— Никитин все еще на задании? — спросил Чувашкина.
   — Он пока не вернулся, хотя время полета давно уже истекло, — отозвался техник. В его голосе слышались тревожные ноты.
   На телефонные запросы с соседних аэродромов ответили, что Никитин на посадку не заходил. С командного пункта дважды запрашивали авиационные части, хотя понимали, что в случае вынужденной посадки летчики стремились сами немедленно доложить об этом, чтобы не вызывать беспокойства в части.
   Тревога за Даниила Никитина охватила и меня. Правда, старался не показывать беспокойства перед летчиками. Но мысли о судьбе товарища не покидали ни на минуту.
   «Пока не вернулся…» Сколько событий могут скрывать эти слова: от благополучного исхода в бою до трагического конца. Счастливцы те. кому повезло сесть подбитым или выброситься с парашютом на свою территорию. Они вернутся в полк, будут дальше продолжать сражаться с врагом. Так это было и со мной. Но чаще за словами «не вернулся с боевого задания» скрывается неизвестность места и обстоятельств гибели. Такой тайной окутана судьба Константина Ивачева, Ивана Деньгуба, Степана Комлева. Нам, по-видимому, так и не удастся раскрыть ее.
   Наступил вечер. Окончился боевой день. Все еще никаких известий о Никитине не поступало. С КП я зашел в комнату, где отдыхали летчики, прибывшие к нам в прошлом году. Никто не спал. Меня встретили настороженными взглядами.
   — Все по-прежнему, — кратко ответил я на немые вопросы.
   Не хотелось думать о самом худшем, теплилась надежда…
   Поздно ночью, перед сном, с КП пришел адъютант эскадрильи Медведев.
   — Получили сообщение от наземных войск. Никитин вместе с самолетом упал на переднем крае обороны, на Миусс, — голос у Медведева дрожал.
   Весть отдалась тяжелой болью. Все мы любили Никитина. Погиб замечательный парень, уже сложившийся истребитель. Это была первая потеря в группе молодых летчиков, которых пришлось переучивать на МИГ-3 в Зернограде. Мне особенно часто приходилось летать с ним вместе. Радовало его успешное становление как боевого летчика. Я так надеялся, что вырастет настоящий воздушный боец, что нам не раз придется еще вместе бить противника.
   На место гибели Никитина была послана аварийная команда. Но солдаты не смогли докопаться до останков летчика. Самолет глубоко вошел в заболоченный луг. Работать приходилось ночью, строго соблюдая светомаскировку, а порой и под огнем противника. Весенний разлив поднял уровень реки, и вода заполняла яму, не давала углубляться в грунт. Откачивать воду имеющимися средствами было невозможно. Воронка от упавшего «мига» стала могилой Даниила Никитина.
   Старший аварийной команды инженер эскадрильи пересказал нам сообщение воинов стрелкового батальона, в расположение которого упал Никитин, о ходе воздушного боя.
   На «раму», которая кружилась над нашим передним краем обороны, внезапно спикировал Никитин. Первой же длинной очередью зажег ее. Но тут со стороны солнца на него напала четверка «мессершмиттов». Никитин отважно и умело вел бой, несмотря на численное превосходство противника. Он сбил Ме-109, а потом, на встречно-пересекающемся курсе, врезался во второй. Вражеский истребитель развалился на куски, но и «миг» с отбитой половиной крыла пошел к земле. По-видимому, Никитин потерял сознание при столкновении с «мессершмиттом» и не смог выброситься с парашютом…
   В жизни иногда так бывает, что беда не приходит одна. Вскоре после Никитина трагически погиб по вине авиаремонтников Лукашевич. Болью отзывается гибель в бою, но еще больнее, когда жизнь летчика нелепо обрывается из-за халатности наших же людей. Опытный истребитель, успешно выполнявший боевые задания с начала войны, погиб не от вражеских зениток или истребителей, а из-за беспечности ремонтника, забывшего молоток в фюзеляже самолета. Во время облета отремонтированного самолета молоток попал под тягу рулей глубины и заклинил управление. Выброситься из падающего «мига» Лукашевич не смог — фонарь кабины на большой скорости не открылся.
