Плахотникова Елена. Последний Хранитель

   «Понял?» – спросил Хранитель.
   Мог бы и не спрашивать. И так ведь знал. Или ему хотелось поговорить? Не знаю. Я еще плохо соображал после такой информации. Но главное я понял! Без всяких технических терминов и заумных расчетов – только суть. Единственное, чего я не узнал, что же случилось с «кораблем»? На самом деле это было не кораблем, а чем-то почти живым и почти разумным. Но как назвать такое создание, я не знал.
   «Я тоже не знаю, – ответил Хранитель. – Мой учитель называл это Корг, но было оно именем или названием вида, он тоже не знал. И что случилось с этим... созданием, он не знал. Те, Первые, смогли найти подходящую планету. Обитаемую планету. И не взорвали местное светило, когда поняли, что пора прекращать поиски. Корг... что-то случилось с ним. Он стал опасным для своих создателей. Они не стали убивать его – больного ребенка не убивают. Но вылечить его они тоже не смогли... или не успели. Его успокоили, усыпили на время. Потом Первые начали создавать Переходы. Их теперь называют еще Мостами. Эти Переходы вели в разные миры: гибнущие и только зарождающиеся, в стабильные и в те, что медленно угасают сами по себе. Как Первые собирались справиться с больным кораблем, этого уже никто не знает. Их жизнь была короткой, они не жили, а сгорали на этой планете. Этот мир подходил им меньше, чем нам. Нас-то готовили для этого мира, а они вошли в него так... Еще и Корг передал им свою болезнь. Они успели только отодвинуть корабль на безопасную орбиту и послать сигнал домой. Когда мы перешли в этот мир, тех, Первых, уже не было. А теперь нет и нас...»
   Слушать такое было тяжело, сидеть молча – тоже. И я спросил:
   «А как же аборигены? Ты говорил, что планета была обитаема»
   «А что аборигены?..»
   «Может, они прикончили тех, Первых, когда те стали зачищать планету...»
   «Крис, не равняй нас по себе. Аборигенов никто не трогал, и планету никто не зачищал».
   «А как же?..»
   «Очень просто: с ними договорились. Планета большая, места всем хватило... хватало. И тиу, и нам, и т'ангам, и хостам... только норторам показалось здесь тесно».
   Еще один горестный вздох, от которого кошки скребут в душе. В моей, кстати, душе.
   «А ты не пытался вернуться туда?»
   Я не стал уточнять, куда это «туда» – Хранитель и сам все понял.
   «Нет, не пытался. Я – не пытался. А вот мой учитель... Война тогда уже началась, и он... “Туда” нельзя вернуться. Больше нельзя. Просто некуда возвращаться».
   Значит, та мерцающая река захлестнула еще одно солнце.
   «Да, – подтвердил Хранитель, хоть я и не спрашивал. – Там больше ничего нет. Холод. Пустота. Смерть».
   «А другие миры? Пока еще можно было уйти...»
   «Немногие миры подходят нам. И не все из нас верили, что Война – это серьезно. А когда поверили... Мостов тогда осталось очень мало, и по ним всё шли и шли беженцы в наш мир. И Хранители оставались возле Мостов. Я не слышал, чтобы кто-то из нас ушел. Те миры, куда еще можно было попасть... жить там нельзя, там можно было только доживать».
   «Ну а ты? Зачем ты так рвался сюда?»
   «Как зачем? – удивился Хранитель. – Это же мой дом!»
   Признаться, я не ожидал такого ответа. Он был настоящим, без игры. Но у меня нашлось что возразить:
   «Ну если бы над моей головой летал неуправляемый космический корабль, да еще с нестабильным реактором, я бы построил себе другой дом, в другом городе и в другой стране. Как можно дальше от этой штуки».
   «Эта штука, как ты выражаешься, летала здесь очень долго и пролетает еще дольше. Возможно, она переживет местное светило. Или прекратит свое существование вместе с ним. Это во-первых. А во-вторых, твой мир не кажется мне таким уж подходящим местом для постройки дома. Скорее наоборот...»
   Мне пришлось согласиться: мой мир, конечно, тот еще подарочек, но и здесь как-то не очень спокойно. Похоже, новые хозяева мира стараются даже память о побежденных стереть. И я предложил:
   «Может, пока не поздно, заглянем в другой мир? Вдруг там лучше, чем здесь?»
   «Поздно заглядывать. Ты воспользовался последним и единственным Мостом. Все остальные уничтожены нашими нерадивыми Учениками».
   «Учениками?..»
   Честно говоря, я не сразу понял Хранителя.
   «Ну да, Учениками. Норторы были нашими Учениками. А чему ты удивляешься? Могу удивить тебя еще, если тебе так нравится удивляться: они наши дальние потомки».
   «Они?!»
   «Ну да. Кстати, одного из них ты видел. Красавчик, правда?»
   И мне вспомнилось лицо случайного попутчика, похожего на японца, но с невероятно белой кожей. Прекрасное лицо, будто вырезанное из белоснежного мрамора или глыбы льда. И тепла в нем было столько же, сколько в этой глыбе. Стоило о нем подумать, и заныли шрамы на груди. Давно они меня не беспокоили, и вдруг... К дождю, наверное. А почему тогда остальные шрамы не беспокоят?
