Питерс Эллис. Ярмарка Святого Петра

ВТОРОЙ ДЕНЬ

   Занималась заря второго дня ярмарки. С первыми лучами солнца над рекой, словно тончайшая вуаль, повисла легкая дымка. Роджер Дод поднялся с рассветом, растормошил Грегори, скатал свой плед, ополоснулся в реке, наскоро перекусил краюхой хлеба, запивая ее элем, и направился вдоль предместья к палатке своего хозяина. Торговые ряды пробуждались на глазах. Потягиваясь и зевая, торговцы принимались раскладывать свои товары. Проходя мимо, Роджер обменялся приветствиями с некоторыми из них. На ярмарке, где люди во множестве трутся бок о бок, даже такому нелюдиму трудно не обзавестись новыми знакомствами.
   Но, подойдя к палатке мастера Томаса, Роджер нахмурился и тихонько выругался. Вокруг царила деловая суета, и только палатка, где заночевал Варин, оставалась запертой. Ее деревянные ставни были закрыты, а ведь солнце уже взошло. Неужто Варин еще не проснулся? Роджер нетерпеливо забарабанил в ставни. Он-то ожидал, что Варин уже открыл их, поставил козлы и разложил товары. Ответа на его стук не последовало.
   — Варин! — закричал Роджер. — Вставай, черт тебя подери, и открой мне дверь!
   Изнутри не донеслось ни звука. Лишь некоторые из расположившихся по соседству торговцев обернулись на неожиданный шум и, оставив свои прилавки, подошли поближе, чтобы выяснить, в чем дело.
   — Варин! — завопил Роджер во всю мочь и заколотил с удвоенной силой. — Просыпайся, чертов бездельник! Что это на тебя нашло?
   — То-то и я удивился, — промолвил торговец тканями из соседней палатки, державший в руках рулон фланели, — что его до сих пор не видно. Ну и соня твой сторож!
   — Вот так дела, приятель, — сказал подошедший с другой стороны оружейник и потрогал дощатую дверь. — Глянь-ка сюда. Видишь царапины?
   Действительно, дверь по краю, рядом с засовом, была слегка оцарапана. От прикосновения дверь приоткрылась. За ней было темно.
   — Нечего барабанить — открыто, — добавил оружейных дел мастер, — и, помяни мое слово, здесь орудовали ножом!
   На какой-то миг вокруг повисло напряженное молчание.
   — Ножом! Дай-то Бог, чтобы им беды не натворили, — в испуге прошептал Роджер и распахнул дверь.
   К тому времени за его спиной сгрудился с десяток любопытствующих. Подошел к ним и невесть откуда взявшийся валлиец Родри ап Хув. Его проницательные черные глаза поблескивали из-под густых бровей. Он с любопытством прислушивался и присматривался, хотя ни слова не понимал по-английски.
   Из темной палатки повеяло запахом теплого дерева, вина и засахаренных фруктов и донеслось невнятное мычание. Напиравшие сзади зеваки втолкнули Роджера внутрь. Потребовалось время, чтобы его глаза после яркого утреннего солнца приспособились к полумраку. У стен высились сложенные тюки и небольшие бочонки с вином. На первый взгляд все находилось на своих местах, в том же порядке, в каком было оставлено на ночь. Только вот Варина не было видно. Но тут Родри ап Хув, проявив присущую ему сметку, сдвинул засов и откинул передний ставень. В палатку хлынул утренний свет. Варин, замотанный в собственный плащ и накрепко связанный по рукам и ногам, так что едва мог пошевелиться, лежал возле передней стены, и валлиец чуть было не наступил на него в темноте. На голову сторожа был надет мешок, перевязанный снаружи тряпицей, туго стянутой на затылке, так что мешковина забилась в рот, отчего Варин не мог позвать на помощь. Он слышал, как его окликали по имени, и изо всех сил старался привлечь к себе внимание, дергаясь и издавая булькающие звуки, свидетельствовавшие о том, что бедолага, во всяком случае, жив. Ахнув, Роджер торопливо опустился на колени и первым делом вытащил холщовый кляп. Грубая ткань намокла от слюны, рот Варина был забит волокнами мешковины, но он уже мог дышать и, не успев отплеваться и даже не дождавшись, пока с его головы стянут мешок, обиженно забормотал, с трудом выговаривая слова:
   — Где это вас черти носили? Я уж думал, что Богу душу отдам, так никого и не дождавшись!
