Питерс Ральф. Война 2020 года

   И вот теперь никого не было рядом с ним, и ничего впереди, только пивные опивки, да еще одна московская ночь с астматическим гудением труб и эскападами соседей за стенами. Он посидел еще немного, позволив себе немного пофантазировать об этой женщине, с которой — он знал — они никогда ни единым словом не обменяются. Он представил себе ее жизнь и череду событий, вынудивших ее разменивать себя на болтливых пьяниц, что сидели за одним с ней столом.
   Он представил, как она стоит в очереди за ошметками мяса. Очереди на улицах вытянулись так, что, казалось, они уже переплелись, переросли друг в друга настолько, что давно уже потерялись их начало и конец в ожидании, когда же откроется тот мифический магазин, которого на самом деле вовсе не существовало. Когда Райдер со своим советским коллегой ехали по улицам, того вид очередей нисколько не волновал.
   — Русские, — заявил Савицкий, — ждут всю жизнь.
   «Женщина, рожденная не в той стране», — подумал Райдер.
   Он уже совсем решился оторваться от бара и от своих мечтаний, когда подполковник, зажавший женщину в угол, громко извинился и, качаясь, направился в сторону туалета. Райдер инстинктивно глянул в ту точку зеркала, где недавно встретились их глаза, и увидел, что она тоже встает. У него защемило в груди при мысли, что она сейчас последует за подполковником, что тот отправился вовсе не в туалет, а на заднюю лестницу гостиницы.
   Но женщина удивила его. Она не пошла за человеком, на которого Райдер в своем воображении обрек ее. Вместо того она снова храбро поглядела в зеркало на отражение его глаз и двинулась прямо к бару.
   Вся смелость, присущая его мечтам, вмиг покинула его. Он отвел взгляд в сторону и, как утопающий за соломинку, вцепился в свой пустой бокал.
   Он чувствовал ее приближение. В волнении он уставился на живот бармена, покоившийся в раковине для мытья посуды. Сергей, друг всех владельцев свободно конвертируемой валюты.
   Рука, бесспорно женская, легко коснулась его плеча.
   — Это место занято? — спросила женщина.
   Ему не требовалось ни смотреть на нее в зеркало, ни оборачиваться. Он знал, что это она.
   Он без малейших сомнений узнал ее голос, хотя раньше до него через всю переполненную комнату донесся только ее едва различимый смех.
   — Н-нет, — заикаясь, выговорил он, наконец обернувшись. — Пожалуйста, садитесь.
   Она из КГБ. Конечно. Без всякого сомнения. Другого логичного объяснения просто нет.
   — Здравствуйте. Как поживаете? — спросила она, и только тут до Райдера дошло, что она говорит с ним по-английски. Ее голос звучал осторожно, с заученными ровными интонациями, словно она сомневалась в правильности выбора слов. Но, впервые разглядев ее поближе, он удивился, как она может испытывать неуверенность хоть в чем-то.
   Часто, когда подходишь поближе к русской женщине, неожиданно плохая кожа либо дурные зубы оказываются для тебя неприятным сюрпризом. Но у этой девушки все идеально.
   Только очень бледная. Словно только что выздоровела после долгой болезни. За несколько, пожалуй, полноватыми губами — маленькие и ровные зубки. Она стояла близко, и исходящий от нее аромат дурманил ему голову.
   — Я поживаю прекрасно, здравствуйте. А как вы? — ответил он автоматически.
   Женщина присела рядом. Под платьем угадывались гладкие, изящные линии ее тела.
   Слишком тонкая ткань для московской осени, застиранная почти до дыр. И сама она казалась чересчур хрупкой для мира, в котором ей приходилось жить. Но это такая страна, где даже красавицы не слишком хорошо едят.
   — Сегодня я очень хорошо себя чувствую, спасибо, — произнесла женщина. — Могу ли я попросить у вас сигарету?
