Пол Фредерик. Анналы хичи

   Они были хорошими детьми. Для них это нелегко. После всего пережитого ничто не далось бы им легко, особенно Онико, измученной и испуганной. Но еще труднее, я думаю, для Снизи, потому что хичи с трехлетнего возраста почти никогда не расстается с капсулой. Тем не менее они послушались, и послушались без споров и обсуждений. Но, о, как много миллисекунд им для этого понадобилось, а я тем временем напряженно ожидал следующей ступени. Именно ее я боялся!
   Но выбора не было.
   Я сказал:
   – Теперь я хочу, чтобы вы подошли к экрану и включили капсулы в приемник информации.
   Это тоже нелегко: капсулы просто для этого не предназначены, но мы с Альбертом уже подобрали способы и средства. Так что Снизи сообразил, как пристроить адаптер, а Гарольд пробормотал, что есть детали в ящиках с хламом в доме, и с помощью машины они все-таки подключили капсулы, тщательно обходя два страшных тела на полу.
   И вот все эти миллисекунды я наблюдал, как делают то, что даст мне возможность совершить поступок, которого я ужасно боялся и хотел больше всего в мире.
   Стать лицом к лицу – пусть метафорически, потому что у меня лица нет, и я думаю, у Врага его никогда не было, – с существом, которое нарушило спокойствие и так не очень спокойной вселенной.
   Но вот Онико тоже присоединила терминал своей капсулы, и вот они здесь.

 
   Не могу вам сказать, на что похож Враг. Как описать в терминах физических свойств то, что этих свойств не имеет?
   Не могу вам сказать, как велики размеры Врага, какого он цвета или формы: у него ничего подобного нет. Если отдельные существа чем-то отличаются друг от друга, я этого не заметил. Я даже не был уверен, что существ двое. Больше, чем одно, это да. Вероятно, меньше, чем много. Я предполагаю, что их было двое, потому что в то время (очень большое время по стандартам моим и их), пока Онико подключала свою капсулу вслед за Снизи, мне казалось, что только одно существо находится в гигабитном пространстве вместе со мною, а потом стало казаться, что не одно.
   Я пытался говорить с ними.
   Это было нелегко. Я не знал, с чего начать.
   Вначале задал вопрос:
   – Кто вы?
   Конечно, я не так сказал, потому что не выражал мысль в словах. Больше похоже на обширное беззвучное «Хмммм?»
   Ответа не было.
   Я попытался снова, на этот раз в картинках. Припомнил изображение кугельблитца, десяток пятен цвета дерьма, которые непрерывно толкутся в межгалактическом пространстве.
   Никакой реакции.
   Я изобразил Колесо и поместил в одну рамку с кугельблитцем. Потом стер изображение и показал Снизи и Онико с их капсулами.
   Потом попробовал еще одно «Хмммм?»
   Никакого ответа. Ничего. Просто сознание того, что кто-то разделяет со мной гигабитное пространство.
   Нет! Ответ пришел! Потому что я показывал капсулы непрозрачными тусклыми металлическими предметами с заостренными вершинами; и вот на моей картине они засветились. Они излучали.
   Хотя мое внимание полностью привлекал двойник, все же другой я находился в полусекунде от него на «Истинной любви» вместе с Эсси, Альбертом и генералом Кассатой. Я чувствовал, что они волнуются, слышал их вопросы и комментарии; но «реальный» я всегда несколько отставал от двойника, и к тому времени, когда Альберт воскликнул:
   – Они говорят, что они в капсулах, – они уже сказали мне это.
   Это действительно было нечто вроде ответа. Коммуникация началась.
   Я старался создать изображение. Попытался показать всю вселенную – снаружи; с места, которое никогда не существовало, потому что никакого «снаружи» не может быть по описанию. И получился у меня только огромный сверкающий, лишенный каких-то деталей шар; я не мог сказать, означает ли он что-нибудь для Врага, но это самое большое приближение к тому, что показал мне Альберт в глубинах времени. И потом, как тогда Альберт, я стал приближаться. Шар увеличился, растянулся и показал часть вселенной, несколько тысяч галактик, эллиптических и спиральных, старые пары сталкиваются, а одиночки вытягивают рукава из газа и звезд.
   Верно ли это? Что-то грызло меня, словно я поступаю неправильно.
   Конечно, подумал я: я делаю предположение, на которое не имею права. Я показываю вселенную, какой она предстала бы перед глазами человека, в оптических полосах длины световой волны. Неправильное предположение! У меня нет причин считать, что Враг обладает зрением. И даже если обладает, это совсем не значит, что он видит тот же радужный участок от фиолетового до красного, что человек.
   Поэтому я добавил к картине ореолы и газовые облака, которые видны только в инфракрасном излучении или в микроволнах, и даже облака частиц, которые, как мы полагаем, есть вклад самого Врага во вселенную, в которой мы живем.
   В сущности я показывал моей невидимой (и, боюсь, незаинтересованной) аудитории ту самую картину, что показывал мне Альберт в глубинах времени. Я заставил ее повисеть неподвижно мгновение, потом привел в движение.
   В обратном порядке. Как это сделал Альберт.
   Я сократил изображение. Галактики подошли ближе друг к другу. Приближаясь, они сжимались, и я показывал все более и более плотно спрессованную материю.
   Еще более сжал. Катастрофически. Свел вселенную в одну ослепительно яркую точку.
   Потом снова произвел Большой Взрыв и остановил изображение в тот момент, когда возможен любой выбор. И попытался задать еще один бесславный вопрос: «Хмммм?»
   И получил ответ.

