатом, простенькие домотканые половички – с бесценными коврами. Лорд Баскервиль не поскупился даже на новомодный граммофон и целую коллекцию пластинок с любимыми операми.
Увидев нас на пороге гостиной, из глубокого, пронзительно-синего бархатного кресла поднялся молодой человек и шагнул навстречу. Судя по бледному лицу и слегка нетвердой походке, нас приветствовал подхвативший лихорадку фотограф. Я пропустила мимо ушей многословный монолог Карла и поспешила заняться больным. Усадила на диван, пощупала пульс, приложила ладонь ко лбу и выдала заключение:
– Жар спал. Однако общее состояние не внушает оптимизма. Напрасно вы встали с постели.
– Бога ради, Амелия! – пробурчал Эмерсон. – Ты опять за свое? Хватит играть в профессора медицины!
Причина супружеского ропота была ясна как божий день. Видите ли, фотограф экспедиции оказался человеком не только молодым, но очень даже симпатичным. Лукавый взгляд метнулся от меня к Эмерсону, понимающая улыбка заиграла в уголках удивительно красивого рта, на секунду блеснул ровный ряд белых зубов. Золотистые завитки в художественном беспорядке рассыпались по высокому лбу. Словом, картинка, а не парень. Такие обычно вызывают у меня отвращение своей карамельной красотой. Однако мистер Милвертон выглядел на удивление мужественно. Болезнь не оставила сколько-нибудь видимых следов на его атлетически статной фигуре.
– Благодарю, вы так добры, миссис Эмерсон, – сказал он. – Не беспокоитесь, я уже вполне оправился и с нетерпением ждал встречи с вами и вашим прославленным супругом.
– Гм, – удовлетворенно крякнул Эмерсон. – Что ж, значит, завтра с утра и начнем...
– Прямые солнечные лучи мистеру Милвертону противопоказаны, – возразила я. – Он еще не окреп.
– Опять?! – вскипел мой дорогой муж. – В последний раз напоминаю, Амелия, ты не врач!
– Позволь и мне напомнить, что приключилось в тот раз, когда ты пренебрег моими медицинскими советами.
Эмерсон вдруг скорчил до нелепости зловредную гримасу. Опомнившись, приклеил к губам фальшивую улыбку, повернулся к Карлу и бархатным голосом пророкотал:
– А где же леди Баскервиль? Что за обворожительная женщина!
– Вы правы, – поспешно отозвался Карл. – В высшей степени достойная дама! Она оказала мне честь, передав для вас устное сообщение, профессор Эмерсон. Сама леди Баскервиль остановилась в «Луксор-отеле». Вы понимаете, что в ее нынешнем положении было бы вопиющим нарушением правил приличий поселиться здесь, в Баскервиль-холле...
– Само собой, – не выдержал Эмерсон. – Так что за сообщение?
– Она приглашает вас – вместе с миссис Эмерсон, разумеется, – составить ей компанию и ждет вас вечером в ресторане гостиницы.
– Отлично, отлично, – мстительно провозгласил Эмерсон. – Наконец-то мы встретимся!
Стоит ли объяснять, что я и бровью не повела в ответ на эту смехотворную попытку вызвать ревность к вдовствующей красотке? Ну разве что тон мой был суше обычного:
– Ты бы распаковал вещи, Эмерсон. Вообрази, в каком виде ты предстанешь перед обворожительной леди Баскервиль! Ну а мистер Милвертон немедленно отправится в постель. Чуть позже я к вам загляну. Только осмотрю кухню и поговорю с поваром. Будьте так добры. Карл, представьте меня прислуге. Что это за люди? Проблем с ними не было?
Подхватив фон Борка под руку, я удалилась, не дав Эмерсону возможности изобрести очередную гнусность.
Кухня занимала отдельный домик позади особняка (в жарком египетском климате решение более чем разумное) и была окутана божественными ароматами, невыносимыми для моего пустого желудка. От Карла я узнала, что почти все нанятые лордом Баскервилем слуги остались в доме и после таинственной смерти его милости. А почему бы, собственно, и нет? Наверняка они решили, что фараон будет милостив к кухаркам, горничным и лакеям, лишь бы те не совали нос в гробницу.
К счастью, главным на кухне оказался Ахмед, наш старый знакомый по «Шепард-отелю». При виде меня он тоже расплылся в довольной улыбке. Через полчаса, исчерпав все радостные возгласы, любезности и вопросы о здоровье близких, мы наконец распрощались. Часть груза спала с моих плеч.
За местной прислугой нужен глаз да глаз, так что избавиться от присмотра хотя бы за поваром уже отрадно.
Пока я занималась делом, мой муж из гостиной переместился в спальню и, естественно, застрял в углу с книжными полками. Чемоданы толпились у двери, а мальчишка-лакей, которого прислали распаковать вещи, восседал на полу и разливался соловьем. Похоже, с «господином профессором» он был уже на короткой ноге.
– А меня тут как раз свежими новостями снабжают, – неожиданно весело объяснил Эмерсон. – Это Мохаммед, сын Ахмеда... помнишь? В «Шепард-отеле» он...
– Помню. Успела уже повидаться с Ахмедом. Обед почти готов.
Я выудила ключи из кармана мужа; Эмерсон же с головой ушел в какой-то толстенный том. Вот так всегда. Подавив вздох, я протянула ключи черноволосому созданию с изумительными, в пол-лица, лучистыми глазами. Под моим руководством Мохаммед довольно быстро справился с чемоданами и юркнул за дверь. Уже после его ухода я обнаружила в ванной огромный таз с водой и свежие полотенца.
