Страница:
6 ноября 1941 года девятьсот сорок бойцов и командиров 172-й дивизии вошли в Севастополь.
Второй раз в своей истории 172-я с.д. пережила катастрофу. Но вновь, как и под Могилевом, она не запятнала своего имени, сохранила боевое знамя и была готова к новым испытаниям.
После того, как материал об истории 172-й с.д. в статье «Дивизия из нашего города» впервые был опубликован на страницах газеты «Крымская правда», я стал получать письма из города Корсаков Сахалинской области.
«Не удивляйтесь, получив письмо от совершенно незнакомого человека. Вы, как фронтовик, сможете понять фронтовика и выполнить мою просьбу. В сентябре 1984-го, проезжая через Симферополь, я купил газету «Крымская правда» и понял, что мы воевали в Крыму где-то рядом. Я в 1941 году был призван в армию. Формирование проходило на станции Пятиозерная (ныне Красноперекопск). Так я стал рядовым 13-го мотострелкового полка 1-й Крымской дивизии. Служба проходила в Евпатории. Как я понял из статьи, Вы служили в 3-й дивизии. Наш полк участвовал в боях на станции Вадим, у Перекопского перешейка, под Армянском, на станции Пятиозерная, под Ишунью. Я получил тяжелое ранение под Воронцовкой и был отправлен в госпиталь в Керчь.
Все попытки хотя бы узнать дальнейшую судьбу родной дивизии, судьбу однополчан оказались безуспешными. Сообщите мне хоть какие-либо сведения о судьбе 1-й крымской дивизии».
Я написал ветерану все, что знал о судьбе «Крымских дивизий».
Потом было еще одно письмо: «Уважаемый Владимир! Разрешите мне называть Вас просто по имени, так как по возрасту вы мне сын. Большое спасибо за информацию. Теперь я понимаю, что мы были левым флангом 172-й в боях за Армянск, Ишунь.
Отвечаю на ваши вопросы. Ранен я был 27.09.41. Учения дивизии проходили исключительно по отражению морского или воздушного десанта. Уже в то время среди солдат и командного состава шли разговоры, что командование дивизией и армией, мягко говоря, не подходит занимаемым должностям. Как показали дальнейшие события, так оно и было. Если 172-я под руководством И. А. Ласкина в тяжелейших условиях смогла дойти до Севастополя, то 1-я Крымская (321-я), находясь в таких же условиях, прекратила свои действия. Обидно. С уважением, Иван Григорьевич Кулик».
При «расквартировании» будущих партизанских отрядов в горно-лесной зоне Крыма в крымском обкоме партии были убеждены, что оккупирован будет весь полуостров, а фронт будет проходить где-то за пределами Крыма, но все спутала Приморская армия, которая не стала вместе с 51-й армией отступать на Керчь – Кубань, а самовольно повернула на Севастополь.
По-видимому, немецкое командование предполагало, что защищавшие Перекоп советские войска будут отходить именно к Севастополю, и потому сразу же, как только образовалась брешь в нашей обороне, опережая наши части, немцы устремились к Бахчисараю, чтобы не допустить отступавшие войска к базе Черноморского флота.
Как река течет там, где она не встречает сопротивления, так и части 51-й армии поток отступления понес в безопасном направлении – на Керчь. Приморцы же уже имели опыт успешных боев в Одессе. К тому же ими командовал талантливый военначальник генерал-майор Петров (впоследствии генерал армии, один из самых ярких полководцев Великой Отечественной войны), который самовольно, не имея на то приказа, повел войска чрезвычайно трудным путем, но в нужную сторону – на Севастополь. Марш проходил по территории, уже занятой противником.
Партизаны Бахчисарайского отряда становятся невольными свидетелями безуспешных попыток наших войск пробиться к Севастополю. 1 октября 1941 возле деревни Бия-Сала, забравшись на высокое дерево, М. А. Македонский наблюдал бой какого-то подразделения нашей морской пехоты против немцев. Противник развернул с десяток минометов и обрушил на моряков град мин. Командир Бахчисарайского отряда К. М. Сизов запретил партизанам обнаруживать себя. «У нас другая задача!» – осадил он тех, кто рвался помочь морякам [58, с. 14].
Осознав, что прорваться к Севастополю намеченным путем не удается, командарм Петров производит неожиданный маневр. Он отказывается от губительных атак в лоб и направляет войска в обход: через Ангарский перевал и по южнобережной дороге, через Байдарские ворота к Севастополю. При отсутствии связи, в ходе этого маневра, часть бойцов и командиров оторвались от общей колонны и вынуждены были либо пробираться в Севастополь самостоятельно, либо оставаться в лесу.
Следует учитывать и тот факт, что первоначально свои основные силы противник направил на перехват дороги Симферополь – Севастополь, оставив свободным маршрут Симферополь – Ялта – Севастополь, но как только Петров воспользовался этой ошибкой и провел свои войска, ошибка была тут же исправлена и далее как в пословице «кто не успел – опоздал».
К 3 ноября 1941 года южнобережная дорога на Севастополь была надежно оседлана противником. Путь на Севастополь был закрыт со всех направлений.
В первых числах ноября 1941 года лес оказался буквально наводнен отступающими красноармейцами, краснофлотцами, пограничниками.
Отношения командиров партизанских отрядов к кадровым военным тех первых дней было неоднозначным. С одной стороны, все понимали, что имеющийся у них запас продовольствия ограничен, и потому делиться им никто не хотел. Принимать или не принимать в отряд новых бойцов, каждый командир решал самостоятельно. Отдельные отряды, которые в результате дезертирства, отвратительной организации формирования испытывали острый дефицит в реальных бойцах, охотно принимали окруженцев в свои ряды, но при этом часто случалось так, что, прожив день-другой, гости забирали продовольствие и уходили на Севастополь, да еще прихватывали с собой часть партизан. Иные отряды, а таковых было большинство, не только отказывались принимать «чужаков», но силой забирали у них оружие.
Впрочем, весьма распространен был и своеобразный бартер. Так, в деревне Карасу-Баши остановилась на ночевку какая-то наша часть. Партизаны предложили им продукты, а взамен потребовали оружие и боеприпасы.
Как потом рассказывал сам командир отряда М. И. Чуб: «Наш отряд получил сто винтовок, пулемет, несколько автоматов. Мы создали хороший запас патронов и гранат» [51, с. 28].
Как писал И. К. Сметанин: «Вооружение и боеприпасы добывались партизанами на дорогах отступления 51-й армии, главным образом у дезертиров, а также вооружение пополнялось бойцами Красной Армии, пришедшими в партизанские отряды с трофейным оружием, в результате чего к 10–15 ноября 1941 все отряды вполне удовлетворительно были обеспечены вооружением и боеприпасами» [16, с. 62].
