Страница:
Стало очевидным, что перебазирование в Лисьи Ямы улучшило условия для прикрытия наступающих войск. Но обстановка на земле, в районе базирования, нас не радовала. Во вторую ночь аэродром обстреляли бандеровцы. Огонь вели из-за речушки. Технический состав был поднят по тревоге, прочесали лес. С раннего утра без отдыха техники и механики должны были обслуживать боевые вылеты. В дальнейшем этого допускать было нельзя. Чтобы обезопасить матчасть и людей, дать возможность техническому составу спокойно ремонтировать поврежденные самолеты и обеспечить хотя бы короткий сон, на ночь стали устанавливать несколько самолетов носами в сторону леса. Приподнимали им хвосты, чтобы обеспечить стрельбу со стоянки. В кабинах истребителей дежурили техники или оружейники. Стоило из леса раздаться хотя бы одному выстрелу, они быстро запускали моторы и давали мощные очереди. Это подействовало. Вскоре стало спокойнее, обстрелы прекратились.
Помню, как-то в час ночи, закончив в штабе планирование предстоящего боевого дня, подписав наградные материалы и представления на звания личному составу, я отправился в отведенную нам с Гореглядом квартиру. Она располагалась в соседнем доме. Только заснул, как телефонный звонок сорвал с постели.
— Слушаю! В чем дело?
— Товарищ командир, соседнее село горит! — услышал встревоженный голос дежурного.
Откинул в сторону одеяло, маскирующее окно. Вижу горящие дома на окраине села. Оно было в пятистах метрах от нас. Там уже начали раздаваться автоматные очереди. Сразу же направили туда взвод связи штаба дивизии. Вскоре стрельба прекратилась.
Утром с Абрамовичем и Волобуевым подъехали к селу. Среди обугленных и еще дымившихся бревен лежали убитые и обгоревшие старики, женщины и дети. У сараев валялись трупы коров и лошадей. Тяжело было смотреть на это зверство, совершенное подлыми выродками. Подошли к группе жителей.
— Кто это сделал?..
— Не знаем! Мы спали, а тут началась стрельба и загорелись хаты. Мы ничего не знаем, — неохотно отвечали крестьяне, а сами отводили испуганные глаза.
Так ничего и не выяснили. Подошли к небольшому кирпичному дому — школе. У дверей стоял мужчина среднего возраста, одет в брюки «гольф», рядом женщина лет тридцати.
— Кто вы такие? — спросил я. — Кто стрелял с крыши вашей школы?
— Мы учителя, направлены сюда обучать детей, а тут такой случай. Решили уходить в Любачув.
Волобуев проверил документы. Все в порядке. Но как только эта пара отошла от села на полкилометра, из кустов выскочил юноша лет пятнадцати. Указывая на «учителей», возбужденно заговорил с польским акцентом:
— Пан полковник! Пан полковник, арестуйте их. Это бандеровский эмиссар! Я его знаю! Он прибыл из Равы-Русской проводить операцию по уничтожению поляков. Арестуйте его!..
Вдогонку сорвался один из работников особого отдела и мой адъютант. Задержали подозрительных людей. Начальник особого отдела Волобуев и его работник начали расследование, а я уехал на командный пункт.
Вернулся в штаб дивизии поздно вечером. Волобуев доложил мне о результатах расследования этой зверской трагедии в селе. Польский мальчишка оказался прав. Местные кулаки, захватив при фашистской оккупации землю у польских крестьян, боялись, что ее придется вернуть настоящим хозяевам. Они и провели под руководством «учителя»-бандеровца, прибывшего из Равы-Русской, акцию зверского уничтожения поляков. Жажда обогащения, националистическая ненависть толкнули их на чудовищное преступление. Выслушав доклад Волобуева, спросил его:
— Что-то я не вижу наших хозяев дома. Что с ними?
— Мы отселили их в другой дом. Случайно от соседей стало известно, что бандеровцы принуждали их убить вас и Горегляда. Грозили им расправой.
— Что?.. Такие простые люди и могли пойти на преступление?
— Оуновцы заставляют крестьян идти на любой шаг. Страх — главное оружие националистов сейчас.
И он рассказал, что недавно арестовали в соседнем селе члена организации украинских националистов дьякона церкви. Тот не стал отпираться, назвал нескольких активных бандеровцев и указал базу в лесу. В этом подземном хранилище были обнаружены полный комплект телефонного коммутатора города Любачува, бочки с засоленным салом, много других продуктов, а также оружие и боеприпасы. При допросах дьячок просил никому не говорить о том, что он указал бандеровцев и их склад, иначе вырежут всю семью, не пощадят и маленьких детей.
— Надо политотделу и вашему особому отделу усилить воспитание у личного состава бдительности и осторожности, а также активизировать работу с местным населением, — посоветовал я.
В последние дни июля и в первые дни августа напряженность боевой работы еще более возросла. Пробившись в глубину обороны противника, передовые соединения 1-й гвардейской танковой армии с ходу форсировали Вислу и вели тяжелые бои за расширение плацдарма на западном берегу. Фашистское командование, понимая значение для будущих операций захваченного плацдарма, лихорадочно перебрасывало резервы в этот район. Сюда и прибыло около десяти дивизий с западного фронта, где англо-американские армии еще топтались на севере Франции. Нависшие севернее танковой армии группировки врага сразу же начали мощные контратаки вдоль восточного берега Вислы от Тарнобжега и с юга от Мелеца. Противник стремился отрезать войска на плацдарме. Гитлеровское командование сосредоточило здесь свой 4-й воздушный флот.
Главные силы фронта, закончив уничтожение окруженной львовской группировки противника и освободив 27 июля Львов, находились от Вислы на удалении более ста километров. Основные соединения авиации левого крыла фронта еще оставались на прежних аэродромах, освоенных в период начала Львовско-Сандомирской операции. Они были километрах в двухстах от передовых позиций.
Вся нагрузка по прикрытию переправ и плацдарма войск, отражающих контратаки, легла на 6-й гвардейский истребительный корпус. Но и нашим полкам было непросто. Боевая работа осложнялась удалением аэродромов от передовых танковых соединений, прорвавшихся к Висле.
Мы тоже отставали от них на сто с лишним километров. Вот почему вынуждены были направлять на прикрытие войск небольшие группы в составе шести или восьми самолетов.
