Полынин Фёдор. Боевые маршруты

   Разумеется, тактика боевых действий как у врага, так и у нас постоянно менялась. Должен сказать, что у немцев она была шаблонной, что позволяло нашим летчикам и командирам умело использовать эту слабость противника и навязывать ему свои, более совершенные приемы борьбы.
   Боевая зрелость не пришла к летчикам сама собой. Она завоевывалась огромным напряжением, стоила немалой крови.
   Но сводить все только к моральному превосходству, выучке летного состава было бы неправильно. Огромную роль в завоевании победы над врагом сыграл технический прогресс в нашей стране. Советские конструкторы, инженеры, рабочие вооружили нашу армию, авиацию и флот такой техникой, которая превзошла вражескую по своим боевым показателям. Все эти обстоятельства, вместе взятые, помноженные на любовь советских воинов к своей Родине, Коммунистической партии, и обеспечили в конечном итоге пашу победу.
   * * *
   Густые облака висели над самой землей, шел снег. О полетах в такую погоду нечего было и думать. Вечерело. Мы с Ромазановым проходили мимо землянок, в которых жили летчики. Из одной доносились вздохи баяна.
   - Зайдем? - предложил комиссар.
   - Зайдем.
   Толкнули скрипучую дверь, осмотрелись. На столе стояла гильза из-под снаряда, над ней колебалось неяркое пламя. Вокруг сидели летчики. На топчане, у подслеповатого окошка, пристроился музыкант. Склонив голову, он, видимо, так увлекся игрой, что не сразу заметил вошедших и встал последним.
   - Конев?! - невольно сорвалось у меня восклицание, когда я рассмотрел его лицо. - Так вы, оказывается, еще и баянист?
   - Балуюсь помаленьку, - смутился капитан, снимая с плеч ремни баяна.
   - Скучно бывает по вечерам, - послышался чей-то голос из полумрака. - Вот капитан Конев и развлекает нас.
   - Это для разрядки, - шутливо заметил Конев. - После полетов у ребят нервы немного взвинчены. А музыка, она, как лекарство, напряжение снимает. По себе сужу.
   В тот вечер мы допоздна задержались у летчиков. Разрядка ведь всем нужна: и рядовым, и командирам. Тем более что на завтра синоптики не обещали улучшения погоды.
   По дороге к отведенной для нашего ночлега землянке Ромазанов сказал:
   - У меня возникла идея: неплохо бы практиковать такие "разрядки" и в других частях. Ведь это же здорово.
   Так, с легкой руки капитана Георгия Конева в армии вошло в правило после ужина устраивать маленькие самодеятельные концерты. Они поднимали дух людей, помогали снимать психологическую напряженность.
   Георгий Николаевич Конев был храбрым воздушным бойцом, авторитетным командиром. В бой с ним летчики шли с большой охотой. Не в его характере было уступать даже численно превосходящему противнику. Он никогда не оставлял в беде товарищей.
   Георгий обладал веселым характером, не унывал даже при неудачах. Своих напарников в воздухе он почему-то по-одесски называл Жорой и вместо команды: "Идем в атаку!" говорил, казалось, беспечно: "А ну, Жора, покажи свой характер", - и первым устремлялся на врага.
   - Твоя задача, - наставлял он ведомого, - не допустить фашиста в хвост моей машины. А в остальном положись на меня. - И непременно спрашивал: Понятно?
   Лейтенант Иван Мотуз, которого товарищи называли "Фомич" (его отчество), пришелся Коневу по душе. Фомич цепко держался в хвосте самолета ведущего и, какие бы тот неожиданные маневры ни совершал, не отставал от него "ни на шаг", готовый в любой момент прикрыть командира огнем. Фомич не раз принимал удары на себя, чтобы вызволить командира из беды, но счастливая звезда хранила его. За эту преданность и бесстрашие и любил Георгий ведомого.
   Но случилось так, что на время ведущий и ведомый расстались. Иван Мотуз, поднятый по тревоге с другим летчиком, оказался один на один с четверкой "мессер-шмиттов". В том бою его тяжело ранило. Четыре месяца пролежал Мотуз, прикованный к госпитальной койке, а когда вернулся в полк, Конева уже не было в живых. В неравной схватке с врагом самолет Конева подожгли, и он горящим факелом упал на территории, запятой противником, Звание Героя Советского Союза ему присвоено посмертно. Друг его и напарник Иван Мотуз отомстил за смерть своего командира, уничтожив в боях еще немало вражеских самолетов. Он тоже стал Героем. Полковник И. Мотуз и поныне служит в кадрах Военно-Воздушных Сил.