Колпаков Н.Е.: «12 военных, в основном средний комсостав, среди них несколько моряков. Они в боях отбились от своих частей, на Севастополь прорваться не смогли, искали партизан. Попали в Колайский отряд. В отряд их не приняли. Предложили сдать оружие и разойтись по деревням» [55, с. 14].
Более драматично описал эти дни сотрудник НКВД И. З. Харченко: «Отдельные командиры и комиссары отрядов это пополнение встретили отрицательно, не принимая их в отряды. Обезоружили целые группы военных и отправили их на все четыре стороны, мотивируя: «Мы не знаем, кто вы такие, у нас людей полный комплект, малые запасы продовольствия, а поэтому – уходите от нас, куда хотите. По существу вели «массово-разъяснительную работу» – сдаваться целыми группами в плен врагу…
Даже в декабре месяце 1941 г. связной 2-го района т. Горкавенко Георгий Павлович сообщил словесное приказание Мокроусова: всех шатающихся по лесу военных группами и в одиночку пристреливать».
Таких фактов букет, а не единичные случаи (могут подтвердить чекисты Холанский, Фельдман, Воронин и др.)» [16, с. 96].
А вот что писали Сталину командующий Северо-Кавказского фронта маршал Буденный и член Военного совета адмирал Исаков:
«В лесу эти группы натолкнулись на враждебное отношение к ним со стороны партизанских руководителей. Оказывается, по линии партизанских отрядов было дано указание – пришедших в лес бойцов и командиров в отряды не принимать и разоружить их как дезертиров. Так погибло немало бойцов и командиров, которые не желали сдаваться в плен немцам и рассчитывали продолжить борьбу, находясь в лесах Крыма. Командир партизанского отряда 2-го района Губарев и военком Штепа разоружили группу бойцов в 25 человек и вытолкнули их из отряда. В одном километре от отряда эта группа разоруженных бойцов была расстреляна румынами. 28 мая военный трибунал партизан, созданный по указанию Военного совета фронта, судил эту пару и приговорил ее к расстрелу. Уже перед расстрелом Губарев и Штепа дали понять, что такое отношение к бойцам Красной Армии, приходящим в лес, было продиктовано им главным руководством» [15, с. 9–20].
Сам же А. В. Мокроусов в приказе № 1, в пункте 15 требовал: «Используйте всевозможные пути для увеличения в отрядах оружия… При случае обнаружения дезертиров – оружие отбирайте, дезертиров передавайте следственным органам».
Бывший инструктор Сакского райкома партии Михаил Самойленко с группой бойцов вышел в расположение Бахчисарайского отряда. М. А. Македонский, который знал его еще до войны, охотно принял новичков. Впоследствии из рядового бойца М. Ф. Самойленко вырос до командира бригады. С группой бойцов – защитников Перекопа пришел бывший второй секретарь Бахчисарайского райкома Андрей Бережной. Примечательно, что, несмотря на его высокую довоенную должность, в одном из документов военной поры о нем вспоминают как о хорошем партизанском разведчике, человеке, прекрасно знающем лесные тропы. Стоит ли этому удивляться, ведь он тоже уроженец этих мест. К сожалению, подобные люди были исключением.
Подавляющее число командиров, бойцов и краснофлотцев не имели в отрядах знакомых, но и уходить им уже было некуда. И тогда стихийно, практически вопреки воле А. В. Мокроусова они стала собираться в так называемые красноармейские отряды, которые самовольно размещались по соседству с партизанами. Поскольку они были хорошо вооружены, многие из них уже дрались под Одессой, на Перекопе, то взять их на испуг уже было нельзя. По своей инициативе отдельные такие группы самостоятельно стали совершать нападения на оказавшиеся в их расположении немецкие подразделения. Лейтенант Ф. И. Федоренко еще недавно был уполномоченным особого отдела 530-го сп. 156-й
стрелковой дивизии. По своей инициативе он возглавил группу красноармейцев из самых различных частей и привел их из Ялты в лес. Неподалеку от расположения группы он заметил колонну противника, в составе которой было три грузовых машины, множестов конных повозок, не менее роты гитлеровцев. С ним же всего тридцать пять человек, которых формально даже нельзя считать еще отрядом, но, что важно, уже в течение нескольких суток бойцы признавали нравственный авторит человека, который стал их командиром и которому они беспрекословно подчинялись.
Нападение на колонну оказалось для противника полной неожиданностью. Так же внезапно Ф. И. Федоренко прекратил бой и вывел отряд на безопасное расстояние.
Когда, заслышав стрельбу, прибежали партизаны Евпаторийского отряда во главе с комиссаром района З. Ф. Амелиным, то их взору предстала впечатляющая картина: сгоревшие автомобили, десятки трупов врагов. У красноармейцев всего один раненый.
Вот воспоминания командира 3-го Симферопольского отряда П.В. Макарова: «По узкой тропе на Чатыр-даг поднимается воинская часть. Вышли ей навстречу.
– Вы партизаны? – спросил нас командир.
– Да.
– Скажите, где можно найти товарища Мокроусова или Макарова?
– Не знаем.
Майор пожал плечами и многозначительно произнес:
– Странно… очень странно…
В это время из рядов вышел старший лейтенант. Подойдя ко мне вплотную, он радостно воскликнул:
– Здравствуй, Павел Васильевич! Вот где довелось встретиться.
По-приятельски расцеловались. Это был мой друг Саша Махнев. Он работал до войны в редакции газеты «Красный Крым».
Услышав мою фамилию, майор с усмешкой повторил сказанное им при встрече «странно… очень странно…» и стал настаивать на том, чтобы всю часть зачислили в партизаны.
Объяснили, что сделать этого не можем. Исключение мы допускали лишь в отношении Саши Махнева. Майор обиделся…» [57, с. 323].
Л. А. Вихман: «Со мной группа человек 25 краснофлотцев. Мы зашли в глубину леса и там остались ночевать. Утром слышим вверху стук, шум. Послали разведку. Их стали разоружать, но они выставили автоматы и к себе не подпускают. Один убежал ко мне. Кричит: «Не знаю, что там такое, но нас хотят разоружить!»
Я ребят поднял, мы выскочили наверх. Партизаны увидели нас – перепугались. Мы были все в форме, с автоматами» [20, с. 87].
