Ген. Драгомиров. -- Об этом нам ничего неизвестно. Но приказ то должен же быть.


Ген. Краснов. -- Он истолкуется как поход на Москву. Сказать казаку о походе на Москву -- это губить дело.


Ген. Драгомиров. -- А Вы уже говорили... В своих приказах говорили.


Ген. Деникин. -- И не один раз. Да еще нас за собой тянули, словно мы уперлись и не желаем идти.


Ген. Краснов. -- Я подготовлял общественное мнение.


Ген. Деникин. -- Если объявление приказа психологически невозможно, то вопрос придется снять.


Ген. Краснов. -- Либо осторожный приказ, либо не обязывайте меня отдавать приказ.


Ген. Драгомиров. -- Единое командование признали все, кроме Вас. Вы не хотите.


Ген. Краснов. -- Соглашение может быть -- либо особым приказом, либо оговоркою, что Дона не тронут на Москву.


349




Ген. Деникин. -- Надо кончать .. .


Ген. Щербачев. -- Председатель Круга сказал, что Круг единое командование признает.


Ген. Краснов. -- Г. Харламов не несет ответственности за фронт, ее несу я. Я знаю, что скажет фронт. Для себя нам от союзников помощь не нужна. Вы нас толкаете на Москву -- что мы получим от Вас для этого? Если до первого февраля нам не помогут, мы потеряем весь север области. Избежать это можно либо секретным приказом, либо деликатным изложением.


Ген. Щербачев. -- Может быть здесь особый вопрос. Янов в Яссах мне говорил, что Дон признает главнокомандующим меня, а генерала Деникина не признает. Генерал Сазонов это подтвердил.


Ген. Краснов. -- Это отчасти правда. И Вы, и Колчак -- люди посторонние. Раньше мы просили у добровольцев помощи -- нам в ней отказали.


Ген. Драгомиров. -- Если бы было единое командование, были бы посланы и полки.


Ген. Краснов. -- Когда придут полки -- тогда последует приказ об едином командовании.


Ген. Денисов. --Третья дивизия стоит в тылу у Вас.


Ген. Драгомиров. -- Дайте время, она продвинется.


Ген. Романовский. -- Третья дивизия заняла узлы. Не трудно понять, что это важнее обладания Старобельским уездом, который не представляет никакой важности.


Ген. Деникин. -- Это борьба за власть. Я ее никогда не вел. Буду работать так, как могу. Психологически соглашение невозможно.


Ген. Драгомиров. -- Принцип единства власти -- священный принцип. Начало всех начал -- многовластие. Соглашение нам необходимо. Если Вы захотите -- Вы его достигнете.


Ген. Щербачев. -- Завтра приедут к Вам союзники, что Вы им скажете

?

Ген. Краснов. -- То же самое, что сказал Вам и Пулю. Они меня поймут.


Ген. Романовский. -- Будем помогать друг другу.


Ген. Краснов. -- Чем? У меня помогать нечем.


Ген. Драгомиров. -- Нет, есть чем помогать. Вы многим помогали и еще Бог даст поможете. Надо выработать приказ.


Ген. Краснов. -- Его можно распубликовать, но отдать его я не могу. Это зальет Дон кровью и превратит его в Советскую Россию.


Ген. Щербачев. -- Если соглашения не будет -- что будет тогда?


Ген. Краснов. -- Казаки укрепятся.


Ген. Щербачев. -- Это точка зрения самостийников.


Ген. Деникин. -- Значит нечего говорить. Если несогласие укрепить фронт -- надо его признать, надо идти на него.


Ген. Краснов. -- Без Круга нельзя говорить.


Ген. Щербачев. -- Соберите Круг.


Ген. Краснов. -- В настоящий момент собрать нельзя.


Ген. Денисов. -- Весь фронт будет дома.


Ген. Драгомиров. -- Чтобы преодолеть большевиков надо перейти к формированиям и единому командованию.


