Страница:
Основные работы Александра Афанасьевича Потебни (1835-1891): "Мысль и язык", "Из записок по теории словесности", "Из лекций по теории словесности", "Из записок по русской грамматике". Работы по теории словесности, отмеченные выше, изданы по записям его слушательниц, словно "Курс общей лингвистики" Ф. де Соссюра. Для его более точной характеристики следует добавить, что А.А.Потебня находился под сильным влиянием В. фон Гумбольдта, сочинение которого даже было переведено в России в качестве
теоретический компонент 17
учебного пособия по теории языка и словесности для военно-учебных заведений: "О различии организмов человеческого языка и о влиянии этого различия на умственное развитие человеческого рода" (Санкт-Петербург, 1859). Соответственно и идеи А.Потебни послужили толчком для развития ряда направлений гуманитарной мысли. Как пишет О.Пресняков, "Теоретики символизма (а позже и футуризма) в различных рассуждениях о "магии слова", о его многозначительной символичности и самоценности не раз пытались опереться на некоторые мысли Потебни о символичности "внешней" формы, использовать их для научного подкрепления своих концепций художественного творчества" (Пресняков О. Поэтика познания и творчества. Теория словесности А.А.Потебни. - М., 1980. С.127).
Основные идеи А.А.Потебни лежат в следующих областях:
внутренняя форма слова, человеческая коммуникация, поэтическое мышление, мифическое мышление, анализ поэтических текстов (басня, пословица, поговорка), соотношение слова и мысли.
Приведем некоторые его высказывания (по современному изданию его избранных сочинений "Слово и миф"):
"Внутренняя форма слова есть отношение содержания мысли к сознанию; она показывает, как представляется человеку его собственная мысль. Этим только можно объяснить, почему в одном и том же языке может быть много слов для обозначения одного и того же предмета и, наоборот, одно слово, совершенно согласно с требованиями языка, может обозначать предметы разнородные" (Потебня А.А. Слово и миф. - М., 1989. С.98).
"Внутренняя форма есть тоже центр образа, один из его признаков, преобладающий над всеми остальными" (Там же. С.130).
"Кажется, что символизм звука застает готовым не только звук, но и слово с его внутренней формой, и для самого образования слова был не нужен. Он мог быть причиной преобразования звуков в готовых уже словах" (Там же. С.105).
"Слово, взятое в целом, как совокупность внутренней формы и звука, есть прежде всего средство понимать говорящего, апперципировать содержание его мысли" (Там же. С.123).
"Слово есть настолько средство понимать другого, насколько оно средство понимать самого себя" (Там же. С.127).
предыстория семиотики в России 18
"Язык есть средство понимать самого себя" (Там же. С.133).
"Слово как сущность вещи в молитве и заклятии получает власть над природой. Сила слова не представлялась следствием ни нравственной силы говорящего (это предполагало бы отделение слова от мысли, а отделения этого не было), ни сопровождающих его обрядов. Самостоятельность слова видна уже в том, что как бы ни могущественны были порывы молящегося, он должен знать, какое именно слово следует ему употребить, чтобы произвести желаемое. Таинственная связь слова с сущностью предмета не ограничивается одними священными словами заговоров: она остается при словах и в обыкновенной речи" (Там же. С.159).
"Искусство есть язык художника, и как посредством слова нельзя передать другому своей мысли, а можно только пробудить в нем его собственную, так нельзя ее сообщить и в произведении искусства; поэтому содержание этого последнего (когда оно окончено) развивается уже не в художнике, а в понимающих. Слушающий может гораздо лучше говорящего понимать, что скрыто за словом, и читатель может лучше самого поэта постигать идею его произведения. Сущность, сила такого произведения не в том, что разумел под ним автор, а в том, как оно действует на читателя или зрителя, следовательно, в неисчерпаемом возможном его содержании. Это содержание, проецируемое нами, то есть влагаемое в самое произведение, действительно условлено его внутренней формой, но могло вовсе не входить в расчеты художника, который творит, удовлетворяя временным, нередко весьма узким потребностям своей жизни" (Там же. С.167).
"Язык представляет множество доказательств, что такие явления, которые, по-видимому, могли бы быть непосредственно созданы и выражены словом, на самом деле предполагают продолжительное подготовление мысли, оказываются только последней в ряду многих предшествующих, уже забытых инстанций" (Там же. С.195).
"Слово для самого говорящего есть средство объективировать свою мысль. Это не значит, чтобы слово было средством выражать уже готовую мысль, ибо если бы мысль уже раз была готова, то зачем ее объективировать" (Там же. С.213).
"Говоря словами Гумбольдта, всякое понимание есть вместе непонимание, всякое согласие в мыслях -- вместе несо
теоретический компонент 19
гласие. Когда я говорю, а меня понимают, то я не перекладываю целиком мысли из своей головы в другую, -- подобно тому, как пламя свечи не дробится, когда я от него зажигаю другую свечу" (Там же. С.226).
"Поэзия и проза представляют только усложнение явлений, наблюдаемых в отдельном слове" (Там же. С.233).
"В мифе образ и значение различны, иносказательность образа существует, но самим субъектом не создается, образ целиком (не разлагаясь) переносится в значение. Иначе:
миф есть словесное выражение такого объяснения (апперцепции), при котором объясняющему образу, имеющему только субъективное значение, приписывается объективность, действительное бытие в объясняемом" (Там же. С.259).
"Язык есть главное и первообразное орудие мифического мышления. Но немыслимо орудие, которое своими свойствами не определяло бы свойств деятельности, производимой при его посредстве: то, что мы делаем, зависит от того, чем мы делаем: иначе пишут пером, а иначе углем, кистью и т.д. Стало быть, влияние языка на мифы бесспорно" (Там же. С.261).
И несколько цитат из "Из лекций по теории словесности", поскольку эта книга не вошла в вышеуказанное издание:
"Поговорка есть элемент басни или пословицы, частью происшедшей из пословицы и басни, как остаток, сгущение их, частью недоразвившийся до нее" (Потебня А.А. Из лекций по теории словесности. -- Харьков, 1930. С.97).