А вот как вспоминал о своем появлении в 3-м Симферопольском отряде Н. И. Дементьев:
«Уходили из Одессы организованно. В порту ко мне обратилась какая-то девушка:
– Я секретарь комсомольской организации и боюсь здесь оставаться.
Я надел на девушку свой бушлат, бескозырку и провел на корабль.
В Севастополе нас посадили на автомобили, которые мы, кстати, доставили морем из Одессы, и привезли в Джанкой. Оттуда уже пешком на Воронцовку. С ходу ее взяли.
Очень скоро поняли, что Крым – это не Одесса, да и немцы – не румыны. Противник быстро обошел Воронцовку с двух сторон, и, чтобы не попасть в окружение, командир приказал отступать. Так и повелось: днем отбиваемся, ночью отходим. Отступаем вроде на Севастополь, но каким путем, бог его знает. Совершенно не остался в памяти Симферополь, когда впервые попал в него в 1944 году, даже не вспомнил, был я здесь или нет?
Остановились уже в Джалмане. Что делать? Отряд моряков небольшой – человек пятнадцать. Встречаем партизан. Как потом оказалось, это был 3-й Симферопольский отряд. Навстречу вышел комиссар отряда Чукин. Разговаривал грубо, презрительно. Матросы ответили тем же. Обматюкав партизан, моряки пошли дальше, но уже не по шоссе, а в горы. На яйле увидели разбитые телеги и возле них сделали ночлег. Телеги накрыли плащ-палаткой и уснули. Утром заметили мальчишку или, вернее, юношу, который пас барашков. Парень быстро забил барана, освежевал его и на костре приготовил что-то вроде шашлыка. Парень работал так ловко, что матросы откровенно им любовались. Так состоялось мое первое знакомство с крымскими татарами. Позавтракав, матросы почистили оружие. Проверяя его, пару раз выстрелили. Вдруг на плато выезжает «эмка». В ней партизан с ручным пулеметом, какой-то пограничник со звездой политрука на рукаве, ну и, естественно, шофер.
– Кто стрелял?
– Мы! Оружие проверяли.
Пограничник назвал себя командиром партизанского района и поинтересовался, что моряки намереваются делать дальше.
– На Севастополь идти.
Тот неодобрительно покачал головой. Посмотрел на автоматы ППШ, которыми были вооружены матросы, и предложил остаться в партизанах.
– Но тогда нас посчитают дезертирами.
– Не волнуйтесь, это уже моя забота! – парировал пограничник.
Так вся группа моряков осталась при штабе 3-го партизанского района» [35].
Помимо приморцев поток отступления занес в лес множество отдельных подразделений 51-й армии. Наиболее крупным из них оказались остатки 48-й окд., которая пришла в лес во главе со своим командиром генерал-майором Д. И. Аверкиным.
До сих пор грибники находят в лесу кавалерийские шашки, с которыми пришли в лес кавалеристы и которые оказались совершенно бесполезными в условиях пешей партизанской войны.
В Крымском государственном архиве я наткнулся на воспоминания комиссара 48-й о. к. д. Е. А. Попова, которые он писал в апреле 1942 года:
«1–2 ноября 48-я окд сосредоточилась в районе Салы – Эльбузлы. 2 ноября в штабе 51-й армии (Алушта) я получил боевой приказ Николаева дивизией удерживать район Салы.
В 21.00 по телефону начальник штаба армии приказал дивизии сняться и двигаться в направлении Судак, Алушта, Балаклава. В 22.00 дивизия выступила на Судак. Целый день 3 ноября мы двигались из Судака. Лошади настолько устали, что еле передвигались. Еще в Судаке Аверкин подчинил себе 56-й зенитный дивизион и ряд других частей и подразделений.
Наша 48-я кд представляла из себя огромный табун лошадей с коноводами. Еще 19 октября в наступательном бою под Ишунью из общего состава в 2900 человек дивизия потеряла 50 %. К моменту движения на Алушту насчитывалось 700 человек с огромным количеством лошадей, так как дивизия ни разу в Крыму не участвовала в конном строю в боях. Всего войск собралось под командованием Аверкина около 2500 человек.
Вечером 4 ноября части остановились на ночлег. Одновременно еще днем был сформирован отряд моряков (150 чел.) из 56-го зенитного дивизиона под командованием капитана Каменского на машинах с задачей оказать помощь одному из полков 184-й сд и удержать Алушту до подхода главных сил. Штаб дивизии оставался в деревне Кучук-Узень. Оказалось, что полк 184-й сд под командованием Щетинина по существу без боя оставил Алушту. Отряд моряков остановился в 7 км от Алушты и чего-то ждал. Положение наше усугубилось. Необходимо было прорываться через Алушту. К рассвету 5 ноября под Алушту прибыл штаб дивизии. Началась деятельная подготовка к прорыву. Решено было подтянуть части и в 13.00 начать прорыв. Начав наступление, мы натолкнулись на сильный и организованный огонь пулеметов и минометов из Алушты. В этом наступательном бою мы потеряли 250 человек, в том числе командира 62 кп. Мы были вынуждены отойти, но куда? Назад – означало идти в руки фашистов, идущих по пятам из Судака. Но другого выхода не было. На руках у нас имелся приказ Военного совета на случай, если будем отрезаны – ждать морские тральщики для эвакуации частей. Тревожную ночь мы провели на Алуштинском шоссе. 6 ноября утром в 7.00 на совещании командиров частей было принято мое предложение о переходе в лес на партизанские методы борьбы. Однако, имея приказания о морских транспортах и не теряя надежды на их приход, считали необходимым продержаться еще один день.
Целый день 6 ноября мы дрались и скакали от рубежа к рубежу. Впоследствии рубеж в районе деревни Куру-Узень мы удерживали до 16.00. К этому времени татары-предатели из деревни Казанлы вывели к нам в тыл автоматчиков и создали такое положение, при котором 68 кп, прикрывавший дорогу Ускут – Карасубазар, оказался совершенно от нас отрезанным, а остальные части 62, 71-го и 147-го кп в тактическом окружении. Единственный выход вел в лес через ущелье по реке Суат на гору Демирджи. Так мы и сделали, но это уже был не организованный отход, а скорее всего бегство. Как мне ни тяжело, я вынужден сказать, что ушли мы позорно, оставив противнику много лошадей и многочисленные обозы. Всю ночь мы поднимались в горы и 7-го утра собрались вместе на Демирджи. Было нас 300 человек. Окончательно было принято решение идти на Карасубазарские леса. Это мнение высказал также и Аверкин. Шли мы длинной цепочкой по одному. Голодные, мы искали какую-нибудь лошадь, чтобы перекусить. Часам к 14 дня начался снегопад и сел густой туман. Аверкин, шедший в хвосте колонны, отстал в 20 минут ходьбы от того места, где мы остановились на большой привал с целью отметить 24-ю годовщину Октября и на ночлег.
