Страница:
- Ругайте меня, Илларион Григорьевич. Крепко проберите старика, - с горечью говорил он мне. -Ведь сколькими производственными коллективами руководил. План всегда перевыполняли. Грамоты, благодарности... Думал, и в армии смогу так же. А оказался вроде приготовишки...
Андрей Александрович в запальчивости несколько преувеличивал свою "немоготу". Организатором он был превосходным, умел сплотить и сдружить людей. Но управлять боем батальона на первых порах ему действительно было трудно, не хватало специальных знаний и навыков. И сейчас ему нужна была постоянная квалифицированная помощь.
Вместе мы выработали решение на предстоящий бой, затем в моем присутствии Басиков заслушал доклады командиров рот и политруков, согласовал с ними все вопросы взаимодействия и отдал боевой приказ.
После этого я отправился в 3-й батальон. Здесь обязанности командира временно исполнял младший лейтенант Владимир Федорович Задорожный, недавно прошедший ускоренный курс военного училища. Управлять батальоном ему было очень трудно. Ни боевого, ни жизненного опыта у него не было. В помощь Задорожному я оставил капитана С. Ф. Вербицкого и парторга полка старшего политрука Захария Сидоровича Мельникова. Они помогли молодому комбату подготовить людей к завтрашнему трудному бою.
Наступил рассвет 30 октябрями сразу стало ясно, что наступать нам не придется. Противник начал мощную авиационную и артиллерийскую подготовку, которая продолжалась минут сорок. Разрывы бомб, снарядов, мин слились в сплошной гул. Я говорил уже, что весь Невский "пятачок" представлял собой как бы громадный пляж. Снаряды и бомбы, взрывая его вдоль и поперек, поднимали тучу пыли. Она засыпала глаза, набивалась в уши, в рот, засоряла оружие. Чтобы сохранить в исправности винтовки и пулеметы, бойцы обвертывали трущиеся металлические части тряпками. Окопы, вырытые в том же песке, быстро оседали и осыпались, а укрепить их было нечем - леса не было.
Пыль еще не улеглась, и с моего командного пункта местность за передним краем еще плохо просматривалась, когда начальник полковой разведки капитан Э. И. Янишевский крикнул:
- Идут!
Фашисты шли в атаку двумя длинными цепями. Стреляли из автоматов, что-то громко кричали. Видимо, были уверены, что их авиация и артиллерия не оставили здесь камня на камне.
Однако командиры батальонов доложили мне о готовности отразить атаку.
Приказываю дать сигнал к открытию огня. Серия разноцветных ракет взвивается в тусклое октябрьское небо. И сразу вступают в дело наши пулеметы, наперебой стучат сотни винтовок. В цепях фашистов происходит замешательство, падают убитые и раненые. Один отползает в поисках укрытия, другой бежит. Затем, охваченные паникой, все бегут к лесу, подхлестываемые пулеметным огнем. Атака отбита.
И опять гремит вражеская артиллерия, пикируют, заваливаясь на крыло, "юнкерсы", опять тучи песчаной пыли застилают плацдарм. Значит, противник повторит атаку. Где? На каком участке? Дело в том, что 9-й полк занимает всю западную часть Невского "пятачка" - от берега Невы к поселку Арбузово (снова захваченного фашистами) и далее на восток через узкоколейную железную дорогу к песчаному карьеру. Там стык нашего левофлангового 3-го батальона с соседом 8-м стрелковым полком. Оттуда только что вернулся старший лейтенант Асриев и доложил мне, что 3-й батальон успешно отбил атаку.
- "Сова"! "Сова"! Я - "Ястреб"... - кричит в трубку телефонист.
Но "Сова" - 2-й батальон - не отвечает. Опять порвана связь. Телефонист выскакивает из окопа, бежит, пригибаясь, вдоль проврда, а я стараюсь рассмотреть в бинокль, что происходит во 2-м батальоне.
Фашисты снова атакуют. Под прикрытием орудийно-минометного огня они пытаются пробить брешь в обороне полка. Нашли слабое место - стык флангов 1-го и 2-го батальонов, и бьют в этом направлении. Мощный артналет сменяется вражеской атакой. Она отбита, и снова артналет. Видно, как редеет наш ответный огонь на стыке.
Противник вклинился в боевые порядки полка. Это уже опасно: может рассечь полк надвое. Ведь от стыка батальонов, от вершины плацдарма до его основания реки, не более километра. По телефону я доложил обстановку командиру дивизии, попросил помочь огоньком. Затем вызвал лейтенанта Шемелева (его 3-я рота находилась в моем резерве, неподалеку от командного пункта), поставил ему задачу ударить фашистам во фланг, не допустить к реке. Сказал на прощание:
- Весь полк на тебя смотрит, Павел Максимович. Вся надежда на третью роту. Так и передай своим хлопцам.
- Передам, - ответил он.
Не знаю, как он говорил с бойцами, но поработали они на славу. Комдив дал обещанный огонек, 3-я рота дружно ударила в штыки. Фашисты остановились, попятились. Поддерживая 3-ю роту, перешли в контратаку подразделения 1-го и 2-го батальонов.
Тем временем 3-я рота продолжала стремительно продвигаться. В сложной обстановке, когда зачастую не ясно, ты ли зашел в тыл врага, или он к тебе, Павел Максимович Шемелев действовал исключительно четко и грамотно. Группу бойцов-пулеметчиков с политруком Ефимовым он выделил в прикрытие, а сам с 14 бойцами атаковал противника в поселке Арбузово, выбил оттуда фашистов. Лейтенант Шемелев доносил мне, что удерживает Арбузово, что отбил несколько ожесточенных контратак, но у него осталось только семь бойцов, а сам он тяжело ранен и вынужден передать командование младшему политруку Гоголеву. Иван Семенович Гоголев, только что окончивший училище и попавший сразу в такое пекло, нуждался в помощи. Политрук роты Ефимов оказать ему поддержку не мог, так как с пулеметчиками отбивал сильные контратаки противника.
- Разрешите мне сходить в третью роту? - об ратился ко мне старший лейтенант Асриев.
Я разрешил. Уже после боя Гоголев сказал мне, что не приди вовремя Асриев, была бы беда. Честно признался, что видел один выход - оставить Арбузово и "три сосны" (так назывался известный всем на плацдарме ориентир - бугор с тремя соснами, обрубленными осколками).
- Как обстановка? - спросил подползший к Гоголеву Асриев.
- Плохо. Боеприпасов нет. Надо отходить, а куда девать раненых? Что делать?