   — Я не курю, — ответил Райдер, в тот миг пожалев об этом.
   В глазах женщины появилось выражение неуверенности.
   — Подождите, — воскликнул Райдер, — секундочку. — Он неохотно отвернулся от нее, словно опасаясь, что, лишившись его полного внимания, она тут же исчезнет. — Сергей! — позвал он.
   Бармен, утверждавший, что любит американцев больше, чем всех остальных уважаемых клиентов, и постоянно интересовавшийся, почему американцы так мало сюда ездят, засеменил вдоль своей баррикады из полированного дерева.
   — Слушаю вас, мистер.
   — Пачку сигарет, — сказал ему Райдер и добавил: — «Мальборо», — вдруг припомнив, что именно эти западные сигареты незадолго до того переходили из рук в руки над стойкой.
   — Ну что вы, не надо, — проговорила женщина голосом, лишенным убедительности.
   — Пустяки, — ответил Райдер, доставая из бумажника доллары. — Между прочим, меня зовут Джефф.
   Женщина взглянула на него. Темно-карие глаза, только выигрывающие от темных кругов под ними. «Глаза, — подумал Райдер, чувствуя внезапное головокружение, — за которые любой мужчина с радостью пойдет на смерть».
   — Я — Валентина, — медленно произнесла женщина. — Но зовут меня Валя. Укороченное имя, понимаете?
   — Валя, — повторил Райдер. — Очень милое имя. — Он сознавал банальность своих слов, но не мог придумать ничего умнее и боялся, что тишина отпугнет ее.
   Бармен принес сигареты.
   — «Мальборо» вас устроят? — спросил Райдер.
   — О да. Очень хорошо. — Женщина, казалось, немного нервничала, хотя Райдер понятия не имел, как такой привлекательный, такой отмеченный милостью Божьей человек может нервничать в подобной ситуации. Ему-то ведь просто не верилось, что она рядом. Как могли мужчины этой страны позволить ей ускользнуть от них?
   Он снова подумал, что, возможно, она из КГБ, но ему не хотелось верить такому объяснению.
   При ближайшем рассмотрении она показалась немного неухоженной. Но почему, он и сам не смог бы объяснить — этот маленький недостаток делал ее более привлекательной. На взгляд он определил ее возраст — под тридцать, почти столько, сколько ему.
   «Ослепительная, — подумал он. — Не красавица, но ослепительная женщина».
   Райдер долго возился с пачкой, неумело пытаясь открыть ее. Наконец с облегчением дал ей прикурить, воспользовавшись случаем слегка придвинуться к ней и вдохнуть смесь запаха женского тела и дешевой парфюмерии.
   — Спасибо, — поблагодарила она. — Вы очень добры, Джефф. — Она тоже произнесла его имя как «шеф». Незнакомое ей ранее слово.
   — Вы очень хорошо говорите по-английски.
   — Я учительница. Учу детей. Я нахожу детей очаровательными. Я учительница английского языка, который я люблю. Он очень интересный.
   Райдер отчаянно пытался найти нужные слова в страхе, что она с минуты на минуту покинет его. Он до последней капли осушил свой бокал с пивом.
   — Не желаете ли чего-нибудь выпить? Что вы предпочитаете?
   — Большое спасибо. Но в этом нет необходимости. Я выпью пепси-колу с виски, пожалуйста.
   Райдер заказал. И еще одно пиво. Его запас тем для разговора снова иссяк.
   Женщина затянулась сигаретой, затем откинула назад голову, показав длинную белую шею и густые тяжелые волосы. На ней была цепочка с кулончиком в виде сердечка, как у школьницы, и он блестел на фоне ее кожи, как капелька крови. Валя выдохнула дым. Райдеру этот жест показался странным и экзотичным, словно взятым напрокат из очень старого фильма. В Штатах ни одна привлекательная женщина под страхом смерти не показалась бы на людях с сигаретой во рту.
