Поляков Юрий Михайлович. Плотские повести

   - А платок?
   (Носовые платки после нее я никогда не отдавал в стирку, а складывал в большой выдвижной ящик - и это называлось у нас «гербарием»).
   - Нет, сладенький, сегодня я хочу побыть одна! - могла ответить Катерина и улыбнуться так, что становилось до отчаянья понятно: она принадлежит мне не более, чем весенний сквозняк в комнате. Зная все Катькино тело на ощупь, на запах, на вкус, я мог только догадываться о том, что же на самом деле происходит в ее душе, и поэтому особенно дотошно расспрашивал о том, как она жила до меня, какие у нее были мужики и что она чувствовала с ними.
   - Зачем тебе это?
   - Я хочу знать о тебе все!
   - Все? Ну и забавный же ты, Зайчуган! Когда я читаю Библию, меня всегда смешит слово «познал». «И вошел он к ней, и познал он ее…» Ничего нельзя познать, познавая женщину. Запомни - ничего!
   Поначалу мне удалось выведать у нее совсем немного. Отец Катерины был карьерным дипломатом, так и застрявшим в советниках. Во время событий 91-го посольство имело глупость поддержать ГКЧП, и все полпредство разогнали к чертовой матери - так во время войны расформировывают опозорившийся полк. Отец стал консультантом в российско-турецком совместном предприятии. Помните рекламные клипы про турецкий чай, который ни хрена не заваривается? «Чай готов!» - хлопает в ладоши черноглазая девочка. «Не спеши! - мягко осаживает ее мать. - Пусть настоится…»
   Вот этим мелко нарезанным дерьмом ее папаша и занимался. Он-то и пристроил Катерину на работу в турецкое посольство. С отцом у нее были сложные отношения. Тот в свое время настоял, чтобы дочь в девятнадцать лет вышла замуж за сыночка одного мидовского крупняка. Парня ждала блестящая карьера полудипломата-полушпиона. Вместо этого он стал конченым наркоманом - таскает на толкучку остатки барахла, накопленного родителями, покупает дозу и улетает…
   - Он тебя любил? - допытывался я.
   - Он считал меня своей вещью. А я не могу принадлежать одному мужчине. Мне скучно…
   - Это как раз нормально. Я тоже не могу принадлежать одной женщине. Семья - всего лишь боевая единица для успешной борьбы с жизнью. Люди вообще не могут принадлежать друг другу. Моя жена спит с охранником. Ну и что? Это же не повод, чтобы все сломать. Все-таки дети…
   - Детей у нас не было. Я не хотела.
   - Почему?
   - Ребенок делает женщину беззащитной… Послушай, а если я изменю тебе с Толиком, ты меня выгонишь?
   - Выгоню.
   - Вот и муж меня выгнал. Понимаешь, мне, как назло, нравились не вообще другие мужики, а конкретно его друзья…
   - А вот это свинство! - возмутился я.
   - Интересно! Переспать с полузнакомым членовредителем можно, а с другом дома, родным почти человеком, нельзя. Я не понимаю… Но если ты против, Зайчуган, я буду изменять тебе только с незнакомыми мужчинами!
   - А вообще не изменять ты не можешь?
   - Не пробовала…
   - Ну ты и стерва!
   - Да, я стерва. И со мной надо быть поосторожнее! - предупредила она. - Я очень опасна…
   - Чем же?
   - Например, тем, что ты однажды захочешь на мне жениться…
   - А ты этого хочешь?
   - Нет, конечно, ведь жена получает от тебя гораздо меньше, чем я. Правда, Зайчуган? - И она с каким-то естественно-научным любопытством заглянула мне в глаза.
   Иногда я сам себе казался жуком, которого Катерина наколола на булавку и рассматривает с сочувственным интересом. Я мстил, как умел. Я мог где-нибудь в Рио или Копенгагене, напившись в ночном клубе до белых зайцев, шептать ей:
   - Катюша, влюблен в тебя по уши! Ни с кем и никогда мне не было и не будет так хорошо! Знаешь, я разведусь, и мы поженимся…
   - Зайчуган, ты совсем пьяный!
   - Да! И ты родишь мне ребенка. Сегодня мы будем делать с тобой ребенка! ,
   - Если это произойдет сегодня, то я рожу от тебя бутылку бренди…
   - Бутылку бренди! - орал я бармену. А потом, выныривая из алкогольных сумерек в реальный мир, я обнаруживал Катерину мурлыкающей У стойки бара с каким-нибудь незнакомым мужиком.