   Пара добровольных помощников принялась освобождать беднягу от остальных пут с еще большим рвением, ведь раз уж он принялся жаловаться, значит, дела его не так и плохи. Распутав веревки, Варина довольно бесцеремонно вытряхнули из плаща, и он повалился лицом на землю, не прекращая своих не вполне связных сетований. Бедняга тут же перевернулся — да так проворно, что всем стало ясно: кости его целы, тяжких повреждений нет и, скорее всего, он отделался лишь испугом. Варин вскинул глаза из-под копны всклокоченных седых волос и обвел своих спасителей негодующим взглядом, точно по их вине он промучился связанным целую ночь.
   — Явились, наконец! Да, лучше уж поздно, чем никогда! — заявил он, откашливаясь и сплевывая волокна мешковины. — Оглохли вы все, что ли? Я тут всю ночь трепыхался!
   Полдюжины рук протянулось, чтобы помочь Варину подняться на ноги. Его бережно усадили на пустой бочонок из-под вина. Роджер отступил в сторону, предоставив поле деятельности своим добровольным помощникам, а сам поглядывал на Варина с нескрываемым раздражением. Старый дурень цел и невредим, не получил ни царапины. Небось перетрусил и дал связать себя без сопротивления, вместо того чтобы постоять за хозяйское добро.
   — Ради Бога, как могло такое случиться? Ведь палатка была заперта. Как вышло, что кто-то сюда пробрался, а ты даже не услышал? Кругом ночевала уйма народу — почему ты не позвал на помощь?
   — Ну, поблизости могло никого и не оказаться, — справедливости ради заметил торговец тканями, — я, например, устроился на ночь на постоялом дворе и думаю, многие поступили так же. И ежели этот малый крепко уснул, то почему бы и нет? Ты же сам говоришь, что на ночь дверь была заперта…
   — Все это случилось уже далеко за полночь, — промолвил Варин, растирая затекшие лодыжки. — Я это знаю, потому как слышал, когда в обители зазвонил колокол, созывающий братьев на ночную молитву. А потом я заснул и проснулся оттого, что мне на голову накинули этот проклятый мешок, а в рот запихали эту штуковину. Я их даже не видел: замотали меня, точно тюк, да и бросили здесь.
   — И ты даже не закричал! — с укором промолвил Роджер. — Скажи хоть, сколько их было? Один или несколько?
   Варин заколебался:
   — Вроде бы двое. Но точно не скажу…
   — Положим, ты их не видел, раз на голове у тебя был мешок, но слышать-то ты мог? Они переговаривались между собой?
   — Да, уже припоминаю, что они как будто перешептывались, правда, о чем — не знаю, слов я не разобрал. Но их было двое, теперь-то я вспомнил… Они тут вроде бы возились с тюками и бочонками.
   — А долго возились? — рассудительно спросил оружейник. — Похоже, они не слишком торопились или постарались не поднимать шуму. Начни тут бочонки падать — могла вся ярмарка переполошиться. Сколько времени они здесь пробыли?
   Варин замялся.
   — Пожалуй, с час, — пробормотал он неуверенно.
   Впрочем, чего можно ожидать от человека, который всю ночь провалялся связанным, да еще с мешком на голове. Ему и минута могла показаться часом.
   — Этого времени им с лихвой хватило бы на то, чтобы прибрать к рукам все самое ценное, — заметил оружейник и, пожав широкими плечами, глянул на Роджера Дода. — Тебе, парень, стоит осмотреться и выяснить, что здесь пропало. Насчет вина не беспокойся: навряд ли они прихватили с собой что-нибудь тяжелое, вроде бочонков. Чтобы их увезти, потребовалась бы повозка, а от нее шуму много — кто-нибудь наверняка бы проснулся. Мой тебе совет: проверь, не стащили ли какую-нибудь легкую, но ценную вещицу.