- Во-первых, зажать нервы в кулак, - ответил Асриев. - Во-вторых, собрать всех раненых в траншею, успокоить. Если у кого из них остались боеприпасы, забрать. В-третьих, немедля пошли в тыл за боеприпасами.
- Да где он, тыл-то? Как к нему пробраться?
- Я же оттуда пробрался, - ответил Асриев. - Назначь красноармейцев порасторопнее, я им объясню, как пройти.
Короче говоря, час спустя и боеприпасы были доставлены, и раненые эвакуированы в безопасное место. Асриев оставался в роте, пока не прибыл ее политрук Ефимов со своими пулеметчиками. Он и возглавил роту, которая продолжала стойко отражать атаки фашистов.
Во второй половине дня натиск гитлеровцев стал ослабевать, они понесли слишком большие потери. Однако обозначившийся успех надо было еще развить и полностью ликвидировать опасное вклинение на стыке 1-го и 2-го батальонов. Я с группой разведчиков и связистов пошел, точнее, пополз к этому участку. Спрыгнул в попавшийся на дороге окоп, нашел комиссара Побияхо. Сквозь грохот разрывов Василий Митрофанович кричал:
- Готовим контратаку! Асриев с Клебановым там!...
Впереди, метрах в 50-ти, в окопах 2-го батальона мелькали немецкие каски. А еще ближе к нам на изрытом воронками песке залегли наши бойцы. Вот двое вскочили, что-то крича, бросились вперед, а за ними к занятым фашистами окопам двинулись со штыками наперевес остальные. Это Вано Асриев и старший политрук Аркадий Клебанов - инструктор по партполитработе 20-й дивизии, находившийся в нашем полку, - повели солдат в контратаку. Вот они. ворвались в траншею, закипел рукопашный бой.
Мы с Василием Митрофановичем Побияхо и группой разведчиков и связистов короткими перебежками двинулись вслед за атакующими. Справа продвигались подразделения 2-го батальона, слева - 1-го. Отдавая распоряжения, я невольно следил за старшим лейтенантом Асриевым. Его ловкая спортивная фигура то исчезала в траншее, то появлялась на бруствере. Он расстреливал фашистов из нагана, забрасывал их ручными гранатами.
Мы медленно продвигались вперед, в жестоких рукопашных схватках выбивая гитлеровцев из окопов, захваченных ими час назад. Снова я увидел Асриева. Вот он ударил рукояткой нагана вражеского офицера, тот упал ему под ноги. Но из-за поворота траншеи выскочил еще один фашист. Что было мочи я закричал:
- Ваня, фриц!
Автоматная очередь - Асриев успел выстрелить - и фашист рухнул навзничь. Но и Вано, видимо, ранен. Сначала стал на колени, потом сел в окопе. Подбежал к нему... Грудь, правое плечо в крови. Хочу перевязать -героя, говорю ему:
- Потерпи, Ваня, потерпи, дружище. Все обойдется.
Он посмотрел на меня умными, добрыми глазами, с трудом разжал губы:
- Прощай, Илларион... Скажи Юле... Пусть помнит...
Это были последние слова отважного командира Вано Асриева...
А несколько часов спустя мне доложили, что погиб старший политрук Клебанов. Два дня подряд появлялся он на самых опасных участках боя, личным примером и словом коммуниста увлекая за собой бойцов и командиров на подвиги. Накануне был контужен, но остался в строю. И вот его нет с нами. За один короткий осенний день погиб второй близкий мне человек. Я понимал, что в борьбе с врагом жертвы неминуемы. Особенно на таком малом плацдарме, где потерян был счет рукопашным схваткам с врагом, где мы то и дело сходились с фашистами, бились штыками, прикладами, гранатами и даже остро отточенными лопатами и ножами. Но потерять близкого друга тяжело было вдвойне. В сердце оставалась незаживающая рана.
Еще во время войны и после я пытался разыскать кого-нибудь из родных Аркадия Теодоровича, но не смог. Время шло. И вдруг в канун 35-й годовщины победы над фашистской Германией получил письмо. Вскрыл конверт - вместе с письмом фотография. Долго я смотрел и своим глазам не верил. Аркадий Теодорович? Неужели живой?
В письме он напомнил кратко о том захватывающем эпизоде. Отделение коммуниста, ленинградского рабочего-железнодорожника, сержанта П. М. Михайлова прикрывало фланг третьего батальона близ песчаного карьера. Там, на огневой позиции отделения Михайлова, находился и Аркадий Клебанов. Михайлов обнаружил группу немецких пехотинцев, которые готовились перейти в контратаку, а неподалеку от них, на опушке леса, стояло орудие на прямой наводке и вело огонь по нашим траншеям. Михайлов решил незаметно подобраться к вражескому орудию и подорвать его гранатами. Клебанов одобрил решение. Михайлову с двумя ленинградцами - М. С. Вороновым и А. А. Рубиным - удалось подобраться к пушке и подорвать ее. Теперь надо было уходить. Немецкие пехотинцы заметили советских солдат и бросились наперерез. Наши воины вынуждены были принять неравный бой. Им грозило окружение. Клебанов, внимательно наблюдавший за действиями отважных бойцов, с группой солдат бросился на помощь. Враг оставил на поле боя более двадцати трупов и отошел на исходные позиции. С нашей стороны были тяжело ранены Михайлов, Рубин и Клебанов. Пуля ударилась о ствол автомата Клебанова, разбила ложе автомата. По необыкновенно счастливой случайности Клебанов не пострадал, но, когда попытался отползти в укрытие, рядом разорвалась вражеская мина. Аркадий Теодорович был контужен и ранен. Санитары соседней дивизии отвезли его в госпиталь.
Лечили Клебанова долго. Вернувшись в строй, он до конца войны воевал в разных соединениях на многих участках фронта, за совершенные подвиги в боях был награжден четырьмя боевыми орденами. Аркадий Теодорович и по сей день в строю. Он кандидат исторических наук, доцент, его жизненная история - одна из многих, характерных для тех, кто прошел через огонь Невского "пятачка", через множество других тяжелых военных испытаний, выдержав этот суровейший для нашего поколения экзамен.
Ожесточенные бои на Невском "пятачке" продолжались.
Утро 31 октября опять началось с авиационно-артиллерийской подготовки фашистов. Потом - атаки и контратаки. Кровопролитные бои на Невском "пятачке" продолжались день за днем, и хотя прорваться, с плацдарма к Синявино нам и нашим соседям не удалось, эти бои сыграли в обороне Ленинграда заметную роль: вражеское командование было вынуждено бросать к плацдарму одну дивизию за другой, фашистские соединения уничтожались нашими войсками, на их место вводились новые и снова уничтожались. Таким образом, Невский "пятачок" поглощал резервы группы армий "Север" в самые напряженные дни гигантского сражения в центре страны - Московской битвы.