   «Норторы наши потомки, – повторил Хранитель уже без насмешки. – Вернее, потомки тех, кто задержался на прародине. Я ушел с первой волной, но нас называют... называли Вторыми. Нас готовили к этому миру, и мы готовились, прощались с родиной. А была еще одна волна... последняя. Не все сразу воспользовались Переходом: кто-то не захотел, кто-то не смог. Потом, когда гибель вплотную подошла к их миру – я давно уже не считаю тот мир своим, – по Мосту пришли отставшие. Те, что выжили там. И их потомки. Мутанты. Выродки. Они пришли... больные душой, искалеченные телом. Мы их приняли, стали учить жить в этом мире, но кто-то не захотел, кто-то не смог. Этот мир совсем не такой, каким стала моя прародина перед Исходом. А они так и не поняли этого. Мы старались облегчить им участь, многие брали их в Ученики и учили их многому, такому, что открылось нам здесь, в спокойном мире. Может, мы поторопились и слишком рано дали им много силы. Но мы долго жили в этом мире и не знали, что значит сражаться за каждый день, за каждый кусок... У меня был ученик-нортор. Он рассказал мне кое-что... потом. Даже Ипшам я дал меньше, чем ему. Все-таки потомок и родная кровь. Или чувство вины проснулось? Я мог бы стать таким же, если бы остался. Я ошибся. Мы все ошиблись и дорого заплатили за это. Но они... они тоже ошиблись! Представляешь, эти выродки... они заперли себя в этом мире. Навсегда!» – с радостной злостью закончил Хранитель.
   «А как же Врата? – Кто-то из оборотней говорил мне о них. – Разве они никуда не ведут?»
   Хранитель засмеялся. Хорошо, что я не услышал этого смеха, только почувствовал. Так мог бы смеяться умирающий, зная, что его убийца умрет вместе с ним. А может быть, и раньше.
   «Ведут. Врата ведут сюда! – опять почувствовал я злорадный смех. – Ученик не только не превзошел учителя, он даже не дотянулся до его уровня. Все Врата открываются только в одну сторону. Эти выродки... они соединили мир с такими местами, куда их учителя не спешили соваться. Теперь сюда лезет всякая дрянь. Этим выродкам приходится убивать ее, чтобы самим хоть как-то жить. Думаю, они не сразу поняли, что натворили, а потом... потом стало слишком поздно что-то менять. Разрушить легче, чем построить на обломках. Часто построенное оказывается хуже разрушенного. Но еще чаще на обломках так ничего и не строится, остаются только руины...»
   Кажется, Хранителю давно хотелось выговориться. И чтобы слушатель не только слушал, но еще и понимал, о чем с ним говорят. Я почти дорос до идеального слушателя – идеальный молчит, а я спросил:
   «И ничего нельзя исправить, совсем ничего?»
   «А зачем? Думаешь, меня это волнует?»
   «Волнует. Не волновало бы – ты и думать бы о них забыл».
   «А я и забыл, – заявил Хранитель. – Ты вот спросил – я ответил и... забыл».
   Я вдруг мысленно увидел, как собеседник быстро приближается к двери, распахивает ее...
   «Не верю! – бросаю ему в спину. Как нож в затылок. Чтобы только оглушить. – Не верю, что ты никак не можешь помочь!»
   «Им?! Не смеши меня!..»
   «Не им – этому миру!»
   «А меня здесь больше нет. Мое тело убили. Здесь. В этом мире. И всех, кто мне был дорог, – их тоже больше нет. А моя сущность... Всего лишь случайный гость, турист, как говорят у вас. Так что мне нет дела до всего, что тут происходит. Пускай выродки сами разбираются. – Язвительный тон вдруг сменился всхлипом: – Ты бы видел, что они сотворили с временными потоками!»
   И дверь захлопнулась. Очень быстро и громко.
   Я остался один. Сидел, смотрел вдаль и ничего не видел. Слишком насыщенной оказалась лекция, слишком много информации вывалилось на меня. Я сидел, смотрел и не заметил, куда подевалась ночь. Вокруг было тихо и пусто. В душе тоже была пустота и боль. Двигаться не хотелось. Жить тоже не хотелось. То, что ночью казалось фантастически красивым, утром выглядело омерзительно.
   Грязно-желтая земля, вся в трещинах и ожогах. Желтые обветренные скалы, похожие на обглоданные кости. Больное желто-серое небо прикрывало сверху всю эту мерзость. Солнца не было. Какое-то белесое пятно бельмом глядело на меня. Чем больше я смотрел на все это, тем сильнее мне хотелось зажмуриться, натянуть на голову одеяло, заснуть и не проснуться. В идеале – напиться и застрелиться. Давно мне не было так дерьмово.
   Красота – страшная сила. Уродство, оказывается, тоже. Похоже, мне нельзя долго быть наедине с такой красотой.
   – А где горы? – вдруг услышал я.
   Повернул голову на голос и понял, что ошибся: я был не один.