Лесин попытался отшутиться:
– Да о чем вы говорите?! Какое богатство?
– Мы знаем какое, – ответил Примаков, сопроводив ответ хитрой усмешкой.
Потом Примаков спросил Николая Сванидзе: «Почему вы приглашаете в эфир тех, кто отстранен или подал в отставку, и не считаете нужным приглашать в студию действующих членов правительства?»
На что Николай Сванидзе решил отшутиться: «Ну вот, когда вы подадите в отставку, я вас тоже приглашу в студию».
Премьер шутки не принял, поднял голову и, устремив на Сванидзе изучающий взгляд, медленно ответил: «Вы, может, и пригласите. Но я не приду».
Как принято говорить в таких случаях, «вечер не задался сразу».
В самом начале встречи выступил Александр Акопов, директор канала. Он начал с того, что дал нелицеприятную оценку творческому коллективу компании, подведя неутешительный итог: «По существу, тут всех надо разгонять».
На монолог Александра Акопова Примаков отреагировал мрачной репликой: «Мне не очень понятно, как может руководитель столь неуважительно говорить о своих подчиненных».
История отношений складывается из частностей. Вряд ли когда-нибудь в прошлом я бы говорил об отношениях Евгения Примакова, фигуры знаковой и в советской и в российской политике, и Михаила Лесина, который в период политического расцвета Евгения Примакова был начинающим предпринимателем, пробующим себя в достаточно рискованном бизнесе.
Но времена меняются. Условные ученики Примакова становятся властью, а знаковый колоритный Примаков, как закатное солнце, медленно уходит за горизонт. Масштаб неприязни к Примакову добавила его историческая фраза, произнесенная на заседании правительства по поводу амнистии: «А нам еще понадобятся свободные места для тех, кого следует наказать за экономические преступления».
Реплика, предрешившая судьбу Примакова Е.М. Буквально, на следующий день я побывал в офисе одного из крупнейших монополистов. Такой неприкрытой ненависти лично к премьеру, будь то Примаков или кто-то другой, я уже давно не видел. Любопытно, что все олигархи и воротилы бизнеса приняли слова Евгения Примакова на свой счет. Начались бесконечные неофициальные встречи, на которых отрабатывалась общая тактика борьбы с Примаковым. В России появился премьер, который готов был бороться с коррупцией. И коррумпированная сверху донизу российская власть не могла с этим смириться. Именно тогда я услышал слова в стане олигархов: «Мы сделаем все, чтобы этот человек, как можно быстрее, перестал быть премьером. Это – наш враг».
Никого не интересовала ни экономическая концепция нового правительства, ни состояние страны после дефолта. Примаков заявил о неэффективной приватизации. Он считал, что ревизия итогов приватизации не только правомерна, но и необходима. Примакова Ельцину никто не подсунул. Примакова Ельцин назвал сам от безвыходности, от страха перед импичментом. Нужна была опорная фигура, не повязанная ни с каким кланом и способная договориться с коммунистами. Дума была в их руках.
Как-то мы с Сергеем Шаталовым, в то время заместителем министра финансов РФ, летели вместе в самолете. Мы знали друг друга сравнительно давно и разговорились. Михаил Касьянов тогда был то ли только-только назначен премьером или шел разговор о его назначении, я точно не помню. Сергей Дмитриевич – человек достаточно корректный и осторожный. Заговорили о Касьянове. Разговор начал я, и Шаталов без какого-либо недовольства его принял. По словам Шаталова, «Касьянов сразу проявил себя, как толковый финансист, удивительно быстро все схватывающий. Незаменимый специалист по переговорам с Международным валютным фондом, Всемирным банком. Как министр финансов это бесспорная удача для правительства».
«А как премьер?» – спросил я в лоб.
Шаталов помолчал, затем покачал головой: «Будет трудно. Колоссальный перепад масштаба. Ему еще год-два министром финансов побыть и вот тогда… А сейчас, не знаю. Но он способный, очень способный человек». Владимир Путин – предшественник Михаила Касьянова на посту премьера. Дело свое исполнял достаточно продуманно, хотя опыта поначалу было тоже немного. Касьянов – специалист по финансам. Как ни крути, а ему премьерство ближе по сути, чем офицеру-чекисту по призванию и многолетней работе, в течение полутора лет возглавлявшему ФСБ. Так что распределение ролей вполне логично: Путин – президент, Касьянов – премьер. Ельцин верен себе. Ставка на молодых. Два года премьерства Михаила Касьянова не были прорывными, но сохранили некую стабильность. В основе рычагов экономики – нефть и еще раз нефть. Были и смелые решения: снижение налоговой ставки до 13%. Риск оправдался, казна не проиграла. Поступление налогов повысилось. Но не произошло главного: оживления отечественного производства не состоялось.
Впечатление такое, что это не очень волнует правительство. Говорят, о чем угодно: о вступлении в ВТО, о структурных реформах, о развитии малого бизнеса, о дебюрократизации управления, даже о реформах государственного аппарата и его неминуемом сокращении. Все это очень хорошо. Однако главный рычаг ускорения темпов роста по-прежнему не задействован. Подавляющее большинство производственных мощностей страны работают либо в «усеченном» режиме, либо стоят. Создается ощущение, что это некий умысел: оставить технологический уровень страны в устаревших модулях 60 – 80-х годов прошлого столетия. Приходится признать, что отставание началось в период «большой стагнации» Л.И. Брежнева. СССР тогда надолго замер в развитии наукоемких технологий. Считалось, что «у нас все хорошо». И это «хорошо» подменялось пресловутым «валом»: склады ведущих предприятий были забиты невостребованной продукцией, хотя нужной не было. Уже тогда СССР отставал от стран Запада и отставал значительно. Но крах отечественного производства в период реформ был несопоставим ни с какой стагнацией брежневского времени. Он сделал нашу легкую, тяжелую, станкостроительную, автомобильную, авиационную, кораблестроительную промышленность неконкурентной раз и навсегда. Очень точно по этому поводу сказал Юрий Лужков: «В этом правительстве никто не занимается реальным сектором экономики. Никто. Все играют в деньги, проценты, кредитные ставки. А реальных мощных условий для стимулирования экономики нет». Мне вспоминается одна из встреч с ключевой фигурой в администрации президента Владиславом Сурковым. Беседа была достаточно откровенной, насколько может быть откровенен чиновник такого ранга. Хорошо запомнилось одно уточнение, сделанное Сурковым:
– Президент хорошо понимает насущность проблем, что делать необходимо. И мне, подытожил он, – ясно, что это делать надо! Принесите рецепт, как?