   — Вы очень симпатичная женщина, Валя, — сказал он, не в состоянии придумать что-нибудь еще и опасаясь, что зашел слишком далеко.
   Она улыбнулась:
   — Как мило с вашей стороны так говорить. Спасибо большое.
   — Вы живете в Москве?
   — О да. Я москвичка. Я родилась в Москве.
   — У вас очень интересный город, — заметил Райдер.
   Женщина слегка поморщилась:
   — Мне он кажется не слишком уж интересным. Да и для вас он вряд ли очень интересен. Я думаю, Америка очень интересна.
   — Вы бывали в Америке?
   Она покачала головой, изобразив театральное отчаяние:
   — Это не так уж просто, знаете ли. К тому же очень дорого. Но я думаю, вы смеетесь над нами здесь, в Москве. Мы очень бедные. Не такие, как вы там в Америке.
   — Надеюсь, когда-нибудь вы сможете посетить Соединенные Штаты.
   У женщины заблестели глаза:
   — О да. Я бы хотела повидать Америку. В Америке есть все.
   Похоже, она обладала талантом подавать такие реплики, после которых больше ничего не приходило в голову. А ему безумно хотелось продолжать беседу.
   Принесли напитки, и еще несколько долларов перекочевало в руку бармена. Женщина пригубила из бокала и затрясла головой, словно обжегшись:
   — Он добавляет сюда слишком много виски. Мне нельзя столько пить. Сегодня я забыла пообедать.
   — Возможно, вы предпочтете что-нибудь другое? — быстро спросил Райдер.
   — Нет. О нет, — быстро ответила женщина, встревоженная его предложением. — Я уже счастлива. Спасибо.
   У него язык чесался предложить ей пообедать вместе. Он тоже не ел, а время работы ресторана продлили специально для щедрых американцев. Его теперь не особенно волновала возможность ее принадлежности к КГБ. Он как-то не мог себе представить, чтобы именно вот эта женщина оказалась тайным агентом.
   И все же он колебался.
   Он все откладывал приглашение. Не столько потому, что боялся оказаться скомпрометированным, сколько из страха встретить отказ, из боязни, что предложение положит конец их встрече.
   — Вы знакомы со многими американцами? — поинтересовался он.
   — Нет, — ответила она и быстро добавила: — Я не часто хожу в такие гостиницы. Сегодня я пришла только затем, чтобы составить компанию подруге. Она меня пригласила.
   Райдер про себя подумал, что ее подруга — не такая уж хорошая рекомендация. Но он отказывался плохо думать о женщине, сидящей рядом с ним. Она ни о чем его не просила. И он знал, что мало кто из собравшихся в баре женщин — настоящие проститутки. Американцы являли собой главное развлечение в нынешнее мрачное время. И кто может сказать, через что довелось пройти этой женщине в жизни?
   Он вдруг понял, что он и его товарищи оказались слишком скорыми на суждения.
   Его молчание обеспокоило женщину, и она предложила новую тему, чтобы вдохнуть в разговор новую жизнь.
   — Я нахожу американцев очень дружелюбными.
   Райдер кивнул и улыбнулся. Да. Конечно. Каждый американец здесь с радостью будет дружелюбен с этой женщиной.
   В минуту, близкую к панике, сменившейся глубоким облегчением, он увидел подвыпившего подполковника, возвращавшегося к столику.
   Райдер не сомневался, что тот направится прямо к бару, обнаружив исчезновение спутницы, и заберет ее назад. Но он лишь потоптался с мгновение, а потом тяжело плюхнулся на место и потянулся за заждавшимся бокалом.
   — Американцы очень дружелюбный народ, — согласился Райдер, словно он пришел к такому выводу после долгих размышлений. — В основном.
   — Но вот вы один. Это не говорит о большом дружелюбии.
   — Я не один, — улыбнулся Райдер. — Со мною вы.