   Не дослушав его, Роджер отвернулся от Варина и бросился осматривать палатку, судорожно протискиваясь между тюками и бочонками, сложенными у стен.
   — Денежный ларец моего хозяина! — вскричал он. — Я специально схоронил его за бочками, с глаз подальше… Слава Богу, что денег там было немного — большую часть выручки я вчера вечером отнес на баржу и запер там в крепком сундуке. Но кое-что оставалось и в ларце. А главное, там хранились все хозяйские счета и деловые бумаги…
   Роджер торопливо сдвигал в сторону мешочки с пряностями, наполнявшие воздух терпким ароматом, и ящички с восточными сладостями. Иные из них были закуплены в Венеции или Гаскони и на любом рынке стоили немалых денег.
   — Вот здесь он был припрятан, у стены…
   Роджер беспомощно уронил руки и в отчаянии уставился туда, где должен был находиться денежный ларец мастера Томаса. Увы, тот бесследно исчез.
 
   Брат Кадфаэль поднялся спозаранку, чтобы часок-другой поработать в саду вместе с братом Марком. У него не было причин тревожиться за Эмму, ибо в такое время девушка наверняка сладко спала в странноприимном доме в одной комнате с Констанс. Утро было ясным и безоблачным, косые солнечные лучи золотили легкую дымку поднимавшегося над рекой тумана. Брат Марк, беспечно щебетавший что-то насчет прополки, не забывал при этом прислушиваться к наставлениям Кадфаэля, толковавшего молодому монаху о делах предстоящего дня.
   — Ибо, скорее всего, — пояснил Кадфаэль, — мне придется отлучиться и оставить все на тебя. Но я знаю, что могу быть спокоен и за сад, и за снадобья — уж ты-то меня не подведешь.
   — Кое-чему я научился, — отозвался брат Марк с серьезным видом, но с заметными одному лишь Кадфаэлю озорными искорками в глазах, — небось не перепутаю, какой отвар помешать, а какой оставить настаиваться, и ничего не испорчу.
   — Хотел бы и я, — уныло откликнулся Кадфаэль, — быть так же уверен в том, что ничего не испорчу. Тут, брат, такое заварилось, а я покуда не ведаю, что помешать, а что лучше оставить в покое. Ступаю, ровно по жердочке: того и гляди, свалюсь не в ту, так в другую сторону. Людские дела, знаешь ли, не снадобьям чета. Про свои травы я все наперед знаю, потому как свойства их известны и никогда не меняются. От человека же порой не ведаешь, чего ждать, — в душу-то ему не заглянешь. Люди не травы, они непохожи друг на друга, да и слава Богу. Будь они все одинаковы, наш мир много бы потерял.
   Приспело время идти на утреннюю молитву. Брат Марк склонился над большой деревянной кадкой, где в течение дня нагревалась вода для вечернего полива, и ополоснул руки.
   — Знаешь, — промолвил он доверительно, как всегда говорил наедине с Кадфаэлем, — ведь это благодаря тебе я понял, что хочу стать священником.
   — А я так никогда не чувствовал к этому призвания, — рассеянно отозвался Кадфаэль, погруженный в собственные размышления.
   — Догадываюсь. А жаль — из тебя вышел бы превосходный пастырь. Ну так что, мы идем?
   Монахи отстояли службу и уже выходили из церкви, когда на монастырском дворе появился запыхавшийся Роджер Дод. На лице его было написано: стряслось что-то неладное.