Бессмысленны и разговоры об объединяющей национальной идее. Исполнительная власть имеет удручающую историческую необразованность. Кстати, примечательно, Путин это чувствует, и неудивительно, что его настольные книги о периодах правления Екатерины II, Александра II, по истории реформ в России. Что же, это хороший симптом. Вопрос по существу: наступит ли выздоровление?
Будем откровенны, 10 лет идут реформы. Нынче гораздо осторожнее, чем раньше. Но перелома, необратимости развития нет. Превалирует тезис: не подвергать ничего сомнению, не останавливаться и пошагово идти вперед, увлекая за собой всех, включая президента. Прекрасно, а каков он размер шагов?
Остановиться значит отстать. Прописные истины. Кто бы возражал. Но разве сейчас мы не отстаем? Реформы, и числа их не счесть, вроде как идут. А развития страны нет.
Чтобы собрать урожай, зерно прежде надо посеять
Опять в разведке
Скандальный экспромт
– Да о чем вы говорите?! Какое богатство?
– Мы знаем какое, – ответил Примаков, сопроводив ответ хитрой усмешкой.
Потом Примаков спросил Николая Сванидзе: «Почему вы приглашаете в эфир тех, кто отстранен или подал в отставку, и не считаете нужным приглашать в студию действующих членов правительства?»
На что Николай Сванидзе решил отшутиться: «Ну вот, когда вы подадите в отставку, я вас тоже приглашу в студию».
Премьер шутки не принял, поднял голову и, устремив на Сванидзе изучающий взгляд, медленно ответил: «Вы, может, и пригласите. Но я не приду».
Как принято говорить в таких случаях, «вечер не задался сразу».
В самом начале встречи выступил Александр Акопов, директор канала. Он начал с того, что дал нелицеприятную оценку творческому коллективу компании, подведя неутешительный итог: «По существу, тут всех надо разгонять».
На монолог Александра Акопова Примаков отреагировал мрачной репликой: «Мне не очень понятно, как может руководитель столь неуважительно говорить о своих подчиненных».
История отношений складывается из частностей. Вряд ли когда-нибудь в прошлом я бы говорил об отношениях Евгения Примакова, фигуры знаковой и в советской и в российской политике, и Михаила Лесина, который в период политического расцвета Евгения Примакова был начинающим предпринимателем, пробующим себя в достаточно рискованном бизнесе.
Но времена меняются. Условные ученики Примакова становятся властью, а знаковый колоритный Примаков, как закатное солнце, медленно уходит за горизонт. Масштаб неприязни к Примакову добавила его историческая фраза, произнесенная на заседании правительства по поводу амнистии: «А нам еще понадобятся свободные места для тех, кого следует наказать за экономические преступления».
Реплика, предрешившая судьбу Примакова Е.М. Буквально, на следующий день я побывал в офисе одного из крупнейших монополистов. Такой неприкрытой ненависти лично к премьеру, будь то Примаков или кто-то другой, я уже давно не видел. Любопытно, что все олигархи и воротилы бизнеса приняли слова Евгения Примакова на свой счет. Начались бесконечные неофициальные встречи, на которых отрабатывалась общая тактика борьбы с Примаковым. В России появился премьер, который готов был бороться с коррупцией. И коррумпированная сверху донизу российская власть не могла с этим смириться. Именно тогда я услышал слова в стане олигархов: «Мы сделаем все, чтобы этот человек, как можно быстрее, перестал быть премьером. Это – наш враг».
Никого не интересовала ни экономическая концепция нового правительства, ни состояние страны после дефолта. Примаков заявил о неэффективной приватизации. Он считал, что ревизия итогов приватизации не только правомерна, но и необходима. Примакова Ельцину никто не подсунул. Примакова Ельцин назвал сам от безвыходности, от страха перед импичментом. Нужна была опорная фигура, не повязанная ни с каким кланом и способная договориться с коммунистами. Дума была в их руках.
Как-то мы с Сергеем Шаталовым, в то время заместителем министра финансов РФ, летели вместе в самолете. Мы знали друг друга сравнительно давно и разговорились. Михаил Касьянов тогда был то ли только-только назначен премьером или шел разговор о его назначении, я точно не помню. Сергей Дмитриевич – человек достаточно корректный и осторожный. Заговорили о Касьянове. Разговор начал я, и Шаталов без какого-либо недовольства его принял. По словам Шаталова, «Касьянов сразу проявил себя, как толковый финансист, удивительно быстро все схватывающий. Незаменимый специалист по переговорам с Международным валютным фондом, Всемирным банком. Как министр финансов это бесспорная удача для правительства».
«А как премьер?» – спросил я в лоб.
Шаталов помолчал, затем покачал головой: «Будет трудно. Колоссальный перепад масштаба. Ему еще год-два министром финансов побыть и вот тогда… А сейчас, не знаю. Но он способный, очень способный человек». Владимир Путин – предшественник Михаила Касьянова на посту премьера. Дело свое исполнял достаточно продуманно, хотя опыта поначалу было тоже немного. Касьянов – специалист по финансам. Как ни крути, а ему премьерство ближе по сути, чем офицеру-чекисту по призванию и многолетней работе, в течение полутора лет возглавлявшему ФСБ. Так что распределение ролей вполне логично: Путин – президент, Касьянов – премьер. Ельцин верен себе. Ставка на молодых. Два года премьерства Михаила Касьянова не были прорывными, но сохранили некую стабильность. В основе рычагов экономики – нефть и еще раз нефть. Были и смелые решения: снижение налоговой ставки до 13%. Риск оправдался, казна не проиграла. Поступление налогов повысилось. Но не произошло главного: оживления отечественного производства не состоялось.
