Страница:
- Да, сэр, - отозвался Мартинес. Но он не знал, успеет ли. Оставалось еще столько дел… Работе не было видно конца, и где та граница, за которой можно остановиться и сказать: все, больше делать нечего, теперь можно собирать инструменты и двигаться в путь. Только справишься с одной проблемой, как - глядь - к тебе опять несется пара взволнованных лейтенантов, чтобы сообщить о двух новых.
«Будь сильным, приятель, - твердил себе Мартинес. - Будь твердым. Как Старик Эль Диабло».
Пришел черед настоящего дела. Настоящего дела. Закончив сообщение, Мартинес вдруг едва удержался от смеха, вспомнив, как пример самого черного юмора, однажды сказанные ему Тейлором слова.
«Всегда можно определить, когда приближается бой, - заявил тогда Старик. - Все начинает идти наперекосяк».
Они с Тейлором сидели в трактире в уродливом маленьком мексиканском горном городке под названием Бонита. А Мартинес посмеялся, думая, что то и был бой - беготня за оборванными бандитами по пустынным горам. Он заливался счастливым смехом, попивая легкую терпкую «Маргариту», уверенный, что держит все под контролем и что так будет всегда. А Тейлор улыбнулся улыбкой мертвеца, положив на стол ноги в сапогах со шпорами.
Тейлор знал, что говорил. Он знал гораздо больше, чем мог себе представить молоденький капитан-квартирмейстер.
Настоящее дело.
***
Тейлор стоял перед своими офицерами. Он знал, как зовут каждого, даже самых молодых и недавно назначенных в полк. Но знать людей - совсем другое. На лицах своих подчиненных он замечал в разной степени выраженные признаки волнения и бравады, невежества и энтузиазма. Даже сейчас бой являлся не только соревнованием машин, но и результатом бесчисленного множества решений, принимаемых коллективом людей. Его обязанностью было подготовить эту группу к войне. Они служили под его началом недолго, и он знал, что подготовил их недостаточно хорошо. Но еще Тейлор знал, что времени не хватает никогда и никто не бывает подготовлен идеально.
Он сознавал, что многие из них, особенно молодые, ждали от него речи. Будь то в кино, для речи обязательно нашлось бы место, но он полагал, что никакие его словеса не сравнятся с несколькими лишними минутами, проведенными ими с собственными подчиненными и посвященными дополнительным разъяснениям и уточнениям. Цель, которую он преследовал, сведя их всех вместе, уже достигнута. Они знают, что не забыты, не покинуты, не оставлены одни. Каждый человек - часть одного большого целого. И совещание тянулось достаточно долго, чтобы успокоить даже самых взволнованных, чтобы пробудить в каждом неодолимое желание вскочить со стула и приступить к работе.
Мэнни волнуется, но это ничего. Тейлор в него верил. И в Мередита, мучающегося от того, что не смог сосчитать все волоски на головах противника. И в Хейфеца, чья храбрость порождена отчаянием. И в лейтенанта в заднем ряду, который как-то вечером в офицерском клубе смутил Тейлора, пустившись в пространные извинения из-за того, что его родители обеспечили ему лучшую косметическую хирургию, чтобы скрыть шрамы от болезни Рансимана. Он еще сказал, что не хочет, чтобы Тейлор не счел его настоящим мужчиной. А Тейлор настолько удивился, что не нашел ни слова в ответ.
Он знал, что Теркус смело и решительно поведет свою эскадрилью, но все же направил туда Счастливчика Дейва проследить, чтобы тот не стал слишком уж смелым и решительным. Он даже верил, что Рено превзойдет самого себя в кризисной ситуации, ведь за его плечами будет маячить призрак его отца. Он верил в усмехающихся молодых десантников с их крутыми татуировками, в механиков и оружейников. Он искренне верил в то, что большинство мужчин, сидящих перед ним, в трудный час откроют в себе большие возможности, чем сами ожидали.
Но он не верил в себя, в то, что сможет сейчас найти для них верные слова. За свою жизнь он слишком много прочитал книг и теперь боялся, что слова, которые он скажет, родятся не в его сердце и голове, а невольно припомнятся из какой-нибудь давно прочитанной книги и, следовательно, прозвучат фальшиво.
Лучше вообще ничего не говорить.
Он хотел бы рассказать им о выцветшем красно-белом флаге, который лежал сложенным в его кармане. О том, как снял его с крыши в африканской глухой дыре и пронес на себе много миль, много лет. Он хотел бы достать его и показать им, как показывают древнюю реликвию детям и внукам. Вот. Вот я какой.
Но он знал, что и для этого не найдет слов. Как и для того, чтобы рассказать, как долго он ждал сегодняшнего дня, как мечтал о нем, хотя умом и понимал, что любой здравомыслящий, порядочный человек может мечтать только о мире.
Он дотронулся до сукна советской шинели, которую по-прежнему носил, чувствуя сквозь грубый материал то место, где лежал старый стяг. Он до сих пор там, успокоил он себя.
Тейлор не вынул его. Вместо этого он начал расстегивать шинель, не отводя взгляда от точно так же одетых офицеров.
- Давайте выкинем эти чертовы тряпки, - сказал он. - И займемся делом.
13. Москва
- От тебя ничего не требуется, - убеждала Валю ее подруга. - Просто поболтай с ними, выпей чуть-чуть. Повеселись, и все.
Валя решила не ходить. Имелись тысячи причин, чтобы отказаться от приглашения. После посещения больницы она твердо намеревалась вести себя, как положено примерной жене, думать только о Юре и попытаться убедить себя, что их совместная жизнь все-таки наладится. К тому же она еще не до конца оправилась после операции. Ее прооперировали очень небрежно, и у нее до сих пор случались кровотечения, сопровождаемые чувством слабости и усталости. Ее сил хватало только на то, чтобы простоять полный рабочий день перед своими учениками, заставляя их раз за разом повторять по-английски: «Я счастлив с вами познакомиться».
Валя почти ничего для себя не готовила, и все же стол в комнате, совмещавшей функции спальни и столовой, был постоянно уставлен грязными тарелками и чашками. По вечерам, возвращаясь домой, она даже замечала, что в ее крошечной квартирке установился тяжелый запах прокисшего супа и нестиранного белья. Но она не могла заставить себя взяться за наведение порядка. Вместо того чтобы как следует убраться, Валя неохотно перекладывала вещи с одного места на другое.