В этой сложной обстановке передовой КП дивизии развернули около Вислы, чуть восточнее реки, чтобы лучше обеспечить управление истребителями над переправой и плацдармом. Однако оказались на острие контратак противника. Мне пришлось все эти дни находиться на командном пункте и управлять действиями истребителей.
В одну из ночей около КП рассредоточились танки, замаскировались. Утром к нам подъехал командир бригады. Высунувшись из люка, прокричал:
— Авиаторы! Вам отсюда лучше убраться! На подходе танковая группа противника, здесь будет жаркий бой.
Я вышел к нему.
— Уезжать нам нельзя. Надо управлять истребителями. А вы что, не сможете сдержать противника?
— Дадим ему прикурить! Но вы можете попасть под огонь.
— Ничего! Мы вам поможем. К сожалению, наши пушки броню танков не пробивают. Будем штурмовать машины.
— Это неплохо! Бейте пехоту, а с танками мы сами расправимся.
Взошло солнце, с юга послышался нарастающий шум. Вскоре показались плотные боевые порядки противника. Танки подходили все ближе. Расчет КП заволновался:
— Что же наши танкисты, почему не стреляют?
— Правильно делают. Надо подпустить как можно ближе и бить наверняка, — старался успокоить расчет своего КП. Не скрою, у самого на душе было неспокойно. Все заняли оборону, приготовили гранаты.
А вражеские танки, не ожидая засады, двигались уверенно. Они не обнаружили замаскированных позиций наших танкистов. Вот где сказалась выдержка. Внезапный огонь с близкой дистанции был точен. Вспыхнули передние бронированные машины врага. Шедшие за ними, открыв огонь, начали разворачиваться в боевой порядок. Однако наши танкисты сманеврировали, ушли на запасные позиции. Вражеские снаряды накрыли пустые места. Несколько бронебойных болванок со свистом врезались в землю около КП. Последовала новая атака врага. Наши Т-34 в упор подожгли еще несколько танков и, преследуя отходящего противника, нанесли ему чувствительные потери. На дороге и на поле горели и стояли подбитыми около тридцати вражеских танков.
Наш расчет КП, наблюдая за боем, не ослаблял внимания к воздушной обстановке. Вот произошла смена патрулирующих истребителей. Я тут же связался с командой уходящей группы:
— Трофимов, я «Тигр». Южнее города бронетранспортеры с пехотой противника. Штурмуйте их!
— Вижу горящие танки, а на дорогах и в поле машины. Идем в атаку! — тут же откликнулся Николай.
Группа Трофимова действовала смело и точно. Она подожгла несколько бронетранспортеров и автомашин, нанесла поражение вражеской пехоте, В этот день противник не предпринимал больше атак. Но вскоре, подтянув дополнительные силы, он снова начал контратаки с юга. В это время к Висле была переброшена 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко. Она нанесла мощный удар по вражеской группировке. Понеся большие потери, гитлеровские части поспешно отступили на Мелец и Вислу.
К 10 августа главные силы фронта вышли на Вислу и начали бои за расширение плацдарма. Основные соединения воздушной армии также подтянулись к району и включились в боевые действия. Для нашей дивизии обстановка резко улучшилась. Полки Ил-2 корпуса Рязанова приступили к штурмовым действиям. И наша дивизия полностью перешла на прикрытие переправ и плацдарма от налетов фашистской авиации.
Оставив за себя на КП начальника воздушно-стрелковой подготовки дивизии Героя Советского Союза Вишневецкого, я вылетел на По-2 в Лисьи Ямы. И неожиданно попал на похороны штурмана дивизии Героя Советского Союза Василия Шаренко. Обстоятельства его гибели были обидны. Прибывший в штаб дивизии стажер командующего воздушной армией генерал Самохин приказал Шаренко вылететь на По-2 с офицером аэродромно-строительной службы в район Сталева-Воля и определить там состояние бетонного аэродрома для базирования истребителей.
На подходе к Сталева-Воля По-2 оказался над передним краем немецкой обороны. Самолет был обстрелян зениткой и загорелся. Развернув горящую машину на юг, Шаренко потянул к позициям наших войск. Но не выдержал пламени, выпрыгнул из кабины на высоте тридцати метров и от удара о землю разбился.
По-2 с убитым еще в воздухе офицером аэродромной службы упал на нейтральной полосе. Наши пехотинцы выскочили из передних окопов и под пулеметным огнем втащили Шаренко в траншею.
Этот случай потряс весь летный состав дивизии. Летчики всегда с большим уважением относились к Шаренко, смелому воздушному бойцу, доброму товарищу. Как способного командира я взял его помощником по штурманской подготовке еще в боях на Пруте. Гибель его была тяжелой потерей.
Вскоре аэродромно-строительная служба нашла подходящие полевые площадки ближе к Висле и подготовила их к базированию самолетов. Два полка сели в Ежове, а 26-й гвардейский авиаполк, в котором находился и мой боевой самолет, сел в пригороде Тарнобжега, Мокшишуве. Там же разместился штаб дивизии. Благоприятные условия базирования позволяли более успешно решать задачи по прикрытию войск, ведущих напряженные бои по расширению плацдарма за Вислой.
Жаркие дни середины августа 1944 года. Фронт, уничтожив окруженную на плацдарме группировку противника, успешно завершил Львовско-Сандомирскую операцию. Началась подготовка к новым сражениям, разрабатывались планы предстоящей операции, шли укомплектование и подготовка войск, создавались запасы горючего, боеприпасов, продовольствия.
Эти дни были замечательными в моей жизни. Ночью 19-го августа раздался звонок телефона. Я подхватился с кровати, схватил трубку: раз звонят так поздно, значит, сообщение о каком-либо неприятном случае. Говорил дежурный офицер штаба:
— Товарищ командир Дивизии, поздравляю с присвоением вам звания трижды героя Советского Союза! — И он зачитал поздравительную телеграмму от генерала Красовского. В ней сообщалось о присвоении мне этого высокого звания в третий раз, первому в Советской Армии… Некоторое время я молчал. Даже не верилось в то, что так высоко оценили мои боевые дела наши партия и правительство. Первый трижды Герой… Все это как-то не укладывалось в сознании. В памяти пронеслись три года боев, побед и неудач, успехов и огорчений. Конечно, я понимал, что эта награда — результат ратного труда всех моих подчиненных, боевых друзей. В этой награде мужество и тех, кто сгорел в небе, пал смертью храбрых за свободу и честь Отчизны. В этой высшей оценке Родины — доблесть и подвиг всех моих однополчан.
