В УЩЕЛЬЕ ДОР-НЬЕРА
Место, где произошла катастрофа, лежало в районе горного кряжа Дор-Ньера. Эта небольшая группа гор, оторванных от главного хребта и отделенных от него долинами притоков двух рек, вдается голым, скалистым островом в лесные массивы долины Сарвы. Дор-Ньер - одна из самых высоких вершин Каменного
Пояса, покрыта вечными снегами и выступает над каменными сопками окружающих гор пирамидой в 1650 метров.
"Арктика" упала на одну из скал, скользнув по откосу, покрытому лишайниками и мхом.
Разбитый, исковерканный корпус самолета все еще трещал и покачивался.
Перекинувшись через спинку дивана и свесив обе руки, лежал мертвый Симонг. Исатай низко склонился над полом, из его рта лилась крорь. Профессор Лурье сидел на полу, как-то смешно, по-детски расставив ноги, и беспомощно шарил руками.
- Очки... Где мои очки? - Лицо и борода его были в крови.
Майор Воронин, держась за диваны и прыгая на одной ноге, приближался к окну.
- Вылезайте быстрее! - крикнул Горнов.
- Есть! Вылезать быстрее! - ответил Воронин и, неестественно перегибаясь и ролоча одну ногу, стал протискиваться в окно кабины.
Вера Александровна медленно поднялась. По ее щекам бежала струйка крови. Не чувствуя боли, она пошла следом за Ворониным.
- Бери стропы! Укрепляйте машину! - крикнул Горнов, как только голова Веры Александровны пoказалась из кабины.
"Арктика", задержавшись на камне, каждую секунду могла сорваться и ринуться в пропасть.
Из окна показался профессор Лурье.
- Я пришел к выводу, - сказал он, неловко хватаясь за гладкие стены кабины.
Но выслушивать, к какому выводу пришел почтенный ученый, ни у кого не было времени. Воронин, сидя на снегу и упершись здоровой ногой в камень, тянул стропу, брошенную ему Горновым, Вера Александровна полотнищем разодранных парашютов прикрепляла к камням корпус самолета.
Самолет угрожающе раскачивался на скале у самого края пропасти.
- Я пришел к выводу, - сказал профессор, усевшись на борту гондолы, что прежде всего надо осмотреть аппараты.
- Верно, верно, профессор, - сказал Горнов, невольно улыбнувшись, и стал спускаться через окно в гондолу.
Печальная картина предстала перед ним.
Рейкин безжизненно висел на ремнях. Мертвый Симонг лежал на спинке дивана. Исатай кашлял, захлебываясь кровью.
- Вера, приводи в чувство Рейкина, помоги Исатаю, - сказал Горнов. - А вы, профессор, взгляните, пожалуйста, на ящики с кассетами. Все ли целы?
В противоположной стороне кабины, там, где были раскиданы ящики, появился кружок света. Лурье с карманным фонарем, без очков, почти касаясь носом ящиков, ощупывал их руками,
- Все благополучно, - распрямляя спину, произнес он. - Ящики не разбились, ни одного прогиба. А вот целы ли кассеты-не знаю.
- Раз ящики целы, то и кассеты целы. Внутри система отличных амортизаторов.
- Подождите, подождите, - воскликнул Лурье. Сколько было у нас ящиков?
Подсчитав, Лурье сообщил:
- Одного нехватает. Надо полагать, что он-то и воспламенился.
- Не может быть, - вскричал Горнов.
Он сам пересчитал ящики. Да, одного ящика с заряженной кассетой не было.
Горнов постоял в раздумьи. Чья кассета оказалась непроверенной сейчас, когда все ящики сместились, определить было невозможно.
Горнов вылез из кабины. - Боюсь за Исатая. У бедняги раздавлена вся грудь, - сказал он жене.
- Во всяком положении, - произнес Лурье, - необходимо наметить себе систему мероприятий и действий, основанных на учете реальной действительности и возможностей.
- Правильно, - отозвался Горнов, продолжая укреплять полотнище парашюта. - Какие же реальные возможности вы видите в данном положении?
- Будем искать. Должны быть какие-нибудь возможности.
- Это верно. Будем их искать. Пойду, осмотрю ущелье, - сказал Горнов.
Ущелье оказалась замкнутой с трех сторон трещиной в каменном массиве: южная сторона этой трещины оканчивалась камнем, нависшим над пропастью. Внизу, насколько хватал глаз, тянулась тайга и голые каменные скалы. Вдали над черневшей тайгой светились красные зарева заводов.
Поднявшаяся из-за главного хребта луна осветила вершины горной цепи. Маленькая кучка людей, брошенных среди голых вершин, разместилась под обломками самолета. Исковерканные металлические части крыла, как голые ребра oгpoмнoro животного, валялись на дна ущелья.
Горнов предложил каждому высказаться о том, что следует предпринять.
- Остается одна надежда, - первым заговорил Воронин, - ждать, пока нас не найдут. Самолеты, я уверен, уже ищут нас.
Профессор Лурье, нещадно комкая в кулаке свою обледеневшую бороду, косо взглянул на майора.
- Ущелье с самолетов представляется черным провалом, - пробурчал он, и таких черных пятен на севере тысячи.
И действительно, Каменный Пояс раскидал здесь свои отроги на таком широком пространстве и так изрезан ущельями и пропастями, что обыскать все эти щели в несколько часов было нeвозможнo.
- Друзья, будем смотреть правде в глаза, - спокойно и твердо проговорил Виктор Николаевич, - мы находимся далеко в стороне от трассы. "Арктика", потеряв управление, метнулась сюда, к Дор-Ньеру. Кто может это знать? Искать здесь вряд ли будут; во всяком случае в первые часы. Связь пропала раньше, чем мы заметили эти загадочные, пока еще непонятные явления.
Воронин резким движением привстал на снегу, и, морщась от боли, заговорил:
- Если бы не это проклятое бревно, - он ударил себя по сломанной ноге, - мы высекли бы ступени в скале и выбрались бы из ущелья.
- Мы не можем терять время. Завтра мы должны быть в Полярном порту.
- Да, но более выхода нет, - сказал Рейкин, оправившийся от слабости.
- Выход есть, - Горнов протянул руку к пропасти. - Я спущусь вниз на парашюте и в ближайшем поселке дам знать - где мы.
Лурье нахмурился.
- Это выход к самоубийству. За камнем торчат выступы...
Горнов, будто не слыша слов Лурье, сказал:
- А мы с вами, - обратился он к Воронину, - сделаем лыжи. Материалу хватит.
Рейкин вскочил и схватил Горнова за руку.
- Вы разобьетесь о первый выступ скалы, прежде чем раскроется парашют...
- Но что другое можно предпринять - прервал его Горнов. - Я знаю одно: завтра мы должны быть в Полярном порту.