Сначала Нарицкий обрывал ей телефон, но постепенно он устал напрасно добиваться свидания. Она говорила себе, что должна написать Юрию, сидя ночи напролет на старом зеленом диване, завернувшись в одеяло и вполглаза следя за патриотическими и сентиментальными телевизионными программами, прерываемыми только для показа наспех скомпонованных новостей с войны. Валя догадывалась, что дела складывались очень плохо и что Юра, наверное, подвергается огромной опасности. Однако понимание шло только от головы, а не от чувств. Изображения маленьких домиков и крошечных человечков не затрагивали ничего в ее душе. И отсутствующий Юра тоже превратился в абстракцию. Она сидела на продавленном диване, уставившись на яркий ковер напротив, - она повесила его туда, чтобы скрыть стену с осыпавшейся штукатуркой, а певичка с крашеными волосами надрывалась о горестях любви. «Написать Юре, - билось у нее в голове. - Я должна написать Юре». И все же до сих пор она не вывела ни одной строки, и в моменты наибольшего просветления Валя отдавала себе отчет, что вовсе не любит человека, с которым связала ее судьба, и что ее только страшит перспектива остаться одной.
- Не могу, Таня, - ответила она подруге. - Правда, не могу.
Таня поморщилась. Невольно она окинула взглядом развал, царивший на столе, прежде чем заставить себя снова посмотреть на подругу. Но если Валя и смутилась, то только чуть-чуть. Теперь подобные вещи значили для нее меньше, чем прежде.
- Нельзя же целыми днями вот так сидеть квашней, - настаивала Таня. - Не пойму, что на тебя нашло?
- Я думаю о Юре, - отозвалась Валя, лишь отчасти покривив душой. - Я так плохо поступали по отношению к нему. Даже не писала.
- Нечего о нем беспокоиться, - возмутилась Татьяна. - Несешь всякую чепуху. Что хорошего он для тебя сделал? Или ты как-то по особенному живешь? - Таня оглядела царивший в комнате развал. - Они строят из себя таких важных птиц, раздуваются от гордости в своих мундирах, а посмотри, во что мы из-за них вляпались. Я всегда говорила: не связывайся с военными.
Неправда. Когда они только начинали встречаться, Таня превозносила Юрия до небес. Она постоянно твердила, как надежно положение офицерской жены, восхищалась хотя и шедшими на убыль, но все еще существенными армейскими привилегиями и даже хвалила его внешность. Когда-то двухкомнатная квартира в Москве была пределом мечтаний. Теперь же она казалась Вале тюрьмой.
- Ты была лучше устроена с этим, ну как его там, - продолжала Таня. - У него-то, по крайней мере, хоть деньги водились. И он не возражал против того, чтобы ты их тратила.
- Пожалуйста, прекрати, - остановила ее Валя. - Я не хочу о нем говорить. Ты всего не знаешь.
- Валя, ну же, ради Бога, соберись. Ну, посмотри, что у тебя творится. Я тебя не узнаю.
Однако Валя в глубине души понимала, что разбросанные по квартире вещи в большей степени отражают ее истинное «я», чем импортная парфюмерия и тщательный макияж. И еще она знала, что пойдет в конце концов вместе с Таней в гостиницу. Ей только надо подольше потянуть с согласием - не для Тани, а для себя самой.
- Я плохо себя чувствую, - отозвалась Валя.
- Не веди себя, как ребенок.
- И мне действительно надо написать Юре. Он наверняка сейчас воюет где-то там.
- Не глупи. Юрий достаточно умен, чтобы сам о себе позаботиться. Не принимай всерьез болтовню о «долге», о «чести офицера» и так далее. Мужчины любят повыпендриваться. - Таня на миг замолчала, словно задохнувшись при воспоминании о всем том вранье, что ей довелось выслушать от мужчин. Потом безжалостно продолжала: - Могу поспорить, он о тебе даже и не вспоминает. Небось, спит вовсю с какой-нибудь медсестрой или с одной из местных шлюх. Все сибирячки такие бесстыдницы.
- Юра так не поступит, - уверенно отрезала Валя. Хотя бы в одном она ничуть не сомневалась. - Юра не такой. - «Возможно, было бы лучше, - подумала она про себя, - будь он как раз такой».
Таня громко, театрально рассмеялась:
- Милая моя, ты просто не знаешь мужиков. Они все такие. Нельзя судить мужчину по тому, как он ведет себя дома.
- Юра не такой, - упрямо повторила Валя.
Таня вздохнула:
- Что ж, время покажет. Но что мы обсуждаем Юру? Лучше поговорим о тебе. Валя, ты просто должна пойти сегодня, такую возможность грех упускать.
Валя попыталась спрятаться под маской показной невинности.
- Но я же не могу, - сказала она. Потом взглянула на экран телевизора. Мужчина с серебряной сединой призывал к новой эре самоограничения. Новая духовность народа поможет выиграть войну. Несколько минут обе женщины смотрели в телевизор, сохраняя на лицах абсолютно одинаковое выражение, позволившее им пересидеть сотни собраний, не услышав на них ни слова.
- Какие они? - тихо спросила Валя, не поворачивая головы. - Просто любопытно,
- Ну, во-первых, - ответила Таня, - они умеют обращаться с женщинами. И все, конечно, богаты. - На миг Таня задумалась. - Естественно, в этом они ничем не отличаются от других мужиков. Им нужно одно - залезть тебе под юбку. Но… уж если не с тобой, то с кем мне быть откровенной? Они, по крайней мере, не слезают, пару раз дернувшись.
- Таня!
- Да не строй ты из себя невинность. Я только говорю, что мне никогда не было так… так… - Наконец и Татьяна покраснела от своих мыслей. Даже в миг наивысшей откровенности она не могла преодолеть воспитанные с детства привычки. Не так уж и важно, что ты делаешь. Но следи за тем, что говоришь. - Наверное, они этому учатся в школе или еще гденибудь, - хихикнула она, словно время, как губкой, стерло последние десять лет и они снова стали девчонками-подростками.
Миг опасной открытости прошел, и Татьяна разгладила юбку на коленях.
- Но пришла я не за тем. Я только подумала - вдруг ты захочешь поговорить с ними. Попрактиковаться в английском. Ну, сама понимаешь. Узнаешь несколько новых выражений, свежие идиомы.
Валя посмотрела на пол у себя под ногами. Его тоже надо вымыть, и чем скорее, тем лучше.
- Я не знаю, о чем с ними разговаривать, - призналась она подруге. Но сама уже репетировала в голове словесные комбинации.
- О, они сами во всем разберутся. Они действительно очень дружелюбны. Прямо как в старых западных фильмах. Все вычищенные, вымытые и все время улыбаются. И не ведут себя, как неотесанная деревенщина. Словом, во всем прямая противоположность русским мужикам.