6 ноября я был тяжело контужен разорвавшейся близ наблюдательного пункта миной. Очнулся уже в Ленинграде, в гостинице "Англетер", где размещался госпиталь. Из окна палаты увидел знакомые места - Исаакиевский собор, разукрашенный громадными маскировочными пятнами; разрушенный угол дома на улице Союза связи, где я жил с семьей незадолго до войны. А вечером того же дня весь госпиталь слушал по радио доклад И. В. Сталина, сделанный им в Москве, на торжественном заседании, посвященном 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. И когда, заканчивая выступление, Сталин сказал о грядущей победе, все зааплодировали. Мы верили, что час нашего торжества недалек.
Бои местного значения
Выписавшись в начале декабря из госпиталя, я нашел свой полк уже на Карельском перешейке, близ Белоострова, в поселке Оселки. Товарищи встретили меня очень тепло. Командир полка майор Федоров и комиссар Побияхо сразу же ознакомили с боевой обстановкой, охарактеризовали новых командиров, назначенных на вакантные должности. В составе штаба изменения произошли небольшие. Моим помощником по тылу стал старший лейтенант В. К. Клепиков; обязанности начальника связи временно исполнял командир роты связи старший политрук Иван Алексеевич Спиридонов; командиром взвода разведки полка был назначен лейтенант Иван Иванович Журов, которого я знал еще курсантом военно-политического пограничного училища. Прислали нам и переводчика техника-интенданта 3-го ранга Петра Матвеевича Ломинкина. К сожалению, он владел только немецким языком, а нам предстояло воевать против финских войск.
Вскоре 20-я стрелковая дивизия заняла оборону на выборгском направлении во втором эшелоне 23-й армии, на рубеже Агалатово, Черная речка, Дибуны. Здесь мы простояли всю зиму, до марта 1942 года. Наш 9-й стрелковый полк, расположенный в районе железнодорожной станции Дибуны, пополнился людьми и боевой техникой. Теперь в полку имелся уже целый дивизион 120-миллиметровых минометов- 12 стволов. А кроме того, появилась и батальонная артиллерия - по взводу 45-миллиметровых пушек на стрелковый батальон. Получили мы и противотанковые ружья, и значительное число станковых и ручных пулеметов. Таким образом, огневая мощь полка в начале сорок второго года, если сравнивать ее с октябрем сорок первого, когда мы дрались под Невской Дубровкой, возросла в 5-6 раз. Людьми полк был укомплектован на 75 процентов, то есть почти так же, как перед первым боем на Невском "пятачке".
В конце марта мы получили приказ выдвинуться на передовые позиции. Предстояло сменить 245-й стрелковый полк 123-й стрелковой дивизии. Передний край обороны этого полка проходил от Елизаветинки через лес, находившийся в двух километрах севернее озера Сарженского, к высоте 98,0{4}. Штаб полка находился восточнее поселка Медный Завод и одноименного озера. Фланги полка упирались в дороги, идущие через линию фронта к Ленинграду. Слева шоссе - от Выборга, справа - с побережья Ладожского озера.
Морозной мартовской ночью наша часть быстро и без всяких происшествий сменила 245-й полк в указанном районе. Началась жизнь на передовой. В первые же дни мы составили план усиления и усовершенствования оборонительных позиций, приступили к земляным работам. Работы велись вручную, так как инженерно-технических средств полк не имел. Малоснежная зима сделала грунт мерзлым, жестким. Чтобы не переутомлять людей, окопные работы спланировали делать в несколько смен. Конечно, трудились только по ночам, когда противник не мог вести прицельный огонь.
За три месяца полком была проделана колоссальная работа: было отрыто траншей, окопов и ходов сообщения полного профиля более 12 погонных километров; построено более 40 деревоземляных огневых точек, около 40 командных и наблюдательных пунктов, до 30 различных хозяйственных построек; установлено 8 с лишним километров проволочных заграждений и несколько обширных минных полей.
Совершенствуя оборону, мы одновременно вели бои местного значения, стремясь улучшить свои позиции, сковать силы противника, нанести ему возможно большие потери.
Эти боевые действия на участке 9-го стрелкового полка имели одну характерную именно для Карельского перешейка особенность: фронт здесь пролегал вдоль старой советско-финляндской границы. Наша оборона опиралась на доты и дзоты своего пограничного укрепленного района, финская - на бывшую линию Маннергейма, которую они спешно восстанавливали и модернизировали. Между этими двумя укрепленными, насыщенными инженерными долговременными сооружениями полосами, между двумя огромными лесными массивами простиралась открытая местность - каменистое, занесенное снегом поле почти двухкилометровой ширины, с буграми и высотками, с чахлым ельником и сосновыми рощицами, с множеством замерзших ручьев, речушек, болот и озер. Своего рода ничейная земля, куда и мы и противник выдвигали боевое охранение и где непрерывно шла "малая война" за каждую более или менее удобную позицию.
Особенно досаждал финнам наш пушечно-пулеметный дот, который в силу сложившейся боевой обстановки оказался на этой самой ничейной земле, метрах в 800 впереди боевых порядков 3-го батальона. Дот стоял на высотке и контролировал огнем развилку дорог в тылу противника. Мне довелось побывать в доте и увидеть отличную боевую работу его гарнизона, состоявшего из двух десятков артиллеристов и пулеметчиков. Обзор из дота отличный, точно пристреляны все ориентиры, данные пристрелки занесены в особые карточки. Так что дать огонь на поражение по любой цели - дело считанных секунд.
Когда я впервые к ним пришел, командир орудия указал мне на дальнюю опушку леса во вражеском тылу, где среди деревьев мелькали фигурки солдат, а дорога и перекресток были пустынны.
- Так и лазят лесом да болотом - то на передовую, то с передовой, - сказал он. - А развилку мы прикрыли наглухо.
Вскоре я в этом убедился сам, когда из лесу на дорогу выскочила крытая брезентом грузовая машина и на полной скорости помчалась к перекрестку. Сержант подал команду, лязгнул затвор орудия, грянул выстрел. Снаряд ударил под задние колеса грузовика, он завалился в кювет, и долго еще рвались на дороге ящики с боеприпасами.
Финны часто обстреливали дот из тяжелых орудий, но пробить или повредить его железобетонное покрытие так и не смогли. Тогда они послали к доту взвод саперов с взрывчаткой. Гарнизон встретил их метким пулеметным огнем, и саперы, потеряв человек 10 убитыми и унося раненых, убрались восвояси.