   Тень неудовольствия пробежала по ее лицу, и Райдер понял с прозорливостью человека, долгое время изучавшего иностранные языки, что своим ответом нарушил последовательность глаголов и существительных, заранее сложившуюся в ее голове.
   — Вы не должны сидеть один, — упрямо продолжила она.
   — У меня позади тяжелый день. Много работы.
   — А в чем заключается ваша работа, Джефф?
   — Я работаю с компьютерами.
   Она на минуту задумалась.
   — Очень интересно. Но не для меня. Математика никогда мне не давалась.
   — Это больше чем просто математика, — сказал Райдер. Но он хотел увести разговор подальше от своей работы. Если она из КГБ, от него ей ничего не узнать.
   — Послушайте, Валя, — решился он наконец. — Я еще не ел. Не составите ли вы мне компанию за обедом? Вы говорили, что тоже не пообедали.
   Он преодолел свою трусость с налету, быстро выговорив необходимые слова. Но с последним слогом его обуял страх. Вот теперь она уйдет.
   — Как мило с вашей стороны, — тут же отозвалась она. Ее ответ последовал так незамедлительно, что от волнения он едва его расслышал. Он все еще не мог поверить, что она подошла к нему, что сейчас сидит рядом с ним.
   — Я буду очень рада, — продолжила она, — пообедать с вами.
   — Великолепно, — сказал Райдер, при всей охватившей его радости чувствуя, что готов рисковать ради этой женщины гораздо в большей степени, чем когда-либо намеревался.
   Валя очень старалась не есть слишком быстро. Она хотела казаться прекрасно воспитанной, элегантной. Но очень уж трудно достойно реагировать на американский мир. Чересчур хороша еда, чересчур ее много. Даже Нарицкий, при всех его связях на черном рынке, не мог доставать мясо такого качества. Валя никогда не пробовала ничего подобного, и с каждым куском — а как трудно было заставлять себя тщательно жевать его, а не глотать сразу — в ней росло чувство благодарности вперемешку с гневом. Качество пищи, подаваемой иностранцам в ее родном городе, казалось унизительным для человека, никогда не знавшего такой жизни.
   Она резала бифштекс на крошечные элегантные кусочки, а сама хотела схватить его руками и рвать зубами, как дикарка. Валя поняла, что и сама не подозревала, насколько в самом деле она голодна, пока официант не поставил перед ней тарелку.
   — Еда очень хорошая, — сообщила она американцу. — Большое спасибо.
   Тот кивнул:
   — Рад, что вам понравилось. Как я хотел бы угостить вас настоящим американским бифштексом, прямо с боен Канзас-Сити. Вы бы язык проглотили.
   Из его слов следовало, что американское мясо еще лучше. Но Валя не могла представить себе такого. Ей ни разу не доводилось пробовать такого мяса, она даже не подозревала, что подобное вообще бывает. А американец, похоже, находит его не слишком уж и хорошим. Он только ковырялся в своей тарелке. Это ее разозлило.
   Возможно, он просто показушник, как почти все они. Не только американцы, вообще мужики. И все же этот казался особенным. Такой скромный, все старается угодить.
   Зажатая между мужланами, с которыми познакомила ее Татьяна, Валя долго наблюдала за его отражением в зеркале, пока он наконец ее не заметил. Очень красивый чисто американской, какой-то мальчишеской красотой, и сперва она решила, что он сидит один из гордости.
   Но в его движениях сквозила неуверенность, а когда их глаза наконец встретились, она не увидела в его лице того волчьего выражения, которое неминуемо присутствовало бы у такого красавца, будь он русским.
   Возможно, он действительно хороший человек, порядочный и щедрый. Но тогда почему он дурно отзывается о лучшей еде, какую она когда-либо пробовала?
   — Очень вкусно, — повторила Валя вежливо, но твердо.
   Похоже, он почувствовал, что сделал неверный шаг.