   С Георгием Коневым связана боевая судьба еще одного храброго воздушного бойца - Александра Берко. Равных ему в маневре и меткости стрельбы из пушек и пулеметов отыскать было трудно. Берко снимал врага с неба, как правило, первой очередью.
   Интересна жизненная судьба этого человека. В начале войны Берко был техником. Работал, как и все, усердно, старательно, но душой рвался в небо и добился, чтобы его послали в летное училище. Вернулся оттуда не куда-нибудь, а в свой полк, в первых же боях отличился, и его назначили ведущим.
   Особенно любил Берко штурмовать танковые и моторизованные колонны.
   - Прополосуешь их снарядами, увидишь, как вспыхнула одна-другая машина, как фашисты со страха бросаются в канавы, - на сердце сразу становится легче, - делился Берко впечатлениями с товарищами. Своей отвагой Берко быстро завоевал признание. Его назначили командиром эскадрильи.
   Однажды в бою самолет Берко подбили. Летчик приземлился на парашюте. Неподалеку посадил свой покалеченный истребитель Георгий Конев. Там-то два удальца и встретились.
   Командир полка считал, что оба они погибли. Ведь двое суток о летчиках не поступало никаких известий. И вдруг они объявились.
   - Видим, - рассказывал потом командир части, - по зимней дороге мчится запряженный в сани коняга, под дугой бубенцы звонят. Старик возница залихватски размахивает кнутом. Берко сидит на передке и растягивает мехи гармони, а Конов обнял его за плечи и что есть силы поет. Умора. Сани тотчас же обступили, летчиков начали качать.
   - Где вы пропадали? - спрашивают.
   - У танкистов гостили.
   - А бубенцы к чему?
   - Наша вина: уговорили старика. Чтобы летчики, да втихаря возвращались домой - не годится.
   Слушал я командира, а самого смех разбирал. Надо же додуматься - с бубенцами.
   - А как они попали к танкистам? - спрашиваю командира полка.
   - Очень просто, - отвечает он. - Недалеко от того места, где они приземлились, стояла танковая часть. Танкисты привели их к себе, накормили, обогрели и двое суток не отпускали. Потом кто-то сходил в деревню, уговорил старика отвезти летчиков в свою часть. И гармонь тогда же подарили.
   Жизнь Александра Берко оборвалась трагически. Когда в бою самолет его вспыхнул, летчик выбросился с парашютом. Фашисты намеревались захватить его живым. Берко отбивался до последнего патрона, а когда они кончились, его схватили и повесили.
   Сколько же таких легендарно смелых, отважных бойцов, как Конев, Берко, сложили свои головы в боях за Родину! Об одних я узнавал из донесений и рассказов очевидцев, других видел в бою сам. Ну, разве изгладится из памяти случай, которому я был свидетелем?..
   Приехали мы с Сергеем Николаевичем на один из аэродромов. Только вышли из машины - нам говорят:
   - Смотрите, сейчас начнется бой...
   Небо было ясное, и мы без труда на его голубом фоне отыскали самолет, за которым тянулся бело-пенистый след инверсии. Это был фашистский бомбардировщик. Видим, его нагоняет истребитель. Расстояние между самолетами с каждой минутой сокращалось.
   - Что же он огонь не открывает? - забеспокоился было Ромазанов. Расстояние-то...
   Не успел военком закончить свою мысль, как самолеты почти сомкнулись, сверкнул огонь, и истребитель, блестя на солнце крыльями, заштопорил к земле. Следом начал снижаться и бомбардировщик. Он сел на заснеженное поле. К нему тотчас же устремилась группа наших вооруженных бойцов. Вдруг раздался сухой, словно удар бича, выстрел, и все стихло.
   Экипаж вражеского бомбардировщика солдаты доставили на командный пункт.
   - Кто стрелял? - спрашиваем солдат.
   - Немецкий штурман. С собой покончил.
   К месту падения истребителя мы тоже отправили команду. Вернулись солдаты поздно вечером и привезли останки летчика. Тело было настолько изуродовано, что установить личность удалось только по хвостовому номеру самолета. Им оказался комсомолец младший лейтенант В. А. Барковский.
   - Самолет ушел глубоко в землю. Мы долго его выкапывали, - докладывал старший команды. - Осмотрели оружие. Боеприпасов не оказалось.