"Вне слова и до слова существует мысль; слово только обозначает известное течение в развитии мысли" (Там же. С.108).
"В понимающем происходит нечто по процессу, т.е. по ходу, а не по результату, сходное с тем, что происходит в самом говорящем" (Там же. С. 109).
"Говорить значит не передавать свою мысль другому, а только возбуждать в другом его собственные мысли" (Там же.С.111).
Чем больше мы вчитываемся в то, что предлагается А.А.Потебней, тем больше убеждаемся в стройности выдвигаемых положений. И уже с точки зрения дня сегодняшнего видим, как те или иные его элементы получают дальнейшее развитие. А.А.Потебня даже формулировал для себя четкую задачу. Он писал: "практическое значение теоретического языкознания должно состоять в том, чтобы сообщить челове
предыстория семиотики в России 20
ку убеждение в субъективном содержании слова и уменье выделить этот элемент из объективного сочетания мысли и слова" (Потебня АЛ. Слово и миф. С.206).
Как и А.Н. Веселовский, А.А.Потебня уделял больше внимания материалу фольклорному, но одновременно именно он ставит перед собой задачу раскрыть, как протекают процессы коммуникации. В этот период филология плодотворно сочетала в себе и языкознание, и литературоведение, что достаточно ярко воплотилось в фигуре А.Потебни.
* * *
Какие же общие выводы мы можем сделать? Что позволило нам внести эти три имени в список предшественников семиотики в России в XIX веке? Сразу же следует подчеркнуть, что этот список может быть продолжен. В нем следует упомянуть Ф.Ф. Зелинского, И.А.Бодуэна де Куртенэ, Ф.Ф.Фортунатова. То есть уже наличествует достаточно общая тенденция, и нам следует ее более четко сформулировать.
Во-первых, это сильная теоретичность обобщения, больший отрыв от материала, чем это происходит в обычной работе. Еще нет пресловутого переноса методов и анализов на совершенно иной материал, как это имеет место в семиотике в 60-е годы, когда усиленному изучению могло подвергнуться все: мода, карточная игра, пища и т.п. Тогда И.Рввзин иронично определил объект семиотики как то, что можно изучать методами лингвистики. Но метод уже достаточно четко отрывается от материала, он готов к подобному переносу, просто еще нет соответствующей традиции. Мы видим, что хорошая теоретичность вырывает данную теорию из данного материала, распространяя ее на иные области.
Во-вторых, теоретичность задает гораздо большую системность, структурность. Особенно ярко это видно на примере Н.В.Крушевского. Хорошая модель не только позволяет описывать другой материал, но и преобразует упорядоченность основного материала. Он предстает теперь перед исследователем в иной, структурной своей ипостаси.
В-третьих, хотя это общая характеристика вообще психологизма того периода, данные три имени не замыкаются в чисто вербальном материале, они все время пытаются нащупать, говоря современным языком, когнитивные параллели. Именно в когнитивных механизмах они видят решение всех проблем.
теоретический компонент 21
Таким образом, число предшественников семиотических идей отнюдь не замыкается этими именами, но они наиболее ярко задают теоретичность своих подходов, которая позволяет вычленить новый инструментарий и применить его на новом материале. Именно здесь заданы два основных параметра, предопределившие ряд последующих подходов: четкость отработки лингвистического инструментария и внимание к художественному тексту как основному объекту семиотического подхода. В нашем случае эти два параметра как бы распределены между разными людьми, в дальнейшем они совместятся, и эта "искра" и задаст тот вид семиотики, к которому мы привыкли в ее современном варианте.
1.3. СИСТЕМНЫЙ КОМПОНЕНТ
Начало XX века было периодом очень сильной системной тенденции, когда накопленные и часто разнородные факты начали складываться исследователями в системные образования нового порядка. В связи с этим постепенно менялись представления о науке. Эта тенденция общего порядка получила свое развитие и в России. Приведем некоторые характерные рассуждения ведущих в то время ученых. К примеру, о первом из них теперь известно следующее мнение М. Бахтина: "Я помню я сам туда ходил и все ходили на лекции профессора Петражицкого, юриста Петражицкого. Нужно сказать, слушать его было трудно, потому что у него был чрезвычайно сильный польский акцент. И вообще он не был оратором. Но его лекции были в высшей степени интересны. Он был человек философски образованный. Он пытался вообще к праву подойти с новых философских позиций. Это было очень интересно" (Беседы В.Д.Дувакина с М.М.Бахтиным. М., 1996. С.69). Вероятно, именно университетская среда составляла тот своеобразный тигель, где зарождались новые направления. Это происходило, с одной стороны, из-за большей динамичности устной коммуникации, с другой -- из-за более сильной ориентации на новое молодого поколения, которое и было аудиторией этого типа коммуникации.
Л.И.Петражицкий: "Известно, какую роль в истории естественных наук играл переход от более или менее несущественных и случайных признаков изучаемых категорий явлений, например, животных и растительных организмов как
предыстория семиотики в России 22
исходных объяснительных и классификационных точек, к существенным (Линней). Сколь различный вид получает социология, смотря по тому из какого понятия общества исходит данная система" (Петражицкий А.И. Очерки философии права. СПб., 1900. - Вып.1. С.3-4).
Л.И.Петражицкий: "Теоретическое знание вообще отнюдь не есть какая-то копия или протокол действительности и содержит в себе принципиально отличное от того, что могло бы быть констатировано путем наблюдения. (...) Все-таки каждая теория, как таковая, содержала бы в себе нечто принципиально отличное от того, что может быть констатировано путем наблюдения; ибо теория -- классовые суждения, т.е. они содержат утверждения не о тех объектах, которые существовали или существуют и случайно были подвергнуты наблюдению, а о классах, т.е. о чем-то принципиально бесконечно большем, чем то, что могло быть подвергнуто наблюдению, хотя бы таких наблюдений были сделаны миллионы" (Петражицкий А.И, Введение в изучение права и нравственности. Основы эмоциональной психологии. СПб., 1908. С.99).
