И она поджала губы, пытаясь насвистеть сама.
А я наклонился к ней и поцеловал.
Она – меня.
Я был почти уверен в том, что она поцеловала меня. Я ощущал ее прекрасные мягкие и теплые губы, приоткрывшиеся перед моими, но не стал убеждаться в истинности… Краем кулака я резко ударил ее по затылку, так как делал раньше в секции дзюдо.
Сержант Найла Самбок рухнула, как скала…
Этот вид единоборства был для меня только теорией: исключая тренировки, я никогда не пользовался приемами дзюдо. И не хотел этого делать, хотя часть моего сознания с самого начала кричала, что моя одежда и костюм Найлы абсолютно неразличимы, за исключением зеленой повязки и карабина.
Когда она упала, я засомневался, что ударил Найлу не слишком сильно.
Но когда положил руку на знакомую грудь, то почувствовал отличную работу сердца и легких.
– Мне очень жаль, милая! – сказал я и прицепил ее повязку к своему рукаву. Подняв с пола карабин, я перекинул его через плечо и ушел не оглядываясь…
Семидесятитрехлетний Тимоти Мак-Гарен – швейцар «Лейк-Шор Тауэрс», где он открывает и закрывает двери с тех пор, как ушел на пенсию. Тимоти и отель были ровесниками, у обоих в прошлом десятилетия. Мак-Гарен ходил к лифту так часто, что мог делать это с закрытыми глазами или пятясь раком. Иногда, как сейчас, поддерживая двери для миссис Шпигель из 26-А, он так и поступал: спал и пятился спиной, нащупывая ногой нижнюю ступеньку. Только, казалось, все они испарились. Он потерял равновесие, попытался ухватиться за перила и упал в воду.
Над поверхностью Мичигана мерцали огни Чикаго.
А я наклонился к ней и поцеловал.
Она – меня.
Я был почти уверен в том, что она поцеловала меня. Я ощущал ее прекрасные мягкие и теплые губы, приоткрывшиеся перед моими, но не стал убеждаться в истинности… Краем кулака я резко ударил ее по затылку, так как делал раньше в секции дзюдо.
Сержант Найла Самбок рухнула, как скала…
Этот вид единоборства был для меня только теорией: исключая тренировки, я никогда не пользовался приемами дзюдо. И не хотел этого делать, хотя часть моего сознания с самого начала кричала, что моя одежда и костюм Найлы абсолютно неразличимы, за исключением зеленой повязки и карабина.
Когда она упала, я засомневался, что ударил Найлу не слишком сильно.
Но когда положил руку на знакомую грудь, то почувствовал отличную работу сердца и легких.
– Мне очень жаль, милая! – сказал я и прицепил ее повязку к своему рукаву. Подняв с пола карабин, я перекинул его через плечо и ушел не оглядываясь…
Семидесятитрехлетний Тимоти Мак-Гарен – швейцар «Лейк-Шор Тауэрс», где он открывает и закрывает двери с тех пор, как ушел на пенсию. Тимоти и отель были ровесниками, у обоих в прошлом десятилетия. Мак-Гарен ходил к лифту так часто, что мог делать это с закрытыми глазами или пятясь раком. Иногда, как сейчас, поддерживая двери для миссис Шпигель из 26-А, он так и поступал: спал и пятился спиной, нащупывая ногой нижнюю ступеньку. Только, казалось, все они испарились. Он потерял равновесие, попытался ухватиться за перила и упал в воду.
Над поверхностью Мичигана мерцали огни Чикаго.
АВГУСТ, 24, 1983 г. ВРЕМЯ: 12.30 ДНЯ.
МАЙОР ДЕ СОТА, ДОМИНИК Р.
Захваченная нами база была набита получше рождественского чулка. Я был сентиментален, и мне пришелся по душе офис коменданта. Там находилась комната для обедов и кухня, персональный холодильник с полудюжиной отличных бифштексов. Все это я обыскал еще вечером. Нас было шесть человек: полковник Темп, возглавляющий отдел ядерных исследований; майор пехотинцев Билл Силайтковиц; капитан из корпуса связи; два других капитана
– адъютанты Темпа; и я. Мы были самыми высшими чинами на базе (с нашей стороны, разумеется) и в полной мере наслаждались своими привилегиями. Мы обедали за чистой льняной скатертью, имея салфетки и столовое серебро, если даже в бокалах и была простая вода, зато они были из датского хрусталя. Из большого окна на пятом этаже штаб-квартиры мы видели остальные, шестьдесят зданий, захваченных нами. На улице стояла жара, но в нашем маленьком замке кондиционер работал просто великолепно.
Нас было шестеро – шесть счастливчиков.
Один из адъютантов Темпа смеялся над тупыми проектами здешних парней: группа чудаков пыталась читать мысли врага, бинарное химическое оружие, от которого мы отказались пять лет назад; лазерные автоматы, способные зажарить вражеских солдат на расстоянии в три мили… Но через три минуты он затих и уже не выглядел таким сияющим.
Это был поистине комический контраст: их народ тратил больше средств на дурацкие идеи, чем мы. Но не все их проекты были чудаковатыми! Когда мы приступили к мороженому и яблочному пирогу. Темп заговорил о серьезных вещах, остальные внимательно слушали. В прошлые сутки все это, без всякого сомнения, было засекречено, но ведь мы узнали об этом из прямых источников. Ядерное вооружение этих людей намного превосходило наше.
– У них есть крылатые ракеты, – говорил полковник, – похожие на маленькие реактивные самолеты, ускользающие от радаров, весьма быстрые, чтобы их можно было перехватить, точно запрограммированные. На ракете располагается множество боеголовок: на высоте в десять миль около цели они отделяются и поражают любые объекты. И есть также подводные лодки!
Это заинтересовало меня:
– Подводные лодки? Что, к дьяволу, в них интересного?
– Они ядерные. Де Сота! – ответил он мрачно. – Здоровенные ублюдки на десять тысяч тонн и более! Они могут находиться под водой месяц, и на каждой лодке установлено по двадцать атомных ракет с радиусом действия в десять миль. О Боже! И плевать им на наши чертовы биологические атаки!.. Если бы только мы пронесли сквозь портал хоть одну из этих субмарин, русские бы моментально подохли!
Пирог внезапно стал безвкусным.
– И мы сразу нарвались на таких… – заметил Силайтковиц.
Полковник кивнул.
– Они не ждали нас! – сказал он. – Но теперь знают о нашем существовании и где мы находимся.