   — Никак опять неприятности, — тяжело вздохнул Кадфаэль и устремился наперерез, чтобы перехватить работника у дверей странноприимного дома. Заметив приземистую, коренастую фигуру, явно направлявшуюся к нему, Роджер остановился и поднял встревоженные глаза. Но узнав того самого монаха, который сопровождал помощника шерифа во время тщетных поисков мастера Томаса накануне открытия ярмарки, Дод воскликнул с облегчением:
   — Это ты, брат! Как хорошо, что я тебя встретил! А лорд Берингар у себя? Мне необходимо поговорить с ним. Кругом одни напасти! Вчера на баржу залезли, сегодня вломились в палатку, и одному Господу ведомо, какие еще несчастья обрушатся на нас, прежде чем мы уберемся из этого проклятого места. Все деловые записи моего хозяина пропали вместе с денежным ларцом. Что подумает обо мне мистрисс Эмма? Надо же было так ее подвести — уж лучше бы мне голову проломили!
   — Что это ты толкуешь о проломленных головах? — обеспокоено спросил Кадфаэль. — В чем дело? Неужто воры забрались теперь и в вашу палатку?
   — То-то и оно! Влезли сегодня ночью. Варина связали по рукам и ногам, заткнули ему рот мешковиной, так что он и не пикнул. Никто ничего не слышал, а ларца хозяйского как не бывало! Варина мы всего с полчаса как нашли…
   — Идем! — промолвил Кадфаэль и, ухватив Роджера за рукав, потащил его к странноприимному дому. — Сейчас мы найдем Хью Берингара. Ему все и расскажешь.
   В покоях странноприимного дома, отведенных чете Берингаров, женщины только что поднялись с постели, а сам помощник шерифа, босой, в одной рубахе и штанах, сидел за завтраком, когда раздался стук и в дверь просунулась голова брата Кадфаэля.
   — Прошу прощения, Хью, но тут опять новости. Можно нам войти?
   Бросив на монаха всего один взгляд, Хью сразу смекнул, что тот неспроста заявился в такую рань, и понимающе кивнул.
   — Этому малому есть что рассказать, — объявил Кадфаэль, — он только что с ярмарки.
   При виде Роджера сидевшая на постели Эмма вскочила на ноги. Утренний румянец сбежал с ее щек, а глаза покинуло мечтательное, сонное выражение. Черные волосы девушки, еще не заплетенные в косы, пышными волнами спадали на плечи. Весь ее наряд состоял из просторной, неподпоясанной сорочки, ноги Эммы были босы.
   — Роджер, в чем дело? Что случилось на сей раз?
   — Опять грабеж, мистрисс Эмма, и опять ограбили нас! Боже праведный, я никак в толк не возьму, отчего все лиходеи, какие только есть в этом графстве, ополчились против нас, будто на ярмарке и воровать больше не у кого. — Роджер глубоко вздохнул и, собравшись с мыслями, выложил все единым духом: — Стало быть, подхожу я сегодня утром, как обычно, к палатке, гляжу, — а она закрыта. Я давай стучать и звать Варина, да только без толку — изнутри ни звука. Тут, ясное дело, сбежались соседи, а один купец пригляделся и говорит, что вроде бы дверь открыта: кто-то просунул клинок в щель и поднял засов. Видно, тонкое лезвие было, отменной работы. Вошли мы внутрь, глянь, а Варин-то лежит связанный — замотан в собственный плащ, на голове мешок. Я уж думал, что он не дышит…
   — О нет! — в ужасе прошептала Эмма, прижимая к губам сжатые кулачки. — Бедный Варин! Что с ним?.. Он жив?
   Роджер осмелел и позволил себе презрительно хмыкнуть.
   — Что с ним станется? Живехонек и даже не ранен, ну разве что руки-ноги затекли от веревок. Уму непостижимо, как это он ухитрился так крепко уснуть, что и не услышал ворюг. Впрочем, ежели он что и слышал, то все одно не пикнул. Грабителям с ним никаких хлопот не было: да что с Варина взять — известно, какой из него герой. Сам-то он уверяет, что проснулся лишь тогда, когда ему мешок на голову накинули, а потому никого не видел. Правда, ему показалось, что их было двое, потому как они перешептывались. А может, он и слышал, как воры заявились, да голосу не подал — побоялся, что пырнут ножом под ребро.