   На фронте, еще в начале войны, мы поснимали с самолетов сдвижную часть фонаря. Знали, что она не обеспечивает открытие кабины в аварийной обстановке. Но авиаремонтный завод продолжал их ставить. Не посчитались с опытом летного состава…
   Нелепая гибель Лукашевича возмутила летчиков. Мы потребовали строго наказать виновных. Ревтрибунал сказал свое твердое слово. Но боевого товарища мы потеряли…
   В начале апреля наш полк перелетел на полевой аэродром на окраине Краснодона. Никто из нас тогда, конечно, не предполагал, что этот небольшой шахтерский городок станет известным не только у нас в стране, но и во всем мире. Молодые патриоты, комсомольцы прославят его своей героической борьбой с немецкими захватчиками.
   В Краснодоне произошло важное событие в моей жизни. На аэродроме, у самолетов, состоялось партийное собрание. На нем я был принят в ряды Коммунистической партии. Чуть позже комиссар полка Михаил Акимович Погребной вручил мне партийный билет.
   — Александр Иванович! Ты стал членом нашей сражающейся партии. С честью неси имя коммуниста через все бои с фашистскими захватчиками, через всю жизнь, — сказал он.
   — Приложу все силы, чтобы оправдать высокое звание члена ленинской партии. До последнего вздоха буду уничтожать в боях ненавистного врага, — заверил я.
   М. А. Погребной относился ко мне с большой симпатией, как и ко всем летчикам. Он заботился о нас, предостерегал от ошибок. Мы все любили и уважали комиссара полка. Он был настоящий коммунист-руководитель, заботливый, требовательный, вдумчивый. Хорошая у него была черта в подходе к людям. Он оценивал их по главному показателю — выполнению своего долга, отбрасывая все мелкое, житейское.
   После перебазирования в Краснодон основные усилия полк сосредоточил на разведку противника в районах Горловки и Макеевки. Летчики обнаружили там скопление войск врага. Даже количественный рост зенитных средств убеждал нас в этом. Чувствовалось, противник наращивает здесь силы, готовит удар отсюда. Однажды, докладывая разведывательные данные, я не утерпел и высказал свое мнение о том, что, судя по всему, противник будет стремиться завязать «мешок». Мне за это высказывание, как непатриотичное, пришлось позже даже давать объяснение. Для меня все обошлось благополучно, но тревога за возможное осложнение дел на фронте осталась. События прошлого года показали стремление противника использовать любые возможности для окружения наших частей.
   Вскоре майор Иванов приказал мне вылететь в Новочеркасск, в распоряжение заместителя командующего ВВС нашего фронта генерала К. Ф. Науменко. Командировка намечалась продолжительная. Перебросить меня туда на УТИ-4 было поручено командиру звена Искрину.
   В этот день был сильный боковой ветер. «Боковик», как говорят летчики. Все самолеты, вылетевшие на боевые задания, взлетали и садились поперек взлетно-посадочной полосы.
   Переоценив свои способности, я решил взлетать на УТИ-4 по полосе. На разгоне самолет повело в сторону, удержать его от разворота я не смог и подломил левую ногу шасси. За взлетом наблюдал с КП командир полка. Он был очень раздосадован моим неразумным решением, поломкой самолета.
   — Товарищ командир! Разрешите перелететь на УТ-2, — с виноватым видом попросил я майора Иванова.
   — Видишь террикон?.. Вот в том направлении Новочеркасск. Иди пешком! За дорогу наберешься ума, продумаешь, как взлететь при сильном боковом ветре, — рассерженно ответил он и ушел на КП.
   Зная отходчивый характер Виктора Петровича, решил свою просьбу повторить чуть позднее. Действительно, успокоившись, он вызвал меня, еще раз отчитал и дал указание на вылет. Через два часа мы с Искриным были в воздухе.
   Прилетев в Новочеркасск, я прибыл к генералу К. Ф. Науменко.
   — Командование решило создать группу на «мессершмиттах» для выполнения специальных заданий, — сразу же сказал генерал. — Вы опытный разведчик, поэтому решено вас включить в эту группу. Сейчас немедленно приступайте к изучению Ме-109, а вечером начнем полеты.
   Опять разведка… Так она надоела мне. Вначале было желание отказаться от предложенной работы, но после раздумий я дал согласие. Мне захотелось познать особенности «мессершмитта», его сильные и слабые стороны. Это же позднее можно использовать в боях с вражескими истребителями. Надеялся использовать Ме-109 для «свободной охоты» за самолетами врага. Кроме того, сказалось стремление испытать себя в необычной обстановке, в рискованном положении, «вне закона». Я понимал, что если попаду в руки противника, меня ждет немедленный расстрел.