– Продолжайте, полковник! – вмешался я. – Они ведь не будут бомбить свою собственную базу?
Это нельзя считать аргументом, но частично можно вопросом.
Никто не хотел отвечать, и не только полковник. Он молча доел свой пирог и затем взорвался.
– Черт возьми! Мы все сделали не так, как надо! Нам сразу нужно было идти на самый верх! Занять Белый Дом, захватить в плен их президентшу, сказать ей пару ласковых, и тогда русские спутники раскусили бы «археологические раскопки».
Все обернулись ко мне. И я пожалел, что отрыл свой рот. Кто я такой, чтобы обсуждать решения генерального штаба? Мы знали, как трудно с ним спорить, и никто из нас не принимал решений.
Пока…
– Полковник! – произнес я. – Взглянем на факты! Факт первый: неважно, каким видом вооружения обладают эти люди. Они не применят его внутри своей страны, потому что не смогут попасть в нас. Но они смогут сделать это, используя портал. Ведь причина нашего прихода – помешать им построить портал.
– Но они были далеки от его создания! – возразил один из адъютантов.
– Но могут сделать довольно быстро! – сказал я. – Поскольку им стало известно, что такое возможно, это отвечает на множество вопросов. У нас не было такого шанса. Теперь мы захватили базу, и нет оснований, чтобы они не ответили тем же самым.
Полковник строго взглянул на меня, затем одарил ледяной улыбкой.
Отличный вы парень. Де Сота! – произнес он и ударил ногтем по пустой чашке. – Она зазвенела, как колокольчик после выстрела. Ведь это был самый лучший фарфор.
Здесь я хотел остановиться: полковник был прав. Но и немного заблуждался: мы захватили Сандию без потерь, если не считать одного охранника с переломанной рукой – один из морских пехотинцев Силайтковица был немного невежлив в рукопашной. Если бы мы штурмовали Белый Дом, могли быть убитые. С другой стороны…
С другой стороны, было бы чересчур многое. Вооружение этих людей! Если бы только мы могли взять субмарину… или пару крылатых ракет…
Но вся наша сила находилась на противоположной стороне портала. Верно, мы могли бы сделать фотокопии или пронести что-то из оружия в разобранном виде. Но рано или поздно русские спутники заглянут в дырку пустыни, которую мы называем археологическими исследованиями, и если заметят вооружение…
– Майор? – Красотка рядовая, разливавшая в чашки кофе, раздала нам сообщения. – Это получено во время обеда.
– Спасибо! – ответил я и не улыбнулся: для меня было только одно, но это был трансвременной факс от президента.
В нем говорилось: «От имени американского народа лично вам, офицерскому и рядовому составу 456-й спецгруппы армии США за службу, достойную награды, за выполнение гражданского долга объявляю благодарность!»
Я оглядел стол и ухмыльнулся. Все остальные глупо улыбались: очевидно, им тоже объявлена благодарность. Ну что же, президент не писал эти благодарности лично, скорее всего, даже не знал о нашем существовании. Все это, несомненно, сочинено в военном министерстве. Наш президент слабовольный сопляк, я никогда не голосовал за этого сукина сына. Плевать! Поименная благодарность президента прекрасно смотрелась в моем личном деле. Даже больше! В списке было указано шесть медалей! Для меня – орден Заслуженного легиона, для сержанта Самбок – Бронзовая звезда, четыре по личному усмотрению.
Это был хороший улов, и явно несправедливо было лишь то, что Билл Силайтковиц получил больше других. Он нахмурился, когда связной что-то нашептал ему в ухо, потом посмотрел на меня.
– Дом? Мои патрули засекли одного из ваших парней: он вовсю пылил к базе на угнанной машине, за ним гнался полицейский из Альбукерка. Это рядовой Дормейер, смывшийся без разрешения в город! Насколько я понял, он пытался убить штатского.
Мне недоставало сержанта Самбок, потому что, в отличие от меня, она знала всю группу в лицо, но Найла находилась с другой стороны портала, сопровождая заложников, а портал из-за технических неполадок закрыт.
Рядом со мной находилась адъютантка, лейтенант Мериль: она не так давно окончила офицерскую школу и по этой причине считала, что у коровы два хвоста.
– Ч-ч-что мы должны делать? – обратилась она ко мне и, вспомнив, добавила: – Сэр?
– Покончить со всем этим! – сказал я. – Черт возьми, лейтенант! Я жду, когда покажется, Дормейер!
– Его не смогли найти, – жалостно пролепетала она. – Я отправила по его домашнему адресу рядовых Веймара и Милтона, но там его не оказалось! И вы знаете, сэр, недвижимость города слегка подпорчена нашими ребятами, никто не знает, как на это отреагирует противник…
– Всем принести извинения, лейтенант! – приказал я (я забыл, что Дормейер из местных – в нашем времени, во всяком случае! Это было не очень хорошо, командир должен знать своих парней). – Адъютант должен знать всю группу! – сказал я. – Совершал ли рядовой Дормейер, что-либо подобное ранее?
– Нет, сэр! Я не знаю точно! Кажется, месяц назад рядовой Дормейер получил увольнительную: в автокатастрофе погибла его жена. Я предполагала перевести его из части, потому что он пропустил занятия, но вы приказали оставить!
– Приведите его сюда! – крикнул я. – Я хочу побеседовать с ним. Впрочем, постойте, сначала я поговорю с этим фараоном!
Я не нуждался в оправданиях. Мне не хотелось бы чтобы мое дело завершал старый генерал Магрудер, Крысья Морда, только потому, что какой-то дубоватый рядовой попал в переплет. Хорошо, что Билл Силайтковиц провернул свое дело, и в газетах ничего не будет…
Но это могло произойти. И когда я увидел офицера Ортица, все показалось весьма вероятным. Ортиц был рослым пожилым полисменом в кожаной шапке (она точно приросла к нему!), он уверенно вошел и оглядел офис как свои владения.
– Никогда не был здесь ранее, сэр! – сказал он. – Думаю, у вас множество вопросов о том, что натворил ваш парень.
По крайней мере, он не стал сразу испускать огонь и требовать нарушителя. Как человек человеку, я проговорил:
– По-моему, такие парни, как вы и я, всего лишь выполняют приказ, да? Угощайтесь сигаретами!