В начале апреля противник предпринял более серьезную попытку уничтожить дот. Вечером с переднего края, из 3-го батальона, в штаб полка доложили, что финны - усиленная пехотная рота с артиллерией и минометами, - обойдя наше боевое охранение, блокировали дот и атакуют его с тыла.
Майор Федоров приказал мне срочно отправиться в 3-й батальон и принять меры к деблокированию дота. Командир батальона капитан Н. И. Саблин сообщил, что уже пытался своими силами помочь гарнизону дота, но пробиться к нему не удалось. Да я и сам видел это. Шквальный артиллерийский огонь бушевал над передним краем саблинского батальона. Противник, как говорится, носа не давал высунуть. Отсекал дорогу к доту, причем бил и тяжелыми орудиями, и легкими, и минометами.
Доложил командиру полка:
- Своими силами не обойдемся. Нужны подкрепления.
- Высылаю две роты из своего резерва, - ответил майор Федоров. Артиллерия поддержит. Ваш план?
Доложил план деблокирования дота. Противник ждет, что мы предпримем контратаку по кратчайшему направлению, здесь он сосредоточил все свои огневые средства. Не будем его разубеждать - продемонстрируем лобовую атаку. А тем временем две стрелковые роты с флангов выйдут в нейтралку и окружат врага, блокировавшего дот. Маневр проведем ночью, благо уже темнеет.
Командир план одобрил, и в десятом часу вечера мы приступили к его выполнению. Артиллерия открыла огонь, роты, назначенные в обход, выдвинулись за лередний край, впереди шли самые опытные полковые разведчики, излазившие нейтралку вдоль и поперек. Демонстрацию атаки, устроенную капитаном Саблиным, противник принял за настоящую атаку. Завязался сильный огневой бой. Наблюдая вспышки разрывов в ночной тьме, мы с Саблиным думали, наверное, об одном и том же - о гарнизоне дота, который уже семь часов подряд сражался в окружении. Продержитесь, хлопцы, еще час!
Наконец, где-то в районе дота взлетели и рассыпались красные ракеты сигнал для нас, что роты установили между собой связь и изготовились к атаке. Приказываем артиллерии прекратить огонь, чтобы не попасть по своим, даем ответную ракету. Вдали гремит громкое "ура", огонь противника сразу слабеет.
Ночной бой увенчался успехом. Пехотная рота противника была окружена и разгромлена, дот деблокирован. Мы с Саблиным пошли поблагодарить его гарнизон за стойкость. Девять долгих часов дрались герои в окружении. Вражеские артиллеристы били по амбразурам прямой наводкой, саперы пытались подорвать дот взрывчаткой, ослепляли дымовыми шашками, но советские воины продолжали бой. На подступах к доту лежало множество вражеских трупов.
Из дота в сопровождении нескольких красноармейцев мы прошли к позиции боевого охранения и здесь стали свидетелями такого случая.
Идем, луна выглянула, морозно, снег скрипит.
- Там взвод Горчакова, - указал комбат на темнеющий впереди бугор.
В этот момент противник нас заметил и ударил из пулемета. Пришлось залечь и добираться до окопов боевого охранения ползком. Слышим, кричит кто-то с нерусским акцентом:
- Ива-ан! Начальство идет!
Значит, предупреждает о нас лейтенанта Горчакова Ивана Андреевича. Я его хорошо знаю, он ведь тоже был курсантом нашего пограничного училища. Спрыгнул к нему в окоп, спрашиваю:
- Кто это у тебя, лейтенант, такой бдительный - на весь фронт крик поднял?
Горчаков смеется:
- Не у меня - у финнов. Разрешите им ответить? Гранатой.
- До вражеских окопов метров восемьдесят. Гранатой не достанешь.
- А смекалка на что нам дана? - отвечает Горчаков.
Подозвал он двух красноармейцев, сказал им что-то, смотрим - колдуют они над гранатами (гранаты были старого образца, с рычажком и зажимным кольцом), привязывают к ним нехитрое приспособление из веревки и шпагата. Потом, отойдя друг от друга, высунулись из окопа, раскрутили над собой гранаты на веревках, запустили в финскую сторону. Там рванул взрыв, послышалась ругань, застрочил пулемет...
Примерно неделю спустя после неудачной попытки противника захватить наш дот уже в штабе полка мы обсуждали план ликвидации финского дзота, который тоже находился на ничейной земле, на высоте Блин. Подавить его артиллерийским огнем никак не удавалось, а установленные в нем два пулемета мешали роте лейтенанта П. М. Шемелева проводить оборонительные работы. Шемелев - тот самый, что отважно дрался на Невском "пятачке", - предложил комбату капитану Н. И. Саблину смелый план атаки дзота. Командир полка план утвердил.
Перед рассветом 10 бойцов во главе с сержантом Павленко вышли из траншеи шемелевской роты и по-пластунски двинулись к высоте Блин. Было тихо, туманно, падал мокрый снежок. Час спустя, когда контуры высоты уже стали просматриваться с нашего наблюдательного пункта, на ее вершине мелькнула вспышка огня, следом еще, донеслись негромкие разрывы ручных гранат, и опять все стихло. Шемелев немедленно двинул к высоте стрелковый взвод, связисты потянули телефонный провод, и вскоре оттуда поступило сообщение, что высота Блин в наших руках.
Отделение сержанта Павленко взяло высоту, как говорится, "на штык". Противник, прикрыв к ней подступы проволочным заграждением, был готов встретить настоящую атаку - с артподготовкой, с наступающей по открытой местности пехотой - и никак не ожидал, что в предутренней мгле перед его окопами вырастут фигуры красноармейцев со штыками наперевес. Трофейные пулеметы были тотчас развернуты в сторону врага, и последовавшая контратака захлебнулась еще на дальних подступах к высоте: Так благодаря инициативным действиям Шемелева и его - подчиненных удалось значительно улучшить не только позиции роты, но и всего 3-го батальона.
Да и вообще надо сказать, что этот батальон проявлял наибольшую активность в период обороны на Карельском перешейке. Затишье на фронте невольно несколько расслабляет людей, притупляет их бдительность, что, естественно, сказывается на боеспособности. Хороший командир никогда не допустит этого. Заботясь об отдыхе своих солдат, думая о том, как с наибольшей выгодой для дела использовать любую передышку, он в то же время всегда помнит и напоминает подчиненным, что война есть война, что завтра может поступить приказ идти в наступление, а всякая расслабленность чревата тяжелыми последствиями. Именно таким командиром был комбат-3 Николай Иванович Саблин, в таком духе он воспитывал своих красноармейцев, сержантов и командиров, и боевые действия на участке батальона были тому практическим подтверждением. Добавлю, что после войны генерал-майор Саблин преподавал в военной академии.