 
   Конечно, ответ пришел не в словах.
   Конечно, ответ вообще не казался ответом. Я и не ожидал иного. Ничего не ожидал, потому что понятия не имел, чего можно ожидать.
   В ответ я получил изображение, и из всех возможных ответов этот был наименее вероятен. Картина была изображением меня самого. Я улыбался самому себе. Мое лицо, нелепо угловатое, но узнаваемое; может, именно таким я был, когда смотрел на Онико и Снизи с экрана.
   Казалось, это абсолютно неподходящий ответ на настоятельный вопрос, который я задавал.
   Вероятно, причина в том, сказал я себе, что я не сумел правильно задать вопрос. Вероятно, мое изображение того, что пытается сделать Враг – или по крайней мере что, по нашему мнению, пытается сделать Враг, – лишено некоторых существенных, на их взгляд, особенностей («их взгляд!»). Все наши догадки о Враге основаны на том, что мы считали: они как чисто энергетические существа находят нашу вселенную негостеприимной, и поэтому они решили добавить «недостающую массу», чтобы повернуть назад развитие вселенной, снова сжать ее в первичный атом… и произойдет второй, или третий, или энный Большой Взрыв, и новая вселенная будет больше им подходить. Преобразовать вселенную. Мы говорим – «терраформировать планеты», сделать их подобными Земле. Может, нужно говорить «врагоформировать» вселенную.
   Именно это я хотел им передать, но не знал, как это сделать в их терминах.
   Но, похоже, я все-таки это сделал.

 
   Не могу сказать, долго ли висел так, гладя на собственную карикатуру и думая, что предпринять дальше.
   Долго. Даже по стандартам людей во плоти, потому что я заметил ледниковые движения находящихся в комнате. Здесь теперь стало больше народу. Появились новые люди и много машин. Когда я сумел задать вопрос Альберту и Эсси на борту «Истинной любви», Альберт успокоительно ответил:
   – Это полиция, Робин, и физики, проверяющие капсулы, и команда, делающая смерть генерала Хеймата и Бейсингстоука не безвозвратной; не волнуйтесь; вы действуете прекрасно.
   Прекрасно?
   Да, может быть. Потому что изображение изменилось. Вначале я не понял, что вижу. Странный болезненно огненный шар раскрылся и показал внутри звезды и планеты, теснящиеся друг возле друга, потом приблизилась одна планета, а на ней уродливые фигуры, которые должны напоминать хичи. Их убежище в ядре? Конечно.
   И как только я это понял, появилось другое изображение. Как документальный фильм или фильм о путешествиях – «Жизнь среди хичи». Я увидел миры-корабли хичи, висящие за барьером Шварцшильда, и города хичи под стеклянными куполами; я увидел фабрики хичи, производящие разнообразные нужные хичи вещи; видел самих хичи, они работали, женились, рождались и росли; я больше узнал в это гигабитное время о хичи, чем за всю свою долгую жизнь.
   Мягко выражаясь, я был удивлен и находился в смятении. Я понятия не имел, зачем мне это показывают. Потом изображение снова изменилось.
   Опять фильм о путешествиях. Но не о хичи. О нас.
   Не знаю, может, в этом кратком и долгом, как вечность, фильме я увидел всех людей, когда-либо живших на Земле. Некоторых я узнавал. Я видел, как на артефакте хичи родилась Онико и как умерли ее дедушка и бабушка. Я видел, как была спасена вся их маленькая колония, видел, как ее привезли на Сторожевое Колесо. Я видел все человечество, все его сотни миллиардов членов – на двадцати планетах и в кораблях между ними. Я даже видел историю. Видел армии, космические флоты и учебные стрельбы, видел, как поднимаются корабли, предназначенные для убийства. Видел бомбардировки и разрушение городов. Видел, как старатель с Врат в пятиместнике украдкой перерезывает горло своим четверым товарищам. Видел мою дорогую жену Эсси с трубками в горле и в носу, с машинами жизнеобеспечения, деловито гудящими рядом, – я помнил эту картину, потому что когда-то так оно и было.
   Я видел, как Бейсингстоук в трико и маске плывет в теплой тропической воде, чтобы прикрепить магнитную мину к корпусу пассажирского корабля. Видел, как генерал Берп Хеймат, нажимая кнопку, уничтожает космический корабль, видел его же – он проделывал ужасные, неописуемые вещи с маленькой девочкой, и облегчение от сознания, что это только робот, было недолгим.
   Поток картин продолжался бесконечно.
   Но вот эта бесконечность кончилась.
   Я больше ничего не видел. Не видел комнату, не видел Онико и других детей, не видел занимающихся своими делами вновь прибывших. Ничего не видел: все мои чувства замкнуло.
   И тогда я понял, что получил ответ на свои вопросы. Только ответили мне не «что», а «почему».