Ген. Романовский. -- Может быть выработать редакцию.


350




Ген. Краснов. -- В приказе необходимо упомянуть об автономии Дона.


Ген. Щербачев. -- Приемлемо (его никто не поддерживает).


Ген. Денисов. -- На фронте Добровольческой армии противник без связи с Москвой.


Ген. Драгомиров. -- А откуда же боевые припасы?


Ген. Денисов. -- Средства местных большевиков и Кавказской армии.


Ген. Деникин. -- Я слышу только оскорбления, Ваше Превосходительство. Вы ничего не представляете.


Ген. Поляков. -- Да вот 13-го ноября ген. Лукомский заявил, что с точки зрения единого командования можно временно пожертвовать частью территории Дона, перейти там к обороне, использовав казачьи полки на другом направлении, с тем, чтобы через некоторое время восстановить положение и на Донском фронте. Теоретически -- он прав, но зная обстановку на фронте и психологию казачества, я

утверждаю, что это приведет к катастрофе . . .

Ген. Драгомиров. -- А по Вашему как же? Кардонная стратегия?


Ген. Поляков. -- К сожалению -- да, лучше кардонная стратегия, чем крах.


Ген. Денисов. -- У нас враг Москва и Воронеж. У Вас местные большевики.


Ген. Деникин. -- Господь с Вами. В этом Ваше злобное отношение к Добровольческой армии. Конечно, соглашение невозможно.


Ген. Драгомиров. -- В то время, когда мы учились, мы стыдились говорить о таких вещах. Не знаю являются ли с точки зрения новой науки приобретением Ваши слова?


Ген. Денисов. -- На это ничего не могу возразить.


Ген. Драгомиров. -- Поэтому, лучше бы было молчать.


Ген. Деникин. -- Разговор принимает страшный характер. Я дезертировать не могу. Я буду работать, но в других рамках. От работы меня удалит только сила событий или пуля врага.


Ген. Смагин. -- Димитрий Егорович, ведь казалось бы, как близко подошли и вдруг такие резкости. Соглашение ведь есть. Нужно только его оформить (Все пишут, молчание).


Генерал Драгомиров предлагает проект приказа с перечислением подчиненных главнокомандующему местностей включительно до Одесского градоначальства. Генерал Деникин отклоняет этот проект, говоря, что всякое новое приобретение территории потребует его изменения.


Ген. Романовский. -- Территорию, на которой будет действовать власть главнокомандующего можно обобщить в названии на юге России.


Ген. Краснов. -- Этот приказ я должен буду опубликовать с дополнениями, что Донская армия подчиняется в пределах операций, предначертанных Войсковым Кругом.


Ген. Романовский. -- Надо, чтобы войсками ни Круг, ни Рада не распоряжались. В Кубанской конституции указано, что право вывода войск за границу есть привилегия Атамана.


Ген. Краснов. -- У нас на Круге было три кардинальных вопроса:


351




земля, недра и задачи армии. У нас ведь армии нет -- у нас вооруженный народ и он сам себе ставит задачи.


Ген. Щербачев. -- Таким образом интересы России отошли на второй план.


Ген. Краснов. -- Соглашение достигнуто, надо провести его в жизнь, учитывая силы и настроения.


Ген. Деникин. -- Приказ с указанием о невыводе войск моей властью с Дона невозможен. Он не только обеспечивает Вашу автономию, но он указывает и другим образованиям аналогичные пути. Пожелают не выходить Кубанцы с Кубани, татары из Крыма.


Ген

. Краснов. -- Менять приказы Круга я не властен. Я выборный Атаман, я присягал на службу Всевеликому Войску Донскому и нарушить этой присяги не могу. Если Вам нужно выводить войска, отдайте секретный приказ. Я доложу его в закрытом заседании Круга. Тогда последуют его решения и я должен буду их исполнить.

Ген. Деникин. -- Из единого командования нельзя делать секретов.


Ген. Краснов. -- Тогда есть другой выход: я не отдам по Войску Ваш приказ.