   Чаще всего ей нравились прилизанные высокие брюнеты с квадратными челюстями.
   - Чего он хочет? - злился я.
   - Им с женой скучно - они приглашают меня к себе в номер! Я схожу, а?
   - Сиди, стерва! СПИД хочешь подхватить?!
   - СПИД - это всего лишь одно из имен Бога. А тебе, Зайчуган, пора бай-бай… Я иду с тобой. Он мне совсем не нравится. А у жены, наверное, волосатые ноги…
   Утром, придя в себя, я по какой-то неуловимой томности в ее движениях догадывался, что она все-таки воспользовалась моей непробудностью и сползала в номер к этим скотам. А может, просто притворялась, чтобы позлить меня? В отместку я требовал заказать мне по телефону проститутку, самую дорогую! Катерина четким секретарским движением вынимала блокнотик и карандаш:
   - Какую предпочитаете, Павел Николаевич? А может быть, тайский массаж?
   Она знала, за что ей платят деньги. И я знал, за что плачу ей деньги.
   Со временем удалось узнать о ней еще кое-что. Меня и Катерину довольно грубо не допустили на международную конференцию по малой авиации, проходившую в Стамбуле. Я, конечно, первым делом заорал, что если бы раздолбай Романовы взяли Царьград в 1916 году, вообще никаких проблем не было бы! Но, успокоившись, я решил выяснить причины такого пренебрежения к моему «Аэрофонду». Дураку ясно, что Турция - всего лишь одно из многочисленных ранчо дядюшки Сэма, а с заокеанцами у меня затевался серьезный бизнес. Мой приятель, работавший в МИДе, обещал разобраться. И разобрался. «Аэрофонд» был тут ни при чем. Виноватой оказалась Катька.
   - Гони эту стерву от себя к чертовой матери! - посоветовал мой осведомленный приятель.
   А случилось вот что. Оказывается, в турецком посольстве Катерина получила не только хорошую языковую практику. На нее сразу же положил глаз посол: турки вообще просто чумеют от натуральных блондинок с хорошими бюстами. Ломаться не приходилось: с работы в случае чего могла вылететь не только она, но и папаша, тем более что дела у него шли неважно. Народ уже разныкал - и был готов пить даже грузинский чай, лишь бы не турецкий. В конце концов, оказаться любовницей посла - дело неплохое, а тот поначалу делал подарки и обещал в два раза повысить жалованье.
   Но время шло, подарки становились все дешевле, пока не превратились в грошовые сувениры, а о повышении жалованья уже и речь не шла. И это притом, что посол стал предоставлять безотказную секретаршу для секс-разминок чиновникам, приезжающим с проверками и делегациями из Анкары. Те считали это само собой разумеющимся, как ежедневный пакетик с шампунем в гостиничном номере, и платить за услуги тоже не собирались.
   Катерина справедливо решила, что за такие деньги быть сексуальной отдушиной для всего турецкого МИДа не стоит, и начала, как говорится, искать варианты - тут-то ей и подвернулось наше объявление в газете. Посол очень огорчился, заслышав о ее уходе, уговаривал остаться, снова обещал повысить жалованье, но Катерина была неумолима. На прощание он, сквалыжник бусурманский, подарил ей расшитую феску с кисточкой из сувенирных запасов возглавляемого им учреждения, а также свою фотографию с осторожной надписью: «На память о сотрудничестве». Катерина преподнесла ему заварной чайник, сработанный гжельскими умельцами. На том и расстались.
   Тут надо отметить, что посол любил фотографироваться с высокими гостями, наезжавшими к нему в Москву. А будучи европейски образованным человеком, часто делал это в духе известной картины «Завтрак на траве». Проще говоря, Катька голышом снималась в обществе одетых мужчин. Кроме того, человек опытный и дальновидный, посол с помощью специального оборудования фотографировал своих гостей и тогда, когда они без одежды оказывались с ней в постели. Не знаю, как ей удалось заполучить эти фотографии, но через месяц после того, как она перешла ко мне, супруги всех этих чиновников (в том числе и послиха) получили по почте письма на безукоризненном протокольном английском:
   Уважаемая госпожа имярек!
