Покровский Сергей Викторович. Поселок на озере

   Гунда приносила ему поесть. Уоми ел мало и неохотно. Гунда тревожно следила за ним, все хотела спросить о чем-то и не решалась. На третий день после свадебных игр Ходжа отозвал Карася в сторону.
   Оба они долго шептались, потом сели в лодку и поехали в Свайный поселок.
   Там они не только провели весь день, но и заночевали в доме Йолду. Только на другое утро вернулись в лагерь. Вернулись не одни. В лодке с ними сидел Набу, тот самый, который побывал в плену у рыбноозерцев. Как только вытащили лодку, сейчас же стали искать Уоми. Они нашли его возле шалаша Гунды. Он лежал один на охапке травы у самого входа. Уоми не спал.
   — Уоми… — сказал Карась и остановился: на него глядело осунувшееся, похудевшее лицо с горящими, как бы воспаленными, глазами. — Уоми, — повторил Карась, — что же будешь делать?
   — Не знаю, — сказал Уоми.
   — Ехал на край света. Искал невесту. Девушек сколько видел. Что же не сватаешь?
   — Моя невеста не такая. Не похожа на этих.
   — Бери какую-нибудь. Дальше поселков больших нет.
   Уоми молчал.
   — В Свайном поселке всякая за тебя пойдет. Бери любую. Смотри лучше.
   Уоми покачал головой:
   — Всех видел. Не такие они…
   Набу и Карась присели на корточки. Некоторое время все молчали.
   — Есть тут поселки еще по лесным речкам. Дойти можно. Есть там и девушки. Только желтолицые и по-нашему не говорят. Его спроси, — сказал Карась, показывая пальцем на сидящего молча Набу. Набу улыбнулся и закивал лохматой маленькой головой.
   — Нет, — ответил Уоми. — Моя невеста не такая, не желтолицая. Уоми найдет ее у Большой Воды.
   — Ну, — сказал Карась, — пусть Набу теперь все скажет.
   Набу опять закивал головой.
   — Есть, — сказал он и крепко зажмурил узенькие глазки.
   — Что есть? — насторожился Уоми.
   — Есть такая невеста.
   — Желтолицая?
   — Нет, белая! Совсем белая.
   — Где? — спросил Уоми.
   — Есть такое место.
   — Где? Где? — заторопил его Уоми и даже вскочил со своей постели. —
   Может быть, далеко в лесу?
   — Нет, у Большой Воды. Недалеко.
   Уоми стиснул ему правое плечо:
   — Говори!
   — У Мыса Идолов. На лодке сутки надо грести…
   — Ты был там?
   — Бывал.
   — И сам видел?
   — Ее никто не видит. Только Ойху. Никому ее не показывает.
   — Кто ее отец?
   — Ойху. Он хозяин Мыса. И всей воды хозяин. Страшный он. Мы его боимся.
   — Воды хозяин? Как ты сказал? Хозяин Большой Воды?
   — Всякой воды хозяин. Всякая вода его слушает. В озере, и в реке, и в туче вода. Что он скажет, то она и будет делать.
   Уоми потер себе лоб. Сбывается сон. Вот где найдет он дочь Водяного Хозяина! Вот где дожидается девушка его снов!
   — Как ее зовут? — спросил он, удерживая порывистое дыхание.
   — Сольда, а Ойху зовет по-другому. Не позволяет ей показываться людям. Любимая его дочь. Не хочет никому ее отдавать.
   — Как же ее увидеть?
   — Не знаю. Живет в доме на высоких столбах. Ойху к ней никого не пускает.
   — Но ведь ты Уоми, — раздался вдруг голос Ходжи. — Другие не могут —
   Уоми может все! Ему помогает сам Дабу.
   Это было сказано с таким твердым убеждением, что Карась, который молча сидел в стороне, кивнул головой в знак полного согласия с Ходжей. Уоми в волнении зашагал взад и вперед перед шалашом.
   — Уоми поедет, — сказал он.