- Но… я слышала, они совсем некультурные.
Таня закрыла глаза с выражением крайнего презрения.
- Ну, знаешь, если ты собираешься в художественный музей, то всегда можешь сходить туда и одна. По мне, американцы великолепны. - для убедительности она выдавила из себя несколько слов по-английски. Несмотря на все старания, они прозвучали гораздо хуже, чем сказала бы их Валя: «То have fun. Always to have fun. Darling, it is very nice» ‹Веселиться. Всегда веселиться. Милашка, все очень неплохо.›.
- He думаю, что они мне понравятся, - протянула Валя, уже представляя себе бессмысленные американские улыбки, прочные башмаки и их жизнь, преисполненную непростительного материального благополучия.
- Ну и глупо. Сперва познакомься, а уж потом решай. Я уже рассказала Джиму о тебе. Он и его друзья хотели бы с тобой встретиться.
- Джи-им, - с отвращением протянула Валя. - Звучит, как имя героя из глупого фильма. Дурацкое имя.
Таня устало пожала плечами, словно опустошенность и безволие Вали вдруг стали заразными. Потом взглянула на часы.
- Уже поздно, - сказала она. - Я назначила Джиму свидание.
Валю охватил страх. Страх остаться одной в этих мрачных комнатах, наедине со своей мрачной жизнью. Кто знает, какие возможности может открыть знакомство с американцами? А от бокала-другого вина беды не случится. Может быть, в гостинице подают хорошую еду. Она почувствовала, как впервые после долгих недель растительного существования в ней вновь пробуждается интерес к жизни. Конечно же, там ее ждет чудесная пища, приготовленная специально для иностранцев. В ее сознании начали тесниться соблазнительные, хотя и не слишком отчетливые, видения.
- Ты права, - вдруг сказала Валя, - мне надо выйти на люди, вдохнуть свежего воздуха. Тогда я и спать стану лучше.
Таня вновь оживилась, и Валя поинтересовалась про себя, только ли из чувства давнишней привязанности упрашивала ее старая школьная подруга, или ей требовалась помощь при общении с богатыми иностранцами. А может, та выступала в качестве сводни? Впрочем, неважно.
- Они надолго в Москву? - поинтересовалась Валя, позволив одеялу соскользнуть с плеч. В глубине комнаты на экране телевизора мерцала карта далеких боев.
- Думаю, надолго, - ответила Таня. - Джим говорит, что сам точно не знает. Они здесь по делу. Какая-то торговая делегация, но ты не беспокойся. Они вовсе не такие скучные, какими ты представляешь себе американских бизнесменов. Они все друзья и постоянно рассказывают о том времени, когда вместе служили в армии.
Валентине вдруг показалось странным, почему так долго может находиться в Москве торговая делегация в то время, когда страна по уши увязла в войне. Но она быстро отбросила сомнения. Из тысяч статей, лекций и телепередач она вынесла стойкое убеждение, что американцы способны делать деньги на всем, даже на вспышках болезни и голода. К тому же Нарицкий наглядно продемонстрировал ей, насколько легко можно богатеть на войне. Возможно, именно из-за войны они здесь и торчат - торгуют орудиями смерти. Валя не стала забивать себе голову.
- Мне надо помыться и привести в порядок голову.
- Верно, - счастливым голосом подхватила Татьяна. - И смотри, мойся как следует. Они на это очень обращают внимание. - Она наморщила носик. - Пока ты собираешься, я маленько приберусь в твоей конюшне.
Валя поспешила в крошечную спальню и принялась копаться в груде сваленной кучей одежды. Что достаточно чисто, чтобы одеть? Ей надо тщательно продумать цветовую гамму - последнее время она очень бледна.
Из соседней комнаты донеслось звяканье посуды, потом - укоризненный Танин голос:
- Валя, какая ты нехорошая девочка.
Райдер сидел у стойки бара. Один. Пил прокисшее бутылочное пиво. Он не собирался задерживаться здесь надолго, в номере его ожидало много работы. И все же позади остался очень трудный день, произошло много такого, что трудно разложить по полочкам и забыть. «Машины не чувствуют боли». И целый мир открывающихся новых возможностей. Он уже как можно яснее объяснил все своему начальству, и они тоже пришли в волнение. Командир подразделения сказал, что такой шанс бывает раз в жизни. И все же Райдер боялся, что они не до конца все понимали. Он страстно желал, чтобы они моментально придумали план действий, чтобы они без колебаний использовали новый метод в ведении боевых операций.
Райдер усмехнулся про себя, покручивая в руке полупустой стакан. «Чтобы эта машина не страдала напрасно». Он старательно избегал освещать эту сторону вопроса, подчеркивая взамен волшебным образом проявившуюся уязвимость противника. И теперь уже им предстояло запустить все колеса, создать план, который пошлет людей реализовывать открывшиеся возможности. Он знал, что ему такая работа не по плечу. Но, с другой стороны, он не мог уже отрешиться от этого проекта. Он чувствовал, что его роль до конца еще не сыграна.
Он отхлебнул согревшегося пива. Никогда особенно он не любил выпить. «Как абсурдно, - подумал он. - Все это абсурдно». Но на самом деле у него в голове крутилось другое слово, которое он никак не мог заставить себя произнести, - «жутко».
Весь мир теперь пронизан этим словом. Гостиничный бар, построенный давным-давно, в отчаянном приступе надежды, с потугами на элегантность, на деле обернувшейся только мрачной запущенностью, бархатные сиденья, добела вытертые бесчисленными задницами, медные детали, выщербленные и потускневшие. Лишь зеркало казалось по-настоящему древним, посерев из-за годами окутывавшего его сигаретного дыма. Именно в зеркале, поверх частокола бутылок, он впервые перехватил пристальный взгляд той женщины, и теперь воспоминание о ее глазах, на миг дольше, чем следовало, задержавшихся на его лице, не давало ему встать и уйти.
Он совсем было собрался возвратиться к себе, несмотря на то что проходившие мимо офицеры не раз предлагали ему присоединиться к их столикам. Он был готов смириться с одиночеством, которое на самом деле вовсе не так уж и плохо, если заставить себя думать о нем логично. Готов вернуться в тесную, слишком жарко натопленную комнату, полную странных хлюпающих звуков, словно где-то рядом никак не мог откашляться старик. У него всегда было много работы, а работа оправдывает любые жертвы.