А.А.Чупров: "Наука номографическая стремится схватить то, что есть в явлениях вечного. Наука идиографическая улавливает то, что есть в них преходящего -- их конкретный облик в условиях обстановки их времени и места" (Чупров А.А. Очерки по теории статистики. СПб., 1909. С.82).
А.А.Чупров: "Не переход от единичного случая ко многим дает скачок в сферу номографии, а переход к неопределенно многим случаям" (Там же. С.85).
Л.С.Берг: "Наука полезна прежде всего вовсе не содержанием тех фактов, которые она трактует, а своим методом, т.е. тем способом, каким она классифицирует факты" (Берг А.С. Наука. Ее содержание, смысл и классификация. -- Петербург, 1922. С.53).
С.Л.Франк: "Обществоведение отличается той методологической особенностью, что в нем субъект знания в известном отношении совпадает с его объектом. Исследователь муравейника не есть сам участник муравейника, бактериолог принадлежит к другой группе явлений, чем изучаемый им мир микроорганизмов, обществовед же есть сам -- сознательно или бессознательно -- гражданин, т.е. участник изучаемого им общества" (Франк С.Л. Очерк методологии общественных наук. -- М., 1922. С.36).
системный компонент 23
Следует подчеркнуть, что в разные периоды истории мы имеем различные те или иные "модные" направления. В 60-е годы этого века, например, мы делились на "физиков" и "лириков" с преобладанием первых над последними. В начале XX века такой модной наукой, нам представляется, была юриспруденция. Потом, за время советской власти, она ушла в загон и выправилась лишь в самое последнее время. Но в начале века именно она привлекала наиболее талантливую в научном отношении молодежь. Поэтому тексты этого направления наиболее характерны. Если взять для примера "Общее конституционное право" профессора М.М.Ковалевского, изданное студентами по его лекциям в Санкт-Петербургском университете и политехникуме, то даже на сегодняшний взгляд поражает проступающая сквозь бесконечный ряд примеров разных времен и народов система конституционного права. Здесь и разделение властей, и система противовесов к каждой из властей, парность партий, роль единогласия, возрастание личных прав по мере развития государства. И все излагается ярким афористичным языком. Теоретический, системный порядок, как мы видим, стал преобладающим типом научных рассуждений.
Время создания систем отразил в своих воспоминаниях и Р.О Якобсон: "в 1929 году Богатырев прочел нам яркий доклад о сюжетной классификации сказок и анекдотов о дураках. Кажется, во вторую категорию его схемы попали дураки, делавшие разумные вещи, но в неурочный момент: например, встречавшие свадьбу возгласом "Вечная память", а похороны пожеланием -- "Носить вам, не переносить". В этой связи докладчик шутливо назвал Евгения Онегина дураком второй категории" (Якобсон Р., Поморска К. Беседы. -- Иерусалим, 1982. С.14).
Однако был в этот период системщик, который поднялся на порядок выше и занялся созданием системы всех систем, получившей у него название "Тектологии". Это Александр Александрович Богданов (Малиновский) (1873-1928).
1.3.1. А. А.Богданов
Это направление занимает такие же
непривычно широкие позиции, становясь как бы наукой всех наук. (Кстати, из-за этих широких претензий существует и некое неприятие семиотики. Так, американская исследовательника К.Паглиа, например, считает, что в гуманитарных науках принципиально не может быть подобной обобщающей науки, поскольку их прннципиаль
предыстория семиотики в России 24
ный интерес содержится в конкретике (См.: Paglia С. Junk Bonds and Corporate Raiders: Academe in the Hour of the Wolf// Arion. - 1991. Vol.1. - No 2)
Обобщающая наука, о которой мы говорим, называется общая теория систем и создана она канадским ученым А. фон Берталанфи (См.: Bertalanf/y L. топ. General System Theory. -- N.Y., 1968) с очень пристальным вниманием к биологическим системам. Однако в России эти идеи были представлены задолго до Запада в тектологии A-А.Богданова. Но поскольку в свое время он резко спорил с "Материализмом и эмпириокритицизмом" В.И.Ленина, мы получили первое переиздание его работ лишь в 1989 году. Приведем весьма симптоматичную цитату из этого его сочинения под названием "Вера и наука": "Значение слов в авторитарных идеологиях всегда было решающим: слова -- это именно то, в чем верховные авторитеты себя выражают, и потому только слова бесспорны, правоверующего можно узнать только по "исповеданию", т.е. открытому признанию надлежащих словесных формул" (Богданов А.А. Тектология. Всеобщая организационная наука. -- М., 1989. -- Кн.1. С.162).
А.А.Богданов был интересным ищущим человеком, который одновременно занимался разными областями знания, писал фантастические романы. Даже смерть иллюстрирует его неординарный характер. К концу жизни он становится директором института по переливанию крови, проводит эксперименты по омоложению организма путем переливания ему более молодой крови, и во время одного из этих экспериментов получает заражение и умирает. Его основной труд "Тектология" имеет подзаголовок "Всеобщая организационная наука". Сегодня АЛ.Богданова называют предшественником кибернетики, но, точнее говоря, он был создателем как бы гуманитарной кибернетики. Приведем для иллюстрации некоторые из его идей.
Общенародный язык А.А.Богданов называет хранилищем житейского опыта. Метафоричность языка заключена в том, что он одинаково описывает и социальные активности, и активности стихийные: "один и тот же глагол, одно и то же прилагательное может выступать как сказуемое при всех этих разнородных подлежащих, т.е. как их прямая характеристика" (Там же. С.91).