Ген. Романовский. -- Но у Вас же спросят -- подчиняетесь ли Вы?


Ген. Краснов. -- Я отвечу вопросом: объявлял ли я этот приказ по Войску?


Ген. Романовский. -- Значит, он не будет иметь для Вас обязательной силы.


Ген. Краснов. -- Нет будет. Я его выполню в возможной мере. Если бы в настоящий момент была бы союзная помощь, условия для опубликования приказа были бы другими... хотя бы одна рота...


Ген. Драгомиров. -- Одну роту, пожалуй, можно будет доставить. Надо поговорить с Пулем.


Ген. Деникин. -- Это не будет помощь. Нельзя из такого серьезного вопроса делать буффонады.


Ген. Краснов. -- Конечно, это не будет помощь живой силой. Но в моральном отношении это имело бы значение.


Ген. Поляков. -- До сих пор мы несем жертвы.


Ген. Романовский. -- А за нами Вы

их отрицаете. По Вашему имена Корнилова, Маркова, Алексеева ничего не значут.

Ген. Поляков. -- Нет значут, но это другое.


Ген. Денисов. -- А где же государственность? Это Кубань и Дон.


Ген. Драгомиров. -- Но кроме Кубани и Дона есть Ставропольская губерния, Черноморье и Крым. Наконец и Дон и Кубань возникновением своей государственности в значительной степени обязаны Добровольческой армии.


Ген. Поляков. -- Еще в большей степени последняя обязана Дону.


Ген. Щербачев. -- Корень не в усталости казаков. У Вас причины другие.


Ген. Драгомиров. -- На Дону много демагогии.


(пропуск).


Ген. Деникин. -- С Вами, Ваше Превосходительство, невозможно разговаривать. Вы все время говорите резкости и совершенно нас отрицаете.


Ген. Драгомиров. -- Необходимо подчинение армии общему командованию. Краснов персонально нам не нужен. Мы олицетворяем его с


352




могуществом Дона и потому считаем необходимым сотрудничестве именно с ним. Подчинение главнокомандующему его в наших глазах равносильно подчинению армии. Если Петр Николаевич найдет нужным подчиниться -- соглашение будет состоявшимся.


Ген. Денисов. -- Этого приказа желают кадеты для того, чтобы пользоваться им в борьбе за свержение Атамана.


Ген. Драгомиров -- По моим сведениям уход Атамана был бы для них нежелателен. Они его поддерживают.


Ген. Романовский. -- Может быть, выражение о невыводе войск с Дона можно будет смягчить

.

Ген. Краснов. -- Посмотрим. Я могу предложить такую редакцию: конституция Войска не будет нарушена.


Ген. Драгомиров. -- Это значительно мягче. Это может быть приемлемо.


Ген. Щербачев. -- Против этого нельзя возражать.


Ген. Романовский. -- Согласен.


(Готовится приказ).


Ген. Краснов. -- Надо принять меры против злостной агитации из Екатеринодара. Оттуда расходуют частные средства на политическую борьбу Я лишен возможности делать это. За два дня праздников я получил один миллион двести пятьдесят тысяч рублей и передал их в казначейство.


Ген. Щербачев. -- Это яркий показатель того доверия, которым Вы пользуетесь на Дону.


Ген Краснов. -- Но тем не менее, я должен сплошь и рядом уговаривать. В этом отношении я совершенно уверен только в одном корпусе, который у меня воспитывается на идеях Петрограда и Москвы.


(Читается приказ).


Приказ


Главнокомандующего вооруженными силами Юга России По соглашению с Атаманами Всевеликого Войска Донского и Кубанского

269) сего числа я вступаю в командование всеми сухопутными и морскими силами, действующими на юге России.

Генерал-лейтенант Деникин.