   — Берегись, — сказал Набу. — Ойху страшный. Мы его боимся.
   Уоми быстро подошел к Набу и обеими руками стиснул его узкие плечи:
   — Набу, покажи дорогу на Мыс Идолов! Уоми поедет к своей невесте.
   Набу замотал головой:
   — Нет! Набу боится. Ойху узнает — велит убить. И тебя велит убить. Он страшный…
   — Кому велит?
   — Желтолицым. Они его слушают. Он страшный.
   Неожиданный шорох заставил Уоми оглянуться. В шалаше, перед самым входом, полузакрытая сухими ветвями, стояла Кунья. Она была бледна. Глаза широко раскрыты, голые руки крепко прижаты к груди горностаевой безрукавки. Она почти высунулась из шалаша и с таким ужасом слушала Набу, как будто опасность грозила ей самой.
   — Кунья! — невольно позвал ее Уоми.
   Но девушка мгновенно закрыла лицо руками и юркнула внутрь. Она сделала это так быстро, что Уоми не успел прибавить ни слова.
   — Вот что, — сказал Карась. — Мы и без Набу найдем завтра дорогу.
   Старики и мужчины из поселка опять поедут на Мыс Идолов.
   — Зачем?
   — Справлять праздник медведя.
   — Они уже ездили, — сказал Набу, — да заторопились назад. Боялись, чужие будут разорять дома. Медведя привезли, а убить не успели. Опять поедут справлять медвежью свадьбу.
   — Может быть, не захотят с нами! — заголосил Ходжа. — Но мы ведь породнились теперь, невест у них взяли. Сваты, а не чужие!.. Ходжа кричал с необыкновенной горячностью, хотя никто с ним не спорил.
   Насилу успокоили раскричавшегося слепца и пошли объявить об отъезде всей дружине:
   — Готовиться к походу! Ехать на Мыс Идолов!

Я — УОМИ!

   Вечером, проходя мимо шалаша Гунды, Уоми увидел мать. Она сидела на траве перед входом, а около нее ничком лежала Кунья. Лицо она уткнула в колени Гунды. Плечи ее вздрагивали, и ему показалось, что она плачет. Гунда ласково и грустно гладила ее по голове.
   Из шалаша выглянула сестра Ная. Она тоже казалась встревоженной.
   «Чего это они?»— подумал Уоми и остановился. В это время кто-то громко позвал его. Это кричал Тэкту из шалаша, где они жили вместе с Карасем и Ходжей.
   Тэкту только что вернулся с охоты. Вместе с товарищами они принесли богатую добычу. Тут был и жирный бобер, и молодой олененок, которого они подстерегли около водопоя.
   …Ночью Уоми опять снилась его девушка. На этот раз не совсем, как обычно.
   Он увидел Каплю опять на берегу, но теперь будто бы это был берег Большой Воды. Она сидит на красном камне, и белые ноги ее спущены в воду. Прозрачные волны набегают и ласкают их. Она в белой меховой безрукавке. Голова покрыта бобровой шкуркой, а лица не видно. Уоми хочет заглянуть ей в глаза, но девушка закрывается ладонями и отворачивается.
   «Когда откроешься?»
   «Теперь скоро».
   «Где ты живешь?»
   «Совсем близко».
   Сильно забилось в груди сердце Уоми.
   «Как же найти твой дом? Ты не сказала твоего имени. Ты не хочешь открыть лица».
   «Вспомни. Ведь ты уже столько раз видел!»
   Уоми с ужасом чувствует, что совсем позабыл ее лицо. Ему нужно вспомнить. Он силится это сделать и не может. Тогда он быстро снимает с головы ее меховую накидку, но она обеими руками закрывает лицо, и он видит только, что она со всех сторон закрыта рассыпавшимися волосами, светло-желтыми, как солома, как светлые волосы Куньи. «Вспомни, — слышит он, — тогда откроюсь». Вдруг чья-то теплая рука погладила его по лицу. Уоми проснулся. Перед ним стоит мать и гладит его по голове.