   — Да, конечно, неплохо. Они здесь стараются как могут. Хотите еще картошки? Я свою все равно не осилю.
   — Нет, — соврала Валя. — Я слишком много всего съела. Спасибо.
   Ей хотелось закрыть глаза и прислушаться к чудесной мелодии, заигравшей во всем ее теле.
   Она подцепила на вилку овощи в густом соусе, стараясь не капнуть на платье. Вале казалось, что она все бы отдала, даже пошла бы на преступление, ради хотя бы еще одного такого обеда.
   Она следила за ним, сидящим за стойкой бара, и наконец решилась. Свиньям, которых подсунула ей Таня, явно требовалось только одно. В них не было будущего. От них ничего хорошего не дождешься. Но вот мальчишеского вида красавчик у бара… Пожалуй, в нем что-то есть. Достаточно молод, чтобы казаться свободным, чтобы иметь в будущем больше, чем в прошлом. Валя решила, что стоит попробовать. В худшем случае она все равно избежит противных лап старого пьяницы.
   — Хотите еще чуть-чуть вина? — спросил он, уже взявшись за бутылку.
   — О да. Пожалуйста. Видите, оно очень хорошее. Русское вино. Его делают в Крыму.
   От нее не укрылось облачко, пробежавшее по его лицу, знак несогласия. Что с ним такое? Чего ему надо? Чего он еще может желать?
   Валя решила, что он просто пытается произвести на нее впечатление. Ну и пусть — не самый худший способ. Он еще такой мальчик, а хочет, чтобы она видела в нем мужчину.
   Валя снова сделала над собой усилие, чтобы не торопиться и перестать лопать, как изголодавшаяся дворняжка. В наказание за плохое поведение она заставила себя на минуту отложить в сторону нож и вилку и заговорить с американцем.
   — Джефф, вы такой милый. Наверное, вы женаты, верно?
   Она внимательно следила за выражением его лица. Никаких неприятных перемен: ни внезапного смущения, ни глупой таинственности.
   Только едва заметное напряжение и отблеск боли в глазах.
   — Нет, — медленно произнес он, — я не женат. Был. Но сейчас — нет.
   — О, простите. Ваша жена умерла?
   Он слегка улыбнулся, и выражение боли исчезло.
   — Нет. Все не так страшно. Мы просто не подошли друг другу. Мы развелись.
   «Наверное, какая-нибудь бессовестная американская шлюха, — решила Валя. — Стерва, у которой столько много всего, что она может себе позволить разбрасываться мужьями направо и налево».
   — У вас есть дети?
   — Нет, — сказал он. — Думаю, в этом нам повезло.
   Затем он сменил тон и наклонился к ней поближе.
   — А вы? Не могу поверить, что вы не замужем.
   Валя проглотила еду и ответила ему очень серьезным взглядом.
   — Мой муж погиб, — соврала она. — В самый первый день войны.
   Он вжался в спинку стула и вытянулся как струна.
   — Валя, простите…
   — Я не хотела бы говорить об этом, — сказала она. — Сегодня я впервые провожу вечер вне дома. Моя подруга решила, что мне надо развлечься.
   — Конечно, — пробормотал он. — Я только…
   — Неважно. Расскажите мне о вашей жене, — попросила Валя, хотя ей вовсе не хотелось слышать о ней. — Наверное, она очень плохая женщина. — Тут она отправила в рот кусочек мяса, уверенная, что теперь-то он будет говорить долго.
   — Дженифер? — переспросил американец. — Нет, Дженифер вовсе не плохая. Мы просто смотрели на мир разными глазами. — Он улыбнулся. — В Америке ходит шутка, что каждый имеет право на один пробный брак. Наверное, я использовал свою попытку.
   Валя в спешке проглотила кусок.
   — Значит, вы собираетесь жениться снова?
   — Не знаю. Возможно, если встречу подходящую женщину. Я пока об этом не думаю.