В основу описания своей системы А.А.Богданов полагает активности отдельных составляющих ее комплексов, их раз
системный компонент 25
личные сочетания могут либо усиливать, либо взаимно гасить часть активности. Например: "активности одного комплекса и активности другого комплекса соединяются так, что не делаются "сопротивлениями" одни для других, следовательно, без всяких "потерь": предельный положительный результат" (Там же. С.145). Или: "два комплекса соединяются таким образом, что их элементы-активности частично складываются, частично являются взаимными сопротивлениями, т.е. организационно вычитаются. Так, два работника вступают в сотрудничество, комбинируя более или менее удачно свои усилия, но в то же время невольно и мешая Друг другу" (Там же. С.146). Или метод ингрессии, т.е. введения промежуточного звена между двумя противоположными комплексами. Это звено на одном языке, на одной системе сигналов говорит с одним комплексом, на другом -- с другим. "Путем ингрессии возможно связывать такие комплексы, которые при непосредственном соединении взаимно разрушались бы. Пример из социальной жизни -примирительное посредничество между двумя враждующими или воюющими сторонами. Посредником выступает третье лицо или организация, связанные какими-то общими интересами -- материальными или моральными -- с той и другой стороной. Когда римляне и сабиняне сошлись, чтобы вступить в бой, похищенные сабинянки, для которых первые уже стали мужьями, а вторые были родственниками, успешно вмешались между ними" (Там же. С.158).
Более общие формы организации получили у А.А.Богданова названия агрессии и дегрессии. Эгрессия представляет собой концентрацию активностей. "В социальной жизни эгрессивный тип организаций за всю историческую эпоху был повсюду преобладающим. Для исследования громадной массы случаев развития таких организаций положение, которое мы только что сформулировали, является необходимой и надежной руководящей нитью. В революционные эпохи особенно часто и особенно ярко выступает процесс преобразований организаций с зародышевой эгрессией в виде едва заметной авторитарности в организации вполне выраженной эгрессии, строгой авторитарной дисциплины, "твердой власти" (Там же. - Кн.2. С.108).
"По мере удлинения эгресснвной цепи ее низшие звенья все меньше и меньше определяются центральным комплексом. Так, в деспотической монархии султан, царь или шах
предыстория семиотики в России 26
может реально руководить своими министрами, те -- своими ближайшими чиновниками и т.д., вплоть до последнего крестьянина, но связь этого крестьянина с монархом по своей отдаленности очень ничтожна, она столь косвенна, что представляет лишь слабый намек на реальное руководство" (Там же. С.115).
В агрессии имеет место накопление системных противоречий. "Если наблюдать их развитие за достаточный период времени, то постоянно получается одна и та же в общих чертах картина. Частичные противоречия обнаруживаются почти с самого начала. Между центральным комплексом и периферическими, между "организаторами", или властвующими, и "исполнителями", или подчиненными, идет психологическое расхождение: их взаимное понимание становится неполным, а затем тенденция к его уменьшению все более усиливается. Отсюда чаще и чаще "ошибки", несознательно дезорганизующие акты с той и с другой стороны. Например, офицер, не умея вникнуть в душевное состояние солдат, отдает нецелесообразные и фактически невыполнимые приказания; солдаты, привыкшие только слепо повиноваться, впадают в растерянность при перемене обстановки, не предусмотренной в приказаниях, хотя бы и незначительной" (Там же. С.116).
Символ, по А.А.Богданову, является примером дегрессии:
"символы фиксируют, т.е. скрепляют, удерживают и охраняют от распадения живую пластичную ткань психических образов, совершенно аналогично тому, как скелет фиксирует живую, пластичную ткань коллоидных белков нашего тела" (Там же. С. 131). Поэтому слово -- устойчивее того "содержания", которое оно фиксирует.
Каждая дегрессивная система состоит из двух частей:
"выше организованной, но менее устойчивой по отношению к некоторым разрушительным воздействиям, мы ее обозначим как "пластичную"; ниже организованной, но более устойчивой, мы ее назовем "скелетной" (Там же. С. 136).
Мы видим, что дегрессия представляет собой как бы защитную оболочку для более сложной и, следовательно, более "нежной" системы. Однако одновременно она не только защищает, но и ограничивает дальнейший возможный рост системы.
Область идеологии А.А.Богданов относит к социальной дегрессии: "символы вообще, а в частности главная их группа -
системный компонент 27
слова, понятия, выполняют скелетную роль для социально-психологического содержания. Вся и всякая идеология складывается из таких элементов, разного рода символов: из слов-понятий образуются суждения, теории, догмы, равно как правила, законы и иные нормы; из специальных символов искусства -художественные комплексы. Следовательно, вообще природа идеологий -дегрессивная, скелетная со всеми ее необходимыми чертами" (Там же. С.138).
Примеры ограничивающей функции дегрессии видны также и на слове: "слово не только закрепляет живое содержание опыта, но и своим консерватизмом также стесняет его развитие. В науке, философии привычная, но устаревшая терминология часто служит большим препятствием к прогрессу, мешая овладеть новым материалом, искажая самый смысл новых фактов, которых не может со всей полнотой и точностью выразить. Термин "окостенение догмы", применяемый и к религиозным, и к научным, и к юридическим, политическим, социальным доктринам, недаром заимствован из физиологии скелета: их отставание в процессе развития от живого содержания жизни, их задерживающая роль тектологически такова же, как роль всякого скелета" (Там же).
Затем А.А.Богданов сводит эгрессию и дегрессию в одну плоскость, рассматривая их как частные случаи асимметрической связи. При этом он приводит такие примеры, которые ясно показывают, что эта книга не могла быть переиздана в СССР ранее 1989 года: "Идеологический скелет остается даже тогда, когда старый патриарх уже умер. Его заветам продолжают повиноваться, на его волю ссылается его преемник. Он умер, но его руководящая власть, его авторитет сохраняется, и притом как высший по сравнению с авторитетом его преемника. А когда умрет и этот, его авторитет в свою очередь удерживается также как высший по сравнению с авторитетом третьего, который его заменил, и т.д. В этой цепи авторитет умерших таким образом возвышается над авторитетом живых и тем больше, чем дальше уходит в прошлое. Самый отдаленный предок, заветы которого еще передаются в живущих поколениях, вырастает в гигантскую, сверхчеловечески авторитетную фигуру -- в божество" (Там же. С. 147).