Когда он взял две, я понял, что разговор на правильном пути. Я более чем наполовину был уверен в том, что он начнет спорить на основании местных законов, и мне не хотелось хлопот с этим неряхой Дормейером. Ортиц излучал силу, и, казалось, ничем не был обеспокоен. Ему лет сорок, половину из них он прослужил в полиции. Когда Ортиц патрулировал свой район в Альбукерке, не контролируемый нашими группами, ему пришел вызов, и он приехал в дом Герберта Дингмана. Там он нашел старика Дингмана, его дочь Глорию (в истерике) и мистера Уильяма Пендерби в ее постели, где он был задушен нашим рядовым. Это не было очень трудным делом. Офицер сразу же вышел на Дормейера, который, как невменяемый, сидел в машине Дингмана. Как только Ортиц понял, что этого человека необходимо арестовать, рядовой Дормейер повернул ключ зажигания и поехал к базе. И нет, он вовсе не считает, что нужно ждать, пока я допрошу преступника, возможно, будет правильным, если он позвонит в участок и сообщит о своем местонахождении.
Конечно же, я так не думал, но не шлепнул его по заднице, а проводил к двери и приказал лейтенанту Мериль дать телефон, а я тем временем переговорю с Дормейером.
Выдать его полиции было бы слишком, он был неплохим солдатом. Дормейер появился немедленно, его сумасшествия как не бывало. Стоял навытяжку и отвечал на все вопросы ясно и четко. Да, он ушел в самоволку! Причины? Он скучал по своей погибшей жене, и кто-то сказал, что в этом времени есть точная копия любого из нас. Он уехал взглянуть на нее… и нашел в постели с другим парнем. Этого он не смог вынести! Нет, он не убивал человека: Глория оттащила его, он вышел на улицу, сел в автомобиль и заплакал. А когда пришел этот Ортиц, жертва почему-то уже посинела.
Я отослал Дормейера с выговором. На этот раз я выпихнул Ортица и обернулся к капралу.
– Проводите офицера Ортица в машину и дайте ему уехать! – приказал я.
– Пусть он поймет, что мы здесь как друзья, а не как захватчики. – И подмигнул Ортицу: – Хотите добрый совет, офицер? Вы будете первым, кто вышел из оккупированной зоны, и телерепортеры уделят вам много внимания. Не говорите им ничего!
Я с удовлетворением наблюдал за его уходом и отвернулся от реального мира.
Это было как ледяной водой по лицу!
Портал заработал снова. И для меня поступило свежее сообщение. Один из пленных, мой двойник Дом Де Сота, сбежал в другую линию времени (они даже не знают в какую!) и прихватил с собой нашего ученого, доктора Дугласа!
Когда я находился на родной стороне портала в последний раз, была темная ночь. Мы шли по деревянному настилу, держась за веревку. Света было мало: только голубое плавающее сияние от грузовиков. Мы спускались вниз, испуганно спотыкаясь, поднимая пыль и дрожа от холода ночной пустыни. На вершине горы высадилась большая группа геликоптеров, света от них было не больше, чем от грузовиков. Все ручные прожекторы были направлены на солдат второго эшелона и специалистов, устанавливавших генератор портала. Никто из нас не знал, чти мы найдем на другой стороне.
Теперь все было по-другому: рыжий настил обжигало горячее солнце, ветер задувал песчинки прямо в глаза. Около штабной машины нервно ходил Магрудер, Крысья Морда, и ждал меня, потом посадил в автомобиль, и мы помчались, поднимая клубы пыли. По дороге я видел, как бульдозеры спешно загребают знаки посадки, и, когда над нами пролетят русские спутники, они не заметят ничего такого, что заставило бы сомневаться в достоверности раскопок.
Лишь одно было неизменно – я боялся!
Я боялся, как никогда, потому что страх получить пулю – это физический ужас того, чего можно избежать. Сейчас я боялся свершившегося факта. Если сенатор сбежал, в побеге ему помог армейский комбинезон, а его дал я…
В дороге Магрудер не проронил ни слова, даже не взглянул на меня. Поджав губы, генерал сердито пялился в окно. Я не обижался: его задница была в такой же мясорубке. Я застыл как статуя и повис на ремне безопасности, не рискуя защелкнуть пряжку.
Думаю, он забыл о моем существовании.
Мы остановились за гребнем песка, и Магрудер выскочил из машины, зло вращая глазами. Сейчас он сердился на сержанта Самбок и штатского техника
– доктора Вилларда, который являлся помощником похищенного доктора Дугласа. Он оставил их на солнце, пока спускался за мной. Солнечный удар? Я не знаю, как они его избежали. Об этом генерал Магрудер не беспокоился, поскольку солнце никогда не влияло на него. Он сам был хуже солнца… Тяжело, словно бык, он топнул ногой, плюнул и показал на трейлер.
– Все трое – внутрь! – приказал он.
Внутри трейлера не лучше; это был холодильник, но не из-за кондиционера. Холод шел от самого генерала. Когда он смотрит в упор, ваши глазные яблоки покрываются изморозью. Я беспокоился за себя, немного за сержанта Самбок и даже, как ни странно, за доктора Вилларда, ведь он даже не был при исполнении обязанностей. Случилось так, что Виллард просто стоял на помосте и разговаривал с Ларри Дугласом, когда подошел мой двойник, угрожая карабином, сбросил Дугласа в верхний портал и прыгнул следом. Техник ничего не сумел сделать (хотя это, кажется, не интересовало генерала Магрудера), потому что был маленького роста и, как все гражданские из проекта, невооруженным.
С Найлой Самбок все было иначе. Полно и лаконично она отвечала на все вопросы генерала.
– Так точно, сэр, я охраняла сенатора! Так точно, сэр, я позволила ему справиться со мной и овладеть оружием! Так точно, сэр, я допустила оплошность! Никак нет, сэр, я не оправдываюсь!
Но «полно» не то слово, потому что в ее глазах и тоне было что-то такое, что говорило о большем… Однажды я отдал под суд капитана, изнасиловавшего молоденькую призывницу, он думал, что все женщины на самом деле хотят этого (совершенно неважно, что они сопротивляются). Самбок выглядела точно так же, полная негодования и ярости…
Интересно, не было ли такого и с другим Де Сота? Но тут Магрудер обернулся ко мне, и я напрочь забыл все тревоги о сержанте, имея достаточно собственных.
Подумать только, полтора часа назад я разносил рядового Дормейера! Ветер переменился.