   — Вставай, Уоми, — говорит Гунда. — Надо сказать…
   — Мать, что ты сделала! — с отчаянием вскрикнул Уоми. — Зачем разбудила?
   — Пора вставать, Уоми. Дружина хочет видеть!
   — Где же? Где же она? — с досадой спрашивал Уоми. Он дико осматривался кругом. — Ведь она вот тут была! Сидела на камне. Уоми только надо было узнать лицо. Зачем помешала?
   — Кто она? — спросила Гунда.
   — Та девушка. Ты знаешь.
   — Опять снилась?
   — Вот здесь была. Совсем рядом… Сказала: она тут, близко. Мне нужно было только вспомнить. Ты опять помешала! Уоми с упреком глядел на мать.
   Гунда вдруг крепко схватила его руку:
   — Слушай, Уоми. Гунда пришла тебе сказать: не езди! Не езди туда! Они тебя погубят. Они всех погубят: меня, Наю, Кунью. Не езди, Уоми! Это обман. Они злые! Они убьют тебя…
   Гунда почти кричала. Она была вне себя. Глаза ее глядели куда-то поверх головы сына, как будто она видела что-то страшное там, за его спиной.
   Уоми вскочил на ноги и резко выдернул руку.
   — Мать, — сказал он, — зачем поехал Уоми? Он хочет найти девушку Большой Воды! И вот она тут, близко… Совсем близко! Уоми не вернется, пока не найдет свой сон… — Ему вдруг стало жалко мать, такую испуганную, такую истерзанную страхом. — Не бойся, мать, — сказал он ласково. — Не бойся! Помни: я — Уоми!..
   Последние слова были сказаны с такой силой и верой в себя, что Гунда улыбнулась и глаза ее гордо сверкнули.
   А с берега слышались голоса:
   — Уоми! Скорее, Уоми!..
   Уоми тряхнул головой и быстро зашагал к лодкам.

ПОЧЕМУ БОЯЛИСЬ ОЙХУ?

   Возле лодок шумела дружина. Слышался гул толпы, возбужденные голоса и крики. Несколько больших лодок из поселка качались тут же у берега.
   Тэкту, вышедший навстречу брату, сказал, указывая на дружину:
   — Не хотят ехать…
   — Не поедем! Не поедем! — раздавались крики.
   Смятение началось в лагере, когда рано утром к берегу подъехала лодка из Свайного поселка. В ней сидели несколько седых, а на корме — Набу с рулевым веслом в руках.
   Старики сказали дружинникам, что ехать на Мыс Идолов могут только мужчины.
   Дружинники удивились. У них на медвежьем празднике бывали все. Старики переглянулись. Им как будто бы не хотелось всего говорить. Наконец они заговорили, и дружинники узнали удивительные вещи. Дело не в медвежьем празднике. Дело в хозяине Большой Воды — Ойху.
   На Мыс Идолов ни одна молодая женщина поселка добровольно не поедет. Всякая девушка или замужняя женщина, попавшаяся на глаза Ойху, рискует потерять не только свободу, но нередко и самую жизнь. Ойху любит молодых женщин. Стоит ему увидеть девушку, как он берет ее себе в жены. Но это еще не самая большая беда. Плохо, что некоторых жен он мучит и терзает безжалостно.
   Ойху держит своих жен взаперти. Под страхом смерти запрещает смотреть на них мужчинам. Под страхом смерти запрещает выходить из дому. Потом по вечерам из его дома начинают слышаться стоны и женские крики. А через несколько дней исколотый и истерзанный труп несчастной, выброшенный в речку, выплывает на озерный простор и носится по волнам, то уплывая в глубину озера, то возвращаясь обратно. В бурю сердитые волны выкидывают трупы на песчаный берег.
   — Откуда же Ойху достает себе жен, если женщины туда не ездят? — спрашивали дружинники.