   Стала ясна причина столь трагической развязки. Израсходовав боекомплект, Барковский не захотел упустить врага и таранил. Звание Героя Советского Союза младшему лейтенанту В. А. Барковскому присвоено посмертно.
   * * *
   В начале октября в районе Трубчевска вражеские танки прорвали оборону наших войск и начали стремительно развивать успех. Все усилия авиации фронта пришлось сосредоточить на том, чтобы задержать их продвижение. На борьбу с танками были брошены не только штурмовики и бомбардировщики, но и истребители. Бои носили ожесточенный характер. Свои танковые колонны немцы прикрывали плотным зенитным огнем. В одной из газет тогда сообщалось: "Танковые подразделения части тов. Чернова во взаимодействии с бомбардировщиками авиационной части тов. Кравченко нанесли удар по немецкой танковой колонне, вклинившейся в расположение наших войск на одном из участков Западного направления фронта. В результате боя уничтожено 34 немецких танка, 22 танка разбиты прямым попаданием бомб с наших самолетов и 12 уничтожены нашими танкистами".
   На трубчевском направлении вражеские зенитчики подбили самолет СБ. Машина загорелась. Выброситься с парашютами означало неминуемо попасть в лапы врага. И экипаж предпочел смерть. Командир экипажа старший сержант Сковородин подал команду "Идем на таран" и направил горящую машину в гущу вражеской техники. Другие экипажи, участвовавшие в этом бою, видели, как на земле взметнулся огромный оранжево-красный всполох взрыва, огонь быстро охватил десятки машин, и сизая пелена дыма застлала дорогу, по которой двигалась вражеская колонна.
   В комсомольский экипаж Сковородина входили штурман младший лейтенант Ветлужский и стрелок младший сержант Черкашин.
   Такой же подвиг совершил западнее г. Ливны экипаж пикирующего бомбардировщика в составе: командир коммунист В. Н. Челпанов, штурман комсомолец П. И. Ковальков, стрелок-радист секретарь бюро ВЛКСМ бомбардировочного полка Н. Г. Кувшинов.
   "Безумству храбрых поем мы песню". Эти слова принадлежат Максиму Горькому. Они о тех, кто, не жалея себя, боролся за счастье людское, огнем своего сердца, безумной храбростью зажигал других, звал на подвиги.
   Был случай, который свидетельствует не только об отваге, но и о святом благородстве человека-бойца. Самолет Пе-2, управляемый старшим лейтенантом Василием По-колодным, от прямого попадания вражеского зенитного снаряда загорелся.
   - Прыгать! Всем прыгать! - приказал по переговорному устройству командир экипажа старший лейтенант Василий Поколодный. И когда штурман и стрелок покинули машину, Поколодный отжал штурвал от себя и, словно комета, на большой скорости врезался в колонну вражеских машин. Звание Героя Советского Союза ему присвоили посмертно. Худощавый, высокого роста, с неизменной улыбкой на лице, он и сейчас как живой стоит перед моими глазами.
   5 октября во время штурмовки танковой колонны противника вражеские зенитчики подбили самолет командира звена лейтенанта А. В. Якушева. Мотор начал давать перебои, и летчик вынужденно приземлился на местности, занятой противником.
   Увидев, что командир в беде, лейтенант В. Я. Рябо-шапко, не раздумывая, снизился, сел рядом с машиной Якушева, взял его к себе в кабину, взлетел и благополучно вернулся на свой аэродром.
   В один из вьюжных дней начала зимы 1941/42 года через линию фронта перешли дятьковские партизаны и привели с собой исхудалого, обросшего, со впалыми глазами человека. Лицо у пего было обуглено, левая рука на перевязи.
   - Принимайте свои кадры, - шутливо сказали партизаны. - В тылу у немцев подобрали. Со сбитого самолета.
   "Кадром" оказался Василий Леонтьев, воздушный разведчик 24-го Краснознаменного ближнебомбардировочного авиационного полка, о котором я уже рассказывал. Первый раз его сбили в небе под Брестом в первые же часы войны, второй раз - где-то в районе Великих Лук, третий - западнее Брянска. Позже он посадил подбитую машину на территории, занятой противником. Пробираясь на восток, экипаж Леонтьева наткнулся на маленькую деревушку. Заметив немецкий патруль, летчики бесшумно его обезвредили, напали на комендатуру, захватили документы, оружие и скрылись. Леонтьева за этот подвиг наградили орденом Ленина.
   Удивляться не приходится, что его не раз сбивали. Ведь разведчик, как правило, ходит один, без прикрытия, а отбиться бомбардировщику от истребителей не всегда удастся: не тот маневр, не то оружие и не та скорость.