Магрудера прозвали Крысьей Мордой по одной простой причине: у него был маленький подбородок и мертвая хватка, более того, под длинным острым носом он носил торчащие в стороны усы. Я видел, как вздрагивал его нос, когда генерал, раздумывая, замораживал своим пристальным взглядом и постукивал пальцем по кушетке. Мы ждали.
Наконец он произнес:
– Есть вещи, которые вам следовало бы знать…
Пауза.
– Первое, – продолжил он, – то, что их шлюха-президентша не ответила на заявление нашего президента Брауна. Поэтому мы переходим к осуществлению фазы-2.
Ждали мы долго.
– Второе, я запрашивал для доставки военнопленных транспортный HU-70, но мне отказали под предлогом того, что их могут обнаружить русские спутники. И послали этих дерьмовых карликов.
Мы прождали немножко дольше, но уже с меньшим предчувствием гибели, разве генерал не сказал, что было оправдание? Если бы послали подходящий транспорт, то за один рейс увезли бы всех заложников и не возникло бы никаких проблем. На это почти не было надежды, но лучше столько, чем ничего. Он сказал:
– Действуйте без ошибок и помните, что вы по-прежнему в дерьме! Вы, Де Сота, потому что дали одежду… Молчать!
Я пытался оправдаться.
– Вы, сержант, потому что позволили овладеть оружием. А вы, Виллард, потому что позволили этому сукину сыну Дугласу вертеться возле портала без присутствия старшего офицера! Не говоря уж о том, что двое из вас позволили убежать заложнику!
– Генерал Магрудер! – бесстрастно заявил Виллард. – Я присутствую здесь как штатский консультант, и, если против меня будет выдвинуто хоть одно обвинение, я имею право на присутствие адвоката. Я требую…
– Нет, не имеете! – поправил его Магрудер. – То, что вы совершили, Виллард, является добровольным соучастием в побеге парочки, которую требовалось доставить в Болинг-Филд.
– Болинг-Филд?! – воскликнул Виллард. – Но ведь это же Вашингтон, округ Колумбия…
Магрудер не приказал ему молчать, он только посмотрел, и фраза тут же прилипла к языку Вилларда.
Снаружи я услышал трепет винтов. Когда Магрудер приоткрыл дверь, я увидел, как вращаются лопасти и к нам бежит летчик…
– Это ваш! – сказал Магрудер. – Он доставит вас в аэропорт, где ждет MATS С-111. Фаза-2 уже началась!
Старик, остерегаясь, выглянул из-за двери (тишина!) и подкрался к почтовому ящику. Драгоценный коричневый конверт из Велфайр на месте! Он положил его обратно, поднялся по лестнице и защелкнул за собой все три замка. Если все будет хорошо, то едой и деньгами он обеспечен. Старик даже не почувствовал слабого дуновения. И когда повернулся, то увидел, что его квартира разграблена! Старый телевизор украден, с кухонной полки сброшено скудное содержимое, подушка валяется на полу… Со стоном он открыл дверь в спальню, чтобы убедиться, не унесли ли драгоценные запасы бумаги… На его кровати лежал какой-то человек. Горло его перерезано, глаза безжизненны, лицо искажено болью и страхом… Это было его лицо!
– адъютанты Темпа; и я. Мы были самыми высшими чинами на базе (с нашей стороны, разумеется) и в полной мере наслаждались своими привилегиями. Мы обедали за чистой льняной скатертью, имея салфетки и столовое серебро, если даже в бокалах и была простая вода, зато они были из датского хрусталя. Из большого окна на пятом этаже штаб-квартиры мы видели остальные, шестьдесят зданий, захваченных нами. На улице стояла жара, но в нашем маленьком замке кондиционер работал просто великолепно.
Нас было шестеро – шесть счастливчиков.
Один из адъютантов Темпа смеялся над тупыми проектами здешних парней: группа чудаков пыталась читать мысли врага, бинарное химическое оружие, от которого мы отказались пять лет назад; лазерные автоматы, способные зажарить вражеских солдат на расстоянии в три мили… Но через три минуты он затих и уже не выглядел таким сияющим.
Это был поистине комический контраст: их народ тратил больше средств на дурацкие идеи, чем мы. Но не все их проекты были чудаковатыми! Когда мы приступили к мороженому и яблочному пирогу. Темп заговорил о серьезных вещах, остальные внимательно слушали. В прошлые сутки все это, без всякого сомнения, было засекречено, но ведь мы узнали об этом из прямых источников. Ядерное вооружение этих людей намного превосходило наше.
– У них есть крылатые ракеты, – говорил полковник, – похожие на маленькие реактивные самолеты, ускользающие от радаров, весьма быстрые, чтобы их можно было перехватить, точно запрограммированные. На ракете располагается множество боеголовок: на высоте в десять миль около цели они отделяются и поражают любые объекты. И есть также подводные лодки!
Это заинтересовало меня:
– Подводные лодки? Что, к дьяволу, в них интересного?
– Они ядерные. Де Сота! – ответил он мрачно. – Здоровенные ублюдки на десять тысяч тонн и более! Они могут находиться под водой месяц, и на каждой лодке установлено по двадцать атомных ракет с радиусом действия в десять миль. О Боже! И плевать им на наши чертовы биологические атаки!.. Если бы только мы пронесли сквозь портал хоть одну из этих субмарин, русские бы моментально подохли!
Пирог внезапно стал безвкусным.
– И мы сразу нарвались на таких… – заметил Силайтковиц.
Полковник кивнул.
– Они не ждали нас! – сказал он. – Но теперь знают о нашем существовании и где мы находимся.
– Продолжайте, полковник! – вмешался я. – Они ведь не будут бомбить свою собственную базу?
Это нельзя считать аргументом, но частично можно вопросом.
Никто не хотел отвечать, и не только полковник. Он молча доел свой пирог и затем взорвался.
– Черт возьми! Мы все сделали не так, как надо! Нам сразу нужно было идти на самый верх! Занять Белый Дом, захватить в плен их президентшу, сказать ей пару ласковых, и тогда русские спутники раскусили бы «археологические раскопки».
Все обернулись ко мне. И я пожалел, что отрыл свой рот. Кто я такой, чтобы обсуждать решения генерального штаба? Мы знали, как трудно с ним спорить, и никто из нас не принимал решений.
Пока…
– Полковник! – произнес я. – Взглянем на факты! Факт первый: неважно, каким видом вооружения обладают эти люди. Они не применят его внутри своей страны, потому что не смогут попасть в нас. Но они смогут сделать это, используя портал. Ведь причина нашего прихода – помешать им построить портал.