Вера Александровна обернулась к ассистенту.
- Послушайте, Рейкин, мне тяжелее, чем вам, и все-таки я молчу.
Ночь провели в кабине самолета. На одном днзаке лежало тело Симонга, а на другом умирал Исатай. Он был уже без сознания, из груди его вырывались громкие клокочущие хрипы.
Ночь тянулась в мучительном молчании. Горнов вылез из кабины и начал всматриваться в темноту. Горы спали. Но в тайге, там, где проходила трасса, по которой летела "Арктика", шли поиски. Вдали виднелись сигнальные огни самолетов. Откуда-то доносился вой сирены.
- Как я предполагал, нас ищут в районе Малой Сопки, - сказал Виктор Николаевич; вернувшись в кабину.
- Одна ракета могла бы спасти все, - отозвался Воронин.
Все замолкли. Думали об одном и том же - как выбраться из горной ловушки и почему произошла катастрофа. Раздумывая над последним вопросом, Горнов не мог понять, почему расплавилось крыло? Откуда появилось вокруг "Арктики" зелено-фиолетовое свечение электромагнитных волн. Это они разрушили все, радио и электрические аппараты, они вызвали тяжелое болезненное состояние.
Когда Лурье сказал: мы влетели в какое-то электромагнитное поле, "Арктика" была на высоте шести тысяч метров. Какие лучи и откуда могли обрушиться на самолет?
- Мы далеко еще не знаем всего, что происходит в мировом пространстве, - нарушил молчание Рейкин. - В нашу атмосферу могли влететь из космического мира потоки неизвестных яам быстрых частиц, которые и пробили какую-то нашу кассету. Все, что произошло и особенно мгновенное растопление крыльев самолета, все так походило на действие ядерного горючего.
- Если так, то значит наши кассеты ненадежны? - глухо сказал Горнов.
Предположение о ненадежности кассет было ему страшнее всего. Ведь над проблемой кассет работал он и целый ряд институтов. Лишь после того, как была решена эта проблема защиты койперита от самых быстрых частиц космических лучей, можно было вывести койперит из серого здания и передать его в технику. Разрешение проблемы защитных оболочек считалось крупнейшей победой Горнова за последние два года его научных изысканий.
- Но почему остальные кассеты остались невредимы? - опросил Воронин.
Рейкин после недолгого молчания, сказал:
- "Арктика" была в высотных слоях стратосферы, где космические лучи не поглощались, плотными воздушными массами. Как только она снизилась, бомбардировка кассет неизвестными частицами прекратилась, и койперит в других кассетах сохранился.
Виктор Николаевич молчал. Он не подтверждал объяснение своего ассистента, но он и не возражал. Его томило ужасное подозрение против того, кого он считал своим другом, против того, кто умирал здесь же, в кабине, и не мог оправдаться. Он чувствовал, что странное поведение Исатая во время испытания кассет как-то связано с тем, что случилось с ними.
Фраза, сказанная Исатаем перед вылетом: "Я не смерти боюсь", и на которую он, Горнов, не обратил тогда внимания, сейчас встала перед ним, как предостережение.
"Чего мог бояться Исатай? Почему он первые минуты после вылета из Чинк-Урта так тревожно смотрел на те части самолета, в которых были сложены кассеты с койперитом. Неужели он,-думал Горнов,-предполагал возможность того, что случилось. И об этом хотел сказать мне... Если Исатай натолкнулся на какое-то новое, неизвестное мне свойство койперита, то можно ли будет пускать в действие все сверхмощные машины и агрегаты, уже установленные на дне Полярного моря, на Гобмуре и Ях-Пубы. Неужели придется кому-то и после меня уйти в серое здание и за его толстыми стенами начать изучать, снова ставить опасные опыты, доделывать то, что не доделал я".
Горнов не обманывал себя. Он знал, на что идет, на что ведет за собой жену и товарищей. Их жизнь может кончиться в ту минуту, когда они пустят в действие микропушки - исполнят последний свой долг.
СРЕДИ СНЕЖНЫХ СТОЛБОВ.
На далекой вершине заблестел снег. В небе одна за другой таяли звезды. Бесснежный пик вдали загорелся розовым светом. Внизу стоял густой синий мрак.
И вдруг яркий свет залил горные вершины. Красный диск солнца показался над цепью главного хребта. С каждой минутой в сумраке раннего утра вспыхивали новые и новые белые вершины. Огромная синеватая тень Дор-Ньера легла на Сарвинскую равнину.
Горнов, с намотанной вокруг пояса веревкой, с парашютом за спиной стоял у края каменного обледенелого ската.
Профессор Лурье и. Вера стояли в нескольких шагах позади него. Воронин, морщась от боли в ноге, сидел туг же. Рейкин нервными, быстрыми шагами ходил вдали от всех, проводя рукой по совершенно бескровному бледному лицу. Его знобило.
Кругом было тихо, ни один звук не нарушил сурового молчания гор. Каменные безлесные отроги белели снежными вершинами. Лучи солнца уже спускались к речным долинам.
- Если Исатай придет в сознание, не отходи от него. Он хотел что-то сообщить мне, но не успел. Быть может, он очнется, - вполголоса сказал Горнов, подозвав к себе жену. - Жди меня ровно двадцать четыре часа. Если я не вернусь, попробуй сама опуститься, дать знать - где вы.
Вера Александровна бросилась мужу на шею. Рыдания рвались из ее груди. Сдержав себя, она сказала:
- Будь спокоен, я сделаю все.
Среди тишины внезапно послышалось отдаленное гудение. Все с надеждой обратили взгляд на кусок голубого неба, видимый в просвет ущелья. Из-за горы, совсем близко вырвался гул моторов.
Звуки мотора исчезли так же внезапно, как и родились. Самолет ушел за скалы. Горы угрюмо молчали.
- До свиданья! - крикнул Горнов и, согнув колени, сделал бросок всем телом и ринулся по крутому скату.
Лыжи рванулись вперед, перелетели через снежный бугор и стремительно понеслись к краю камня. Там была пропасть, а, может быть, торчащие гранитные зубья.
Вера Александровна закрыла глаза. В изнеможении опустилась на камни. Откуда-то издалека донесся до нее крик.
- Это он! Он! - закричала она и бросилась к скале. - Профессор, вы не слышали? Это он!
Лурье угрюмо мотнул головой.
Она схватила бинокль.
- Смотрите, профессор! Возможно, он промелькнет где-нибудь между деревьями. Смотрите! Смотрите! -повторяла она.
Оторвавшись от утеса, Горнов увидел почти рядом с собой отвесную стену, с острыми уступами. Открыть парашют на расстоянии двух метров от стены было невозможно. Серые выступы гранита и белые полосы снега быстро мелькали перед его глазами. Внизу щетинились каменные зубья.