   Из рассказов стариков можно было понять, что Ойху накладывает на соседние поселки рыболовов и охотников своего рода ежегодную дань. Он требует себе невест то из одного, то из другого поселка. Дружинники изумлялись и спрашивали, почему же женщины едут, если они знают о грозящей им участи? Оказалось, что согласия их вовсе не спрашивают. Их выбирают по жребию. Два года назад Свайный поселок послал ему молодую девушку. В этом году поселок узкоглазого племени саамов, на Черной речке, отвез ему молоденькую женщину, жену лучшего охотника на медведей.
   — Почему же все исполняют его приказания? — спрашивали дружинники.
   Старики засмеялись:
   — Как же можно не слушаться! Ойху не простой человек — он хозяин на Мысе Идолов. Солнце и тучи, буря и сама Большая Вода ему послушны. Захочет — и не даст ловцам ни одной рыбы. Смилуется — и пошлет рыбы столько, что сети едва в силах вытянуть ее на берег. Он может наслать всякую беду: болезнь, пожар, гибель челнока, зубы и когти медведя. В лагере поднялся женский плач, как только жены приезжих узнали, что Уоми хочет вести дружину на Мыс Идолов. Прежде всего заголосили невесты из Свайного поселка. Они-то отлично знали, что значит ехать во владения Ойху. Другие женщины, приехавшие издалека, скоро присоединились к первым, как только узнали, в чем дело.
   Когда Уоми появился у пристани, вся дружина взволновалась, как Большая Вода под ударами бурного ветра. Первый раз со времени отплытия из Ку-Пио-Су дружина была недовольна планом своего предводителя. Никто не хотел везти молодых жен в берлогу чудовища. Никому не хотелось оставлять их здесь беззащитными, если Уоми возьмет с собой одних мужчин.
   Тэкту, Карась, Сойон и Набу, перебивая друг друга, старались подробно рассказать Уоми, что значит поездка на Мыс Идолов.
   — Что же, — сказал Уоми, — со мной поедет тот, кто захочет. Женатые останутся. Никто не захочет — Уоми поедет один. Глубокая тишина сменила бушевавшую перед тем бурю. Никто не ожидал такого ясного и простого ответа. Те, кто возмущался больше всех, теперь чувствовали укоры совести.
   Прежде всех заявили о своем желании ехать с Уоми, конечно, Тэкту, Ходжа и Карась. Немного подумав, решили ехать Сойон-старший и двое сыновей Карася, хотя они только что обзавелись женами, взятыми из Свайного поселка. Один за другим стали присоединяться и остальные дружинники. Теперь приходилось уговаривать остаться женатых. Прежде всего Уоми настоял, чтобы остался Сойон. Нужно было, чтобы в лагере был кто-нибудь старший. Сойона все уважали. Молодежь с ним считалась, и на него можно было положиться.
   Ничего нельзя было поделать с Гарру и двумя сыновьями Карася. Они упрямо твердили одно:
   — Ничего с женами не сделается. Пусть подождут несколько дней. Мы хотим быть там, где будет Уоми.
   В это время к берегу подошли и другие лодки. Поход на Мыс Идолов уже начался. Гребцы торопились.
   Из лагеря присоединились к походу две самые большие лодки: лодка Карася и лодка Уоми.
   Вскочив в лодку, Уоми крикнул, чтобы кто-нибудь сходил сказать Гунде: пусть она вместе с Наей и Куньей дожидается их возвращения. Передать эти слова вызвался Набу, который и на этот раз не решился отправиться к Ойху.
   Уоми отпихнулся багром от берега, и обе лодки рыбноозерцев пустились догонять уже двинувшуюся флотилию. Во главе ее на этот раз стоял сам Йолду.
   На берегу все еще толпились дружинники. Долго стояли они и смотрели вслед тем, кто уехал.
   Когда лодки скрылись за поворотом, Набу вздохнул и зашагал к шалашу Гунды. Он спешил выполнить взятое на себя поручение.