А ее взгляд остановил его. Слишком напряженный для такого тонкого лица. Он знал, что у нее карие глаза еще прежде, чем получше присмотрелся к ним в дымном полумраке бара. Она давно уже следила за его отражением в зеркале, и первая его мысль была - насколько чужда она здешней обстановке, зажатая в кабинке между двумя громогласными офицерами в плохо сидящих на них спортивных пиджаках. Наконец, широкий взмах чьей-то руки прервал протянувшуюся между ними через зеркало нить.
Похоже, ее спутником был пузатый подполковник, которого Райдер знал как профессионально беспомощного, политически подкованного и-счастливого, оттого что оказался в чужой стране с полным карманом денег и без жены, типа. Райдер знал всех за тем столом: офицеры, не заслуживавшие его уважения. Он внешне помнил и вторую русскую, несмотря на то что редко задерживался в баре, - высокую, с копной отливавших металлическим блеском черных волос. Непременный член Международного клуба шлюх.
Он знал их всех - кроме этой девушки с тонкими чертами лица, с золотистой лентой, пропущенной сквозь тяжелую массу волос. Она сидела молча, с лицом почти что грустным, а все более и более пьяные соседи ткали вокруг нее свою паутину. Ни веселье, ни незнакомцы, в компании которых она оказалась, похоже, не интересовали ее. Она походила на эфемерную сказочную принцессу, и Райдеру припомнилась циничная шутка одного уорент-офицера: что де «большинство из них сделает все, что угодно, ради сытного обеда». Райдер испытал укол ревности при мысли, что такая женщина даром пропадает в подобном окружении.
Ее лицо снова скрылось в тени, и Райдер только смог увидеть, как она улыбнулась и произнесла неслышные ему слова.
Он уставился в свой бокал с пивом. Но в памяти он видел ее даже лучше, чем несколько мгновений назад. Ниже моментально запечатлевшихся в его мозгу лица и волос - длинная белая шея вела к обнаженным ключицам и отделанному кружевами лифу платья из тех, что были в моде в Штатах несколько лет назад. Красное платье, словно она в глубине души издевалась над ними всеми. Он покачал головой, говоря себе, что она по-настоящему красива, хотя и понимал, что преувеличивает. В чем-то ее лицо все-таки не дотягивало до классической красоты. Однако она, одна из всех женщин в переполненном баре, обладала властью встряхнуть Райдера, вырвать его из тонкой паутины, которой обволокла его ночь.
Ничего, конечно, не поделаешь. Ее окружали офицеры значительно выше его рангом. Но даже сиди она одна, он не осмелился бы приблизиться к ней. У него имелось сколько угодно оправданий. Несмотря на то, что никто не выполнял предписаний, им все же запрещалось устанавливать слишком тесные контакты с местным населением. Кроме того, любая из девушек могла оказаться сотрудницей КГБ. По слухам, в городе царила настоящая эпидемия венерических заболеваний. И в любом случае, что бы он ей предложил? В любой момент он может оказаться вдалеке отсюда. И у него слишком много работы, ему надо держать себя в постоянной готовности.
Он никогда не умел с легкостью заводить знакомства с женщинами. Приятели никак не могли его понять. «Господи, - сказал как-то ему старинный друг, - будь у меня твоя внешность, мой баловник уже стерся бы до основания». Почти все женщины, ставшие частью его жизни, практически всегда сами делали первый шаг - вроде Дженифер, которая поджидала его в коридоре у компьютерного класса. Как-то, пребывая в отличном расположении духа, в один из их самых лучших дней она сказала ему, что он сам не знает, какая он куколка. А потом развелась с ним.
И вот теперь никого не было рядом с ним, и ничего впереди, только пивные опивки, да еще одна московская ночь с астматическим гудением труб и эскападами соседей за стенами. Он посидел еще немного, позволив себе немного пофантазировать об этой женщине, с которой - он знал - они никогда ни единым словом не обменяются. Он представил себе ее жизнь и череду событий, вынудивших ее разменивать себя на болтливых пьяниц, что сидели за одним с ней столом.
Он представил, как она стоит в очереди за ошметками мяса. Очереди на улицах вытянулись так, что, казалось, они уже переплелись, переросли друг в друга настолько, что давно уже потерялись их начало и конец в ожидании, когда же откроется тот мифический магазин, которого на самом деле вовсе не существовало. Когда Райдер со своим советским коллегой ехали по улицам, того вид очередей нисколько не волновал.
- Русские, - заявил Савицкий, - ждут всю жизнь.
«Женщина, рожденная не в той стране», - подумал Райдер.
Он уже совсем решился оторваться от бара и от своих мечтаний, когда подполковник, зажавший женщину в угол, громко извинился и, качаясь, направился в сторону туалета. Райдер инстинктивно глянул в ту точку зеркала, где недавно встретились их глаза, и увидел, что она тоже встает. У него защемило в груди при мысли, что она сейчас последует за подполковником, что тот отправился вовсе не в туалет, а на заднюю лестницу гостиницы.
Но женщина удивила его. Она не пошла за человеком, на которого Райдер в своем воображении обрек ее. Вместо того она снова храбро поглядела в зеркало на отражение его глаз и двинулась прямо к бару.
Вся смелость, присущая его мечтам, вмиг покинула его. Он отвел взгляд в сторону и, как утопающий за соломинку, вцепился в свой пустой бокал.
Он чувствовал ее приближение. В волнении он уставился на живот бармена, покоившийся в раковине для мытья посуды. Сергей, друг всех владельцев свободно конвертируемой валюты.
Рука, бесспорно женская, легко коснулась его плеча.
- Это место занято? - спросила женщина.
Ему не требовалось ни смотреть на нее в зеркало, ни оборачиваться. Он знал, что это она. Он без малейших сомнений узнал ее голос, хотя раньше до него через всю переполненную комнату донесся только ее едва различимый смех.
- Н-нет, - заикаясь, выговорил он, наконец обернувшись. - Пожалуйста, садитесь.
Она из КГБ. Конечно. Без всякого сомнения. Другого логичного объяснения просто нет.
- Здравствуйте. Как поживаете? - спросила она, и только тут до Райдера дошло, что она говорит с ним по-английски. Ее голос звучал осторожно, с заученными ровными интонациями, словнр она сомневалась в правильности выбора слов. Но, впервые разглядев ее поближе, он удивился, как она может испытывать неуверенность хоть в чем-то.
Часто, когда подходишь поближе к русской женщине, неожиданно плохая кожа либо дурные зубы оказываются для тебя неприятным сюрпризом. Но у этой девушки все идеально. Только очень бледная. Словно только что выздоровела после долгой болезни. За несколько, пожалуй, полноватыми губами - маленькие и ровные зубки. Она стояла близко, и исходящий от нее аромат дурманил ему голову.