Горнов дернул кольцо. Парашют развернулся, и в тот же миг раздался треск шелка. Горнов сильно ударился о выступ и на момент повис в воздухе.
"Подвесился", - с ужасом подумал он.
Но парашют скользнул по камню и, хотя и не очень мягко, спустился на снежное плато.
Место, куда попал Горнов, представляло собой морену когда-то бывшего здесь ледника. Ниже начиналась линия лесов. Недалеко от места спуска из скал торчали уродливые карликовые сосны и вереск.
Горнов вскочил на ноги.
- Эге-гей! - прокричал он, что было силы. И этот крик услышали на скале.
Через полчаса Виктор Николаевич шел по тайге.
Недавно выпавший глубокий снег плохо держал лыжи. Постоянно справляясь с компасом, Горнов шел вперед среди кедров, пихт и густого ельника.
После долгого пребывания в лабораториях, в заводских цехах, где выполнялись заказы строительства, после постоянных перелетов на дирижаблях и самолетах, он приятно чувствовал упругое напряжение мышц всего тела. Возбуждение, вызванное прыжком "вслепую", стало спадать. Тишина лесной глуши окружила его со всех сторон.
Горнов шел быстро. Под ногами, как стеклянные, звенели промерзшие ветки. Свалившиеся старые деревья, обрывы и пропасти или внезапно выросшая среди тайги отвесная скала, заставляли делать далекие обходы.
Теснее и теснее сжимались сосны и мохнатые ели.
Нигде не было никаких признаков жизни. Все живое куда-то забилось, попряталось. Медведи, несмотря на рано наступившие морозы, уже залегли в берлоги, волки пододвинулись ближе к оленьим стадам, к жилью. Притаившись среди густой хвои, рысь, злыми глазами следила за пробирающимся по тайге человеком. Птицы, укрываясь от сорокаградусного мороза, забились в густую хвою деревьев, а неугомонная веселая белка спряталась в дупло.
Только изредка на гладкой поверхности нетронутого снега показывались замысловатые петли заячьей сметки, прямой пунктир лисьего нарыска или глубокие размашистые следы сохатого.
Горнов не замечал ни стеклянного звона ломающихся под ногами сучьев, ни снежных комьев, падающих с деревьев. Тяжелые мысли толпились в его голове.
"Умру с неоплатным долгом, ухожу из жизни, не оправдав надежд и доверия", - думал он.
Что народ советской страны успешно закончит строительство Нового Гольфстрима, что никакие сопротивления и трудности не ослабят его энергии и упорства в борьбе с природой, в этом Горнов был уверен.
За всю историю Советского Союза не было еще случая, чтобы народы его отступили перед враждующею с ним силой. Была ли это суровая природа его страны или вторгшийся враг, советские люди упорно боролись и всегда выходили победителями.
Не будет Горнова, не будет и других его верных соратников, но то огромное и великое, что начал строить народ, будет закончено.
Обрушившийся со старой ели сугроб засыпал лицо Горнова и придавил лыжи.
Горнов взглянул вверх. Перед ним стояла огромная брюхатая снежная жаба, зло и насмешливо подняв раскрытую пасть.
Казалось, это она кинула под ноги тяжелый ком снега и теперь издевательски смеется над блуждающим по тайге человеком.
Только сейчас Горнов заметил, что он вошел в лес, наполненный фантастическими существами. Это были знаменитые "снежные столбы", встречающиеся в еловых лесах Севера.
Мастерами, лепящими эти удивительные скульптуры, были тишина и безветрие глухой тайги, обилие снегов и небольшие оттепели, делающие снег липким и пластичным.
Повсюду толпились безобразные чудовища. Старые мохнатые ели, залепленные снегом, приняли самые причудливые формы. Лес походил на огромный музей.
Короли в коронах и серебряных мантиях, прямые и суровые саваны вышедших из могил мертвецов, русалки, лешие и ведьмы, рогатые чудовища полулюди, полузвери. Все собрались сюда, теснясь, загораживали путь, протягивали вперед мохнатые цепкие лапы.
Что ликуете вы, лесные чудовища? Над чем так зло смеешься ты, глупая жаба? Человек, которого ты едва не похоронила под глыбою снега, вчера был гигант. Он один из тех, кто шел в первых рядах строителей. И мысль его, обгоняя века, уже витала там, где люди полновластные хозяева своей планеты, повелители грозных стихий.
Сегодня он слаб. Усталый бредет он по тайге, с трудом вытягивая из снежных сугробов грубые самодельные лыжи. Он слаб - он один, как далекий предок его человек доисторической эпохи.
Но если бы мог он крикнуть! Крикнуть так, чтоб содрогнулась тайга, чтоб свалился снежный покров с мохнатых елей, чтоб рассыпалась и ты, жаба, со своей отвратительной злобной улыбкой. Если бы он мог...
Его услышали бы те, кто кружит сейчас над тайгой а поисках затерявшегося командира. И снова он слился бы с миллионной армией народа-строителя и снова стал бы богатырем - в ряду других богатырей.
День кончался. В лесу становилось темнее. Впереди была та же тайга, безмолвная и угрюмая, и все те ж.е враждебные чудища толпились со всех сторон, закидывали сугробами снега, цеплялись, загораживали дорогу.
Лыжи тяжело волочились, заставляя Горнова напрягать все силы.
Несмотря на сорокаградусный мороз, ему было жарко, лицо его горело.
Неужели до ночи он не наткнется на жилье, на пастухов?
Вместо двадцати километров, на расстоянии которых по его расчетам, находилась Рубей-Кунжарская коммуна, он прошел не менее тридца.
В тайге попрежнему не было признаков жилья.
Горнов знал, что в этих местах давно уже выросли большие заводы, селения, совхозы. Но кругом него была тайга и трудно было поверить, чтобы где-то поблизости могло быть селение с клубами, с асфальтовыми улицами, залитыми огнями, с кинотеатрами.
У обрыва Виктор Николаевич остановился на мгновение и, с силой оттолкнувшись, полетел вниз.
Где-то за тайгой взошла луна и посеребрила вершины деревьев.
Горнов шел, не замедляя шаг, не давая себе ни минуты передышки. Всю волю, все силы он сосредоточил на одном - скорее добраться до жилья, до радиостанции.
Виктор Николаевич взобрался на небольшую сопку и едва сдержался, чтобы не закричать от радости: внизу, в лощине, совсем близко от него, паслись олени.
Через час Горнов, укутанный в малицу, лежал на партах.
Впереди него сидел безбородый парень - мансиец, ловко управлявший четверкой оленей.
Закинув за спины ветвистые рога, олени летели по буграм и ложбинам, по руслу вымороженной речки, по узкой, извилистой дороге. Мимо неслась 'тайга. Нарты раскатывались под гору, догоняли оленей, били их по когам. Встречный ветер обжигал и больно колол лицо.
Горнов поминутно смотрел на часы.