Андрей Александрович в запальчивости несколько преувеличивал свою "немоготу". Организатором он был превосходным, умел сплотить и сдружить людей. Но управлять боем батальона на первых порах ему действительно было трудно, не хватало специальных знаний и навыков. И сейчас ему нужна была постоянная квалифицированная помощь.
Вместе мы выработали решение на предстоящий бой, затем в моем присутствии Басиков заслушал доклады командиров рот и политруков, согласовал с ними все вопросы взаимодействия и отдал боевой приказ.
После этого я отправился в 3-й батальон. Здесь обязанности командира временно исполнял младший лейтенант Владимир Федорович Задорожный, недавно прошедший ускоренный курс военного училища. Управлять батальоном ему было очень трудно. Ни боевого, ни жизненного опыта у него не было. В помощь Задорожному я оставил капитана С. Ф. Вербицкого и парторга полка старшего политрука Захария Сидоровича Мельникова. Они помогли молодому комбату подготовить людей к завтрашнему трудному бою.
Наступил рассвет 30 октябрями сразу стало ясно, что наступать нам не придется. Противник начал мощную авиационную и артиллерийскую подготовку, которая продолжалась минут сорок. Разрывы бомб, снарядов, мин слились в сплошной гул. Я говорил уже, что весь Невский "пятачок" представлял собой как бы громадный пляж. Снаряды и бомбы, взрывая его вдоль и поперек, поднимали тучу пыли. Она засыпала глаза, набивалась в уши, в рот, засоряла оружие. Чтобы сохранить в исправности винтовки и пулеметы, бойцы обвертывали трущиеся металлические части тряпками. Окопы, вырытые в том же песке, быстро оседали и осыпались, а укрепить их было нечем - леса не было.
Пыль еще не улеглась, и с моего командного пункта местность за передним краем еще плохо просматривалась, когда начальник полковой разведки капитан Э. И. Янишевский крикнул:
- Идут!
Фашисты шли в атаку двумя длинными цепями. Стреляли из автоматов, что-то громко кричали. Видимо, были уверены, что их авиация и артиллерия не оставили здесь камня на камне.
Однако командиры батальонов доложили мне о готовности отразить атаку.
Приказываю дать сигнал к открытию огня. Серия разноцветных ракет взвивается в тусклое октябрьское небо. И сразу вступают в дело наши пулеметы, наперебой стучат сотни винтовок. В цепях фашистов происходит замешательство, падают убитые и раненые. Один отползает в поисках укрытия, другой бежит. Затем, охваченные паникой, все бегут к лесу, подхлестываемые пулеметным огнем. Атака отбита.
И опять гремит вражеская артиллерия, пикируют, заваливаясь на крыло, "юнкерсы", опять тучи песчаной пыли застилают плацдарм. Значит, противник повторит атаку. Где? На каком участке? Дело в том, что 9-й полк занимает всю западную часть Невского "пятачка" - от берега Невы к поселку Арбузово (снова захваченного фашистами) и далее на восток через узкоколейную железную дорогу к песчаному карьеру. Там стык нашего левофлангового 3-го батальона с соседом 8-м стрелковым полком. Оттуда только что вернулся старший лейтенант Асриев и доложил мне, что 3-й батальон успешно отбил атаку.
- "Сова"! "Сова"! Я - "Ястреб"... - кричит в трубку телефонист.
Но "Сова" - 2-й батальон - не отвечает. Опять порвана связь. Телефонист выскакивает из окопа, бежит, пригибаясь, вдоль проврда, а я стараюсь рассмотреть в бинокль, что происходит во 2-м батальоне.
Фашисты снова атакуют. Под прикрытием орудийно-минометного огня они пытаются пробить брешь в обороне полка. Нашли слабое место - стык флангов 1-го и 2-го батальонов, и бьют в этом направлении. Мощный артналет сменяется вражеской атакой. Она отбита, и снова артналет. Видно, как редеет наш ответный огонь на стыке.
Противник вклинился в боевые порядки полка. Это уже опасно: может рассечь полк надвое. Ведь от стыка батальонов, от вершины плацдарма до его основания реки, не более километра. По телефону я доложил обстановку командиру дивизии, попросил помочь огоньком. Затем вызвал лейтенанта Шемелева (его 3-я рота находилась в моем резерве, неподалеку от командного пункта), поставил ему задачу ударить фашистам во фланг, не допустить к реке. Сказал на прощание:
- Весь полк на тебя смотрит, Павел Максимович. Вся надежда на третью роту. Так и передай своим хлопцам.
- Передам, - ответил он.
Не знаю, как он говорил с бойцами, но поработали они на славу. Комдив дал обещанный огонек, 3-я рота дружно ударила в штыки. Фашисты остановились, попятились. Поддерживая 3-ю роту, перешли в контратаку подразделения 1-го и 2-го батальонов.
Тем временем 3-я рота продолжала стремительно продвигаться. В сложной обстановке, когда зачастую не ясно, ты ли зашел в тыл врага, или он к тебе, Павел Максимович Шемелев действовал исключительно четко и грамотно. Группу бойцов-пулеметчиков с политруком Ефимовым он выделил в прикрытие, а сам с 14 бойцами атаковал противника в поселке Арбузово, выбил оттуда фашистов. Лейтенант Шемелев доносил мне, что удерживает Арбузово, что отбил несколько ожесточенных контратак, но у него осталось только семь бойцов, а сам он тяжело ранен и вынужден передать командование младшему политруку Гоголеву. Иван Семенович Гоголев, только что окончивший училище и попавший сразу в такое пекло, нуждался в помощи. Политрук роты Ефимов оказать ему поддержку не мог, так как с пулеметчиками отбивал сильные контратаки противника.
- Разрешите мне сходить в третью роту? - об ратился ко мне старший лейтенант Асриев.
Я разрешил. Уже после боя Гоголев сказал мне, что не приди вовремя Асриев, была бы беда. Честно признался, что видел один выход - оставить Арбузово и "три сосны" (так назывался известный всем на плацдарме ориентир - бугор с тремя соснами, обрубленными осколками).
- Как обстановка? - спросил подползший к Гоголеву Асриев.
- Плохо. Боеприпасов нет. Надо отходить, а куда девать раненых? Что делать?