НА МЫС ИДОЛОВ

   К Мысу Идолов прибыли только на второй день. По желанию Йолду, решено было сделать остановку с ночевкой, не доезжая до Мыса: на небе показались дождевые тучи. Было тихо, а в такой вечер, по приметам рыбаков, обильно идет рыба. На полпути между Свайным поселком и Мысом озеро вдавалось в берег. Тут был широкий заливчик. Заливчик этот, мелкий, с песчаным дном, славился рыбой.
   С лодок закинули длинные сети. Каждые две лодки заводили одну сеть и тащили в глубину залива. Лодки медленно двигались к пологому берегу, где было удобно вытягивать и сушить сети.
   Улов, действительно, оказался удачным. Особенное счастье выпало рыбноозерцам. Их искусно сплетенная сеть вытащила на берег целую груду самой разнообразной рыбы. Среди нее было много лососей. До ночи жгли костры, пекли рыбу и, накрывшись ольховыми ветвями, улеглись спать, чтобы на другой день снова тронуться в путь. Чем дальше подвигались на север, тем берег становился выше. С утра установилась тихая и ясная погода. Солнце, поднявшееся над хвойной стеной восточного берега, быстро набирало высоту. Около полудня впереди показался живописный выступ каменного Мыса Идолов. Не доезжая до Мыса, флотилия повернула к берегу и стала заходить в открытое устье неширокой реки. Рыбаки Свайного поселка называли ее Черной Речкой.
   Причалив, вышли на покрытый густой травой луг. Тут заметили они разложенный у берега костер и поднимающуюся над ним синеватую струйку дыма.
   Каково же было удивление и беспокойство Уоми, когда около костра он увидел мать Гунду, Кунью, сестру Наю, скуластого маленького Набу и двух младших сыновей Сойона, которые сидели на траве и ели свежую рыбу. Появление Тэкту и Уоми они встретили веселым смехом и хвастались, что сумели их обогнать.
   Братья засыпали их вопросами: как это они решились ехать? И как ухитрились попасть сюда раньше всех остальных? Все случилось очень просто. Все три женщины и не подозревали, что Уоми уже уехал. Они лежали на разостланных шкурах, и Гунда утешала обеих плачущих девушек. Она повторяла им слова, которые услыхала на прощание от сына:
   — Он — Уоми!
   Этим было сказано все. То, что не проходит даром другим, Уоми приносит новую славу. Сколько было опасностей, которые кончились для него счастливо!
   Ная понемногу успокоилась и повеселела. Но Кунья оставалась безутешной.
   — Нет! Уоми силен, но она его погубит!
   — Кто? — спросила Ная.
   — Та, что приходит к нему во сне. Она злая. Я знаю это. Она злая!..
   Повеселевшее лицо Гунды вдруг испуганно вытянулось. Слова замерли у нее на устах. Она не знала, что сказать, потому что в глубине души боялась того же самого.
   — Она его погубит! — повторила Кунья и снова залилась слезами.
   Когда Набу вошел в шалаш, он застал обеих девушек в слезах. Он рассказал, что Уоми вместе с Тэкту уже поехали на Мыс Идолов. Узнав об этом, Ная зарыдала, по-детски всхлипывая и захлебываясь слезами. Кунья плакала тихо. Она сидела, прислонившись спиной к стене, и глаза ее, полные слез, глядели неподвижно перед собой, как будто там, где-то вдали, она уже видела близкую гибель Уоми.
   Набу в смущении смотрел то на ту, то на другую девушку и вдруг как-то странно захлопал веками и схватился рукой за шею. Женских слез он никогда не мог видеть спокойно, а слезы двух таких красивых девушек лишали его рассудка.
   Вдруг Гунда встала, подошла к Набу и низко поклонилась:
   — Помоги нам доехать до Мыса Идолов! Где Уоми, там будет и Гунда.
   В этот миг она поняла, что не может оставаться вдали. Ее место там.
   Новая беда, может быть, уже собирается над головой ее близнецов. Набу согласился. Он снарядил надежную лодку и уговорил сыновей Сойона поехать гребцами.
   Ная и Кунья сразу заявили, что они тоже поедут с Гундой. Кунье как-то вдруг стало легче.