Впечатление такое, что это не очень волнует правительство. Говорят, о чем угодно: о вступлении в ВТО, о структурных реформах, о развитии малого бизнеса, о дебюрократизации управления, даже о реформах государственного аппарата и его неминуемом сокращении. Все это очень хорошо. Однако главный рычаг ускорения темпов роста по-прежнему не задействован. Подавляющее большинство производственных мощностей страны работают либо в «усеченном» режиме, либо стоят. Создается ощущение, что это некий умысел: оставить технологический уровень страны в устаревших модулях 60 – 80-х годов прошлого столетия. Приходится признать, что отставание началось в период «большой стагнации» Л.И. Брежнева. СССР тогда надолго замер в развитии наукоемких технологий. Считалось, что «у нас все хорошо». И это «хорошо» подменялось пресловутым «валом»: склады ведущих предприятий были забиты невостребованной продукцией, хотя нужной не было. Уже тогда СССР отставал от стран Запада и отставал значительно. Но крах отечественного производства в период реформ был несопоставим ни с какой стагнацией брежневского времени. Он сделал нашу легкую, тяжелую, станкостроительную, автомобильную, авиационную, кораблестроительную промышленность неконкурентной раз и навсегда. Очень точно по этому поводу сказал Юрий Лужков: «В этом правительстве никто не занимается реальным сектором экономики. Никто. Все играют в деньги, проценты, кредитные ставки. А реальных мощных условий для стимулирования экономики нет». Мне вспоминается одна из встреч с ключевой фигурой в администрации президента Владиславом Сурковым. Беседа была достаточно откровенной, насколько может быть откровенен чиновник такого ранга. Хорошо запомнилось одно уточнение, сделанное Сурковым:
– Президент хорошо понимает насущность проблем, что делать необходимо. И мне, подытожил он, – ясно, что это делать надо! Принесите рецепт, как?
Бессмысленны и разговоры об объединяющей национальной идее. Исполнительная власть имеет удручающую историческую необразованность. Кстати, примечательно, Путин это чувствует, и неудивительно, что его настольные книги о периодах правления Екатерины II, Александра II, по истории реформ в России. Что же, это хороший симптом. Вопрос по существу: наступит ли выздоровление?
Будем откровенны, 10 лет идут реформы. Нынче гораздо осторожнее, чем раньше. Но перелома, необратимости развития нет. Превалирует тезис: не подвергать ничего сомнению, не останавливаться и пошагово идти вперед, увлекая за собой всех, включая президента. Прекрасно, а каков он размер шагов?
Остановиться значит отстать. Прописные истины. Кто бы возражал. Но разве сейчас мы не отстаем? Реформы, и числа их не счесть, вроде как идут. А развития страны нет.
Чтобы собрать урожай, зерно прежде надо посеять
Удивительность бытия в нашей стране: мы ухитряемся «собирать урожай, не сея его». В первые пять-семь лет реформ этот вид предпринимательства был преобладающим. Он и являлся, по сути, первым материализованным результатом реформ. Цифры вывезенного за эти годы за рубеж капитала поражают воображение. Не сотни миллиардов, а триллионы долларов! Следующее поколение, точнее подрост предпринимательского братства, был умереннее не в силу вызревающего сознания, а по причине уже «покошенных» лугов. Все основное из богатств Родины было уже «освоено» предшественниками. Но генная система второго поколения предпринимателей страны, по-прежнему, была поражена вирусом алчности, хотя и несколько окультуренным. Вот почему лексика воровского мира, семантика тюремных «пересылок», афористические перлы криминального языка в совершенстве освоены нашими магнатами. В сфере больших денег теперь почти все искренне считают: у этой страны стыдно не украсть. Обмануть глупую власть – профессиональное достоинство бизнесмена. Украсть значит состояться.
«Эдик, научитесь тратить чужие деньги – это слова Б.Березовского, обращенные в ельцинские времена к Эдуарду Сагалаеву, – Если не украду я, украдет другой. Тысячи желающих, поэтому надо спешить». Почему мы все это не фиксируем, как результат реформ в строке «формирование предпринимательского мышления»?
Импортные товары – факт. От них ломятся наши магазинные полки. Конечно, результат и результат очевидный. Нет очередей – тоже результат. Хотя очереди на регистрацию собственности или подачу налоговых документов – невиданные. А вот отсутствие очередей в магазинах – почему? Оттого что товарная избыточность в семьях? Или потому, что не на что купить?
Практически единственным заметным решением Путина в кадровом обновлении экономического блока страны явилась смена руководства ОАО «Газпром». Ушел Рэм Вяхирев, пришел Алексей Миллер. Опять возобладал принцип «свой», несмотря на уровень профессионализма. Миллеру не хватает масштаба, если угодно, личностной индивидуальности, которая бесспорно была и у Виктора Черномырдина, и у Рэма Вяхирева.
При назначении, что очевидно, у Миллера, кроме молодости, было еще одно бесспорное преимущество: он родился, учился и работал в Питере. А приобщился к большому бизнесу в то время, когда его в мэрии Анатолия Собчака курировал Владимир Путин.
Путин убежден, что его президентская команда, прежде всего, должна состоять из «своих». Тут он очень близок к принципу формирования команды Евгения Примакова. Я как-то в шутку сказал, Евгений Максимович доверяет только тем, кого знает лично не менее 25 лет. У Путина возрастной «ценз» не столь велик, но тезис «знаю лично» присутствует обязательно – профессиональная данность системы КГБ – ФСБ, из которой он вышел. У Путина диапазон познания имеет еще одну составляющую: знаю лично по прошлой работе, знаю лично по месту проживания – или месту обучения. Короче – земляк лучше не земляка. Когда это касается аппаратной работы, такой подход оправдывает себя на первом этапе в течение 2-3 лет. Он дает тебе возможность адаптироваться как руководителю, но затем уже привыкшие свои лишают власть не своих и не допускают их проникновения в команду. И с этой минуты начинается обратный процесс: вырождение и неконкурентность команды начинает возрастать. Местничество – прямой путь к кадровым провалам. Поразительно, но в правительстве, кроме Михаила Касьянова, уроженца неспокойного московского района Солнцево, нет ни одного выдвиженца из столицы. Москва, интеллектуальный центр страны, не участвует в управлении страной. Нет по сути выходцев из других регионов. Шлагбаум. Вечно разведенные мосты для тех, кто не из Санкт-Петербурга. Привлечение к управлению только своих бесспорно упрощает подбор, но выигрыш сомнителен. Это делает лидера уязвимым, создает образ человека, сторонящегося людей незнакомых. Он не доверяет им. Недоверие из черты характера отдельного человека превращается в кадровую политику государства. Не видеть очевидных изъянов такой политики нелепо. Неважно, плохой или хороший; профессиональный или не слишком, важно, что свой. И как результат, подозрение внутри как бы убывает, однако подозрение внекратно растет.