   У ангара стояли Ме-109 с накрашенными звездами на бортах и киле. Как выяснилось, на этих самолетах перелетели два словацких летчика. Они отказались воевать на стороне фашистов. Около «мессершмиттов» уже находились старший группы майор Телегин и не знакомый мне капитан. Втроем мы были определены для выполнения специального задания.
   Техники, ремонтировавшие «мессершмитты» (их повредили при посадке с убранными шасси), ознакомили нас с конструктивными особенностями самолетов. Несколько часов мы изучали в кабине приборы и назначение тумблеров, уясняли порядок управления мотором. Потом провели тренажи. Я доложил, что готов к вылету. Генерал Науменко дал разрешение, и я вырулил на полосу.
   Сделав пару посадок, зарулил на старт и выключил мотор. В полете и на посадке самолет был прост в управлении. Решил, что на отработку посадок не стоит больше тратить время. Генерал К. Ф. Науменко, наблюдая за освоением техники, с беспокойством спросил:
   — Что случилось? Почему сделал только две посадки?
   — Для меня достаточно. Разрешите слетать в зону и изучить пилотажные особенности самолета!
   Генерал с минуту молчал. По-видимому, оценивал возможность такого полета. Взлет и посадки прошли нормально. Над аэродромом я вел самолет правильно.
   — Лети! Только будь осторожен! — наконец сказал он.
   За несколько дней в зоне я отработал простой и сложный пилотаж и стал уверенно управлять «мессершмиттом». Надо отдать должное — самолет был хорош. Имел ряд положительных качеств по сравнению с нашими истребителями. В частности, на Ме-109 стояла отличная радиостанция, переднее стекло было бронировано, колпак фонаря сбрасывался. Об этом мы пока только мечтали. Но были и серьезные недостатки у Ме-109. Пикирующие качества хуже, чем у «мига». Об этом я знал еще на фронте, когда на разведке приходилось отрываться от преследующих «мессершмиттов». Он медленнее переходил из крутого пикирования на восходящие вертикальные маневры. Эти недостатки я зафиксировал, решил, что буду учитывать их, строя маневры в воздушном бою.
   Первые полеты на «мессершмитте» доставили немало неприятностей. Однажды, при заходе из зоны на посадку, на кругу встретил нашего бомбардировщика. Летчик его, увидев рядом «мессершмитт», не обращая внимания на звезды на бортах, покачивание мною самолета, рванул в сторону и сел без горючего в плавни Дона. В связи с этим мне пришлось даже лететь в Миллерово, в штаб ВВС фронта, оправдываться. Подобный же случай произошел и с У-2. Правда, все окончилось испугом летчиков, но позднее в ярости они готовы были побить меня…
   Закончив испытания и облет третьего отремонтированного «мессера», наша группа со специально отведенного аэродрома начала полеты на боевые задания. Пошли на разведку в район Таганрога. Вражеских войск здесь было мало, аэродромы почти пустые. Ничто не обозначало, что противник в этом районе готовит удар. Главные силы с этого направления переместились в Донбасс. Но опасность в наших полетах подстерегала не раз и, главным образом, от своих войск. Чтобы не встретиться с нашими истребителями в воздухе, приходилось до линии фронта и обратно на свой аэродром идти только бреющим. Было видно, что каждый наш солдат, поднявшись из окопа, ведет огонь. Они по силуэту самолета видели, что летит «мессершмитт».
   В одном полете у летчика нашей группы начал барахлить мотор. Дело было над вражеской территорией. Капитан развернул самолет и успел перелететь на малой высоте линию обороны. Над нашим передним краем мотор заклинило, самолет приземлился с убранными шасси. Его сразу же окружили солдаты.
   — А, фриц, попался!.. Тащите его из самолета! — раздались крики.
   Летчик не стал ждать, когда его вытащат из кабины, крикнул:
   — Товарищи бойцы! Я свой! Я советский капитан!
   — Ах ты, предатель! На немцев работаешь?! Бейте его! — возбужденно заголосили солдаты.
   Предателей наши воины ненавидели, и, вероятно, капитана сильно побили бы, если бы не подоспел офицер. Он сумел навести порядок, отправил капитана в штаб полка. Вечером нам по телефону стал известен этот случай, и Науменко, взяв меня с собой, выехал «освобождать» летчика.
   Как-то к нам на аэродром прилетел командир полка майор Иванов. Он поинтересовался боевой работой. Я ему рассказал о наших делах, об испытании «мессершмиттов» и моих выводах по использованию в бою недостатков вражеских истребителей. Виктор Петрович внимательно выслушал сообщения, походил вокруг Ме-109, посидел в его кабине, а потом сказал:
   — Знаешь что? Бросай ты эту канитель! Наш полк перебазируется под Лисичанск и скоро там будет очень горячая работа.
