Осмотрев затем расположенный недалеко от станции авиационный отряд и выслушав от начальника штаба восточного фронта ген. А Келчевского оперативный доклад о положении на фронте, мы двинулись дальше. У разъезда Рычкова союзникам были показаны маневры одного из наших ударных батальонов. Узнав, что наши полки нормально имеют 3 500 челочек, батальоны 1 000. конные сотни по 140 шашек, он был чрезвычайно поражен таким большим составом.
На станции Карловской мы осмотрели тяжелые орудия, бронированный поезд и их команды, причем, узнав о недостатке тяжелых снарядов, ген. Пуль здесь же отдал распоряжение послать телеграмму союзному командованию о немедленной высылке таковых
274). Дольше мы задержались у резерва, обходя пехоту, артиллерию и273
) Архив Русской Революции. Том V, стр. 295-296.274
) Снаряды, конечно, высланы не были.358
конницу. С большим любопытством союзные офицеры осматривали каждую мелочь, интересовались каждой деталью.
С разрешения Атамана, французский лейтенант Эрлиш обратился по русски к войскам и с большим подъемом сказал следующее: "Дорогие друзья. Вопреки многому тому, что говорится вам о союзниках, я имею право утверждать, что мы не забыли союза и мы пришли сюда, чтобы помочь вам устроить вашу жизнь так, как этого пожелает народ. В вашем лице мы видим русский народ и мы не можем примириться с теми людьми, которые посягнули на волю русского народа, имя которым насильники. Мы не забыли той крови, которая была пролита русскими за нас в Пруссии, в Карпатах и на Кавказе и мы имеем
возможность помочь тем, кто вместе с нами отстаивал идеи права и свободы, те идеи, которые отрицал германский империализм. И мы думаем, что мы должны помочь нашим русским союзникам. Мы заявляем поэтому, что мы с вами, что мы совместно с вами и что мы за вас. Вот будут говорить, что мы вам не помогаем. Не верьте -- это пропаганда это деятельность тех, кому нужен раздор, кому нужна вражда, кто забрызгал кровью русское трехцветное знамя и заменил его в Брест-Литовске красными тряпками. Мы вам поможем, но имейте терпение, нам нужно время. Мы придем и мы поможем вам -- страдальцам своими средствами и совместно с вами рука об руку пойдем в Москву в Святой Кремль и дадим возможность всему народу русскому без насилий высказать свою волю. И мы глубоко верим, что снова будет русский народ, что снова будет Россия, что снова будет наш союз. И я бросаю клич: да здравствует Единая, Неделимая, Великая Россия. да здравствует Всевеликий Дон -- краса и гордость России, да здравствуют ваши победы, да здравствует союз России, Франции и Англии. Ура". 275)Слова лейт. Эрлиш были покрыты громовым, задушевным "ура". После этого войска с песнями прошли перед союзниками.
Ген Пуля во что бы то ни стало тянуло посмотреть окопы. Его желание было удовлетворено. Увидев небольшие канавы, кое-где углубленные ямами с набросанной в них соломой и камышем, без блиндажей, без железобетонных построек, без намека не только на комфорт к чему привыкли иностранцы на западном фронте, но даже без самых элементарных удобств - союзные офицеры были весьма разочарованы.
-- "А сколько дней остаются казаки в этих окопах, да еще при таком страшном морозе?" -- спросил Пуль.
-- "Три дня в окопах, три дня в резерве на хуторе" - ответил ему ген. Мамантов.
-- "Наши не могли бы так" -- сказал Пуль.
Уже стало темно, когда мы двинулись в обратный путь. Заметно было что виденное в этот день сильно потрясло ген. Пуля. Отведя Атамана в сторону, он поделился с ним своими впечатлениями и добавил что едучи на Дон, он полагал встретить здесь, как и в Добровольческой "армии -молодежь, детей, интеллигенцию, офицерские
батальоны в 60--80 человек, а вместо этого увидел настоящею, крепкую армию.275
) Газета "Донские Ведомости" от 30 декабря 1918 года.359
После интимного обеда на станции Карповская в столовой ген. Мамантова, с горячими речами и новыми заверениями союзных представителей о немедленной их помощи Дону, мы распрощались с командующим восточным фронтом и отправились на ст. Провалье, для осмотра конного Провальского завода, составлявшего всегда особую заботу Атамана. Здесь были показаны чистокровные производители -- дети Гальтимора и матки, скаковые лошади и молодняк. И опять Пуль восторгался богатством Войска и царившим всюду порядком.
30 декабря союзные миссии отправились в г. Ростов для осмотра Владикавказских мастерских. Там ремонтировались паровозы, строились блиндированные платформы, санитарные поезда и оборудовались поезда-бани. Затем, они осмотрели еще и другие заводы, приспособленные нами для военных целей.
Уже ни в чем не надо было убеждать ген. Пуля. Со свойственной ему английской любознательностью, он сам интересовался всеми отраслями жизни. Характерно то, что он не ограничился лишь показной внешностью, но хотел видеть и оборотную сторону медали. Он восхищался порядком в армии и доблестью казаков, удивлялся налаженностью государственного аппарата, на основе демократических принципов, восхвалял огромный организаторский талант и мудрое руководтсво Атамана и Донского командования и с каждым днем становился все больше и больше другом ген. Краснова.
Пожив на Дону и лично детально ознакомясь с обстановкой ген. Пуль, ясно почувствовал всю неподдельную трагедию казачества. Он отлично понял и полное перенапряжение сил при отсутствии источников пополнения и резервов, и необычайно тяжелые условия борьбы при недостатке боевых припасов и, одновременно, с этим, на пороге земли Донской, видел несметные полчища красных. Убедившись в непосильной борьбе казачества, ген. Пуль и кап. Фукэ обещали срочно прислать танки, аэропланы, орудия и снаряды, обещали дать и живую силу. И казаки все еще верили и ждали эту помощь. На прощанье ген. Пуль сделал распоряжение о немедленном направлении из Батума на Дон союзной бригады и просил заготовить для солдат теплые полушубки.
Так, устами своих представителей, говорила Антанта, но как далеки были слова от ужасной действительности. Повторные, настойчивые требования ген. Пуля о немедленной присылке помощи Дону, оставались гласом вопиющего в пустыне и, в конечном результате, привели к отстранению его от должности и замене его ген. Бригсом
-- сухим пунктуалистом.Великие державы, упоенные славой своего успеха, почивали на победных лаврах и все еще колебались. Глубокое заблуждение по русскому вопросу царило в Версале. Быть может, сказывалось и всеобщее утомление войной. Никому не хотелось, когда уже заключен мир, идти снова в бой, в холодную и далекую страну. А возможно и то, что серьезно верили, что фонтанами красноречия своих представителей, союзникам удастся сокрушить стальную силу красных штыков. Предательство большевиков, заключивших Брестский мир уже, как будто, кануло в вечность. Их считали только за крайнюю социалистическую партию. Правдивым суждениям о большевиках, как узурпаторах власти, народных угнетателях, палачах небывалого террора и,
360
наконец, мировой опасности большевизма -- серьезного значения не придавали. Не видели и для себя опасности, говоря, что большевизм -- удел слабых. На Западе начинало преобладать течение невмешательства в русские дела, а в Англии доминировало мнение, что для Англии лучше, если в России будет еще
хуже. Наша история насчитывает много случаев использования международными силами Российского развала, но, к нашей -- русской гордости, всякий раз, Россия оправлялась от пережитой смуты и доказывала Миру, не только свою жизнеспособность великого государства, но и способность, в конечном результате, решительно отстоять свои права и интересы.Повторные заявления представителей союзных держав о том, что они окажут помощь Войску, мало-помалу, опьянили надеждой казачество. Но гости уехали с Дона и там все оставалось по-прежнему. Шли ужасные кровавые бои и казачество, напрягая последние остатки сил, нервно и нетерпеливо ожидало обещанную помощь.
Обстановка, между тем, делалась все хуже и хуже. Достигнув бескровной победы на северо-западном Донском фронте, противник всеми силами обрушился против севера Области -- Хоперского округа. Громадное численное превосходство красных, трудность вследствие большого снега и сильных морозов маневрировать и бить противника по частям, наконец, угроза тылу с запада, со стороны Верхне-Донского округа, -- все это, вынудило Хоперцев к отходу на юг. Разложение войск, начавшееся в Воронежской губернии, не могло не отразиться на состоянии духа Хоперского и Усть-Медведицкого округов. Страшное слово -- измена -- докатилось до Хоперцев и они, потеряв мужество, перестали быть стойкими. Они, никогда не считавшие врага, начали его считать и когда увидели, как они одиноки и малочисленны в сравнении с противником, стали отступать, бросая временами в глубоком снегу орудия и обозы. Со всех сторон Войсковой штаб засыпался телеграммами. Рисуя в них тяжелое и часто критическое положение, войсковые начальники обычно подчеркивали требование казаков -- показать им союзников и их обещание двинуться тогда вперед и победить противника. Но что можно было сделать? Самое большое -- еще раз услышать категорическое заявление ген. Пуля или кап. Фукэ о близкой их помощи Дону и этот свой разговор целиком передать войскам
276). Ужас положения увеличивался еще и тем, что у меня уже самого закрадывалось чувство недоверия ко всем крикливым и пышным заверениям иностранных представителей. Однако, высказать старшим войсковым начальникам эти свои сомнения, я не признавал возможным. Разговаривая с ними по аппарату, я всячески затаивал от них эти свои чувства и ограничивался лишь обрисовкой общего положения и передачей всего того, что, когда и как было сказано нам представителями союзных армий.А в эти же дни к Хоперцам пробирались советские агенты и говорили: "Если союзники с вами, мы драться не будем, положим оружие и сдадимся на их милость. Но у вас нет союзников, вас обманывают". К 20 января противником почти без боя был занят Хоперский и значительная часть Усть-Медведицкого округов. Вера в союзную помощь постепенно падала в казачестве. Физически усталые, еще более
276
) разговор обычно происходил по аппарату Юза.361
потрясенные морально, донские части оставляли свои позиции и уже нередко отходили только перед призраком противника. Лишь местами, некоторые из них оказывали красным отчаянное сопротивление. Но это были отдельные кучки героев, небольшие, но закаленные в боях части, не потерявшие еще сердца и сохранившие дух. И опять в эти критические дни, неувядаемую славу стяжал себе лихой Гундоровскии полк. Под командой ген. Гусельщикова, гундоровцы дрались как львы
, являя собой редкий пример героизма и безграничной любви к родному Дону.Северный фронт шатался и заметно терял силу. Развал постепенно ширился. Для восстановления положения, Донскому командованию пришлось принять экстренные, чрезвычайные меры. Срочно были призваны казаки южных округов всех возрастов, способные носить оружие и ими сменены внутренние гарнизоны. С железных дорог были сняты охранные сотни, выделены части с западного фронта и, кроме того, готовились части Молодой армии для ударной группы. Одновременно, спешно приводились в порядок расстроеные полки северного фронта, оставшиеся верными присяге и не пожелавшие признать власть красных. Измученные и голодные, по колено в снегу, часто с отмороженными конечностями, выбиваясь из сил, брели станичники
на юг одиночным порядком или небольшими группами, горя одним желанием скорее стать в ряды и отомстить врагу и предателям.Для вооружения тогда потребовалось сразу большее количество винтовок. Наличных запасов оказалось недостаточчным и нужно было во что бы то ни стало найти все необходимое. В это время, я получил извещение о прибытии в Новороссийск первого транспорта союзников, с большим запасом боевого снаряжения. Помощь, казалось, была более, чем кстати. Но увы, вскоре мне пришлось горько разочароваться
. Действительно, как выяснилось, привезли несколько тысяч русских винтовок, переделанных под турецкий патрон. Командование Добровольческой армии охотно уступало их нам, как ненужный хлам, ибо к этим винотовкам не было ни одного патрона. Союзники, надо признать, были смущены такой своей помощью. Но, к сожалению, за первым конфузом повторился второй, еще более характерный. Нам стало известно о прибытии в адрес Добровольческой армии свыше 40 тысяч комплектов зимнего обмундирования и обуви. Понятно, что при огромном недостатке такового в армии и при сильных морозах, это обстоятельство не могло не иметь на ход дела положительного значения. Каково же было разочарование, когда при распаковке убедились, что все привезенное ничто иное, как старое русское поношенное и совершенно истрепанное обмундирование, которое во время войны, по истечении известного срока носки, отбиралось весной у солдат и, чтобы не загромождать ближайшего тыла, тюковалось, дезинфицировалось и, как ненужное, отправлялось в глубокий тыл на фабрики. Такова была на первых порах помощь наших союзников. При таких условиях, естественно, уже не приходилось вести расчеты на них. Надо было выходить из тяжелого положения, надеясь только на собственные силы и средства.С целью в короткий срок обмундировать призываемых казаков, Донское командование обратилось с призывом к населению помочь ему
362
в этом и надо сказать, что этот призыв нашел горячий отклик среди обывателей. Благоприятному разрешению этого вопроса много способствовало и то обстоятельство, что большинство мобилизованных стариков явилось в теплом обмундировании и почти в полном снаряжении, за исключением винтовки. Наконец, были использованы и последние жалкие запасы снаряжения, что в общем, с грехом пополам, позволило справиться с этим вопросом
.Более трудно обстояло дело с вооружением. Запасы свободного оружия и самый тщательный сбор в частях войск излишков такового, далеко не покрыл нужды в нем.
А между тем, события на северном Донском фронте становились более грозными. Казачьи части почти без сопротивления, отходили к югу. Красные совершенно обнаглели. Особенно страдали занятые ими станицы. Там большевики чинили жестокую расправу и беспощадно мстили тем, чьи близкие не остались в станице, а с оружием в руках, ушли на юг.
Одновременно с событиями на севере и западе Области, шла упорная борьба на подступах к Царицыну. С 20 ноября донцы, нанеся здесь несколько поражений противнику у хуторов Степанникова, Бузиновки и Лозного, далеко отбросили красных на восток, взяв свыше 6 тыс. пленных и богатую военную добычу.
26-го декабря в горячем бою у сел. Дубовый Овраг, донская конница снова разбила противника и затем повторными ударами у Чапурников, Червленой, Сарепты, станции Воропаново и Гумрак, красные окончательно были смяты и с громадными потерями спешно отошли в Царицын. В руки донцов снова попало несколько тысяч пленных и большие трофеи. К 5 января донские полки стояли непосредственно у стен красного Царицына, имея объектом действия его предместья и самый город.
К чести казаков восточного фронта, большевистская пропаганда успеха здесь не имела. Зараза, привитая большевиками казакам на северо-западе Области, их не коснулась. Непрерывные успехи донцов на этом фронте, неудержимый наступательный их порыв, огромное количество пленных и трофеев и, наконец, полная растерянность противника, -- давали основание Донскому командованию рассчитывать на скорое овладение Царицыном. Взятие в то время Царицына, помимо больших материальных выгод, имело бы огромное моральное значение и без сомнения отрезвляюще подействовало не только на малодушных казаков Северного фронта, но и подняло бы дух и всего Донского казачества. Сверх того, успешное окончание операции здесь освобождало большое количество войск, каковые могли быть использованы для восстановления Северного фронта и помощи на других направлениях. Эти соображения побуждали Донское командование, несмотря на тяжелую обстановку и важные события на севере, проявить большую выдержку и ни в коем случае выделением отсюда частей, не ослабить войск Царицынского фронта. Кроме того, были еще и другие соображения, заставляющие держаться именно такого плана действий. Дело в том, что Добровольческое командование уже имело свободные войска и обещало перебросить на помощь донцам несколько пластунских батальонов. Следовательно, у нас было полное основание пола-
353
гать, что с Царицыном будет покончено в ближайшие дни. По заверению штаба Добровольческой армии, пластуны уже приступили к погрузке на ст. Торговой, т. е. в расстоянии суток езды по железной дороге до Царицына.
Наступление сильных морозов, при отсутствии у донцов достаточно теплой одежды, получение противником подкреплений и проявленное им крайне упорное сопротивление, а также необходимость перегруппировки частей, вынудили ген. Мамантова, сделать перерыв в активных действиях и, главное, выждать прибытия обещанных Добровольческой армией пластунских батальонов, с тем, чтобы общими усилиями произвести штурм, сильно укрепленного Царицынского района. Этим перерывом воспользовались красные. С 12-го января они
сами повели бешенные атаки, стремясь разжать полукольцо наших войск. Все атаки противника с громадными для него потерями были нами отбиты и донцы ни шагу не уступили красным.Время шло, а пластуны к нам не прибывали. Бесконечно долгие мои разговоры по аппарату с ген. Романовским по этому вопросу, не давали нужных результатов. Сначала меня заверяли, что пластуны уже приступили к погрузке, но затем вскоре я получил уведомление, что они еще не прибыли к месту посадки, что пластуны не могут начать погрузку, ибо крайне утомлены длинным переходом. А через день или два на мой новый запрос, мне заявили, что для пластунов не хватает подвижного состава, хотя это я предусмотрел заранее и своевременно предложил подать на станцию наши составы. Мне было ясно, что вопрос о переброске пластунов на Донской фронт затягивается и
откладывается на неопределенное время. Истинные мотивы этой задержки всячески замалчивались, но каждый раз ставка Добровольческой армии пыталась задержку объяснить какими-либо новыми причинами.Между тем, официальное обещание прислать пластунские части, побудило командующего восточным Донским фронтом ген. Мамантова ввести известный корректив в свои оперативные соображения и сверх того, для поднятия духа войск, объявить об этом в приказе.
12-го января я поехал в Екатеринодар для доклада Главнокомандующему обстановки на Донском фронте. Предстояло разрешить несколько довольно важных вопросов. Во-первых, надо было во что бы то ни стало, настоять на усилении дивизии ген. Май-Маевского Добровольческой армии. Эта дивизия, выдвинутая на Мариупольское направление, была крайне слабого состава, продвигалась на север весьма медленно и, в общем, пока что, вся ее для нас польза выразилась в том, что мы могли снять в этом районе всего лишь две наши сотни. Во-вторых, нужно было добиться присылки на Царицынское направление уже давно обещанных батальонов, а попутно решить и несколько других вопросов.
По прибытии в Екатеринодар, ген. Смагин
277) встретил меня на вокзале и предупредил, что ген. Романовский меня ожидает, желая присутствовать при моем докладе Главнокомандующему. В виду этого, я прямо с вокзала, поехал к нему. Начальник штаба принял меня, внешне, весьма любезно. Я вкратце ознакомил его с обстановкой у277
) Представитель Донского командования при Ставке.364
нас и нашими нуждами. После этого, ген. Романовский по телефону предупредил ген. Деникина о моем приезде, причем, кладя телефонную трубку, он улыбаясь и с заметной иронией в голосе, промолвил:
"А у Главнокомандующего сейчас члены вашего Круга В. А. Харламов, П. М. Агеев
278) и кто-то еще, делают доклад о положении на Донском фронте". Должен признаться, что если до этого времени я не придавал никакого значения и не верил, доходившим до меня слухам о том. что будто бы Главнокомандующий свои заключения о военном положении на Донском фронте и ходе боевых действий, основывает не столько на официальных донесениях и докладах Донского командования, -- сколько на рассказах и нашептывании безответственных лиц к тому же полных профанов в военном деле, то теперь, конечно, в этом уже нельзя было сомневаться. То что раньше я считал сплетней или клеветой, ронявших ген. Деникина, как Главнокомандующего, теперь это оказывалось сущей правдой, которую подтверждал сам начальник штаба Добровольческой армии и таким тоном, в котором звучала ирония и нотка осуждения им подобного порядка. Когда мы прибыли к Главнокомандующему, то там никого не застали. Доморощенные стратеги поспешили удалится, чтобы не попасть передо мной в неловкое и даже смешное положение. Кроме ген. Романовского при моем докладе присутствовал ген. Лукомский. Главнокомандующий сидел, а мы все стояли. Касаясь каждого фронта в отдельности, я последовательно рисовал донскую обстановку.В ряду других вопросов был поднят и вопрос о перевозке одного или двух полков Добровольческой армии с Кубани в район Дебальцево на усиление дивизии ген. Май-Маевского, оперировавшей там и, как я говорил, ввиду своей малочисленности, едва удерживавшей занятое ею положение. На Донском фронте наиболее слабое место был -- север. Для подкрепления его и поднятия духа казаков, там уже выставлялись заслоны из новых, стойких войск, примерно в расстоянии 250--300 верст от Новочеркасска. Кроме того, одновременно с этим, сосредоточивалась ударная группа из частей Молодой армии для нанесения противнику
решительного поражения. На востоке донцы были под Царицыном, от столицы Дона более 300 верст. На западной границе, самой близкой к Новочеркасску (60--80 верст), все атаки противника успешно отбивались нами уже в течение почти трех месяцев. И только в районе Дебальцево, занятом частями Добровольческой армии, т. е. дивизией ген. Май-Маевского, красные временами имели успех, почему туда и предназначалась помощь. Казалось бы, такая обстановка и здравый рассудок подсказывали направить эти подкрепления к угрожаемому пункту, кратчайшим направлением, т. е. через Ростов, Таганрог. Но безответственные стратеги, только что бывшие у Главнокомандующего, убедили его, вести эти полки кружным путем через Новочеркасск. Они уверили Главнокомандующего, что в Новочеркасске паника и что появление Добровольцев на вокзале, по их мнению, успокоит население. Несмотря на лживость самого факта и наивность доводов "донские стратеги", однако, имели успех. Только мои категорические доводы о вздорности и нелепости этих слухов, в чем легко278
) В "Очерках Русской Смуты", том III, стр. 61, ген. Деникин этого депутата уже именует "донским демагогом, социалистом, ныне большевиком".365
можно было убедиться, а также заявление, что в случае действительного возникновения паники
в Новочеркасске, -- к чему сейчас нет никаких оснований, --- у нас имеется значительный (около 5 тыс. человек), отлично дисциплинированный гарнизон, преимущественно из частей Постоянной армии, каковой для успокоения жителей достаточно будет провести по городу с музыкой, -- в конце концов разубедили Главнокомандующего. В самом деле, направление эшелонов добровольцев через станцию Новочеркасск, даже при наличии в городе паники, прошло бы, конечно, незаметно, успокоения не внесло, а время было бы потеряно.В дальнейшем, оттеняя в своем докладе весьма тяжелую обстановку на северном Донском фронте, я указал на настоятельную необходимость немедленной присылки туда подкреплений добровольцев или Кубанцев. Я сказал, что с помощью их нам удастся быстро ликвидировать продвижение противника, а успех, кроме того, весьма благотворно отразится на состоянии духа казаков этого фронта. Совместная боевая работа, добавил я, сблизит казаков с добровольцами и донцы воочию убедятся, что они не одиноки. Главнокомандующий перебил меня
и резко сказал: "Вы просите помощи, а сами 279) злейшие враги Добровольческой армии" 280). Наступила длинная неловкая пауза. Быть может, ген. Деникин и сам понял неуместность своей фразы, но упорствуя, не счел нужным, как-нибудь сгладить тягостное впечатление. Обойдя молчанием незаслуженный упрек, я скомкал конец доклада, и поспешил уехать в Новочеркасск. В душе у меня невольно наростало сознание бесполезности, при таком отношении к нам Главнокомандующего, надеяться на какие-либо положительные результаты моего доклада. Несомненно было, что личные счеты и побуждения того же порядка у ген. Деникине доминировали над интересами общего дела. Стали яснее обрисовываться невидимые ранее причины и таинственные силы, оттягивавшие перевозку пластунских батальонов, тормозившие вывоз со ст. Караванная материалов, нужных для Таганрогского завода 281), задерживавшие отправку на Дон тяжелых орудий, купленных нами в Севастополе 282). В общем зрела мысль, что в разыгравшихся страстях злобы и ненависти, тонули общие интересы дела и на верх всплывала ненасытная жажда личной мести. В тяжелый момент для Войска, ген. Деникин признавал возможным сводить личные счета. Невероятной и, может быть, кошмарно-чудовищной, покажется читателю эта мысль, но, к сожалению, беспристрастный анализ его отношения тогда к Донской власти, неуклонно приводит к такому заключению. Донское командование было бельмом в глазах ставки До-