– Но они были далеки от его создания! – возразил один из адъютантов.
– Но могут сделать довольно быстро! – сказал я. – Поскольку им стало известно, что такое возможно, это отвечает на множество вопросов. У нас не было такого шанса. Теперь мы захватили базу, и нет оснований, чтобы они не ответили тем же самым.
Полковник строго взглянул на меня, затем одарил ледяной улыбкой.
Отличный вы парень. Де Сота! – произнес он и ударил ногтем по пустой чашке. – Она зазвенела, как колокольчик после выстрела. Ведь это был самый лучший фарфор.
Здесь я хотел остановиться: полковник был прав. Но и немного заблуждался: мы захватили Сандию без потерь, если не считать одного охранника с переломанной рукой – один из морских пехотинцев Силайтковица был немного невежлив в рукопашной. Если бы мы штурмовали Белый Дом, могли быть убитые. С другой стороны…
С другой стороны, было бы чересчур многое. Вооружение этих людей! Если бы только мы могли взять субмарину… или пару крылатых ракет…
Но вся наша сила находилась на противоположной стороне портала. Верно, мы могли бы сделать фотокопии или пронести что-то из оружия в разобранном виде. Но рано или поздно русские спутники заглянут в дырку пустыни, которую мы называем археологическими исследованиями, и если заметят вооружение…
– Майор? – Красотка рядовая, разливавшая в чашки кофе, раздала нам сообщения. – Это получено во время обеда.
– Спасибо! – ответил я и не улыбнулся: для меня было только одно, но это был трансвременной факс от президента.
В нем говорилось: «От имени американского народа лично вам, офицерскому и рядовому составу 456-й спецгруппы армии США за службу, достойную награды, за выполнение гражданского долга объявляю благодарность!»
Я оглядел стол и ухмыльнулся. Все остальные глупо улыбались: очевидно, им тоже объявлена благодарность. Ну что же, президент не писал эти благодарности лично, скорее всего, даже не знал о нашем существовании. Все это, несомненно, сочинено в военном министерстве. Наш президент слабовольный сопляк, я никогда не голосовал за этого сукина сына. Плевать! Поименная благодарность президента прекрасно смотрелась в моем личном деле. Даже больше! В списке было указано шесть медалей! Для меня – орден Заслуженного легиона, для сержанта Самбок – Бронзовая звезда, четыре по личному усмотрению.
Это был хороший улов, и явно несправедливо было лишь то, что Билл Силайтковиц получил больше других. Он нахмурился, когда связной что-то нашептал ему в ухо, потом посмотрел на меня.
– Дом? Мои патрули засекли одного из ваших парней: он вовсю пылил к базе на угнанной машине, за ним гнался полицейский из Альбукерка. Это рядовой Дормейер, смывшийся без разрешения в город! Насколько я понял, он пытался убить штатского.
Мне недоставало сержанта Самбок, потому что, в отличие от меня, она знала всю группу в лицо, но Найла находилась с другой стороны портала, сопровождая заложников, а портал из-за технических неполадок закрыт.
Рядом со мной находилась адъютантка, лейтенант Мериль: она не так давно окончила офицерскую школу и по этой причине считала, что у коровы два хвоста.
– Ч-ч-что мы должны делать? – обратилась она ко мне и, вспомнив, добавила: – Сэр?
– Покончить со всем этим! – сказал я. – Черт возьми, лейтенант! Я жду, когда покажется, Дормейер!
– Его не смогли найти, – жалостно пролепетала она. – Я отправила по его домашнему адресу рядовых Веймара и Милтона, но там его не оказалось! И вы знаете, сэр, недвижимость города слегка подпорчена нашими ребятами, никто не знает, как на это отреагирует противник…
– Всем принести извинения, лейтенант! – приказал я (я забыл, что Дормейер из местных – в нашем времени, во всяком случае! Это было не очень хорошо, командир должен знать своих парней). – Адъютант должен знать всю группу! – сказал я. – Совершал ли рядовой Дормейер, что-либо подобное ранее?
– Нет, сэр! Я не знаю точно! Кажется, месяц назад рядовой Дормейер получил увольнительную: в автокатастрофе погибла его жена. Я предполагала перевести его из части, потому что он пропустил занятия, но вы приказали оставить!
– Приведите его сюда! – крикнул я. – Я хочу побеседовать с ним. Впрочем, постойте, сначала я поговорю с этим фараоном!
Я не нуждался в оправданиях. Мне не хотелось бы чтобы мое дело завершал старый генерал Магрудер, Крысья Морда, только потому, что какой-то дубоватый рядовой попал в переплет. Хорошо, что Билл Силайтковиц провернул свое дело, и в газетах ничего не будет…
Но это могло произойти. И когда я увидел офицера Ортица, все показалось весьма вероятным. Ортиц был рослым пожилым полисменом в кожаной шапке (она точно приросла к нему!), он уверенно вошел и оглядел офис как свои владения.
– Никогда не был здесь ранее, сэр! – сказал он. – Думаю, у вас множество вопросов о том, что натворил ваш парень.
По крайней мере, он не стал сразу испускать огонь и требовать нарушителя. Как человек человеку, я проговорил:
– По-моему, такие парни, как вы и я, всего лишь выполняют приказ, да? Угощайтесь сигаретами!
Когда он взял две, я понял, что разговор на правильном пути. Я более чем наполовину был уверен в том, что он начнет спорить на основании местных законов, и мне не хотелось хлопот с этим неряхой Дормейером. Ортиц излучал силу, и, казалось, ничем не был обеспокоен. Ему лет сорок, половину из них он прослужил в полиции. Когда Ортиц патрулировал свой район в Альбукерке, не контролируемый нашими группами, ему пришел вызов, и он приехал в дом Герберта Дингмана. Там он нашел старика Дингмана, его дочь Глорию (в истерике) и мистера Уильяма Пендерби в ее постели, где он был задушен нашим рядовым. Это не было очень трудным делом. Офицер сразу же вышел на Дормейера, который, как невменяемый, сидел в машине Дингмана. Как только Ортиц понял, что этого человека необходимо арестовать, рядовой Дормейер повернул ключ зажигания и поехал к базе. И нет, он вовсе не считает, что нужно ждать, пока я допрошу преступника, возможно, будет правильным, если он позвонит в участок и сообщит о своем местонахождении.
Конечно же, я так не думал, но не шлепнул его по заднице, а проводил к двери и приказал лейтенанту Мериль дать телефон, а я тем временем переговорю с Дормейером.