Все попытки найти Аверкина не увенчались успехом, и только спустя месяц мы узнали, что Аверкин якобы отстал намеренно с целью пробиться на Севастополь. Мне трудно верить этому, так как знаю генерала Аверкина честным, преданным нашей партии и Родине командиром.
Утром 8 ноября вместе с Лобовым, нач. политотдела Клеветовым решили оставить людей для розыска Аверкина, а остальным двигаться дальше.
После семи суток тяжелых переходов по горам и лесу, в условиях зимней стужи, разбитые, оборванные и голодные, теряя людей в боях с румынами, 13 ноября мы прибыли во второй район партизан Крыма, начальником которого был т. Генов. Решено было остаться. На базе 62-го и 71-го кп было создано два партизанских отряда. Одним стал командовать подполковник Городовиков, комиссар Фурик, другим – капитан Исаев, комиссар Бедин. За счет командиров и политработников дивизии мы укрепили остальные партизанские отряды. Лобов стал начальником штаба района, Касьянов – начальником разведки, батальонный комиссар Клеветов – комиссаром Джанкойского отряда, Полянский – комиссаром Ичкинского отряда, Ларин – командиром Зуйского отряда, прокурор дивизии Верещагин – командиром Сейтлерского, Сидоров – комиссаром Колайского отряда и т. д.» [15, с. 32].
Наличие в лесу огромной массы военнослужащих стало реальностью, с которой не считаться было уже невозможно. К 13 ноября Центральный штаб был вынужден официально признать наличие красноармейских отрядов.
То, что формирование партизанских районов осуществлялось практически в последние дни, привело к тому, что многие из людей, чьи кандидатуры были утверждены, как комиссары или начальники штабов районов, по самым разным причинам в лес так и не прибыли. Образовавшиеся вакансии А. В. Мокроусов стал заполнять оказавшимися в лесу командирами и политработниками РККА. Так, командир 48-й кав. дивизии Д.И. Аверкин 18.11.41 был назначен командиром 4-го партизанского района вместо не показавшегося А. В. Мокроусову И. М. Бортникова. Характеристика И. М. Бортникова И. З. Вергасовым уже приводилась в настоящей работе. Насколько она объективна, судить не берусь.
Комиссар 48-й кав. дивизии Е. А. Попов был назначен комиссаром 2-го партизанского района вместо не прибывшего в лес секретаря Джанкойского райкома ВКП(б) П. З. Фруслова. Впоследствии, изучая документы Крымского обкома ВКП(б) периода эвакуации, я не раз встречал это имя в качестве своеобразного наркома земледелия Крымской АССР «в эмиграции».
Начальник штаба 48-й окд полковник М. Т. Лобов стал начальником штаба этого района вместо смещенного с этого поста Анатолия Макаля.
Всего в ноябре 1941 года в партизаны влилось 1315 солдат, матросов, командиров, что составляло 35 % общего числа. Среди военнослужащих было 438 командиров и политработников. Когда Ф. И. Федоренко, в ореоле славы, после удачно проведенного первого боя, предстал перед генерал-майором Д. И. Аверкиным, тот без колебания назначил его командиром взвода. Вот как описывет это событие сам Ф. И. Федоренко: «Знакомлюсь со взводом. В нем – за сорок человек, большую половину составляют командиры и политработники, многие из них старше меня по возрасту и воинскому званию» [75, с. 20].
Симферополец С. М. Качанов, до войны начальник симферопольского Осоавиахима, оказался в лесу в составе остатков 156-го арт. полка. «Пришли в Судакский отряд. В нем 155 человек, военнослужащих 22 человека. 7.11.41 пришел командир 3-й батареи старший лейтенант Алдаров со своими людьми. Решили гражданский отряд и военный объединить. Стало веселее, так как до этого на нас смотрели косо. Этот отряд имел богатейшую продовольственную базу, до миллиона винтовочных патронов, но очень слабое вооружение. Винтовки были японские старого образца. Было два пулемета.
В отряде было 35 женщин, в большинстве случаев пожилого возраста, небоеспособных. Мужчины были тоже такие же: кто плохо видит, у кого рука не сгибается. Все были уверены, что побудут в лесу два-три месяца и все закончится» [20, с. 159].
«В Красноармейском отряде человек двести, из них более сорока командиров разных степеней. Одеты неважно. Армейская обувь, повидавшая Сивашские болота, крымскую гальку и осеннюю грязь, требовала замены. Многие не успели получить в армии зимнего обмундирования, даже шинелями не все были обеспечены» [48, с. 49].
Предстояла долгая партизанская зима. В разных отрядах к ней готовились, естественно, по-разному, но что объединяло всех, так это то, что никто не представлял масштабов грядущих трудностей и невзгод.
Среди партизан были участники Гражданской войны: И. М. Бортников, Г. Е. Водопьянов, И. Г. Генов, Г. Я. Долетов, Д. Д. Кособродов, В. В. Красников, С. Г. Леонов, П. В. Макаров, А. В. Мокроусов, Г. К. Рябошапко, С. Н. Чукин. Исходя из своего прежнего партизанского опыта, все они были убеждены, что, как и в «ту войну», армия противника будет на фронте, отдельные гарнизоны будут в городах, а в деревнях будут хозяевами партизаны. Основным носителем этой теории был сам командующий – А. В. Мокроусов. Эти настроения И. Г. Генов впоследствии отразил в своих воспоминаниях: «Оккупанты, как правило, будут находиться в городах. В деревню они не пойдут. Вот в деревнях-то мы и будем хозяйничать. Единственное, на что гитлеровцы могут пойти, – это выделить часть войск на охрану своих коммуникаций» [51, c. 79].
Все это предопределило многое и в партизанской тактике, о чем мы поговорим позднее, и в оборудовании партизанского жилища.
Поскольку «оккупанты будут находиться в городах», то отряды с большим комфортом стали размещаться в горных поселках: 3-й симферопольский отряд – в горном санатории; бойцы Красноармейского отряда – в общежитии поселка Чаир; штаб А. В. Мокроусова – в кельях Свято-горского монастыря…
Очень скоро все это пришлось бросить и уходить в глубь леса.
В Ичкинском отряде стали делать землянки. «Бывший бригадир строительной бригады Егор Шутеев сложил прекрасную плиту. Затопили ее, не дождавшись, пока просохнет глина» [51, с. 36].