   Василий Леонтьев не просил, чтобы ему дали отдохнуть, а сразу нас озадачил:
   - Могу я переучиться на истребителя?
   - Конечно можете. Но почему вдруг такое желание появилось?
   Глаза Леонтьева сверкнули гневом:
   - Уж очень зол на фашистов. Хочу сам с ними в воздухе драться.
   - Сначала подлечитесь, а там посмотрим, - пообещали мы летчику.
   Ожоги на лице Леонтьева оказались серьезными, лечение затянулось. Но как только он выписался из госпиталя - первым делом рапорт: "Прошу отправить на переучивание. Желаю стать истребителем".
   Медики решительно воспротивились (к здоровью летчиков-истребителей, как известно, повышенные требования). Истребителем Леонтьев не стал, но это не помешало ему бить врага и на другом типе самолета. Войну он закончил в небе Берлина за штурвалом бомбардировщика. Ныне Герой Советского Союза Василий Леонтьев работает в Гражданском воздушном флоте.
   Я хорошо знал начальника парашютно-десантной службы авиационной дивизии капитана Волкова. До войны Волков служил во флотском экипаже, и как попал к нам в авиацию - не помню. У него, рассказывали товарищи, была красавица жена, двое детишек-близнецов, родившихся пород самой войной. Жену и детей он безумно любил.
   Но любовь к своей попавшей в беду Родине, чувство воинского долга у Волкова были еще сильнее. Я не могу поверить, когда говорят: "Он дрался без страха в бою". Это обман, пустые слова. Каждому дорога жизнь, сама природа наделила нас инстинктом самосохранения. Другое дело - уметь владеть чувствами, научиться подчинять их своей воле.
   Волков умел это делать. На самые трудные, самые опасные задания он шел без колебаний. Невольно вспоминаются слова песни: "Смелого пуля боится, смелого штык не берет". Так было и с Волковым. Смерть обходила его стороной.
   Носил он на поясе маузер в деревянной кобуре, отобранный в схватке у немецкого офицера, и увесистый тесак. Это придавало летчику воинственный и даже несколько устрашающий вид.
   Потребовалось как-то выяснить, что делается на орловском аэродроме. Мы тогда не знали, немцы там или еще наши держатся. Это можно было узнать только на месте, приземлившись на полосу.
   - Разрешите выполнить задание мне, - вызвался Волков. Мы понимали: риск большой. В случае чего немцы живыми не выпустят. Подобрали ему такого же смельчака - добровольца из летчиков. Взяли они с собой автоматы, диски с патронами и на тихоходном По-2 вылетели на задание. Больше мы их не видели.
   Через своих людей, работавших на аэродроме, мы потом узнали о трагической гибели храбрецов. Приземлились они и, увидев, что на аэродроме хозяйничают немцы, заторопились взлететь. Но не успели. Их уже окружили фашисты.
   Тогда Волков и его товарищ выскочили из кабины, залегли и начали отбиваться. Немало врагов полегло от их метких пуль, а когда стало ясно, что живыми не выбраться, храбрецы покончили с собой.
   * * *
   24-м Краснознаменным бомбардировочным авиационным полком в свое время командовал полковник Е. И. Белицкий, потом П. И. Мельников. Отсюда вышла целая плеяда выдающихся воздушных бойцов. Полк принимал участие в борьбе с белофиннами, затем вошел в состав 13-й бомбардировочной авиационной дивизии, с которой, как уже известно читателю, в июне 1941 года я начал войну. В полку были отлично слетанные, натренированные экипажи. Они-то и наносили первые удары по врагу с воздуха. Позже полк переучился на новый самолет Пе-2, и с ним я встретился вновь на Брянском фронте, на аэродроме Задонск. Теперь полком командовал Герой Советского Союза майор Ю. Н. Гарбко.
   В полку сложились добрые боевые традиции. Почти все экипажи летали ночью, в сложных метеорологических условиях и выполняли самые ответственные задания по воздушной разведке в интересах штаба фронта. Но в одном из боевых вылетов полк здорово пострадал. С задания многие экипажи тогда не вернулись. Об этом стоит рассказать подробнее, чтобы стала понятной причина многих тяжелых невосполнимых потерь.
   ...В мае 1942 года на базе ВВС Брянского фронта создается 2-я воздушная армия. Командовать ею назначили генерала С. А. Красовского. Я у него стал заместителем. Жили мы втроем в одном доме - Красовский, я и Рома-занов. Жили и работали дружно, радости и горе делили пополам. Красовский обладал большим опытом руководства крупными авиационными объединениями, смелостью в принятии решений.