«Будь сильным, приятель, - твердил себе Мартинес. - Будь твердым. Как Старик Эль Диабло».
Пришел черед настоящего дела. Настоящего дела. Закончив сообщение, Мартинес вдруг едва удержался от смеха, вспомнив, как пример самого черного юмора, однажды сказанные ему Тейлором слова.
«Всегда можно определить, когда приближается бой, - заявил тогда Старик. - Все начинает идти наперекосяк».
Они с Тейлором сидели в трактире в уродливом маленьком мексиканском горном городке под названием Бонита. А Мартинес посмеялся, думая, что то и был бой - беготня за оборванными бандитами по пустынным горам. Он заливался счастливым смехом, попивая легкую терпкую «Маргариту», уверенный, что держит все под контролем и что так будет всегда. А Тейлор улыбнулся улыбкой мертвеца, положив на стол ноги в сапогах со шпорами.
Тейлор знал, что говорил. Он знал гораздо больше, чем мог себе представить молоденький капитан-квартирмейстер.
Настоящее дело.
***
Тейлор стоял перед своими офицерами. Он знал, как зовут каждого, даже самых молодых и недавно назначенных в полк. Но знать людей - совсем другое. На лицах своих подчиненных он замечал в разной степени выраженные признаки волнения и бравады, невежества и энтузиазма. Даже сейчас бой являлся не только соревнованием машин, но и результатом бесчисленного множества решений, принимаемых коллективом людей. Его обязанностью было подготовить эту группу к войне. Они служили под его началом недолго, и он знал, что подготовил их недостаточно хорошо. Но еще Тейлор знал, что времени не хватает никогда и никто не бывает подготовлен идеально.
Он сознавал, что многие из них, особенно молодые, ждали от него речи. Будь то в кино, для речи обязательно нашлось бы место, но он полагал, что никакие его словеса не сравнятся с несколькими лишними минутами, проведенными ими с собственными подчиненными и посвященными дополнительным разъяснениям и уточнениям. Цель, которую он преследовал, сведя их всех вместе, уже достигнута. Они знают, что не забыты, не покинуты, не оставлены одни. Каждый человек - часть одного большого целого. И совещание тянулось достаточно долго, чтобы успокоить даже самых взволнованных, чтобы пробудить в каждом неодолимое желание вскочить со стула и приступить к работе.
Мэнни волнуется, но это ничего. Тейлор в него верил. И в Мередита, мучающегося от того, что не смог сосчитать все волоски на головах противника. И в Хейфеца, чья храбрость порождена отчаянием. И в лейтенанта в заднем ряду, который как-то вечером в офицерском клубе смутил Тейлора, пустившись в пространные извинения из-за того, что его родители обеспечили ему лучшую косметическую хирургию, чтобы скрыть шрамы от болезни Рансимана. Он еще сказал, что не хочет, чтобы Тейлор не счел его настоящим мужчиной. А Тейлор настолько удивился, что не нашел ни слова в ответ.
Он знал, что Теркус смело и решительно поведет свою эскадрилью, но все же направил туда Счастливчика Дейва проследить, чтобы тот не стал слишком уж смелым и решительным. Он даже верил, что Рено превзойдет самого себя в кризисной ситуации, ведь за его плечами будет маячить призрак его отца. Он верил в усмехающихся молодых десантников с их крутыми татуировками, в механиков и оружейников. Он искренне верил в то, что большинство мужчин, сидящих перед ним, в трудный час откроют в себе большие возможности, чем сами ожидали.
Но он не верил в себя, в то, что сможет сейчас найти для них верные слова. За свою жизнь он слишком много прочитал книг и теперь боялся, что слова, которые он скажет, родятся не в его сердце и голове, а невольно припомнятся из какой-нибудь давно прочитанной книги и, следовательно, прозвучат фальшиво.
Лучше вообще ничего не говорить.
Он хотел бы рассказать им о выцветшем красно-белом флаге, который лежал сложенным в его кармане. О том, как снял его с крыши в африканской глухой дыре и пронес на себе много миль, много лет. Он хотел бы достать его и показать им, как показывают древнюю реликвию детям и внукам. Вот. Вот я какой.
Но он знал, что и для этого не найдет слов. Как и для того, чтобы рассказать, как долго он ждал сегодняшнего дня, как мечтал о нем, хотя умом и понимал, что любой здравомыслящий, порядочный человек может мечтать только о мире.
Он дотронулся до сукна советской шинели, которую по-прежнему носил, чувствуя сквозь грубый материал то место, где лежал старый стяг. Он до сих пор там, успокоил он себя.
Тейлор не вынул его. Вместо этого он начал расстегивать шинель, не отводя взгляда от точно так же одетых офицеров.
- Давайте выкинем эти чертовы тряпки, - сказал он. - И займемся делом.
13. Москва
2 ноября 2020 года
- От тебя ничего не требуется, - убеждала Валю ее подруга. - Просто поболтай с ними, выпей чуть-чуть. Повеселись, и все.
Валя решила не ходить. Имелись тысячи причин, чтобы отказаться от приглашения. После посещения больницы она твердо намеревалась вести себя, как положено примерной жене, думать только о Юре и попытаться убедить себя, что их совместная жизнь все-таки наладится. К тому же она еще не до конца оправилась после операции. Ее прооперировали очень небрежно, и у нее до сих пор случались кровотечения, сопровождаемые чувством слабости и усталости. Ее сил хватало только на то, чтобы простоять полный рабочий день перед своими учениками, заставляя их раз за разом повторять по-английски: «Я счастлив с вами познакомиться».
Валя почти ничего для себя не готовила, и все же стол в комнате, совмещавшей функции спальни и столовой, был постоянно уставлен грязными тарелками и чашками. По вечерам, возвращаясь домой, она даже замечала, что в ее крошечной квартирке установился тяжелый запах прокисшего супа и нестиранного белья. Но она не могла заставить себя взяться за наведение порядка. Вместо того чтобы как следует убраться, Валя неохотно перекладывала вещи с одного места на другое.