 
   Другой "я" на борту «Истинной любви» наблюдал за этим, но я не мог его (меня) видеть. Ничего не мог видеть.
   А потом увидел все – и сразу. Все картины, которые я видел перед этим, пронеслись передо мной, как буря конфетти. Они плясали и сливались, хичи наполовину становились людьми, люди выглядели как хичи, лотом они становились компьютерными конструктами, и лежебоками, и свиньями вуду, и вообще существами, которые ни на что во вселенной не походят… и потом все начало растворяться в многоцветном потоке искр, абсолютно все.
   Даже я.
   Я чувствовал, как растворяюсь. Чувствовал, как тает моя личность и, разлетаясь искрами, превращается в ничто.
   Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что происходит.
   – Я умираю, ради Господа! – закричал я в пустое гигабитное пространство…
   И я умер.

 
   – Я умер! – в ужасе закричал я Альберту, и моей дорогой портативной Эсси, и офицерам ЗУБов, которые заботливо собрались вокруг меня на борту «Истинной любви».
   Почувствовал теплые (пусть виртуально) обнимающие меня руки Эсси.
   – Тише, тише, дорогой Робин, – успокаивала она. – Все в порядке. Ты больше не мертв, не здесь.
   Кассата возбужденно воскликнул:
   – Вы выполнили работу, Робин! Вы говорили с ними! Теперь мы можем отправиться на Сторожевое Колесо и…
   – Генерал Кассата, – вежливо сказал Альберт, – пожалуйста, помолчите. Как вы себя чувствуете, Робин? В некотором смысле вы действительно умерли. По крайней мере ваш двойник ушел навсегда, а может, и Враг с ним; я думаю, они нейтрализовали вас, Робин, хотя при этом и сами погибли. Мне жаль, что это было для вас так болезненно.
   – Тебе жаль! – закричал я. – Ты знаешь, каково это – умирать? Знать, что ты исчезаешь и тебя больше Никогда не будет?
   Эсси еще крепче обняла меня и утешительно зашептала на ухо:
   – Но это по-прежнему ты, Робин. Ты здесь, со мной. Только твой двойник ушел в гигабит-изоляцию вместе в Врагом.
   Я вырвался (метафорически) и сердито посмотрел на двоих своих самых близких; офицеров ЗУБов я не замечал.
   – Вам легко говорить, – сказал я. – Вы сами этого не чувствовали. Я умер. И не в первый раз, напоминаю вам обоим. У меня уже был такой опыт, и я ужасно устал умирать. Если и есть что-то во вселенной, чего я больше всего хочу, так это снова проделать то же самое.
   Я замолчал, потому что они странно посмотрели на меня.
   – О, – сказал я, умудрившись даже улыбнуться, – то есть я бы не хотел этого. – Но что на самом деле правда, я не смог определить.