– О-ох! Наконец-то можно переодеться! Вода и чистое платье – вот что мне нужно! После вчерашней ночи...
Я повесила платье в шкаф, но повернуться не успела. Руки Эмерсона обвились вокруг меня, стиснули талию.
– Да уж, вчерашняя ночь никуда не годилась, – пробормотал он. (Вернее, думал, что пробормотал. Представьте себе урчание сытого льва, и вы поймете, каково приходится моим ушам.) – Койки жесткие... Развернуться негде... Качка...
– Прекрати, Эмерсон! Нашел время! – Я попыталась вывернуться. – Столько дел, а у тебя одно на уме. Насчет жилья для рабочих договорился?
– Угу. Слушай-ка, Пибоди, а я когда-нибудь говорил, до чего мне нравится твоя кругленькая...
– Тысячу раз! – Силы воли мне не занимать, и она здорово пригодилась, чтобы сбросить ладонь Эмерсона с... того самого, о чем шла речь. – До ужина нужно успеть взглянуть на гробницу.
Оцените мое самопожертвование, любезный читатель. А заодно и сообразительность. Единственное, что может отвлечь Эмерсона от... словом, отвлечь, – это радужная перспектива встречи с какой-нибудь древностью.
– Гм... – Ему пришлось разжать объятия. А иначе как, спрашивается, приложишь палец к подбородку? – Хорошо бы. Но пекло наверняка адское.
– Тем лучше. Ахмед своих помощников отпустит, остальная прислуга тоже попрячется от жары, никто не будет крутиться под ногами.
На том и порешили. Впервые за пять последних скучных лет мы достали свои рабочие одеяния. О, что за миг! Упоительное чувство захлестнуло меня при виде Эмерсона в дорогом моему сердцу наряде. Вот таким неистовый профессор археологии впервые предстал передо мной... (Не поймите буквально, читатель. Тоткостюм давным-давно превратился в лохмотья. Просто перед отъездом Эмерсон обзавелся таким же.)
За столом в главной зале уже дожидался Карл. В этом не было ничего удивительного: судя по комплекции, отсутствием аппетита наш юный друг не страдал. Заслышав шаги, он вскочил, повернулся к двери и... с ним произошла настоящая метаморфоза! Бесстрастное лицо немца вытянулось, а глаза округлились.
Меня всегда возмущали дурацкие правила, заставляющие женщин носить юбки до пят и вообще накручивать на себя как можно больше тряпок. Как в таком наряде прикажете лазать по горам, перепрыгивать через расщелины или хотя бы протискиваться через завал в гробницу? Натура я деятельная, поэтому одним возмущением не ограничилась. Перепробовала все, что можно. И юбку покороче, и широченные штаны (какой-то идиот не иначе как в издевку назвал их «рациональной женской одеждой»; испытал бы на себе их прелести, не так запел бы!), и уродливые шаровары. А пять лет назад, перед последним нашим сезоном в Египте, плюнула наконец на все условности и заказала костюм достаточно удобный и, на мой взгляд, благопристойный.
В стране змей и скорпионов без прочной обуви, конечно, не обойтись. Мои ботинки, помимо прочности, обладали еще одним преимуществом: они зашнуровывались до самых коленей, накрепко обхватывая края коротких, но далеко не узких бриджей. Сверху я надевала просторную тунику с боковыми разрезами до пояса, чтобы в случае опасности ноги не путались в этом балахоне. Довершали костюм широкополая шляпа и основательный кожаный ремень с зажимами для ножа, пистолета и прочих полезных вещиц. Года два спустя в моду вошел очень похожий костюм для охоты. Никто, разумеется, и не подумал приписать мне честь нововведения, но я-то знаю, чей пример сломал лед ханжества!
Узнав наши планы на вторую половину дня, Карл предложил составить компанию, а я тактично отказалась. Знакомство с гробницей – событие для нас почти интимного свойства. Ни Эмерсону, ни мне не хотелось делиться радостью даже с таким милым юношей, как Карл.
Через узкий проход между скалами в Долину Царей проходит некое подобие дороги, но мы не сговариваясь выбрали самый прямой путь – по плато Дейр-эль-Бари. Едва тенистые сады и рощицы поместья остались позади, как египетское солнце задалось целью нас испепелить, однако мне и в голову не пришло роптать. Слишком свежи были в памяти промозглая сырость английской зимы и монотонность жизни в Кенте.
Вскарабкавшись на ровную площадку горы, мы остановились перевести дух и полюбоваться окрестностями. Выше были только серые скалы; внизу же, точно шедевр кисти гениального художника, простиралась долина Нила. Храм царицы Хатасу казался совсем крошечным, не больше игрушечного домика. За желтым песчаным пятном сверкала лента реки в обрамлении изумрудных полей. Воздух был на диво прозрачен – вдали угадывались даже очертания пилонов восточных храмов. К югу же высилась пирамидальная вершина, издревле носившая название Богиня Запада.
Дальше путь наш лежал через плато к утесу, откуда открывался вид на каньон. В глазах плыло от унылой серости зазубренных стен и валунов цвета несъедобного пудинга. Однообразие картины нарушали лишь микроскопические тени от скалистых выступов да черные прямоугольники, давшие имя Долине Царей, – входы в усыпальницы фараонов.