- Во-первых, зажать нервы в кулак, - ответил Асриев. - Во-вторых, собрать всех раненых в траншею, успокоить. Если у кого из них остались боеприпасы, забрать. В-третьих, немедля пошли в тыл за боеприпасами.
- Да где он, тыл-то? Как к нему пробраться?
- Я же оттуда пробрался, - ответил Асриев. - Назначь красноармейцев порасторопнее, я им объясню, как пройти.
Короче говоря, час спустя и боеприпасы были доставлены, и раненые эвакуированы в безопасное место. Асриев оставался в роте, пока не прибыл ее политрук Ефимов со своими пулеметчиками. Он и возглавил роту, которая продолжала стойко отражать атаки фашистов.
Во второй половине дня натиск гитлеровцев стал ослабевать, они понесли слишком большие потери. Однако обозначившийся успех надо было еще развить и полностью ликвидировать опасное вклинение на стыке 1-го и 2-го батальонов. Я с группой разведчиков и связистов пошел, точнее, пополз к этому участку. Спрыгнул в попавшийся на дороге окоп, нашел комиссара Побияхо. Сквозь грохот разрывов Василий Митрофанович кричал:
- Готовим контратаку! Асриев с Клебановым там!...
Впереди, метрах в 50-ти, в окопах 2-го батальона мелькали немецкие каски. А еще ближе к нам на изрытом воронками песке залегли наши бойцы. Вот двое вскочили, что-то крича, бросились вперед, а за ними к занятым фашистами окопам двинулись со штыками наперевес остальные. Это Вано Асриев и старший политрук Аркадий Клебанов - инструктор по партполитработе 20-й дивизии, находившийся в нашем полку, - повели солдат в контратаку. Вот они. ворвались в траншею, закипел рукопашный бой.
Мы с Василием Митрофановичем Побияхо и группой разведчиков и связистов короткими перебежками двинулись вслед за атакующими. Справа продвигались подразделения 2-го батальона, слева - 1-го. Отдавая распоряжения, я невольно следил за старшим лейтенантом Асриевым. Его ловкая спортивная фигура то исчезала в траншее, то появлялась на бруствере. Он расстреливал фашистов из нагана, забрасывал их ручными гранатами.
Мы медленно продвигались вперед, в жестоких рукопашных схватках выбивая гитлеровцев из окопов, захваченных ими час назад. Снова я увидел Асриева. Вот он ударил рукояткой нагана вражеского офицера, тот упал ему под ноги. Но из-за поворота траншеи выскочил еще один фашист. Что было мочи я закричал:
- Ваня, фриц!
Автоматная очередь - Асриев успел выстрелить - и фашист рухнул навзничь. Но и Вано, видимо, ранен. Сначала стал на колени, потом сел в окопе. Подбежал к нему... Грудь, правое плечо в крови. Хочу перевязать -героя, говорю ему:
- Потерпи, Ваня, потерпи, дружище. Все обойдется.
Он посмотрел на меня умными, добрыми глазами, с трудом разжал губы:
- Прощай, Илларион... Скажи Юле... Пусть помнит...
Это были последние слова отважного командира Вано Асриева...
А несколько часов спустя мне доложили, что погиб старший политрук Клебанов. Два дня подряд появлялся он на самых опасных участках боя, личным примером и словом коммуниста увлекая за собой бойцов и командиров на подвиги. Накануне был контужен, но остался в строю. И вот его нет с нами. За один короткий осенний день погиб второй близкий мне человек. Я понимал, что в борьбе с врагом жертвы неминуемы. Особенно на таком малом плацдарме, где потерян был счет рукопашным схваткам с врагом, где мы то и дело сходились с фашистами, бились штыками, прикладами, гранатами и даже остро отточенными лопатами и ножами. Но потерять близкого друга тяжело было вдвойне. В сердце оставалась незаживающая рана.
Еще во время войны и после я пытался разыскать кого-нибудь из родных Аркадия Теодоровича, но не смог. Время шло. И вдруг в канун 35-й годовщины победы над фашистской Германией получил письмо. Вскрыл конверт - вместе с письмом фотография. Долго я смотрел и своим глазам не верил. Аркадий Теодорович? Неужели живой?
В письме он напомнил кратко о том захватывающем эпизоде. Отделение коммуниста, ленинградского рабочего-железнодорожника, сержанта П. М. Михайлова прикрывало фланг третьего батальона близ песчаного карьера. Там, на огневой позиции отделения Михайлова, находился и Аркадий Клебанов. Михайлов обнаружил группу немецких пехотинцев, которые готовились перейти в контратаку, а неподалеку от них, на опушке леса, стояло орудие на прямой наводке и вело огонь по нашим траншеям. Михайлов решил незаметно подобраться к вражескому орудию и подорвать его гранатами. Клебанов одобрил решение. Михайлову с двумя ленинградцами - М. С. Вороновым и А. А. Рубиным - удалось подобраться к пушке и подорвать ее. Теперь надо было уходить. Немецкие пехотинцы заметили советских солдат и бросились наперерез. Наши воины вынуждены были принять неравный бой. Им грозило окружение. Клебанов, внимательно наблюдавший за действиями отважных бойцов, с группой солдат бросился на помощь. Враг оставил на поле боя более двадцати трупов и отошел на исходные позиции. С нашей стороны были тяжело ранены Михайлов, Рубин и Клебанов. Пуля ударилась о ствол автомата Клебанова, разбила ложе автомата. По необыкновенно счастливой случайности Клебанов не пострадал, но, когда попытался отползти в укрытие, рядом разорвалась вражеская мина. Аркадий Теодорович был контужен и ранен. Санитары соседней дивизии отвезли его в госпиталь.
Лечили Клебанова долго. Вернувшись в строй, он до конца войны воевал в разных соединениях на многих участках фронта, за совершенные подвиги в боях был награжден четырьмя боевыми орденами. Аркадий Теодорович и по сей день в строю. Он кандидат исторических наук, доцент, его жизненная история - одна из многих, характерных для тех, кто прошел через огонь Невского "пятачка", через множество других тяжелых военных испытаний, выдержав этот суровейший для нашего поколения экзамен.
Ожесточенные бои на Невском "пятачке" продолжались.
Утро 31 октября опять началось с авиационно-артиллерийской подготовки фашистов. Потом - атаки и контратаки. Кровопролитные бои на Невском "пятачке" продолжались день за днем, и хотя прорваться, с плацдарма к Синявино нам и нашим соседям не удалось, эти бои сыграли в обороне Ленинграда заметную роль: вражеское командование было вынуждено бросать к плацдарму одну дивизию за другой, фашистские соединения уничтожались нашими войсками, на их место вводились новые и снова уничтожались. Таким образом, Невский "пятачок" поглощал резервы группы армий "Север" в самые напряженные дни гигантского сражения в центре страны - Московской битвы.