   Мужчины быстро достали пищи и все нужное для поездки. Отплыли они позднее, чем Уоми, но гребли без устали целый день. Когда вся флотилия занималась ловлей в глубине залива и готовилась к ночевке, они миновали его и поздно ночью благополучно высадились в устье Черной Речки.
   Посоветовавшись с Набу и кое с кем из стариков, Уоми решил, что женщины устроят себе шалаш на опушке березняка. Тут, не показываясь на голых камнях Мыса Идолов, женщины будут в отдалении ждать, пока кончится торжество и вся флотилия тронется в обратный путь. Медвежий праздник должен был начаться на следующий день, поэтому спешить было некуда.
   В это время Йолду со стариками отправился на Мыс Идолов помазать салом губы деревянных божков. Оттуда пошли вверх по течению реки, чтобы поклониться хозяину Мыса Ойху и поднести ему приятные его сердцу подарки.

СВАДЬБА МЕДВЕДЯ

   Чтобы добраться до Ойху, нужно было пройти через сосновый лесок по тропе, которая выходила к долине извилистой Черной Речки. Здесь на небольшом расстоянии от озера, на самой опушке, стояло несколько хижин, покрытых коническими камышовыми кровлями.
   Хижины были населены родственниками Ойху, его женами и их многочисленными детьми. Это были жены, которые счастливо избежали печальной участи других.
   В настоящее время они не пользовались особым вниманием Ойху и потому могли жить сравнительно спокойно и даже сытно. Кормились они от обильных приношений, которые близкие и дальние рыбацкие и охотничьи поселки доставляли знаменитому гадальщику, знахарю, повелителю ветров, колдуну и заклинателю вод.
   Одна большая хижина была занята семьями младших братьев, и совсем особняком, поодаль от других, в роще молодых березок, стояла хижина, которую занимал сам Ойху. Хижина эта отличалась не только величиной — она стояла на высоком помосте, укрепленном на толстых столбах. Йолду и старики с поклонами подходили к страшному дому. На помосте не было никого. На сходнях лежал посох. Это было знаком того, что Ойху дома, но не желает, чтобы его беспокоили. Вход в хижину был задернут меховым пологом.
   Старики смущенно поглядывали друг на друга и первое время не знали, что делать. Йолду уселся на траву, за ним сели все остальные и долго дожидались, не покажется ли наконец хозяин.
   Действительно ли он спал и не замечал пришедших к нему на поклон гостей или просто делал вид, что не замечает?
   Ойху любил поломаться, насладиться сознанием своей власти и растерянным видом просителей.
   Солнце уже стало склоняться к горизонту, когда Йолду поднялся. По сделанному им знаку старики осторожно и молча удалились. Свидание состоялось лишь на другой день, рано утром. Ойху принял в подарок свежих лососей, принесенных стариками, и приказал, не откладывая, начинать обряд медвежьей свадьбы. Медведь сидел в большой бревенчатой клетке. Стены клетки состояли из крепко забитых в землю сосновых стволов, прочно переплетенных между собой толстыми ветвями. Потолок ее был также сделан из тяжелых стволов, увязанных ветвями так, чтобы медведь не мог их разобрать. Одна сторона клетки состояла из горизонтальных бревен; их можно было развязывать и выдвигать по необходимости.
   Бревна с этой стороны положены были с промежутками, с таким расчетом, чтобы медведь мог просовывать через них лапы, но не голову. Когда торжественное свадебное шествие приблизилось, медведь встретил его ревом, похожим на недовольное и громкое оханье. Сам Йолду подошел к клетке с корзиной рыбы и стал совать медведю крупных щук и лососей. Вслед за Йолду подходили и другие. И каждый, кто кормил пленника, не забывал приговаривать ему ласковые слова.
   — Кушай! — говорили они. — Хорошо кушай! Скоро придет твоя невеста.