Вытеснение профессионалов «другой крови» не раз случалось и в истории СССР. Впрочем, власть всегда боится истинных, независимых профессионалов, пугается «шибко умных». Невольно вспомнился случай с докладом, подготовленным Николаю Рыжкову группой академиков-экономистов, реформаторов горбачевской поры: Станиславом Шаталиным, Абелом Аганбегяном. Когда премьер прочел доклад, совершенно искренне возмутился: «Что вы мне тут написали? Кто же поверит, что я все это знаю?» Нечто подобное произнес Леонид Брежнев, ознакомившись с текстом своего доклада на очередном съезде КПСС. Как рассказывал Наиль Бариевич Биккенин, бессменный член команды «писателей» – изготовителей текстов выступлений и докладов генсеку: «Мало было написать, надо было еще подстроиться под манеру, стиль, состояние здоровья. Прочитать доклад на съезде – это тоже труд немалый. И дураку было ясно, что он этих докладов никогда не писал». 28 мая. Позвонил Александр Ильич Ставицкий, мой хороший приятель. Один из тех высокоинтеллектуальных технарей с физико-математическим образованием, которые вошли в начале 90-х годов в бизнес. Он стал банкиром, председателем Совета директоров ОАО АКБ «Москва Центр». Член-корреспондент РАН Александр Ставицкий, один из создателей первых советских ЭВМ, затем первого поколения отечественных компьютеров, умница, интеллигент. Искренне, но осторожно принявший демократические перемены. В тот момент, когда я указом президента Бориса Ельцина был освобожден от должности Председателя Всероссийской телерадиокомпании и стал заниматься очередным издательским проектом, Александр Ставицкий и позвонил мне в первый раз. Мы никогда ранее не были знакомы. Он сказал, что у него есть для меня интересное предложение.
Мы встретились в кафе-баре одного из престижных столичных отелей. Предложение действительно было неожиданное. Ставицкий сказал, что он посоветовался со своими компаньонами, и они хотели бы видеть меня президентом их банка «Москва Центр». Основным совладельцем банка и председателем Совета директоров был сам Ставицкий.
Я выразил немалое удивление таким предложением. Никогда не занимался банковским делом, не имел финансового образования. И идея вовлечь в сообщество банкиров, всегда закрытое, представлялась достаточно абсурдной. Александр Ставицкий резонно ответил: «Я тоже не финансист, однако создал банк и им руковожу». «Но вы, по крайней мере, математик», – парировал я его утверждение.
«Дорогой Олег Максимович, вы даже не представляете, что все в мире развивается по одному модулю: завод, газета, театр, банк, телевидение. Название составляющих другое, точнее сказать, товара или продукта. В газетах покупаются материалы, театр продает свои спектакли, завод – свою продукцию, банк торгует деньгами. А модуль один и тот же. У вас известное имя, прекрасная биография. Сколько я вас знаю, вы все или почти все в своей жизни создавали с нуля, на пустом месте. О телевидении и радио я не говорю. Эти два ваших новых проекта принесли вам бесспорную популярность в стране и уважение. Я уже не говорю о вас, как о политике. События и 91-го, и 93-го годов это подтвердили со всей очевидностью. Вы среди немногих, кого не испортила, не развратила власть».
Я выслушал этот сверхуважительный монолог и с усмешкой заметил: «Признателен вам за сказанные в мой адрес слова. Но банк здесь ни при чем».
«Банку не помешает достойное и известное имя».
«Вы обращаетесь не по адресу. Не обижайтесь, я не могу и не умею исполнять роль свадебного генерала. Если я во что-то вовлечен, я начинаю этим делом предметно заниматься. Это может не понравиться вашим коллегам».
Не стану вдаваться в дальнейшие детали этой авантюры. От президентства в ОАО АКБ «Москва Центр» я отказался, а в его Совет директоров вошел. И сейчас, должен признать, что работа в банковской сфере была для меня хорошей школой. Ничего кроме слов признательности за эту авантюру Александру Ставицкому, как, впрочем, и банку «Москва Центр», в лице его трех совладельцев, высказать не могу.
История с банком и самого банка имела и имеет свое развитие. Нынче я занимаюсь другим делом, но отношения с банкирами, внезапно ставшими моими коллегами, у меня сохранились настороженно-корректными.
Однако, поздравительный звонок из Австрии, где в данный момент находился Александр Ставицкий, был посвящен совсем другому. Он поздравил меня с днем рождения, а затем спросил: «Ты слышал, что Егор Яковлев продал «Общую газету»?»
Я находился в отпуске в Испании, и практически был изолирован от какой-либо информации: «Нет, не слышал».
«Так вот, я тебе говорю. Информация совершенно точная, как говорится, из первых рук. Продал газету питерской команде. Всех деталей сказать не могу. Их надо проверить, но то, что какой-то издательской группе из Питера, это точно. Как ты относишься к этой новости?»
Я минуту-другую помолчал, мне надо было собраться с мыслями. Отчетливо увидел Егора, мы встречались не очень часто, но встречались. Последнее время у него стало неважно со здоровьем, болели ноги. Хотя, Егор – есть Егор, он хорошо держался. И только, осторожно пощупывая лестничные ступени, морщился и скорее не жаловался, а информировал меня: «Надо идти к врачу. Времени нет, и не хочется, а все равно надо. Поясница не дает покоя, суставы». «Я тебя понимаю», – говорю я. Хочется успокоить, вернуть улыбку на его лицо: « У меня у самого жесточайший радикулит, то слева, то справа. Хожу к мануальщику».