теоретический компонент 17
учебного пособия по теории языка и словесности для военно-учебных заведений: "О различии организмов человеческого языка и о влиянии этого различия на умственное развитие человеческого рода" (Санкт-Петербург, 1859). Соответственно и идеи А.Потебни послужили толчком для развития ряда направлений гуманитарной мысли. Как пишет О.Пресняков, "Теоретики символизма (а позже и футуризма) в различных рассуждениях о "магии слова", о его многозначительной символичности и самоценности не раз пытались опереться на некоторые мысли Потебни о символичности "внешней" формы, использовать их для научного подкрепления своих концепций художественного творчества" (Пресняков О. Поэтика познания и творчества. Теория словесности А.А.Потебни. - М., 1980. С.127).
Основные идеи А.А.Потебни лежат в следующих областях:
внутренняя форма слова, человеческая коммуникация, поэтическое мышление, мифическое мышление, анализ поэтических текстов (басня, пословица, поговорка), соотношение слова и мысли.
Приведем некоторые его высказывания (по современному изданию его избранных сочинений "Слово и миф"):
"Внутренняя форма слова есть отношение содержания мысли к сознанию; она показывает, как представляется человеку его собственная мысль. Этим только можно объяснить, почему в одном и том же языке может быть много слов для обозначения одного и того же предмета и, наоборот, одно слово, совершенно согласно с требованиями языка, может обозначать предметы разнородные" (Потебня А.А. Слово и миф. - М., 1989. С.98).
"Внутренняя форма есть тоже центр образа, один из его признаков, преобладающий над всеми остальными" (Там же. С.130).
"Кажется, что символизм звука застает готовым не только звук, но и слово с его внутренней формой, и для самого образования слова был не нужен. Он мог быть причиной преобразования звуков в готовых уже словах" (Там же. С.105).
"Слово, взятое в целом, как совокупность внутренней формы и звука, есть прежде всего средство понимать говорящего, апперципировать содержание его мысли" (Там же. С.123).
"Слово есть настолько средство понимать другого, насколько оно средство понимать самого себя" (Там же. С.127).
предыстория семиотики в России 18
"Язык есть средство понимать самого себя" (Там же. С.133).
"Слово как сущность вещи в молитве и заклятии получает власть над природой. Сила слова не представлялась следствием ни нравственной силы говорящего (это предполагало бы отделение слова от мысли, а отделения этого не было), ни сопровождающих его обрядов. Самостоятельность слова видна уже в том, что как бы ни могущественны были порывы молящегося, он должен знать, какое именно слово следует ему употребить, чтобы произвести желаемое. Таинственная связь слова с сущностью предмета не ограничивается одними священными словами заговоров: она остается при словах и в обыкновенной речи" (Там же. С.159).
"Искусство есть язык художника, и как посредством слова нельзя передать другому своей мысли, а можно только пробудить в нем его собственную, так нельзя ее сообщить и в произведении искусства; поэтому содержание этого последнего (когда оно окончено) развивается уже не в художнике, а в понимающих. Слушающий может гораздо лучше говорящего понимать, что скрыто за словом, и читатель может лучше самого поэта постигать идею его произведения. Сущность, сила такого произведения не в том, что разумел под ним автор, а в том, как оно действует на читателя или зрителя, следовательно, в неисчерпаемом возможном его содержании. Это содержание, проецируемое нами, то есть влагаемое в самое произведение, действительно условлено его внутренней формой, но могло вовсе не входить в расчеты художника, который творит, удовлетворяя временным, нередко весьма узким потребностям своей жизни" (Там же. С.167).
"Язык представляет множество доказательств, что такие явления, которые, по-видимому, могли бы быть непосредственно созданы и выражены словом, на самом деле предполагают продолжительное подготовление мысли, оказываются только последней в ряду многих предшествующих, уже забытых инстанций" (Там же. С.195).
"Слово для самого говорящего есть средство объективировать свою мысль. Это не значит, чтобы слово было средством выражать уже готовую мысль, ибо если бы мысль уже раз была готова, то зачем ее объективировать" (Там же. С.213).
"Говоря словами Гумбольдта, всякое понимание есть вместе непонимание, всякое согласие в мыслях -- вместе несо
теоретический компонент 19
гласие. Когда я говорю, а меня понимают, то я не перекладываю целиком мысли из своей головы в другую, -- подобно тому, как пламя свечи не дробится, когда я от него зажигаю другую свечу" (Там же. С.226).
"Поэзия и проза представляют только усложнение явлений, наблюдаемых в отдельном слове" (Там же. С.233).
"В мифе образ и значение различны, иносказательность образа существует, но самим субъектом не создается, образ целиком (не разлагаясь) переносится в значение. Иначе:
миф есть словесное выражение такого объяснения (апперцепции), при котором объясняющему образу, имеющему только субъективное значение, приписывается объективность, действительное бытие в объясняемом" (Там же. С.259).
"Язык есть главное и первообразное орудие мифического мышления. Но немыслимо орудие, которое своими свойствами не определяло бы свойств деятельности, производимой при его посредстве: то, что мы делаем, зависит от того, чем мы делаем: иначе пишут пером, а иначе углем, кистью и т.д. Стало быть, влияние языка на мифы бесспорно" (Там же. С.261).
И несколько цитат из "Из лекций по теории словесности", поскольку эта книга не вошла в вышеуказанное издание:
"Поговорка есть элемент басни или пословицы, частью происшедшей из пословицы и басни, как остаток, сгущение их, частью недоразвившийся до нее" (Потебня А.А. Из лекций по теории словесности. -- Харьков, 1930. С.97).
"Вне слова и до слова существует мысль; слово только обозначает известное течение в развитии мысли" (Там же. С.108).