   — Может, вы все еще любите ее?
   Американец задумался на мгновение:
   — Нет. Думаю, я ею уже переболел. Нам порой бывало хорошо. И, пожалуй, я продолжал любить ее еще долго после того, как она разлюбила меня. Но теперь все кончено.
   — Я считаю, вы должны встретить очень хорошую женщину.
   Американец улыбнулся. У него была замечательная мальчишеская улыбка.
   — Или она встретит меня. — Он долил еще вина, наполнив ее бокал почти до краев.
   Внезапно ее желудок сжало, как в тисках. Кошмарная, острая боль пронзила все ее тело.
   Валя перестала жевать и застыла с широко раскрытыми глазами. Потом боль отступила, оставив ее опустошенной и ослабевшей, с капельками пота, блестевшими на лбу. Ее правая рука намертво вцепилась в скатерть.
   Она заставила себя продолжать жевать.
   — С вами все в порядке? — спросил американец.
   Валя кивнула.
   — Все хорошо. Никаких проблем. — Она потянулась за бокалом, полным вина. — По-моему, здесь очень жарко.
   Когда она подносила бокал к губам, боль второй раз полоснула ножом по животу. Она тихонько застонала, не в силах ничего сделать.
   Первый приступ заставил ее широко раскрыть глаза. Теперь ей пришлось закрыть их. Валя сглотнула слюну, чувствуя себя совершенно несчастной. Она ругала себя последними словами.
   — Валя!
   Она чувствовала, как холодный пот выступил у нее на лбу и висках. Потом ее пронзила еще более острая и невыносимая боль, и Валя поняла, что весь мир вокруг нее разваливается на части.
   — Пожалуйста, простите. Мне надо выйти.
   В спешке она уже не заботилась о правильном произношении и ударениях. Встала, едва сдерживая слезы и надеясь только на то, что ей все-таки удастся не опозориться до конца. Непослушной рукой она потянулась за сумочкой, но ощутила под пальцами только ткань скатерти да жесткий стул. Времени не оставалось. Она быстро зашагала через весь зал с заученным достоинством отчаяния, от которого лишь один шаг до позора, направляясь к ближайшему официанту, с которым можно общаться на родном языке.
   Официант холодно указал ей дорогу, не трудясь оставаться вежливым теперь, когда она разлучилась со своим иностранцем.
   Валя поспешила дальше, чувствуя все большее головокружение и слабость, надеясь не сбиться с пути. Она понимала, что у нее в запасе нет лишних секунд на то, чтобы заблудиться.
   Темный холл, прижатый к полу металлическими прутьями ковер, облупившаяся краска на старинной, огромных размеров двери. Она рванулась внутрь, мимо толстой средних лет женщины, сидевшей на страже у стопки полотенец и блюдца с мелочью. На бегу Валя успела отметить быструю смену выражений на лице женщины. Сперва неудовольствие, потом неестественная натянутая улыбка в надежде на чаевые и, наконец, злоба.
   Валя метнулась в первую же кабинку. С ходу упала на колени, еще не зная, с чего начать. Позади, за невидимой пеленой, отделявшей Валю от всего остального мира, до нее доносились негодующие вопли смотрительницы. Та прошла за ней следом, и какой-то частью сознания Валя чувствовала, как она нависает над ней, выкрикивая оскорбления. Но все это происходило где-то слишком далеко, чтобы обращать внимание. Сейчас девушку занимало только ее нынешнее ужасное состояние. Огонь в желудке и боль в горле, казалось, существовали вне времени.
   Потом все замедлилось, осталась только вонь. Смотрительница махнула на нее рукой и, ворча, удалилась в свою будку. Валя сидела на треснутом унитазе, не в силах даже посмотреть, что случилось с ее драгоценным платьем. Собрав всю оставшуюся энергию, она потянула за ручку унитаза, чтобы смыть следы ее позора.
   Потом снова без сил уселась на прежнее место.