- Сколько еще до селения? - то и дело cпрашивал он молодого мансийца. Ему казалось, что километры ползут страшно медленно.
Сейчас, когда он не сомневался более в том, что лед бухты Полярного порта будет растоплен, что через три-четыре часа снова распахнутся широкие ворога к подводному участку, и тысячи амфибий и других подводных судов устремятся к кессонам и батисферам, с кислородом, с машинами, строительными материалами, сейчас он думал о Вере Александровне.
Через полтора часа она прыгнет со скалы. Эта мысль приводила Горнова в отчаяние. Он представил себе острые выступы скал, гранитные зубья на дне пропасти. Только выдержка и физическая сила сохранили ему жизнь. Разве хватит у Веры силы?
- Когда будем в поселке?
- Один час и еще полчаса.
Вера погибла!
- Полтора часа не успеть? - проговорил мансиец, сочувственно взглянув на Горнова. - Есть охотничий дом, пять километров в сторону.
- Телефон есть?
- Раньше была, теперь не знаю.
- Сворачивай туда!..-мгновенно решил Горнов.
Олени пошли целиной без дороги. Мансиец нещадно подгонял их.
Тайга поредела и, когда олени выбежали на открытое место, посреди снежной поляны показался деревянный охотничий дом.
Горнов выскочил на ходу из нарты и взбежал на крыльцо. Примерзшая дверь распахнулась с сухим скрипом.
- Где телефон?
- Беги вправо, в большой комнате, - ответил чей-то голос.
Горнов ринулся вправо и, ничего больше не видя и не слыша, припал к телефону.
ЗАГАДОЧНОЕ СЛОВО
Весь этот день Вера Александровна готовила парашют. Рейкин и Воронин мастерили лыжи. Профессор Лурье в мохнатой, мехом наружу куртке, с молоточком в руках расхаживал по ущелью и отбивал кусочки пород. Исатай лежал в полузабытьи и тяжело дышал.
К вечеру Вера Александровна присела около его дивана.
- Где Виктор? - чуть слышно спросил Исатай.
Вера Александровна неопределенно покачала головой.
Этот вопрос для нее был самым страшным. До Рубей-Кунжарской коммуны было всего двадцать километров. Прсйило уже десять часов. От Виктора нет никаких известий.
Вера Александровна начинала уже сомневаться, действительно ли она слышала голос мужа. Быть может, он весь день пролежал там, под скалой, и замерзает.
Исатай резким движением повернулся набок. Сильный клокочущий кашель потряс его грудь.
- Слушай, я скажу тебе, - хрипло проговорил он. - Я хотел предупредить и не мог.
Исатай говорил шепотом, кашель прерывал его.
- Не волнуйся, - кладя руку ему на голову, сказала Вера Александровна.-Смотри, опять кровь...
Исатай кивнул, зажал рукой рот и пытался что-то выговорить.
- У... умру... не успею сказать... произойдут катастрофы...-кашель душил его все сильнее. Он задыхался.
- Днев... всей... днев.. всей... - проговорил он с усилием между приступами кашля. Затем голова его опустилась, и он затих.
Вера Александровна с ужасом обхватила его голову.
- Исатай!.. Исатай!.. Что ты хотел сказать? Какие катастрофы? - с отчаянием спрашивала она, как будто мертвый мог еще услышать ее.
Она долго сидела, глядя в спокойное мертвое лицо друга, унесшего с собой какую-то тайну. Потом, шатаясь, вышла из кабины.
Под крылом самолета лежал Воронин. Он без слов понял, что произошло.
-Дневсей,-произнесла она тихо, подходя к нему. - Что это значит?
Воронин вопросительно взглянул на нее.
- Он сказал: произойдут еще катастрофы... Он хотел предупредить и не мог. И дальше он два раза повторил вот это слово - "дневсей". Вы не знаете, что бы это могло быть?
Майор не знал. Ни одной догадки не вызывало это загадочное, лишенное всякого смысла, слово.
Наступила ночь. Горнова почти не входила в кабину самолета. Стоя на скале, она подолгу вслушивалась в тишину. Издали иногда доносилось гудение моторов. Вечером над тайгой замелькали лучи прожекторов. Но все это было далеко в стороне, там, где проходила трасса.
Под утро, когда побледнели звезды, Горнова сказала:
- Я буду готовиться к прыжку.
- Еще пятьдесят минут до назначенного времени, - заметил Воронин.
- Я прыгну раньше.
- Нет, вы прыгнете ровно в тот час, как сказал Горнов.
- Товарищ майор,-умоляюще проговорила Вера Александровна.
- Ни минутой раньше...
Вера Александровна стояла с привязанным за спиной парашютом. Профессор Лурье, как и сутки тому назад, занял наблюдательную позицию.
Воронин сидел на меховом одеяле и смотрел на часы.
Рейкин, подойдя к Горновой, проговорил:
- Вы простите меня, но я не могу. Это выше моих сил.
И простившись, он ушел в глубь ущелья.
Осталось три минуты.
Лурье неуклюже подошел к Вере.
- Я охотно заменил бы вас, но жизнь не научила меня прыжкам с парашютом. Желаю... желаю вам успеха, - сказал он и, сняв с усов и бороды намерзшие льдинки, поцеловал ее.
- Вы провожаете меня, как на смерть, - сказала Горнова, - а я хочу опуститься и выполнить то, что не yдалось Вите.
И она пошла к камню.
Воронин медлил. В последний раз направил он бинокль в сторону Рубей-Кунжарской коммуны.
- Стой! - неистово закричал он, указывая на небо.
Вера Александровна, уже почти готовая ринуться по наклонному камню, выпрямилась.
Прямо на них летел самолет. Луч его прожектора ползал по вершинам Дор-Ньера и лизал скалы.
Вот он ворвался в ущелье, наполнил его ярким светом и перебросился куда-то вверх.
Горнова сорвала с головы шлем и начала махать им, как будто с самолета могли это заметить.
Из глубины ущелья бежал Рейкин.
- Откуда свет? - кричал он.
- Витя летит! Это прожектор его самолета.
Самолет несся к Дор-Ньеру. Теперь уже никто не сомневался, что это летит Горнов. Все махали шапками и кричали.
Вера Александровна торопливо отвязывала лыжи. Автожир, сделав крутой поворот, набрал высоту и, сложив крылья по вертикали, стал спускаться в ущелье...
КОИПЕРИТ В ДЕЙСТВИИ
Автожир Горнова приземлился на площади аэровокзала Полярного порта.
Кругом была тишина и безлюдье.
Еще день назад здесь клокотала жизнь. Все было в движении. Ледоколы, уводящие в море суда, пловучие краны, причалы; громыхающие тяжелые машины, которые, выбравшись, на набережную, обледенелые, мохнатые и седые от инея, ползли в тундру, тягачи, курсирующие железнодорожные составы...