"В понимающем происходит нечто по процессу, т.е. по ходу, а не по результату, сходное с тем, что происходит в самом говорящем" (Там же. С. 109).
"Говорить значит не передавать свою мысль другому, а только возбуждать в другом его собственные мысли" (Там же.С.111).
Чем больше мы вчитываемся в то, что предлагается А.А.Потебней, тем больше убеждаемся в стройности выдвигаемых положений. И уже с точки зрения дня сегодняшнего видим, как те или иные его элементы получают дальнейшее развитие. А.А.Потебня даже формулировал для себя четкую задачу. Он писал: "практическое значение теоретического языкознания должно состоять в том, чтобы сообщить челове
предыстория семиотики в России 20
ку убеждение в субъективном содержании слова и уменье выделить этот элемент из объективного сочетания мысли и слова" (Потебня АЛ. Слово и миф. С.206).
Как и А.Н. Веселовский, А.А.Потебня уделял больше внимания материалу фольклорному, но одновременно именно он ставит перед собой задачу раскрыть, как протекают процессы коммуникации. В этот период филология плодотворно сочетала в себе и языкознание, и литературоведение, что достаточно ярко воплотилось в фигуре А.Потебни.
* * *
Какие же общие выводы мы можем сделать? Что позволило нам внести эти три имени в список предшественников семиотики в России в XIX веке? Сразу же следует подчеркнуть, что этот список может быть продолжен. В нем следует упомянуть Ф.Ф. Зелинского, И.А.Бодуэна де Куртенэ, Ф.Ф.Фортунатова. То есть уже наличествует достаточно общая тенденция, и нам следует ее более четко сформулировать.
Во-первых, это сильная теоретичность обобщения, больший отрыв от материала, чем это происходит в обычной работе. Еще нет пресловутого переноса методов и анализов на совершенно иной материал, как это имеет место в семиотике в 60-е годы, когда усиленному изучению могло подвергнуться все: мода, карточная игра, пища и т.п. Тогда И.Рввзин иронично определил объект семиотики как то, что можно изучать методами лингвистики. Но метод уже достаточно четко отрывается от материала, он готов к подобному переносу, просто еще нет соответствующей традиции. Мы видим, что хорошая теоретичность вырывает данную теорию из данного материала, распространяя ее на иные области.
Во-вторых, теоретичность задает гораздо большую системность, структурность. Особенно ярко это видно на примере Н.В.Крушевского. Хорошая модель не только позволяет описывать другой материал, но и преобразует упорядоченность основного материала. Он предстает теперь перед исследователем в иной, структурной своей ипостаси.
В-третьих, хотя это общая характеристика вообще психологизма того периода, данные три имени не замыкаются в чисто вербальном материале, они все время пытаются нащупать, говоря современным языком, когнитивные параллели. Именно в когнитивных механизмах они видят решение всех проблем.
теоретический компонент 21
Таким образом, число предшественников семиотических идей отнюдь не замыкается этими именами, но они наиболее ярко задают теоретичность своих подходов, которая позволяет вычленить новый инструментарий и применить его на новом материале. Именно здесь заданы два основных параметра, предопределившие ряд последующих подходов: четкость отработки лингвистического инструментария и внимание к художественному тексту как основному объекту семиотического подхода. В нашем случае эти два параметра как бы распределены между разными людьми, в дальнейшем они совместятся, и эта "искра" и задаст тот вид семиотики, к которому мы привыкли в ее современном варианте.
1.3. СИСТЕМНЫЙ КОМПОНЕНТ
Начало XX века было периодом очень сильной системной тенденции, когда накопленные и часто разнородные факты начали складываться исследователями в системные образования нового порядка. В связи с этим постепенно менялись представления о науке. Эта тенденция общего порядка получила свое развитие и в России. Приведем некоторые характерные рассуждения ведущих в то время ученых. К примеру, о первом из них теперь известно следующее мнение М. Бахтина: "Я помню я сам туда ходил и все ходили на лекции профессора Петражицкого, юриста Петражицкого. Нужно сказать, слушать его было трудно, потому что у него был чрезвычайно сильный польский акцент. И вообще он не был оратором. Но его лекции были в высшей степени интересны. Он был человек философски образованный. Он пытался вообще к праву подойти с новых философских позиций. Это было очень интересно" (Беседы В.Д.Дувакина с М.М.Бахтиным. М., 1996. С.69). Вероятно, именно университетская среда составляла тот своеобразный тигель, где зарождались новые направления. Это происходило, с одной стороны, из-за большей динамичности устной коммуникации, с другой -- из-за более сильной ориентации на новое молодого поколения, которое и было аудиторией этого типа коммуникации.
Л.И.Петражицкий: "Известно, какую роль в истории естественных наук играл переход от более или менее несущественных и случайных признаков изучаемых категорий явлений, например, животных и растительных организмов как
предыстория семиотики в России 22
исходных объяснительных и классификационных точек, к существенным (Линней). Сколь различный вид получает социология, смотря по тому из какого понятия общества исходит данная система" (Петражицкий А.И. Очерки философии права. СПб., 1900. - Вып.1. С.3-4).
Л.И.Петражицкий: "Теоретическое знание вообще отнюдь не есть какая-то копия или протокол действительности и содержит в себе принципиально отличное от того, что могло бы быть констатировано путем наблюдения. (...) Все-таки каждая теория, как таковая, содержала бы в себе нечто принципиально отличное от того, что может быть констатировано путем наблюдения; ибо теория -- классовые суждения, т.е. они содержат утверждения не о тех объектах, которые существовали или существуют и случайно были подвергнуты наблюдению, а о классах, т.е. о чем-то принципиально бесконечно большем, чем то, что могло быть подвергнуто наблюдению, хотя бы таких наблюдений были сделаны миллионы" (Петражицкий А.И, Введение в изучение права и нравственности. Основы эмоциональной психологии. СПб., 1908. С.99).
