— Развяжите его, — приказал предводитель.
Развязали шнурок, стягивавший запястья Ива. Он стоял, растирая онемевшие руки, настороженно смотрел прямо в лицо главарю и ждал. Несколько прихвостней подошли поближе к своему господину и, встав за спиной мальчика, ухмылялись, наблюдая за этой сценой.
— Ты откусил по дороге язык? — добродушно спросил бородач.
— Нет, милорд. Я могу говорить, когда мне есть что сказать.
— Тебе бы не мешало придумать, что сказать нам сейчас, немедленно. Что-нибудь более похожее на правду, чем то, что ты мне наплел там, в роще.
Ив решил, что храбрость не повредит ему, а излишняя осторожность не принесет большой пользы. Он сказал напрямик:
— Я голоден, милорд. Вряд ли вы когда-либо слышали более правдивые слова. И, насколько я понимаю, вы угощаете своих гостей, как положено у джентльменов.
Главарь откинул свою золотистую голову и взревел от смеха, которому вторил весь зал.
— А, насколько я понимаю, это признание. Значит, ты джентльмен? А теперь расскажи мне еще что-нибудь, и тебе дадут поесть. И больше не надо о поисках пропавшей овцы. Кто ты на самом деле?
В каком бы благодушном настроении сейчас ни находился хозяин, было очевидно, что, если ему будут перечить, он не станет выбирать средства, с помощью которых добьется, чтобы ему сказали правду. Ив слишком медлил, обдумывая, что именно сказать, и ему намекнули, к чему может привести упрямство. Чья-то грубая рука, схватив его за локоть, легко швырнула на колени. Другая рука вцепилась ему в волосы и, дернув голову назад, заставила взглянуть в лицо предводителя, который все еще спокойно улыбался:
— Когда я спрашиваю, умные люди сразу отвечают. Итак, кто ты?
— Позвольте мне встать, и я вам отвечу, — сказал Ив сквозь зубы.
— Говори, ублюдок, и тогда, возможно, я позволю тебе встать. Может быть, я даже накормлю тебя. Если ты маленький задавака-петушок из знатного рода, то помни, что многим петухам здесь свернули шею за то, что они слишком громко кукарекали.
Ив слегка пошевелился, чтобы облегчить боль, сделав глубокий вдох, чтобы голос звучал твердо, и четко произнес свое имя. Сейчас было не время для глупого героизма, и даже для того, чтобы упрямо отстаивать свое достоинство.
— Мое имя Ив Хьюгонин. Я из знатной семьи.
Его больше не держали. Бородач откинулся в кресле, устраиваясь поудобнее. Его лицо не изменилось, он совсем не рассердился. Гнев не имел никакого отношения к его поступкам, которые он совершал абсолютно хладнокровно. Хищные звери не чувствуют к своим жертвам вражды, а также не ведают угрызений совести.
— Хьюгонин, да? А что ты там делал, Ив Хьюгонин, когда мы тебя нашли, — один, ранним утром, зимой?
— Я пытался отыскать дорогу в Ладлоу, — ответил Ив. Поднявшись с колен, он откинул с лица растрепанные волосы. Мальчик решил больше никого не впутывать и говорить только о себе. Он осторожно развивал свою версию — между правдой и ложью. — Я был в пансионе у монахов Вустерского аббатства. Когда на город напали, они отослали меня прочь из этой бойни. Я вместе с другими людьми пытался добраться до какого-нибудь тихого города, но мы потеряли друг друга во время метели. Сельские жители приютили и накормили меня, и я решил добраться до Ладлоу.
Он надеялся, что это звучит убедительно. Он не хотел придумывать никакие детали, так как в ушах у него все еще стоял грубый хохот, который вызвало у бандитов упоминание манора Уитбейч, где, по утверждению мальчика, он жил. Он с беспокойством подумал, отчего последовала такая странная реакция на его слова об Уитбейче.
— А где же ты тогда провел прошлую ночь? Не на открытом же месте!
— В хижине среди полей. Я думал, что засветло доберусь до Ладлоу, но начался снегопад, и я заблудился. Когда утих ветер и перестал идти снег, я снова отправился в путь. И тут я услышал ваши голоса и подумал, что вы подскажете мне дорогу.
Бородач размышлял, глядя на него с веселой улыбкой, лишенной, однако, всякого тепла.
— И вот ты здесь, и над головой у тебя прочная крыша, за спиной — пылающий огонь, а перед тобой — еда и питье, если ты будешь себя хорошо вести. Конечно, за твой стол и ночлег надо будет заплатить, Хьюгонин! И Вустер… А не сын ли ты того Джеффри Хьюгонина, который умер несколько лет тому назад? Мне помнится, что основная часть его земель находится в том графстве.
— Я его сын и наследник.
— Ах вот как! Ну, тогда не возникнет трудностей с оплатой твоего содержания. — Прищуренные глаза хозяина удовлетворенно блеснули. — А кто сейчас опекун вашей светлости? И почему он отпускает тебя зимой одного, не снабдив всем необходимым?
— Он недавно вернулся в Англию из Святой Земли и ничего обо мне не знал. Если вы пошлете кого-нибудь, то узнаете, что он в Глостере, он сторонник императрицы.
Мальчик увидел, что предводитель отрицательно покачал головой, отмахиваясь от этого предложения. Очевидно, сам он не был ни на чьей стороне в этой гражданской войне, и ему было наплевать, каких взглядов придерживались другие. Он создал свою собственную партию и не признавал прочих. Но, разумеется, он бы с удовольствием содрал выкуп с обеих сторон.
— Его имя Лоран д'Анже, — продолжал Ив. — Это брат моей матери. — Это было известное имя, и обычно на него благосклонно реагировали. — Он щедро заплатит, чтобы меня вернуть.
— Ты так уверен в этом? — Бородач рассмеялся, — Дяди не всегда горят желанием выкупать племянников, которые должны в один прекрасный день унаследовать большие поместья. Известно, что некоторые предпочли не платить выкуп, поскольку это было им невыгодно, и предоставили своим племянникам исчезнуть с лица земли, а сами стали наследниками их состояний.
— Он не станет наследником вместо меня, — возразил Ив. — У меня есть сестра, и она далеко отсюда, в безопасном месте. — Внезапно его пронзила острая боль при мысли, что он не знает, где сейчас Эрмина, а ведь она может находиться в столь же бедственном положении, как и он. Однако голос его не дрогнул, а выражение лица оставалось непроницаемым. — К тому же мой дядя — честный человек, — холодно сказал мальчик. — Он ничего не пожалеет и заплатит выкуп. И таким образом получит меня обратно живым и невредимым, — подчеркнул он.