Место, где произошла катастрофа, лежало в районе горного кряжа Дор-Ньера. Эта небольшая группа гор, оторванных от главного хребта и отделенных от него долинами притоков двух рек, вдается голым, скалистым островом в лесные массивы долины Сарвы. Дор-Ньер - одна из самых высоких вершин Каменного
Пояса, покрыта вечными снегами и выступает над каменными сопками окружающих гор пирамидой в 1650 метров.
"Арктика" упала на одну из скал, скользнув по откосу, покрытому лишайниками и мхом.
Разбитый, исковерканный корпус самолета все еще трещал и покачивался.
Перекинувшись через спинку дивана и свесив обе руки, лежал мертвый Симонг. Исатай низко склонился над полом, из его рта лилась крорь. Профессор Лурье сидел на полу, как-то смешно, по-детски расставив ноги, и беспомощно шарил руками.
- Очки... Где мои очки? - Лицо и борода его были в крови.
Майор Воронин, держась за диваны и прыгая на одной ноге, приближался к окну.
- Вылезайте быстрее! - крикнул Горнов.
- Есть! Вылезать быстрее! - ответил Воронин и, неестественно перегибаясь и ролоча одну ногу, стал протискиваться в окно кабины.
Вера Александровна медленно поднялась. По ее щекам бежала струйка крови. Не чувствуя боли, она пошла следом за Ворониным.
- Бери стропы! Укрепляйте машину! - крикнул Горнов, как только голова Веры Александровны пoказалась из кабины.
"Арктика", задержавшись на камне, каждую секунду могла сорваться и ринуться в пропасть.
Из окна показался профессор Лурье.
- Я пришел к выводу, - сказал он, неловко хватаясь за гладкие стены кабины.
Но выслушивать, к какому выводу пришел почтенный ученый, ни у кого не было времени. Воронин, сидя на снегу и упершись здоровой ногой в камень, тянул стропу, брошенную ему Горновым, Вера Александровна полотнищем разодранных парашютов прикрепляла к камням корпус самолета.
Самолет угрожающе раскачивался на скале у самого края пропасти.
- Я пришел к выводу, - сказал профессор, усевшись на борту гондолы, что прежде всего надо осмотреть аппараты.
- Верно, верно, профессор, - сказал Горнов, невольно улыбнувшись, и стал спускаться через окно в гондолу.
Печальная картина предстала перед ним.
Рейкин безжизненно висел на ремнях. Мертвый Симонг лежал на спинке дивана. Исатай кашлял, захлебываясь кровью.
- Вера, приводи в чувство Рейкина, помоги Исатаю, - сказал Горнов. - А вы, профессор, взгляните, пожалуйста, на ящики с кассетами. Все ли целы?
В противоположной стороне кабины, там, где были раскиданы ящики, появился кружок света. Лурье с карманным фонарем, без очков, почти касаясь носом ящиков, ощупывал их руками,
- Все благополучно, - распрямляя спину, произнес он. - Ящики не разбились, ни одного прогиба. А вот целы ли кассеты-не знаю.
- Раз ящики целы, то и кассеты целы. Внутри система отличных амортизаторов.
- Подождите, подождите, - воскликнул Лурье. Сколько было у нас ящиков?
Подсчитав, Лурье сообщил:
- Одного нехватает. Надо полагать, что он-то и воспламенился.
- Не может быть, - вскричал Горнов.
Он сам пересчитал ящики. Да, одного ящика с заряженной кассетой не было.
Горнов постоял в раздумьи. Чья кассета оказалась непроверенной сейчас, когда все ящики сместились, определить было невозможно.
Горнов вылез из кабины. - Боюсь за Исатая. У бедняги раздавлена вся грудь, - сказал он жене.
- Во всяком положении, - произнес Лурье, - необходимо наметить себе систему мероприятий и действий, основанных на учете реальной действительности и возможностей.
- Правильно, - отозвался Горнов, продолжая укреплять полотнище парашюта. - Какие же реальные возможности вы видите в данном положении?
- Будем искать. Должны быть какие-нибудь возможности.
- Это верно. Будем их искать. Пойду, осмотрю ущелье, - сказал Горнов.
Ущелье оказалась замкнутой с трех сторон трещиной в каменном массиве: южная сторона этой трещины оканчивалась камнем, нависшим над пропастью. Внизу, насколько хватал глаз, тянулась тайга и голые каменные скалы. Вдали над черневшей тайгой светились красные зарева заводов.
Поднявшаяся из-за главного хребта луна осветила вершины горной цепи. Маленькая кучка людей, брошенных среди голых вершин, разместилась под обломками самолета. Исковерканные металлические части крыла, как голые ребра oгpoмнoro животного, валялись на дна ущелья.
Горнов предложил каждому высказаться о том, что следует предпринять.
- Остается одна надежда, - первым заговорил Воронин, - ждать, пока нас не найдут. Самолеты, я уверен, уже ищут нас.
Профессор Лурье, нещадно комкая в кулаке свою обледеневшую бороду, косо взглянул на майора.
- Ущелье с самолетов представляется черным провалом, - пробурчал он, и таких черных пятен на севере тысячи.
И действительно, Каменный Пояс раскидал здесь свои отроги на таком широком пространстве и так изрезан ущельями и пропастями, что обыскать все эти щели в несколько часов было нeвозможнo.
- Друзья, будем смотреть правде в глаза, - спокойно и твердо проговорил Виктор Николаевич, - мы находимся далеко в стороне от трассы. "Арктика", потеряв управление, метнулась сюда, к Дор-Ньеру. Кто может это знать? Искать здесь вряд ли будут; во всяком случае в первые часы. Связь пропала раньше, чем мы заметили эти загадочные, пока еще непонятные явления.
Воронин резким движением привстал на снегу, и, морщась от боли, заговорил:
- Если бы не это проклятое бревно, - он ударил себя по сломанной ноге, - мы высекли бы ступени в скале и выбрались бы из ущелья.
- Мы не можем терять время. Завтра мы должны быть в Полярном порту.
- Да, но более выхода нет, - сказал Рейкин, оправившийся от слабости.
- Выход есть, - Горнов протянул руку к пропасти. - Я спущусь вниз на парашюте и в ближайшем поселке дам знать - где мы.
Лурье нахмурился.
- Это выход к самоубийству. За камнем торчат выступы...
Горнов, будто не слыша слов Лурье, сказал:
- А мы с вами, - обратился он к Воронину, - сделаем лыжи. Материалу хватит.
Рейкин вскочил и схватил Горнова за руку.
- Вы разобьетесь о первый выступ скалы, прежде чем раскроется парашют...
- Но что другое можно предпринять - прервал его Горнов. - Я знаю одно: завтра мы должны быть в Полярном порту.
Вера Александровна обернулась к ассистенту.