Атаман читает свое добавление:


Объявляя этот приказ Российским армиям на земле Всевеликого войска Донского находящимся, подтверждаю, что по соглашению моему с Главнокомандующим вооруженными силами юга России Генерал-Лейтенантом Деникиным, конституция Всевеликого войска Донского, Большим Войсковым Кругом 15-го сентября сего года утвержденная, нарушена не будет. Достояние Донских казаков их земли, недра земельные, условия быта и службы Донских армии затронуты не будут. Единое командование -- современная и неизбежная ныне мера для достижения полной и быстрой победы в борьбе с большевиками.


Донской Атаман Генерал от кавалерии Краснов.


Соглашение было достигнуто в 15 часов 5 минут. Обмен приказами состоялся в 15 часов 20 минут. В 17 часов 10 минут, после обеда в поез-



269

) От Кубанцев никто не присутствовал.

353




де Главнокомандующего, поезд Донского Аатамана с генералом Красновым и свитой отбыл на Новочеркасск".


Выработанный приказ в тот же день был опубликован армиям на земле Всевеликого войска Донского находящимся

270).

Итак, объединение осуществилось. Но скажу откровенно, невеселыми мы ехали домой. Нас беспокоила мысль, как и в какой форме начнет генерал Деникин проводить в жизнь "единое командование". Особенно мрачен был командующий армиями ген. Денисов. Он всю дорогу ворчал, говоря, что подписав соглашение Атаман этим, подписал смертный приговор и себе и Войску. Я держался иного мнения. Мне казалось, что, наконец

, лопнул тот нарыв, вокруг которого разгорались страсти, сплетались интриги, рождались небылицы и распускалась злостная клевета о Донской власти. Хотелось верить, что с этого момента все пойдет гладко и начнется дружная работа обеих армий. К сожалению, этим моим надеждам не суждено было сбыться. Достигнутая форма объединения видимо не вполне удовлетворяла ген. Деникина. Хотя на совещании он и призывал "забыть личные обиды и оскорбления", но сам, однако, не смог стать выше этих чувств, не смог основательно и навсегда побороть свою неприязнь к ген Краснову и Донскому командованию. Последующие его действия, о чем я укажу ниже, воочию убедят читателя в правоте высказанного.

Ни в положении Донской армии, ни в работе Донского штаба "единое командование" вначале ничем не отразилось. Прибыв в Новочеркасск, я пригласил к себе начальников отделов моего штаба, а затем и всех офицеров, которым и разъяснил смысл состоявшегося объединения. -- "Отныне" -- закончил я --"наш штаб является подчиненным штабу Добровольческой армии

, а потому каждое требование, поступающее оттуда в соответствующие отделы, должно быть выполнено незамедлительно и безоговорочно. Я требую забыть прежние недоразумения и обиды, начать дружескую работу и во всем идти навстречу штабу Добровольческой армии". Не скажу, чтобы это мое заявление вызвало у офицеров штаба какой-либо подъем или радость. Скорее, казалось, многие приняли эту новость как-то печально, мрачно и во всяком случае без всякого одушевления.

Логическим следствием состоявшегося соглашения с ген. Деникиным явился приезд в Новочеркасск 28 декабря 1918 года ген. Пуля. С ним прибыл его начальник штаба полк. Кис и три английских офицера, а также представитель генерала Франше д'Эсперэ -- кап. Фукэ, представитель генерала Бертелло -- кап. Бертелло и два лейтенанта: Эглон и Эрлиш.


По установившемуся уже обычаю, в тот же день вечером в Атаманском дворце в честь гостей состоялся парадный обед. В приветственной речи ген. Краснов дал полную картину трагедии России и Дона и рельефно подчеркнул настоятельную необходимость незамедлительной помощи Войску.


-- "Ровно месяц тому назад в этом самом зале --сказал он -- я имел счастье приветствовать первых из союзных офицеров, прибывших к нам -- капитана Бонда и капитана Ошэн. Я говорил тогда о



270

) Приказ Российским армиям на земле Всев. войска Донского находящимся от 26 декабря 1918 года, No 9.