   Действительно, вскоре удалось уговорить генерала Науменко отпустить меня, и я вылетел в полк.
   Во второй половине мая наступление войск Юго-Западного фронта остановилось.
   Противник нанес удар, продвигался на Кавказ и Сталинград. Обстановка на Северском Донце становилась все более угрожающей. Закончилась для меня «мессеровская эпопея», и я, как и все летчики части, готовился к новым схваткам в воздухе.


КАЖДАЯ ПЯДЬ РОДНОЙ ЗЕМЛИ…


   Далеко впереди показалось село, около которого базировался наш полк. Вскоре я обнаружил стоящие по краям летного поля замаскированные самолеты. Сказался опыт разведчика. Не терпелось быстрее приземлиться. Всматриваюсь в стоянки самолетов: может, увижу кого-либо из летчиков или техников.
   Как хорошо возвращаться в родную часть. Здесь боевые друзья. Со многими из них вместе приходилось летать на задания, делить опасности, бороться за победу. Счастье и беда в бою ходят рядом. С другом счастлив вдвойне, а беду делишь пополам.
   Хотелось поговорить с молодыми летчиками. Их доверили мне переучивать, водить в первый бой. Чувство боевой дружбы к ним переросло в отцовское отношение. Не терпелось узнать, как они, помогли ли им советы? Только сейчас, возвращаясь в полк, я остро понял, чего мне не хватало во время работы на «мессершмиттах». Там не было рядом боевых друзей. А как важно все время ощущать рядом плечо товарища. Когда рядом с тобой настоящий друг, ты чувствуешь себя увереннее и смелее. Он и совет подаст, и помощь окажет.
   О настоящей боевой дружбе на войне сказано и написано много. О ней и песни, и былины, и поэмы. И все равно, наверное, не выскажешь всего словами. Когда летчик в острой схватке, жертвуя собой, прикрывает товарища, когда техник в студеную ночь ремонтирует поврежденный истребитель, не хватит слов, чтобы отразить глубину тех чувств, что волнуют душу.
   Колеса коснулись земли. Спешу зарулить свой УТ-2 на стоянку. Меня окружили тут же летчики и техники. Улыбки, крепкие рукопожатия. И вот я в кругу друзей.
   Посыпались вопросы. Меня спрашивали о полетах на «мессершмитте». Шутили, не научил ли он меня говорить по-немецки. Пришлось упросить отпустить, чтобы представиться командованию, доложить о возвращении в полк. О «мессере» я пообещал рассказать подробно. Техник самолета Чувашкин догнал меня:
   — Товарищ капитан, договоритесь с командиром полка. Пусть назначат меня на ваш самолет. Вы же всегда были довольны обслуживанием!
   — Будем воевать вместе, как и раньше, — пообещал я.
   На КП полка майор Иванов встретил меня с доброй улыбкой.
   — Ну вот, наконец-то вернулся, блудный сын! Кем же тебя назначить сейчас? Не разучился еще воевать, пока порхал на «мессере»?
   — Командиром первой эскадрильи вместо капитана Покрышкина сейчас утвержден Камоса. Заменять его командование дивизии не разрешит, — вмешался в разговор находящийся на КП штурман полка Заев.
   — Я и не собираюсь на должность Камосы, — ответил ему. — Товарищ командир полка, назначайте туда, где бы я мог больше летать. Согласен быть даже старшим летчиком.
   — Пойдешь заместителем к Камосе? Он что-то часто прибаливает. А эскадрилью водят на задания командиры звеньев. Это непорядок. Согласен с этой должностью?
   — Конечно!
   — Вот и хорошо! Вечером соберем летный состав. Ты проведешь занятия об особенностях «мессершмиттов».
   — Есть! Прошу назначить ко мне техником Чувашкина.
   — Забирай его вместе с самолетом.
   Я тут же исчез с командного пункта. Не терпелось ознакомиться со своим истребителем. На стоянке у «яка» меня встретил Чувашкин. Я сообщил, что просьба его удовлетворена. Он расплылся в улыбке, тут же стал говорить о самолете. Слушаю его и вижу, стоит у крыла девушка в синем техническом комбинезоне.
   — А это кто у самолета? — спрашиваю Чувашкина.
   — Оружейница вашего «яка». Мужчин этой специальности отправили в танковые войска, а взамен назначили девчат.