- Послушайте, Рейкин, мне тяжелее, чем вам, и все-таки я молчу.
Ночь провели в кабине самолета. На одном днзаке лежало тело Симонга, а на другом умирал Исатай. Он был уже без сознания, из груди его вырывались громкие клокочущие хрипы.
Ночь тянулась в мучительном молчании. Горнов вылез из кабины и начал всматриваться в темноту. Горы спали. Но в тайге, там, где проходила трасса, по которой летела "Арктика", шли поиски. Вдали виднелись сигнальные огни самолетов. Откуда-то доносился вой сирены.
- Как я предполагал, нас ищут в районе Малой Сопки, - сказал Виктор Николаевич; вернувшись в кабину.
- Одна ракета могла бы спасти все, - отозвался Воронин.
Все замолкли. Думали об одном и том же - как выбраться из горной ловушки и почему произошла катастрофа. Раздумывая над последним вопросом, Горнов не мог понять, почему расплавилось крыло? Откуда появилось вокруг "Арктики" зелено-фиолетовое свечение электромагнитных волн. Это они разрушили все, радио и электрические аппараты, они вызвали тяжелое болезненное состояние.
Когда Лурье сказал: мы влетели в какое-то электромагнитное поле, "Арктика" была на высоте шести тысяч метров. Какие лучи и откуда могли обрушиться на самолет?
- Мы далеко еще не знаем всего, что происходит в мировом пространстве, - нарушил молчание Рейкин. - В нашу атмосферу могли влететь из космического мира потоки неизвестных яам быстрых частиц, которые и пробили какую-то нашу кассету. Все, что произошло и особенно мгновенное растопление крыльев самолета, все так походило на действие ядерного горючего.
- Если так, то значит наши кассеты ненадежны? - глухо сказал Горнов.
Предположение о ненадежности кассет было ему страшнее всего. Ведь над проблемой кассет работал он и целый ряд институтов. Лишь после того, как была решена эта проблема защиты койперита от самых быстрых частиц космических лучей, можно было вывести койперит из серого здания и передать его в технику. Разрешение проблемы защитных оболочек считалось крупнейшей победой Горнова за последние два года его научных изысканий.
- Но почему остальные кассеты остались невредимы? - опросил Воронин.
Рейкин после недолгого молчания, сказал:
- "Арктика" была в высотных слоях стратосферы, где космические лучи не поглощались, плотными воздушными массами. Как только она снизилась, бомбардировка кассет неизвестными частицами прекратилась, и койперит в других кассетах сохранился.
Виктор Николаевич молчал. Он не подтверждал объяснение своего ассистента, но он и не возражал. Его томило ужасное подозрение против того, кого он считал своим другом, против того, кто умирал здесь же, в кабине, и не мог оправдаться. Он чувствовал, что странное поведение Исатая во время испытания кассет как-то связано с тем, что случилось с ними.
Фраза, сказанная Исатаем перед вылетом: "Я не смерти боюсь", и на которую он, Горнов, не обратил тогда внимания, сейчас встала перед ним, как предостережение.
"Чего мог бояться Исатай? Почему он первые минуты после вылета из Чинк-Урта так тревожно смотрел на те части самолета, в которых были сложены кассеты с койперитом. Неужели он,-думал Горнов,-предполагал возможность того, что случилось. И об этом хотел сказать мне... Если Исатай натолкнулся на какое-то новое, неизвестное мне свойство койперита, то можно ли будет пускать в действие все сверхмощные машины и агрегаты, уже установленные на дне Полярного моря, на Гобмуре и Ях-Пубы. Неужели придется кому-то и после меня уйти в серое здание и за его толстыми стенами начать изучать, снова ставить опасные опыты, доделывать то, что не доделал я".
Горнов не обманывал себя. Он знал, на что идет, на что ведет за собой жену и товарищей. Их жизнь может кончиться в ту минуту, когда они пустят в действие микропушки - исполнят последний свой долг.
СРЕДИ СНЕЖНЫХ СТОЛБОВ.
На далекой вершине заблестел снег. В небе одна за другой таяли звезды. Бесснежный пик вдали загорелся розовым светом. Внизу стоял густой синий мрак.
И вдруг яркий свет залил горные вершины. Красный диск солнца показался над цепью главного хребта. С каждой минутой в сумраке раннего утра вспыхивали новые и новые белые вершины. Огромная синеватая тень Дор-Ньера легла на Сарвинскую равнину.
Горнов, с намотанной вокруг пояса веревкой, с парашютом за спиной стоял у края каменного обледенелого ската.
Профессор Лурье и. Вера стояли в нескольких шагах позади него. Воронин, морщась от боли в ноге, сидел туг же. Рейкин нервными, быстрыми шагами ходил вдали от всех, проводя рукой по совершенно бескровному бледному лицу. Его знобило.
Кругом было тихо, ни один звук не нарушил сурового молчания гор. Каменные безлесные отроги белели снежными вершинами. Лучи солнца уже спускались к речным долинам.
- Если Исатай придет в сознание, не отходи от него. Он хотел что-то сообщить мне, но не успел. Быть может, он очнется, - вполголоса сказал Горнов, подозвав к себе жену. - Жди меня ровно двадцать четыре часа. Если я не вернусь, попробуй сама опуститься, дать знать - где вы.
Вера Александровна бросилась мужу на шею. Рыдания рвались из ее груди. Сдержав себя, она сказала:
- Будь спокоен, я сделаю все.
Среди тишины внезапно послышалось отдаленное гудение. Все с надеждой обратили взгляд на кусок голубого неба, видимый в просвет ущелья. Из-за горы, совсем близко вырвался гул моторов.
Звуки мотора исчезли так же внезапно, как и родились. Самолет ушел за скалы. Горы угрюмо молчали.
- До свиданья! - крикнул Горнов и, согнув колени, сделал бросок всем телом и ринулся по крутому скату.
Лыжи рванулись вперед, перелетели через снежный бугор и стремительно понеслись к краю камня. Там была пропасть, а, может быть, торчащие гранитные зубья.
Вера Александровна закрыла глаза. В изнеможении опустилась на камни. Откуда-то издалека донесся до нее крик.
- Это он! Он! - закричала она и бросилась к скале. - Профессор, вы не слышали? Это он!
Лурье угрюмо мотнул головой.
Она схватила бинокль.
- Смотрите, профессор! Возможно, он промелькнет где-нибудь между деревьями. Смотрите! Смотрите! -повторяла она.
Оторвавшись от утеса, Горнов увидел почти рядом с собой отвесную стену, с острыми уступами. Открыть парашют на расстоянии двух метров от стены было невозможно. Серые выступы гранита и белые полосы снега быстро мелькали перед его глазами. Внизу щетинились каменные зубья.
Горнов дернул кольцо. Парашют развернулся, и в тот же миг раздался треск шелка. Горнов сильно ударился о выступ и на момент повис в воздухе.