15. ИСПУГАННЫЕ КРЫСЫ РАЗБЕГАЮТСЯ

   Когда у записанной личности в гигабитном пространстве случается сильный шок, этой личности не дают выпить, не укладывают в тихом месте. Но иногда помогает, если сделать вид, что все это происходит.
   – Вам нужно немного отдохнуть, Робин, – сказал Альберт.
   – Позволь я устрою тебя поудобней, голубчик, – сказала Эсси, и чуть позже мне действительно стало удобней. Эсси сделала это. Я лежал в (метафорическом) гамаке на (нереальной) веранде возле своего (из базы данных) дома, выходящего на Таппаново море, а моя дорогая портативная Эсси склонилась ко мне и вкладывала мне в руку (несуществующую) выпивку. Это была маргерита ^[16] со льдом, с солью на краешке стакана, и вкус у нее был такой же хороший, как если бы она была реальной.
   Я находился в центре внимания.
   Эсси сидела рядом с моим гамаком, с любовью гладила меня по голове и выглядела встревоженной. Альберт сидел на краю кресла, задумчиво почесывал ухо черенком трубки и смотрел мне в лицо. Все это знакомо и очень по-домашнему, но были здесь и другие. Я не удивился, увидев Хулио Кассату, который расхаживал взад и вперед у ступенек, ведущих на лужайку. В конце каждого обхода он останавливался и вопросительно смотрел в моем направлении. Даже Алисия Ло, тихо сидевшая в кресле-качалке на краю веранды, меня не удивила. Но был кое-кто, помимо них.
   Этот кое-кто был хичи.
   Я еще не был готов к сюрпризам. Сел и сказал:
   – Какого дьявола? – я сказал это не зло. Скорее просительно.
   Эсси правильно меня поняла; она сказала:
   – Не знаю, помнишь ли ты Двойную Связь. – Она права. Я не помнил. – Он представитель хичи в ЗУБах, – добавила Эсси, и тогда я смутно припомнил. Действительно, был там один хичи или два, и у одного Древний Предок именно такой, и редкий пушок на голове, и глубоко посаженные старческие глаза, как у этого.
   – Рад снова встретить вас, – сказал я, допил текилу и огляделся. И тут снова воскликнул: – Какого дьявола? – но на этот раз совсем в другом тоне, потому что посмотрел за имитацию дружественного окружения Таппанова моря. Я ожидал увидеть, что нахожусь на борту «Истинной любви». Так оно и было.
   Но на экранах видна была только пятнистая серость. А когда я присоединился к сканерам «Истинной любви», то увидел, что мы летим быстрее света. Заглянув в ретрожурнал, я увидел, как уменьшается сзади спутник ЗУБов. И мне показалось, что выглядит он необычно. Но у меня не было времени разбираться, что изменилось. Гораздо важнее, что делает «Истинная любовь». Мы куда-то движемся, а я этого никак не ожидал.
   – Куда мы летим? – воскликнул я.
   Альберт кашлянул.
   – Пока вы работали через своего двойника, кое-что произошло, – сказал он.
   – Мы не хотели нарушать твою сосредоточенность, – торопливо сказала Эсси. – Прости. Но честно, все в порядке, дражайший Робин, ты в безопасности на «Истинной любви», как видишь.
   – Ты не ответила на мой вопрос!
   Руку, которой гладила волосы, она прижала к моей щеке.
   Я ощутил ее тепло и заботу.
   – Мы идем к источнику, – серьезно сказала она. – К кугельблитцу. К дому Врага. Идем быстро, как можем.

 
   Я позволил вернуться приятному окружению Таппанова моря, но чувствовал себя растерянным. Эсси держала наготове новую Маргариту, и я автоматически потянулся за ней. Держал в руке, стараясь понять, что случилось. Мы покинули ЗУБы…
   Потом я вспомнил, что именно было отличным в спутнике, когда мы его покидали.
   – Флот ушел! – воскликнул я.
   – Совершенно верно, – сказал Альберт. – Мы Идем за ним.
   – Вопреки приказу, – добавил Хулио Кассата.
   – Вы не можете отдавать нам приказы! – выпалила Эсси.
   – Но мне были отданы приказы, – ответил Кассата, – и мы их не выполняем. Движение флота – это в конце концов военная операция.
   – Военная! – Я недоверчиво смотрел на него, стараясь понять, действительно ли он думает то, что, как я считаю, он думает. Он пожал плечами. Я легко перевел его жест: да, он именно так думает.
   – Это безумие! – закричал я.
   Он снова пожал плечами.
   – Но… – начал я. – Но… Но я не готов к долгому полету!
   Эсси наклонилась и поцеловала меня.
   – Дорогой Робин, – сказала она, – у нас нет выбора. Правда? Нельзя оставлять флот ЗУБов. Ты знаешь, на какой идиотизм способны военные.
   – Но… Но на Сморщенной Скале…
   Она с любовью сказала:
   – Больше на Сморщенной Скале у тебя ничего нет, дорогой Робин. Ты со всеми попрощался. Да к тому же прием уже закончился.

16. ДОЛГОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

   Все время, которое я провел с детьми и их похитителями на острове Таити, было плотское время. Это было время делать дела плотским людям. И они их делали.
   Плотские люди, руководившие ЗУБами, решили, что угроза Земле не требует присутствия тут флота, и поэтому отправили крейсера к Сторожевому Колесу. Плотский Кассата не позаботился уничтожить двойника Кассату, чья база данных по-прежнему находилась на борту «Истинной любви», вместе с записью Алисии Ло. Альберт настоял на том, чтобы мы прихватили «молитвенный веер» с записью Древнего Предка хичи Двойной Связи. Это была единственная запись, которую он прихватил; когда я понял, чем он руководствовался, я только одобрил.
   И, конечно, очень доволен был двойник Кассата. Он не был уничтожен! Больше того, пока «Истинная любовь» в полете, его невозможно уничтожить, потому что некому это сделать. Для Кассаты это не только отсрочка – это буквально вечность, недели и недели пути, для него это эквивалентно десяткам лет нормальной жизни.
   Вот каково это было для Хулио Кассаты.
   Для меня же – совершенно иначе.

 
   Прежде всего нужно было избавиться от ужасного шока, вызванного тем, что мое сознание смешалось с сознанием Врага, что Враг вошел в мое сознание, а также от шока новой смерти.
   Одно из (многих) преимуществ записанной личности заключается в том, что вы по желанию можете изменять запись. Если что-то причиняет боль, вы можете изъять это, закрыть, поместить на полку с этикеткой «Предупреждение. Не открывать без крайней необходимости» и заниматься своими делами свободным от боли.
   Но, как и многие преимущества, оно несет в себе свое наказание.
   Я знаю, потому что пытался. Давным-давно – примерно десять в одиннадцатой степени миллисекунд назад – я был совершенно, совершенно измучен. Тогда я тоже только что умер, вернее, умерло мое плотское тело, и Альберт с Эсси перелили меня в машину. Вот это была настоящая встряска! Больше того. Я только что встретился с Кларой, женщиной, которую я любил до того, как полюбил женщину, ставшую моей женой, Эсси, и теперь их в моей жизни оказалось двое; и не только это: я на самом деле считал, что убил ту, другую, женщину – Джель-Клару Мойнлин; да, и еще я только что впервые встретился с живым хичи.
   Если взять вместе, все это действовало поразительно.
   И вот, чтобы я прошел через самое плохое, Альберт и Эсси переделали программу того, что оставалось от меня. Они изолировали базы данных, которые имели отношение к Кларе и ужасному чувству вины, которое стоило мне годов разговоров с психоаналитиком. Они заключили эти базы данных в особый файл и отдали его мне, чтобы я смог открыть, когда буду готов.
   Не думаю, чтобы я когда-нибудь был готов по-настоящему, но спустя какое-то время я все равно открыл файл.
   Видите ли, наша память устроена ассоциативно. Некоторые ассоциации я утратил. Я помнил, что у меня в сознании было еще что-то, но что именно, не мог вспомнить. Я мог сказать:
   – Тогда я был действительно потрясен, потому что…
   Но никак не мог вспомнить «почему».
   И в конце концов решил, что так хуже, чем носить с собой все, потому что если я тогда буду нервничать и раздражаться, то по крайней мере буду знать из-за чего.
   Чтобы дать вам понять, что я испытывал после встречи с Врагом на Моореа, скажу, что я серьезно подумывал, не попросить ли Эсси пересыпать все эти воспоминания нафталиновыми шариками.
   Но не смог.
   Приходилось жить с этим, и, о Бог мой, как это было страшно!
   Я снова и снова переживал эту долгую бесславную встречу в сознании, и чем больше думал, тем страшнее мне становилось. Я, маленький Робинетт Броадхед, находился в присутствии этих – созданий, этих чудовищ, этих, можно сказать, разумных существ, которые ради собственного удовольствия переворачивали вселенную вверх тормашками.
   Что неразумный хрупкий маленький ребенок, подобный мне, делает в лиге этих супергигантов?