«Помогает?» – спрашивает он скорее для формы, нежели из живого интереса. Знакомых врачей у него сверх того, и он наверняка наслышался от них разного.
«А что с газетой?» – задаю вопрос.
Егор помолчал, а затем в своей манере, не выговаривая до полного понимания собеседником слова, заставляя его угадывать, домысливать сказанное: «С газетой без перемен. Заботы замучили, просыпаешься каждый день с одной и той же мыслью – ты должен выплатить зарплату тремстам сотрудникам. Где брать деньги? Надоело, устал».
Сочувственно киваю головой. Даю понять ему, что у меня те же проблемы. Знаю, что в свое время в финансировании газеты участвовали предметно Гусинский, Березовский. Насколько весомо Березовский, не знаю, а Гусинский играл значительную роль. Знаю, что помогал мэр Москвы Лужков. Егор Яковлев создал хорошую газету. По сути, главную газету российской интеллигенции. Он удержал ее на плаву, он сохранил верность либеральным идеям. Ему было унизительно прощупывать олигархов на предмет финансирования газеты. Он понимал, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке. И, получив согласие на финансирование, даже ограниченное, надо чем-то платить, в чем-то уступать. А уступать не хотелось. Он не стал баснословно богатым человеком, хотя достаточной обеспеченности своего существования добился. Его богатство было в другом: он был, а точнее, стал, уже в бытность своего редакторства в «Московских новостях», символом либерализма.
Егор обрел статус ключевой фигуры времен перестройки, ее интеллектуального оплота. И, несмотря ни на какие попытки недругов нарушить его отношения с первым и единственным президентом Советского Союза Михаилом Горбачевым, он сохранил их. С Ельциным свел Егора Яковлева я, когда работал его первым заместителем в «Московских новостях». Ельцин, по своей натуре был ему чужд, но отказать ему в уважении, как первому президенту России, он не мог. Слишком многим пришлось бы жертвовать. Нечто подобное испытывал и Ельцин к Егору. Так почему Егор Яковлев продал «Общую газету? Узнаю некоторые детали сделки. Он не хотел продавать газету питерцам, но найти покупателя в Москве, из «столичных» не смог. И я почти уверен, что идею продажи газеты он обсуждал с Юрием Лужковым. Их взаимное уважение друг к другу было всегда искренним. В своем интервью московский городничий в номере «Общей газеты» за 22 мая подводит итог очередного своего двухлетия на посту мэра. Его собеседником в этом разговоре является Егор Яковлев. Значит, встречались. И, скорее всего, не договорились. Почему? Слишком велики риски: Егор уходит, а кто встанет во главе? Лужков не захотел покупать газету «на корню»? Он готов был поучаствовать в деле, взять на себя некую долю финансирования, но не более того. Это не устроило Яковлева. Что-то случилось. Откуда появился Питер? Вернусь из отпуска, узнаю подробности.
А пока, как мне стало известно, в сделке участвовала вдова Анатолия Собчака Людмила Нарусова через одного из своих родственников, связанного с крупным бизнесом. До меня дошла фраза, произнесенная Егором Яковлевым в процессе тех переговоров: «Значит, опять тратить свои деньги. Нет, меня это не устраивает».
А может, мы напрасно ищем кошку в темной комнате? Просто устал от забот. Не мальчик, разменял 70 лет, пора думать о вечном.
Но Александр Ставицкий, сообщив по телефону из Австрии мне в Испанию о продаже «Общей газеты» в столице России, вдруг сказал: «Я подумал, что теперь ты – крайний. Ты последний из тех, кто материализовал идею свободы слова в новой России. Я хочу, чтобы ты это понял и почувствовал. И так считаю не только я».
Я ничего ему не ответил. Я просто подумал с горечью: было время, когда ты исчислялся по шкале: самый молодой секретарь обкома комсомола в Советском Союзе, самый молодой редактор союзного журнала. И вот теперь ты – последний в этом ряду молодых. Ты на правах старейшины. Грустно признавать очевидную истину: прожита жизнь. Зачем?! Во имя чего?! Для кого?!
Приеду в Москву, позвоню Егору Яковлеву и спрошу: «Это правда?» И буду ожидать опровергающего ответа. Мне хочется отрицания услышанного. «Кто тебе сказал? Глупости все это. Есть «Общая газета», есть я. И есть заботы, которые меня замучили. Мы, либералы – неисправимые романтики. Мы позже других хороним надежды. Это не подвиг, не изыск воспитания. Ничего иного, кроме обостренной ответственности за будущее. Нас там не будет, но мы все равно уйдем с надеждой – мы есть».
«Эдик, научитесь тратить чужие деньги – это слова Б.Березовского, обращенные в ельцинские времена к Эдуарду Сагалаеву, – Если не украду я, украдет другой. Тысячи желающих, поэтому надо спешить». Почему мы все это не фиксируем, как результат реформ в строке «формирование предпринимательского мышления»?
Импортные товары – факт. От них ломятся наши магазинные полки. Конечно, результат и результат очевидный. Нет очередей – тоже результат. Хотя очереди на регистрацию собственности или подачу налоговых документов – невиданные. А вот отсутствие очередей в магазинах – почему? Оттого что товарная избыточность в семьях? Или потому, что не на что купить?
Практически единственным заметным решением Путина в кадровом обновлении экономического блока страны явилась смена руководства ОАО «Газпром». Ушел Рэм Вяхирев, пришел Алексей Миллер. Опять возобладал принцип «свой», несмотря на уровень профессионализма. Миллеру не хватает масштаба, если угодно, личностной индивидуальности, которая бесспорно была и у Виктора Черномырдина, и у Рэма Вяхирева.
При назначении, что очевидно, у Миллера, кроме молодости, было еще одно бесспорное преимущество: он родился, учился и работал в Питере. А приобщился к большому бизнесу в то время, когда его в мэрии Анатолия Собчака курировал Владимир Путин.