"Подвесился", - с ужасом подумал он.
Но парашют скользнул по камню и, хотя и не очень мягко, спустился на снежное плато.
Место, куда попал Горнов, представляло собой морену когда-то бывшего здесь ледника. Ниже начиналась линия лесов. Недалеко от места спуска из скал торчали уродливые карликовые сосны и вереск.
Горнов вскочил на ноги.
- Эге-гей! - прокричал он, что было силы. И этот крик услышали на скале.
Через полчаса Виктор Николаевич шел по тайге.
Недавно выпавший глубокий снег плохо держал лыжи. Постоянно справляясь с компасом, Горнов шел вперед среди кедров, пихт и густого ельника.
После долгого пребывания в лабораториях, в заводских цехах, где выполнялись заказы строительства, после постоянных перелетов на дирижаблях и самолетах, он приятно чувствовал упругое напряжение мышц всего тела. Возбуждение, вызванное прыжком "вслепую", стало спадать. Тишина лесной глуши окружила его со всех сторон.
Горнов шел быстро. Под ногами, как стеклянные, звенели промерзшие ветки. Свалившиеся старые деревья, обрывы и пропасти или внезапно выросшая среди тайги отвесная скала, заставляли делать далекие обходы.
Теснее и теснее сжимались сосны и мохнатые ели.
Нигде не было никаких признаков жизни. Все живое куда-то забилось, попряталось. Медведи, несмотря на рано наступившие морозы, уже залегли в берлоги, волки пододвинулись ближе к оленьим стадам, к жилью. Притаившись среди густой хвои, рысь, злыми глазами следила за пробирающимся по тайге человеком. Птицы, укрываясь от сорокаградусного мороза, забились в густую хвою деревьев, а неугомонная веселая белка спряталась в дупло.
Только изредка на гладкой поверхности нетронутого снега показывались замысловатые петли заячьей сметки, прямой пунктир лисьего нарыска или глубокие размашистые следы сохатого.
Горнов не замечал ни стеклянного звона ломающихся под ногами сучьев, ни снежных комьев, падающих с деревьев. Тяжелые мысли толпились в его голове.
"Умру с неоплатным долгом, ухожу из жизни, не оправдав надежд и доверия", - думал он.
Что народ советской страны успешно закончит строительство Нового Гольфстрима, что никакие сопротивления и трудности не ослабят его энергии и упорства в борьбе с природой, в этом Горнов был уверен.
За всю историю Советского Союза не было еще случая, чтобы народы его отступили перед враждующею с ним силой. Была ли это суровая природа его страны или вторгшийся враг, советские люди упорно боролись и всегда выходили победителями.
Не будет Горнова, не будет и других его верных соратников, но то огромное и великое, что начал строить народ, будет закончено.
Обрушившийся со старой ели сугроб засыпал лицо Горнова и придавил лыжи.
Горнов взглянул вверх. Перед ним стояла огромная брюхатая снежная жаба, зло и насмешливо подняв раскрытую пасть.
Казалось, это она кинула под ноги тяжелый ком снега и теперь издевательски смеется над блуждающим по тайге человеком.
Только сейчас Горнов заметил, что он вошел в лес, наполненный фантастическими существами. Это были знаменитые "снежные столбы", встречающиеся в еловых лесах Севера.
Мастерами, лепящими эти удивительные скульптуры, были тишина и безветрие глухой тайги, обилие снегов и небольшие оттепели, делающие снег липким и пластичным.
Повсюду толпились безобразные чудовища. Старые мохнатые ели, залепленные снегом, приняли самые причудливые формы. Лес походил на огромный музей.
Короли в коронах и серебряных мантиях, прямые и суровые саваны вышедших из могил мертвецов, русалки, лешие и ведьмы, рогатые чудовища полулюди, полузвери. Все собрались сюда, теснясь, загораживали путь, протягивали вперед мохнатые цепкие лапы.
Что ликуете вы, лесные чудовища? Над чем так зло смеешься ты, глупая жаба? Человек, которого ты едва не похоронила под глыбою снега, вчера был гигант. Он один из тех, кто шел в первых рядах строителей. И мысль его, обгоняя века, уже витала там, где люди полновластные хозяева своей планеты, повелители грозных стихий.
Сегодня он слаб. Усталый бредет он по тайге, с трудом вытягивая из снежных сугробов грубые самодельные лыжи. Он слаб - он один, как далекий предок его человек доисторической эпохи.
Но если бы мог он крикнуть! Крикнуть так, чтоб содрогнулась тайга, чтоб свалился снежный покров с мохнатых елей, чтоб рассыпалась и ты, жаба, со своей отвратительной злобной улыбкой. Если бы он мог...
Его услышали бы те, кто кружит сейчас над тайгой а поисках затерявшегося командира. И снова он слился бы с миллионной армией народа-строителя и снова стал бы богатырем - в ряду других богатырей.
День кончался. В лесу становилось темнее. Впереди была та же тайга, безмолвная и угрюмая, и все те ж.е враждебные чудища толпились со всех сторон, закидывали сугробами снега, цеплялись, загораживали дорогу.
Лыжи тяжело волочились, заставляя Горнова напрягать все силы.
Несмотря на сорокаградусный мороз, ему было жарко, лицо его горело.
Неужели до ночи он не наткнется на жилье, на пастухов?
Вместо двадцати километров, на расстоянии которых по его расчетам, находилась Рубей-Кунжарская коммуна, он прошел не менее тридца.
В тайге попрежнему не было признаков жилья.
Горнов знал, что в этих местах давно уже выросли большие заводы, селения, совхозы. Но кругом него была тайга и трудно было поверить, чтобы где-то поблизости могло быть селение с клубами, с асфальтовыми улицами, залитыми огнями, с кинотеатрами.
У обрыва Виктор Николаевич остановился на мгновение и, с силой оттолкнувшись, полетел вниз.
Где-то за тайгой взошла луна и посеребрила вершины деревьев.
Горнов шел, не замедляя шаг, не давая себе ни минуты передышки. Всю волю, все силы он сосредоточил на одном - скорее добраться до жилья, до радиостанции.
Виктор Николаевич взобрался на небольшую сопку и едва сдержался, чтобы не закричать от радости: внизу, в лощине, совсем близко от него, паслись олени.
Через час Горнов, укутанный в малицу, лежал на партах.
Впереди него сидел безбородый парень - мансиец, ловко управлявший четверкой оленей.
Закинув за спины ветвистые рога, олени летели по буграм и ложбинам, по руслу вымороженной речки, по узкой, извилистой дороге. Мимо неслась 'тайга. Нарты раскатывались под гору, догоняли оленей, били их по когам. Встречный ветер обжигал и больно колол лицо.
Горнов поминутно смотрел на часы.
