Питерс Ральф. Война 2020 года

   «Я становлюсь слишком мягким, — подумал он. Генерал потрогал дорогое сукно мундира. — Я жил слишком хорошо, слишком богато. Как такое возможно — чтобы я был прав, а Токио — нет? Не преступны ли мои мысли? Разве величие Японии — не самое главное на свете?»
   Величие. Власть. Не слишком ли просто перепутать эти понятия? И что такое величие без чести? Величие варвара.
   Он снова вернулся мыслями к американцам, на сей раз почти с грустью. Уж каким величием они обладали! Бьющим через край, непонятным до конца им самим, самомучительным, грязным, самоуверенным, блестящим величием… выродившимся в конечном итоге в лень, декадентство и бездарность. Японцы, униженные добротой своих врагов, не имели другого выбора, как только в свою очередь унизить их самих.
   Неожиданно для себя самого он понял всю нелогичность своих рассуждений. А что, если среднеазиаты, иранцы и арабы все-таки правы?
   Что хорошего в милосердии? Нет ничего надежнее полного уничтожения, посыпанной солью земли.
   Хватит. Его долг сейчас — довести до конца доверенную ему миссию. А уж потом его долг будет в другом — уйти в отставку в знак протеста. Не публично, а тихо, объяснив причину только тем, кто стоит на вершине власти. Хотя он заранее знал, что это ничего не изменит.
   «Мы кровожадный народ», — подумал генерал.
   Боги надрываются от смеха, конечно. Он считал, что его совесть останется чиста, — ведь волна наступления катилась на север, а «Скрэмблеры» остались неиспользованными на тщательно охраняемых аэродромах. Но потом союзники перестали ограничиваться победами, добытыми с помощью японского оружия, и дополняли их химическими атаками. «Нет, — подумал Нобуру, — древние правы. Никто не может уйти от судьбы».
   Нобуру помнил радость от своего первого боевого задания. Казалось, то было очень давно — или только вчера. Он летел вместе с южноафриканцами в качестве технического советника по новым боевым вертолетам. "Эскадрилья "Б", — припомнил генерал, — Натальский легкий полк". Всего лишь одна эскадрилья среди множества рассеянных между Южным Заиром и Замбезийским «медным поясом». Они взлетели с замаскированных позиций близ Лубумбаши. Стояло прекрасное ясное утро. Они внезапно рванулись в идеально скоординированную атаку на безмозглых америкашек. Он сам сел за рычаги, поправляя неумелые действия молодого лейтенанта. Они с легкостью смели американцев с голубого неба. Он помнил их жалкие попытки спастись маневрированием, потом безнадежный залп. Какое-то было чудесное чувство, несравнимое ни с чем, — видеть, как старые американские «Апачи» вспыхивают огнем и падают на землю. Лишь много лет спустя его поразила простая мысль — в тех застигнутых врасплох машинах сидели живые, думающие, чувствующие люди. Тогда он знал только радость победы — нечто столь элементарное, что никакая цивилизация не способна задушить в человеке этого чувства. Никогда, ни до того, ни после, он не испытывал такой гордости, что он — японец.
   Но сам того не зная, он всегда хранил в памяти тех убитых американских пилотов. Глубоко внутри него они ждали своего часа, по мере того как он получал новые чины и знаки отличия. А затем, неожиданно, без каких-то видимых причин, их призраки ожили в нем. Его сны не были снами сладкого сожаления, которые посещают ночами здоровых людей. Точно так же в них не было ничего от снов истинного солдата. Скорее — сны труса. Его боевой вертолет снова летел по утреннему небу — голубому, безбрежному африканскому небу. Но на сей раз он оказался в роли жертвы. Совсем рядом он видел за стеклами американских вертолетов лица летчиков. Лица мертвецов. Они кружили вокруг него, дразнили его, издевались над ним.
   Они растягивали его агонию, пока сами не устали от своей игры и не решили наконец прикончить его, смеясь и предвкушая скорое мщение.
 
   — Господин генерал, — вдруг произнес Акиро своим резким штабным голосом. — Тут нечто интересное.
   Нобуру отогнал от себя дурные мысли. Он встал и зашагал через всю комнату туда, где его адъютант сидел в напряженной позе перед экраном командирского пульта. Выпитое виски ничуть не сказывался на его походке. Единственным последствием была резь в желудке. «Старею», — подумал Нобуру.