6 ноября я был тяжело контужен разорвавшейся близ наблюдательного пункта миной. Очнулся уже в Ленинграде, в гостинице "Англетер", где размещался госпиталь. Из окна палаты увидел знакомые места - Исаакиевский собор, разукрашенный громадными маскировочными пятнами; разрушенный угол дома на улице Союза связи, где я жил с семьей незадолго до войны. А вечером того же дня весь госпиталь слушал по радио доклад И. В. Сталина, сделанный им в Москве, на торжественном заседании, посвященном 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. И когда, заканчивая выступление, Сталин сказал о грядущей победе, все зааплодировали. Мы верили, что час нашего торжества недалек.
Бои местного значения
Выписавшись в начале декабря из госпиталя, я нашел свой полк уже на Карельском перешейке, близ Белоострова, в поселке Оселки. Товарищи встретили меня очень тепло. Командир полка майор Федоров и комиссар Побияхо сразу же ознакомили с боевой обстановкой, охарактеризовали новых командиров, назначенных на вакантные должности. В составе штаба изменения произошли небольшие. Моим помощником по тылу стал старший лейтенант В. К. Клепиков; обязанности начальника связи временно исполнял командир роты связи старший политрук Иван Алексеевич Спиридонов; командиром взвода разведки полка был назначен лейтенант Иван Иванович Журов, которого я знал еще курсантом военно-политического пограничного училища. Прислали нам и переводчика техника-интенданта 3-го ранга Петра Матвеевича Ломинкина. К сожалению, он владел только немецким языком, а нам предстояло воевать против финских войск.
Вскоре 20-я стрелковая дивизия заняла оборону на выборгском направлении во втором эшелоне 23-й армии, на рубеже Агалатово, Черная речка, Дибуны. Здесь мы простояли всю зиму, до марта 1942 года. Наш 9-й стрелковый полк, расположенный в районе железнодорожной станции Дибуны, пополнился людьми и боевой техникой. Теперь в полку имелся уже целый дивизион 120-миллиметровых минометов- 12 стволов. А кроме того, появилась и батальонная артиллерия - по взводу 45-миллиметровых пушек на стрелковый батальон. Получили мы и противотанковые ружья, и значительное число станковых и ручных пулеметов. Таким образом, огневая мощь полка в начале сорок второго года, если сравнивать ее с октябрем сорок первого, когда мы дрались под Невской Дубровкой, возросла в 5-6 раз. Людьми полк был укомплектован на 75 процентов, то есть почти так же, как перед первым боем на Невском "пятачке".
В конце марта мы получили приказ выдвинуться на передовые позиции. Предстояло сменить 245-й стрелковый полк 123-й стрелковой дивизии. Передний край обороны этого полка проходил от Елизаветинки через лес, находившийся в двух километрах севернее озера Сарженского, к высоте 98,0{4}. Штаб полка находился восточнее поселка Медный Завод и одноименного озера. Фланги полка упирались в дороги, идущие через линию фронта к Ленинграду. Слева шоссе - от Выборга, справа - с побережья Ладожского озера.
Морозной мартовской ночью наша часть быстро и без всяких происшествий сменила 245-й полк в указанном районе. Началась жизнь на передовой. В первые же дни мы составили план усиления и усовершенствования оборонительных позиций, приступили к земляным работам. Работы велись вручную, так как инженерно-технических средств полк не имел. Малоснежная зима сделала грунт мерзлым, жестким. Чтобы не переутомлять людей, окопные работы спланировали делать в несколько смен. Конечно, трудились только по ночам, когда противник не мог вести прицельный огонь.
За три месяца полком была проделана колоссальная работа: было отрыто траншей, окопов и ходов сообщения полного профиля более 12 погонных километров; построено более 40 деревоземляных огневых точек, около 40 командных и наблюдательных пунктов, до 30 различных хозяйственных построек; установлено 8 с лишним километров проволочных заграждений и несколько обширных минных полей.
Совершенствуя оборону, мы одновременно вели бои местного значения, стремясь улучшить свои позиции, сковать силы противника, нанести ему возможно большие потери.
Эти боевые действия на участке 9-го стрелкового полка имели одну характерную именно для Карельского перешейка особенность: фронт здесь пролегал вдоль старой советско-финляндской границы. Наша оборона опиралась на доты и дзоты своего пограничного укрепленного района, финская - на бывшую линию Маннергейма, которую они спешно восстанавливали и модернизировали. Между этими двумя укрепленными, насыщенными инженерными долговременными сооружениями полосами, между двумя огромными лесными массивами простиралась открытая местность - каменистое, занесенное снегом поле почти двухкилометровой ширины, с буграми и высотками, с чахлым ельником и сосновыми рощицами, с множеством замерзших ручьев, речушек, болот и озер. Своего рода ничейная земля, куда и мы и противник выдвигали боевое охранение и где непрерывно шла "малая война" за каждую более или менее удобную позицию.
Особенно досаждал финнам наш пушечно-пулеметный дот, который в силу сложившейся боевой обстановки оказался на этой самой ничейной земле, метрах в 800 впереди боевых порядков 3-го батальона. Дот стоял на высотке и контролировал огнем развилку дорог в тылу противника. Мне довелось побывать в доте и увидеть отличную боевую работу его гарнизона, состоявшего из двух десятков артиллеристов и пулеметчиков. Обзор из дота отличный, точно пристреляны все ориентиры, данные пристрелки занесены в особые карточки. Так что дать огонь на поражение по любой цели - дело считанных секунд.
Когда я впервые к ним пришел, командир орудия указал мне на дальнюю опушку леса во вражеском тылу, где среди деревьев мелькали фигурки солдат, а дорога и перекресток были пустынны.
- Так и лазят лесом да болотом - то на передовую, то с передовой, - сказал он. - А развилку мы прикрыли наглухо.
Вскоре я в этом убедился сам, когда из лесу на дорогу выскочила крытая брезентом грузовая машина и на полной скорости помчалась к перекрестку. Сержант подал команду, лязгнул затвор орудия, грянул выстрел. Снаряд ударил под задние колеса грузовика, он завалился в кювет, и долго еще рвались на дороге ящики с боеприпасами.
Финны часто обстреливали дот из тяжелых орудий, но пробить или повредить его железобетонное покрытие так и не смогли. Тогда они послали к доту взвод саперов с взрывчаткой. Гарнизон встретил их метким пулеметным огнем, и саперы, потеряв человек 10 убитыми и унося раненых, убрались восвояси.