А.А.Чупров: "Наука номографическая стремится схватить то, что есть в явлениях вечного. Наука идиографическая улавливает то, что есть в них преходящего -- их конкретный облик в условиях обстановки их времени и места" (Чупров А.А. Очерки по теории статистики. СПб., 1909. С.82).
А.А.Чупров: "Не переход от единичного случая ко многим дает скачок в сферу номографии, а переход к неопределенно многим случаям" (Там же. С.85).
Л.С.Берг: "Наука полезна прежде всего вовсе не содержанием тех фактов, которые она трактует, а своим методом, т.е. тем способом, каким она классифицирует факты" (Берг А.С. Наука. Ее содержание, смысл и классификация. -- Петербург, 1922. С.53).
С.Л.Франк: "Обществоведение отличается той методологической особенностью, что в нем субъект знания в известном отношении совпадает с его объектом. Исследователь муравейника не есть сам участник муравейника, бактериолог принадлежит к другой группе явлений, чем изучаемый им мир микроорганизмов, обществовед же есть сам -- сознательно или бессознательно -- гражданин, т.е. участник изучаемого им общества" (Франк С.Л. Очерк методологии общественных наук. -- М., 1922. С.36).
системный компонент 23
Следует подчеркнуть, что в разные периоды истории мы имеем различные те или иные "модные" направления. В 60-е годы этого века, например, мы делились на "физиков" и "лириков" с преобладанием первых над последними. В начале XX века такой модной наукой, нам представляется, была юриспруденция. Потом, за время советской власти, она ушла в загон и выправилась лишь в самое последнее время. Но в начале века именно она привлекала наиболее талантливую в научном отношении молодежь. Поэтому тексты этого направления наиболее характерны. Если взять для примера "Общее конституционное право" профессора М.М.Ковалевского, изданное студентами по его лекциям в Санкт-Петербургском университете и политехникуме, то даже на сегодняшний взгляд поражает проступающая сквозь бесконечный ряд примеров разных времен и народов система конституционного права. Здесь и разделение властей, и система противовесов к каждой из властей, парность партий, роль единогласия, возрастание личных прав по мере развития государства. И все излагается ярким афористичным языком. Теоретический, системный порядок, как мы видим, стал преобладающим типом научных рассуждений.
Время создания систем отразил в своих воспоминаниях и Р.О Якобсон: "в 1929 году Богатырев прочел нам яркий доклад о сюжетной классификации сказок и анекдотов о дураках. Кажется, во вторую категорию его схемы попали дураки, делавшие разумные вещи, но в неурочный момент: например, встречавшие свадьбу возгласом "Вечная память", а похороны пожеланием -- "Носить вам, не переносить". В этой связи докладчик шутливо назвал Евгения Онегина дураком второй категории" (Якобсон Р., Поморска К. Беседы. -- Иерусалим, 1982. С.14).
Однако был в этот период системщик, который поднялся на порядок выше и занялся созданием системы всех систем, получившей у него название "Тектологии". Это Александр Александрович Богданов (Малиновский) (1873-1928).
1.3.1. А. А.Богданов
Это направление занимает такие же
непривычно широкие позиции, становясь как бы наукой всех наук. (Кстати, из-за этих широких претензий существует и некое неприятие семиотики. Так, американская исследовательника К.Паглиа, например, считает, что в гуманитарных науках принципиально не может быть подобной обобщающей науки, поскольку их прннципиаль
предыстория семиотики в России 24
ный интерес содержится в конкретике (См.: Paglia С. Junk Bonds and Corporate Raiders: Academe in the Hour of the Wolf// Arion. - 1991. Vol.1. - No 2)
Обобщающая наука, о которой мы говорим, называется общая теория систем и создана она канадским ученым А. фон Берталанфи (См.: Bertalanf/y L. топ. General System Theory. -- N.Y., 1968) с очень пристальным вниманием к биологическим системам. Однако в России эти идеи были представлены задолго до Запада в тектологии A-А.Богданова. Но поскольку в свое время он резко спорил с "Материализмом и эмпириокритицизмом" В.И.Ленина, мы получили первое переиздание его работ лишь в 1989 году. Приведем весьма симптоматичную цитату из этого его сочинения под названием "Вера и наука": "Значение слов в авторитарных идеологиях всегда было решающим: слова -- это именно то, в чем верховные авторитеты себя выражают, и потому только слова бесспорны, правоверующего можно узнать только по "исповеданию", т.е. открытому признанию надлежащих словесных формул" (Богданов А.А. Тектология. Всеобщая организационная наука. -- М., 1989. -- Кн.1. С.162).
А.А.Богданов был интересным ищущим человеком, который одновременно занимался разными областями знания, писал фантастические романы. Даже смерть иллюстрирует его неординарный характер. К концу жизни он становится директором института по переливанию крови, проводит эксперименты по омоложению организма путем переливания ему более молодой крови, и во время одного из этих экспериментов получает заражение и умирает. Его основной труд "Тектология" имеет подзаголовок "Всеобщая организационная наука". Сегодня АЛ.Богданова называют предшественником кибернетики, но, точнее говоря, он был создателем как бы гуманитарной кибернетики. Приведем для иллюстрации некоторые из его идей.
Общенародный язык А.А.Богданов называет хранилищем житейского опыта. Метафоричность языка заключена в том, что он одинаково описывает и социальные активности, и активности стихийные: "один и тот же глагол, одно и то же прилагательное может выступать как сказуемое при всех этих разнородных подлежащих, т.е. как их прямая характеристика" (Там же. С.91).