   Физическая боль отошла, сменившись мучительными мыслями о пережитом сраме. Жрала, как животное. Слишком много еды, и еды слишком жирной. Невообразимо вкусная еда, и даже сейчас, ощущая во рту кислый привкус тошноты, она все равно надеялась, что в ее жизни еще будет такая пища.
   Она глубоко вздохнула несколько раз, наконец встала. Ноги сперва плохо слушались, но уже стало ясно, что с ней не произошло ничего серьезного — просто вытошнило от обжорства, как ребенка, переевшего сладостей.
   Она задрала платье, чтобы поправить чулки.
   И ноги, всю жизнь казавшиеся ей длинными и стройными, вдруг показались просто худыми.
   Запястья костлявые. И это в мире, в городе, где столько скрытого изобилия. Валя вдруг поняла, как даром проходит ее красота, да и сама жизнь.
   Она приблизилась к смотрительнице, мрачно сидевшей на своем посту.
   — Пожалуйста, — произнесла она, одновременно разглаживая рукой платье, — дайте мне полотенце. Я оставила сумочку в зале. Мне было плохо.
   Женщина, преисполненная сознанием собственной власти, неприязненно оглядела Валю с ног до головы.
   — Полотенце, — бросила она, — стоит пятьдесят копеек.
   — Знаю, — умоляла Валя. — Я понимаю. Но прошу вас, мне надо привести себя в порядок. Я не могу так уйти отсюда, мне необходимо умыться.
   Смотрительница положила волосатую руку на стопку полотенец и взглянула на Валю с ненавистью, которая копилась всю ее жизнь.
   — Пятьдесят копеек, — повторила она.
   Устав бороться, Валентина отстегнула с руки часы. Замечательные японские часы, подаренные ей Нарицким по возвращении из одной из его деловых поездок. «За хорошее поведение», — сказал он. Свинья.
   Она швырнула часы в жирную ладонь смотрительницы. Пальцы разжались, схватили часы, тут же спрятали добычу среди складок юбки.
   Валя взяла полотенце.
   Она в спешке умылась, попыталась сполоснуть рот и причесаться как можно аккуратнее.
   В зеркале она показалась себе очень бледной.
   «Но не такая уж страшная», — успокоила она себя. Просто она чувствовала себя опустошенной и измотанной. Всего лишь через десять минут после приступа она уже ощутила возвращение голода. Валя сказала себе, что вернется, сядет за стол, тихо и спокойно улыбнется и сделает вид, будто ровным счетом ничего не произошло. Даже если американец и пойдет на попятную, она, по крайней мере, доест свой обед.
   С паршивой овцы хоть шерсти клок.
   Она еще раз вдохнула полной грудью. У двери смотрительница безуспешно пыталась застегнуть браслет на жирной руке. Валя устремилась назад в ресторан.
   К невообразимому ее облегчению, американец все еще сидел за столом. Он явно оживился, увидев ее. Она расправила плечи и замедлила шаг, ощутив прилив уверенности, что все кончится хорошо.
   И тут она заметила, что еда исчезла. Со стола убрали все, кроме вина. И еще полупустой пачки сигарет, которую она измяла от волнения.
   Чудесная, невыразимо замечательная еда пропала. Валя продолжала идти к столу, пытаясь улыбаться, уверить американца, что все в порядке. Он неловко вскочил, поспешно отодвинул для нее стул, и она села, как механическая кукла. Не веря своим глазам, уставилась Валя на белую пустыню скатерти. Великолепная еда исчезла. Ей казалось, что никогда в жизни ее желудок не был таким пустым.
   Она начала беспомощно плакать. У нее даже не оставалось сил для того, чтобы как следует на себя рассердиться. Она просто сидела и тихо плакала, уткнувшись лицом в ладони, вся уйдя в свою слабость и сознание того, что в ее жизни больше никогда не случится ничего хорошего.