   — Что такое?
   — Посмотрите на экран. Это советский промышленный комплекс неподалеку от Омска.
   Нобуру внимательно вгляделся в четкую картинку на экране. Подобно большинству своих современников, он умел с первого взгляда разбираться в изображениях, полученных от космических станций наблюдения. Он увидел ряды цехов и складов, тепловое излучение было довольно слабым. Все там выглядело древним и напоминало памятник разрухе. Он не заметил ничего, что представляло бы явный военный интерес.
   — Вам придется дать мне пояснения, — сказал Нобуру, — я ничего интересного не вижу.
   — Да, — подтвердил Акиро, — но в этом-то вся суть. — Он отдал терминалу команду, и индустриальный ландшафт исчез, а потом появился снова. Нобуру увидел, что новая картинка датирована более ранним числом. На ней те же здания стояли холодные, заброшенные.
   — Эта фотография сделана как раз перед началом нашего наступления, — заметил Акиро. — Видите, господин генерал? Никакой тепловой активности. Индустриальный комплекс полностью заброшен. Но затем вчера, когда наши части приблизились к границам Западной Сибири, мы снова осмотрели данный район. — Он снова дал команду. Вернулась первая картинка. — Вот что мы обнаружили: в полуразрушенных зданиях вдруг появились источники тепла. Но никаких признаков возобновления производства, только приглушенные источники тепла, такие слабые, что мы едва их засекли. Здесь изображение сильно увеличено.
   — Вы просветили комплекс рентгеновскими лучами? — спросил Нобуру.
   Акиро улыбнулся. Еще одна короткая команда, и появился рентгеновский снимок. На нем не было видно ничего, кроме скелетов забытых станков и пустых конвейеров. Пустота.
   Нобуру все понял. Кто-то очень постарался, используя самое современное оборудование, скрыть нечто, разбросанное по территории огромного комплекса.
   Они с Акиро поняли друг друга.
   — Если бы не резкое похолодание, мы вообще бы ничего не заметили, — сообщил Акиро, — даже и так наш аналитик едва не просмотрел это.
   — Что считает разведка, насколько крупная часть расположена там?
   — Конечно, трудно сказать точно. Для камуфляжа они используют технику очень высокого класса — возможно, лучшее, чем располагают Советы. В любом случае, разведка полагает, что там можно с легкостью спрятать целую моторизованную дивизию. А может, и больше.
   Нобуру начал лихорадочно вспоминать географию того района. Возможно, часть противника предназначалась для обороны Омска. Но, учитывая те усилия, которые затратили Советы, чтобы спрятать ее, скорее всего, они планировали использовать ее для контрнаступления, возможно, на Петропавловском фронте.
   — Что ж, — сказал Нобуру. — Даже свежая дивизия не сможет переломить ход событий. Для того чтобы укрепить их силы вокруг Петропавловска, потребуется не менее армии. А учитывая отсталость их военной техники, даже целая Советская Армия не сможет предпринять против нас успешное наступление.
   — Мы можем, конечно, просто поймать их, когда они начнут выдвижение, — сказал Акиро.
   Нобуру махнул рукой.
   — Нет смысла рисковать. Когда получено последнее изображение?
   — Мы осмотрели район этой ночью.
   Нобуру на миг задумался, воспроизводя в памяти карту боевых действий.
   — Даже если бы они двинулись незамедлительно, они не смогли бы оказать влияние на ход событий раньше, чем через сорок восемь часов. Слишком они далеко от линии фронта. Я прикажу Ямешиме ударить по ним завтра. Не стоит нарушать сегодняшний график. Но завтра мы разберемся с тем, что русские там спрятали. — Генерал еще раз посмотрел на экран. — В самом деле, они здорово постарались. Даже обидно, что ни один из них так и не доберется до линии фронта.
 
   — Плохое оружие, — пожаловался генерал Али Танжани по-английски — на единственном языке, которым владели все союзные командующие. — Оно постоянно ломается.