Сначала Нарицкий обрывал ей телефон, но постепенно он устал напрасно добиваться свидания. Она говорила себе, что должна написать Юрию, сидя ночи напролет на старом зеленом диване, завернувшись в одеяло и вполглаза следя за патриотическими и сентиментальными телевизионными программами, прерываемыми только для показа наспех скомпонованных новостей с войны. Валя догадывалась, что дела складывались очень плохо и что Юра, наверное, подвергается огромной опасности. Однако понимание шло только от головы, а не от чувств. Изображения маленьких домиков и крошечных человечков не затрагивали ничего в ее душе. И отсутствующий Юра тоже превратился в абстракцию. Она сидела на продавленном диване, уставившись на яркий ковер напротив, - она повесила его туда, чтобы скрыть стену с осыпавшейся штукатуркой, а певичка с крашеными волосами надрывалась о горестях любви. «Написать Юре, - билось у нее в голове. - Я должна написать Юре». И все же до сих пор она не вывела ни одной строки, и в моменты наибольшего просветления Валя отдавала себе отчет, что вовсе не любит человека, с которым связала ее судьба, и что ее только страшит перспектива остаться одной.
- Не могу, Таня, - ответила она подруге. - Правда, не могу.
Таня поморщилась. Невольно она окинула взглядом развал, царивший на столе, прежде чем заставить себя снова посмотреть на подругу. Но если Валя и смутилась, то только чуть-чуть. Теперь подобные вещи значили для нее меньше, чем прежде.
- Нельзя же целыми днями вот так сидеть квашней, - настаивала Таня. - Не пойму, что на тебя нашло?
- Я думаю о Юре, - отозвалась Валя, лишь отчасти покривив душой. - Я так плохо поступали по отношению к нему. Даже не писала.
- Нечего о нем беспокоиться, - возмутилась Татьяна. - Несешь всякую чепуху. Что хорошего он для тебя сделал? Или ты как-то по особенному живешь? - Таня оглядела царивший в комнате развал. - Они строят из себя таких важных птиц, раздуваются от гордости в своих мундирах, а посмотри, во что мы из-за них вляпались. Я всегда говорила: не связывайся с военными.
Неправда. Когда они только начинали встречаться, Таня превозносила Юрия до небес. Она постоянно твердила, как надежно положение офицерской жены, восхищалась хотя и шедшими на убыль, но все еще существенными армейскими привилегиями и даже хвалила его внешность. Когда-то двухкомнатная квартира в Москве была пределом мечтаний. Теперь же она казалась Вале тюрьмой.
- Ты была лучше устроена с этим, ну как его там, - продолжала Таня. - У него-то, по крайней мере, хоть деньги водились. И он не возражал против того, чтобы ты их тратила.
- Пожалуйста, прекрати, - остановила ее Валя. - Я не хочу о нем говорить. Ты всего не знаешь.
- Валя, ну же, ради Бога, соберись. Ну, посмотри, что у тебя творится. Я тебя не узнаю.
Однако Валя в глубине души понимала, что разбросанные по квартире вещи в большей степени отражают ее истинное «я», чем импортная парфюмерия и тщательный макияж. И еще она знала, что пойдет в конце концов вместе с Таней в гостиницу. Ей только надо подольше потянуть с согласием - не для Тани, а для себя самой.
- Я плохо себя чувствую, - отозвалась Валя.
- Не веди себя, как ребенок.
- И мне действительно надо написать Юре. Он наверняка сейчас воюет где-то там.
- Не глупи. Юрий достаточно умен, чтобы сам о себе позаботиться. Не принимай всерьез болтовню о «долге», о «чести офицера» и так далее. Мужчины любят повыпендриваться. - Таня на миг замолчала, словно задохнувшись при воспоминании о всем том вранье, что ей довелось выслушать от мужчин. Потом безжалостно продолжала: - Могу поспорить, он о тебе даже и не вспоминает. Небось, спит вовсю с какой-нибудь медсестрой или с одной из местных шлюх. Все сибирячки такие бесстыдницы.
- Юра так не поступит, - уверенно отрезала Валя. Хотя бы в одном она ничуть не сомневалась. - Юра не такой. - «Возможно, было бы лучше, - подумала она про себя, - будь он как раз такой».
Таня громко, театрально рассмеялась:
- Милая моя, ты просто не знаешь мужиков. Они все такие. Нельзя судить мужчину по тому, как он ведет себя дома.
- Юра не такой, - упрямо повторила Валя.
Таня вздохнула:
- Что ж, время покажет. Но что мы обсуждаем Юру? Лучше поговорим о тебе. Валя, ты просто должна пойти сегодня, такую возможность грех упускать.
Валя попыталась спрятаться под маской показной невинности.
- Но я же не могу, - сказала она. Потом взглянула на экран телевизора. Мужчина с серебряной сединой призывал к новой эре самоограничения. Новая духовность народа поможет выиграть войну. Несколько минут обе женщины смотрели в телевизор, сохраняя на лицах абсолютно одинаковое выражение, позволившее им пересидеть сотни собраний, не услышав на них ни слова.
- Какие они? - тихо спросила Валя, не поворачивая головы. - Просто любопытно,
- Ну, во-первых, - ответила Таня, - они умеют обращаться с женщинами. И все, конечно, богаты. - На миг Таня задумалась. - Естественно, в этом они ничем не отличаются от других мужиков. Им нужно одно - залезть тебе под юбку. Но… уж если не с тобой, то с кем мне быть откровенной? Они, по крайней мере, не слезают, пару раз дернувшись.
- Таня!
- Да не строй ты из себя невинность. Я только говорю, что мне никогда не было так… так… - Наконец и Татьяна покраснела от своих мыслей. Даже в миг наивысшей откровенности она не могла преодолеть воспитанные с детства привычки. Не так уж и важно, что ты делаешь. Но следи за тем, что говоришь. - Наверное, они этому учатся в школе или еще гденибудь, - хихикнула она, словно время, как губкой, стерло последние десять лет и они снова стали девчонками-подростками.
Миг опасной открытости прошел, и Татьяна разгладила юбку на коленях.
- Но пришла я не за тем. Я только подумала - вдруг ты захочешь поговорить с ними. Попрактиковаться в английском. Ну, сама понимаешь. Узнаешь несколько новых выражений, свежие идиомы.
Валя посмотрела на пол у себя под ногами. Его тоже надо вымыть, и чем скорее, тем лучше.
- Я не знаю, о чем с ними разговаривать, - призналась она подруге. Но сама уже репетировала в голове словесные комбинации.
- О, они сами во всем разберутся. Они действительно очень дружелюбны. Прямо как в старых западных фильмах. Все вычищенные, вымытые и все время улыбаются. И не ведут себя, как неотесанная деревенщина. Словом, во всем прямая противоположность русским мужикам.
- Но… я слышала, они совсем некультурные.