   Как-то возвращается он из штаба фронта и говорит:
   - Получено распоряжение Ставки поддержать нашего соседа - Юго-Западный фронт. Нам приказано нанести удар по танковой группировке противника в районах Харькова и Барвенково. Обстановка там сложная. Очень сложная, - подчеркнул он. - Думаю послать на задание 223-ю бомбардировочную дивизию. Она полнокровная, экипажи с большим опытом. Ваше мнение?
   Мы с Ромазановым согласились. Дивизию эту мы хорошо знали и в том, что экипажи с заданием справятся, не сомневались.
   - В таком случае, завтра же отправляйтесь туда и организуйте боевой вылет.
   Рано утром на следующий день к нам прибыл из Москвы член Военного совета ВВС генерал П. С. Степанов. Он уже знал о предстоящей задаче.
   - Надо во что бы то ни стало спутать противнику карты, - сказал он. - На танки они делают основную ставку.
   - А кто будет прикрывать бомбардировщики? - спрашиваю Степанова. - Мы, как вы знаете, такой возможности не имеем.
   Уже по первым дням войны я хорошо понимал, что без истребителей полет целого соединения бомбардировщиков может обернуться тяжелыми последствиями. По этой причине мы потеряли уже немало экипажей. А в районах Харькова и Барвенково фашисты имели мощную авиационную группировку.
   - Прикрывать будут истребители Фалалеева (генерал Фалалеев в то время командовал ВВС Юго Западного фронта), - заверил Степанов.
   Тут же сажусь в самолет По-2, прилетаю на один из аэродромов, где располагался хорошо знакомый мне 24-й бомбардировочный полк.
   С того момента, как я оставил его в Казани, состав полка несколько изменился, но костяк остался прежним. Среди командиров, политработников, летчиков, штурманов, инженеров и техников я встретил немало своих воспитанников: Ивана Гречушникова, Ефима Лапина, Емельяна Козлова, Алексея Уса, Константина Сидорова, Василия Данилова, Алексея Богомолова, Алексея Увида, Арюпипа, Медведкина, Умолотного и других и был безмерно рад встрече с ними. Многих узнал в лицо. Теперь они были закаленными в боях воинами, каждый отмечен не одной правительственной наградой.
   - Вместе мы били врага в первые дни войны. Надеюсь, не посрамите боевой славы и сейчас, - говорю авиаторам.
   - Можете на нас положиться, - заверили они. - Не подведем.
   По моей команде бомбардировщики 24-го, а также других полков дивизии взяли курс на Харьков и Барвенково. Я был уверен, что, как и договорились, истребители встретят их на условленном рубеже и будут сопровождать до цели и обратно. Но, как потом выяснилось, истребители в назначенный район не пришли.
   Что оставалось делать? Возвращаться обратно? Но это противоречило совести авиаторов. Боевое задание должно быть выполнено во что бы то ни стало. И экипажи прорвались сквозь шквальный огонь зенитных орудий противника, обнаружили танки и нанесли по ним прицельный удар. Задание, по оценке командования, было выполнено блестяще. Но когда возвращались обратно, на беззащитные бомбардировщики напала большая группа вражеских истребителей. Как ни оборонялись экипажи, не могли устоять против ожесточенных атак "мессеров". Домой тогда не вернулись многие экипажи. В неравном бою погиб, в частности, командир полка Герой Советского Союза Ю. Н. Гарбко.
   В каких трудных условиях проходил полет, с какой отвагой сражались бомбардировщики с вражескими истребителями, рассказывали потом оставшиеся в живых экипажи. Картину боя подробно описал, в частности, стрелок-радист флагманского самолета старшина Иван Васильевич Казаков, которого я пригласил сразу же, как только он вернулся в полк. Меня особенно интересовали обстоятельства гибели командира полка Юрия Николаевича Гарбко. Ведь с ним как раз и летал Казаков.
   Вот что он рассказал.
   "На подходе к цели по нам открыли массированный огонь зенитки. Но мы все же прорвались и нанесли по танкам сильный удар. После бомбежки начали маневрировать, строй распался. Огонь с земли прекратился, а сверху на самолеты набросились "мессершмитты". Нас никто не прикрывал, и это облегчало задачу фашистам. Загорелся один самолет, следом упал другой, третий... Вижу, фашисты заходят в атаку и на наше звено, которое шло лидером полка. На моих глазах "мессершмитты" сбили вначале правого ведомого, затем левого и, наконец, семь истребителей навалились на нашу машину. Я, как мог, отбивался от них. Вел огонь из своего "шкаса" и штурман майор Альховатский. Но через некоторое время его пулемет почему-то замолчал.