Пожалуй, серьезней всех подошли к обустройству в Зуйском отряде.
Второй раз в своей истории 172-я с.д. пережила катастрофу. Но вновь, как и под Могилевом, она не запятнала своего имени, сохранила боевое знамя и была готова к новым испытаниям.
После того, как материал об истории 172-й с.д. в статье «Дивизия из нашего города» впервые был опубликован на страницах газеты «Крымская правда», я стал получать письма из города Корсаков Сахалинской области.
«Не удивляйтесь, получив письмо от совершенно незнакомого человека. Вы, как фронтовик, сможете понять фронтовика и выполнить мою просьбу. В сентябре 1984-го, проезжая через Симферополь, я купил газету «Крымская правда» и понял, что мы воевали в Крыму где-то рядом. Я в 1941 году был призван в армию. Формирование проходило на станции Пятиозерная (ныне Красноперекопск). Так я стал рядовым 13-го мотострелкового полка 1-й Крымской дивизии. Служба проходила в Евпатории. Как я понял из статьи, Вы служили в 3-й дивизии. Наш полк участвовал в боях на станции Вадим, у Перекопского перешейка, под Армянском, на станции Пятиозерная, под Ишунью. Я получил тяжелое ранение под Воронцовкой и был отправлен в госпиталь в Керчь.
Все попытки хотя бы узнать дальнейшую судьбу родной дивизии, судьбу однополчан оказались безуспешными. Сообщите мне хоть какие-либо сведения о судьбе 1-й крымской дивизии».
Я написал ветерану все, что знал о судьбе «Крымских дивизий».
Потом было еще одно письмо: «Уважаемый Владимир! Разрешите мне называть Вас просто по имени, так как по возрасту вы мне сын. Большое спасибо за информацию. Теперь я понимаю, что мы были левым флангом 172-й в боях за Армянск, Ишунь.
Отвечаю на ваши вопросы. Ранен я был 27.09.41. Учения дивизии проходили исключительно по отражению морского или воздушного десанта. Уже в то время среди солдат и командного состава шли разговоры, что командование дивизией и армией, мягко говоря, не подходит занимаемым должностям. Как показали дальнейшие события, так оно и было. Если 172-я под руководством И. А. Ласкина в тяжелейших условиях смогла дойти до Севастополя, то 1-я Крымская (321-я), находясь в таких же условиях, прекратила свои действия. Обидно. С уважением, Иван Григорьевич Кулик».
При «расквартировании» будущих партизанских отрядов в горно-лесной зоне Крыма в крымском обкоме партии были убеждены, что оккупирован будет весь полуостров, а фронт будет проходить где-то за пределами Крыма, но все спутала Приморская армия, которая не стала вместе с 51-й армией отступать на Керчь – Кубань, а самовольно повернула на Севастополь.
По-видимому, немецкое командование предполагало, что защищавшие Перекоп советские войска будут отходить именно к Севастополю, и потому сразу же, как только образовалась брешь в нашей обороне, опережая наши части, немцы устремились к Бахчисараю, чтобы не допустить отступавшие войска к базе Черноморского флота.
Как река течет там, где она не встречает сопротивления, так и части 51-й армии поток отступления понес в безопасном направлении – на Керчь. Приморцы же уже имели опыт успешных боев в Одессе. К тому же ими командовал талантливый военначальник генерал-майор Петров (впоследствии генерал армии, один из самых ярких полководцев Великой Отечественной войны), который самовольно, не имея на то приказа, повел войска чрезвычайно трудным путем, но в нужную сторону – на Севастополь. Марш проходил по территории, уже занятой противником.
Партизаны Бахчисарайского отряда становятся невольными свидетелями безуспешных попыток наших войск пробиться к Севастополю. 1 октября 1941 возле деревни Бия-Сала, забравшись на высокое дерево, М. А. Македонский наблюдал бой какого-то подразделения нашей морской пехоты против немцев. Противник развернул с десяток минометов и обрушил на моряков град мин. Командир Бахчисарайского отряда К. М. Сизов запретил партизанам обнаруживать себя. «У нас другая задача!» – осадил он тех, кто рвался помочь морякам [58, с. 14].
Осознав, что прорваться к Севастополю намеченным путем не удается, командарм Петров производит неожиданный маневр. Он отказывается от губительных атак в лоб и направляет войска в обход: через Ангарский перевал и по южнобережной дороге, через Байдарские ворота к Севастополю. При отсутствии связи, в ходе этого маневра, часть бойцов и командиров оторвались от общей колонны и вынуждены были либо пробираться в Севастополь самостоятельно, либо оставаться в лесу.
Следует учитывать и тот факт, что первоначально свои основные силы противник направил на перехват дороги Симферополь – Севастополь, оставив свободным маршрут Симферополь – Ялта – Севастополь, но как только Петров воспользовался этой ошибкой и провел свои войска, ошибка была тут же исправлена и далее как в пословице «кто не успел – опоздал».
К 3 ноября 1941 года южнобережная дорога на Севастополь была надежно оседлана противником. Путь на Севастополь был закрыт со всех направлений.
В первых числах ноября 1941 года лес оказался буквально наводнен отступающими красноармейцами, краснофлотцами, пограничниками.
Отношения командиров партизанских отрядов к кадровым военным тех первых дней было неоднозначным. С одной стороны, все понимали, что имеющийся у них запас продовольствия ограничен, и потому делиться им никто не хотел. Принимать или не принимать в отряд новых бойцов, каждый командир решал самостоятельно. Отдельные отряды, которые в результате дезертирства, отвратительной организации формирования испытывали острый дефицит в реальных бойцах, охотно принимали окруженцев в свои ряды, но при этом часто случалось так, что, прожив день-другой, гости забирали продовольствие и уходили на Севастополь, да еще прихватывали с собой часть партизан. Иные отряды, а таковых было большинство, не только отказывались принимать «чужаков», но силой забирали у них оружие.
Впрочем, весьма распространен был и своеобразный бартер. Так, в деревне Карасу-Баши остановилась на ночевку какая-то наша часть. Партизаны предложили им продукты, а взамен потребовали оружие и боеприпасы.
Как потом рассказывал сам командир отряда М. И. Чуб: «Наш отряд получил сто винтовок, пулемет, несколько автоматов. Мы создали хороший запас патронов и гранат» [51, с. 28].
Как писал И. К. Сметанин: «Вооружение и боеприпасы добывались партизанами на дорогах отступления 51-й армии, главным образом у дезертиров, а также вооружение пополнялось бойцами Красной Армии, пришедшими в партизанские отряды с трофейным оружием, в результате чего к 10–15 ноября 1941 все отряды вполне удовлетворительно были обеспечены вооружением и боеприпасами» [16, с. 62].