— Ни один волос не упадет с твоей головы, если он даст хорошую цену, — смеясь, сказал главарь и обратился к парню, стоявшему у Ива за спиной: — Я отдаю его на твое попечение. Накорми его, обогрей у очага, а когда он поест, хорошенько запри в башне. И помни: если он ускользнет, расплатишься собственной головой. Этот мальчик стоит гораздо больше, чем все добро, которое мы привезли из Уитбейча.
Брат Элиас проснулся, перейдя из мирного забытья без сновидений в этот страшный, мучительный мир. Уже рассвело, и бледный дневной свет пробивался сквозь щели хижины. Он был один. Но ведь тут ночью находился кто-то еще, он это помнил. Да, был мальчик, который составлял ему компанию и, лежа рядом на сене, согревал его. Во время снегопада они поддерживали друг друга, ощущая взаимную симпатию, и пытались вместе одолеть нечто большее, чем холод и жестокий ветер. Что бы ни случилось с мальчиком, он должен его найти и убедиться, что ему не причинят зла. Дети имеют право на жизнь — право, которое многие взрослые утратили из-за своих глупостей, ошибок, грехов. Сам он изгой, но мальчик чист и невинен, и его надо защитить от опасности.
Брат Элиас вышел наружу. Под карнизами, где ветер сдунул снег, оставив лишь тонкий слой, были четко видны маленькие следы, слегка припорошенные свежим снежком. Они поворачивали вправо, вниз по склону, и там, в глубоком снегу, коренастая энергичная фигурка проложила неровную борозду, которая огибала заросли кустарника и спускалась вниз, к рощице.
Элиас шел по следам мальчика. За деревьями была проторенная тропинка, пересекавшая наст, который был почти ровным и постепенно поднимался к востоку. По этому пути прошли лошади, а с ними пешие люди — их было достаточно, чтобы утрамбовать дорогу. Они шли с запада. Забрали ли они с собой мальчика? Тут было трудно обнаружить следы ребенка, но, несомненно, он бежал по склону холма, потому что хотел присоединиться к ним.
Пребывая в своем мире сновидений, куда не могли проникнуть ни холод, ни боль, открытом только для воспоминаний о мальчике, брат Элиас повернул на восток и направился по дороге, по которой прошел этот неизвестный отряд. Хотя борозда, которую они проложили сквозь снежную равнину, была завалена сугробами, по ней легко было идти: эта сильно петлявшая дорога, очевидно, была давно проторена, чтобы облегчить подъем. Она изгибалась вдоль всего склона холма. Пройдя примерно триста шагов, Элиас заметил первое темно-красное пятно на белом снегу.
Кто-то пролил кровь. Немного крови, но тут брала начало пунктирная линия из рубиновых бусинок, и через несколько минут он нашел еще один кровавый цветок. Взошло солнце, и его бледный свет пробивался сквозь туман, который днем должен рассеяться. Красные пятна сверкали, заледенев на морозе. Их не растопит полуденное солнце, выглянувшее ненадолго, и только ветер может припорошить снегом. Брат Элиас шел по дороге, где кто-то капля за каплей истекал кровью. За кровь платят кровью. Если это кровь мальчика, если ему причинили зло, то он, Элиас, которого уже коснулись отчаяние и смерть, все же сможет умереть не зря. Он должен спасти ребенка или отомстить за него.
Нечувствительный к холоду, боли и страху, в сандалиях на босу ногу, брат Элиас шел по проторенной дороге — он искал Ива.
Глава десятая
Развязали шнурок, стягивавший запястья Ива. Он стоял, растирая онемевшие руки, настороженно смотрел прямо в лицо главарю и ждал. Несколько прихвостней подошли поближе к своему господину и, встав за спиной мальчика, ухмылялись, наблюдая за этой сценой.
— Ты откусил по дороге язык? — добродушно спросил бородач.
— Нет, милорд. Я могу говорить, когда мне есть что сказать.
— Тебе бы не мешало придумать, что сказать нам сейчас, немедленно. Что-нибудь более похожее на правду, чем то, что ты мне наплел там, в роще.
Ив решил, что храбрость не повредит ему, а излишняя осторожность не принесет большой пользы. Он сказал напрямик:
— Я голоден, милорд. Вряд ли вы когда-либо слышали более правдивые слова. И, насколько я понимаю, вы угощаете своих гостей, как положено у джентльменов.
Главарь откинул свою золотистую голову и взревел от смеха, которому вторил весь зал.
— А, насколько я понимаю, это признание. Значит, ты джентльмен? А теперь расскажи мне еще что-нибудь, и тебе дадут поесть. И больше не надо о поисках пропавшей овцы. Кто ты на самом деле?
В каком бы благодушном настроении сейчас ни находился хозяин, было очевидно, что, если ему будут перечить, он не станет выбирать средства, с помощью которых добьется, чтобы ему сказали правду. Ив слишком медлил, обдумывая, что именно сказать, и ему намекнули, к чему может привести упрямство. Чья-то грубая рука, схватив его за локоть, легко швырнула на колени. Другая рука вцепилась ему в волосы и, дернув голову назад, заставила взглянуть в лицо предводителя, который все еще спокойно улыбался:
— Когда я спрашиваю, умные люди сразу отвечают. Итак, кто ты?
— Позвольте мне встать, и я вам отвечу, — сказал Ив сквозь зубы.
— Говори, ублюдок, и тогда, возможно, я позволю тебе встать. Может быть, я даже накормлю тебя. Если ты маленький задавака-петушок из знатного рода, то помни, что многим петухам здесь свернули шею за то, что они слишком громко кукарекали.
Ив слегка пошевелился, чтобы облегчить боль, сделав глубокий вдох, чтобы голос звучал твердо, и четко произнес свое имя. Сейчас было не время для глупого героизма, и даже для того, чтобы упрямо отстаивать свое достоинство.
— Мое имя Ив Хьюгонин. Я из знатной семьи.
Его больше не держали. Бородач откинулся в кресле, устраиваясь поудобнее. Его лицо не изменилось, он совсем не рассердился. Гнев не имел никакого отношения к его поступкам, которые он совершал абсолютно хладнокровно. Хищные звери не чувствуют к своим жертвам вражды, а также не ведают угрызений совести.
— Хьюгонин, да? А что ты там делал, Ив Хьюгонин, когда мы тебя нашли, — один, ранним утром, зимой?
— Я пытался отыскать дорогу в Ладлоу, — ответил Ив. Поднявшись с колен, он откинул с лица растрепанные волосы. Мальчик решил больше никого не впутывать и говорить только о себе. Он осторожно развивал свою версию — между правдой и ложью. — Я был в пансионе у монахов Вустерского аббатства. Когда на город напали, они отослали меня прочь из этой бойни. Я вместе с другими людьми пытался добраться до какого-нибудь тихого города, но мы потеряли друг друга во время метели. Сельские жители приютили и накормили меня, и я решил добраться до Ладлоу.