   Щеки Эммы вновь окрасил румянец. Она вздохнула с видимым облегчением и промолвила:
   — Слава Богу, что все обошлось и бедняга не пострадал. — Девушка поймала вопросительный взгляд Элин и улыбнулась: — Мне известно, что Варин так же не смел, как не сметлив и не ловок. Но я знаю его с детства. Он мне, бывало, игрушки мастерил да свистульки из ивы. Благодарение Всевышнему, что все кончилось благополучно.
   — Да уж куда благополучнее, — угрюмо пробормотал Роджер, не сводя ревниво пылающих глаз с только что вставшей с постели девушки, чья юная прелесть не нуждалась ни в каких нарядах и украшениях. — Он даже шишки себе не набил. Жаль, что я сам не остался караулить палатку, уж я бы воров не проворонил.
   — А я рада, что тебя там не было, — заявила Эмма. — Ты бы наверняка ввязался в драку, а чего бы добился? Один против двоих, да еще и без оружия. Тебя могли бы покалечить, а то и убить. А я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал из-за моего добра.
   — А дальше что было? — спросил Хью. Он успел надеть башмаки и потянулся за туникой. — Ты ушел, а палатку оставил на Варина? Думаешь, он справится?
   — Он чувствует себя не хуже, чем я или вы, милорд, — ответил Роджер. — Если вам угодно, я пришлю его сюда — пусть сам все расскажет.
   — В этом нет надобности. Я пойду с тобой и осмотрю место происшествия. Ну, заканчивай свою историю. Маловероятно, чтобы грабители ушли с пустыми руками. Что они с собой прихватили?
   Роджер устремил на Эмму виноватый взгляд, исполненный преданного обожания.
   — Увы, госпожа, эти негодяи утащили хозяйский денежный ларец!
   Брат Кадфаэль следил за лицом Эммы, пожалуй, не менее пристально, чем ее незадачливый воздыхатель, и ему показалось, будто радость оттого, что старый слуга не пострадал, заставила девушку позабыть обо всех неприятностях. Весть об утрате ларца она восприняла с невозмутимым спокойствием. Зная, что здесь, в присутствии посторонних, Роджер не решится слишком явно выказывать свою преданность, она даже принялась утешать его: добросердечная девушка не хотела, чтобы честный работник корил себя понапрасну.
   — Тебе не стоит так сильно переживать, — участливо промолвила Эмма. — Ты же не мог помешать, и вины твоей в этом нет.
   — Большую часть денег я вчера вечером отнес на баржу, — сказал Роджер, радуясь возможности хоть отчасти оправдаться. — Они под надежным запором, и за них можно не беспокоиться. Но все расчетные книги мастера Томаса пропали, договоры, соглашения…
   — Значит, в Бристоле у него остались копии, — решительно заявила Эмма. — И кроме того, если грабители утащили ларец, считая, что он набит деньгами, то к чему им дядюшкины пергаменты. Деньги они, конечно, возьмут себе, а все счета и расписки, так же как и сам ларец, выбросят за ненадобностью. Вот увидишь, может, мы еще вернем большую часть утраченного.
   «Она не только добра, — подумал Кадфаэль, — но и умна. Как здраво рассудила, да и в мужестве ей не откажешь — умеет достойно сносить потери».
   Монах покосился на Хью и встретился с ним взглядом. Лицо помощника шерифа оставалось непроницаемым, но он слегка приподнял бровь, и Кадфаэль понял: Берингар тоже оценил самообладание Эммы.
   — Любые утраты ничто в сравнении с человеческой жизнью, — твердо продолжила девушка. — Главное, что Варин жив, а обо всем прочем не стоит горевать.
   — И все же, — неторопливо заметил Берингар, — на мой взгляд, не помешало бы выставить у вашей палатки караульного из аббатства. И впрямь странно, что изо всех гостей аббатства неприятности преследуют только вас. Может быть, мне поговорить об этом с приором Робертом?