   — Убрать! На моем самолете женщин не будет! — с ходу решаю. Но говорю тихо, чтобы не услышала оружейница. Не хотелось обижать ее.
   — Ваше приказание передам инженеру, но мужчины все убыли. Боюсь, как бы мы не остались вообще без оружейника. — Чувашкин развел руками. Вижу, глядит на меня с лукавой улыбкой: дескать, поспешил, командир.
   — Ладно, пусть работает…
   Перед ужином состоялись занятия. Начал я с тактико-технических данных «мессершмитта». Подробно остановился на особенностях выполнения им ряда фигур при пилотировании. Обстоятельно рассказал, какие из них Ме-109 делает хуже, чем Як-1 и МИГ-3. С моделями самолетов в руках показал выполнение отдельных маневров, продемонстрировал, как лучше уйти из-под удара «мессера», подловить его. Большое внимание уделил тактике построения боевых порядков групп и ведению боя с вражескими истребителями. Летчики слушали внимательно. Было много вопросов. Чувствовалось, что занятие их заинтересовало.
   В столовую шли вместе с Камосой. Он завел разговор о наших взаимоотношениях и боевой работе.
   — Ты, Саша, не обижаешься, что меня назначили командиром в твою эскадрилью?
   — Брось эти разговоры, Анатолий. Сейчас обстановка такая, что некогда делить должности. Надо драться с врагом, — пытался прервать я его.
   — Ты знаешь, меня замучила язва желудка, мешает летать. Ты бери в свои руки все дела в эскадрилье и смело командуй. Я обижаться не буду. Людей в ней ты лучше меня знаешь.
   — Хорошо! Сработаемся.
   Рядом с нами шел Крюков. Он слышал разговор.
   — Ты, Камоса, перестань нарушать режим питания. Тогда тебя не будет и язва мучить, — резко сказал он.
   — Не в этом дело, Пал Палыч, Мне бы надо подлечиться, а время военное.
   Мне уже сегодня говорили, что Камоса с утра жалуется на состояние здоровья, редко вылетает на боевые задания. Эскадрилья не стала еще крепко сколоченным боевым коллективом. В этом убедился в первых же боевых вылетах.
   Прежде чем включаться в боевую работу на «яке», а на этом истребителе у меня был небольшой налет, требовались тренировочные полеты. Но жажда боя с «мессершмиттами» толкала меня на боевые задания, хотелось схватиться с ними в бою. Познав Ме-109, я рвался к встрече с ними, чтобы практически проверить выношенные тактические варианты воздушного боя. А в умении пилотировать на «яке» я был уверен. Кроме того, каждый боевой вылет будет своеобразной тренировкой.
   Утро началось с получения боевой задачи по сопровождению Су-2 на бомбардировку скопления противника в районе Красного Лимана. Камоса, выслушав задание, сообщил свое решение:
   — Группу поведет мой заместитель Покрышкин. Я себя чувствую неважно.
   Это было для меня неожиданно. Ведь района я не знаю.
   — В этом полете мне надо слетать ведущим пары, присмотреться к ориентирам на земле. А позже я смогу вести группы, — возразил я. — И на «яке» давно не летал. Мне надо с ним освоиться.
   — Ладно, пойдешь парой в моей четверке непосредственного прикрытия, — согласился комэск.
   Проработав порядок сопровождения, мы в кабинах самолетов ждали появления бомбардировщиков над аэродромом. Сидеть долго не пришлось. Су-2 подошли как-то внезапно, появившись с востока, со стороны солнца.
   Взвилась красная ракета над КП. Заработали моторы. Моя пара, а за нею и четверка Федорова вырулили на старт. Камоса, запустив мотор, вдруг выключил его. За ним замолк двигатель и у его ведомого. Пора взлетать, а группы без командира. Надо было кому-то брать на себя управление и всю ответственность, которая могла возникнуть в полете. Но как трудно было это сделать при отсутствии радиосвязи, без договоренности на земле.
   Ждать, пока вырулит Камоса с напарником, было некогда — бомбардировщики уже становились на маршрут. Моя пара на старте, впереди. Значит, мне и брать на себя командование.
   Быстро взлетели, догнали Су-2 и заняли место в боевом порядке. Ведя наблюдение за воздушным пространством, внимательно присматриваюсь к земле, запоминая характерные ориентиры на маршруте. Это пригодится в последующих полетах.