Утром были поздравления друзей и товарищей, звонки из штабов воздушной армии и фронта, телеграмма от командующего ВВС А. А. Новикова. До сего дня остались в памяти теплые и душевные слова летчиков и техников — моих боевых однополчан. С ними бок о бок пришлось пройти годы войны, вместе вести бои. Мою радость делили наставники и воспитанники в тяжелых схватках с врагом, у которых я учился и сам учил воевать, спасал в трудные моменты, а они прикрывали меня от вражеских атак, готовили самолет для боя.
За успехи в Львовско-Сандомирской операции многие летчики и техники дивизии были награждены орденами и медалями. Плеяду Героев пополнили Аркадий Федоров и Андрей Труд.
К сожалению, радостные дни в дивизии были омрачены трагической гибелью штурмана эскадрильи Героя Советского Союза Михаила Лиховида, авиатехника Краснянского и механика Фонкевича. В одном из боев с «фоккерами» от группы оторвался молодой летчик. Взяв курс на свой аэродром, он проскочил его и на остатках горючего приземлился на заболоченный луг у села Майдан, недалеко от Равы-Русской. Добравшись до ближайшего городка, летчик сообщил о месте вынужденной посадки и характере поломки. Туда для ремонта и перегонки самолета была направлена группа Лиховида.
Прошло несколько дней, а от Лиховида не было известий. Зная, что в нашем тылу действуют оуновцы, я приказал отправить на место вынужденной посадки группу автоматчиков.
Они вернулись через два дня и сообщили страшные обстоятельства гибели наших воинов. Самолет отремонтировали быстро, но взлетная полоса не обеспечивала подъема. Крестьяне из местного села уже заканчивали работу, когда на группу Лиховида напала банда бандеровцев. Техник и механик приняли бой, а Лиховид запустил мотор. Однако взлет не удался, недостроенная полоса оказалась короткой. Самолет, попав на пробеге в заболоченный луг, застрял. Бандеровцы окружили истребитель, открыли огонь. Лиховид отстреливался от бандитов, но был тяжело ранен. Бандеровцы вытащили его из кабины самолета, бросили рядом с израненным техником, облили бензином. Изуверы заживо сожгли воинов. Неизвестной осталась лишь судьба механика. Украинец Лиховид и русский Краснянский воевали за освобождение Украины от фашистских захватчиков и погибли на ее земле от рук предателей, буржуазных националистов. Выкормыши униатской церкви и фашизма действовали по гитлеровским образцам. Мы убедились в этом, когда побывали в лагере смерти — Майданеке. Используя затишье в боях, летчики и техники последовательно группами выезжали в это страшное место, где зверствовали фашисты, истязая попавших сюда людей из СССР и оккупированных стран Европы.
Лагерь смерти располагался рядом с польским городом Люблином. Бараки-казармы, низкие строения «бани», опоясанные проволочными заграждениями с вышками Для охраны, были последним пристанищем нескольких миллионов людей. Здесь фашисты размещали сотни тысяч военнопленных, обрекая их на голод и истязания, на мученическую смерть. В лагерь привозили стариков, женщин и детей, вплоть до грудных. Их вели в «баню», предварительно забрав одежду, отрезав волосы у женщин и детей. Перегоняли под видом «дезобработки» в газовый блок, где герметически закрывали двери, пускали газ. В тяжелой агонии умирали обманутые люди. Команды военнопленных грузили трупы отравленных на автомашины, а потом их сжигали. Трубы крематория дымили беспрерывно, днем и ночью. Пепел сожженных отвозился в фашистскую Германию на удобрение полей.
В Майданеке нам показали большие бараки-склады. В них были миллионы пар обуви, от маленьких детских туфелек до ботинок сорок пятого размера. В другом бараке хранились сотни мешков с волосами. Охрана не успела отправить их на изготовление париков, спальных матрацев и мягкой мебели.
Никогда не изгладятся из памяти эти страшные минуты пребывания в бывшей фашистской фабрике смерти. Каждый из нас чувствовал, что побывал в преисподней. Всего без остатка охватывала ненависть, ярость к тем, кто придумал и творил эти изуверства.
Многие дни после посещения фашистского лагеря смерти нас преследовали тяжелые воспоминания. Ненависть звала в бой, заставляла смелее бить врага. Даже радостное сообщение о таких событиях, как присвоение дивизии наименования «Сандомирская», награждение ее орденом Богдана Хмельницкого, а также присвоение наименования «Львовский» нашему 6-му гвардейскому авиакорпусу было омрачено всеми теми ужасами, что нам довелось увидеть в Майданеке.
В начале октября меня, Речкалова, Федорова и Труда вызвали в Москву. Золотые Звезды Героев Советского Союза вручил Николай Михайлович Шверник в Кремле. Затем нас пригласили в штаб ВВС. Группу принял командующий ВВС А. А. Новиков. Он тепло поздравил нас с наградами. Обращаясь ко мне, сказал:
— Александр Иванович! Звонили твои земляки и просили отпустить тебя на несколько дней в Новосибирск. Желаешь слетать в родную Сибирь?
— Конечно, товарищ главный маршал авиации! Я там не был более восьми лет. Хочется повидать мать и жену.
— Хорошо! Завтра рано утром вылетай. — И пошутил: — Только будь осторожнее с земляками, чтобы не затаскали. Я знаю, что такое сибирское хлебосольство…
Еще до рассвета самолет взял курс на восток. В Ли-2 со мною летели журналисты и работники кино. Накануне полета и в воздухе шли расспросы о моем детстве, о работе кровельщиком в Сибирстройтресте и слесарем-лекальщиком на заводе Сибсельмаш, о боях. Отвлеклись, лишь когда под нами появились горы Урала, а потом Свердловск, затянутый дымом заводских труб.
Сразу же после посадки нас повели на встречу с рабочими Уралмаша. Митинг и посещение огромного цеха, где делались тяжелые танки для фронта; короткий сон — и снова полет.