Он надеялся, что это звучит убедительно. Он не хотел придумывать никакие детали, так как в ушах у него все еще стоял грубый хохот, который вызвало у бандитов упоминание манора Уитбейч, где, по утверждению мальчика, он жил. Он с беспокойством подумал, отчего последовала такая странная реакция на его слова об Уитбейче.
— А где же ты тогда провел прошлую ночь? Не на открытом же месте!
— В хижине среди полей. Я думал, что засветло доберусь до Ладлоу, но начался снегопад, и я заблудился. Когда утих ветер и перестал идти снег, я снова отправился в путь. И тут я услышал ваши голоса и подумал, что вы подскажете мне дорогу.
Бородач размышлял, глядя на него с веселой улыбкой, лишенной, однако, всякого тепла.
— И вот ты здесь, и над головой у тебя прочная крыша, за спиной — пылающий огонь, а перед тобой — еда и питье, если ты будешь себя хорошо вести. Конечно, за твой стол и ночлег надо будет заплатить, Хьюгонин! И Вустер… А не сын ли ты того Джеффри Хьюгонина, который умер несколько лет тому назад? Мне помнится, что основная часть его земель находится в том графстве.
— Я его сын и наследник.
— Ах вот как! Ну, тогда не возникнет трудностей с оплатой твоего содержания. — Прищуренные глаза хозяина удовлетворенно блеснули. — А кто сейчас опекун вашей светлости? И почему он отпускает тебя зимой одного, не снабдив всем необходимым?
— Он недавно вернулся в Англию из Святой Земли и ничего обо мне не знал. Если вы пошлете кого-нибудь, то узнаете, что он в Глостере, он сторонник императрицы.
Мальчик увидел, что предводитель отрицательно покачал головой, отмахиваясь от этого предложения. Очевидно, сам он не был ни на чьей стороне в этой гражданской войне, и ему было наплевать, каких взглядов придерживались другие. Он создал свою собственную партию и не признавал прочих. Но, разумеется, он бы с удовольствием содрал выкуп с обеих сторон.
— Его имя Лоран д'Анже, — продолжал Ив. — Это брат моей матери. — Это было известное имя, и обычно на него благосклонно реагировали. — Он щедро заплатит, чтобы меня вернуть.
— Ты так уверен в этом? — Бородач рассмеялся, — Дяди не всегда горят желанием выкупать племянников, которые должны в один прекрасный день унаследовать большие поместья. Известно, что некоторые предпочли не платить выкуп, поскольку это было им невыгодно, и предоставили своим племянникам исчезнуть с лица земли, а сами стали наследниками их состояний.
— Он не станет наследником вместо меня, — возразил Ив. — У меня есть сестра, и она далеко отсюда, в безопасном месте. — Внезапно его пронзила острая боль при мысли, что он не знает, где сейчас Эрмина, а ведь она может находиться в столь же бедственном положении, как и он. Однако голос его не дрогнул, а выражение лица оставалось непроницаемым. — К тому же мой дядя — честный человек, — холодно сказал мальчик. — Он ничего не пожалеет и заплатит выкуп. И таким образом получит меня обратно живым и невредимым, — подчеркнул он.
— Ни один волос не упадет с твоей головы, если он даст хорошую цену, — смеясь, сказал главарь и обратился к парню, стоявшему у Ива за спиной: — Я отдаю его на твое попечение. Накорми его, обогрей у очага, а когда он поест, хорошенько запри в башне. И помни: если он ускользнет, расплатишься собственной головой. Этот мальчик стоит гораздо больше, чем все добро, которое мы привезли из Уитбейча.
Брат Элиас проснулся, перейдя из мирного забытья без сновидений в этот страшный, мучительный мир. Уже рассвело, и бледный дневной свет пробивался сквозь щели хижины. Он был один. Но ведь тут ночью находился кто-то еще, он это помнил. Да, был мальчик, который составлял ему компанию и, лежа рядом на сене, согревал его. Во время снегопада они поддерживали друг друга, ощущая взаимную симпатию, и пытались вместе одолеть нечто большее, чем холод и жестокий ветер. Что бы ни случилось с мальчиком, он должен его найти и убедиться, что ему не причинят зла. Дети имеют право на жизнь — право, которое многие взрослые утратили из-за своих глупостей, ошибок, грехов. Сам он изгой, но мальчик чист и невинен, и его надо защитить от опасности.
Брат Элиас вышел наружу. Под карнизами, где ветер сдунул снег, оставив лишь тонкий слой, были четко видны маленькие следы, слегка припорошенные свежим снежком. Они поворачивали вправо, вниз по склону, и там, в глубоком снегу, коренастая энергичная фигурка проложила неровную борозду, которая огибала заросли кустарника и спускалась вниз, к рощице.
Элиас шел по следам мальчика. За деревьями была проторенная тропинка, пересекавшая наст, который был почти ровным и постепенно поднимался к востоку. По этому пути прошли лошади, а с ними пешие люди — их было достаточно, чтобы утрамбовать дорогу. Они шли с запада. Забрали ли они с собой мальчика? Тут было трудно обнаружить следы ребенка, но, несомненно, он бежал по склону холма, потому что хотел присоединиться к ним.
Пребывая в своем мире сновидений, куда не могли проникнуть ни холод, ни боль, открытом только для воспоминаний о мальчике, брат Элиас повернул на восток и направился по дороге, по которой прошел этот неизвестный отряд. Хотя борозда, которую они проложили сквозь снежную равнину, была завалена сугробами, по ней легко было идти: эта сильно петлявшая дорога, очевидно, была давно проторена, чтобы облегчить подъем. Она изгибалась вдоль всего склона холма. Пройдя примерно триста шагов, Элиас заметил первое темно-красное пятно на белом снегу.
Кто-то пролил кровь. Немного крови, но тут брала начало пунктирная линия из рубиновых бусинок, и через несколько минут он нашел еще один кровавый цветок. Взошло солнце, и его бледный свет пробивался сквозь туман, который днем должен рассеяться. Красные пятна сверкали, заледенев на морозе. Их не растопит полуденное солнце, выглянувшее ненадолго, и только ветер может припорошить снегом. Брат Элиас шел по дороге, где кто-то капля за каплей истекал кровью. За кровь платят кровью. Если это кровь мальчика, если ему причинили зло, то он, Элиас, которого уже коснулись отчаяние и смерть, все же сможет умереть не зря. Он должен спасти ребенка или отомстить за него.