Колпаков Н.Е.: «12 военных, в основном средний комсостав, среди них несколько моряков. Они в боях отбились от своих частей, на Севастополь прорваться не смогли, искали партизан. Попали в Колайский отряд. В отряд их не приняли. Предложили сдать оружие и разойтись по деревням» [55, с. 14].
Более драматично описал эти дни сотрудник НКВД И. З. Харченко: «Отдельные командиры и комиссары отрядов это пополнение встретили отрицательно, не принимая их в отряды. Обезоружили целые группы военных и отправили их на все четыре стороны, мотивируя: «Мы не знаем, кто вы такие, у нас людей полный комплект, малые запасы продовольствия, а поэтому – уходите от нас, куда хотите. По существу вели «массово-разъяснительную работу» – сдаваться целыми группами в плен врагу…
Даже в декабре месяце 1941 г. связной 2-го района т. Горкавенко Георгий Павлович сообщил словесное приказание Мокроусова: всех шатающихся по лесу военных группами и в одиночку пристреливать».
Таких фактов букет, а не единичные случаи (могут подтвердить чекисты Холанский, Фельдман, Воронин и др.)» [16, с. 96].
А вот что писали Сталину командующий Северо-Кавказского фронта маршал Буденный и член Военного совета адмирал Исаков:
«В лесу эти группы натолкнулись на враждебное отношение к ним со стороны партизанских руководителей. Оказывается, по линии партизанских отрядов было дано указание – пришедших в лес бойцов и командиров в отряды не принимать и разоружить их как дезертиров. Так погибло немало бойцов и командиров, которые не желали сдаваться в плен немцам и рассчитывали продолжить борьбу, находясь в лесах Крыма. Командир партизанского отряда 2-го района Губарев и военком Штепа разоружили группу бойцов в 25 человек и вытолкнули их из отряда. В одном километре от отряда эта группа разоруженных бойцов была расстреляна румынами. 28 мая военный трибунал партизан, созданный по указанию Военного совета фронта, судил эту пару и приговорил ее к расстрелу. Уже перед расстрелом Губарев и Штепа дали понять, что такое отношение к бойцам Красной Армии, приходящим в лес, было продиктовано им главным руководством» [15, с. 9–20].
Сам же А. В. Мокроусов в приказе № 1, в пункте 15 требовал: «Используйте всевозможные пути для увеличения в отрядах оружия… При случае обнаружения дезертиров – оружие отбирайте, дезертиров передавайте следственным органам».
Бывший инструктор Сакского райкома партии Михаил Самойленко с группой бойцов вышел в расположение Бахчисарайского отряда. М. А. Македонский, который знал его еще до войны, охотно принял новичков. Впоследствии из рядового бойца М. Ф. Самойленко вырос до командира бригады. С группой бойцов – защитников Перекопа пришел бывший второй секретарь Бахчисарайского райкома Андрей Бережной. Примечательно, что, несмотря на его высокую довоенную должность, в одном из документов военной поры о нем вспоминают как о хорошем партизанском разведчике, человеке, прекрасно знающем лесные тропы. Стоит ли этому удивляться, ведь он тоже уроженец этих мест. К сожалению, подобные люди были исключением.
Подавляющее число командиров, бойцов и краснофлотцев не имели в отрядах знакомых, но и уходить им уже было некуда. И тогда стихийно, практически вопреки воле А. В. Мокроусова они стала собираться в так называемые красноармейские отряды, которые самовольно размещались по соседству с партизанами. Поскольку они были хорошо вооружены, многие из них уже дрались под Одессой, на Перекопе, то взять их на испуг уже было нельзя. По своей инициативе отдельные такие группы самостоятельно стали совершать нападения на оказавшиеся в их расположении немецкие подразделения. Лейтенант Ф. И. Федоренко еще недавно был уполномоченным особого отдела 530-го сп. 156-й
стрелковой дивизии. По своей инициативе он возглавил группу красноармейцев из самых различных частей и привел их из Ялты в лес. Неподалеку от расположения группы он заметил колонну противника, в составе которой было три грузовых машины, множестов конных повозок, не менее роты гитлеровцев. С ним же всего тридцать пять человек, которых формально даже нельзя считать еще отрядом, но, что важно, уже в течение нескольких суток бойцы признавали нравственный авторит человека, который стал их командиром и которому они беспрекословно подчинялись.
Нападение на колонну оказалось для противника полной неожиданностью. Так же внезапно Ф. И. Федоренко прекратил бой и вывел отряд на безопасное расстояние.
Когда, заслышав стрельбу, прибежали партизаны Евпаторийского отряда во главе с комиссаром района З. Ф. Амелиным, то их взору предстала впечатляющая картина: сгоревшие автомобили, десятки трупов врагов. У красноармейцев всего один раненый.
Вот воспоминания командира 3-го Симферопольского отряда П.В. Макарова: «По узкой тропе на Чатыр-даг поднимается воинская часть. Вышли ей навстречу.
– Вы партизаны? – спросил нас командир.
– Да.
– Скажите, где можно найти товарища Мокроусова или Макарова?
– Не знаем.
Майор пожал плечами и многозначительно произнес:
– Странно… очень странно…
В это время из рядов вышел старший лейтенант. Подойдя ко мне вплотную, он радостно воскликнул:
– Здравствуй, Павел Васильевич! Вот где довелось встретиться.
По-приятельски расцеловались. Это был мой друг Саша Махнев. Он работал до войны в редакции газеты «Красный Крым».
Услышав мою фамилию, майор с усмешкой повторил сказанное им при встрече «странно… очень странно…» и стал настаивать на том, чтобы всю часть зачислили в партизаны.
Объяснили, что сделать этого не можем. Исключение мы допускали лишь в отношении Саши Махнева. Майор обиделся…» [57, с. 323].
Л. А. Вихман: «Со мной группа человек 25 краснофлотцев. Мы зашли в глубину леса и там остались ночевать. Утром слышим вверху стук, шум. Послали разведку. Их стали разоружать, но они выставили автоматы и к себе не подпускают. Один убежал ко мне. Кричит: «Не знаю, что там такое, но нас хотят разоружить!»
Я ребят поднял, мы выскочили наверх. Партизаны увидели нас – перепугались. Мы были все в форме, с автоматами» [20, с. 87].
А вот как вспоминал о своем появлении в 3-м Симферопольском отряде Н. И. Дементьев:
«Уходили из Одессы организованно. В порту ко мне обратилась какая-то девушка:
– Я секретарь комсомольской организации и боюсь здесь оставаться.