   Далеко впереди показался лесной массив, что восточнее Красного Лимана. Он забит войсками противника. Су-2 вышли на цель, стали на боевой курс. Вниз пошли бомбы. Они попали точно в скопление техники и живой силы врага. Цель накрыта. Бомбардировщики развернулись и взяли курс домой. Идя с пологим снижением, группа Су-2 спустилась под облака. Моя пара последовала за ней. Ударное звено «яков» почему-то осталось за облаками.
   Бросил взгляд в сторону леса. К небу тянутся дымные столбы. Это горит техника врага. И тут я увидел догоняющую нас восьмерку «мессершмиттов». Предбоевое напряжение охватило меня.
   Сблизившись, они ринулись к бомбардировщикам, надеясь на легкую победу. Наша пара пошла наперерез ведущей группе Ме-109. Еще издали дали очередь. Трасса огня заставила «мессеров» выйти из атаки. Тогда от восьмерки отделилась пара Ме-109 и атаковала меня. Выручил мой напарник В. Бережной. Мы с ним умело провели маневр «ножницы» — он шел навстречу и в лобовой атаке отрезал идущие на меня самолеты противника.
   Враг попался упорный. Последовала новая атака шестерки по бомбардировщикам, а пары — на нас. Своим огнем я сорвал и эту атаку на Су-2. Но тут же правее увидел трассу. Это стреляли в мой самолет «мессеры». Сейчас они возьмут поправку. Энергично выполняю со снижением неуправляемую «бочку». Потом поддернул «як» на горку и навскидку ударил очередью по животу одного из Ме-109. Очередь получилась короткой, ибо пришлось тут же выводить свой самолет из-под огня. К сожалению, моя очередь оказалась не убойной. Но атакующая меня пара «мессершмиттов» вышла из боя и взяла курс на запад. Самолетов противника осталось шесть, многовато для нас с Бережным.
   Вражеские истребители продолжали свои попытки прорваться к группе Су-2. Мы решительно срывали их атаки, не допускали на дистанцию прицельного огня по бомбардировщикам, отбивались и сами.
   В один из моментов, когда к отставшему от строя Су-2 нахально прорывалась пара Ме-109, мне удалось удачно выйти на ведущего. С короткой дистанции ударил из пушки и пулеметов по мотору и левому борту кабины. Ме-109 перевернулся, задымил и вертикально пошел к земле. Оставшаяся пятерка «мессершмиттов» и дальше продолжала нападать. Но теперь в их атаках не было прежней настойчивости, гитлеровские летчики проявляли осторожность. По-видимому, мною был сбит командир вражеской группы. Это оказало моральное воздействие на пилотов, привело к потере управления. Да и встретив отпор, они побаивались. Вскоре противник прекратил преследование и ушел в западном направлении.
   Настроение сразу поднялось. Успешное отражение вражеского нападения, защита Су-2 и первая победа после возвращения в полк сняли охватившее напряжение. Радостно было и за Владимира Бережного. Молодой летчик отважно и умело действовал в бою, отражая атакующих «мессершмиттов».
   Зарулив на стоянку, я некоторое время сидел в кабине. Отдыхал после тяжелого боя и осмысливал пережитое. В мыслях снова предстала вся картина схватки с численно превосходящим противником, из которой мы с Бережным вышли победителями.
   К нам подошли летчики звена Аркадия Федорова. Они сели на аэродром значительно раньше нас. Вылет для них прошел легко. Увидев на мне и Бережном мокрые от пота гимнастерки, поняли, что нам досталось, и почувствовали себя сконфуженными. Тем не менее я решил, что ограничиваться их переживаниями не следовало. За промахи в боевом полете, даже успешном, необходимо спрашивать. За неправильные действия приходится расплачиваться кровью.
   — Что вы делали за облаками? — строго спросил я. — Грелись на солнышке, пока мы бой вели с восьмеркой «мессеров»? Почему прекратили сопровождение бомбардировщиков? Разве я вас этому учил?..
   — Мы считали, что «мессеры» появятся над облачностью, и там решили их сковать боем, — оправдывался Федоров.
   — Неправильная оценка обстановки и решение! Вы не имели права отрываться от сопровождаемой группы Су-2. Теперь мне понятно, почему несут потери «илы», когда вы их сопровождаете. Они штурмуют у земли, и их там бьют «мессеры», а вы кружитесь на высоте. С сегодняшнего дня сам буду водить наши группы на сопровождение. Требую строго выполнять свою задачу, быть на своем месте в боевом порядке. За нарушение буду строго наказывать.