   Имея высокую честь весьма близко знать Вашего супруга, прошу Вас обратить внимание на тот факт, что сексуальная неудовлетворенность мужчины в семье ведет к неразборчивым половым контактам на стороне и может явиться причиной преждевременного старения организма. Рекомендую активнее использовать сексуальный потенциал Вашего мужа в супружеской спальне. Если же по каким-либо причинам это невозможно, готова, исключительно из женской солидарности, как и прежде, оказывать Вам посильную помощь.
   Всегда к Вашим услугам.
   Катерина.
   К каждому письму прилагалась фотография, демонстрировавшая, как именно Катька использовала невостребованный потенциал того или иного чиновника. Полный комплект фотографий получил и министр иностранных дел Турции. Вышел громкий скандал - посла тут же отозвали и выгнали на пенсию. Вскоре почтальон принес ему конверт, в котором помещалась карточка Катерины с надписью: «На вечную память о сотрудничестве!» Врачи, спасшие жизнь бывшему послу, так и не поняли, почему снимок мило улыбающейся молодой женщины стал причиной обширного инфаркта…
   Когда я узнал все это, то страшно разозлился. Нет, я не ревновал. Ревновать женщину к ее постельному прошлому - такая же нелепость, как, скажем, ненавидеть Ленина за Октябрьскую революцию. Что было - то и было. Могло быть и еще хуже. Мне, как это ни покажется вам странным, стало жалко турок.
   - Зачем ты это сделала? - возмущался я. - Ты же их уничтожила! Понимаешь, уничтожила! Просто так…
   - Ну и что? И почему - просто так? Когда мужчина писает у незнакомого забора, он боится и озирается. А они в первый же вечер ложились со мной в постель, как с посольским инвентарем. Смелые и спокойные. Это меня обижало. И потом, с ними было так скучно! Имею я право получить хоть немного удовольствия?
   - Может, тебе и со мной…
   - Ну что ты, Зайчуган! Ты единственный, с кем мне по-настоящему хорошо! Единственный…
   На мужчину слово «единственный» оказывает такое же воздействие, как на братца Иванушку вода, испитая из копытца.
   - Честно?
   - Зачем мне тебе врать?
   - Из-за денег.
   - Из-за денег я бы тебе не стала врать - просто не сказала бы правду… А знаешь, что мне больше всего в тебе нравится?
   - Естественно.
   - Дурак ты! Мне нравятся твои ямочки. Улыбнись!
   В сущности, то, что происходило между мной и Катериной, вполне можно назвать совместной жизнью. Мы не расставались ни на день, а наш «гербарий» уже с трудом помещался в выдвижном ящике. Конечно, я понимал, что судьба свела меня со смертельно опасной женщиной. Но видит Бог, я был влюблен в нее насмерть. Помните, смерть Кащея таилась в игле? И у каждого из нас есть такая игла, но только мы не знаем, где она спрятана. А любовь - это когда ты вдруг понимаешь: твоя игла зажата в кулачке вот У этой женщины. И от нее теперь зависит твоя жизнь!
   Кстати, и помощницей Катерина оказалась незаменимой. Стоило ей однажды слечь с гриппом - и все пошло кувырком; графики встреч сбились, зарубежная почта лежала не разобранной, я даже был вынужден отменить серьезные переговоры в Швейцарии, потому что присутствие на них случайного, не посвященного в мои секреты переводчика было исключено. И она отлично понимала свою незаменимость:
   - А если мне захочется от тебя уйти?
   - Я посажу тебя на цепь!
   - Золотую? - Она засмеялась.
   Когда Катерина смеялась, кожа на переносице у нее собиралась крошечными милыми морщинками, а глаза по-восточному сужались.
   - Бедный Зайчутан, ты же сам однажды меня прогонишь!
   - Нет, я без тебя не смогу…
   - Человек не может только без себя… И это отвратительно!
   Она была подчеркнуто верным соратником и вызывающе неверной любовницей. Но честно говоря, поначалу я наивно думал, что такое поведение - всего лишь не совсем обычный способ заполучить меня в качестве богатого и перспективного мужа. История бизнеса, словно поле боя костями, усеяна историями о том, как боссы женились на своих незаменимых секретаршах, прощая им бурное добрачное распутство. А те, получив звание официальной жены, добропорядочнели прямо на глазах. Я сам был свидетелем нескольких подобных историй. А почему бы нет? Татьяна явилась ко мне в сторожку девственной, как заполярный снег. Ну и что в результате получилось?
   - А почему ты никогда не говоришь, что любишь меня? - спросил я ее однажды.