Нечувствительный к холоду, боли и страху, в сандалиях на босу ногу, брат Элиас шел по проторенной дороге — он искал Ива.
Глава десятая
Брат Кадфаэль вместе с приором Леонардом вышел из церкви после мессы. Тускло светило солнце, которое ненадолго выглянуло среди дня, и сугробы сверкали в его лучах. Несколько арендаторов приората собрались возле сторожки, чтобы помочь в поисках двух пропавших, пока еще светло и снова не пошел снег. Приор Леонард указал на одного из них — крупного, грубоватого на вид мужчину в расцвете лет, рыжие волосы которого только начинали седеть. У него было обветренное добродушное лицо и зоркие синие глаза жителя холмистого района.
— Это Рейнер Даттон, который принес к нам брата Элиаса.
Мне становится стыдно при мысли о том, что он должен чувствовать теперь, когда этот несчастный буквально проскочил у нас между пальцев.
— Ты ни в чем не виноват, — мрачно возразил Кадфаэль. — Это моя вина, если тут вообще кто-нибудь виноват. — Он внимательно разглядывал крепкую фигуру Рейнера. — Ты знаешь, Леонард, я все размышляю об этом побеге. Да и кто из нас не размышляет! По-видимому, брат Элиас, как только что-то пришло ему в голову, весьма решительно отправился в путь. Он не просто встал с кровати и где-то блуждает. Не прошло и четверти часа, как их обоих и след простыл. И совершенно ясно, что мальчик не смог удержать или разубедить его. Он последовал за Элиасом, куда бы тот ни направлялся. У Элиаса была какая-то цель. Это не обязательно разумная цель, но для него она, очевидно, очень важна. А вдруг он внезапно вспомнил, как на него напали, чуть не убив, и захотел вернуться в то место, где это произошло? Это последнее, что он осознавал, перед тем как у него отняли память и чуть ли не саму жизнь. Возможно, его туда потянуло — ведь сознание его помрачено.
Приор Леонард кивнул, но выразил сомнение:
— Может быть и так. А что если он вспомнил поручение, данное ему в Першоре, и отправился исполнять свой долг? Это было бы неудивительно при его состоянии рассудка.
— Сейчас мне вдруг пришло в голову, — серьезно сказал Кадфаэль, — что я ни разу не побывал там, где напали на Элиаса, хотя, как мне кажется, это должно быть недалеко от того места, где убили сестру Хиларию. И это, надо сказать, очень беспокоит меня. — Но он воздержался от объяснений, почему именно это его беспокоит, потому что Леонард всю свою юность провел в монастыре, там и возмужал, благословенно невинный и безмятежный. Ни к чему было рассуждать при нем вслух о том, что в ту ночь, когда умерла Хилария, была такая же сильная метель, как и в прошлую ночь, и что даже для удовлетворения похоти в такую погоду нужно хоть какое-нибудь пристанище, а он ничего похожего не увидел поблизости от ее ледяной могилы. Постель из снега и льда и одеяло из завывающего ветра — не самые удобные условия даже для изнасилования. — Я собирался пойти с остальными, как только поем, — сказал он после паузы. — А что, если я возьму с собой Рейнера, чтобы он показал мне, где нашли брата Элиаса? Ведь можно начать поиски и с того места — оно не хуже других.
— Хорошо, — ответил приор, — только если ты уверен, что девушка останется здесь и не будет ничего предпринимать сама.
— Она останется, — уверенно сказал Кадфаэль, — и не доставит нам хлопот. — Он знал, что так и будет, но не потому, что это он ее попросит. Эрмина будет послушно ждать, не выходя за ворота обители, потому что так ей велел этот Оливье — само совершенство. — Пойдем, спросим твоего человека, — обратился Кадфаэль к приору, — не проводит ли он меня.
Приор подозвал своего арендатора, прежде чем группа, собравшаяся у сторожки, двинулась в путь, и познакомил с ним брата Кадфаэля. У Рейнера явно были самые теплые отношения с приором Леонардом, и он готов был с радостью выполнить любую его просьбу.
— Я охотно отведу тебя туда, брат. Бедняга, снова он потерялся, а ведь в прошлый раз чуть не погиб. И так хорошо выздоравливал! Должно быть, он сошел с ума, раз в такую ночь встал с постели и убежал.
— А не взять ли вам двух наших мулов? — предложил приор. — Возможно, это недалеко, но неизвестно, куда вы попадете, если обнаружите след. А твоя лошадь, Кадфаэль, трудится без отдыха с тех пор, как ты здесь. Наши мулы выносливые, и они хорошо отдохнули.
От такого предложения не отказываются. Верхом, конечно, лучше, хотя продвигаться они будут все равно медленно. Второпях пообедав, Кадфаэль пошел помочь Рейнеру седлать мулов. И вскоре они уже ехали по дороге, держа путь на восток. Если повезет, будет светло еще часа четыре, а после этого нужно приготовиться к тому, что пойдет снег и начнет смеркаться. Ладлоу остался вдали по правую руку от них, а они устремились вперед по проторенному насту. Серое небо тяжело нависало над ними, хотя слабые лучи солнца еще освещали путь.
— Вы нашли его, наверное, не на самой дороге? — спросил Кадфаэль, видя, что Рейнер не собирается сворачивать в сторону.
— Очень близко от дороги, брат, чуть севернее. Мы спустились по склону холма пониже леса возле Лейси и чуть не споткнулись об него. Он лежал на снегу голый. Говорю тебе, — с чувством произнес Рейнер, — я места себе не найду, если мы его потеряем теперь, когда он с таким трудом выкарабкался. Ведь когда мы его подобрали, он чуть не отдал концы, и мы думали, он не жилец. Вытащить доброго человека буквально из могилы и провести тех дьяволов, которые его туда толкнули, — вот уж я радовался! Ну что же, даст Бог, еще раз спасем его. Я слышал, у вас там был паренек, который с ним пошел, — тот, которого раньше уже искали. Я так думаю, что это стоящий парень, — еще ребенок, а вцепился в больного как репей, раз уж не смог его отговорить. Мы все будем искать этих двоих — каждый, кто пашет землю или разводит скот в этих местах. Мы уже близко, брат. Здесь мы свернем с дороги налево.
Им не пришлось далеко ехать. Совсем близко от дороги была неглубокая ложбина, в которой росли кусты, а на верхней стороне, к северу, стояли два приземистых деревца боярышника.
— Вот тут он и лежал, — сказал Рейнер.