Таня закрыла глаза с выражением крайнего презрения.
- Ну, знаешь, если ты собираешься в художественный музей, то всегда можешь сходить туда и одна. По мне, американцы великолепны. - для убедительности она выдавила из себя несколько слов по-английски. Несмотря на все старания, они прозвучали гораздо хуже, чем сказала бы их Валя: «То have fun. Always to have fun. Darling, it is very nice» ‹Веселиться. Всегда веселиться. Милашка, все очень неплохо.›.
- He думаю, что они мне понравятся, - протянула Валя, уже представляя себе бессмысленные американские улыбки, прочные башмаки и их жизнь, преисполненную непростительного материального благополучия.
- Ну и глупо. Сперва познакомься, а уж потом решай. Я уже рассказала Джиму о тебе. Он и его друзья хотели бы с тобой встретиться.
- Джи-им, - с отвращением протянула Валя. - Звучит, как имя героя из глупого фильма. Дурацкое имя.
Таня устало пожала плечами, словно опустошенность и безволие Вали вдруг стали заразными. Потом взглянула на часы.
- Уже поздно, - сказала она. - Я назначила Джиму свидание.
Валю охватил страх. Страх остаться одной в этих мрачных комнатах, наедине со своей мрачной жизнью. Кто знает, какие возможности может открыть знакомство с американцами? А от бокала-другого вина беды не случится. Может быть, в гостинице подают хорошую еду. Она почувствовала, как впервые после долгих недель растительного существования в ней вновь пробуждается интерес к жизни. Конечно же, там ее ждет чудесная пища, приготовленная специально для иностранцев. В ее сознании начали тесниться соблазнительные, хотя и не слишком отчетливые, видения.
- Ты права, - вдруг сказала Валя, - мне надо выйти на люди, вдохнуть свежего воздуха. Тогда я и спать стану лучше.
Таня вновь оживилась, и Валя поинтересовалась про себя, только ли из чувства давнишней привязанности упрашивала ее старая школьная подруга, или ей требовалась помощь при общении с богатыми иностранцами. А может, та выступала в качестве сводни? Впрочем, неважно.
- Они надолго в Москву? - поинтересовалась Валя, позволив одеялу соскользнуть с плеч. В глубине комнаты на экране телевизора мерцала карта далеких боев.
- Думаю, надолго, - ответила Таня. - Джим говорит, что сам точно не знает. Они здесь по делу. Какая-то торговая делегация, но ты не беспокойся. Они вовсе не такие скучные, какими ты представляешь себе американских бизнесменов. Они все друзья и постоянно рассказывают о том времени, когда вместе служили в армии.
Валентине вдруг показалось странным, почему так долго может находиться в Москве торговая делегация в то время, когда страна по уши увязла в войне. Но она быстро отбросила сомнения. Из тысяч статей, лекций и телепередач она вынесла стойкое убеждение, что американцы способны делать деньги на всем, даже на вспышках болезни и голода. К тому же Нарицкий наглядно продемонстрировал ей, насколько легко можно богатеть на войне. Возможно, именно из-за войны они здесь и торчат - торгуют орудиями смерти. Валя не стала забивать себе голову.
- Мне надо помыться и привести в порядок голову.
- Верно, - счастливым голосом подхватила Татьяна. - И смотри, мойся как следует. Они на это очень обращают внимание. - Она наморщила носик. - Пока ты собираешься, я маленько приберусь в твоей конюшне.
Валя поспешила в крошечную спальню и принялась копаться в груде сваленной кучей одежды. Что достаточно чисто, чтобы одеть? Ей надо тщательно продумать цветовую гамму - последнее время она очень бледна.
Из соседней комнаты донеслось звяканье посуды, потом - укоризненный Танин голос:
- Валя, какая ты нехорошая девочка.
Райдер сидел у стойки бара. Один. Пил прокисшее бутылочное пиво. Он не собирался задерживаться здесь надолго, в номере его ожидало много работы. И все же позади остался очень трудный день, произошло много такого, что трудно разложить по полочкам и забыть. «Машины не чувствуют боли». И целый мир открывающихся новых возможностей. Он уже как можно яснее объяснил все своему начальству, и они тоже пришли в волнение. Командир подразделения сказал, что такой шанс бывает раз в жизни. И все же Райдер боялся, что они не до конца все понимали. Он страстно желал, чтобы они моментально придумали план действий, чтобы они без колебаний использовали новый метод в ведении боевых операций.
Райдер усмехнулся про себя, покручивая в руке полупустой стакан. «Чтобы эта машина не страдала напрасно». Он старательно избегал освещать эту сторону вопроса, подчеркивая взамен волшебным образом проявившуюся уязвимость противника. И теперь уже им предстояло запустить все колеса, создать план, который пошлет людей реализовывать открывшиеся возможности. Он знал, что ему такая работа не по плечу. Но, с другой стороны, он не мог уже отрешиться от этого проекта. Он чувствовал, что его роль до конца еще не сыграна.
Он отхлебнул согревшегося пива. Никогда особенно он не любил выпить. «Как абсурдно, - подумал он. - Все это абсурдно». Но на самом деле у него в голове крутилось другое слово, которое он никак не мог заставить себя произнести, - «жутко».
Весь мир теперь пронизан этим словом. Гостиничный бар, построенный давным-давно, в отчаянном приступе надежды, с потугами на элегантность, на деле обернувшейся только мрачной запущенностью, бархатные сиденья, добела вытертые бесчисленными задницами, медные детали, выщербленные и потускневшие. Лишь зеркало казалось по-настоящему древним, посерев из-за годами окутывавшего его сигаретного дыма. Именно в зеркале, поверх частокола бутылок, он впервые перехватил пристальный взгляд той женщины, и теперь воспоминание о ее глазах, на миг дольше, чем следовало, задержавшихся на его лице, не давало ему встать и уйти.
Он совсем было собрался возвратиться к себе, несмотря на то что проходившие мимо офицеры не раз предлагали ему присоединиться к их столикам. Он был готов смириться с одиночеством, которое на самом деле вовсе не так уж и плохо, если заставить себя думать о нем логично. Готов вернуться в тесную, слишком жарко натопленную комнату, полную странных хлюпающих звуков, словно где-то рядом никак не мог откашляться старик. У него всегда было много работы, а работа оправдывает любые жертвы.
А ее взгляд остановил его. Слишком напряженный для такого тонкого лица. Он знал, что у нее карие глаза еще прежде, чем получше присмотрелся к ним в дымном полумраке бара. Она давно уже следила за его отражением в зеркале, и первая его мысль была - насколько чужда она здешней обстановке, зажатая в кабинке между двумя громогласными офицерами в плохо сидящих на них спортивных пиджаках. Наконец, широкий взмах чьей-то руки прервал протянувшуюся между ними через зеркало нить.