Бросив первый взгляд на каньон, я облегченно вздохнула. Сбывалось наше с Эмерсоном желание открыть для себя гробницу без свидетелей. Туристы попрятались от жары в отелях, так что единственными относительно живыми предметамив поле зрения оказались бесформенные груды тряпья – жалкая защита от солнца охранников на время сиесты.
Но что это?! О нет! Уже второй взгляд принес разочарование. По камням на дне каньона скакала худая длинноногая фигура, но даже сощурившись, я смогла определить лишь, что это мужчина и одет он по-европейски.
Эмерсон даже не заметил появления на горизонте неприятной помехи: Долина Царей с ее баснословными археологическими сокровищами – вот что поглотило его с головой.
– Ты только представь, Пибоди... – шепнул он, зачарованно глядя вниз, – сколько тайн хранят эти серые безжизненные скалы! Гробницы Тутмоса Великого, Аменхотепа Второго и царицы Хатасу... И одна из них ждет нас...
Так называемые охранники спали мертвецким сном и при нашем приближении даже не пошевелились. Эмерсон пнул один из ворохов тряпья кончиком ботинка. Груда вздрогнула, из-под рваного края выглянул черный глаз. Моргнул. Снова исчез. После чего груда разразилась потоком нехороших арабских ругательств. Эмерсон в долгу не остался.
Груда подпрыгнула, тряпье полетело в разные стороны, и нам явилась физиономия, свирепее которой я в жизни не видала. Морщины избороздили коричневый лоб, а жуткие шрамы – щеки и подбородок головореза. Один глаз был затянут густо-молочным бельмом, второй же, зрячий, впился в Эмерсона.
– Ага! – продолжал на арабском мой муж. – Так это ты, Хабиб. Я-то думал, тебя навечно упрятали за решетку. Что за безумец взял тебя на работу? Нам здесь нужны честные люди!
Говорят, глаза – зеркало души. И правильно говорят. Единственное исправное око Хабиба в этот миг отразило нечеловеческую ненависть. Но уже в следующий миг египтянин завертелся волчком, рассыпаясь в изъявлениях почтения, приветствиях, извинениях, объяснениях... и заверениях, что он ступил на путь истинный и давно прощен Департаментом древностей.
– Ну-ну, – скептически отозвался Эмерсон. – Всевидящий Аллах да будет тебе судьей, Хабиб. Я же останусь при своем. Уйди с дороги. Мы хотим осмотреть гробницу.
Второй охранник к этому времени тоже проснулся, успел отвесить дюжину поклонов и пролопотать сотню витиеватых и подобострастных пожеланий. Внешность соратника Хабиба была не столь злодейской – видимо, по молодости лет он просто не успел перенять весь опыт старшего товарища.
– Увы, господин, – притворно вздохнул Хабиб. – У меня нет ключа.
– Зато у меня есть, – отрезал Эмерсон.
Вход в гробницу закрывала железная решетка с прутьями в палец толщиной и прочнейшими запорами; но я-то знала, что все эти меры – просто смехота для людей, готовых лбом прошибить скалу (или же сделать подкоп, что куда легче), лишь бы добраться до сокровищ фараонов. За решеткой мы натолкнулись на завал – тот самый, что омрачил последний день жизни лорда Баскервиля. Похоже, с тех пор здесь никто ничего не трогал. Пробитая Армадейлом брешь по-прежнему одиноко чернела среди нагромождения камней.
– Угу... – пробормотал Эмерсон. – Пока все отлично. Откровенно говоря, я был уверен, что наши приятели из Гурнеха постараются первыми сунуть сюда нос.
– То-то и подозрительно. Сдается мне, работка тут предстоит будь здоров! Скорее всего, они ждут, пока кто-нибудь расчистит проход, чтобы прийти на все готовенькое. Ты же знаешь, тяжелый труд не для египтян.
– Пожалуй, ты права. Надеюсь только, что насчет завала ошибаешься, обычно после лестницы коридоры уже свободны.
– А про усыпальницу Сети Первого забыл? Сколько оттуда камней вытащили!
– Сравнение неуместно. Гробницу Сети сначала разграбили, потом использовали для других захоронений, и те завалы...
Так бы нас и поглотили дебри археологической дискуссии, если бы не досадная помеха.
– Э-эй, вы там! – раздался вдруг зычный и радостный оклик. – Можно к вам? Или лучше вы ко мне?
На фоне яркого прямоугольника двери выросла та самая фигура, которая скакала по камням на дне каньона. Эмерсон, само собой, поспешил подняться. Любая гробница для него – все равно что родное дитя, и посторонних рядом он на дух не выносит.
При ближайшем рассмотрении фигура оказалась очень высоким и очень худым джентльменом с длинным смешливым лицом, бородкой клинышком и волосами того неопределенного оттенка, который одни уважительно называют серебристым, а другие – мышиным. Акцент джентльмена предательски выдавал жителя утерянных Англией колоний; непр-рер-рывная р-р-раскатистая р-речь (узнаете американца, читатель?) сопровождала наше появление из недр скалы.
– Браво, браво! Вот это сюрприз! Вот это удача! Представляться не стоит, сам знаю, с кем мне посчастливилось встретиться. Сайрус Вандергельт из Нью-Йорка к вашим услугам, мадам. К вашим услугам, профессор Эмерсон!