Сюда стоило приехать, понял Кадфаэль, потому что прямо напрашивались очевидные вопросы. Да, все совпадало, и тут не было никакого противоречия с действиями мародеров в ту ночь. Разбойники, возвращавшиеся после своего раннего набега, с южной стороны дороги, вероятно, проходили где-то здесь, собираясь карабкаться вверх по какой-то тропе, которую хорошо знали и по которой могли незаметно вернуться на пустынную Титтерстон Кли. Здесь они вполне могли наткнуться на брата Элиаса и напасть на него скорее ради забавы, нежели ради его монашеской одежды. Правда, они не погнушались обчистить предполагаемый труп. Предположим, что все это так, но тогда где же была сестра Хилария?
Кадфаэль взглянул на север, на пологие холмы, по которым ехал вместе с Ивом, когда тот сидел перед ним в седле. Ручей, где он обнаружил подо льдом сестру Хиларию, находился где-то там, довольно далеко от дороги. По крайней мере в миле отсюда к северо-востоку.
— Поедем со мной, Рейнер. Там есть одно место, на которое я хочу еще раз взглянуть, — сказал монах своему спутнику.
Мулы легко поднимались в гору, поскольку ветром сдуло снег, выпавший прошлой ночью. Кадфаэль двигался вперед по памяти, и ориентировался он неплохо. Вскоре маленький ручеек зазвенел под копытами. Снег шапками лежал на кустах и невысоких деревьях, росших в ложбинах. Они давно потеряли из виду дорогу, скрывшуюся за снежными волнами. Доехав до притока Ледвичского ручья, спутники направились вниз по течению — туда, где Кадфаэль нашел сестру Хиларию. Наконец они увидели отверстие, вырубленное во льду и имевшее форму гроба. Его не скрыл даже снег, выпавший в прошлую ночь и сгладивший очертания сколов, острых, как бритва. Именно здесь ее кинули в воду.
Отсюда до того места, где избили и бросили брата Элиаса, сочтя его мертвым, было больше мили!
«Нет, не здесь, — подумал Кадфаэль, обводя взглядом склон холма, такой же голый и мрачный, как лысая и крутая вершина Кли. — Это произошло не здесь. Ее принесли сюда позже. Но почему? Ведь эти разбойники всегда бросали свои жертвы прямо на месте преступления и никогда их не прятали. А если ее сюда принесли, то откуда? Никто бы не стал нести мертвое тело издалека. Где-то поблизости должно быть какое-то жилье».
— Здесь, наверное, разводят не коров, а овец, — сказал Кадфаэль, глядя вверх на склоны.
— Так и есть, но сейчас они в загоне. У нас уже десять лет не было такой зимы.
— Тогда где-то здесь должна быть пара хижин для пастухов. Ты не знаешь, где может находиться ближайшая?
— Да, знаю, немного назад, если ехать к Бромфилду, где-то в полумиле отсюда.
Должно быть, это у той дороги, по которой проезжал Кадфаэль, везя Ива в седле, когда они возвращались в Бромфилд с участка Турстана. Он не заметил там хижину, но тогда уже вечерело и было плохо видно.
Они проехали добрых полмили, когда Рейнер указал налево, и Кадфаэль увидел неглубокую ложбину. Крыша хижины была почти совсем скрыта снежной шапкой, и только черная тень под карнизами выдавала ее присутствие. Спустившись по пологому склону, они подъехали к хижине с южной стороны, где находилась дверь, и увидели, что она открыта. Взглянув на порог, где лежал снег, выпавший прошлой ночью, брат Кадфаэль понял, что дверь простояла открытой всего несколько часов, так как внутри снега не было, — только снежная пыль припорошила доски.
Внезапно монах замер на месте. На снегу, который намело у двери, отчетливо виднелись два следа. С карниза свисали сосульки, и солнце, выглянув ненадолго, начало растапливать их. Кадфаэль подумал, что к вечеру они снова замерзнут. Он проследил взглядом, как медленно падают капли, и заметил, что на белом снегу под карнизом чернеют маленькие дырочки. На углу хижины, где в снегу образовалась небольшая ямка, стало видно что-то круглое, коричневого цвета, но не земля и не торф. Носком сапога Кадфаэль расчистил в этом месте снег и понял, что перед ним лошадиный помет.
На морозе все хорошо сохраняется. Солнце, каждый день светившее понемногу, только слегка растопило капелью верхушку кучи помета. Следующий снег покроет ее, а мороз скрепит. Но дырка, которую пробили в этой куче капли, была довольно глубока. Насколько мог судить Кадфаэль, дней пять-шесть прошло с тех пор, как здесь стояла лошадь. Хижина была срублена из необработанных бревен, и под низкими карнизами брат Кадфаэль заметил сучки, к которым легко можно было привязать животное.
Возможно, он никогда бы не заметил волосы, которые были почти белого цвета, если бы они не затрепетали от внезапно налетевшего ветра, — они зацепились на углу, где-то на уровне его глаз. Ветер стряхнул с них снег, и они засверкали на солнце.
Брат Кадфаэль осторожно снял их и разгладил на ладони. Это была прядь грубых волнистых волос конской гривы цвета увядающих примул. Лошадь, которую здесь привязали, терлась гривой об угол хижины и оставила эти знаки своего пребывания.
Должно быть, это ближайшее жилище от ручья, в котором он нашел подо льдом сестру Хиларию. И если здесь была лошадь, то не составило труда перевезти тело убитой девушки на такое расстояние. Но возможно, он забегает вперед. Лучше сначала посмотреть, о чем еще расскажет это место, прежде чем делать такие выводы.
Брат Кадфаэль осторожно спрятал клочок лошадиных волос за пазуху и вошел в хижину. Он ощутил приятное тепло после жгучего мороза, а слабый запах сена защекотал ноздри. Оставшийся на улице Рейнер внимательно наблюдал за ним.
Кому-то посчастливилось собрать хороший урожай сена прошлым летом, и здесь находился еще приличный запас. Тут и постель, и надежная крыша над головой — да, тот, кого застигнет в пути темнота, будет рад набрести на такой ночлег. Прошлой ночью кто-то здесь останавливался: большая охапка сена была примята, на ней виднелись очертания длинного тела. Возможно, ночевали здесь и раньше, несколько ночей тому назад. Возможно, вдвоем. Да, вполне возможно, что именно здесь убили сестру Хиларию. Однако даже отсюда не меньше полумили до того места, где нашли полумертвого брата Элиаса, а ведь разбойники возвращались домой и им ни к чему было прочесывать полмили пустынной земли.
— Ты думаешь, что здесь остановились прошлой ночью те двое, которых мы разыскиваем? — с порога спросил Рейнер, с уважением наблюдая, как сосредоточенно размышляет Кадфаэль. — Потому что кто-то здесь был и на снегу у порога еще видны следы.