Под нами тянулись бескрайние сибирские просторы. Впереди показалась Обь. Сколько раз в детстве на спор с ребятами я переплывал ее…
Вот и родной Новосибирск. Здесь двенадцатилетним мальчишкой я впервые увидел прилетевший агитсамолет. Среди всех жителей города, сбежавшихся на поле военного городка и окруживших самолет, стоял и я, разинув рот от удивления, глядя на чудо техники. Потрогал его крылья и мысленно сказал себе: «Буду делать все, но стану только летчиком». Помню, на митинге летчики агитировали народ создавать советский воздушный флот. Тогда у меня, школьника, не было и копейки на строительство самолетов. Но судьбой было предназначено внести свой личный вклад в развитие советской военной авиации.
Через бортовой иллюминатор самолета я старался рассмотреть город моего детства и юности. Вспомнилось тяжелое время молодости. Ведь пришлось побыть и безработным, стоять на учете на бирже труда. В те годы я и мои сверстники мечтали стать рабочими железнодорожного депо небольшого заводика «Труд», имевшего две вагранки, или трудиться на мылзаводе. Это были единственные предприятия города.
В первой пятилетке начали строиться заводы. Биржа труда закрылась. Мы сами возводили эти заводы и сами же стали на них работать. Для нас, молодых парней, было раздолье в выборе профессии. Сейчас, более десяти лет спустя, я не узнавал город. Жилые кварталы, крупные заводы раскинулись по обеим сторонам Оби и протянулись к тайге и в степь. Радостное чувство охватило меня. Вот она, одна из кузниц нашей победы над немецким фашизмом!
При посадке увидел большое скопление народа. Люди заполнили почти половину аэродрома. При подруливании сразу узнал мать, Марию и родственников. Выходит, это земляки-новосибирцы так торжественно меня встречают.
Объятия и поцелуи, короткий митинг. Затем сквозь коридор стоящих людей на Красном проспекте мы приехали в дом матери…
Но в кругу семьи и близких я бывал лишь перед сном. Все дни, отпущенные мне на побывку в Новосибирске, были заполнены встречами с рабочими на заводах. Выступал в огромных цехах. И везде в основной массе рабочих — женщины и подростки. Заменив мужей и отцов, ушедших на фронт, встали они у огнедышащих печей, обтачивали на станках снаряды и мины, строили самолеты. Наглядно подтверждалось всенародное участие в разгроме фашистских захватчиков. Готовя нападение на нашу Родину, Гитлер и его фашистская свора не учли неиссякаемый патриотизм советских людей. И за это жестоко поплатились.
Быстро пробежали дни короткого отпуска. Вот и последняя встреча с жителями Новосибирска на городской площади. Прошла она поздно вечером, при прожекторах. Едем на аэродром. Грустное прощание с родными и близкими. Самолет, взлетев в темноту осенней ночи, взял курс на Москву. Но мысли о матери и жене не покидали меня до самой посадки.
В Москве на Центральном аэродроме нам торжественно вручили эскадрилью самолетов Ла-7, подаренных комсомольцами Новосибирска за счет отчислений от зарплаты и пожертвований. Не задерживаясь в столице, небольшой группой вылетели на фронт. Радостно встретили нас летчики полка во главе с Крюковым. Он был назначен моим заместителем вместо Горегляда, ушедшего командовать одной из дивизий нашего корпуса.
Коротко рассказал друзьям о пережитых событиях и путешествии в Сибирь. Сразу же властно позвали дела. Надо было начинать переучивание летчиков 16-го гвардейского Сандомирского авиационного полка на Ла-7, готовиться к наступательной операции фронта.
Аэродром в районе Сталева-Воля, где проводилось переучивание летчиков на самолет Ла-7, был для нас несчастливым. Ранее, при разведке его, погиб Василий Шаренко. И вот теперь, в учебном полете разбился замечательный боевой летчик Герой Советского Союза Александр Клубов. Виной тому был не только отказ матчасти, но и безответственность командира полка при организации учебных полетов в тот день.
Плохо отремонтированная бетонная полоса, подорванная гитлеровцами при отступлении, очень сильный боковой ветер не гарантировали безопасность посадок и взлета даже на исправных самолетах. Проводить полеты в таких условиях было неразумно. Но командир полка не учел этого, проявил беспечность. Отказ посадочных щитков на самолете Клубова, сильный боковой снос привели к удлинению пробега. В конце полосы колеса шасси попали в мягкий грунт. Произошел полный капот самолета — и катастрофа. Александра Клубова спасти не удалось. Он умер в польской больнице через полтора часа.
Гибель в учебных полетах Ивана Олиференко еще перед боями на Пруте, а сейчас — Клубова.
Тяжело было выступать на траурном митинге перед гробом Клубова. Горло перехватывали спазмы. Саша Клубов был для меня настоящим боевым другом. С ним провели не один бой, начиная с Кубани. После Вадима Фадеева это был самый дорогой для меня человек.
Оркестра у нас не было, провожали Сашу в последний путь под салют из пушек и пулеметов, под грохот проносящейся над нами эскадрильи истребителей. Похоронили Александра Клубова во Львове, на Холме Славы. Он не дожил всего несколько дней до присвоения ему звания дважды Героя Советского Союза. Но во Львове проводить друга не удалось. Начались оперативно-тактические сборы командного состава корпуса.
Теоретические занятия на сборах дали многое, позволили нам получить более глубокое представление об оперативном искусстве. Сложнее для меня, не имеющего академической подготовки, было проигрывание на карте предстоящих действий в наступлении. В этом большую помощь оказывал хорошо подготовленный и опытный офицер начальник штаба нашей дивизии Б. А. Абрамович. Совместными усилиями освоили и этот раздел программы сборов. Хорошие оценки за принятое решение венчали большой труд.
В эти дни пришла телеграмма из Новосибирска. Особенно обрадовало сообщение Марии о рождении дочери. Правда, нашелся повод и для шуток. Летчики моей боевой группы как-то при встрече упрекнули:
— Товарищ командир, как же так получилось? Во время вашего пребывания в Новосибирске в газете был снимок с женой, говорилось о скором рождении сына. А родилась дочь? — подначивал Виктор Жердев. Но я видел, что он по-настоящему рад за меня.
— Все правильно. Надо, чтобы была нянька для последующих сыновей, — отшучивался я.