Выдать его полиции было бы слишком, он был неплохим солдатом. Дормейер появился немедленно, его сумасшествия как не бывало. Стоял навытяжку и отвечал на все вопросы ясно и четко. Да, он ушел в самоволку! Причины? Он скучал по своей погибшей жене, и кто-то сказал, что в этом времени есть точная копия любого из нас. Он уехал взглянуть на нее… и нашел в постели с другим парнем. Этого он не смог вынести! Нет, он не убивал человека: Глория оттащила его, он вышел на улицу, сел в автомобиль и заплакал. А когда пришел этот Ортиц, жертва почему-то уже посинела.
Я отослал Дормейера с выговором. На этот раз я выпихнул Ортица и обернулся к капралу.
– Проводите офицера Ортица в машину и дайте ему уехать! – приказал я.
– Пусть он поймет, что мы здесь как друзья, а не как захватчики. – И подмигнул Ортицу: – Хотите добрый совет, офицер? Вы будете первым, кто вышел из оккупированной зоны, и телерепортеры уделят вам много внимания. Не говорите им ничего!
Я с удовлетворением наблюдал за его уходом и отвернулся от реального мира.
Это было как ледяной водой по лицу!
Портал заработал снова. И для меня поступило свежее сообщение. Один из пленных, мой двойник Дом Де Сота, сбежал в другую линию времени (они даже не знают в какую!) и прихватил с собой нашего ученого, доктора Дугласа!
Когда я находился на родной стороне портала в последний раз, была темная ночь. Мы шли по деревянному настилу, держась за веревку. Света было мало: только голубое плавающее сияние от грузовиков. Мы спускались вниз, испуганно спотыкаясь, поднимая пыль и дрожа от холода ночной пустыни. На вершине горы высадилась большая группа геликоптеров, света от них было не больше, чем от грузовиков. Все ручные прожекторы были направлены на солдат второго эшелона и специалистов, устанавливавших генератор портала. Никто из нас не знал, чти мы найдем на другой стороне.
Теперь все было по-другому: рыжий настил обжигало горячее солнце, ветер задувал песчинки прямо в глаза. Около штабной машины нервно ходил Магрудер, Крысья Морда, и ждал меня, потом посадил в автомобиль, и мы помчались, поднимая клубы пыли. По дороге я видел, как бульдозеры спешно загребают знаки посадки, и, когда над нами пролетят русские спутники, они не заметят ничего такого, что заставило бы сомневаться в достоверности раскопок.
Лишь одно было неизменно – я боялся!
Я боялся, как никогда, потому что страх получить пулю – это физический ужас того, чего можно избежать. Сейчас я боялся свершившегося факта. Если сенатор сбежал, в побеге ему помог армейский комбинезон, а его дал я…
В дороге Магрудер не проронил ни слова, даже не взглянул на меня. Поджав губы, генерал сердито пялился в окно. Я не обижался: его задница была в такой же мясорубке. Я застыл как статуя и повис на ремне безопасности, не рискуя защелкнуть пряжку.
Думаю, он забыл о моем существовании.
Мы остановились за гребнем песка, и Магрудер выскочил из машины, зло вращая глазами. Сейчас он сердился на сержанта Самбок и штатского техника
– доктора Вилларда, который являлся помощником похищенного доктора Дугласа. Он оставил их на солнце, пока спускался за мной. Солнечный удар? Я не знаю, как они его избежали. Об этом генерал Магрудер не беспокоился, поскольку солнце никогда не влияло на него. Он сам был хуже солнца… Тяжело, словно бык, он топнул ногой, плюнул и показал на трейлер.
– Все трое – внутрь! – приказал он.
Внутри трейлера не лучше; это был холодильник, но не из-за кондиционера. Холод шел от самого генерала. Когда он смотрит в упор, ваши глазные яблоки покрываются изморозью. Я беспокоился за себя, немного за сержанта Самбок и даже, как ни странно, за доктора Вилларда, ведь он даже не был при исполнении обязанностей. Случилось так, что Виллард просто стоял на помосте и разговаривал с Ларри Дугласом, когда подошел мой двойник, угрожая карабином, сбросил Дугласа в верхний портал и прыгнул следом. Техник ничего не сумел сделать (хотя это, кажется, не интересовало генерала Магрудера), потому что был маленького роста и, как все гражданские из проекта, невооруженным.
С Найлой Самбок все было иначе. Полно и лаконично она отвечала на все вопросы генерала.
– Так точно, сэр, я охраняла сенатора! Так точно, сэр, я позволила ему справиться со мной и овладеть оружием! Так точно, сэр, я допустила оплошность! Никак нет, сэр, я не оправдываюсь!
Но «полно» не то слово, потому что в ее глазах и тоне было что-то такое, что говорило о большем… Однажды я отдал под суд капитана, изнасиловавшего молоденькую призывницу, он думал, что все женщины на самом деле хотят этого (совершенно неважно, что они сопротивляются). Самбок выглядела точно так же, полная негодования и ярости…
Интересно, не было ли такого и с другим Де Сота? Но тут Магрудер обернулся ко мне, и я напрочь забыл все тревоги о сержанте, имея достаточно собственных.
Подумать только, полтора часа назад я разносил рядового Дормейера! Ветер переменился.
Магрудера прозвали Крысьей Мордой по одной простой причине: у него был маленький подбородок и мертвая хватка, более того, под длинным острым носом он носил торчащие в стороны усы. Я видел, как вздрагивал его нос, когда генерал, раздумывая, замораживал своим пристальным взглядом и постукивал пальцем по кушетке. Мы ждали.
Наконец он произнес:
– Есть вещи, которые вам следовало бы знать…
Пауза.
– Первое, – продолжил он, – то, что их шлюха-президентша не ответила на заявление нашего президента Брауна. Поэтому мы переходим к осуществлению фазы-2.
Ждали мы долго.
– Второе, я запрашивал для доставки военнопленных транспортный HU-70, но мне отказали под предлогом того, что их могут обнаружить русские спутники. И послали этих дерьмовых карликов.
Мы прождали немножко дольше, но уже с меньшим предчувствием гибели, разве генерал не сказал, что было оправдание? Если бы послали подходящий транспорт, то за один рейс увезли бы всех заложников и не возникло бы никаких проблем. На это почти не было надежды, но лучше столько, чем ничего. Он сказал:
– Действуйте без ошибок и помните, что вы по-прежнему в дерьме! Вы, Де Сота, потому что дали одежду… Молчать!