— Возможно, ты прав, — рассеянно ответил Кадфаэль. — Будем на это надеяться, так как, кто бы тут ни был, он вышел отсюда живым и невредимым сегодня утром и оставил следы, которыми мы сейчас займемся. Если мы нашли все, что здесь можно было найти.
— А что тут еще может быть? — пожал плечами Рейнер, но вошел и, внимательно оглядевшись, поворошил ногой большую охапку сена на полу.
— Тут можно было заночевать, если они сюда добрались. Может быть, с ними, в конце концов, не приключилось ничего дурного? — Рейнер вопросительно взглянул на Кадфаэля.
Потом он снова поворошил сено, при этом поднялась пыль, щекочущая ноздри, и показался край черной одежды. Наклонившись, Рейнер потянул за длинное черное одеяние, развернувшееся у него в руках. Оно было пыльное и измятое. Он в изумлении поднял его.
— Что это здесь? Кто же это выбросил такой хороший плащ?
Кадфаэль взял у него одежду и развернул. Простой дорожный плащ из грубой черной ткани, из которой шьют монашеские одежды. Плащ мужчины, монаха. Может, это плащ брата Элиаса?
Ни слова не говоря, он уронил плащ и зарыл обе руки в сено, раскапывая его до земли, как терьер, преследующий крысу. Там оказалась еще какая-то черная ткань, свернутая и засунутая глубоко — так глубоко, чтобы спрятать от глаз. Он достал сверток и встряхнул его, и оттуда выпал мятый белый шар. Подхватив, он разгладил его в руках. Это оказался простой льняной плат монахини, запачканный и смятый. А черный сверток был рясой с поясом и коротким плащом из той же ткани. И все это было запрятано так глубоко, что ни один пастух не обнаружил бы сверток, пока в хижине оставалось сено.
Кадфаэль расправил рясу и пощупал правый рукав и ткань на груди, где были следы, невидимые в темноте. На правой стороне груди на ткани было засохшее пятно размером с мужскую ладонь, и отвердевшие нити крошились под рукой. На плече и рукаве были следы того же происхождения.
— Кровь? — спросил удивленный Рейнер.
Кадфаэль не ответил. Он с мрачным видом сворачивал вместе рясу и плащ, а плат засунул внутрь. Взяв этот сверток под мышку, он сказал:
— А теперь давай-ка пойдем, посмотрим, куда направились те, кто провел здесь эту ночь.
Было совершенно очевидно, в какую сторону ушли последние обитатели хижины. Начиная с тонкого слоя снега перед дверью, на котором ясно отпечатались следы больших и маленьких ног, тянулись две дорожки, которые сначала были проложены по неглубокому снегу, а затем — по сугробам и спускались вниз, к зарослям кустарника и заснеженным деревьям. Кадфаэль и Рейнер пошли по этим следам, ведя за собой мулов. Тропа, проложенная теми, по чьим следам они шли, обогнула кусты, затем скрылась в рощице и наконец снова появилась там, где ее пересекли многочисленные следы, как людские, так и конские, идущие с запада на восток. Кадфаэль посмотрел на восток, проследив направление этих следов, пока они не скрылись из виду, спустившись в долину, куда стекали ручьи. Несомненно, они и там шли по прямой и, снова поднявшись в гору, указывали прямо на Титтерстон Кли.
— А не пересекли ли мы эти следы, — задумчиво спросил вдруг брат Кадфаэль, — когда поднимались вверх, сойдя с дороги? Ты же видишь, в каком направлении они идут. Мы шли снизу, а теперь мы наверху. Должны были пересечь.
— Но тогда мы их не искали, — резонно заметил Рейнер. — И ветер, вероятно, кое-где их занес.
— Это Рейнер Даттон, который принес к нам брата Элиаса.
Мне становится стыдно при мысли о том, что он должен чувствовать теперь, когда этот несчастный буквально проскочил у нас между пальцев.
— Ты ни в чем не виноват, — мрачно возразил Кадфаэль. — Это моя вина, если тут вообще кто-нибудь виноват. — Он внимательно разглядывал крепкую фигуру Рейнера. — Ты знаешь, Леонард, я все размышляю об этом побеге. Да и кто из нас не размышляет! По-видимому, брат Элиас, как только что-то пришло ему в голову, весьма решительно отправился в путь. Он не просто встал с кровати и где-то блуждает. Не прошло и четверти часа, как их обоих и след простыл. И совершенно ясно, что мальчик не смог удержать или разубедить его. Он последовал за Элиасом, куда бы тот ни направлялся. У Элиаса была какая-то цель. Это не обязательно разумная цель, но для него она, очевидно, очень важна. А вдруг он внезапно вспомнил, как на него напали, чуть не убив, и захотел вернуться в то место, где это произошло? Это последнее, что он осознавал, перед тем как у него отняли память и чуть ли не саму жизнь. Возможно, его туда потянуло — ведь сознание его помрачено.
Приор Леонард кивнул, но выразил сомнение:
— Может быть и так. А что если он вспомнил поручение, данное ему в Першоре, и отправился исполнять свой долг? Это было бы неудивительно при его состоянии рассудка.
— Сейчас мне вдруг пришло в голову, — серьезно сказал Кадфаэль, — что я ни разу не побывал там, где напали на Элиаса, хотя, как мне кажется, это должно быть недалеко от того места, где убили сестру Хиларию. И это, надо сказать, очень беспокоит меня. — Но он воздержался от объяснений, почему именно это его беспокоит, потому что Леонард всю свою юность провел в монастыре, там и возмужал, благословенно невинный и безмятежный. Ни к чему было рассуждать при нем вслух о том, что в ту ночь, когда умерла Хилария, была такая же сильная метель, как и в прошлую ночь, и что даже для удовлетворения похоти в такую погоду нужно хоть какое-нибудь пристанище, а он ничего похожего не увидел поблизости от ее ледяной могилы. Постель из снега и льда и одеяло из завывающего ветра — не самые удобные условия даже для изнасилования. — Я собирался пойти с остальными, как только поем, — сказал он после паузы. — А что, если я возьму с собой Рейнера, чтобы он показал мне, где нашли брата Элиаса? Ведь можно начать поиски и с того места — оно не хуже других.
— Хорошо, — ответил приор, — только если ты уверен, что девушка останется здесь и не будет ничего предпринимать сама.
— Она останется, — уверенно сказал Кадфаэль, — и не доставит нам хлопот. — Он знал, что так и будет, но не потому, что это он ее попросит. Эрмина будет послушно ждать, не выходя за ворота обители, потому что так ей велел этот Оливье — само совершенство. — Пойдем, спросим твоего человека, — обратился Кадфаэль к приору, — не проводит ли он меня.