   Девушка на миг задумалась, опустив головку, а потом подняла на Берингара бездонные, ясные, как безоблачное небо, голубые глаза, казавшиеся невинными, словно у новорожденного младенца.
   — Вы так добры, — промолвила она, — но, право же, не стоит беспокоить отца приора. Мне кажется, что теперь в охране нет никакой надобности.
   После обеда Хью, оставив Эмму на попечении своей жены, явился в сарайчик брата Кадфаэля. Он приложился к рогу с вином из личных запасов монаха и уселся в тени, на лавке под навесом. Благоухание трав навевало сонное благодушие, и Хью, пришедший для серьезного разговора, не удержался от зевка. Садовая изгородь отделяла их от внешнего мира. За стенами аббатства шумела ярмарка, но сюда доносился лишь отдаленный гул, напоминавший деловитое жужжание неутомимых пчел пасечника, брата Бернарда. Брат Марк, подоткнув рясу выше колен, любовно пропалывал грядки, ничуть не мешая их уединению.
   — Редкостное творение Господне, — промолвил Кадфаэль, ласково поглядывая на Марка. — Будущий священник и предстатель мой перед Всевышним. Может быть, он поможет мне избегнуть кары, уготованной за мои прегрешения. Воистину агнец сей избран из всего стада.
   — Посмотрим, — ухмыльнувшись, промолвил Хью, глядя, как Марк нежно, будто жалеючи, выдергивает сорняки из грядки, — что ты запоешь, когда сей невинный агнец постигнет все твои уловки. — Хью посмаковал вино и, проглотив его, некоторое время молчал, наслаждаясь послевкусием. — Варин мало что смог добавить, — промолвил он наконец. — Ну, а ты что скажешь? Все это непохоже на цепь случайностей.
   — Это точно, — согласился монах. Он распахнул дверь сарайчика, чтобы проветрить помещение, и, подойдя к Берингару, уселся рядом с ним. — Боюсь, что случайностью тут и не пахнет. Купца убили, раздели, обшарили его баржу и обыскали палатку. И при этом никто больше на ярмарке не подвергся никакому насилию, а между тем есть же здесь и другие богатые гости. Какая же тут случайность.
   — Но что же тогда? Растолкуй, — попросил Хью. — Девушка уверяет, что с баржи пропали кое-какие вещи. А из палатки утащили ларец. Похитители, наверное, думали, что он набит деньгами. И если это не просто кражи, то что же? Объясни, ради всего святого!
   — Поиски, — сказал Кадфаэль, — сдается мне, что некто упорно и неотступно охотится за какой-то вещью. Что это такое и зачем ему понадобилось, остается только гадать. Могу лишь предположить, что вещица маленькая и притом дорогого стоит. И эта ценность находилась у мастера Томаса, или, во всяком случае, злодей был уверен, что она у него. В первый же вечер по приезде на ярмарку купец был убит, а тело его раздето. Так начался поиск. Убийца полагал, что купец носит свое сокровище при себе, но просчитался, и потому на следующий день он наведался на баржу. Вот и вторая попытка завладеть той вещицей.
   — Ну, если верить девушке, — сухо заметил Берингар, — а кто может знать правду лучше нее, на барже негодяй побывал не зря, ибо разжился поясом с золотой пряжкой, серебряной цепочкой да еще и парой вышитых перчаток впридачу.
   Кадфаэль хмыкнул, почесал нос и искоса глянул на Хью. Неожиданно тот улыбнулся в ответ.
   — Ну-ну! Может, я и не так быстро соображаю, как ты, но рядом с тобой мне поневоле приходится шевелить мозгами. Эмма — девушка смышленая, и память у нее превосходная, так что я и не рассчитываю подловить ее хотя бы на малейшей неточности в описании похищенных вещиц, и все же я сомневаюсь в их существовании.
   — Может быть, — предложил Кадфаэль, хотя и без особой надежды, — тебе стоит спросить напрямик, о чем она умалчивает?