354




том громадном значении, которое имеет теперь время. Я говорил, что не неделями и месяцами измеряется оно, но только часами. Я говорил о тех потоках крови невинных жертв, стариков, священников, женщин и детей, которые льются каждый день там, где была когда-то наша общая родина -- Россия. Я умолял от имени этой России придти и помочь. Страшный кровавый туман замутил мозги темного народа и только вы, от которых брызжет счастьем величайшей победы, можете рассеять этот туман. Вы не послушались тогда меня, старика, искушенного в борьбе с большевиками и знающего, что такое яд их ужасной пропаганды. Медленно и осторожно, с большими разговорами и совещаниями приближаетесь Вы к этому гаду, на которого надо смело броситься и раздавить его. И наши враги в вашей осторожности видят ваше бессилие. А изнемогшие в борьбе братья наши теряют последние силы. За этот месяц пала под ударами вся Украина, богатая и пышная с обильной жатвой недавнего урожая. Усталые полки Южной армии и истомленные непосильной борьбой на многоверстовом фронте казаки, сдали большую часть Воронежской губернии. Богатый хлебом плодородный край превращается в пустыню. Идут кровавые расстрелы и тысячи невинных гибнут в вихре безумия. Вас ждут, господа, осужденные на смерть. В ваших руках жизнь и смерть. Ужели же Вы оттолкнете протянутые руки и холодно будете смотреть, как избивают женщин, как бьют детей на глазах у матерей и ждать чего-то. Ждать тогда, когда надо

действовать. Ваш приезд тогда вдохнул силы. Явился порыв. Полки пошли вперед. Уже недалеко было до Воронежа... Но порыв не терпит перерыва и не видя помощи сейчас -- изнемогли бойцы, истратили силы и молча отступают. Вы, господа, военные люди. И Вы знаете, что такое бой, и Вы знаете, что значит подача резерва вовремя, и как мало значит приход резерва тогда, когда разъяренный враг уже победил и уничтожил первую линию... Россия взывает о помощи... Франция, -- говорит она -- вспомни о наших могилах в Восточной Пруссии в дни Вашей славной битвы на Марне, Франция, не забудь наших галицийских покойников в тяжелые дни Вердена. Пока Россия была здорова, -- она была верной союзницей. Но чем виновата Россия, что она заболела этой страшной болезнью побежденных. Помогите ей. Исцелите ее. О, какой ужас творится в Москве, в Рязани, в Воронеже, в Харькове, повсюду в России. Темнота, голод, холод. Плач женщин и детей и пьяные оргии дикарей, сопровождаемые расстрелами... Во всем мире праздник Христов. Во всем мире тишина и радость покоя и только в России не прекращаясь -- вот уже пятый год гремят выстрелы, льется кровь и сироты, без дома и крова, умирают от голода ... Несите нам свободу, пока не поздно. Несите теперь, пока еще есть живые люди в Русской земле ... Идите туда, где Вас ждет триумфальное шествие среди ликующего народа. Пройдут недели и, если не пойдете Вы, там будут пепелища сожженных деревень и плач и трупы, и вместо богатого края -- пустыня. Время не ждет. Силы бойцов тают. Их становится все меньше и меньше ..." 271).

В гробовой тишине говорил Атаман Краснов. Каждое его слово глубоко западало в души присутствующих. Все взоры устремились на Пуля, с нетерпением ожидая, что он скажет в ответ, когда ген. Краснов



271

) Газета "Донские Ведомости" от 29 декабря 1918 года.

355




закончил свою речь провозглашением тоста за здоровье Короля Англии и за всю страну.