После корпусных начались сборы в воздушной армии. Ими руководил Степан Акимович Красовский. На сборах присутствовал командующий фронтом Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев. Такое внимание к подготовке будущей операции, к обучению командного состава было не случайно. Командующий хорошо понимал значение авиации в успешном решении задач, любил авиаторов, поддерживал инициативных и волевых командиров.
В конце сборов была проверена личная готовность командного состава. Командиры бомбардировочных соединений бомбили мишени на полигоне, а штурмовых — расстреливали малоразмерные цели.
Помню, как-то в час ночи, закончив в штабе планирование предстоящего боевого дня, подписав наградные материалы и представления на звания личному составу, я отправился в отведенную нам с Гореглядом квартиру. Она располагалась в соседнем доме. Только заснул, как телефонный звонок сорвал с постели.
— Слушаю! В чем дело?
— Товарищ командир, соседнее село горит! — услышал встревоженный голос дежурного.
Откинул в сторону одеяло, маскирующее окно. Вижу горящие дома на окраине села. Оно было в пятистах метрах от нас. Там уже начали раздаваться автоматные очереди. Сразу же направили туда взвод связи штаба дивизии. Вскоре стрельба прекратилась.
Утром с Абрамовичем и Волобуевым подъехали к селу. Среди обугленных и еще дымившихся бревен лежали убитые и обгоревшие старики, женщины и дети. У сараев валялись трупы коров и лошадей. Тяжело было смотреть на это зверство, совершенное подлыми выродками. Подошли к группе жителей.
— Кто это сделал?..
— Не знаем! Мы спали, а тут началась стрельба и загорелись хаты. Мы ничего не знаем, — неохотно отвечали крестьяне, а сами отводили испуганные глаза.
Так ничего и не выяснили. Подошли к небольшому кирпичному дому — школе. У дверей стоял мужчина среднего возраста, одет в брюки «гольф», рядом женщина лет тридцати.
— Кто вы такие? — спросил я. — Кто стрелял с крыши вашей школы?
— Мы учителя, направлены сюда обучать детей, а тут такой случай. Решили уходить в Любачув.
Волобуев проверил документы. Все в порядке. Но как только эта пара отошла от села на полкилометра, из кустов выскочил юноша лет пятнадцати. Указывая на «учителей», возбужденно заговорил с польским акцентом:
— Пан полковник! Пан полковник, арестуйте их. Это бандеровский эмиссар! Я его знаю! Он прибыл из Равы-Русской проводить операцию по уничтожению поляков. Арестуйте его!..
Вдогонку сорвался один из работников особого отдела и мой адъютант. Задержали подозрительных людей. Начальник особого отдела Волобуев и его работник начали расследование, а я уехал на командный пункт.
Вернулся в штаб дивизии поздно вечером. Волобуев доложил мне о результатах расследования этой зверской трагедии в селе. Польский мальчишка оказался прав. Местные кулаки, захватив при фашистской оккупации землю у польских крестьян, боялись, что ее придется вернуть настоящим хозяевам. Они и провели под руководством «учителя»-бандеровца, прибывшего из Равы-Русской, акцию зверского уничтожения поляков. Жажда обогащения, националистическая ненависть толкнули их на чудовищное преступление. Выслушав доклад Волобуева, спросил его:
— Что-то я не вижу наших хозяев дома. Что с ними?
— Мы отселили их в другой дом. Случайно от соседей стало известно, что бандеровцы принуждали их убить вас и Горегляда. Грозили им расправой.
— Что?.. Такие простые люди и могли пойти на преступление?
— Оуновцы заставляют крестьян идти на любой шаг. Страх — главное оружие националистов сейчас.
И он рассказал, что недавно арестовали в соседнем селе члена организации украинских националистов дьякона церкви. Тот не стал отпираться, назвал нескольких активных бандеровцев и указал базу в лесу. В этом подземном хранилище были обнаружены полный комплект телефонного коммутатора города Любачува, бочки с засоленным салом, много других продуктов, а также оружие и боеприпасы. При допросах дьячок просил никому не говорить о том, что он указал бандеровцев и их склад, иначе вырежут всю семью, не пощадят и маленьких детей.
— Надо политотделу и вашему особому отделу усилить воспитание у личного состава бдительности и осторожности, а также активизировать работу с местным населением, — посоветовал я.
В последние дни июля и в первые дни августа напряженность боевой работы еще более возросла. Пробившись в глубину обороны противника, передовые соединения 1-й гвардейской танковой армии с ходу форсировали Вислу и вели тяжелые бои за расширение плацдарма на западном берегу. Фашистское командование, понимая значение для будущих операций захваченного плацдарма, лихорадочно перебрасывало резервы в этот район. Сюда и прибыло около десяти дивизий с западного фронта, где англо-американские армии еще топтались на севере Франции. Нависшие севернее танковой армии группировки врага сразу же начали мощные контратаки вдоль восточного берега Вислы от Тарнобжега и с юга от Мелеца. Противник стремился отрезать войска на плацдарме. Гитлеровское командование сосредоточило здесь свой 4-й воздушный флот.
Главные силы фронта, закончив уничтожение окруженной львовской группировки противника и освободив 27 июля Львов, находились от Вислы на удалении более ста километров. Основные соединения авиации левого крыла фронта еще оставались на прежних аэродромах, освоенных в период начала Львовско-Сандомирской операции. Они были километрах в двухстах от передовых позиций.
Вся нагрузка по прикрытию переправ и плацдарма войск, отражающих контратаки, легла на 6-й гвардейский истребительный корпус. Но и нашим полкам было непросто. Боевая работа осложнялась удалением аэродромов от передовых танковых соединений, прорвавшихся к Висле.
Мы тоже отставали от них на сто с лишним километров. Вот почему вынуждены были направлять на прикрытие войск небольшие группы в составе шести или восьми самолетов.
В этой сложной обстановке передовой КП дивизии развернули около Вислы, чуть восточнее реки, чтобы лучше обеспечить управление истребителями над переправой и плацдармом. Однако оказались на острие контратак противника. Мне пришлось все эти дни находиться на командном пункте и управлять действиями истребителей.
В одну из ночей около КП рассредоточились танки, замаскировались. Утром к нам подъехал командир бригады. Высунувшись из люка, прокричал:
— Авиаторы! Вам отсюда лучше убраться! На подходе танковая группа противника, здесь будет жаркий бой.