   Нобуру посмотрел на него, стараясь ничем не выдать своего презрения. С иранца он перевел взгляд на генерала Шамина из Исламского Союза, потом на генерала Бирьяна, бывшего командующего советскими войсками в Средней Азии, а теперь главного военачальника Свободной Исламской Республики Казахстан. Нобуру все они казались бандой ворюг. Наконец, он встретился взглядом с полковником Питом Клоетом, еще одним «советником по контракту» — штабистом, отвечавшим за подразделения южноафриканских пилотов, летавших на наиболее сложных японских системах средней дальности действия. Нобуру во многом был солидарен с южноафриканцем, в том числе с его презрением к нелогичности и некомпетентности тех людей, которым они формально подчинялись. И все же, если взглянуть поглубже, Клоету была присуща ограниченность, типичная для наемника, — ограниченность, характерная, хотя и на более высоком уровне, для всей его нации в целом.
   — Мой дорогой генерал Танжани, — начал Нобуру, тщательно взвешивая каждое слово, — воины, которые сражаются так отчаянно, как ваши солдаты, обычно подвергают боевую технику очень серьезным нагрузкам. Благодаря вашему успеху многие из этих машин прошли две тысячи километров, и даже больше, менее чем за месяц. В таких условиях очень важен тщательный уход за техникой. Было бы очень хорошо, если бы ваши солдаты тщательно соблюдали соответствующие инструкции.
   Танжани не дал себя сбить:
   — Воинам Исламской Республики Иран не пристало трудиться простыми механиками. Обеспечить нормальную работу всех машин — обязанность японцев.
   Нобуру понятия не имел, как Токио собирается сотрудничать в будущем с такими людьми, когда у Танжани и ему подобных отпадет острая необходимость в военной поддержке Японии. Бездумная поспешность решения вытеснить русских из сердцевины Азии становилась для него все более очевидной. В качестве поставщиков сырья обнищавшие русские оказались бы более надежными партнерами, чем полудикие варвары, которыми Токио вознамерился их заменить.
   Нобуру особенно злился на Танжани именно сегодня, так как его здешние источники информации сообщили, что иранцы потеряли один из командных самолетов самой последней модели.
   Танжани ни словом не обмолвился о случившемся, и это подтверждало, что необъяснимый инцидент произошел исключительно по вине иранцев. Потенциально потеря могла обернуться значительной утечкой информации, хотя, к счастью, компьютерная система абсолютно непроницаема. И тем не менее то, что в руки к противнику попал новейший самолет, являлось достаточно серьезной причиной для ярости Нобуру. Однако он на собственном печальном опыте убедился, что иранцев лучше не упрекать впрямую за их ошибки. Ему просто придется выждать, призвав на помощь все свое самообладание, пока не настанет день, когда Танжани решит упомянуть о потере, — если такой день вообще когда-нибудь придет.
   — Генерал Танжани, уверяю вас, что ремонтники делают все, что в их силах, дабы содержать системы в рабочем состоянии. Но огромную роль играют и действия тех, кто на них воюет. Сейчас слишком много систем выходит из строя раньше времени, и ремонтные пункты оказываются перегруженными. Мы уже обсуждали эту тему раньше.
   Танжани цинично улыбнулся:
   — Если великая индустриальная мощь Японии не способна ни на что больше, тогда, возможно, вы не оправдываете наше доверие.
   Нобуру хотелось накричать на него. «Только благодаря нашей технике твоя неумелая толпа продвигается дальше и быстрее, чем любые войска за всю историю человечества. Вы разгромили одну из самых легендарных армий в мире. Но, когда сотни машин начинают ломаться только из-за того, что никто не позаботился следить за смазкой или сменить фильтры, нельзя ожидать, что парад продлится вечно». Затраты, вызванные неумелым уходом — или вовсе его отсутствием, — составляли суммы поистине астрономические.
   — Мы должны, — отчеканил Нобуру ровным голосом, — работать все вместе. Мы должны сотрудничать. В тыловых парках не осталось боевых систем, чтобы немедленно заменять те, которые мы теряем без особой на то необходимости. Мне сообщили, что на данный момент в приближенных к передовой ремонтных мастерских в Караганде и Атбасаре находится больше танков, нежели на линии фронта.
   — Вы очень долго их ремонтируете, — вставил Танжани.
   — Мы не успеваем их ремонтировать, — парировал Нобуру. — Если бы ваши солдаты не доводили дело до таких поломок, которые можно избежать, вы убедились бы в высоком качестве нашей техники.
   — Ваши танки плохие, — не унимался Танжани, — вы продали нам второсортный товар.