В основу описания своей системы А.А.Богданов полагает активности отдельных составляющих ее комплексов, их раз
системный компонент 25
личные сочетания могут либо усиливать, либо взаимно гасить часть активности. Например: "активности одного комплекса и активности другого комплекса соединяются так, что не делаются "сопротивлениями" одни для других, следовательно, без всяких "потерь": предельный положительный результат" (Там же. С.145). Или: "два комплекса соединяются таким образом, что их элементы-активности частично складываются, частично являются взаимными сопротивлениями, т.е. организационно вычитаются. Так, два работника вступают в сотрудничество, комбинируя более или менее удачно свои усилия, но в то же время невольно и мешая Друг другу" (Там же. С.146). Или метод ингрессии, т.е. введения промежуточного звена между двумя противоположными комплексами. Это звено на одном языке, на одной системе сигналов говорит с одним комплексом, на другом -- с другим. "Путем ингрессии возможно связывать такие комплексы, которые при непосредственном соединении взаимно разрушались бы. Пример из социальной жизни -примирительное посредничество между двумя враждующими или воюющими сторонами. Посредником выступает третье лицо или организация, связанные какими-то общими интересами -- материальными или моральными -- с той и другой стороной. Когда римляне и сабиняне сошлись, чтобы вступить в бой, похищенные сабинянки, для которых первые уже стали мужьями, а вторые были родственниками, успешно вмешались между ними" (Там же. С.158).
Более общие формы организации получили у А.А.Богданова названия агрессии и дегрессии. Эгрессия представляет собой концентрацию активностей. "В социальной жизни эгрессивный тип организаций за всю историческую эпоху был повсюду преобладающим. Для исследования громадной массы случаев развития таких организаций положение, которое мы только что сформулировали, является необходимой и надежной руководящей нитью. В революционные эпохи особенно часто и особенно ярко выступает процесс преобразований организаций с зародышевой эгрессией в виде едва заметной авторитарности в организации вполне выраженной эгрессии, строгой авторитарной дисциплины, "твердой власти" (Там же. - Кн.2. С.108).
"По мере удлинения эгресснвной цепи ее низшие звенья все меньше и меньше определяются центральным комплексом. Так, в деспотической монархии султан, царь или шах
предыстория семиотики в России 26
может реально руководить своими министрами, те -- своими ближайшими чиновниками и т.д., вплоть до последнего крестьянина, но связь этого крестьянина с монархом по своей отдаленности очень ничтожна, она столь косвенна, что представляет лишь слабый намек на реальное руководство" (Там же. С.115).
В агрессии имеет место накопление системных противоречий. "Если наблюдать их развитие за достаточный период времени, то постоянно получается одна и та же в общих чертах картина. Частичные противоречия обнаруживаются почти с самого начала. Между центральным комплексом и периферическими, между "организаторами", или властвующими, и "исполнителями", или подчиненными, идет психологическое расхождение: их взаимное понимание становится неполным, а затем тенденция к его уменьшению все более усиливается. Отсюда чаще и чаще "ошибки", несознательно дезорганизующие акты с той и с другой стороны. Например, офицер, не умея вникнуть в душевное состояние солдат, отдает нецелесообразные и фактически невыполнимые приказания; солдаты, привыкшие только слепо повиноваться, впадают в растерянность при перемене обстановки, не предусмотренной в приказаниях, хотя бы и незначительной" (Там же. С.116).
Символ, по А.А.Богданову, является примером дегрессии:
"символы фиксируют, т.е. скрепляют, удерживают и охраняют от распадения живую пластичную ткань психических образов, совершенно аналогично тому, как скелет фиксирует живую, пластичную ткань коллоидных белков нашего тела" (Там же. С. 131). Поэтому слово -- устойчивее того "содержания", которое оно фиксирует.
Каждая дегрессивная система состоит из двух частей:
"выше организованной, но менее устойчивой по отношению к некоторым разрушительным воздействиям, мы ее обозначим как "пластичную"; ниже организованной, но более устойчивой, мы ее назовем "скелетной" (Там же. С. 136).
Мы видим, что дегрессия представляет собой как бы защитную оболочку для более сложной и, следовательно, более "нежной" системы. Однако одновременно она не только защищает, но и ограничивает дальнейший возможный рост системы.
Область идеологии А.А.Богданов относит к социальной дегрессии: "символы вообще, а в частности главная их группа -
системный компонент 27
слова, понятия, выполняют скелетную роль для социально-психологического содержания. Вся и всякая идеология складывается из таких элементов, разного рода символов: из слов-понятий образуются суждения, теории, догмы, равно как правила, законы и иные нормы; из специальных символов искусства -художественные комплексы. Следовательно, вообще природа идеологий -дегрессивная, скелетная со всеми ее необходимыми чертами" (Там же. С.138).
Примеры ограничивающей функции дегрессии видны также и на слове: "слово не только закрепляет живое содержание опыта, но и своим консерватизмом также стесняет его развитие. В науке, философии привычная, но устаревшая терминология часто служит большим препятствием к прогрессу, мешая овладеть новым материалом, искажая самый смысл новых фактов, которых не может со всей полнотой и точностью выразить. Термин "окостенение догмы", применяемый и к религиозным, и к научным, и к юридическим, политическим, социальным доктринам, недаром заимствован из физиологии скелета: их отставание в процессе развития от живого содержания жизни, их задерживающая роль тектологически такова же, как роль всякого скелета" (Там же).
Затем А.А.Богданов сводит эгрессию и дегрессию в одну плоскость, рассматривая их как частные случаи асимметрической связи. При этом он приводит такие примеры, которые ясно показывают, что эта книга не могла быть переиздана в СССР ранее 1989 года: "Идеологический скелет остается даже тогда, когда старый патриарх уже умер. Его заветам продолжают повиноваться, на его волю ссылается его преемник. Он умер, но его руководящая власть, его авторитет сохраняется, и притом как высший по сравнению с авторитетом его преемника. А когда умрет и этот, его авторитет в свою очередь удерживается также как высший по сравнению с авторитетом третьего, который его заменил, и т.д. В этой цепи авторитет умерших таким образом возвышается над авторитетом живых и тем больше, чем дальше уходит в прошлое. Самый отдаленный предок, заветы которого еще передаются в живущих поколениях, вырастает в гигантскую, сверхчеловечески авторитетную фигуру -- в божество" (Там же. С. 147).