Похоже, ее спутником был пузатый подполковник, которого Райдер знал как профессионально беспомощного, политически подкованного и-счастливого, оттого что оказался в чужой стране с полным карманом денег и без жены, типа. Райдер знал всех за тем столом: офицеры, не заслуживавшие его уважения. Он внешне помнил и вторую русскую, несмотря на то что редко задерживался в баре, - высокую, с копной отливавших металлическим блеском черных волос. Непременный член Международного клуба шлюх.
Он знал их всех - кроме этой девушки с тонкими чертами лица, с золотистой лентой, пропущенной сквозь тяжелую массу волос. Она сидела молча, с лицом почти что грустным, а все более и более пьяные соседи ткали вокруг нее свою паутину. Ни веселье, ни незнакомцы, в компании которых она оказалась, похоже, не интересовали ее. Она походила на эфемерную сказочную принцессу, и Райдеру припомнилась циничная шутка одного уорент-офицера: что де «большинство из них сделает все, что угодно, ради сытного обеда». Райдер испытал укол ревности при мысли, что такая женщина даром пропадает в подобном окружении.
Ее лицо снова скрылось в тени, и Райдер только смог увидеть, как она улыбнулась и произнесла неслышные ему слова.
Он уставился в свой бокал с пивом. Но в памяти он видел ее даже лучше, чем несколько мгновений назад. Ниже моментально запечатлевшихся в его мозгу лица и волос - длинная белая шея вела к обнаженным ключицам и отделанному кружевами лифу платья из тех, что были в моде в Штатах несколько лет назад. Красное платье, словно она в глубине души издевалась над ними всеми. Он покачал головой, говоря себе, что она по-настоящему красива, хотя и понимал, что преувеличивает. В чем-то ее лицо все-таки не дотягивало до классической красоты. Однако она, одна из всех женщин в переполненном баре, обладала властью встряхнуть Райдера, вырвать его из тонкой паутины, которой обволокла его ночь.
Ничего, конечно, не поделаешь. Ее окружали офицеры значительно выше его рангом. Но даже сиди она одна, он не осмелился бы приблизиться к ней. У него имелось сколько угодно оправданий. Несмотря на то, что никто не выполнял предписаний, им все же запрещалось устанавливать слишком тесные контакты с местным населением. Кроме того, любая из девушек могла оказаться сотрудницей КГБ. По слухам, в городе царила настоящая эпидемия венерических заболеваний. И в любом случае, что бы он ей предложил? В любой момент он может оказаться вдалеке отсюда. И у него слишком много работы, ему надо держать себя в постоянной готовности.
Он никогда не умел с легкостью заводить знакомства с женщинами. Приятели никак не могли его понять. «Господи, - сказал как-то ему старинный друг, - будь у меня твоя внешность, мой баловник уже стерся бы до основания». Почти все женщины, ставшие частью его жизни, практически всегда сами делали первый шаг - вроде Дженифер, которая поджидала его в коридоре у компьютерного класса. Как-то, пребывая в отличном расположении духа, в один из их самых лучших дней она сказала ему, что он сам не знает, какая он куколка. А потом развелась с ним.
И вот теперь никого не было рядом с ним, и ничего впереди, только пивные опивки, да еще одна московская ночь с астматическим гудением труб и эскападами соседей за стенами. Он посидел еще немного, позволив себе немного пофантазировать об этой женщине, с которой - он знал - они никогда ни единым словом не обменяются. Он представил себе ее жизнь и череду событий, вынудивших ее разменивать себя на болтливых пьяниц, что сидели за одним с ней столом.
Он представил, как она стоит в очереди за ошметками мяса. Очереди на улицах вытянулись так, что, казалось, они уже переплелись, переросли друг в друга настолько, что давно уже потерялись их начало и конец в ожидании, когда же откроется тот мифический магазин, которого на самом деле вовсе не существовало. Когда Райдер со своим советским коллегой ехали по улицам, того вид очередей нисколько не волновал.
- Русские, - заявил Савицкий, - ждут всю жизнь.
«Женщина, рожденная не в той стране», - подумал Райдер.
Он уже совсем решился оторваться от бара и от своих мечтаний, когда подполковник, зажавший женщину в угол, громко извинился и, качаясь, направился в сторону туалета. Райдер инстинктивно глянул в ту точку зеркала, где недавно встретились их глаза, и увидел, что она тоже встает. У него защемило в груди при мысли, что она сейчас последует за подполковником, что тот отправился вовсе не в туалет, а на заднюю лестницу гостиницы.
Но женщина удивила его. Она не пошла за человеком, на которого Райдер в своем воображении обрек ее. Вместо того она снова храбро поглядела в зеркало на отражение его глаз и двинулась прямо к бару.
Вся смелость, присущая его мечтам, вмиг покинула его. Он отвел взгляд в сторону и, как утопающий за соломинку, вцепился в свой пустой бокал.
Он чувствовал ее приближение. В волнении он уставился на живот бармена, покоившийся в раковине для мытья посуды. Сергей, друг всех владельцев свободно конвертируемой валюты.
Рука, бесспорно женская, легко коснулась его плеча.
- Это место занято? - спросила женщина.
Ему не требовалось ни смотреть на нее в зеркало, ни оборачиваться. Он знал, что это она. Он без малейших сомнений узнал ее голос, хотя раньше до него через всю переполненную комнату донесся только ее едва различимый смех.
- Н-нет, - заикаясь, выговорил он, наконец обернувшись. - Пожалуйста, садитесь.
Она из КГБ. Конечно. Без всякого сомнения. Другого логичного объяснения просто нет.
- Здравствуйте. Как поживаете? - спросила она, и только тут до Райдера дошло, что она говорит с ним по-английски. Ее голос звучал осторожно, с заученными ровными интонациями, словнр она сомневалась в правильности выбора слов. Но, впервые разглядев ее поближе, он удивился, как она может испытывать неуверенность хоть в чем-то.
Часто, когда подходишь поближе к русской женщине, неожиданно плохая кожа либо дурные зубы оказываются для тебя неприятным сюрпризом. Но у этой девушки все идеально. Только очень бледная. Словно только что выздоровела после долгой болезни. За несколько, пожалуй, полноватыми губами - маленькие и ровные зубки. Она стояла близко, и исходящий от нее аромат дурманил ему голову.