-- "Ваше Высокопревосходительство и господа" -- начал свою речь представитель Англии. "От своего имени и от имени моих товарищей благодарю Вас за честь, которую Вы нам оказали, провозглашением тоста за здоровье Его Величества короля Англии и за нашу страну. Всякий, кто слышал трогательные слова Донского Атамана, не мог не обратить на них внимания, не мог не принять близко к сердцу того, о чем он говорил. Наше присутствие здесь доказывает, что мы не забыли своего долга и, что мы хотим оказать Вам помощь. Мы будем Вас поддерживать и окажем содействие. Но надо помнить, что при теперешних перевозочных средствах трудно оказать немедленно большую помощь. Однако, за те три недели, как я и французы находимся на русской территории, нами уже доставлено 50 тысяч винтовок, несколько миллионов патронов, большое количество медицинского и всякого другого снаряжения. Перед моим отъездом сюда я получил телеграмму из Лондона,

в которой говорится, что приняты меры к доставке тяжелой и легкой артиллерии, винтовок, 500 тонн медикаментов, аэропланов и танков. И я надеюсь, Вы сознаете, что за короткое время той передышки, какую мы сами имеем, после войны с Германией, мы оказали всю возможную помощь. Я надеюсь также, что когда, по возвращении с Дона, я поеду к себе в Англию и расскажу там про героическую борьбу Дона и Добровольческой армии, то мой рассказ вызовет общее сочувствие. Мы восхищаемся и преклоняемся перед тем, что сделали казаки, Атаман ген. Краснов и генералы Денисов и Поляков. Мы чтим вместе с Вами память тех жертв, что страна принесла, чтобы избавиться от большевиков. И ничто не заставит нас забыть про Россию. Что касается до настоящего положения, то мне представляется, что оно не так плохо, как это может казаться. На востоке дела улучшились и мы возлагаем большие надежды на адмирала Колчака, от которого в ближайшем будущем можно ожидать многого. Прежде чем кончить мою речь и провозгласить тост за здоровье нашего хозяина, я бросаю взгляд свой на развешенные в этом зале портреты атаманов, выдающихся людей, служивших своей родине. Я позволю себе заглянуть в будущее и, мне кажется, что будет в этом зале висеть и еще один портрет. Это будет портрет замечательного государственного деятеля, великого и достойного сына своей Родины, одним из первых, положившего труд на спасение России. И когда в этой зале будут посетители, они спросят: а где портрет Краснова. И им покажут на этот портрет. За здоровье Донских казаков и их доблестного Атамана".

Громовое и долго несмолкавшее ура покрыло последние слова ген. Пуля. Как только смолкли аплодисменты, встал капитан Фукэ.


-- "От имени командования союзными войсками" -- начал он -- "и от имени победоносной французской армии, я рад приветствовать на Донской земле Атамана Краснова, который не только как большой военный человек, но и как дипломат, открыл широкие двери победы для своей страны. Победа теперь близка. И я приветствую героическую Донскую армию и все казачество, которое все время сопротивлялось большевикам. И теперь, когда Вы стали под одни зна-


356




мена с вашими союзниками, я уверен, Вам предстоит блестящая будущность. Рука об руку с нами, Вы пойдете спасать Россию и недалек тот час, когда Вы, как добрые патриоты, поклонитесь святыням Московского Кремля. Гордо и победоносно Вы войдете в Москву и восстановите вашу великую и прекрасную Родину. Мы Ваши собратья по оружию, мы не забудем великой клятвы дружбы нас соединяющей. Позвольте мне напомнить Вам слова нашего гимна: "настал день Победы". Эти слова относятся не только к нам, но и к Вам, к Дону и России. И поднимая свой бокал за генерала Краснова, за офицеров и казаков Донских, я, вместе с тем, подымаю бокал за Вашу будущую победу и за Великую Россию"

272).

Затем на чистом русском языке, с приемами митингового оратора, зажигательную речь произнес французский лейтенант Эрлиш. Его речь особенно понравилась рядовым казакам -- членам Круга. Лейтенант Эрлиш, в общем, еще раз подтвердил, что союзники с казаками и, что союзная помощь Войску уже

идет и в ближайшие дни будет на Дону.

После многократных официальных заверений полномочных представителей союзных армий, можно ли было, спрошу я, сомневаться или не верить их обещаниям? Верили все и все радовались и ликовали в предчувствии скорой победы и скорого мира. И события на Донском фронте, и колебания казачьих частей, и наши временные неуспехи на севере, -- уже не казались столь грозными - ведь помощь союзников была не за горами.


Уверенность в скорую помощь союзников была настолько сильна, что вносила известный корректив и в наши оперативные соображения. Я тогда считал главной задачей Донских армий -- удержать лишь завоеванное до прибытия армий союзников, а затем, получив материальную и моральную поддержку, перейти к решительным активным действиям. Еще большую надежду на эту помощь возлагали войсковые начальники. В тяжелые, самые критические моменты они поддерживали угасший дух бойцов, обещая им близкую помощь союзников и требуя от войск напрячь последние силы и ни шагу не уступать противнику. Все жили, я бы сказал, иллюзиями. И эти иллюзии внедрили в казачество сами представители союзников своими официальными заверениями о близкой помощи, быть может, не сознавая что за неисполнение ими своих обещаний, казачеству придется расплачиваться потоками человеческой крови. Донские армии были тогда до крайности переутомлены. Мало того, они были уже больны последними событиями на северном Донском фронте, а союзные представители ежедневными категорическими заявлениями о скорой помощи, давали им морфий, забывая, что долго держать больного в та ком состоянии нельзя.


Болея душой за Донские армии, я в те дни, невольно с особо теплым чувством вспоминал представителей немецкого командования наших недавних врагов. Не было случая, чтобы они не исполнили своих обещаний и тем самым нарушили бы наши оперативные предположения.



272

) Газета "Донские Ведомости" от 30 декабря 1918 года.

357




Около 10 часов вечера, прямо с обеда, иностранные офицеры в сопровождении Атамана, командующего армией, меня и нескольких офицеров штаба, отправились на вокзал для следования на восточный фронт.


Утром 29 декабря атаманский поезд медленно подошел к станции Чир -- где находился штаб ген. Мамантова, командующего восточным фронтом. На станции нас ожидали начальствующие лица, депутации от станиц и громадная толпа народа. На перроне, взявши "на караул", стоял почетный караул с хором трубачей. Что Донское казачество поголовно ополчилось против большевиков, дав максимум напряжения, лучше всего свидетельствует этот караул, подробное описание которому дает П. Н. Краснов в статье "Всевеликое Войско Донское"

273), говоря: "На правом фланге стоял взвод "дедов". Седые бороды по грудь, старые темные лица в глубоких морщинах, точно лики святых угодников на старообрядческих иконах, смотрели остро и сурово из-под надвинутых на брови папах. Особенная стариковская выправка, отзывающая временами прежней муштры, была в их старых фигурах, одетых в чистые шинели и увешанных золотыми и серебряными крестами на георгиевских лентах: -- за Лавгу, за Плевну, за Геок--Тепэ, за Ляоян и Лидиатунъ ... Три войны и тени трех императоров стояли за ними . .. Рядом с ними был бравый, коренастый и кряжистый взвод "отцов". Это были те самые "фронтовики", которые еще так недавно бунтовали, не зная куда пристать, сбитые с толка революцией и целым рядом свобод, объять которые не мог их ум. В своей строго форменной одежде, они производили впечатление старых русских дореволюционных войск. И, наконец, еще левее был взвод "внуков" -- от Постоянной армии, от химического ее взвода. Это уже была юная молодежь -- парни 19 и 20 лет. Долго любовался караулом Пул. Он медленно шел с Атаманом по фронту, внимательно вглядываясь в лицо каждого казака и новые мысли зарождались в его уме. Он понимал теперь то, чего упорно не хотели понять на западе, он понимал то, чего он не мог понять в Екатеринодаре. что это народная, а не классовая война. Он видел грубые, мозолистые руки хлебопашцев, сжимавших эфес шашек и он понимал, что эти люди действительно отстаивают свои дома, борются за право жизни..."