Я надел на девушку свой бушлат, бескозырку и провел на корабль.
В Севастополе нас посадили на автомобили, которые мы, кстати, доставили морем из Одессы, и привезли в Джанкой. Оттуда уже пешком на Воронцовку. С ходу ее взяли.
Очень скоро поняли, что Крым – это не Одесса, да и немцы – не румыны. Противник быстро обошел Воронцовку с двух сторон, и, чтобы не попасть в окружение, командир приказал отступать. Так и повелось: днем отбиваемся, ночью отходим. Отступаем вроде на Севастополь, но каким путем, бог его знает. Совершенно не остался в памяти Симферополь, когда впервые попал в него в 1944 году, даже не вспомнил, был я здесь или нет?
Остановились уже в Джалмане. Что делать? Отряд моряков небольшой – человек пятнадцать. Встречаем партизан. Как потом оказалось, это был 3-й Симферопольский отряд. Навстречу вышел комиссар отряда Чукин. Разговаривал грубо, презрительно. Матросы ответили тем же. Обматюкав партизан, моряки пошли дальше, но уже не по шоссе, а в горы. На яйле увидели разбитые телеги и возле них сделали ночлег. Телеги накрыли плащ-палаткой и уснули. Утром заметили мальчишку или, вернее, юношу, который пас барашков. Парень быстро забил барана, освежевал его и на костре приготовил что-то вроде шашлыка. Парень работал так ловко, что матросы откровенно им любовались. Так состоялось мое первое знакомство с крымскими татарами. Позавтракав, матросы почистили оружие. Проверяя его, пару раз выстрелили. Вдруг на плато выезжает «эмка». В ней партизан с ручным пулеметом, какой-то пограничник со звездой политрука на рукаве, ну и, естественно, шофер.
– Кто стрелял?
– Мы! Оружие проверяли.
Пограничник назвал себя командиром партизанского района и поинтересовался, что моряки намереваются делать дальше.
– На Севастополь идти.
Тот неодобрительно покачал головой. Посмотрел на автоматы ППШ, которыми были вооружены матросы, и предложил остаться в партизанах.
– Но тогда нас посчитают дезертирами.
– Не волнуйтесь, это уже моя забота! – парировал пограничник.
Так вся группа моряков осталась при штабе 3-го партизанского района» [35].
Помимо приморцев поток отступления занес в лес множество отдельных подразделений 51-й армии. Наиболее крупным из них оказались остатки 48-й окд., которая пришла в лес во главе со своим командиром генерал-майором Д. И. Аверкиным.
До сих пор грибники находят в лесу кавалерийские шашки, с которыми пришли в лес кавалеристы и которые оказались совершенно бесполезными в условиях пешей партизанской войны.
В Крымском государственном архиве я наткнулся на воспоминания комиссара 48-й о. к. д. Е. А. Попова, которые он писал в апреле 1942 года:
«1–2 ноября 48-я окд сосредоточилась в районе Салы – Эльбузлы. 2 ноября в штабе 51-й армии (Алушта) я получил боевой приказ Николаева дивизией удерживать район Салы.
В 21.00 по телефону начальник штаба армии приказал дивизии сняться и двигаться в направлении Судак, Алушта, Балаклава. В 22.00 дивизия выступила на Судак. Целый день 3 ноября мы двигались из Судака. Лошади настолько устали, что еле передвигались. Еще в Судаке Аверкин подчинил себе 56-й зенитный дивизион и ряд других частей и подразделений.
Наша 48-я кд представляла из себя огромный табун лошадей с коноводами. Еще 19 октября в наступательном бою под Ишунью из общего состава в 2900 человек дивизия потеряла 50 %. К моменту движения на Алушту насчитывалось 700 человек с огромным количеством лошадей, так как дивизия ни разу в Крыму не участвовала в конном строю в боях. Всего войск собралось под командованием Аверкина около 2500 человек.
Вечером 4 ноября части остановились на ночлег. Одновременно еще днем был сформирован отряд моряков (150 чел.) из 56-го зенитного дивизиона под командованием капитана Каменского на машинах с задачей оказать помощь одному из полков 184-й сд и удержать Алушту до подхода главных сил. Штаб дивизии оставался в деревне Кучук-Узень. Оказалось, что полк 184-й сд под командованием Щетинина по существу без боя оставил Алушту. Отряд моряков остановился в 7 км от Алушты и чего-то ждал. Положение наше усугубилось. Необходимо было прорываться через Алушту. К рассвету 5 ноября под Алушту прибыл штаб дивизии. Началась деятельная подготовка к прорыву. Решено было подтянуть части и в 13.00 начать прорыв. Начав наступление, мы натолкнулись на сильный и организованный огонь пулеметов и минометов из Алушты. В этом наступательном бою мы потеряли 250 человек, в том числе командира 62 кп. Мы были вынуждены отойти, но куда? Назад – означало идти в руки фашистов, идущих по пятам из Судака. Но другого выхода не было. На руках у нас имелся приказ Военного совета на случай, если будем отрезаны – ждать морские тральщики для эвакуации частей. Тревожную ночь мы провели на Алуштинском шоссе. 6 ноября утром в 7.00 на совещании командиров частей было принято мое предложение о переходе в лес на партизанские методы борьбы. Однако, имея приказания о морских транспортах и не теряя надежды на их приход, считали необходимым продержаться еще один день.
Целый день 6 ноября мы дрались и скакали от рубежа к рубежу. Впоследствии рубеж в районе деревни Куру-Узень мы удерживали до 16.00. К этому времени татары-предатели из деревни Казанлы вывели к нам в тыл автоматчиков и создали такое положение, при котором 68 кп, прикрывавший дорогу Ускут – Карасубазар, оказался совершенно от нас отрезанным, а остальные части 62, 71-го и 147-го кп в тактическом окружении. Единственный выход вел в лес через ущелье по реке Суат на гору Демирджи. Так мы и сделали, но это уже был не организованный отход, а скорее всего бегство. Как мне ни тяжело, я вынужден сказать, что ушли мы позорно, оставив противнику много лошадей и многочисленные обозы. Всю ночь мы поднимались в горы и 7-го утра собрались вместе на Демирджи. Было нас 300 человек. Окончательно было принято решение идти на Карасубазарские леса. Это мнение высказал также и Аверкин. Шли мы длинной цепочкой по одному. Голодные, мы искали какую-нибудь лошадь, чтобы перекусить. Часам к 14 дня начался снегопад и сел густой туман. Аверкин, шедший в хвосте колонны, отстал в 20 минут ходьбы от того места, где мы остановились на большой привал с целью отметить 24-ю годовщину Октября и на ночлег.