Я вышел к нему.
— Уезжать нам нельзя. Надо управлять истребителями. А вы что, не сможете сдержать противника?
— Дадим ему прикурить! Но вы можете попасть под огонь.
— Ничего! Мы вам поможем. К сожалению, наши пушки броню танков не пробивают. Будем штурмовать машины.
— Это неплохо! Бейте пехоту, а с танками мы сами расправимся.
Взошло солнце, с юга послышался нарастающий шум. Вскоре показались плотные боевые порядки противника. Танки подходили все ближе. Расчет КП заволновался:
— Что же наши танкисты, почему не стреляют?
— Правильно делают. Надо подпустить как можно ближе и бить наверняка, — старался успокоить расчет своего КП. Не скрою, у самого на душе было неспокойно. Все заняли оборону, приготовили гранаты.
А вражеские танки, не ожидая засады, двигались уверенно. Они не обнаружили замаскированных позиций наших танкистов. Вот где сказалась выдержка. Внезапный огонь с близкой дистанции был точен. Вспыхнули передние бронированные машины врага. Шедшие за ними, открыв огонь, начали разворачиваться в боевой порядок. Однако наши танкисты сманеврировали, ушли на запасные позиции. Вражеские снаряды накрыли пустые места. Несколько бронебойных болванок со свистом врезались в землю около КП. Последовала новая атака врага. Наши Т-34 в упор подожгли еще несколько танков и, преследуя отходящего противника, нанесли ему чувствительные потери. На дороге и на поле горели и стояли подбитыми около тридцати вражеских танков.
Наш расчет КП, наблюдая за боем, не ослаблял внимания к воздушной обстановке. Вот произошла смена патрулирующих истребителей. Я тут же связался с командой уходящей группы:
— Трофимов, я «Тигр». Южнее города бронетранспортеры с пехотой противника. Штурмуйте их!
— Вижу горящие танки, а на дорогах и в поле машины. Идем в атаку! — тут же откликнулся Николай.
Группа Трофимова действовала смело и точно. Она подожгла несколько бронетранспортеров и автомашин, нанесла поражение вражеской пехоте, В этот день противник не предпринимал больше атак. Но вскоре, подтянув дополнительные силы, он снова начал контратаки с юга. В это время к Висле была переброшена 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко. Она нанесла мощный удар по вражеской группировке. Понеся большие потери, гитлеровские части поспешно отступили на Мелец и Вислу.
К 10 августа главные силы фронта вышли на Вислу и начали бои за расширение плацдарма. Основные соединения воздушной армии также подтянулись к району и включились в боевые действия. Для нашей дивизии обстановка резко улучшилась. Полки Ил-2 корпуса Рязанова приступили к штурмовым действиям. И наша дивизия полностью перешла на прикрытие переправ и плацдарма от налетов фашистской авиации.
Оставив за себя на КП начальника воздушно-стрелковой подготовки дивизии Героя Советского Союза Вишневецкого, я вылетел на По-2 в Лисьи Ямы. И неожиданно попал на похороны штурмана дивизии Героя Советского Союза Василия Шаренко. Обстоятельства его гибели были обидны. Прибывший в штаб дивизии стажер командующего воздушной армией генерал Самохин приказал Шаренко вылететь на По-2 с офицером аэродромно-строительной службы в район Сталева-Воля и определить там состояние бетонного аэродрома для базирования истребителей.
На подходе к Сталева-Воля По-2 оказался над передним краем немецкой обороны. Самолет был обстрелян зениткой и загорелся. Развернув горящую машину на юг, Шаренко потянул к позициям наших войск. Но не выдержал пламени, выпрыгнул из кабины на высоте тридцати метров и от удара о землю разбился.
По-2 с убитым еще в воздухе офицером аэродромной службы упал на нейтральной полосе. Наши пехотинцы выскочили из передних окопов и под пулеметным огнем втащили Шаренко в траншею.
Этот случай потряс весь летный состав дивизии. Летчики всегда с большим уважением относились к Шаренко, смелому воздушному бойцу, доброму товарищу. Как способного командира я взял его помощником по штурманской подготовке еще в боях на Пруте. Гибель его была тяжелой потерей.
Вскоре аэродромно-строительная служба нашла подходящие полевые площадки ближе к Висле и подготовила их к базированию самолетов. Два полка сели в Ежове, а 26-й гвардейский авиаполк, в котором находился и мой боевой самолет, сел в пригороде Тарнобжега, Мокшишуве. Там же разместился штаб дивизии. Благоприятные условия базирования позволяли более успешно решать задачи по прикрытию войск, ведущих напряженные бои по расширению плацдарма за Вислой.
Жаркие дни середины августа 1944 года. Фронт, уничтожив окруженную на плацдарме группировку противника, успешно завершил Львовско-Сандомирскую операцию. Началась подготовка к новым сражениям, разрабатывались планы предстоящей операции, шли укомплектование и подготовка войск, создавались запасы горючего, боеприпасов, продовольствия.
Эти дни были замечательными в моей жизни. Ночью 19-го августа раздался звонок телефона. Я подхватился с кровати, схватил трубку: раз звонят так поздно, значит, сообщение о каком-либо неприятном случае. Говорил дежурный офицер штаба:
— Товарищ командир Дивизии, поздравляю с присвоением вам звания трижды героя Советского Союза! — И он зачитал поздравительную телеграмму от генерала Красовского. В ней сообщалось о присвоении мне этого высокого звания в третий раз, первому в Советской Армии… Некоторое время я молчал. Даже не верилось в то, что так высоко оценили мои боевые дела наши партия и правительство. Первый трижды Герой… Все это как-то не укладывалось в сознании. В памяти пронеслись три года боев, побед и неудач, успехов и огорчений. Конечно, я понимал, что эта награда — результат ратного труда всех моих подчиненных, боевых друзей. В этой награде мужество и тех, кто сгорел в небе, пал смертью храбрых за свободу и честь Отчизны. В этой высшей оценке Родины — доблесть и подвиг всех моих однополчан.