- Сколько еще до селения? - то и дело cпрашивал он молодого мансийца. Ему казалось, что километры ползут страшно медленно.
Сейчас, когда он не сомневался более в том, что лед бухты Полярного порта будет растоплен, что через три-четыре часа снова распахнутся широкие ворога к подводному участку, и тысячи амфибий и других подводных судов устремятся к кессонам и батисферам, с кислородом, с машинами, строительными материалами, сейчас он думал о Вере Александровне.
Через полтора часа она прыгнет со скалы. Эта мысль приводила Горнова в отчаяние. Он представил себе острые выступы скал, гранитные зубья на дне пропасти. Только выдержка и физическая сила сохранили ему жизнь. Разве хватит у Веры силы?
- Когда будем в поселке?
- Один час и еще полчаса.
Вера погибла!
- Полтора часа не успеть? - проговорил мансиец, сочувственно взглянув на Горнова. - Есть охотничий дом, пять километров в сторону.
- Телефон есть?
- Раньше была, теперь не знаю.
- Сворачивай туда!..-мгновенно решил Горнов.
Олени пошли целиной без дороги. Мансиец нещадно подгонял их.
Тайга поредела и, когда олени выбежали на открытое место, посреди снежной поляны показался деревянный охотничий дом.
Горнов выскочил на ходу из нарты и взбежал на крыльцо. Примерзшая дверь распахнулась с сухим скрипом.
- Где телефон?
- Беги вправо, в большой комнате, - ответил чей-то голос.
Горнов ринулся вправо и, ничего больше не видя и не слыша, припал к телефону.
ЗАГАДОЧНОЕ СЛОВО
Весь этот день Вера Александровна готовила парашют. Рейкин и Воронин мастерили лыжи. Профессор Лурье в мохнатой, мехом наружу куртке, с молоточком в руках расхаживал по ущелью и отбивал кусочки пород. Исатай лежал в полузабытьи и тяжело дышал.
К вечеру Вера Александровна присела около его дивана.
- Где Виктор? - чуть слышно спросил Исатай.
Вера Александровна неопределенно покачала головой.
Этот вопрос для нее был самым страшным. До Рубей-Кунжарской коммуны было всего двадцать километров. Прсйило уже десять часов. От Виктора нет никаких известий.
Вера Александровна начинала уже сомневаться, действительно ли она слышала голос мужа. Быть может, он весь день пролежал там, под скалой, и замерзает.
Исатай резким движением повернулся набок. Сильный клокочущий кашель потряс его грудь.
- Слушай, я скажу тебе, - хрипло проговорил он. - Я хотел предупредить и не мог.
Исатай говорил шепотом, кашель прерывал его.
- Не волнуйся, - кладя руку ему на голову, сказала Вера Александровна.-Смотри, опять кровь...
Исатай кивнул, зажал рукой рот и пытался что-то выговорить.
- У... умру... не успею сказать... произойдут катастрофы...-кашель душил его все сильнее. Он задыхался.
- Днев... всей... днев.. всей... - проговорил он с усилием между приступами кашля. Затем голова его опустилась, и он затих.
Вера Александровна с ужасом обхватила его голову.
- Исатай!.. Исатай!.. Что ты хотел сказать? Какие катастрофы? - с отчаянием спрашивала она, как будто мертвый мог еще услышать ее.
Она долго сидела, глядя в спокойное мертвое лицо друга, унесшего с собой какую-то тайну. Потом, шатаясь, вышла из кабины.
Под крылом самолета лежал Воронин. Он без слов понял, что произошло.
-Дневсей,-произнесла она тихо, подходя к нему. - Что это значит?
Воронин вопросительно взглянул на нее.
- Он сказал: произойдут еще катастрофы... Он хотел предупредить и не мог. И дальше он два раза повторил вот это слово - "дневсей". Вы не знаете, что бы это могло быть?
Майор не знал. Ни одной догадки не вызывало это загадочное, лишенное всякого смысла, слово.
Наступила ночь. Горнова почти не входила в кабину самолета. Стоя на скале, она подолгу вслушивалась в тишину. Издали иногда доносилось гудение моторов. Вечером над тайгой замелькали лучи прожекторов. Но все это было далеко в стороне, там, где проходила трасса.
Под утро, когда побледнели звезды, Горнова сказала:
- Я буду готовиться к прыжку.
- Еще пятьдесят минут до назначенного времени, - заметил Воронин.
- Я прыгну раньше.
- Нет, вы прыгнете ровно в тот час, как сказал Горнов.
- Товарищ майор,-умоляюще проговорила Вера Александровна.
- Ни минутой раньше...
Вера Александровна стояла с привязанным за спиной парашютом. Профессор Лурье, как и сутки тому назад, занял наблюдательную позицию.
Воронин сидел на меховом одеяле и смотрел на часы.
Рейкин, подойдя к Горновой, проговорил:
- Вы простите меня, но я не могу. Это выше моих сил.
И простившись, он ушел в глубь ущелья.
Осталось три минуты.
Лурье неуклюже подошел к Вере.
- Я охотно заменил бы вас, но жизнь не научила меня прыжкам с парашютом. Желаю... желаю вам успеха, - сказал он и, сняв с усов и бороды намерзшие льдинки, поцеловал ее.
- Вы провожаете меня, как на смерть, - сказала Горнова, - а я хочу опуститься и выполнить то, что не yдалось Вите.
И она пошла к камню.
Воронин медлил. В последний раз направил он бинокль в сторону Рубей-Кунжарской коммуны.
- Стой! - неистово закричал он, указывая на небо.
Вера Александровна, уже почти готовая ринуться по наклонному камню, выпрямилась.
Прямо на них летел самолет. Луч его прожектора ползал по вершинам Дор-Ньера и лизал скалы.
Вот он ворвался в ущелье, наполнил его ярким светом и перебросился куда-то вверх.
Горнова сорвала с головы шлем и начала махать им, как будто с самолета могли это заметить.
Из глубины ущелья бежал Рейкин.
- Откуда свет? - кричал он.
- Витя летит! Это прожектор его самолета.
Самолет несся к Дор-Ньеру. Теперь уже никто не сомневался, что это летит Горнов. Все махали шапками и кричали.
Вера Александровна торопливо отвязывала лыжи. Автожир, сделав крутой поворот, набрал высоту и, сложив крылья по вертикали, стал спускаться в ущелье...
КОИПЕРИТ В ДЕЙСТВИИ
Автожир Горнова приземлился на площади аэровокзала Полярного порта.
Кругом была тишина и безлюдье.
Еще день назад здесь клокотала жизнь. Все было в движении. Ледоколы, уводящие в море суда, пловучие краны, причалы; громыхающие тяжелые машины, которые, выбравшись, на набережную, обледенелые, мохнатые и седые от инея, ползли в тундру, тягачи, курсирующие железнодорожные составы...