 
   Мне необходимо кое-что представить в перспективе.
   Это будет нелегко. Вообще говоря, это даже невозможно, потому что перспектива необыкновенно велика… Альберт, вероятно, сказал бы «несопоставима», имея в виду, что не все можно измерять на одной и той же шкале. Это как… как… предположим, вы возьмете одного из ранних австралопитеков с полмиллиона лет назад или около того. Вы, вероятно, сумеете объяснить ему, что то место, откуда вы пришли (допустим, где-нибудь в Европе), очень далеко от того, где он родился – скажем, где-то в Африке. Вы, возможно, даже сумеете показать ему, что Аляска и Австралия еще дальше. И он, возможно, вас поймет.
   Но есть ли способ показать ему места, которые расположены еще гораздо дальше, скажем, в центре Галактики или в Магеллановом Облаке? Невозможно! После некоторого предела – для австралопитека, или современного человека, или даже машинной записи сознания, как моя, – большое становится просто непостижимо большим.
   Поэтому я просто не знаю, как вам объяснить, какое это было долгое и скучное путешествие со скоростью больше света от ЗУБов до Сторожевого Колеса.
   Это была вечность. Я могу указать числа. В гигабитном времени это чуть больше десяти в девятой степени миллисекунд, что, по моим стандартам, почти равно продолжительности моей плотской жизни, до того как я расширился.
   Но это не передаст на самом деле, как медленно и тягуче проходило время. На «долгом» пути от Сморщенной Скалы до ЗУБов Альберт показал мне всю историю вселенной.
   Теперь я начинал полет в тысячу раз дольше, а можно ли повторить то же самое на бис?

 
   Мне нужно было многое, чтобы быть занятым. Первое я нашел без труда.
   Альберт убедил генерала Кассату убедить ЗУБы дать нам доступ ко всей информации, которая есть у них о Враге. Информации было чертовски много. Но беда в том, что почти вся она была негативной. Она не отвечала на вопросы, на которые мне нужен был ответ, то есть такие, для ответа на которые мне не хватало базовых знаний.
   Старый оптимист Альберт отрицал это.
   – Мы многое узнали, Робин, – лекторским тоном говорил он, стоя с мелом в руке перед черной доской. – Например, мы знаем, что Галактика – это лошадь, это собака, которая не лает, и кошка среди голубей.
   – Альберт, – ровно сказала Эсси. Она говорила с ним, но смотрела на меня. По-видимому, меня смутила неожиданная игривость Альберта, но это не странно. Я был смущен, не говоря уже о стрессах, беспокойствах и общем несчастном ощущении.
   Альберт выглядел упрямым.
   – Да, миссис Броадхед?
   – Я подумала, что некоторые программы нуждаются в пересмотре, Альберт. Необходимо ли это?
   – Думаю, нет, – неуверенно ответил он.
   – Прихоти полезны и даже желательны в программе Альберта Эйнштейна, – продолжала Эсси, – потому что так желает Робин. Однако.
   Он неловко ответил:
   – Я вас понял, миссис Броадхед. Вам нужно простое и ясное резюме. Очень хорошо. Известно следующее. Во-первых, нет никаких доказательств, что в Галактике существуют другие осколки, куски, псевдоподии или наросты Врага, помимо тех, с которыми Робин встретился на Таити. Во-вторых, у нас нет доказательств, что все еще существуют и эти. В-третьих, что касается все тех же единиц, у нас нет никаких доказательств, что они хоть чем-то отличаются от нас самих, то есть принявших определенную форму, организованных и записанных электромагнитных зарядов в некоем подходящем субстрате, в данном случае в капсулах Онико и Снизи. – Он посмотрел прямо на меня. – Вы следите за моей мыслью, Робин?
   – Конечно, – ответил я, делая усилие. – Ты хочешь сказать, что они просто электроны, как ты и я. Просто другой вид мертвецов. А не какие-нибудь субатомные частицы вроде.
   Альберт мигнул.
   – Робин, – пожаловался он. – Вы ведь не настолько глупы. Не только в физике элементарных частиц, но и в грамматике.
   – Ты знаешь, что я имею в виду, – выпалил я, стараясь не нервничать и еще более нервничая от этих усилий.
   Альберт вздохнул.
   – Конечно, знаю. Хорошо, я все выскажу. При помощи всех инструментов, которые мы смогли использовать – вероятно, это все, какие могли быть полезны, – мы не смогли обнаружить ни поля, ни луча, ни энергетической эмиссии, ни других физических явлений, связанных с Врагом, которые не подтверждали бы предположения, что, да. Враг состоит из электромагнитной энергии, как и мы.