   — Генерал Танжани, — сказал Нобуру, пытаясь улыбнуться в надежде вернуть дружелюбную атмосферу, — не забывайте о ваших достижениях. Каждый раз, когда наши танки применялись против русских, вы не проиграли ни одного сражения. Вспомните, как мало в наших ремонтных мастерских танков, действительно пострадавших в бою. Их меньше одной двадцатой от общего числа.
   — Наши успехи, — отрезал Танжани, — в руках Аллаха. Велик Аллах.
   — Велик Аллах, — эхом откликнулся генерал Шемин, очнувшись от задумчивости при звуках этого воинственного клича. Бирьян, бывший советский военный, неловко заерзал в кресле, пробормотав что-то, что могло сойти за согласие. Нобуру знал, что прежние хозяева достаточно хорошо натаскали Бирьяна, чтобы он понимал: плохой уход за техникой не обязательно является прямым отражением воли Аллаха. Технические проблемы, возникавшие в его повстанческих частях, объяснялись как активными боевыми действиями, в которых участвовали древние машины, традиционно находившиеся на вооружении национальных частей Советской Армии, так и некомпетентностью обслуживающего персонала.
   «Хорошо бы, — мелькнула у Нобуру горькая мысль, — убедить Аллаха заняться уходом за действующей техникой или за ночь починить сломанную».
   — Мы затронули… очень важный вопрос, — осторожно начал генерал Бирьян, застав Нобуру врасплох. — Военную мощь великой иранской армии необходимо поддерживать на высоком уровне. Мои войска не смогут в одиночку решить поставленные задачи.
   Нобуру испытывал жалость к бедняге, похоже, не понимавшему, какая судьба уготована мятежникам. Нобуру знал, что, несмотря на все обсуждавшиеся сейчас проблемы, иранцы Танжани обладали достаточной силой, дабы внести гораздо больший вклад в ход боевых действий, так же как и войска Исламского Союза на южном фронте. Но было достигнуто соглашение принести повстанцев в жертву и насколько возможно обескровить их теперь, когда победа казалась неизбежной. Жизненно необходимо, чтобы националистически настроенные круги на освобожденных территориях не обладали существенной военной мощью. Эта чрезвычайно дорогостоящая война велась вовсе не для того, чтобы воплотить в жизнь бредовые мечты казахских или туркменских националистов.
   — Все в руках Аллаха, — отозвался генерал Шемин. Избранный им тон указывал на то, что иранец сегодня настроен на роль миротворца. — Но я считаю, мы должны оказать помощь нашим японским друзьям, когда они сообщают нам о своих трудностях. Точно так же, как они помогали нам. Сейчас не время для споров между друзьями. Конечно же, брат мой, — обратился он к Танжани, — мы поможем японцам. Мы должны откликнуться на их просьбу относительно ремонта.
   Танжани почувствовал, что остался в меньшинстве. И все же Нобуру знал, что здесь ничего нельзя предвидеть заранее. Иногда Шемин с пеной у рта защищал Танжани. Нобуру подозревал, что в деле ремонта мало что изменится. Порядки в частях Исламского Союза мало чем отличались от иранских. Просто удивительно, что они так много сделали, прошли так далеко. Нобуру подумал, что здесь ярко проявился технический гений его соотечественников.
   Боевые машины были просты в управлении и очень неприхотливы в эксплуатации. Чтобы сломать их, требовалась безалаберность, граничащая с идиотизмом.
   А сейчас военные преимущества Исламского Союза, по сравнению с началом кампании, значительно уменьшились. Хорошо еще, что Советы настолько дезорганизованы, настолько психологически сломлены. Нобуру снова задумался о невообразимом количестве поломок. На данный момент на каждую действующую на передовой боевую систему приходилось пять, ожидающих ремонта. Ведь высокотехнологичные машины сложнее, чем лук и стрелы.
   Нобуру вернулся мыслями к советскому соединению, затаившемуся, возможно, для контрнаступления в промышленном комплексе под Омском. Казалось бы, незначительная мелочь на фоне огромных событий, но ему придется заняться и этим. Иранцы и мятежники настолько выдохлись и обескровили, что неожиданное появление у противника свежих сил может вызвать панику, по меньшей мере в местном масштабе. Генерал решил не полагаться на Ямешиму и его иранских пилотов. Лучше поручить эту задачу южноафриканцам Клоета. Сейчас не время рисковать, да и южноафриканцам неплохо бы отработать свои высокие заработки.