Утром были поздравления друзей и товарищей, звонки из штабов воздушной армии и фронта, телеграмма от командующего ВВС А. А. Новикова. До сего дня остались в памяти теплые и душевные слова летчиков и техников — моих боевых однополчан. С ними бок о бок пришлось пройти годы войны, вместе вести бои. Мою радость делили наставники и воспитанники в тяжелых схватках с врагом, у которых я учился и сам учил воевать, спасал в трудные моменты, а они прикрывали меня от вражеских атак, готовили самолет для боя.
За успехи в Львовско-Сандомирской операции многие летчики и техники дивизии были награждены орденами и медалями. Плеяду Героев пополнили Аркадий Федоров и Андрей Труд.
К сожалению, радостные дни в дивизии были омрачены трагической гибелью штурмана эскадрильи Героя Советского Союза Михаила Лиховида, авиатехника Краснянского и механика Фонкевича. В одном из боев с «фоккерами» от группы оторвался молодой летчик. Взяв курс на свой аэродром, он проскочил его и на остатках горючего приземлился на заболоченный луг у села Майдан, недалеко от Равы-Русской. Добравшись до ближайшего городка, летчик сообщил о месте вынужденной посадки и характере поломки. Туда для ремонта и перегонки самолета была направлена группа Лиховида.
Прошло несколько дней, а от Лиховида не было известий. Зная, что в нашем тылу действуют оуновцы, я приказал отправить на место вынужденной посадки группу автоматчиков.
Они вернулись через два дня и сообщили страшные обстоятельства гибели наших воинов. Самолет отремонтировали быстро, но взлетная полоса не обеспечивала подъема. Крестьяне из местного села уже заканчивали работу, когда на группу Лиховида напала банда бандеровцев. Техник и механик приняли бой, а Лиховид запустил мотор. Однако взлет не удался, недостроенная полоса оказалась короткой. Самолет, попав на пробеге в заболоченный луг, застрял. Бандеровцы окружили истребитель, открыли огонь. Лиховид отстреливался от бандитов, но был тяжело ранен. Бандеровцы вытащили его из кабины самолета, бросили рядом с израненным техником, облили бензином. Изуверы заживо сожгли воинов. Неизвестной осталась лишь судьба механика. Украинец Лиховид и русский Краснянский воевали за освобождение Украины от фашистских захватчиков и погибли на ее земле от рук предателей, буржуазных националистов. Выкормыши униатской церкви и фашизма действовали по гитлеровским образцам. Мы убедились в этом, когда побывали в лагере смерти — Майданеке. Используя затишье в боях, летчики и техники последовательно группами выезжали в это страшное место, где зверствовали фашисты, истязая попавших сюда людей из СССР и оккупированных стран Европы.
Лагерь смерти располагался рядом с польским городом Люблином. Бараки-казармы, низкие строения «бани», опоясанные проволочными заграждениями с вышками Для охраны, были последним пристанищем нескольких миллионов людей. Здесь фашисты размещали сотни тысяч военнопленных, обрекая их на голод и истязания, на мученическую смерть. В лагерь привозили стариков, женщин и детей, вплоть до грудных. Их вели в «баню», предварительно забрав одежду, отрезав волосы у женщин и детей. Перегоняли под видом «дезобработки» в газовый блок, где герметически закрывали двери, пускали газ. В тяжелой агонии умирали обманутые люди. Команды военнопленных грузили трупы отравленных на автомашины, а потом их сжигали. Трубы крематория дымили беспрерывно, днем и ночью. Пепел сожженных отвозился в фашистскую Германию на удобрение полей.
В Майданеке нам показали большие бараки-склады. В них были миллионы пар обуви, от маленьких детских туфелек до ботинок сорок пятого размера. В другом бараке хранились сотни мешков с волосами. Охрана не успела отправить их на изготовление париков, спальных матрацев и мягкой мебели.
Никогда не изгладятся из памяти эти страшные минуты пребывания в бывшей фашистской фабрике смерти. Каждый из нас чувствовал, что побывал в преисподней. Всего без остатка охватывала ненависть, ярость к тем, кто придумал и творил эти изуверства.
Многие дни после посещения фашистского лагеря смерти нас преследовали тяжелые воспоминания. Ненависть звала в бой, заставляла смелее бить врага. Даже радостное сообщение о таких событиях, как присвоение дивизии наименования «Сандомирская», награждение ее орденом Богдана Хмельницкого, а также присвоение наименования «Львовский» нашему 6-му гвардейскому авиакорпусу было омрачено всеми теми ужасами, что нам довелось увидеть в Майданеке.
В начале октября меня, Речкалова, Федорова и Труда вызвали в Москву. Золотые Звезды Героев Советского Союза вручил Николай Михайлович Шверник в Кремле. Затем нас пригласили в штаб ВВС. Группу принял командующий ВВС А. А. Новиков. Он тепло поздравил нас с наградами. Обращаясь ко мне, сказал:
— Александр Иванович! Звонили твои земляки и просили отпустить тебя на несколько дней в Новосибирск. Желаешь слетать в родную Сибирь?
— Конечно, товарищ главный маршал авиации! Я там не был более восьми лет. Хочется повидать мать и жену.
— Хорошо! Завтра рано утром вылетай. — И пошутил: — Только будь осторожнее с земляками, чтобы не затаскали. Я знаю, что такое сибирское хлебосольство…
Еще до рассвета самолет взял курс на восток. В Ли-2 со мною летели журналисты и работники кино. Накануне полета и в воздухе шли расспросы о моем детстве, о работе кровельщиком в Сибирстройтресте и слесарем-лекальщиком на заводе Сибсельмаш, о боях. Отвлеклись, лишь когда под нами появились горы Урала, а потом Свердловск, затянутый дымом заводских труб.
Сразу же после посадки нас повели на встречу с рабочими Уралмаша. Митинг и посещение огромного цеха, где делались тяжелые танки для фронта; короткий сон — и снова полет.
Под нами тянулись бескрайние сибирские просторы. Впереди показалась Обь. Сколько раз в детстве на спор с ребятами я переплывал ее…
Вот и родной Новосибирск. Здесь двенадцатилетним мальчишкой я впервые увидел прилетевший агитсамолет. Среди всех жителей города, сбежавшихся на поле военного городка и окруживших самолет, стоял и я, разинув рот от удивления, глядя на чудо техники. Потрогал его крылья и мысленно сказал себе: «Буду делать все, но стану только летчиком». Помню, на митинге летчики агитировали народ создавать советский воздушный флот. Тогда у меня, школьника, не было и копейки на строительство самолетов. Но судьбой было предназначено внести свой личный вклад в развитие советской военной авиации.