Все попытки найти Аверкина не увенчались успехом, и только спустя месяц мы узнали, что Аверкин якобы отстал намеренно с целью пробиться на Севастополь. Мне трудно верить этому, так как знаю генерала Аверкина честным, преданным нашей партии и Родине командиром.
Утром 8 ноября вместе с Лобовым, нач. политотдела Клеветовым решили оставить людей для розыска Аверкина, а остальным двигаться дальше.
После семи суток тяжелых переходов по горам и лесу, в условиях зимней стужи, разбитые, оборванные и голодные, теряя людей в боях с румынами, 13 ноября мы прибыли во второй район партизан Крыма, начальником которого был т. Генов. Решено было остаться. На базе 62-го и 71-го кп было создано два партизанских отряда. Одним стал командовать подполковник Городовиков, комиссар Фурик, другим – капитан Исаев, комиссар Бедин. За счет командиров и политработников дивизии мы укрепили остальные партизанские отряды. Лобов стал начальником штаба района, Касьянов – начальником разведки, батальонный комиссар Клеветов – комиссаром Джанкойского отряда, Полянский – комиссаром Ичкинского отряда, Ларин – командиром Зуйского отряда, прокурор дивизии Верещагин – командиром Сейтлерского, Сидоров – комиссаром Колайского отряда и т. д.» [15, с. 32].
Наличие в лесу огромной массы военнослужащих стало реальностью, с которой не считаться было уже невозможно. К 13 ноября Центральный штаб был вынужден официально признать наличие красноармейских отрядов.
То, что формирование партизанских районов осуществлялось практически в последние дни, привело к тому, что многие из людей, чьи кандидатуры были утверждены, как комиссары или начальники штабов районов, по самым разным причинам в лес так и не прибыли. Образовавшиеся вакансии А. В. Мокроусов стал заполнять оказавшимися в лесу командирами и политработниками РККА. Так, командир 48-й кав. дивизии Д.И. Аверкин 18.11.41 был назначен командиром 4-го партизанского района вместо не показавшегося А. В. Мокроусову И. М. Бортникова. Характеристика И. М. Бортникова И. З. Вергасовым уже приводилась в настоящей работе. Насколько она объективна, судить не берусь.
Комиссар 48-й кав. дивизии Е. А. Попов был назначен комиссаром 2-го партизанского района вместо не прибывшего в лес секретаря Джанкойского райкома ВКП(б) П. З. Фруслова. Впоследствии, изучая документы Крымского обкома ВКП(б) периода эвакуации, я не раз встречал это имя в качестве своеобразного наркома земледелия Крымской АССР «в эмиграции».
Начальник штаба 48-й окд полковник М. Т. Лобов стал начальником штаба этого района вместо смещенного с этого поста Анатолия Макаля.
Всего в ноябре 1941 года в партизаны влилось 1315 солдат, матросов, командиров, что составляло 35 % общего числа. Среди военнослужащих было 438 командиров и политработников. Когда Ф. И. Федоренко, в ореоле славы, после удачно проведенного первого боя, предстал перед генерал-майором Д. И. Аверкиным, тот без колебания назначил его командиром взвода. Вот как описывет это событие сам Ф. И. Федоренко: «Знакомлюсь со взводом. В нем – за сорок человек, большую половину составляют командиры и политработники, многие из них старше меня по возрасту и воинскому званию» [75, с. 20].
Симферополец С. М. Качанов, до войны начальник симферопольского Осоавиахима, оказался в лесу в составе остатков 156-го арт. полка. «Пришли в Судакский отряд. В нем 155 человек, военнослужащих 22 человека. 7.11.41 пришел командир 3-й батареи старший лейтенант Алдаров со своими людьми. Решили гражданский отряд и военный объединить. Стало веселее, так как до этого на нас смотрели косо. Этот отряд имел богатейшую продовольственную базу, до миллиона винтовочных патронов, но очень слабое вооружение. Винтовки были японские старого образца. Было два пулемета.
В отряде было 35 женщин, в большинстве случаев пожилого возраста, небоеспособных. Мужчины были тоже такие же: кто плохо видит, у кого рука не сгибается. Все были уверены, что побудут в лесу два-три месяца и все закончится» [20, с. 159].
«В Красноармейском отряде человек двести, из них более сорока командиров разных степеней. Одеты неважно. Армейская обувь, повидавшая Сивашские болота, крымскую гальку и осеннюю грязь, требовала замены. Многие не успели получить в армии зимнего обмундирования, даже шинелями не все были обеспечены» [48, с. 49].
Предстояла долгая партизанская зима. В разных отрядах к ней готовились, естественно, по-разному, но что объединяло всех, так это то, что никто не представлял масштабов грядущих трудностей и невзгод.
Среди партизан были участники Гражданской войны: И. М. Бортников, Г. Е. Водопьянов, И. Г. Генов, Г. Я. Долетов, Д. Д. Кособродов, В. В. Красников, С. Г. Леонов, П. В. Макаров, А. В. Мокроусов, Г. К. Рябошапко, С. Н. Чукин. Исходя из своего прежнего партизанского опыта, все они были убеждены, что, как и в «ту войну», армия противника будет на фронте, отдельные гарнизоны будут в городах, а в деревнях будут хозяевами партизаны. Основным носителем этой теории был сам командующий – А. В. Мокроусов. Эти настроения И. Г. Генов впоследствии отразил в своих воспоминаниях: «Оккупанты, как правило, будут находиться в городах. В деревню они не пойдут. Вот в деревнях-то мы и будем хозяйничать. Единственное, на что гитлеровцы могут пойти, – это выделить часть войск на охрану своих коммуникаций» [51, c. 79].
Все это предопределило многое и в партизанской тактике, о чем мы поговорим позднее, и в оборудовании партизанского жилища.
Поскольку «оккупанты будут находиться в городах», то отряды с большим комфортом стали размещаться в горных поселках: 3-й симферопольский отряд – в горном санатории; бойцы Красноармейского отряда – в общежитии поселка Чаир; штаб А. В. Мокроусова – в кельях Свято-горского монастыря…
Очень скоро все это пришлось бросить и уходить в глубь леса.
В Ичкинском отряде стали делать землянки. «Бывший бригадир строительной бригады Егор Шутеев сложил прекрасную плиту. Затопили ее, не дождавшись, пока просохнет глина» [51, с. 36].
Пожалуй, серьезней всех подошли к обустройству в Зуйском отряде.