   Вестовой принес свежего чаю и поднос с печеньем — угощение для гостей Нобуру. Сам генерал предпочел бы еще стаканчик виски, но из солидарности с присутствующими он тоже взял крошечную чашку. Невольно он проследил глазами, как Танжани один за другим бросал кубики сахара в оранжевую жидкость.
   — А теперь, — проговорил Нобуру, внутренне собравшись перед неизбежной грозой, — я хотел бы обсудить с вами еще один вопрос, как полагается между друзьями. — Он кинул взгляд на рабочий пульт, где сидел его адъютант, не отрываясь от потока поступающей информации и время от времени отключая те эпизоды, которые не предназначались для сведения гостей.
   Нобуру знал, что Акиро не одобрит его следующий шаг. Возможно, он даже сообщит о нем в Генеральный штаб — личная преданность теперь уже не та, что прежде. Но Нобуру был полон решимости. — Вопрос о применении химического оружия против массовых целей… особенно против гражданского населения… Я знаю, мы уже обсуждали данную тему. — Он взглянул на Танжани. — Но ситуация на фронтах по-прежнему развивается благоприятно, и я уверен, мы все согласимся, что больше не существует никаких оснований для подобных действий. Мы в полушаге от победы. Я не думаю, что атаки, которые могут только обратить против нас мировое общественное мнение, идут на пользу нашему делу.
   Нобуру заметил, что Акиро замер за компьютером. Адъютант внимательно вслушивался, зная, что его командир говорит вопреки директиве Токио.
   К облегчению Нобуры, Танжани не стал бурно реагировать. Он продолжал прихлебывать свой сладкий, как патока, чай. На какой-то миг воцарилась тишина, нарушаемая только позвякиванием чайных ложек. Потом Танжани устало сказал:
   — Мировое общественное мнение? Какое нам дело до него? Особенно учитывая, что мы по-прежнему в основном говорим о мнении западного мира, не так ли? — Он поставил чашку на стол, явно намереваясь произнести целую речь. — На протяжении более чем сорока лет моя страна открыто смеялась в лицо мировому мнению, и сегодня мы — победители. Мировое мнение? Да ему грош цена! Пыль, носимая ветром. Американский шайтан обессилел, он скован по рукам и ногам. — Он усмехнулся, словно услышав давно известную, но хорошую шутку. — А европейцы думают только о своем экономическом благополучии. Они могут поднять вой, но все равно станут в очередь за нашей нефтью. — Взгляд Танжани остановился на ладно сшитой форме японского генерала. — Они превратились в наших портных, поставщиков наших сладостей, не более того. Что же касается Советов… Они не смогут нанести эффективного ответного удара. Даже если бы они обладали опасным для нас оружием, они бы не стали атаковать наши страны из боязни навлечь ответный удар на свои главные города. Они — выродившиеся трусы, достойные только смерти. Аллах велик, и его меч разит неверных. Он поражает страхом их сердца.
   — Но разве необходимо уничтожать колонны беженцев?
   — Японии это ничего не стоит, — гневно парировал Танжани. — Мы используем свое собственное оружие. И, как видите, оно надежнее ваших машин.
   — Но такие действия, — настаивал Нобуру, — просто-напросто вынудят противника применить в ответ свое химическое оружие. Ваши войска понесут лишние потери.
   — Аллах велик, — повторил Танжани. — Солдаты Ирана с радостью примут мученическую смерть во имя Его.
   Бирьян, командир повстанцев, вдруг резко подался вперед, не в силах больше скрывать охвативший его гнев. В волнении он опрокинул свою чашку, но не сделал попытки поднять ее.
   — Русский шайтан и его прихвостни должны быть уничтожены, — выпалил он. Его лицо побелело. — Они все дьяволы, нечестивцы. Мы жили под русским игом более столетия. Мы знаем русских. Они животные, собаки. И их надо бить, как собак, истреблять, как бешеных псов. Не только мужчин, но и женщин и детей, ибо все они — источник худшего зла на свете. Они — грязь на лице земли. Нет страдания, слишком страшного для них.