Путин убежден, что его президентская команда, прежде всего, должна состоять из «своих». Тут он очень близок к принципу формирования команды Евгения Примакова. Я как-то в шутку сказал, Евгений Максимович доверяет только тем, кого знает лично не менее 25 лет. У Путина возрастной «ценз» не столь велик, но тезис «знаю лично» присутствует обязательно – профессиональная данность системы КГБ – ФСБ, из которой он вышел. У Путина диапазон познания имеет еще одну составляющую: знаю лично по прошлой работе, знаю лично по месту проживания – или месту обучения. Короче – земляк лучше не земляка. Когда это касается аппаратной работы, такой подход оправдывает себя на первом этапе в течение 2-3 лет. Он дает тебе возможность адаптироваться как руководителю, но затем уже привыкшие свои лишают власть не своих и не допускают их проникновения в команду. И с этой минуты начинается обратный процесс: вырождение и неконкурентность команды начинает возрастать. Местничество – прямой путь к кадровым провалам. Поразительно, но в правительстве, кроме Михаила Касьянова, уроженца неспокойного московского района Солнцево, нет ни одного выдвиженца из столицы. Москва, интеллектуальный центр страны, не участвует в управлении страной. Нет по сути выходцев из других регионов. Шлагбаум. Вечно разведенные мосты для тех, кто не из Санкт-Петербурга. Привлечение к управлению только своих бесспорно упрощает подбор, но выигрыш сомнителен. Это делает лидера уязвимым, создает образ человека, сторонящегося людей незнакомых. Он не доверяет им. Недоверие из черты характера отдельного человека превращается в кадровую политику государства. Не видеть очевидных изъянов такой политики нелепо. Неважно, плохой или хороший; профессиональный или не слишком, важно, что свой. И как результат, подозрение внутри как бы убывает, однако подозрение внекратно растет.
Вытеснение профессионалов «другой крови» не раз случалось и в истории СССР. Впрочем, власть всегда боится истинных, независимых профессионалов, пугается «шибко умных». Невольно вспомнился случай с докладом, подготовленным Николаю Рыжкову группой академиков-экономистов, реформаторов горбачевской поры: Станиславом Шаталиным, Абелом Аганбегяном. Когда премьер прочел доклад, совершенно искренне возмутился: «Что вы мне тут написали? Кто же поверит, что я все это знаю?» Нечто подобное произнес Леонид Брежнев, ознакомившись с текстом своего доклада на очередном съезде КПСС. Как рассказывал Наиль Бариевич Биккенин, бессменный член команды «писателей» – изготовителей текстов выступлений и докладов генсеку: «Мало было написать, надо было еще подстроиться под манеру, стиль, состояние здоровья. Прочитать доклад на съезде – это тоже труд немалый. И дураку было ясно, что он этих докладов никогда не писал». 28 мая. Позвонил Александр Ильич Ставицкий, мой хороший приятель. Один из тех высокоинтеллектуальных технарей с физико-математическим образованием, которые вошли в начале 90-х годов в бизнес. Он стал банкиром, председателем Совета директоров ОАО АКБ «Москва Центр». Член-корреспондент РАН Александр Ставицкий, один из создателей первых советских ЭВМ, затем первого поколения отечественных компьютеров, умница, интеллигент. Искренне, но осторожно принявший демократические перемены. В тот момент, когда я указом президента Бориса Ельцина был освобожден от должности Председателя Всероссийской телерадиокомпании и стал заниматься очередным издательским проектом, Александр Ставицкий и позвонил мне в первый раз. Мы никогда ранее не были знакомы. Он сказал, что у него есть для меня интересное предложение.
Мы встретились в кафе-баре одного из престижных столичных отелей. Предложение действительно было неожиданное. Ставицкий сказал, что он посоветовался со своими компаньонами, и они хотели бы видеть меня президентом их банка «Москва Центр». Основным совладельцем банка и председателем Совета директоров был сам Ставицкий.
Я выразил немалое удивление таким предложением. Никогда не занимался банковским делом, не имел финансового образования. И идея вовлечь в сообщество банкиров, всегда закрытое, представлялась достаточно абсурдной. Александр Ставицкий резонно ответил: «Я тоже не финансист, однако создал банк и им руковожу». «Но вы, по крайней мере, математик», – парировал я его утверждение.
«Дорогой Олег Максимович, вы даже не представляете, что все в мире развивается по одному модулю: завод, газета, театр, банк, телевидение. Название составляющих другое, точнее сказать, товара или продукта. В газетах покупаются материалы, театр продает свои спектакли, завод – свою продукцию, банк торгует деньгами. А модуль один и тот же. У вас известное имя, прекрасная биография. Сколько я вас знаю, вы все или почти все в своей жизни создавали с нуля, на пустом месте. О телевидении и радио я не говорю. Эти два ваших новых проекта принесли вам бесспорную популярность в стране и уважение. Я уже не говорю о вас, как о политике. События и 91-го, и 93-го годов это подтвердили со всей очевидностью. Вы среди немногих, кого не испортила, не развратила власть».
Я выслушал этот сверхуважительный монолог и с усмешкой заметил: «Признателен вам за сказанные в мой адрес слова. Но банк здесь ни при чем».
«Банку не помешает достойное и известное имя».
«Вы обращаетесь не по адресу. Не обижайтесь, я не могу и не умею исполнять роль свадебного генерала. Если я во что-то вовлечен, я начинаю этим делом предметно заниматься. Это может не понравиться вашим коллегам».
Не стану вдаваться в дальнейшие детали этой авантюры. От президентства в ОАО АКБ «Москва Центр» я отказался, а в его Совет директоров вошел. И сейчас, должен признать, что работа в банковской сфере была для меня хорошей школой. Ничего кроме слов признательности за эту авантюру Александру Ставицкому, как, впрочем, и банку «Москва Центр», в лице его трех совладельцев, высказать не могу.
История с банком и самого банка имела и имеет свое развитие. Нынче я занимаюсь другим делом, но отношения с банкирами, внезапно ставшими моими коллегами, у меня сохранились настороженно-корректными.