   — А я спрашивал! — признался Хью с невеселой улыбкой. — Все без толку. Она знай смотрит невинными, обиженными глазами и как будто не понимает, чего я от нее добиваюсь. Дескать, все, что она поведала, истинная правда, от первого до последнего слова, и добавить к сказанному ей нечего, потому как ничегошеньки она больше не знает. Но хоть вид у нее прямо-таки ангельский, я уверен, что она лукавит. А ты, я вижу, еще раньше меня об этом догадался. Что же навело тебя на такую мысль?
   — Чего бы я не хотел, — медленно произнес Кадфаэль, — так это внушить тебе, будто Эмма скрытничает оттого, что на уме у нее что-то дурное. Такого у меня и в мыслях не было.
   — У меня тоже, — заверил монаха Берингар, — но сдается, мне, она кое-что знает и предпочитает держать в секрете. Но как бы то ни было, она на нашем попечении, и потому я, так же как ты и аббат Радульфус, не хочу, чтобы с ней приключилось неладное.
   — Когда мы с ней вместе поднялись на баржу, — сказал Кадфаэль, — Эмме потребовалось не больше минуты, чтобы заметить посещение постороннего, и я ничуть не усомнился в правдивости ее уверений. Хорошая хозяйка всегда помнит, что и как у нее было уложено, всякая складочка у нее на своем месте, потому девушка мигом приметила чужую руку. Обнаружив следы вторжения, она поначалу перепугалась, и в этом не было никакого притворства. Я тут же спросил Эмму, не пропало ли чего, и она, не задумываясь, чуть ли не с торжеством в голосе заявила, что все на месте.
   Тогда я не придал этому значения, однако попросил ее осмотреть баржу повнимательнее и удостовериться, действительно ли ничего не похищено. И вот когда я сказал ей, что об этом в любом случае надо будет сообщить тебе, она осмотрела каюту и обнаружила или сделала вид, будто обнаружила, пропажу нескольких вещиц. Мне кажется, она пожалела о том, что так категорически заявила, будто все на месте, а когда поняла, что о случившемся все равно придется рассказать служителям закона, решила представить это происшествие заурядной мелкой покражей. Правду она сказала тогда, когда на вопрос, не пропало ли чего, однозначно ответила «нет». А потом попыталась ввести нас в заблуждение, и надо признаться, это получилось у нее не так уж плохо, учитывая, что по природе своей она вовсе не лгунья. Но несмотря на все ее ухищрения, я, так же как и ты, убежден, что похищенные безделушки никогда не существовали или, во всяком случае, их не было на борту баржи.
   — И все же, — промолвил Хью, размышляя вслух, — остается неясным, почему Эмма с самого начала была так уверена, что с баржи ничего не взято.
   — А потому, — отвечал Кадфаэль, — что она знала, за чем охотится вор, так же как и то, что на барже этого нет. Так провалилась и вторая попытка завладеть неведомым сокровищем. Его не оказалось на барже, как не оказалось на теле мастера Томаса.
   — Так вот почему была предпринята третья попытка! — воскликнул Хью. — Удалась ли она — вот что хотелось бы мне знать, Кадфаэль. Пропал денежный ларец, а ведь это, пожалуй, самое подходящее место для хранения ценностей. Может быть, преступник добился своего и на этом его поиски прекратятся?
   Кадфаэль выразительно покачал головой.
   — Эта попытка удалась не больше, чем две предыдущие, — убежденно произнес он. — Можешь не сомневаться.
   — Но почему ты так уверен? — с любопытством спросил Хью.
   — Ты ведь сам видел все то, что и я. Вспомни: Эмму совершенно не взволновала утрата ларца. Как только она узнала, что ее работник, этот бедняга Варин, не пострадал, она тут же успокоилась. Что бы ни разыскивал неизвестный вор, Эмма знает, что этого не было ни в палатке, ни на барже. А я могу представить себе только одну причину, по которой девушка знает об отсутствии там неведомого сокровища. Дело в том, что ей прекрасно известно, где оно хранится.