   Нобуру бросил взгляд на Шемина, но сразу понял, что на сей раз ему нечего ждать от него поддержки. Шемин вышел целым и невредимым из великого множества военных и политических битв, и он не лез на рожон без толку. Уроженец Багдада, он получил свой первый урок еще в 1990 году, командуя танковым взводом во время вторжения в Кувейт.
   Вспышка Бирьяна поразила Нобуру. Японец до сих пор не мог понять, как он еще недавно служил плечом к плечу с теми, кого он сейчас призывал уничтожать, как он жил среди тех женщин и детей, на истреблении которых так яростно сейчас настаивал.
   «Когда же придет наша очередь?» — промелькнуло в голове у Нобуру.
   Танжани торжествующе улыбался, явно ощущая себя гораздо выше своего японского коллеги. «Да, — сказал себе Нобуру, — я для них всего лишь еще один неверный. Недочеловек. Просто пока что я им полезен. Зачем, ну зачем мы связались с подобными людьми?»
   — Брат мой, — произнес Танжани, обращаясь к Нобуру. — Правоверных охватывает удивление, когда они слышат, как вы берете сторону неверных. Особенно если учесть, что вы отказываетесь применить ради нашего дела все ваше оружие.
   Нобуру хотел бы знать, отразилось ли на его лице удивление. Оставалось только надеяться, что годы жесткой дисциплины сыграли все-таки свою роль.
   Может, Танжани просто блефует? Или он в самом деле знает?
   — Генерал Танжани, — сказал Нобуру, — правительство Японии поддерживает вас в полном соответствии с заключенными соглашениями. Вы получили всю заранее обговоренную помощь.
   — И все же, — продолжал Танжани, — друзья не скрывают своего богатства от истинных друзей.
   — Не понимаю, — солгал Нобуру.
   Танжани откинулся в кресле и сделал вид, что задумался. Затем, словно сам удивившись своим мыслям, поднял бровь.
   — Возможно… если бы все японское оружие поддерживало бы наше правое дело… тогда, не исключено, не возникло бы нужды в химическом оружии, которое вас так беспокоит.
   «Нет, — подумал Нобуру, — уж лучше газы».
   — Мой друг, — произнес он вслух, — вы должны поподробнее объяснить мне, что именно вас беспокоит. О каком таком оружии вы говорите? Боюсь, я недостаточно хорошо информирован.
   Танжани пристально посмотрел на него:
   — А что находится на базе в Бухаре? Что там такого сверхсекретного? Почему моим людям не доверяют охранять их японских братьев?
   «Он не знает, — с облегчением решил Нобуру, — он только догадывается. Он о чем-то пронюхал, но детали ему не известны».
   — База в Бухаре, — начал Нобуру, вновь обретя уверенность в себе, — представляет собой очень высокотехнологичный пункт обеспечения. Вы знаете условия нашего соглашения. Существуют некоторые электронные приборы… промышленные секреты… произведенные ценой очень больших затрат японского народа. Сегодня в мире продолжается нефтяной голод. Ирану он не грозит — вы очень богаты нефтью, по милости Аллаха. Но технические изобретения — это японская «нефть», наша сила и богатство. В Бухаре нет ничего, кроме электроники, которая в случае необходимости будет использована в вашу пользу. — «Что соответствует истине», — подумал про себя Нобуру. Если правда выплывет наружу, он почти и не соврал. В Бухаре действительно нет ничего, кроме электроники. «Скрэмблеры», по существу, не более чем еще один сложный набор полупроводников.
   Нобуру оглядел остальных присутствовавших. Танжани разыграл свою карту в одиночку — ни Шемин, ни Бирьян ничего не знали. Но они проявляли живой и быстрорастущий интерес к теме разговора.
   Нобуру нарочно не мог бы придумать худших союзников. Что они могли предложить Японии, кроме проблем, угроз, жалоб и бесконечных раздоров? Ему пришло в голову, что Япония, похоже, незаметно для себя занимает место США и в этой области политики.
   — Мой дорогой генерал Танжани, — сказал Нобуру, — могу ли я предложить вам поездку на бухарскую базу? Проведите инспекцию лично. Увидите все своими глазами: в Бухаре только самолеты, ремонтные мастерские и электроника. Генерал Ямешима может организовать визит немедленно.
   Теперь пришла очередь Танжани выглядеть растерянным. Нобуру знал, что иранец может обойти всю базу и даже посидеть за рычагами самолета, так и не поняв его предназначения.