   Вдруг раздался оглушительный визг. Из-за кустов показалась толпа людей, большей частью молодых мужчин и парней, которые пели и кричали все разом. Посреди этой шумной толпы выделялась стройная фигура девушки. Она была одета в разукрашенный свадебный наряд невесты. Щеки ее были ярко накрашены красной краской, а лоб — желтой, совершенно так, как украшали себя невесты Свайного поселка.
   Это выступала «невеста медведя», которая должна была забавлять его на празднике.
   Длинные черные косы, стройный стан и гибкие движения плясуньи издали делали эту фигуру красивой. Но вблизи бросалось в глаза подслеповатое лицо, маленький, приплюснутый нос, слишком большие губы и массивные челюсти, которые производили отталкивающее впечатление. Роль невесты играла Гуллинда, одна из младших дочерей Ойху, рожденная от желтолицей жены. Она плясала по приказанию самого Ойху, который любил смотреть на эти церемонии.
   Едва только раздались взвизгивания плясуньи, как послышались глухие удары бубнов и из тех же кустов показался сам гадальщик. Уоми, стоявший в толпе приезжих, с интересом вглядывался в важно выступающего владыку Мыса.
   С первого взгляда от него веяло какой-то странной жутью. Окруженный свитой своих малорослых жен и детей, Ойху казался среди них великаном. Но не высокий рост был причиной того трепета, который окружал гадальщика. Во всей его фигуре, в странной посадке его надменно закинутой головы, сидящей на длинной шее, в пронзительных серых глазах, как бы впивающихся в тех, на кого он смотрит, было какое-то неприятное, гордое и вместе с тем хищное выражение.
   По мере того как приближался хозяин Мыса, смолкали болтовня и смех собравшихся. Все подбирались, выжидая его приближения, и наконец один за другим повалились ничком на землю.
   Ойху прошел мимо лежащих на животах гостей и уселся на большой валун, напротив клетки.
   — Ну! — глухо сказал Ойху, и голос его без всяких усилий зычно раздался в наступившей кругом тишине.
   Он махнул рукой, и снова, под визги и вскрики своей свиты, плясунья закружилась и замахала руками.
   Постепенно ее пляска становилась оживленнее. Она ходила по кругу перед внимательно следящими за ней маленькими глазками медведя. Подходила к самой клетке, отбегала в сторону, вертелась и выставляла вперед то одно плечо, то другое. Хор голосов и удары бубнов делались все более задорными, все громче раздавалось притопывание ног, и под этот дикий аккомпанемент «невеста» продолжала свой танец. Наконец она встала на одно колено, обвела вокруг головы кистями рук и упала навзничь.
   Буря голосов поднялась в толпе.
   — Твоя невеста! Твоя невеста! — кричали оттуда. — Бери, медведь, молодую жену.
   — Пора вести, — сказал Ойху.
   К клетке опять подошел Йолду с корзиной и вместе с ним несколько рыбаков. Они несли длинные и широкие ремни из лосиной кожи. Йолду показал медведю большого лосося, и, как только тот протянул сквозь бревна свои передние лапы, рыбаки ловко накинули на них затягивающиеся ременные петли. Тотчас же по нескольку человек ухватились за свободные концы петель и начали растягивать лапы медведя в разные стороны. Медведь взревел и попробовал вырваться, но ничего не мог сделать. Он был еще молодой и не очень крупный. За концы ремней схватывалось все больше и больше сильных мужчин, и медведь вынужден был стоять с распростертыми передними лапами.
   Зверь рычал, охал, стонал, дергал ремни, но, чем сильнее дергал, тем туже затягивались петли.
   Чтобы предохранить себя от опасности на случай, если бы какой-нибудь ремень не выдержал, на каждую лапу надели еще по ремню. Наконец зверь устал рваться. Он только тихонько охал и сопел, поглядывая бегающими глазами на своих мучителей. Когда зверь затих, Ойху приказал выдернуть горизонтальные бревна клетки, и медведя вывели вон. Снова загремели бубны, певцы запели песни, и под их оглушительные звуки медведя повели с растянутыми в обе стороны передними лапами.