Приор подозвал своего арендатора, прежде чем группа, собравшаяся у сторожки, двинулась в путь, и познакомил с ним брата Кадфаэля. У Рейнера явно были самые теплые отношения с приором Леонардом, и он готов был с радостью выполнить любую его просьбу.
— Я охотно отведу тебя туда, брат. Бедняга, снова он потерялся, а ведь в прошлый раз чуть не погиб. И так хорошо выздоравливал! Должно быть, он сошел с ума, раз в такую ночь встал с постели и убежал.
— А не взять ли вам двух наших мулов? — предложил приор. — Возможно, это недалеко, но неизвестно, куда вы попадете, если обнаружите след. А твоя лошадь, Кадфаэль, трудится без отдыха с тех пор, как ты здесь. Наши мулы выносливые, и они хорошо отдохнули.
От такого предложения не отказываются. Верхом, конечно, лучше, хотя продвигаться они будут все равно медленно. Второпях пообедав, Кадфаэль пошел помочь Рейнеру седлать мулов. И вскоре они уже ехали по дороге, держа путь на восток. Если повезет, будет светло еще часа четыре, а после этого нужно приготовиться к тому, что пойдет снег и начнет смеркаться. Ладлоу остался вдали по правую руку от них, а они устремились вперед по проторенному насту. Серое небо тяжело нависало над ними, хотя слабые лучи солнца еще освещали путь.
— Вы нашли его, наверное, не на самой дороге? — спросил Кадфаэль, видя, что Рейнер не собирается сворачивать в сторону.
— Очень близко от дороги, брат, чуть севернее. Мы спустились по склону холма пониже леса возле Лейси и чуть не споткнулись об него. Он лежал на снегу голый. Говорю тебе, — с чувством произнес Рейнер, — я места себе не найду, если мы его потеряем теперь, когда он с таким трудом выкарабкался. Ведь когда мы его подобрали, он чуть не отдал концы, и мы думали, он не жилец. Вытащить доброго человека буквально из могилы и провести тех дьяволов, которые его туда толкнули, — вот уж я радовался! Ну что же, даст Бог, еще раз спасем его. Я слышал, у вас там был паренек, который с ним пошел, — тот, которого раньше уже искали. Я так думаю, что это стоящий парень, — еще ребенок, а вцепился в больного как репей, раз уж не смог его отговорить. Мы все будем искать этих двоих — каждый, кто пашет землю или разводит скот в этих местах. Мы уже близко, брат. Здесь мы свернем с дороги налево.
Им не пришлось далеко ехать. Совсем близко от дороги была неглубокая ложбина, в которой росли кусты, а на верхней стороне, к северу, стояли два приземистых деревца боярышника.
— Вот тут он и лежал, — сказал Рейнер.
Сюда стоило приехать, понял Кадфаэль, потому что прямо напрашивались очевидные вопросы. Да, все совпадало, и тут не было никакого противоречия с действиями мародеров в ту ночь. Разбойники, возвращавшиеся после своего раннего набега, с южной стороны дороги, вероятно, проходили где-то здесь, собираясь карабкаться вверх по какой-то тропе, которую хорошо знали и по которой могли незаметно вернуться на пустынную Титтерстон Кли. Здесь они вполне могли наткнуться на брата Элиаса и напасть на него скорее ради забавы, нежели ради его монашеской одежды. Правда, они не погнушались обчистить предполагаемый труп. Предположим, что все это так, но тогда где же была сестра Хилария?
Кадфаэль взглянул на север, на пологие холмы, по которым ехал вместе с Ивом, когда тот сидел перед ним в седле. Ручей, где он обнаружил подо льдом сестру Хиларию, находился где-то там, довольно далеко от дороги. По крайней мере в миле отсюда к северо-востоку.
— Поедем со мной, Рейнер. Там есть одно место, на которое я хочу еще раз взглянуть, — сказал монах своему спутнику.
Мулы легко поднимались в гору, поскольку ветром сдуло снег, выпавший прошлой ночью. Кадфаэль двигался вперед по памяти, и ориентировался он неплохо. Вскоре маленький ручеек зазвенел под копытами. Снег шапками лежал на кустах и невысоких деревьях, росших в ложбинах. Они давно потеряли из виду дорогу, скрывшуюся за снежными волнами. Доехав до притока Ледвичского ручья, спутники направились вниз по течению — туда, где Кадфаэль нашел сестру Хиларию. Наконец они увидели отверстие, вырубленное во льду и имевшее форму гроба. Его не скрыл даже снег, выпавший в прошлую ночь и сгладивший очертания сколов, острых, как бритва. Именно здесь ее кинули в воду.
Отсюда до того места, где избили и бросили брата Элиаса, сочтя его мертвым, было больше мили!
«Нет, не здесь, — подумал Кадфаэль, обводя взглядом склон холма, такой же голый и мрачный, как лысая и крутая вершина Кли. — Это произошло не здесь. Ее принесли сюда позже. Но почему? Ведь эти разбойники всегда бросали свои жертвы прямо на месте преступления и никогда их не прятали. А если ее сюда принесли, то откуда? Никто бы не стал нести мертвое тело издалека. Где-то поблизости должно быть какое-то жилье».
— Здесь, наверное, разводят не коров, а овец, — сказал Кадфаэль, глядя вверх на склоны.
— Так и есть, но сейчас они в загоне. У нас уже десять лет не было такой зимы.
— Тогда где-то здесь должна быть пара хижин для пастухов. Ты не знаешь, где может находиться ближайшая?
— Да, знаю, немного назад, если ехать к Бромфилду, где-то в полумиле отсюда.
Должно быть, это у той дороги, по которой проезжал Кадфаэль, везя Ива в седле, когда они возвращались в Бромфилд с участка Турстана. Он не заметил там хижину, но тогда уже вечерело и было плохо видно.
Они проехали добрых полмили, когда Рейнер указал налево, и Кадфаэль увидел неглубокую ложбину. Крыша хижины была почти совсем скрыта снежной шапкой, и только черная тень под карнизами выдавала ее присутствие. Спустившись по пологому склону, они подъехали к хижине с южной стороны, где находилась дверь, и увидели, что она открыта. Взглянув на порог, где лежал снег, выпавший прошлой ночью, брат Кадфаэль понял, что дверь простояла открытой всего несколько часов, так как внутри снега не было, — только снежная пыль припорошила доски.