Однако, поздравительный звонок из Австрии, где в данный момент находился Александр Ставицкий, был посвящен совсем другому. Он поздравил меня с днем рождения, а затем спросил: «Ты слышал, что Егор Яковлев продал «Общую газету»?»
Я находился в отпуске в Испании, и практически был изолирован от какой-либо информации: «Нет, не слышал».
«Так вот, я тебе говорю. Информация совершенно точная, как говорится, из первых рук. Продал газету питерской команде. Всех деталей сказать не могу. Их надо проверить, но то, что какой-то издательской группе из Питера, это точно. Как ты относишься к этой новости?»
Я минуту-другую помолчал, мне надо было собраться с мыслями. Отчетливо увидел Егора, мы встречались не очень часто, но встречались. Последнее время у него стало неважно со здоровьем, болели ноги. Хотя, Егор – есть Егор, он хорошо держался. И только, осторожно пощупывая лестничные ступени, морщился и скорее не жаловался, а информировал меня: «Надо идти к врачу. Времени нет, и не хочется, а все равно надо. Поясница не дает покоя, суставы». «Я тебя понимаю», – говорю я. Хочется успокоить, вернуть улыбку на его лицо: « У меня у самого жесточайший радикулит, то слева, то справа. Хожу к мануальщику».
«Помогает?» – спрашивает он скорее для формы, нежели из живого интереса. Знакомых врачей у него сверх того, и он наверняка наслышался от них разного.
«А что с газетой?» – задаю вопрос.
Егор помолчал, а затем в своей манере, не выговаривая до полного понимания собеседником слова, заставляя его угадывать, домысливать сказанное: «С газетой без перемен. Заботы замучили, просыпаешься каждый день с одной и той же мыслью – ты должен выплатить зарплату тремстам сотрудникам. Где брать деньги? Надоело, устал».
Сочувственно киваю головой. Даю понять ему, что у меня те же проблемы. Знаю, что в свое время в финансировании газеты участвовали предметно Гусинский, Березовский. Насколько весомо Березовский, не знаю, а Гусинский играл значительную роль. Знаю, что помогал мэр Москвы Лужков. Егор Яковлев создал хорошую газету. По сути, главную газету российской интеллигенции. Он удержал ее на плаву, он сохранил верность либеральным идеям. Ему было унизительно прощупывать олигархов на предмет финансирования газеты. Он понимал, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке. И, получив согласие на финансирование, даже ограниченное, надо чем-то платить, в чем-то уступать. А уступать не хотелось. Он не стал баснословно богатым человеком, хотя достаточной обеспеченности своего существования добился. Его богатство было в другом: он был, а точнее, стал, уже в бытность своего редакторства в «Московских новостях», символом либерализма.
Егор обрел статус ключевой фигуры времен перестройки, ее интеллектуального оплота. И, несмотря ни на какие попытки недругов нарушить его отношения с первым и единственным президентом Советского Союза Михаилом Горбачевым, он сохранил их. С Ельциным свел Егора Яковлева я, когда работал его первым заместителем в «Московских новостях». Ельцин, по своей натуре был ему чужд, но отказать ему в уважении, как первому президенту России, он не мог. Слишком многим пришлось бы жертвовать. Нечто подобное испытывал и Ельцин к Егору. Так почему Егор Яковлев продал «Общую газету? Узнаю некоторые детали сделки. Он не хотел продавать газету питерцам, но найти покупателя в Москве, из «столичных» не смог. И я почти уверен, что идею продажи газеты он обсуждал с Юрием Лужковым. Их взаимное уважение друг к другу было всегда искренним. В своем интервью московский городничий в номере «Общей газеты» за 22 мая подводит итог очередного своего двухлетия на посту мэра. Его собеседником в этом разговоре является Егор Яковлев. Значит, встречались. И, скорее всего, не договорились. Почему? Слишком велики риски: Егор уходит, а кто встанет во главе? Лужков не захотел покупать газету «на корню»? Он готов был поучаствовать в деле, взять на себя некую долю финансирования, но не более того. Это не устроило Яковлева. Что-то случилось. Откуда появился Питер? Вернусь из отпуска, узнаю подробности.
А пока, как мне стало известно, в сделке участвовала вдова Анатолия Собчака Людмила Нарусова через одного из своих родственников, связанного с крупным бизнесом. До меня дошла фраза, произнесенная Егором Яковлевым в процессе тех переговоров: «Значит, опять тратить свои деньги. Нет, меня это не устраивает».
А может, мы напрасно ищем кошку в темной комнате? Просто устал от забот. Не мальчик, разменял 70 лет, пора думать о вечном.
Но Александр Ставицкий, сообщив по телефону из Австрии мне в Испанию о продаже «Общей газеты» в столице России, вдруг сказал: «Я подумал, что теперь ты – крайний. Ты последний из тех, кто материализовал идею свободы слова в новой России. Я хочу, чтобы ты это понял и почувствовал. И так считаю не только я».
Я ничего ему не ответил. Я просто подумал с горечью: было время, когда ты исчислялся по шкале: самый молодой секретарь обкома комсомола в Советском Союзе, самый молодой редактор союзного журнала. И вот теперь ты – последний в этом ряду молодых. Ты на правах старейшины. Грустно признавать очевидную истину: прожита жизнь. Зачем?! Во имя чего?! Для кого?!
Приеду в Москву, позвоню Егору Яковлеву и спрошу: «Это правда?» И буду ожидать опровергающего ответа. Мне хочется отрицания услышанного. «Кто тебе сказал? Глупости все это. Есть «Общая газета», есть я. И есть заботы, которые меня замучили. Мы, либералы – неисправимые романтики. Мы позже других хороним надежды. Это не подвиг, не изыск воспитания. Ничего иного, кроме обостренной ответственности за будущее. Нас там не будет, но мы все равно уйдем с надеждой – мы есть».