   - Тебе этого хочется?
   - Конечно.
   - Хорошо, буду теперь говорить. Кто платит, тот заказывает слова… Я тебя люблю!
   - Значит, за деньги можно купить любовь?
   - Нет, только слова и любострастие…
   - Любострастие? Странное слово. Не слышал раньше. А за что тогда можно купить любовь?
   - За любовь, если очень повезет… Или за смерть, если не повезет…
 

6. СТОЛКНОВЕНИЕ

   Что нужно для того, чтобы в воздухе столкнулись два аса-пилотажника, два закадычных друга? Совсем немного. Нужно, чтобы красивая баба пообещала обоим и не дала в итоге никому. Продинамила. Но так продинамила, чтобы каждый был твердо уверен в том, что сладкого он лишился исключительно из-за подлого вероломства и вызывающе нетоварищеского поведения своего недавнего друга.
   Многие еще помнят потрясшее весь мир столкновение двух реактивных МИГов под Лондоном. Тогда все ломали голову - как такое могло учудиться? Специальная международная комиссия проблеяла что-то о нештатной ситуации, словно самолеты - это лимузины, хрястнувшиеся на нерегулируемом перекрестке. Никому даже в голову не пришло, что все случилось из-за бабской стервозности. Ни один журналюга своим остреньким крысиным носом и загребущими лапками так и не докопался тогда до того, что все это вышло из-за Катерины. Но виноват прежде всего я сам. Ни в коем случае нельзя было отправлять ее на репетиции нашей пилотажной группы одну. Но я был занят пробиванием бюджетных денег в Минфине, а Катерина до того злополучного дня просто гениально справлялась со всем, что ей поручалось. И я дрогнул. В Лондон она полетела моим полномочным представителем с точнейшими инструкциями, которые я нашептывал ей ночью перед отлетом. Потом я звонил ей каждый день и получал победные реляции:
   - Сделано. Готово. Заканчиваем.
   И вот я прилетел. В аэропорту Хитроу Катерина встречала меня вместе с наряженным в белую парадную форму подполковником. Военный атташе - генерал-лейтенант, ветеран главного разведывательного управления - поднимался из своего кресла, только чтобы встречать больших людей, вроде вице-премьера или Второго Любимого Помощника Президента, о котором вы еще услышите. Для народца попроще, вроде меня, предназначался его заместитель, маршальский сынок, ласково именуемый «атташонком».
   Устраивая эту встречу, Катерина преследовала, как я понимаю, сразу две цели. Во-первых, она знала, что такой почетный караул мне понравится. Когда человек занимается тем, что потихоньку обворовывает собственное отечество, любые дружеские жесты со стороны власти ему приятны. Во-вторых, грех было не воспользоваться случаем и не царапнуть наманикюренным коготком мое мужское самолюбие. Она стояла рядом с атташонком, чуть касаясь его бедром. А когда я был на середине трапа, Катерина, привстав на цыпочки, что-то шепнула ему в ухо, отчего подполковник запунцовел и потупился. Вполне допускаю, именно в этот момент она сообщила ему мои физиологические параметры и прочие мужские характеристики. Я давно заметил, что фирменное блюдо моей незаменимой секретарши - слоеный пирожок: один слой меда, второй хрена…
   В момент рукопожатия атташонок отвел глаза, а Катерина бросилась мне на шею, словно я вернулся с фронта после четырехлетнего отсутствия. Нет, я к тому времени уже не сердился, а ее измены воспринимал как месть за то, что со мной она должна быть лучше и дольше, чем со всеми остальными. Женщина - это, в сущности, прирученная хищная птица. Сколько зайцев она закогтит, пока отпущена на волю, ее проблема, но по первому же хозяйскому свисту она должна усесться на господскую руку, на всякий случай защищенную перчаткой из толстой кожи. Усесться и ждать приказа.
   Поцеловав ее, я решил, что сегодня она будет у меня молоденькой крестьянкой, собиравшей ягоды в барском лесу и застигнутой на месте. Барин только что из Парижа и в наказание будет обучать невинную пейзанку разным там французским чудесам. Нет, сразу же передумал я, пусть лучше она будет первокурсницей, пришедшей на экзамен к профессору-извращенцу! Да, так лучше…
   - Ребята заканчивают последнюю тренировку, - после обычных приветствий и церемонных представлений сообщил атташонок. - Завтра начинается «показуха»…
   - Не последнюю, а заключительную! - жестко поправил я.