Имя Вандергельта, американского варианта лорда Баскервиля, было на слуху у любого египтолога. Он не пропускал ни одной мало-мальски интересной гробницы и от щедрот своих поддерживал вечно нуждающихся ученых.
– Слышал, что вы в Луксоре, – кисло процедил Эмерсон, пожимая протянутую руку. – Но никак не ожидал встретиться в первый же день.
– Точно так, фрау Эмерсон. Лорд Баскервиль персонал прекрасный нанял. Теперь художника не хватает только нам. Мистер Армадейл задачу брал на себя эту, а я...
– Никуда не годится! – возмутился Эмерсон. – Где мы, спрашивается, теперь найдем художника? Эх, ч-черт, Эвелины нет! У нее неплохо получалось, могла бы карьеру сделать.
Я бы сказала, сожаления Эмерсона выглядели слегка преувеличенными. Не думаю, что Эвелина так уж много потеряла, оставив карьеру его личного художника. Ведь речь, если вы помните, читатель, шла об одной из самых богатых женщин Англии, матери троих очаровательных ребятишек и обожаемой жене, на которую муж надышаться не мог. Но для моего супруга эти преимущества – не аргумент, поэтому я и не стала зря тратить силы на возражения.
– Эвелина обещала поехать с нами, когда дети подрастут.
– Благодарю покорно. И когда же настанет это благословенное время? Малышня появляется один за другим, и конца этому процессу что-то не предвидится. Я люблю брата, люблю его жену, но беспрерывное воспроизводство Уолтера и Эвелины в миниатюре – это уже слишком. Человеческая раса и без того...
Ну все. Гиблое дело. О человеческой расе Эмерсон может разглагольствовать часами.
– Если позволено предложить будет мне... – нерешительно пробормотал Карл.
Я изумилась. Робость молодого немца не вязалась с его обычным внушительным тоном, а румянец, окрасивший щеки, казался чем-то инородным на этом бесстрастном лице.
– Давайте, фон Борк, выкладывайте. – Эмерсон был удивлен не меньше меня.
Карл смущенно откашлялся.
– В деревне юная леди живет... из Англии леди... Увлекается живописью она. Могли бы попросить мы ее...
У Эмерсона вытянулось лицо. Я тоже разочарованно вздохнула, разделяя мнение мужа об английских барышнях, любительницах помалевать акварельки.
– Время еще есть. Вот найдем в гробнице что-нибудь достойное, тогда и подумаем о художнике. А за предложение большое спасибо, герр фон Борк. Вы позволите обращаться к вам по имени? На мой взгляд, так проще, да и звучит по-дружески.
Карл рассыпался в уверениях, что ну нисколько не возражает. К тому моменту, когда его пыл иссяк, фелука уже ткнулась носом в причал на западном берегу Нила.
Благодаря проворству Карла и безостановочной ругани Эмерсона скоро мы уже восседали на ослах и были готовы продолжить путь. Багаж и команду оставили под присмотром Абдуллы, а сами двинулись через зеленеющие молодыми побегами поля. Осел – животное крайне медлительное, шаг его неспешен, зато в дороге можно вдоволь налюбоваться окрестностями и поговорить. Поначалу копыта животных вязли в жирной плодородной почве, явном свидетельстве ежегодных разливов Нила. Но по мере удаления от берега все сильнее ощущалось дыхание пустыни, и вскоре под копытами уже скрипел рыжеватый песок.
– Поедем через Гурнех, – покрутив головой, неожиданно заявил Эмерсон.
Безукоризненно справившись с возложенной на него леди Баскервиль задачей – встретить нас и доставить в целости и сохранности. Карл заметно успокоился. Со свойственной мне проницательностью я уловила, что, когда наш молодой приятель не нервничает, он способен изъясняться нормальным языком, без поэтически-немецких выкрутасов.
– Это большой крюк, герр профессор! – возразил Карл. – Разве вам с фрау Эмерсон не нужно отдохнуть после такого тяжелого...
– Успеется. Я знаю, что делаю.
– Aber naturlich! Как скажете, профессор.
Деревня Гурнех расположена неподалеку от прибрежных плодородных полей, на каменистом предгорье. Домишки из обожженного солнцем кирпича, как птичьи гнезда, лепятся к серым скалам.
Невольно задаешься вопросом: что удерживает в этом неуютном уголке многие поколения гурнехцев? Для нас, археологов, ответ очевиден. Жители деревушки не сменили бы Гурнех на все современные удобства Каира, потому что именно здесь они откопали свою золотую жилу. Едва ли в Гурнехе найдется дом, рядом с которым... – да что там! – подкоторым не было бы древнего склепа. Сокровища гробниц и кормят этих счастливчиков. Мало того – всего лишь в получасе ходьбы от деревни простирается та самая знаменитая Долина, где хоронили правителей Великой Империи.
Сам Гурнех еще был скрыт за ближайшей скалой, когда мы услышали деревенское разноголосье – детский смех, блеяние коз, лай собак. Еще пара минут – и вот она, знакомая картина. Дряхлая мечеть с полуобвалившимся куполом, несколько жалких, серых от пыли пальм и чинар, длинный ряд античных колонн. К ним-то и направился Эмерсон, тем самым без слов объяснив мне причину выбранного окольного пути. Вблизи колонн из скалы бил чистейший ключ, а источник воды, как известно, – самое притягательное место для жителей засушливых районов. Здесь наполняют кувшины для питья и тазы для стирки, сюда приводят на водопой скот.