Опять в разведке
Этими словами можно определить действия Владимира Путина на протяжении последних месяцев. Вообще, международная деятельность президента вызывает бесспорное уважение, хотя и правомерное недоумение тоже. По-существу, Путин выполняет обязанность министра иностранных дел. Он начал дипломатическое наступление по всему фронту. Он исключил посредников и сверхактивно диктует сам МИДу: подготовить встречу, визит, диалог. Путин осторожен. За свои первые два года на посту он не принял ни одного спонтанного решения. Начиная вторую чеченскую кампанию, Путин решил сыграть на энергии отмщения. И его поддержало большинство общества. Заметьте, словно б растворилось правозащитное движение солдатских матерей, которое было столь сильно в первую чеченскую кампанию и которое потребовало Хасавюрта. Спросите, почему?
Потому что всякая мать желает отмщения за потерянного сына и в этом отмщении видит справедливость. Сына уже не вернешь, и единственным удовлетворением может быть чувство свершившегося суда в прямом и переносном смысле. Бесспорно, вторая чеченская кампания проводится осмотрительнее, и число потерь несопоставимо меньше, нежели в первую войну. И, наконец, основное: пополнение армии, дислоцированной в Чечне, проведено из периферийных малых городов и из сельской местности, где энергетика возмущения неизмеримо меньше. Помимо всего прочего, на международной арене Путин успешно убеждает мир, что Чечня – не повстанцы, а террористы, а, по большей части, обычные бандиты, живущие грабежами и похищениями людей в привлекательной обертке борьбы за чистоту ислама и независимость территории. Мир внимает. Успехи Путина очевидны. На Россию начинают глядеть с подчеркнутым уважением. Особый прорыв – речь Путина в германском бундестаге 27 сентября 2001 года. Моя жена, которой глубоко чуждо людское помешательство на политике, так оценила это выступление президента: «Впервые за последнее время я испытала чувство гордости за свою страну. Он не только выступил блестяще, а и сделал это на немецком языке. Говорят, его немецкий достаточно хорош, и он был понят, и вызвал воодушевление у немцев».
Пожалуй, это справедливая реакция образованного русского человека.
После того выступления мне дважды довелось побывать в Германии и участвовать в работе сначала Баден-Баденского форума «За культуру и диалог цивилизаций», затем на форуме литераторов в Дюссельдорфе, где обсуждались проблемы взаимосвязей литературы и политики. Там мы дискутировали с директором центра Россия – Евразия Совета по внешней политике ФРГ, сыном известных русских политэмигрантов Александром Раром, который только что написал книгу о Путине. Я же представлял две своих книги, посвященные мучительному десятилетию, которое мы пережили, – «Хронику времен Царя Бориса» и «Тревожные сны царской свиты». В Баден-Бадене, «на водах», собралась высшая политическая и экономическая элита, а в Дюссельдорфе был, в основном, писательский пул. Так вот, если не восторженное, то близкое к тому восприятие Путина было и у тех, и других.
Потому что всякая мать желает отмщения за потерянного сына и в этом отмщении видит справедливость. Сына уже не вернешь, и единственным удовлетворением может быть чувство свершившегося суда в прямом и переносном смысле. Бесспорно, вторая чеченская кампания проводится осмотрительнее, и число потерь несопоставимо меньше, нежели в первую войну. И, наконец, основное: пополнение армии, дислоцированной в Чечне, проведено из периферийных малых городов и из сельской местности, где энергетика возмущения неизмеримо меньше. Помимо всего прочего, на международной арене Путин успешно убеждает мир, что Чечня – не повстанцы, а террористы, а, по большей части, обычные бандиты, живущие грабежами и похищениями людей в привлекательной обертке борьбы за чистоту ислама и независимость территории. Мир внимает. Успехи Путина очевидны. На Россию начинают глядеть с подчеркнутым уважением. Особый прорыв – речь Путина в германском бундестаге 27 сентября 2001 года. Моя жена, которой глубоко чуждо людское помешательство на политике, так оценила это выступление президента: «Впервые за последнее время я испытала чувство гордости за свою страну. Он не только выступил блестяще, а и сделал это на немецком языке. Говорят, его немецкий достаточно хорош, и он был понят, и вызвал воодушевление у немцев».
Пожалуй, это справедливая реакция образованного русского человека.
После того выступления мне дважды довелось побывать в Германии и участвовать в работе сначала Баден-Баденского форума «За культуру и диалог цивилизаций», затем на форуме литераторов в Дюссельдорфе, где обсуждались проблемы взаимосвязей литературы и политики. Там мы дискутировали с директором центра Россия – Евразия Совета по внешней политике ФРГ, сыном известных русских политэмигрантов Александром Раром, который только что написал книгу о Путине. Я же представлял две своих книги, посвященные мучительному десятилетию, которое мы пережили, – «Хронику времен Царя Бориса» и «Тревожные сны царской свиты». В Баден-Бадене, «на водах», собралась высшая политическая и экономическая элита, а в Дюссельдорфе был, в основном, писательский пул. Так вот, если не восторженное, то близкое к тому восприятие Путина было и у тех, и других.
Скандальный экспромт
2000 год. Фракция «Единство» устами своего председателя заявила, что поддержит идею вотума недоверия правительству, только цель этого голосования будет иной – досрочный роспуск Думы.
Далее депутат с откровенным цинизмом рассуждал, что президент не собирается отправлять правительство в отставку. А Думу следует проучить. Ее роспуск, дескать, еще больше ударит по престижу коммунистов. Они потеряют голоса, а «Единство», наоборот, их добавит. У них в руках административный ресурс. Они полагают, что сумеют увеличить свое присутствие в Думе до 40 – 45% депутатских мест. И это при том, что уже сегодня все без стеснения называют Думу «ручной» или «карманной» президентской Думой.
Далее депутат с откровенным цинизмом рассуждал, что президент не собирается отправлять правительство в отставку. А Думу следует проучить. Ее роспуск, дескать, еще больше ударит по престижу коммунистов. Они потеряют голоса, а «Единство», наоборот, их добавит. У них в руках административный ресурс. Они полагают, что сумеют увеличить свое присутствие в Думе до 40 – 45% депутатских мест. И это при том, что уже сегодня все без стеснения называют Думу «ручной» или «карманной» президентской Думой.