Я пытался оправдаться.
– Вы, сержант, потому что позволили овладеть оружием. А вы, Виллард, потому что позволили этому сукину сыну Дугласу вертеться возле портала без присутствия старшего офицера! Не говоря уж о том, что двое из вас позволили убежать заложнику!
– Генерал Магрудер! – бесстрастно заявил Виллард. – Я присутствую здесь как штатский консультант, и, если против меня будет выдвинуто хоть одно обвинение, я имею право на присутствие адвоката. Я требую…
– Нет, не имеете! – поправил его Магрудер. – То, что вы совершили, Виллард, является добровольным соучастием в побеге парочки, которую требовалось доставить в Болинг-Филд.
– Болинг-Филд?! – воскликнул Виллард. – Но ведь это же Вашингтон, округ Колумбия…
Магрудер не приказал ему молчать, он только посмотрел, и фраза тут же прилипла к языку Вилларда.
Снаружи я услышал трепет винтов. Когда Магрудер приоткрыл дверь, я увидел, как вращаются лопасти и к нам бежит летчик…
– Это ваш! – сказал Магрудер. – Он доставит вас в аэропорт, где ждет MATS С-111. Фаза-2 уже началась!
Старик, остерегаясь, выглянул из-за двери (тишина!) и подкрался к почтовому ящику. Драгоценный коричневый конверт из Велфайр на месте! Он положил его обратно, поднялся по лестнице и защелкнул за собой все три замка. Если все будет хорошо, то едой и деньгами он обеспечен. Старик даже не почувствовал слабого дуновения. И когда повернулся, то увидел, что его квартира разграблена! Старый телевизор украден, с кухонной полки сброшено скудное содержимое, подушка валяется на полу… Со стоном он открыл дверь в спальню, чтобы убедиться, не унесли ли драгоценные запасы бумаги… На его кровати лежал какой-то человек. Горло его перерезано, глаза безжизненны, лицо искажено болью и страхом… Это было его лицо!
АВГУСТ, 24, 1983 г. ВРЕМЯ: 4.20 ДНЯ.
МИССИС НАЙЛА ХРИСТОФ БОУКВИСТ
Я должна вылететь в Рочестер, но не смогла покинуть Вашингтон. Сумасшедший день промелькнул непонятным фильмом: наступило время полета, прошло. Эми сделала заказ на вечерний рейс, но отменили и этот. Я, как делаю это всегда во время отчаяния, раздражения и тревоги, репетировала. Сидела перед телевизором за фортепьяно и исполняла отрывок из концерта Чайковского. Вновь и вновь, но глаза мои притягивались к экрану, где каждые двадцать минут повторялось безумие предыдущей ночи и показывали Дома, дорогого Дома, любимого, с которым я спала в одной постели, любовника Дома. Он сидел с приторной улыбкой и представлял суррогат президента Соединенных Штатов, говорившего ужасные вещи. Вся программа изменилась, и везде были такие же нереальные новости. Чужие группы в Нью-Мехико продолжали удерживать захваченную территорию, наши не атаковали, и никто в Вашингтоне не смог произнести что-либо дельное.
Не только я была обескуражена и сбита с толку. Даже погода была прескверной: с побережья принесло что-то вроде тропического циклона, и у нас установилась сильная жара и постоянно моросящий дождь.
Не переставая звонил телефон. Дважды звонила Джекки. Звонили Ростроповичи, концертмейстер Слави и даже старая миссис Джеветс – все, кто хоть немного мог заподозрить меня в личном интересе к сенатору. Но никто не намекал на это, они были чересчур вежливы. Через десять минут я уже не помнила ничего из сказанного. Хорошо, что не звонили газетчики. Наша общая тайна оставалась нераскрытой.
Я уделила время даже на то, чтобы выразить соболезнование бедной Мэрилин Де Сота. Она сидела в пентхаузе у неумолкающего телефона и удивлялась: какая муха укусила мужчину, за которым она столько лет замужем?
Да, я нашла время позвонить жене своего любовника! Это было не впервые, но первый раз я задержалась при этом более, чем требовал этикет, – как раз настолько, насколько нужно бы, чтобы сказать, что Дом неверный муж и я не виновата!
Обычно я верила в это…
И пришла Эми… с чаем, с надуманными вопросами: какие платья я хочу носить в Рочестере? Я вдруг вспомнила, что мне назначено интервью из «Ньюсуика», что из Рочестера звонил импресарио, а я еще не ответила ему.
Конечно, я не забыла про концерт.
Можно сказать, что я работала, как никогда раньше. Они пригласили дирижером Рикардо Мати, с которым я придерживалась различных взглядов. Я хотела исполнить Чайковского, и он соглашался, но я хотела играть его полностью, а Мати был против. Когда я исполняла Чайковского, я ссорилась каждый раз и всегда уступала, но только не сейчас!
Я проиграла его полностью. От начала и до конца дважды, выпила пару чашек холодного чаю… и играла снова и снова.
Меня беспокоило, что мои пальцы думают о музыке, а сознанием владело другое. Что делает Дом? Почему он не звонит мне? Быть может, он только пошутил о безумном проекте Кэтхауза? И что я сделала со своей жизнью? Время от времени на меня находило сомнение: хочу ли я иметь ребенка? И если да, то от кого?
Я постаралась опять вернуться к музыке, пока из Гварнериуса выплывают эти волнующие романтические темы. У Чайковского была масса сложностей с концертами, например. «В первый раз могу поверить в возможность существования музыки, неприятной для слуха!» – сказал на премьере один из критиков. Как бы вы жили после этого? (Но теперь, это самый любимый концерт из его репертуара.) И его собственная жизнь была закручена посильней моей в немузыкальном (политическом?), кажется, политическом смысле. Поскольку здесь присутствовал византийский аромат интриг царского двора. Его брак оказался неудачным, и на его почве он получил нервное расстройство. На протяжении двадцати лет Чайковский имел, пылкий роман по любовной переписке с Надеждой фон Мекк, не встречаясь при этом с ней ни разу (как только она появлялась, он немедленно выбегал через черный ход). Сумасшедший Петр Ильич! Говорят, он мечтал стать дирижером, но не вышло, поскольку правой рукой он управлял оркестром, а левой держался за подбородок (иногда у него появлялась навязчивая идея, если он расслабит руку, голова свалится с плеч).
Сумасшедший Петр Ильич!