Через бортовой иллюминатор самолета я старался рассмотреть город моего детства и юности. Вспомнилось тяжелое время молодости. Ведь пришлось побыть и безработным, стоять на учете на бирже труда. В те годы я и мои сверстники мечтали стать рабочими железнодорожного депо небольшого заводика «Труд», имевшего две вагранки, или трудиться на мылзаводе. Это были единственные предприятия города.
В первой пятилетке начали строиться заводы. Биржа труда закрылась. Мы сами возводили эти заводы и сами же стали на них работать. Для нас, молодых парней, было раздолье в выборе профессии. Сейчас, более десяти лет спустя, я не узнавал город. Жилые кварталы, крупные заводы раскинулись по обеим сторонам Оби и протянулись к тайге и в степь. Радостное чувство охватило меня. Вот она, одна из кузниц нашей победы над немецким фашизмом!
При посадке увидел большое скопление народа. Люди заполнили почти половину аэродрома. При подруливании сразу узнал мать, Марию и родственников. Выходит, это земляки-новосибирцы так торжественно меня встречают.
Объятия и поцелуи, короткий митинг. Затем сквозь коридор стоящих людей на Красном проспекте мы приехали в дом матери…
Но в кругу семьи и близких я бывал лишь перед сном. Все дни, отпущенные мне на побывку в Новосибирске, были заполнены встречами с рабочими на заводах. Выступал в огромных цехах. И везде в основной массе рабочих — женщины и подростки. Заменив мужей и отцов, ушедших на фронт, встали они у огнедышащих печей, обтачивали на станках снаряды и мины, строили самолеты. Наглядно подтверждалось всенародное участие в разгроме фашистских захватчиков. Готовя нападение на нашу Родину, Гитлер и его фашистская свора не учли неиссякаемый патриотизм советских людей. И за это жестоко поплатились.
Быстро пробежали дни короткого отпуска. Вот и последняя встреча с жителями Новосибирска на городской площади. Прошла она поздно вечером, при прожекторах. Едем на аэродром. Грустное прощание с родными и близкими. Самолет, взлетев в темноту осенней ночи, взял курс на Москву. Но мысли о матери и жене не покидали меня до самой посадки.
В Москве на Центральном аэродроме нам торжественно вручили эскадрилью самолетов Ла-7, подаренных комсомольцами Новосибирска за счет отчислений от зарплаты и пожертвований. Не задерживаясь в столице, небольшой группой вылетели на фронт. Радостно встретили нас летчики полка во главе с Крюковым. Он был назначен моим заместителем вместо Горегляда, ушедшего командовать одной из дивизий нашего корпуса.
Коротко рассказал друзьям о пережитых событиях и путешествии в Сибирь. Сразу же властно позвали дела. Надо было начинать переучивание летчиков 16-го гвардейского Сандомирского авиационного полка на Ла-7, готовиться к наступательной операции фронта.
Аэродром в районе Сталева-Воля, где проводилось переучивание летчиков на самолет Ла-7, был для нас несчастливым. Ранее, при разведке его, погиб Василий Шаренко. И вот теперь, в учебном полете разбился замечательный боевой летчик Герой Советского Союза Александр Клубов. Виной тому был не только отказ матчасти, но и безответственность командира полка при организации учебных полетов в тот день.
Плохо отремонтированная бетонная полоса, подорванная гитлеровцами при отступлении, очень сильный боковой ветер не гарантировали безопасность посадок и взлета даже на исправных самолетах. Проводить полеты в таких условиях было неразумно. Но командир полка не учел этого, проявил беспечность. Отказ посадочных щитков на самолете Клубова, сильный боковой снос привели к удлинению пробега. В конце полосы колеса шасси попали в мягкий грунт. Произошел полный капот самолета — и катастрофа. Александра Клубова спасти не удалось. Он умер в польской больнице через полтора часа.
Гибель в учебных полетах Ивана Олиференко еще перед боями на Пруте, а сейчас — Клубова.
Тяжело было выступать на траурном митинге перед гробом Клубова. Горло перехватывали спазмы. Саша Клубов был для меня настоящим боевым другом. С ним провели не один бой, начиная с Кубани. После Вадима Фадеева это был самый дорогой для меня человек.
Оркестра у нас не было, провожали Сашу в последний путь под салют из пушек и пулеметов, под грохот проносящейся над нами эскадрильи истребителей. Похоронили Александра Клубова во Львове, на Холме Славы. Он не дожил всего несколько дней до присвоения ему звания дважды Героя Советского Союза. Но во Львове проводить друга не удалось. Начались оперативно-тактические сборы командного состава корпуса.
Теоретические занятия на сборах дали многое, позволили нам получить более глубокое представление об оперативном искусстве. Сложнее для меня, не имеющего академической подготовки, было проигрывание на карте предстоящих действий в наступлении. В этом большую помощь оказывал хорошо подготовленный и опытный офицер начальник штаба нашей дивизии Б. А. Абрамович. Совместными усилиями освоили и этот раздел программы сборов. Хорошие оценки за принятое решение венчали большой труд.
В эти дни пришла телеграмма из Новосибирска. Особенно обрадовало сообщение Марии о рождении дочери. Правда, нашелся повод и для шуток. Летчики моей боевой группы как-то при встрече упрекнули:
— Товарищ командир, как же так получилось? Во время вашего пребывания в Новосибирске в газете был снимок с женой, говорилось о скором рождении сына. А родилась дочь? — подначивал Виктор Жердев. Но я видел, что он по-настоящему рад за меня.
— Все правильно. Надо, чтобы была нянька для последующих сыновей, — отшучивался я.
После корпусных начались сборы в воздушной армии. Ими руководил Степан Акимович Красовский. На сборах присутствовал командующий фронтом Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев. Такое внимание к подготовке будущей операции, к обучению командного состава было не случайно. Командующий хорошо понимал значение авиации в успешном решении задач, любил авиаторов, поддерживал инициативных и волевых командиров.
В конце сборов была проверена личная готовность командного состава. Командиры бомбардировочных соединений бомбили мишени на полигоне, а штурмовых — расстреливали малоразмерные цели.