С появлением нашей маленькой кавалькады жизнь на деревенском пятачке, как по волшебству, замерла. Женщины застыли кто согнувшись над родником, кто прижав к груди уже наполненный кувшин; мужчины превратились в каменные изваяния с нелепо зажатыми в зубах трубками.
Тишину нарушило громогласное, на певучем арабском, приветствие Эмерсона. Остановиться или хотя бы дождаться ответа мой муж и не подумал. В самом быстром темпе, на который только способен осел, Эмерсон прогарцевал мимо ошарашенных гурнехцев. Мы с Карлом в торжественном молчании замыкали процессию.
Наши скакуны трусили себе тихонько по песку; Эмерсон упорно сохранял дистанцию в несколько футов – место лидера у него самое любимое, а занять его в семье удается крайне редко. Судя по горделиво развернутым плечам, мой муж вошел в роль рыцаря без страха и упрека, ведущего в бон свое войско. Ну и пусть его. Великодушие у меня в крови, любезный читатель. Я решила не свергать Эмерсона с пьедестала, хотя вы сами понимаете, что трудно выглядеть внушительно верхом на осле, задрав ноги под углом в сорок пять градусов, чтобы они не волочились по песку!
– Зачем все это? – шепотом поинтересовался Карл. – Совсем не понимаю я. У профессора спросить не смею я. Но вы, его соратница и...
– Все проще простого, дорогой Карл. Эмерсон бросил этому скопищу воришек перчатку. По сути, он им заявил: «Вот он я, вернулся! Вам меня не напугать! Можете начинать войну, но на свой страх и риск!» Отличный спектакль, Карл, правда? И сыграно первоклассно.
В отличие от Карла я голоса не понижала. Ненаглядный супруг мой раздраженно передернул плечами, но возразить не посмел.
Скоро тропинка обогнула выступ пологого холма, и нашим взглядам открылась узкая извилистая долина, приют древних храмов Дейр-эль-Бари, близ которой и возвел свое египетское жилище лорд Баскервиль.
Снимки знаменитого Баскервиль-холла теперь можно встретить в любом путеводителе. Мне же во время предыдущей экспедиции не довелось его увидеть, поскольку этот роскошный дом, я бы даже сказала дворец, еще не был достроен.
Особняк сэра Баскервиля производил фантастическое впечатление. Как и в большинстве домов на Востоке, четыре его крыла создавали внутренний дворик, куда выходили двери всех комнат и куда вела широкая дорожка через центральные ворота. Строительный материал использовали обычный для этих мест – высушенные на солнце и оштукатуренные кирпичи из глины, зато габариты и отделка здания поражали воображение. Влюбленному в Египет сэру Генри пришелся по вкусу стиль древних египтян. Ворота и окна венчали деревянные козырьки с яркой росписью в египетских мотивах. Вдоль одного крыла тянулась симпатичная тенистая верандочка, вся в кадках с лимонными деревьями и в густом плюще. Опоры веранды были разрисованы позолоченными лотосами. Благодаря журчащему неподалеку родничку пальмы и фиговые деревья радовали глаз сочной зеленью, а античное убранство навевало возвышенные мысли о нетленности искусства.
К сожалению, если постройка моложе трех тысяч лет, великолепие архитектуры душу моего мужа не трогает.
– Дьявольщина! – заявил Эмерсон. – Сколько денег пущено на ветер!
Мы натянули поводья, чтобы полюбоваться нашим временным пристанищем. Ослик подо мной истолковал это движение в свою пользу и застыл как вкопанный. Отвергнув протянутую услужливым Карлом палку (лупить животных – последнее дело, уж поверьте мне!), я воспользовалась собственным способом воздействия. Ослик выслушал мой приказ, повел ушами, изумленно оглянулся... и зашагал как ни в чем не бывало!
Громадные деревянные ворота распахнулись словно сами собой, и мы без остановки протрусили во двор. Любезно взяв на себя обязанности гида, Карл устроил нам экскурсию по дому. Не знай я, кто руководил строительством, клянусь, решила бы, что без женщины не обошлось! Все было продумано до мелочей. Не меньше дюжины небольших, но уютных спаленок в западном крыле предназначались для прислуги и гостей. В апартаментах попросторнее, со всеми удобствами вплоть до ванной, прежде располагалась чета Баскервилей. Сильно волнуясь и утопая в родных немецких оборотах. Карл от лица леди Баскервиль передал апартаменты покойного супруга в полное распоряжение «фрау и герр Эмерсон». О лучшем я и не мечтала.
В наши благословенные времена, читатель, подобными удобствами никого не удивишь, но в те далекие дни вся экспедиция могла состоять из одного-единственного замотанного археолога, который и рабочих подгонял, и записи вел, и еду готовил, бедняга, и даже чулки стирал, если, конечно, давал себе труд их надеть. Стоит ли добавлять, что на фоне общего убожества Баскервиль-холл казался чудом из чудес.
Целое крыло особняка отвели под роскошную обеденную залу и внушительных размеров гостиную, двери которой открывались на веранду, увитую плющом. В гостиную я влюбилась с первого взгляда. Здесь царило странное смешение стилей. Современная мебель соседствовала с антиквариатом, простенькие домотканые половички – с бесценными коврами. Лорд Баскервиль не поскупился даже на новомодный граммофон и целую коллекцию пластинок с любимыми операми.