   Майор Гарбко принимает решение снизиться, идти на бреющем. Теперь мой нижний пулемет оказался не у дел. Фашисты кружили выше пас. Тогда я вынул боковой пулемет с кассетой и установил его на верхний люк. Короткими очередями отбивался от атакующих "мессеров" до тех пор, пока не кончились боеприпасы. "Мессеры" близко подходить боялись. Но, когда заметили, что огонь прекратился, один из них подошел вплотную и с правой стороны прошил бомбардировщик насквозь длинной очередью. На нашем самолете загорелись левый мотор и левая плоскость.
   Сделав вывод, что с нами покончено, фашисты отстали. Майор Гарбко продолжал управлять горящей машиной, выбирая площадку, на которой можно было бы приземлиться.
   И тут (надо же такому случиться) самолет задевает за плотную сеть проводов, натянутых вдоль железной дороги, и разламывается пополам. Я с задней кабиной оказался в одном месте, а неподалеку упала передняя часть самолета, в которой находились Гарбко и Альховатский. Хорошо, что под нами простиралось торфяное болото. Оно-то и смягчило удар.
   Моя правая нога была зажата в нижнем люке, а левая рука в разломе фюзеляжа. Кабина горела, и я с огромным трудом из нее выбрался. Вижу, штурман тянет с пилотского сиденья майора Гарбко. Спешу к нему на помощь. Командир сидел по грудь в болотистой жиже, заполнившей кабину. Мы подхватили Гарбко под мышки, и он застонал от боли. Оказалось, у командира зажаты обе ноги... Проводами, видимо, сорвало педали управления и затянуло их вместе с ногами командира под сиденье. Какие усилия мы ни предпринимали, чтобы освободить его, ничего не получалось. А огонь уже подбирался к штурманскому ящику. В нем начали рваться патроны. Но мы не обращали на это внимания. Жизнь командира была для нас дороже всего. А огонь к тому времени уже перекинулся на пилотскую кабину.
   - Ну, все, кончено, - обреченно вздохнул Гарбко и крепко выругался. Он вытащил из кармана партийный билет, другие документы, сорвал с груди Золотую Звезду и передал их штурману. В тот момент на него было страшно смотреть. Ведь жив же, жив человек, а мы бессильны ему помочь.
   - Теперь уходите! - сверкнул он на нас налитыми решимостью и болью глазами. Не успели мы опомниться, как командир выхватил пистолет, приложил его к правому виску и выстрелил. Все это случилось в одно мгновение. Мы были ошеломлены и не сразу нашлись, что делать дальше. Огонь вот-вот подберется к бакам с горючим, но мы не в силах были уйти. Наступило оцепенение, которого я не испытывал даже в боях.
   Наконец мы бросились вытаскивать из кабины мертвое тело командира.
   Вытащили его на берег, обмыли лицо от крови и грязи и оба заплакали..."
   Много смертей повидал я на своем веку, самые невероятные истории о гибели людей слышал, но исповедь старшины Ивана Казакова прямо-таки потрясла меня. Я любил Юрия Николаевича как человека и талантливого боевого командира. Светлая память о нем не сотрется до конца дней моей жизни.
   Подробности трагедии, случившейся на безымянном торфяном болоте, я подробно рассказываю еще и потому, что в некоторых книгах смерть этого человека описывается неточно. Думаю, рассказ участника тех событий старшины И. Казакова внесет полную ясность.
   О судьбе майора Альховатского я не знаю. Тогда он, помнится, попал в госпиталь. А старшина Иван Васильевич Казаков жив и поныне. В составе бомбардировочного полка он дошел до Берлина, совершил 357 боевых вылетов, заслужил три ордена Красного Знамени, один из которых я вручил ему в Липецке лично, орден Отечественной войны 1-й степени и десять медалей. Сейчас Казаков старший лейтенант милиции, живет и работает в Новодеревенском районе Орловской области.
   "Всю войну провоевал задом наперед", - шутливо написал мне несколько позже Казаков. Шутка эта близка к истине. Воздушный стрелок-радист сидел в кормовой кабине, защищая экипаж огнем от нападения вражеских истребителей с хвоста, и в этом смысле его полет всегда был "задом наперед".