Внезапно монах замер на месте. На снегу, который намело у двери, отчетливо виднелись два следа. С карниза свисали сосульки, и солнце, выглянув ненадолго, начало растапливать их. Кадфаэль подумал, что к вечеру они снова замерзнут. Он проследил взглядом, как медленно падают капли, и заметил, что на белом снегу под карнизом чернеют маленькие дырочки. На углу хижины, где в снегу образовалась небольшая ямка, стало видно что-то круглое, коричневого цвета, но не земля и не торф. Носком сапога Кадфаэль расчистил в этом месте снег и понял, что перед ним лошадиный помет.
На морозе все хорошо сохраняется. Солнце, каждый день светившее понемногу, только слегка растопило капелью верхушку кучи помета. Следующий снег покроет ее, а мороз скрепит. Но дырка, которую пробили в этой куче капли, была довольно глубока. Насколько мог судить Кадфаэль, дней пять-шесть прошло с тех пор, как здесь стояла лошадь. Хижина была срублена из необработанных бревен, и под низкими карнизами брат Кадфаэль заметил сучки, к которым легко можно было привязать животное.
Возможно, он никогда бы не заметил волосы, которые были почти белого цвета, если бы они не затрепетали от внезапно налетевшего ветра, — они зацепились на углу, где-то на уровне его глаз. Ветер стряхнул с них снег, и они засверкали на солнце.
Брат Кадфаэль осторожно снял их и разгладил на ладони. Это была прядь грубых волнистых волос конской гривы цвета увядающих примул. Лошадь, которую здесь привязали, терлась гривой об угол хижины и оставила эти знаки своего пребывания.
Должно быть, это ближайшее жилище от ручья, в котором он нашел подо льдом сестру Хиларию. И если здесь была лошадь, то не составило труда перевезти тело убитой девушки на такое расстояние. Но возможно, он забегает вперед. Лучше сначала посмотреть, о чем еще расскажет это место, прежде чем делать такие выводы.
Брат Кадфаэль осторожно спрятал клочок лошадиных волос за пазуху и вошел в хижину. Он ощутил приятное тепло после жгучего мороза, а слабый запах сена защекотал ноздри. Оставшийся на улице Рейнер внимательно наблюдал за ним.
Кому-то посчастливилось собрать хороший урожай сена прошлым летом, и здесь находился еще приличный запас. Тут и постель, и надежная крыша над головой — да, тот, кого застигнет в пути темнота, будет рад набрести на такой ночлег. Прошлой ночью кто-то здесь останавливался: большая охапка сена была примята, на ней виднелись очертания длинного тела. Возможно, ночевали здесь и раньше, несколько ночей тому назад. Возможно, вдвоем. Да, вполне возможно, что именно здесь убили сестру Хиларию. Однако даже отсюда не меньше полумили до того места, где нашли полумертвого брата Элиаса, а ведь разбойники возвращались домой и им ни к чему было прочесывать полмили пустынной земли.
— Ты думаешь, что здесь остановились прошлой ночью те двое, которых мы разыскиваем? — с порога спросил Рейнер, с уважением наблюдая, как сосредоточенно размышляет Кадфаэль. — Потому что кто-то здесь был и на снегу у порога еще видны следы.
— Возможно, ты прав, — рассеянно ответил Кадфаэль. — Будем на это надеяться, так как, кто бы тут ни был, он вышел отсюда живым и невредимым сегодня утром и оставил следы, которыми мы сейчас займемся. Если мы нашли все, что здесь можно было найти.
— А что тут еще может быть? — пожал плечами Рейнер, но вошел и, внимательно оглядевшись, поворошил ногой большую охапку сена на полу.
— Тут можно было заночевать, если они сюда добрались. Может быть, с ними, в конце концов, не приключилось ничего дурного? — Рейнер вопросительно взглянул на Кадфаэля.
Потом он снова поворошил сено, при этом поднялась пыль, щекочущая ноздри, и показался край черной одежды. Наклонившись, Рейнер потянул за длинное черное одеяние, развернувшееся у него в руках. Оно было пыльное и измятое. Он в изумлении поднял его.
— Что это здесь? Кто же это выбросил такой хороший плащ?
Кадфаэль взял у него одежду и развернул. Простой дорожный плащ из грубой черной ткани, из которой шьют монашеские одежды. Плащ мужчины, монаха. Может, это плащ брата Элиаса?
Ни слова не говоря, он уронил плащ и зарыл обе руки в сено, раскапывая его до земли, как терьер, преследующий крысу. Там оказалась еще какая-то черная ткань, свернутая и засунутая глубоко — так глубоко, чтобы спрятать от глаз. Он достал сверток и встряхнул его, и оттуда выпал мятый белый шар. Подхватив, он разгладил его в руках. Это оказался простой льняной плат монахини, запачканный и смятый. А черный сверток был рясой с поясом и коротким плащом из той же ткани. И все это было запрятано так глубоко, что ни один пастух не обнаружил бы сверток, пока в хижине оставалось сено.
Кадфаэль расправил рясу и пощупал правый рукав и ткань на груди, где были следы, невидимые в темноте. На правой стороне груди на ткани было засохшее пятно размером с мужскую ладонь, и отвердевшие нити крошились под рукой. На плече и рукаве были следы того же происхождения.
— Кровь? — спросил удивленный Рейнер.
Кадфаэль не ответил. Он с мрачным видом сворачивал вместе рясу и плащ, а плат засунул внутрь. Взяв этот сверток под мышку, он сказал:
— А теперь давай-ка пойдем, посмотрим, куда направились те, кто провел здесь эту ночь.
Было совершенно очевидно, в какую сторону ушли последние обитатели хижины. Начиная с тонкого слоя снега перед дверью, на котором ясно отпечатались следы больших и маленьких ног, тянулись две дорожки, которые сначала были проложены по неглубокому снегу, а затем — по сугробам и спускались вниз, к зарослям кустарника и заснеженным деревьям. Кадфаэль и Рейнер пошли по этим следам, ведя за собой мулов. Тропа, проложенная теми, по чьим следам они шли, обогнула кусты, затем скрылась в рощице и наконец снова появилась там, где ее пересекли многочисленные следы, как людские, так и конские, идущие с запада на восток. Кадфаэль посмотрел на восток, проследив направление этих следов, пока они не скрылись из виду, спустившись в долину, куда стекали ручьи. Несомненно, они и там шли по прямой и, снова поднявшись в гору, указывали прямо на Титтерстон Кли.
— А не пересекли ли мы эти следы, — задумчиво спросил вдруг брат Кадфаэль, — когда поднимались вверх, сойдя с дороги? Ты же видишь, в каком направлении они идут. Мы шли снизу, а теперь мы наверху. Должны были пересечь.
— Но тогда мы их не искали, — резонно заметил Рейнер. — И ветер, вероятно, кое-где их занес.