Спинг – лопнула пятая струна, порванная мной. Я сердито ухмыльнулась, вспомнив, что говорил мне однажды Руггиеро Рикки: «Вы соблазнили Страдивари, но изнасиловали Гварнери!» На этот раз я изнасиловала его немного грубовато.
Эми сразу же ворвалась в дверь. Я не спросила, не подслушивала ли она. Без сомнения. Я протянула ей скрипку, и она внимательно рассмотрела порванную струну.
– Нужно натянуть точно такую же!
Она кивнула.
Пока Эми раскрывала пакет со струнами, я вновь ушла в грезы. «Сумасшедший Петр Ильич!» – подумалось опять, только это обернулось в: «Сумасшедшая Найла Боуквист! Что ты сотворила со своей жизнью?»
Раздумывая, я полизала болевшие ногти. Они не изрезались до крови, для этого потребовался бы, как минимум, резец, но они болели. Я сильно страдала. И сказала:
– Эми, как вы думаете, где сейчас находится мой муж?
Она взглянула на часы.
– Здесь около пяти, значит, в Чикаго четыре. Думаю, он в офисе. Вас соединить?
– Пожалуй, да!
– Ферди не любил отпускать меня на дальние гастроли.
Для связи мы использовали специальную линию. Только Эми лучше меня помнила номера, на связь у нее уходило не более двух минут.
– Он едет в клуб! – Она протянула трубку. – Я связалась с салоном автомобиля.
Я посмотрела на нее так, что она все поняла правильно.
– Я закончу в другой комнате! – сказала Эми и ушла, прихватив Гварнериуса и инструменты настройки.
А я сказала:
Не только я была обескуражена и сбита с толку. Даже погода была прескверной: с побережья принесло что-то вроде тропического циклона, и у нас установилась сильная жара и постоянно моросящий дождь.
Не переставая звонил телефон. Дважды звонила Джекки. Звонили Ростроповичи, концертмейстер Слави и даже старая миссис Джеветс – все, кто хоть немного мог заподозрить меня в личном интересе к сенатору. Но никто не намекал на это, они были чересчур вежливы. Через десять минут я уже не помнила ничего из сказанного. Хорошо, что не звонили газетчики. Наша общая тайна оставалась нераскрытой.
Я уделила время даже на то, чтобы выразить соболезнование бедной Мэрилин Де Сота. Она сидела в пентхаузе у неумолкающего телефона и удивлялась: какая муха укусила мужчину, за которым она столько лет замужем?
Да, я нашла время позвонить жене своего любовника! Это было не впервые, но первый раз я задержалась при этом более, чем требовал этикет, – как раз настолько, насколько нужно бы, чтобы сказать, что Дом неверный муж и я не виновата!
Обычно я верила в это…
И пришла Эми… с чаем, с надуманными вопросами: какие платья я хочу носить в Рочестере? Я вдруг вспомнила, что мне назначено интервью из «Ньюсуика», что из Рочестера звонил импресарио, а я еще не ответила ему.
Конечно, я не забыла про концерт.
Можно сказать, что я работала, как никогда раньше. Они пригласили дирижером Рикардо Мати, с которым я придерживалась различных взглядов. Я хотела исполнить Чайковского, и он соглашался, но я хотела играть его полностью, а Мати был против. Когда я исполняла Чайковского, я ссорилась каждый раз и всегда уступала, но только не сейчас!
Я проиграла его полностью. От начала и до конца дважды, выпила пару чашек холодного чаю… и играла снова и снова.
Меня беспокоило, что мои пальцы думают о музыке, а сознанием владело другое. Что делает Дом? Почему он не звонит мне? Быть может, он только пошутил о безумном проекте Кэтхауза? И что я сделала со своей жизнью? Время от времени на меня находило сомнение: хочу ли я иметь ребенка? И если да, то от кого?
Я постаралась опять вернуться к музыке, пока из Гварнериуса выплывают эти волнующие романтические темы. У Чайковского была масса сложностей с концертами, например. «В первый раз могу поверить в возможность существования музыки, неприятной для слуха!» – сказал на премьере один из критиков. Как бы вы жили после этого? (Но теперь, это самый любимый концерт из его репертуара.) И его собственная жизнь была закручена посильней моей в немузыкальном (политическом?), кажется, политическом смысле. Поскольку здесь присутствовал византийский аромат интриг царского двора. Его брак оказался неудачным, и на его почве он получил нервное расстройство. На протяжении двадцати лет Чайковский имел, пылкий роман по любовной переписке с Надеждой фон Мекк, не встречаясь при этом с ней ни разу (как только она появлялась, он немедленно выбегал через черный ход). Сумасшедший Петр Ильич! Говорят, он мечтал стать дирижером, но не вышло, поскольку правой рукой он управлял оркестром, а левой держался за подбородок (иногда у него появлялась навязчивая идея, если он расслабит руку, голова свалится с плеч).
Сумасшедший Петр Ильич!
Спинг – лопнула пятая струна, порванная мной. Я сердито ухмыльнулась, вспомнив, что говорил мне однажды Руггиеро Рикки: «Вы соблазнили Страдивари, но изнасиловали Гварнери!» На этот раз я изнасиловала его немного грубовато.
Эми сразу же ворвалась в дверь. Я не спросила, не подслушивала ли она. Без сомнения. Я протянула ей скрипку, и она внимательно рассмотрела порванную струну.
– Нужно натянуть точно такую же!
Она кивнула.
Пока Эми раскрывала пакет со струнами, я вновь ушла в грезы. «Сумасшедший Петр Ильич!» – подумалось опять, только это обернулось в: «Сумасшедшая Найла Боуквист! Что ты сотворила со своей жизнью?»
Раздумывая, я полизала болевшие ногти. Они не изрезались до крови, для этого потребовался бы, как минимум, резец, но они болели. Я сильно страдала. И сказала:
– Эми, как вы думаете, где сейчас находится мой муж?
Она взглянула на часы.
– Здесь около пяти, значит, в Чикаго четыре. Думаю, он в офисе. Вас соединить?
– Пожалуй, да!
– Ферди не любил отпускать меня на дальние гастроли.
Для связи мы использовали специальную линию. Только Эми лучше меня помнила номера, на связь у нее уходило не более двух минут.
– Он едет в клуб! – Она протянула трубку. – Я связалась с салоном автомобиля.
Я посмотрела на нее так, что она все поняла правильно.
– Я закончу в другой комнате! – сказала Эми и ушла, прихватив Гварнериуса и инструменты настройки.
А я сказала: