Страница:
Примечателен параграф 3 этого приказа: «Проведенная мною проверка состояния работы показала: дисциплина в отрядах поставлена слабо, имеются случаи пьянки, пререкания с начальниками и пр.
Продукты, снаряжение, оборудование, боеприпасы и вооружение завозятся крайне медленно, и еще хуже оно развозится в глубинные пункты. Охрана и учет завезенного продовольствия и имущества поставлены слабо, периодического наблюдения за состоянием как продуктов, так и имущества нет. Начальники районов недостаточно настойчиво добиваются перед местными партийными комитетами и советскими организациями повышения темпов завоза в лес продовольствия и имущества.
Приказываю:
1. Все отряды, находящиеся в лесу, подчинить себе в непосредственном подчинении отрядов начальниками районов.
2. Добиться от районных организаций усиления темпов завоза в лес продовольствия, имущества, оружия и боеприпасов. Обстановка требует окончания всех работ максимум в десять дней. Заготовку продуктов в количественном выражении проводить по нормам красноармейского пайка из расчета предполагаемого количества людей, объявленного мною начальникам районов.
4…Категорически запретить браконьерство.
12. В связи с тем, что радиосвязь будет установлена моим штабом – начальникам районов своих передатчиков не иметь, а если такие уже установлены, пользоваться ими только по моим указаниям. Шифр для связи будет установлен и выслан дополнительно.
13. С населением районов установить самые тесные и дружеские отношения, не допускать грубостей и всякого рода реквизиций, за взятые у населения продукты, скот и имущество – выплачивать его стоимость.
15… при случае обнаружения дезертиров – оружие отбирайте [12, с. 3].
Из этого документа мы пока не знаем: ни на какой срок отправляются партизаны в лес, ни сколько человек там будет.
Иван Гаврилович Генов в своих мемуарах приводит такой эпизод:
«А на какой срок и на какое количество людей следует готовить продовольствие? – поинтересовался я.
Кто-то ответил:
– Оккупанты в Крыму долго не задержатся. Продукты запасайте на 3–4 месяца на 600–700 человек. Норма армейская.
После совещания Мокроусов поделился со мной своими мыслями:
– Может быть, и правы некоторые товарищи в отношении сроков пребывания фашистских войск в Крыму, но следует готовиться и к худшему. В общем, мое мнение такое: завози продукты на 5–6 месяцев и на большее число людей» [51, с. 9].
Уже в июне 1942 года А. В. Мокроусов писал: «Предполагалось, что в крымских лесах могли разместиться и активно действовать от 5000 до 7500 человек. Из этого расчета строился план завоза продовольствия, обмундирования и оружия. Предполагалось, что немцы дальше мая в Крыму не продержатся, поэтому план завоза был построен на шесть месяцев: ноябрь – апрель» [12, с. 104].
Итак, все ясно: срок полгода, количество людей 7500 человек. Каждый, читающий эти строки, знает, что в действительности партизанам пришлось находиться в лесу не планируемых 180 суток, а 900!
Поэтому вне зависимости от того, были ли бы разграблены базы или они оставались бы целыми, но к маю 1942 года все запасы все равно должны были уже закончиться.
Но давайте обратимся к воспоминаниям партизан в той части, как закладывались эти базы.
«В свое время мы дали указание начпродам отрядов закладывать базы там, где намечено строить лагеря. Колайские товарищи сделали все наоборот. Они начали закладывать одну базу всего в километре от деревни Кутлук, в небольшом лесочке, в ста метрах от дороги и в двенадцати километрах от места, отведенного под лагерь. И все это на глазах у населения. Не лучше положение и в других отрядах» [51, с. 17].
«Выяснилась неприглядная картина. Закладка баз ведется так: что ни продукт – то база, и все у дорог».
«Кизильташ – прекрасное место для санатория, но совершенно непонятно, почему командование Феодосийского отряда решило устроить здесь свою перевалочную базу. Отсюда почти нет выходов в лес, и шоссе совсем недалеко. Продуктов завезено много, но до сих пор ни одной базы не заложено. Их даже и не собираются закладывать. Видимо, надеются, что противник сюда не доберется. Немногим лучше было и в других отрядах».
«До сих пор плохо идет дело у ускутцев, улуузенцев и капсихорцев. Командир Улу-узеньского отряда хотел все продукты базировать в пещерах. Я запретил это делать: пещеры все знают. Так как времени в нашем распоряжении мало, дал указание завозить продукты в глубину леса и там оставлять до прихода отрядов, которые их сами и забазируют» [51, с. 24].
«Опыт учил, что лагеря следует размещать как можно дальше от населенных пунктов, проезжих дорог, в глухом и скрытом месте, удобном для обороны, нападения и маневра, а также вблизи водных источников. Но если следовать всем этим правилам, то во втором районе больше трех отрядов разместить негде…» [51, с. 11].
Впрочем, были примеры и достаточно грамотного подхода к делу. Вот что рассказал Абибуллаев Нури, 1928 года рождения: «Жил я в деревне Мамут-Султан. Когда немец был уже на Перекопе, председатель колхоза сказал моему отцу: «Дай телегу и лошадь. Нури будет делать то, что мы скажем. Я приезжал на колхозный двор, там грузили картофель, муку, табак… Я уезжал в Тавель. Там у меня забирали телегу, а я оставался под дубом и ждал, когда пригонят пустую телегу. Я не знал, куда и зачем все это увозилось. Я делал в день две ходки, а обратно мужчины грузили дрова, которые привозил домой» [33].
То, что каждый отряд самостоятельно готовился к жизни в лесу, нашло отражение в их экипировке. Так, курортная Ялта обеспечила своих бойцов прекрасными спальными мешками. Но лучше всех были экипированы бахчисарайцы. Как вспоминал бывший секретарь Бахчисарайского райкома ВКП(б), он же комиссар отряда В. И. Черный: «На трикотажной фабрике я заказал двести свитеров, шерстяные носки и шлемы под шапки. Кожевенный завод изготовил сотни три постолов» [77].
Как отметил посетивший их отряд И. З. Вергасов: «Бахчисарайцы имели теплые ушанки, полушубки, на ногах у всех постолы – в том числе и у комиссара. Обувались они таким образом: шерстяной носок, портянка из плащ-палатки и все это плотно зашнуровывалось, так что ни вода, ни снег не страшны. В лесу такая обувь оказалась самой практичной» [48].
Прочитав эти строки, я вспомнил своего отца Полякова Евгения Матвеевича, детство и юность которого прошли в Бахчисарайском районе, в селе Ханышкой. Мне много раз доводилось ходить с отцом на охоту, и каждый раз, когда мы останавливались, чтобы снять с сапог комья грязи, отец рассказывал мне о постолах – об обуви его мечты, обуви, к которой никогда не липнет грязь. Признаться честно, я думал, что отец фантазирует, и был поражен, когда в таких же восхитительных выражениях прочитал о постолах у И. З. Вергасова.
Впрочем, у Николая Колпакова о постолах другое мнение: «Они легкие, не натирают ноги, но зимой размокают и спадают с ног, а летом засыхают и становятся лыжами. Взбираясь на гору, скользят назад, а с горы летишь, как на лыжах, не помогали никакие приспособления» [55, с. 20].
Дефицит времени, безусловно, сказывался. Алуштинский отряд успел получить продукты только 30–31 октября 1941 г., но доставить их в лес уже не было времени.
Самыми богатыми, вероятно, были запасы симферопольцев. Из расчета на год было завезено: мука – 12 т; сахар – 2 т; соль, икра паюсная, икра кетовая, макароны, вино, спирт, ликер, водка, спички, табак, папиросы, овощи, джем, печенье. Все это было заскладировано, как указывалось в отчете, в 23 ямах. Кроме этого было завезено 350 барашков, 50 свиней, 30 коров [34, с. 91].
Это же подтверждает и Л. А. Вихман: «В лесу был большой двухэтажный дом. Туристическая база. Отряд человек 300. Много женщин. Нас накормили. Питание исключительное было. Любая закуска, вино. Все, что хотите, было. Столы, стулья. Обслуживали девушки в белых халатиках, тарелочки, рюмочки, графинчики» [20, с. 88].
Н.И. Дементьев: «Было это в первую неделю ноября. Мы шли по лесу и недалеко от лагеря видим: лежит деревянная бочка, килограммов на 30–40. Открыли ее – красная икра! Объелись ею так, что потом животы болели» [35, с. 4].
Как было написано в отчете командира 2-го Симферопольского отряда, из 23 ям успели воспользоваться только семью, остальные были разорены во время декабрьского прочеса [26, с. 91].
Мы уже знаем общую картину с закладкой продовольствия, а как были вооружены отряды? Вот что пишет Андрей Сермуль: «У нас имелись английские винтовки, трофеи Гражданской войны, японские «Арисака» с ножевым штыком, довольно длинным; польские винтовки «Маузер» немецкого производства с орлами на прикладах. Ни одного автомата не было, даже самозарядных винтовок в отрядах не имелось» [68, с.18].
В данном случае речь идет о 3-м Симферопольском отряде. Не думаю, что какой-нибудь районный отряд мог получить от властей большее.
Комиссар Зуйского отряда Н. Д. Луговой сетовал: «В дни формирования отряда дали нам винтовки. Но что это за винтовки? Какие-то трофейные: японские, финские, еще какие-то. Патронов к ним по сотне! Израсходуешь боезапас и все – выбрось ее, эту трофейку – патронов-то никто не даст больше. Требовать более основательного вооружения мы и не пытались, понимали: для армии не хватает оружия, о партизанах что тут говорить? [56, с. 16].
Надо признать, что положение со стрелковым оружием было ужасным по Крыму в целом. Бойцы из сформированных крымских дивизий в основной массе отправлялись на Перекоп без винтовок, что уж говорить о будущих партизанах, которым, как мы уже видим, власти вообще не уделяли внимание.
Вероятно, следует пояснить читателю, почему в Советском Союзе, который располагал огромными запасами вооружения, в нужный момент не оказалось пистолетов, винтовок, автоматов, пулеметов… Дело в том, что в предвоенные годы была принята военная доктрина, которая заключалась в том, что «воевать будем на чужой территории и малой кровью». В соответствии с ней все склады вооружения, боеприпасов, вещевого довольствия, горюче-смазочных материалов, продовольствия… были сосредоточены непосредственно на западной границе. В первые дни войны они оказались в руках противника.
Состояние дел с закладкой продовольствия, обеспечением оружия нам уже известны, осталось разобраться с последней и, вероятно, самой важной составляющей – с человеческим фактором.
То, что будущие отряды практически до оккупации Крыма оставались «слугой двух господ», крайне отрицательно сказалось на всем подготовительном периоде. Кроме того, буквально в последний момент заместитель наркома внутренних дел Смирнов распорядился на основании приказа командующего 51-й армией из истребительных батальонов сформировать стрелковый полк и немедленно направить его на фронт. Отобрали в него самых боеспособных бойцов.
Когда час «Х» настал и оккупация Крыма стала реальностью, то, как вспоминал А. А. Сермуль: «Северский построил истребительный батальон и объявил, что с этого момента он становится 3-м Симферопольским партизанским отрядом. Кто желает остаться – шаг вперед.
Больше ста человек не согласились идти в партизаны, сложили на землю оружие и ушли…» [68, с. 15].
В сущности, такая же картина была и в других отрядах. Вот как описывает переход от истребительного отряда к партизанскому М. А. Македонский: «Пусть те, кого страшит партизанская борьба, выйдут из рядов и вернутся обратно. В лес пойдут только добровольцы.
От колонны отделилась кучка людей. Они боязливо сложили оружие около дороги и, вобрав головы в плечи, тихо пошли назад» [58, с. 11].
Вопрос о «кучке» оставим на совести редакторов, так как у А. А. Сермуля, писавшего свои мемуары уже в постсоветское время, эта «кучка» оказалась «больше ста человек».
Задержка с переподчинением истребительных отрядов партизанскому командованию привела к тому, что Ялтинский отряд выходил к месту постоянного базирования уже в экстремальных условиях. «Люди глянули на указанный мною хребет и приумолкли. Некоторые поежились
– В горах снег и ветер. Поднимемся ли? – усомнился кто-то.
Каждую секунду буран мог вырвать из цепи и сбросить в пропасть. Подъему, казалось, не будет конца. Когда поднялись, подсчитали людей. Вместо тридцати пяти налицо оказалось тридцать два» [72, с. 15].
Вместо того, чтобы заблаговременно по безопасным тропам привести людей в лес, отряд в метель поднимался из Ялты по крутым откосам, и, как результат, совершенно не оправданная гибель людей.
И.Г. Генов: «Среди сорока восьми бойцов Колайского отряда почти половина оказались больными или стариками» [51, с. 16].
31 октября из совхоза Чкалова в Бахчисарайский райком партии позвонил дежурный и сообщил, что противник занял деревню Базарчик и станцию Альма. На подступах к Бахчисараю послышалась стрельба. Только тогда в 15.00 обоз Бахчисарайского отряда выехал в лес. В три часа ночи достигли базы. Вместе с ездовыми 60 человек. Раздали ружья, боеприпасы, патронташи. Подошел истребительный батальон. Оказалось, что уже при формировании в его состав включали людей, ограниченно годных для армии. Часть бойцов и командиров, имеющих военные специальности и полностью вооруженных, отправили в Севастополь. Учительница Анна Михайловна Науменко привела из села Береговое своих старшеклассников.
На тут же состоявшемся совещании райкома партии приняли решение Бахчисарайский отряд и истребительный батальон объединить. Командиром избрали (именно избрали) К. М. Сизова. Секретарь райкома ВКП(б) В. И. Черный стал комиссаром.
А вот что вспоминает Н. Д. Луговой: «За день-два до вторжения фашистов он (Литвиненко) зашел ко мне в райком.
– Останусь с вами. Буду тут воевать!»
То, что командир Зуйского партизанского отряда Андрей Литвиненко только за двое суток до оккупации принял решение остаться в лесу, мягко говоря, изумляет. Как поясняет Н. Д. Луговой: «В лесу не оказалось отрядного командира: Мирон Акимович Куделя, назначенный обкомом на этот пост, не успел вернуться из Кубани, куда сопровождал технику, людей и скот… На свой страх и риск я предложил Андрею взять на себя нелегкую ношу отрядного командира» [56, с. 23].
Приводит Н. Д. Луговой и состав своего отряда. Этот перечень должностей, вероятно, типичен для любого отряда той поры:
«Первый секретарь райкома – комиссар; председатель райисполкома – командир. В отряде оказался еще один председатель райисполкома, правда, Красноперекопского, который стал секретарем партбюро отряда. Прокурор района – начальник штаба; начальник райотдела НКВД – заместитель командира по разведке. На рядовых должностях: бывший помощник секретаря райкома, заведующая отделом пропаганды и агитации, три райкомовских инструктора, заместитель председателя райисполкома, заврайздравом, заврайфинотделом, народный судья, заведующая общим отделом райисполкома, зам. районного прокурора, уполномоченный народного комиссариата заготовок, начальник отделения связи, председатель райсовета Осоавиахима, секретарь райкома комсомола; девять председателей колхозов, три председателя сельских советов, один председатель сельпо, три учителя, два механика, агроном, врач» [56, с. 53].
1 ноября 1941 года части вермахта вошли в Симферополь.
Становление
Продукты, снаряжение, оборудование, боеприпасы и вооружение завозятся крайне медленно, и еще хуже оно развозится в глубинные пункты. Охрана и учет завезенного продовольствия и имущества поставлены слабо, периодического наблюдения за состоянием как продуктов, так и имущества нет. Начальники районов недостаточно настойчиво добиваются перед местными партийными комитетами и советскими организациями повышения темпов завоза в лес продовольствия и имущества.
Приказываю:
1. Все отряды, находящиеся в лесу, подчинить себе в непосредственном подчинении отрядов начальниками районов.
2. Добиться от районных организаций усиления темпов завоза в лес продовольствия, имущества, оружия и боеприпасов. Обстановка требует окончания всех работ максимум в десять дней. Заготовку продуктов в количественном выражении проводить по нормам красноармейского пайка из расчета предполагаемого количества людей, объявленного мною начальникам районов.
4…Категорически запретить браконьерство.
12. В связи с тем, что радиосвязь будет установлена моим штабом – начальникам районов своих передатчиков не иметь, а если такие уже установлены, пользоваться ими только по моим указаниям. Шифр для связи будет установлен и выслан дополнительно.
13. С населением районов установить самые тесные и дружеские отношения, не допускать грубостей и всякого рода реквизиций, за взятые у населения продукты, скот и имущество – выплачивать его стоимость.
15… при случае обнаружения дезертиров – оружие отбирайте [12, с. 3].
Из этого документа мы пока не знаем: ни на какой срок отправляются партизаны в лес, ни сколько человек там будет.
Иван Гаврилович Генов в своих мемуарах приводит такой эпизод:
«А на какой срок и на какое количество людей следует готовить продовольствие? – поинтересовался я.
Кто-то ответил:
– Оккупанты в Крыму долго не задержатся. Продукты запасайте на 3–4 месяца на 600–700 человек. Норма армейская.
После совещания Мокроусов поделился со мной своими мыслями:
– Может быть, и правы некоторые товарищи в отношении сроков пребывания фашистских войск в Крыму, но следует готовиться и к худшему. В общем, мое мнение такое: завози продукты на 5–6 месяцев и на большее число людей» [51, с. 9].
Уже в июне 1942 года А. В. Мокроусов писал: «Предполагалось, что в крымских лесах могли разместиться и активно действовать от 5000 до 7500 человек. Из этого расчета строился план завоза продовольствия, обмундирования и оружия. Предполагалось, что немцы дальше мая в Крыму не продержатся, поэтому план завоза был построен на шесть месяцев: ноябрь – апрель» [12, с. 104].
Итак, все ясно: срок полгода, количество людей 7500 человек. Каждый, читающий эти строки, знает, что в действительности партизанам пришлось находиться в лесу не планируемых 180 суток, а 900!
Поэтому вне зависимости от того, были ли бы разграблены базы или они оставались бы целыми, но к маю 1942 года все запасы все равно должны были уже закончиться.
Но давайте обратимся к воспоминаниям партизан в той части, как закладывались эти базы.
«В свое время мы дали указание начпродам отрядов закладывать базы там, где намечено строить лагеря. Колайские товарищи сделали все наоборот. Они начали закладывать одну базу всего в километре от деревни Кутлук, в небольшом лесочке, в ста метрах от дороги и в двенадцати километрах от места, отведенного под лагерь. И все это на глазах у населения. Не лучше положение и в других отрядах» [51, с. 17].
«Выяснилась неприглядная картина. Закладка баз ведется так: что ни продукт – то база, и все у дорог».
«Кизильташ – прекрасное место для санатория, но совершенно непонятно, почему командование Феодосийского отряда решило устроить здесь свою перевалочную базу. Отсюда почти нет выходов в лес, и шоссе совсем недалеко. Продуктов завезено много, но до сих пор ни одной базы не заложено. Их даже и не собираются закладывать. Видимо, надеются, что противник сюда не доберется. Немногим лучше было и в других отрядах».
«До сих пор плохо идет дело у ускутцев, улуузенцев и капсихорцев. Командир Улу-узеньского отряда хотел все продукты базировать в пещерах. Я запретил это делать: пещеры все знают. Так как времени в нашем распоряжении мало, дал указание завозить продукты в глубину леса и там оставлять до прихода отрядов, которые их сами и забазируют» [51, с. 24].
«Опыт учил, что лагеря следует размещать как можно дальше от населенных пунктов, проезжих дорог, в глухом и скрытом месте, удобном для обороны, нападения и маневра, а также вблизи водных источников. Но если следовать всем этим правилам, то во втором районе больше трех отрядов разместить негде…» [51, с. 11].
Впрочем, были примеры и достаточно грамотного подхода к делу. Вот что рассказал Абибуллаев Нури, 1928 года рождения: «Жил я в деревне Мамут-Султан. Когда немец был уже на Перекопе, председатель колхоза сказал моему отцу: «Дай телегу и лошадь. Нури будет делать то, что мы скажем. Я приезжал на колхозный двор, там грузили картофель, муку, табак… Я уезжал в Тавель. Там у меня забирали телегу, а я оставался под дубом и ждал, когда пригонят пустую телегу. Я не знал, куда и зачем все это увозилось. Я делал в день две ходки, а обратно мужчины грузили дрова, которые привозил домой» [33].
То, что каждый отряд самостоятельно готовился к жизни в лесу, нашло отражение в их экипировке. Так, курортная Ялта обеспечила своих бойцов прекрасными спальными мешками. Но лучше всех были экипированы бахчисарайцы. Как вспоминал бывший секретарь Бахчисарайского райкома ВКП(б), он же комиссар отряда В. И. Черный: «На трикотажной фабрике я заказал двести свитеров, шерстяные носки и шлемы под шапки. Кожевенный завод изготовил сотни три постолов» [77].
Как отметил посетивший их отряд И. З. Вергасов: «Бахчисарайцы имели теплые ушанки, полушубки, на ногах у всех постолы – в том числе и у комиссара. Обувались они таким образом: шерстяной носок, портянка из плащ-палатки и все это плотно зашнуровывалось, так что ни вода, ни снег не страшны. В лесу такая обувь оказалась самой практичной» [48].
Прочитав эти строки, я вспомнил своего отца Полякова Евгения Матвеевича, детство и юность которого прошли в Бахчисарайском районе, в селе Ханышкой. Мне много раз доводилось ходить с отцом на охоту, и каждый раз, когда мы останавливались, чтобы снять с сапог комья грязи, отец рассказывал мне о постолах – об обуви его мечты, обуви, к которой никогда не липнет грязь. Признаться честно, я думал, что отец фантазирует, и был поражен, когда в таких же восхитительных выражениях прочитал о постолах у И. З. Вергасова.
Впрочем, у Николая Колпакова о постолах другое мнение: «Они легкие, не натирают ноги, но зимой размокают и спадают с ног, а летом засыхают и становятся лыжами. Взбираясь на гору, скользят назад, а с горы летишь, как на лыжах, не помогали никакие приспособления» [55, с. 20].
Дефицит времени, безусловно, сказывался. Алуштинский отряд успел получить продукты только 30–31 октября 1941 г., но доставить их в лес уже не было времени.
Самыми богатыми, вероятно, были запасы симферопольцев. Из расчета на год было завезено: мука – 12 т; сахар – 2 т; соль, икра паюсная, икра кетовая, макароны, вино, спирт, ликер, водка, спички, табак, папиросы, овощи, джем, печенье. Все это было заскладировано, как указывалось в отчете, в 23 ямах. Кроме этого было завезено 350 барашков, 50 свиней, 30 коров [34, с. 91].
Это же подтверждает и Л. А. Вихман: «В лесу был большой двухэтажный дом. Туристическая база. Отряд человек 300. Много женщин. Нас накормили. Питание исключительное было. Любая закуска, вино. Все, что хотите, было. Столы, стулья. Обслуживали девушки в белых халатиках, тарелочки, рюмочки, графинчики» [20, с. 88].
Н.И. Дементьев: «Было это в первую неделю ноября. Мы шли по лесу и недалеко от лагеря видим: лежит деревянная бочка, килограммов на 30–40. Открыли ее – красная икра! Объелись ею так, что потом животы болели» [35, с. 4].
Как было написано в отчете командира 2-го Симферопольского отряда, из 23 ям успели воспользоваться только семью, остальные были разорены во время декабрьского прочеса [26, с. 91].
Мы уже знаем общую картину с закладкой продовольствия, а как были вооружены отряды? Вот что пишет Андрей Сермуль: «У нас имелись английские винтовки, трофеи Гражданской войны, японские «Арисака» с ножевым штыком, довольно длинным; польские винтовки «Маузер» немецкого производства с орлами на прикладах. Ни одного автомата не было, даже самозарядных винтовок в отрядах не имелось» [68, с.18].
В данном случае речь идет о 3-м Симферопольском отряде. Не думаю, что какой-нибудь районный отряд мог получить от властей большее.
Комиссар Зуйского отряда Н. Д. Луговой сетовал: «В дни формирования отряда дали нам винтовки. Но что это за винтовки? Какие-то трофейные: японские, финские, еще какие-то. Патронов к ним по сотне! Израсходуешь боезапас и все – выбрось ее, эту трофейку – патронов-то никто не даст больше. Требовать более основательного вооружения мы и не пытались, понимали: для армии не хватает оружия, о партизанах что тут говорить? [56, с. 16].
Надо признать, что положение со стрелковым оружием было ужасным по Крыму в целом. Бойцы из сформированных крымских дивизий в основной массе отправлялись на Перекоп без винтовок, что уж говорить о будущих партизанах, которым, как мы уже видим, власти вообще не уделяли внимание.
Вероятно, следует пояснить читателю, почему в Советском Союзе, который располагал огромными запасами вооружения, в нужный момент не оказалось пистолетов, винтовок, автоматов, пулеметов… Дело в том, что в предвоенные годы была принята военная доктрина, которая заключалась в том, что «воевать будем на чужой территории и малой кровью». В соответствии с ней все склады вооружения, боеприпасов, вещевого довольствия, горюче-смазочных материалов, продовольствия… были сосредоточены непосредственно на западной границе. В первые дни войны они оказались в руках противника.
Состояние дел с закладкой продовольствия, обеспечением оружия нам уже известны, осталось разобраться с последней и, вероятно, самой важной составляющей – с человеческим фактором.
То, что будущие отряды практически до оккупации Крыма оставались «слугой двух господ», крайне отрицательно сказалось на всем подготовительном периоде. Кроме того, буквально в последний момент заместитель наркома внутренних дел Смирнов распорядился на основании приказа командующего 51-й армией из истребительных батальонов сформировать стрелковый полк и немедленно направить его на фронт. Отобрали в него самых боеспособных бойцов.
Когда час «Х» настал и оккупация Крыма стала реальностью, то, как вспоминал А. А. Сермуль: «Северский построил истребительный батальон и объявил, что с этого момента он становится 3-м Симферопольским партизанским отрядом. Кто желает остаться – шаг вперед.
Больше ста человек не согласились идти в партизаны, сложили на землю оружие и ушли…» [68, с. 15].
В сущности, такая же картина была и в других отрядах. Вот как описывает переход от истребительного отряда к партизанскому М. А. Македонский: «Пусть те, кого страшит партизанская борьба, выйдут из рядов и вернутся обратно. В лес пойдут только добровольцы.
От колонны отделилась кучка людей. Они боязливо сложили оружие около дороги и, вобрав головы в плечи, тихо пошли назад» [58, с. 11].
Вопрос о «кучке» оставим на совести редакторов, так как у А. А. Сермуля, писавшего свои мемуары уже в постсоветское время, эта «кучка» оказалась «больше ста человек».
Задержка с переподчинением истребительных отрядов партизанскому командованию привела к тому, что Ялтинский отряд выходил к месту постоянного базирования уже в экстремальных условиях. «Люди глянули на указанный мною хребет и приумолкли. Некоторые поежились
– В горах снег и ветер. Поднимемся ли? – усомнился кто-то.
Каждую секунду буран мог вырвать из цепи и сбросить в пропасть. Подъему, казалось, не будет конца. Когда поднялись, подсчитали людей. Вместо тридцати пяти налицо оказалось тридцать два» [72, с. 15].
Вместо того, чтобы заблаговременно по безопасным тропам привести людей в лес, отряд в метель поднимался из Ялты по крутым откосам, и, как результат, совершенно не оправданная гибель людей.
И.Г. Генов: «Среди сорока восьми бойцов Колайского отряда почти половина оказались больными или стариками» [51, с. 16].
31 октября из совхоза Чкалова в Бахчисарайский райком партии позвонил дежурный и сообщил, что противник занял деревню Базарчик и станцию Альма. На подступах к Бахчисараю послышалась стрельба. Только тогда в 15.00 обоз Бахчисарайского отряда выехал в лес. В три часа ночи достигли базы. Вместе с ездовыми 60 человек. Раздали ружья, боеприпасы, патронташи. Подошел истребительный батальон. Оказалось, что уже при формировании в его состав включали людей, ограниченно годных для армии. Часть бойцов и командиров, имеющих военные специальности и полностью вооруженных, отправили в Севастополь. Учительница Анна Михайловна Науменко привела из села Береговое своих старшеклассников.
На тут же состоявшемся совещании райкома партии приняли решение Бахчисарайский отряд и истребительный батальон объединить. Командиром избрали (именно избрали) К. М. Сизова. Секретарь райкома ВКП(б) В. И. Черный стал комиссаром.
А вот что вспоминает Н. Д. Луговой: «За день-два до вторжения фашистов он (Литвиненко) зашел ко мне в райком.
– Останусь с вами. Буду тут воевать!»
То, что командир Зуйского партизанского отряда Андрей Литвиненко только за двое суток до оккупации принял решение остаться в лесу, мягко говоря, изумляет. Как поясняет Н. Д. Луговой: «В лесу не оказалось отрядного командира: Мирон Акимович Куделя, назначенный обкомом на этот пост, не успел вернуться из Кубани, куда сопровождал технику, людей и скот… На свой страх и риск я предложил Андрею взять на себя нелегкую ношу отрядного командира» [56, с. 23].
Приводит Н. Д. Луговой и состав своего отряда. Этот перечень должностей, вероятно, типичен для любого отряда той поры:
«Первый секретарь райкома – комиссар; председатель райисполкома – командир. В отряде оказался еще один председатель райисполкома, правда, Красноперекопского, который стал секретарем партбюро отряда. Прокурор района – начальник штаба; начальник райотдела НКВД – заместитель командира по разведке. На рядовых должностях: бывший помощник секретаря райкома, заведующая отделом пропаганды и агитации, три райкомовских инструктора, заместитель председателя райисполкома, заврайздравом, заврайфинотделом, народный судья, заведующая общим отделом райисполкома, зам. районного прокурора, уполномоченный народного комиссариата заготовок, начальник отделения связи, председатель райсовета Осоавиахима, секретарь райкома комсомола; девять председателей колхозов, три председателя сельских советов, один председатель сельпо, три учителя, два механика, агроном, врач» [56, с. 53].
1 ноября 1941 года части вермахта вошли в Симферополь.
Становление
Продолжим знакомиться с протоколами заседаний Крымского обкома ВКП(б). В углу очередного листа значилось: «Севастополь». Заседание проходило 10 ноября 1941 года. Обсуждалось поведение командира партизанского отряда т. Бродского и комиссара т. Гринберга, которые, не вступив в бой, взорвали базы и увели отряд в Севастополь. Виновные получили по выговору и были направлены в армию политбойцами [6, с. 155].
На следующем заседании (23.11.41) рассматривается поведение командира отряда т. Пархоменко и комиссара т. Коваленко, которые также привели свой отряд в Севастополь. Пархоменко исключили из партии, Коваленко получил выговор [6, с. 160].
О каких отрядах идет речь, понять невозможно.
Что же произошло в первые дни оккупации? Какие отряды покинули предписанный район боевых действий?
Обратимся к отчетам самого компетентного человека той поры командующего партизанским движением Крыма А. В. Мокроусова. Буквально по горячим следам 27.11.41 он писал: «Недовольны качеством части подобранных командиров и бойцов отрядов, проявивших себя некоторые, как трусы, а некоторые, как изменники, к последним относятся командир и комиссар Тельманского района, секретарь РК Гринберг, который увел свой отряд на Ялту, объясняя этот предательский поступок нападением на их отряд немцев. Проверкой установлено, что никакого нападения не было, а Гринберг поджег и подорвал свою базу на казарме Туклу сам. При этом уничтожил много (очень) продуктов, кроме пяти бочек вина, сохранившихся до сих пор» [16, с. 7].
Вот что впоследствии писал в своем отчете бывший начальник штаба 4-го партизанского района той поры И. З. Вергасов:
«4-й район партизанского движения согласно плану должен состоять из отрядов: Ак-Мечетского – 120 чел.; Ак-Шеихского – 50 чел.; Бахчисарайского – 100 чел., Куйбышевского – 90 чел., Красно-Перекопского – 100 чел., Лариндорфского – 100 чел., Фрайдорфийского – 80 чел., Ялтинского – 120 чел.
Таким образом, к началу действий должно было быть личного состава района 760 человек. Командиром района назначен т. Бортников, комиссаром т. Селимов, начальником штаба – я.
Фактически благодаря неумелой организации, огульному подбору личного состава, к 10 ноября район уже не имел половины своего состава за счет массового дезертирства при отходе в лес. Сам штаб района не укомплектован, не прибыл комиссар, а командир района т. Бортников абсолютно бестолковый, безграмотный, больной человек» [16, с. 83].
Я невольно вспомнил характеристику на И. М. Бортникова, подписанную Наркомом НКВД за день до начала партизанской борьбы:
Бортников Иван Максимович. 1890 года рождения, член ВКП(б) с 1931 года.
Служил в старой армии с 1915 по 1916 год. С 1916 по 1918 г. был в плену в Германии. В 1919 году участвовал в партизанском движении в Крыму.
В настоящее время работает директором лесхоза. Дисциплинирован, энергичен [84, с. 69].
Мда! Как по-разному характеризуют одного и того же человека. Впрочем, вероятно, И. З. Вергасову из его партизанской землянки все же было виднее, чем из кабинета управления НКВД на улице Горького, 5.
В сообщении на имя секретаря Крымского обкома ВКП(б) В. С. Булатова бывший начальник Главного штаба партизанского движения Крыма И. К. Сметанин писал: «Штаб партизанского движения формировался в период действия партизанских отрядов, так же как и сами отряды формировались частично в период действий, в известной мере стихийно.
Как партизанские отряды, так и Главный штаб к началу боевых действий вооружением и боеприпасами совершенно обеспечены не были» [84, с. 70].
А вот как характеризовал эти же первые дни полковник М. Т. Лобов, человек, не имевший к организации партизанского движения никакого отношения: «Потеря людей в отрядах шла главным образом за счет массового дезертирства местных партизан и очень незначительной части военных в ноябре – декабре 1941 года.
НКВД Крымской АССР и Крымский ОК ВКП(б), очевидно, не совсем четко и продуманно подготовили и организовали партизанское движение в Крыму: провал всех явок, которые были приготовлены; гробовое молчание подпольщиков, якобы оставленных в населенных пунктах; вначале не было связи с местным населением, отсутствовал свой актив, своя агентура; значительно трудно было работать среди колеблющегося болгарского населения и исключительно трудно было работать среди татарского населения; в отрядах ничтожно мало людей из горных и предгорных районов, в основном партизаны были из городов и степных районов Крыма» [84, с. 151].
Сотрудник НКВД И. З. Харченко: «Сейтлерский отряд 4–5 ноября с одним погранполком полным составом, оставив свои базы, начал отступать через Улу-Узень – Алушту на Севастополь. При этом растеряли личного состава 75 %, потеряв все базы, и 10–11 ноября «возвратились» партизанить. Биюк-Онларский отряд, при первом обстреле группой немцев в 15–20 человек, разбежался по лесу, и в результате ушло 60–75 % личного состава по домам, в том числе секретарь РК ВКП(б) и председатель РИК» [16, с. 95].
Прежде чем делать выводы о том, что же действительно произошло в крымском лесу в ноябре – декабре 1941 года, давайте определимся с терминами (названиями партизанских отрядов) и немного вспомним, как все задумывалось изначально.
Как мы уже знаем, за основу была положена следующая схема: вся горно-лесная часть делится на пять районов, а уже в районе размещаются несколько партизанских отрядов.
Так появился совершенно нетипичный для всей истории партизанского движения в СССР термин «Командир партизанского района». В связи с тем, что партизанские отряды создавались абсолютно всеми районными комитетами ВКП(б), то совершенно стихийно за ними закрепились названия административных районов формирования: Бахчисарайский отряд, Зуйский отряд, Карасубазарский отряд и т. д. Как известно, стихийное название – самое точное. Следует вспомнить, что история русской профессиональной армии тоже начиналась с подобных названий. Преображенский и Михайловский полки Петра І получили свои имена от подмосковных сел Преображенское и Михайловское, откуда в них набирались рекруты. В дальнейшем принцип трансонимизации – перенос в название полка названия населенного пункта, в котором он формировался, стал главенствующим и самым долговечным. Мы помним, что и в Бородинском сражении, и в Альминском, и в обороне Севастополя, и под Мукденом фигурируют полки, несущие в своих названиях память о тех или иных городах Российской империи.
По замыслу организаторов партизанского движения число отрядов в Крыму должно было соответствовать числу райкомов ВКП(б) – двадцать девять, но оказалось, что к началу оккупации на 1.11.41 года в лес прибыло только двадцать четыре отряда. Красноперекопский, Лариндорфский, Фрайдорфский, Куйбышевский по разным причинам сформированы не были. Уже 02.11.41 прекратили существование Тельмановский и Сакский партизанские отряды, но зато к 15.11.41 были сформированы три новых из числа оказавшихся в лесу красноармейцев. Примечательны их названия: 1-й Красноармейский, 2-й Красноармейский…
Появление в крымском лесу огромного числа командиров и политруков Красной армии, а также значительного числа красноармейцев, краснофлотцев и пограничников не характерно для партизанского движения СССР в целом, и потому требует отдельного пояснения.
Несмотря на поступившую 30 октября 1941 года директиву Москвы: «Всеми силами удерживать Крымский перешеек», фронт покатился окончательно. Если по всей линии советско-германского фронта отступление наших войск осуществлялось строго в одном направлений – на восток, то командиры находящихся в Крыму частей стояли перед дилеммой: «Куда отступать? На юг или восток? На Севастополь или Керчь?»
Части Приморской армии, только недавно прибывшие из Севастополя, приняли решение пробиваться назад. Остатки войск 51-й армии двинулись на Керчь. Входившая в состав 51-й армии 172-я дивизия, сформированная из ополченцев Симферополя, по логике событий, тоже должна была уйти в сторону Керченской переправы, но полковник И. А. Ласкин, после консультаций с командованием отдельной Приморской армией, самостоятельно принял решение отходить на Севастополь.
Утром 1 ноября передовые части Приморской армии под селом Чистенькая встретили организованный заслон противника, состоящий из артиллерии, мотопехоты. Тогда морские пехотинцы повернули на восток, чтобы через с. Курцы выйти на ялтинскую дорогу, но и там встретили противника. С боем смяли заслон, но при этом погиб герой обороны Одессы, командир полка морской пехоты полковник Осипов, которого спешно захоронили во дворе одного из домов.
Идущие следом части 172-й дивизии, узнав о том, что дорога на Севастополь уже перерезана, сразу повернули на Ялту. Прекрасно зная город (дивизия-то симферопольская), без потерь прошли северо-восточной окраиной и через Чокурчу вышли на ялтинскую дорогу. Трое суток шли от Симферополя к Ялте. 4 ноября вышли к Байдарскому перевалу. Стоял ноябрь, дорога была ужасная. Участник этих событий Василий Антонович Новичков рассказывал мне, что из-за отсутствия бензина сталкивали под откос технику. Самому Василию Антоновичу повезло: еще в заповеднике он случайно наткнулся на сбитый, но не сгоревший самолет. В баках оказался бензин, которым он и воспользовался. На Ай-Петринском перевале дорога оказалась для техники практически непроходимой. После того, как в пропасть одна за другой сорвались несколько машин, было принято решение двигаться походным порядком. Новичков свою машину не бросил и, единственный, провел ее по самому краю пропасти.
Много лет спустя мне в руки попала подшивка газет «Крымский транспортник». В ней я прочитал о том, что еще до войны водитель симферопольской автоколонны «Союзтранс» Василий Новичков был удостоен звания «Лучший водитель Крыма». В сложных условиях войны он это высокое звание подтвердил.
На следующем заседании (23.11.41) рассматривается поведение командира отряда т. Пархоменко и комиссара т. Коваленко, которые также привели свой отряд в Севастополь. Пархоменко исключили из партии, Коваленко получил выговор [6, с. 160].
О каких отрядах идет речь, понять невозможно.
Что же произошло в первые дни оккупации? Какие отряды покинули предписанный район боевых действий?
Обратимся к отчетам самого компетентного человека той поры командующего партизанским движением Крыма А. В. Мокроусова. Буквально по горячим следам 27.11.41 он писал: «Недовольны качеством части подобранных командиров и бойцов отрядов, проявивших себя некоторые, как трусы, а некоторые, как изменники, к последним относятся командир и комиссар Тельманского района, секретарь РК Гринберг, который увел свой отряд на Ялту, объясняя этот предательский поступок нападением на их отряд немцев. Проверкой установлено, что никакого нападения не было, а Гринберг поджег и подорвал свою базу на казарме Туклу сам. При этом уничтожил много (очень) продуктов, кроме пяти бочек вина, сохранившихся до сих пор» [16, с. 7].
Вот что впоследствии писал в своем отчете бывший начальник штаба 4-го партизанского района той поры И. З. Вергасов:
«4-й район партизанского движения согласно плану должен состоять из отрядов: Ак-Мечетского – 120 чел.; Ак-Шеихского – 50 чел.; Бахчисарайского – 100 чел., Куйбышевского – 90 чел., Красно-Перекопского – 100 чел., Лариндорфского – 100 чел., Фрайдорфийского – 80 чел., Ялтинского – 120 чел.
Таким образом, к началу действий должно было быть личного состава района 760 человек. Командиром района назначен т. Бортников, комиссаром т. Селимов, начальником штаба – я.
Фактически благодаря неумелой организации, огульному подбору личного состава, к 10 ноября район уже не имел половины своего состава за счет массового дезертирства при отходе в лес. Сам штаб района не укомплектован, не прибыл комиссар, а командир района т. Бортников абсолютно бестолковый, безграмотный, больной человек» [16, с. 83].
Я невольно вспомнил характеристику на И. М. Бортникова, подписанную Наркомом НКВД за день до начала партизанской борьбы:
Бортников Иван Максимович. 1890 года рождения, член ВКП(б) с 1931 года.
Служил в старой армии с 1915 по 1916 год. С 1916 по 1918 г. был в плену в Германии. В 1919 году участвовал в партизанском движении в Крыму.
В настоящее время работает директором лесхоза. Дисциплинирован, энергичен [84, с. 69].
Мда! Как по-разному характеризуют одного и того же человека. Впрочем, вероятно, И. З. Вергасову из его партизанской землянки все же было виднее, чем из кабинета управления НКВД на улице Горького, 5.
В сообщении на имя секретаря Крымского обкома ВКП(б) В. С. Булатова бывший начальник Главного штаба партизанского движения Крыма И. К. Сметанин писал: «Штаб партизанского движения формировался в период действия партизанских отрядов, так же как и сами отряды формировались частично в период действий, в известной мере стихийно.
Как партизанские отряды, так и Главный штаб к началу боевых действий вооружением и боеприпасами совершенно обеспечены не были» [84, с. 70].
А вот как характеризовал эти же первые дни полковник М. Т. Лобов, человек, не имевший к организации партизанского движения никакого отношения: «Потеря людей в отрядах шла главным образом за счет массового дезертирства местных партизан и очень незначительной части военных в ноябре – декабре 1941 года.
НКВД Крымской АССР и Крымский ОК ВКП(б), очевидно, не совсем четко и продуманно подготовили и организовали партизанское движение в Крыму: провал всех явок, которые были приготовлены; гробовое молчание подпольщиков, якобы оставленных в населенных пунктах; вначале не было связи с местным населением, отсутствовал свой актив, своя агентура; значительно трудно было работать среди колеблющегося болгарского населения и исключительно трудно было работать среди татарского населения; в отрядах ничтожно мало людей из горных и предгорных районов, в основном партизаны были из городов и степных районов Крыма» [84, с. 151].
Сотрудник НКВД И. З. Харченко: «Сейтлерский отряд 4–5 ноября с одним погранполком полным составом, оставив свои базы, начал отступать через Улу-Узень – Алушту на Севастополь. При этом растеряли личного состава 75 %, потеряв все базы, и 10–11 ноября «возвратились» партизанить. Биюк-Онларский отряд, при первом обстреле группой немцев в 15–20 человек, разбежался по лесу, и в результате ушло 60–75 % личного состава по домам, в том числе секретарь РК ВКП(б) и председатель РИК» [16, с. 95].
Прежде чем делать выводы о том, что же действительно произошло в крымском лесу в ноябре – декабре 1941 года, давайте определимся с терминами (названиями партизанских отрядов) и немного вспомним, как все задумывалось изначально.
Как мы уже знаем, за основу была положена следующая схема: вся горно-лесная часть делится на пять районов, а уже в районе размещаются несколько партизанских отрядов.
Так появился совершенно нетипичный для всей истории партизанского движения в СССР термин «Командир партизанского района». В связи с тем, что партизанские отряды создавались абсолютно всеми районными комитетами ВКП(б), то совершенно стихийно за ними закрепились названия административных районов формирования: Бахчисарайский отряд, Зуйский отряд, Карасубазарский отряд и т. д. Как известно, стихийное название – самое точное. Следует вспомнить, что история русской профессиональной армии тоже начиналась с подобных названий. Преображенский и Михайловский полки Петра І получили свои имена от подмосковных сел Преображенское и Михайловское, откуда в них набирались рекруты. В дальнейшем принцип трансонимизации – перенос в название полка названия населенного пункта, в котором он формировался, стал главенствующим и самым долговечным. Мы помним, что и в Бородинском сражении, и в Альминском, и в обороне Севастополя, и под Мукденом фигурируют полки, несущие в своих названиях память о тех или иных городах Российской империи.
По замыслу организаторов партизанского движения число отрядов в Крыму должно было соответствовать числу райкомов ВКП(б) – двадцать девять, но оказалось, что к началу оккупации на 1.11.41 года в лес прибыло только двадцать четыре отряда. Красноперекопский, Лариндорфский, Фрайдорфский, Куйбышевский по разным причинам сформированы не были. Уже 02.11.41 прекратили существование Тельмановский и Сакский партизанские отряды, но зато к 15.11.41 были сформированы три новых из числа оказавшихся в лесу красноармейцев. Примечательны их названия: 1-й Красноармейский, 2-й Красноармейский…
Появление в крымском лесу огромного числа командиров и политруков Красной армии, а также значительного числа красноармейцев, краснофлотцев и пограничников не характерно для партизанского движения СССР в целом, и потому требует отдельного пояснения.
Несмотря на поступившую 30 октября 1941 года директиву Москвы: «Всеми силами удерживать Крымский перешеек», фронт покатился окончательно. Если по всей линии советско-германского фронта отступление наших войск осуществлялось строго в одном направлений – на восток, то командиры находящихся в Крыму частей стояли перед дилеммой: «Куда отступать? На юг или восток? На Севастополь или Керчь?»
Части Приморской армии, только недавно прибывшие из Севастополя, приняли решение пробиваться назад. Остатки войск 51-й армии двинулись на Керчь. Входившая в состав 51-й армии 172-я дивизия, сформированная из ополченцев Симферополя, по логике событий, тоже должна была уйти в сторону Керченской переправы, но полковник И. А. Ласкин, после консультаций с командованием отдельной Приморской армией, самостоятельно принял решение отходить на Севастополь.
Утром 1 ноября передовые части Приморской армии под селом Чистенькая встретили организованный заслон противника, состоящий из артиллерии, мотопехоты. Тогда морские пехотинцы повернули на восток, чтобы через с. Курцы выйти на ялтинскую дорогу, но и там встретили противника. С боем смяли заслон, но при этом погиб герой обороны Одессы, командир полка морской пехоты полковник Осипов, которого спешно захоронили во дворе одного из домов.
Идущие следом части 172-й дивизии, узнав о том, что дорога на Севастополь уже перерезана, сразу повернули на Ялту. Прекрасно зная город (дивизия-то симферопольская), без потерь прошли северо-восточной окраиной и через Чокурчу вышли на ялтинскую дорогу. Трое суток шли от Симферополя к Ялте. 4 ноября вышли к Байдарскому перевалу. Стоял ноябрь, дорога была ужасная. Участник этих событий Василий Антонович Новичков рассказывал мне, что из-за отсутствия бензина сталкивали под откос технику. Самому Василию Антоновичу повезло: еще в заповеднике он случайно наткнулся на сбитый, но не сгоревший самолет. В баках оказался бензин, которым он и воспользовался. На Ай-Петринском перевале дорога оказалась для техники практически непроходимой. После того, как в пропасть одна за другой сорвались несколько машин, было принято решение двигаться походным порядком. Новичков свою машину не бросил и, единственный, провел ее по самому краю пропасти.
Много лет спустя мне в руки попала подшивка газет «Крымский транспортник». В ней я прочитал о том, что еще до войны водитель симферопольской автоколонны «Союзтранс» Василий Новичков был удостоен звания «Лучший водитель Крыма». В сложных условиях войны он это высокое звание подтвердил.