Увидев нас на пороге гостиной, из глубокого, пронзительно-синего бархатного кресла поднялся молодой человек и шагнул навстречу. Судя по бледному лицу и слегка нетвердой походке, нас приветствовал подхвативший лихорадку фотограф. Я пропустила мимо ушей многословный монолог Карла и поспешила заняться больным. Усадила на диван, пощупала пульс, приложила ладонь ко лбу и выдала заключение:
– Жар спал. Однако общее состояние не внушает оптимизма. Напрасно вы встали с постели.
– Бога ради, Амелия! – пробурчал Эмерсон. – Ты опять за свое? Хватит играть в профессора медицины!
Причина супружеского ропота была ясна как божий день. Видите ли, фотограф экспедиции оказался человеком не только молодым, но очень даже симпатичным. Лукавый взгляд метнулся от меня к Эмерсону, понимающая улыбка заиграла в уголках удивительно красивого рта, на секунду блеснул ровный ряд белых зубов. Золотистые завитки в художественном беспорядке рассыпались по высокому лбу. Словом, картинка, а не парень. Такие обычно вызывают у меня отвращение своей карамельной красотой. Однако мистер Милвертон выглядел на удивление мужественно. Болезнь не оставила сколько-нибудь видимых следов на его атлетически статной фигуре.
– Благодарю, вы так добры, миссис Эмерсон, – сказал он. – Не беспокоитесь, я уже вполне оправился и с нетерпением ждал встречи с вами и вашим прославленным супругом.
– Гм, – удовлетворенно крякнул Эмерсон. – Что ж, значит, завтра с утра и начнем...
– Прямые солнечные лучи мистеру Милвертону противопоказаны, – возразила я. – Он еще не окреп.
– Опять?! – вскипел мой дорогой муж. – В последний раз напоминаю, Амелия, ты не врач!
– Позволь и мне напомнить, что приключилось в тот раз, когда ты пренебрег моими медицинскими советами.
Эмерсон вдруг скорчил до нелепости зловредную гримасу. Опомнившись, приклеил к губам фальшивую улыбку, повернулся к Карлу и бархатным голосом пророкотал:
– А где же леди Баскервиль? Что за обворожительная женщина!
– Вы правы, – поспешно отозвался Карл. – В высшей степени достойная дама! Она оказала мне честь, передав для вас устное сообщение, профессор Эмерсон. Сама леди Баскервиль остановилась в «Луксор-отеле». Вы понимаете, что в ее нынешнем положении было бы вопиющим нарушением правил приличий поселиться здесь, в Баскервиль-холле...
– Само собой, – не выдержал Эмерсон. – Так что за сообщение?
– Она приглашает вас – вместе с миссис Эмерсон, разумеется, – составить ей компанию и ждет вас вечером в ресторане гостиницы.
– Отлично, отлично, – мстительно провозгласил Эмерсон. – Наконец-то мы встретимся!
Стоит ли объяснять, что я и бровью не повела в ответ на эту смехотворную попытку вызвать ревность к вдовствующей красотке? Ну разве что тон мой был суше обычного:
– Ты бы распаковал вещи, Эмерсон. Вообрази, в каком виде ты предстанешь перед обворожительной леди Баскервиль! Ну а мистер Милвертон немедленно отправится в постель. Чуть позже я к вам загляну. Только осмотрю кухню и поговорю с поваром. Будьте так добры. Карл, представьте меня прислуге. Что это за люди? Проблем с ними не было?
Подхватив фон Борка под руку, я удалилась, не дав Эмерсону возможности изобрести очередную гнусность.
Кухня занимала отдельный домик позади особняка (в жарком египетском климате решение более чем разумное) и была окутана божественными ароматами, невыносимыми для моего пустого желудка. От Карла я узнала, что почти все нанятые лордом Баскервилем слуги остались в доме и после таинственной смерти его милости. А почему бы, собственно, и нет? Наверняка они решили, что фараон будет милостив к кухаркам, горничным и лакеям, лишь бы те не совали нос в гробницу.
К счастью, главным на кухне оказался Ахмед, наш старый знакомый по «Шепард-отелю». При виде меня он тоже расплылся в довольной улыбке. Через полчаса, исчерпав все радостные возгласы, любезности и вопросы о здоровье близких, мы наконец распрощались. Часть груза спала с моих плеч.
За местной прислугой нужен глаз да глаз, так что избавиться от присмотра хотя бы за поваром уже отрадно.
Пока я занималась делом, мой муж из гостиной переместился в спальню и, естественно, застрял в углу с книжными полками. Чемоданы толпились у двери, а мальчишка-лакей, которого прислали распаковать вещи, восседал на полу и разливался соловьем. Похоже, с «господином профессором» он был уже на короткой ноге.
– А меня тут как раз свежими новостями снабжают, – неожиданно весело объяснил Эмерсон. – Это Мохаммед, сын Ахмеда... помнишь? В «Шепард-отеле» он...
– Помню. Успела уже повидаться с Ахмедом. Обед почти готов.
Я выудила ключи из кармана мужа; Эмерсон же с головой ушел в какой-то толстенный том. Вот так всегда. Подавив вздох, я протянула ключи черноволосому созданию с изумительными, в пол-лица, лучистыми глазами. Под моим руководством Мохаммед довольно быстро справился с чемоданами и юркнул за дверь. Уже после его ухода я обнаружила в ванной огромный таз с водой и свежие полотенца.
– О-ох! Наконец-то можно переодеться! Вода и чистое платье – вот что мне нужно! После вчерашней ночи...
Я повесила платье в шкаф, но повернуться не успела. Руки Эмерсона обвились вокруг меня, стиснули талию.
– Да уж, вчерашняя ночь никуда не годилась, – пробормотал он. (Вернее, думал, что пробормотал. Представьте себе урчание сытого льва, и вы поймете, каково приходится моим ушам.) – Койки жесткие... Развернуться негде... Качка...
– Прекрати, Эмерсон! Нашел время! – Я попыталась вывернуться. – Столько дел, а у тебя одно на уме. Насчет жилья для рабочих договорился?
– Угу. Слушай-ка, Пибоди, а я когда-нибудь говорил, до чего мне нравится твоя кругленькая...
– Тысячу раз! – Силы воли мне не занимать, и она здорово пригодилась, чтобы сбросить ладонь Эмерсона с... того самого, о чем шла речь. – До ужина нужно успеть взглянуть на гробницу.
Оцените мое самопожертвование, любезный читатель. А заодно и сообразительность. Единственное, что может отвлечь Эмерсона от... словом, отвлечь, – это радужная перспектива встречи с какой-нибудь древностью.
– Гм... – Ему пришлось разжать объятия. А иначе как, спрашивается, приложишь палец к подбородку? – Хорошо бы. Но пекло наверняка адское.
– Тем лучше. Ахмед своих помощников отпустит, остальная прислуга тоже попрячется от жары, никто не будет крутиться под ногами.
На том и порешили. Впервые за пять последних скучных лет мы достали свои рабочие одеяния. О, что за миг! Упоительное чувство захлестнуло меня при виде Эмерсона в дорогом моему сердцу наряде. Вот таким неистовый профессор археологии впервые предстал передо мной... (Не поймите буквально, читатель. Тоткостюм давным-давно превратился в лохмотья. Просто перед отъездом Эмерсон обзавелся таким же.)
За столом в главной зале уже дожидался Карл. В этом не было ничего удивительного: судя по комплекции, отсутствием аппетита наш юный друг не страдал. Заслышав шаги, он вскочил, повернулся к двери и... с ним произошла настоящая метаморфоза! Бесстрастное лицо немца вытянулось, а глаза округлились.
Меня всегда возмущали дурацкие правила, заставляющие женщин носить юбки до пят и вообще накручивать на себя как можно больше тряпок. Как в таком наряде прикажете лазать по горам, перепрыгивать через расщелины или хотя бы протискиваться через завал в гробницу? Натура я деятельная, поэтому одним возмущением не ограничилась. Перепробовала все, что можно. И юбку покороче, и широченные штаны (какой-то идиот не иначе как в издевку назвал их «рациональной женской одеждой»; испытал бы на себе их прелести, не так запел бы!), и уродливые шаровары. А пять лет назад, перед последним нашим сезоном в Египте, плюнула наконец на все условности и заказала костюм достаточно удобный и, на мой взгляд, благопристойный.
В стране змей и скорпионов без прочной обуви, конечно, не обойтись. Мои ботинки, помимо прочности, обладали еще одним преимуществом: они зашнуровывались до самых коленей, накрепко обхватывая края коротких, но далеко не узких бриджей. Сверху я надевала просторную тунику с боковыми разрезами до пояса, чтобы в случае опасности ноги не путались в этом балахоне. Довершали костюм широкополая шляпа и основательный кожаный ремень с зажимами для ножа, пистолета и прочих полезных вещиц. Года два спустя в моду вошел очень похожий костюм для охоты. Никто, разумеется, и не подумал приписать мне честь нововведения, но я-то знаю, чей пример сломал лед ханжества!
Узнав наши планы на вторую половину дня, Карл предложил составить компанию, а я тактично отказалась. Знакомство с гробницей – событие для нас почти интимного свойства. Ни Эмерсону, ни мне не хотелось делиться радостью даже с таким милым юношей, как Карл.
Через узкий проход между скалами в Долину Царей проходит некое подобие дороги, но мы не сговариваясь выбрали самый прямой путь – по плато Дейр-эль-Бари. Едва тенистые сады и рощицы поместья остались позади, как египетское солнце задалось целью нас испепелить, однако мне и в голову не пришло роптать. Слишком свежи были в памяти промозглая сырость английской зимы и монотонность жизни в Кенте.
Вскарабкавшись на ровную площадку горы, мы остановились перевести дух и полюбоваться окрестностями. Выше были только серые скалы; внизу же, точно шедевр кисти гениального художника, простиралась долина Нила. Храм царицы Хатасу казался совсем крошечным, не больше игрушечного домика. За желтым песчаным пятном сверкала лента реки в обрамлении изумрудных полей. Воздух был на диво прозрачен – вдали угадывались даже очертания пилонов восточных храмов. К югу же высилась пирамидальная вершина, издревле носившая название Богиня Запада.
Дальше путь наш лежал через плато к утесу, откуда открывался вид на каньон. В глазах плыло от унылой серости зазубренных стен и валунов цвета несъедобного пудинга. Однообразие картины нарушали лишь микроскопические тени от скалистых выступов да черные прямоугольники, давшие имя Долине Царей, – входы в усыпальницы фараонов.
Бросив первый взгляд на каньон, я облегченно вздохнула. Сбывалось наше с Эмерсоном желание открыть для себя гробницу без свидетелей. Туристы попрятались от жары в отелях, так что единственными относительно живыми предметамив поле зрения оказались бесформенные груды тряпья – жалкая защита от солнца охранников на время сиесты.
Но что это?! О нет! Уже второй взгляд принес разочарование. По камням на дне каньона скакала худая длинноногая фигура, но даже сощурившись, я смогла определить лишь, что это мужчина и одет он по-европейски.
Эмерсон даже не заметил появления на горизонте неприятной помехи: Долина Царей с ее баснословными археологическими сокровищами – вот что поглотило его с головой.
– Ты только представь, Пибоди... – шепнул он, зачарованно глядя вниз, – сколько тайн хранят эти серые безжизненные скалы! Гробницы Тутмоса Великого, Аменхотепа Второго и царицы Хатасу... И одна из них ждет нас...
Так называемые охранники спали мертвецким сном и при нашем приближении даже не пошевелились. Эмерсон пнул один из ворохов тряпья кончиком ботинка. Груда вздрогнула, из-под рваного края выглянул черный глаз. Моргнул. Снова исчез. После чего груда разразилась потоком нехороших арабских ругательств. Эмерсон в долгу не остался.
Груда подпрыгнула, тряпье полетело в разные стороны, и нам явилась физиономия, свирепее которой я в жизни не видала. Морщины избороздили коричневый лоб, а жуткие шрамы – щеки и подбородок головореза. Один глаз был затянут густо-молочным бельмом, второй же, зрячий, впился в Эмерсона.
– Ага! – продолжал на арабском мой муж. – Так это ты, Хабиб. Я-то думал, тебя навечно упрятали за решетку. Что за безумец взял тебя на работу? Нам здесь нужны честные люди!
Говорят, глаза – зеркало души. И правильно говорят. Единственное исправное око Хабиба в этот миг отразило нечеловеческую ненависть. Но уже в следующий миг египтянин завертелся волчком, рассыпаясь в изъявлениях почтения, приветствиях, извинениях, объяснениях... и заверениях, что он ступил на путь истинный и давно прощен Департаментом древностей.
– Ну-ну, – скептически отозвался Эмерсон. – Всевидящий Аллах да будет тебе судьей, Хабиб. Я же останусь при своем. Уйди с дороги. Мы хотим осмотреть гробницу.
Второй охранник к этому времени тоже проснулся, успел отвесить дюжину поклонов и пролопотать сотню витиеватых и подобострастных пожеланий. Внешность соратника Хабиба была не столь злодейской – видимо, по молодости лет он просто не успел перенять весь опыт старшего товарища.
– Увы, господин, – притворно вздохнул Хабиб. – У меня нет ключа.
– Зато у меня есть, – отрезал Эмерсон.
Вход в гробницу закрывала железная решетка с прутьями в палец толщиной и прочнейшими запорами; но я-то знала, что все эти меры – просто смехота для людей, готовых лбом прошибить скалу (или же сделать подкоп, что куда легче), лишь бы добраться до сокровищ фараонов. За решеткой мы натолкнулись на завал – тот самый, что омрачил последний день жизни лорда Баскервиля. Похоже, с тех пор здесь никто ничего не трогал. Пробитая Армадейлом брешь по-прежнему одиноко чернела среди нагромождения камней.
– Угу... – пробормотал Эмерсон. – Пока все отлично. Откровенно говоря, я был уверен, что наши приятели из Гурнеха постараются первыми сунуть сюда нос.
– То-то и подозрительно. Сдается мне, работка тут предстоит будь здоров! Скорее всего, они ждут, пока кто-нибудь расчистит проход, чтобы прийти на все готовенькое. Ты же знаешь, тяжелый труд не для египтян.
– Пожалуй, ты права. Надеюсь только, что насчет завала ошибаешься, обычно после лестницы коридоры уже свободны.
– А про усыпальницу Сети Первого забыл? Сколько оттуда камней вытащили!
– Сравнение неуместно. Гробницу Сети сначала разграбили, потом использовали для других захоронений, и те завалы...
Так бы нас и поглотили дебри археологической дискуссии, если бы не досадная помеха.
– Э-эй, вы там! – раздался вдруг зычный и радостный оклик. – Можно к вам? Или лучше вы ко мне?
На фоне яркого прямоугольника двери выросла та самая фигура, которая скакала по камням на дне каньона. Эмерсон, само собой, поспешил подняться. Любая гробница для него – все равно что родное дитя, и посторонних рядом он на дух не выносит.
При ближайшем рассмотрении фигура оказалась очень высоким и очень худым джентльменом с длинным смешливым лицом, бородкой клинышком и волосами того неопределенного оттенка, который одни уважительно называют серебристым, а другие – мышиным. Акцент джентльмена предательски выдавал жителя утерянных Англией колоний; непр-рер-рывная р-р-раскатистая р-речь (узнаете американца, читатель?) сопровождала наше появление из недр скалы.
– Браво, браво! Вот это сюрприз! Вот это удача! Представляться не стоит, сам знаю, с кем мне посчастливилось встретиться. Сайрус Вандергельт из Нью-Йорка к вашим услугам, мадам. К вашим услугам, профессор Эмерсон!
Имя Вандергельта, американского варианта лорда Баскервиля, было на слуху у любого египтолога. Он не пропускал ни одной мало-мальски интересной гробницы и от щедрот своих поддерживал вечно нуждающихся ученых.
– Слышал, что вы в Луксоре, – кисло процедил Эмерсон, пожимая протянутую руку. – Но никак не ожидал встретиться в первый же день.