   - Простите?
   - В авиации случайных слов нет. Слишком близко к Богу…
   - Ах да, конечно, заключительная. Простите!
   - А знаете, у меня есть идея! - чтобы замять неловкость, предложила Катерина. - Пойдемте куда-нибудь в паб! Только в настоящий, старый… И чтобы бармен был с диккенсовскими бакенбардами! Я знаю один такой…
   - Принимается! - согласился я, хотя с большим удовольствием утащил бы ее в отель - первый экзаменационный билет был у меня наготове.
   Должен признаться, я всегда с нетерпением ждал того момента, когда она из гордой, насмешливой, знающей себе цену женщины превращалась в рабыню, заглядывающую в глаза своему повелителю. Иной раз превращение давалось ей непросто, а мне как раз это и доставляло особое удовольствие. Странно, но у меня в кабинете или в совершенно внезапном месте, к примеру в лифте, это превращение происходило достаточно быстро, даже мгновенно. Но в спальне, в почти супружеских обстоятельствах… Я внимательно следил за тем, как медленно, словно оттягивая время и приговаривая себя к неизбежному, она раздевается, старательно раскладывает на креслах одежду. Мне даже иногда казалось, будто Катерина шепчет какие-то заклинания и мучительно ждет превращения, а оно все не наступает. «Отвернись! - иногда, очень редко, просила она.- Ты мне мешаешь…» Я, превозмогая любопытство, отворачивался. Зато потом…
   - А ты знаешь, какой у нас номер? - шепнула Катерина, когда мы ехали в машине в паб.
   - Какой?
   - Для молодоженов!
   «Интересно, - подумал я, разглядывая широкую спину расположившегося на переднем сиденье атташонка, - успел он уже побыть „молодоженом“ или все-таки нет?»
   …Мы сидели в пабе «У трех львов» на высоких стульях и тянули холодный черный, как кофе, «гиннес». Атташонок рассказывал о лондонской скучище, а я незаметно поглаживал Катькино колено. Иногда мы встречались с ней взглядами.
   «Эх ты, не могла потерпеть неделю!» - молчаливо укорял я.
   «Боже мой, Зайчутан, ну какое это имеет значение!» - так же без слов отвечала она.
   У нас за спиной работал телевизор, и моего английского хватало лишь на то, чтобы по интонации и особой информационной скороговорке понять, что идут последние новости. Неожиданно Катька и атташонок как по команде обернулись и уставились в телевизор. Я последовал их примеру. На экране чуть подрагивал стоп-кадр - огненный шар взрыва. Из слов диктора я уловил только то, что во время тренировочного полета на авиабазе в Фарнборо столкнулись два МИГа и оба летчика погибли. В сердце образовалась бездонная оторопь. Так бывает, если звонишь кому-нибудь, чтобы поздравить с днем рождения, а тебе говорят, что человек полгода как умер.
   - Когда? - прохрипел я.
   - Два часа назад… - отозвался кто-то из них.
   - Может, чехи? У них тоже МИГи, - с надеждой предположил побледневший атташонок.
   - Нет, не чехи!
   Я-то сразу все понял. Это могли быть только наши. Чехи выступали большой группой, делая обычный проход плотным строем над аэродромом. И двумя тут дело не обошлось бы.
   - Их больше нет, - прошептала Катерина, по-детски закрыла лицо руками и заплакала. Этот плач мне сразу не понравился.
   - Подождите, сейчас будут подробности! - заволновался атташонок. - Они обещали новые подробности через минуту.
   - Боже, какая я дура! - сквозь рыдания твердила моя возлюбленная секретарша. - Какая дура…
   - Вот! - подполковник показал на экран телевизора.
   Там появилась новая картинка. Медленными рывками один МИГ догоняет другой и… таранит его. Такого еще не было! Талалихин хренов! Неторопливо разрастается взрыв - и горящие обломки расползаются по всему экрану.
   - Jesus Christ! - вскрикнул бармен, схватившись за бакенбарды.
   И вдруг посреди этого замедленного огненного кошмара неторопливо расцвели два спасительных парашютных купола. Невероятно! Но диктор, с восторгом, -каким обычно сопровождается внезапно забитый гол, уже сообщал, что, по уточненным данным, оба летчика катапультировались и живы. Им даже не понадобилась госпитализация. Крепкие русские парни!
   И тут я заметил, что Катерина больше не плачет, а смотрит на экран с каким-то непонятным стервозным восторгом. Мне стало окончательно ясно: без нее дело не обошлось.
   Атташонок, наскоро попрощавшись, ринулся в посольство за инструкциями. Как я понял позже, для него в эту минуту было важно добиться, чтобы из Москвы не присылали комиссию, а все разбирательство доверили ему. Иначе - прощай скучный Лондон и белый китель! Катерину я отправил вместе с ним - Для сбора информации. И то, как он, поколебавшись, согласился взять ее с собой, окончательно убедило меня в том, что они тут в мое отсутствие времени зря не теряли. Но нет худа без добра - зато у меня теперь свой человек во вражеском логове. Я знал одного эамминистра, который специально подкладывал свою юную секретаршу вышестоящим товарищам - и та вместе с начальственной спермой собирала секретную околоправительственную информацию. Теперь он уже вице-премьер, и кому нынче подкладывает свою секретутку - можно только догадываться! И все-таки Катька - стерва…
   Но на ревность времени не оставалось - я сломя голову помчался в отель, где разместилась наша делегация. Все участники событий, кроме руководителя полетов, были в сборе и расположились вокруг журнального столика так, будто ничего особенного не случилось. Судя по остаточному объему жидкости в квадратной бутыли, они уже прилично хватанули казенного спирта - медицинская помощь им все-таки понадобилась. Один из катапультантов, Федор Иванович Базлаков, миниатюрный мужичок с седеющим ежиком, потренькивал на гитаре. Второй, Витя Вильегорский, молодой еще парень с румяным лицом отличника боевой и политической подготовки, полулежал на диване. Оба они были почему-то в тренировочных костюмах нашей олимпийской сборной. Рядом устроились несколько хмурых механиков. Когда я вошел в штабной номер-люкс, вся компания грустно и нестройно запела под гитару:
   Не скоро поля-я-я-ны
   Травой зарасту-у-у-т…
   А город подумал,
   А город подумал,
   А город подумал -
   Ученья иду-у-у-т!
 
   - Ну, ребята, - выдохнул я, не зная, с чего начать.
   - Что - ребята? Это, Шарманов, все твоя сучка-секретарша! - рявкнул Базлаков. - Таких к авиации близко подпускать нельзя!
   Как впоследствии выяснилось, он и был главным виновником столкновения: передал ведомому, что газует, а сам вдруг сбросил обороты.
   - Ладно тебе, все бывает, - рассудительно отозвался Вильегорский. - Живы - и слава Богу!
   - Что значит «все бывает»? Говорю тебе - ведьма! Если б она меня не сглазила, разве бы я подставил задницу? Скажи, Семеныч!
   - А то… - предусмотрительно уклонился от участия в споре асов пожилой «механ».
   - Обломками никого не стукнуло? - робко спросил я.
   - Не слышно пока…
   Базлаков, набычившись, разлил спирт по стаканам. Они с Витьком чокнулись и переглянулись, как племенные кобели-медалисты, подравшиеся из-за случайной болонки прямо на смотровой площадке. А я вдруг подумал о том, что, если бы в аэропорту не поправил атташонка, это был бы действительно их последний полет. Но вслух об этом говорить не стал: психика у людей после аварийного катапультирования обычно налаживается только через несколько дней, и любое неосторожное слово может привести к самым неожиданным последствиям. К очистительному мордобою, например. Я просто предложил выпить за главного конструктора катапультных кресел. Тост вызвал буйный восторг.
   Выпили. Отдышались.
   - А где Перов? - полюбопытствовал я.
   - Стреляться пошел, - сообщил Базлаков.
   - Куда?
   - В салон…
   - Зачем же вы его отпустили?
   - А у него все равно пистолета нет, - успокоил Вильегорский.
   Потом оказалось, что руководитель полетов Перов тоже был виноват в случившемся. Вместо того чтобы неусыпно наблюдать за пилотажниками и руководить ими по рации, он уединился в комфортабельном Ту-134, некогда носившем по свету министра гражданской авиации, и пил коньячок, который ему подавала смазливая стюардесса в юбчонке, едва прикрывающей клитор. Так и профукал ЧП…
   - За судьбу! - предложил Базлаков, снова разлив по стаканам спирт. Выпили. Отдышались.
   - Из Москвы еще не звонили? - осторожно по-. интересовался я.
   - Ну конечно, - насупился Семеныч. - Они пока там не договорятся, кого подставить, не позвонят…