В начале апреля противник предпринял более серьезную попытку уничтожить дот. Вечером с переднего края, из 3-го батальона, в штаб полка доложили, что финны - усиленная пехотная рота с артиллерией и минометами, - обойдя наше боевое охранение, блокировали дот и атакуют его с тыла.
Майор Федоров приказал мне срочно отправиться в 3-й батальон и принять меры к деблокированию дота. Командир батальона капитан Н. И. Саблин сообщил, что уже пытался своими силами помочь гарнизону дота, но пробиться к нему не удалось. Да я и сам видел это. Шквальный артиллерийский огонь бушевал над передним краем саблинского батальона. Противник, как говорится, носа не давал высунуть. Отсекал дорогу к доту, причем бил и тяжелыми орудиями, и легкими, и минометами.
Доложил командиру полка:
- Своими силами не обойдемся. Нужны подкрепления.
- Высылаю две роты из своего резерва, - ответил майор Федоров. Артиллерия поддержит. Ваш план?
Доложил план деблокирования дота. Противник ждет, что мы предпримем контратаку по кратчайшему направлению, здесь он сосредоточил все свои огневые средства. Не будем его разубеждать - продемонстрируем лобовую атаку. А тем временем две стрелковые роты с флангов выйдут в нейтралку и окружат врага, блокировавшего дот. Маневр проведем ночью, благо уже темнеет.
Командир план одобрил, и в десятом часу вечера мы приступили к его выполнению. Артиллерия открыла огонь, роты, назначенные в обход, выдвинулись за лередний край, впереди шли самые опытные полковые разведчики, излазившие нейтралку вдоль и поперек. Демонстрацию атаки, устроенную капитаном Саблиным, противник принял за настоящую атаку. Завязался сильный огневой бой. Наблюдая вспышки разрывов в ночной тьме, мы с Саблиным думали, наверное, об одном и том же - о гарнизоне дота, который уже семь часов подряд сражался в окружении. Продержитесь, хлопцы, еще час!
Наконец, где-то в районе дота взлетели и рассыпались красные ракеты сигнал для нас, что роты установили между собой связь и изготовились к атаке. Приказываем артиллерии прекратить огонь, чтобы не попасть по своим, даем ответную ракету. Вдали гремит громкое "ура", огонь противника сразу слабеет.
Ночной бой увенчался успехом. Пехотная рота противника была окружена и разгромлена, дот деблокирован. Мы с Саблиным пошли поблагодарить его гарнизон за стойкость. Девять долгих часов дрались герои в окружении. Вражеские артиллеристы били по амбразурам прямой наводкой, саперы пытались подорвать дот взрывчаткой, ослепляли дымовыми шашками, но советские воины продолжали бой. На подступах к доту лежало множество вражеских трупов.
Из дота в сопровождении нескольких красноармейцев мы прошли к позиции боевого охранения и здесь стали свидетелями такого случая.
Идем, луна выглянула, морозно, снег скрипит.
- Там взвод Горчакова, - указал комбат на темнеющий впереди бугор.
В этот момент противник нас заметил и ударил из пулемета. Пришлось залечь и добираться до окопов боевого охранения ползком. Слышим, кричит кто-то с нерусским акцентом:
- Ива-ан! Начальство идет!
Значит, предупреждает о нас лейтенанта Горчакова Ивана Андреевича. Я его хорошо знаю, он ведь тоже был курсантом нашего пограничного училища. Спрыгнул к нему в окоп, спрашиваю:
- Кто это у тебя, лейтенант, такой бдительный - на весь фронт крик поднял?
Горчаков смеется:
- Не у меня - у финнов. Разрешите им ответить? Гранатой.
- До вражеских окопов метров восемьдесят. Гранатой не достанешь.
- А смекалка на что нам дана? - отвечает Горчаков.
Подозвал он двух красноармейцев, сказал им что-то, смотрим - колдуют они над гранатами (гранаты были старого образца, с рычажком и зажимным кольцом), привязывают к ним нехитрое приспособление из веревки и шпагата. Потом, отойдя друг от друга, высунулись из окопа, раскрутили над собой гранаты на веревках, запустили в финскую сторону. Там рванул взрыв, послышалась ругань, застрочил пулемет...
Примерно неделю спустя после неудачной попытки противника захватить наш дот уже в штабе полка мы обсуждали план ликвидации финского дзота, который тоже находился на ничейной земле, на высоте Блин. Подавить его артиллерийским огнем никак не удавалось, а установленные в нем два пулемета мешали роте лейтенанта П. М. Шемелева проводить оборонительные работы. Шемелев - тот самый, что отважно дрался на Невском "пятачке", - предложил комбату капитану Н. И. Саблину смелый план атаки дзота. Командир полка план утвердил.
Перед рассветом 10 бойцов во главе с сержантом Павленко вышли из траншеи шемелевской роты и по-пластунски двинулись к высоте Блин. Было тихо, туманно, падал мокрый снежок. Час спустя, когда контуры высоты уже стали просматриваться с нашего наблюдательного пункта, на ее вершине мелькнула вспышка огня, следом еще, донеслись негромкие разрывы ручных гранат, и опять все стихло. Шемелев немедленно двинул к высоте стрелковый взвод, связисты потянули телефонный провод, и вскоре оттуда поступило сообщение, что высота Блин в наших руках.
Отделение сержанта Павленко взяло высоту, как говорится, "на штык". Противник, прикрыв к ней подступы проволочным заграждением, был готов встретить настоящую атаку - с артподготовкой, с наступающей по открытой местности пехотой - и никак не ожидал, что в предутренней мгле перед его окопами вырастут фигуры красноармейцев со штыками наперевес. Трофейные пулеметы были тотчас развернуты в сторону врага, и последовавшая контратака захлебнулась еще на дальних подступах к высоте: Так благодаря инициативным действиям Шемелева и его - подчиненных удалось значительно улучшить не только позиции роты, но и всего 3-го батальона.
Да и вообще надо сказать, что этот батальон проявлял наибольшую активность в период обороны на Карельском перешейке. Затишье на фронте невольно несколько расслабляет людей, притупляет их бдительность, что, естественно, сказывается на боеспособности. Хороший командир никогда не допустит этого. Заботясь об отдыхе своих солдат, думая о том, как с наибольшей выгодой для дела использовать любую передышку, он в то же время всегда помнит и напоминает подчиненным, что война есть война, что завтра может поступить приказ идти в наступление, а всякая расслабленность чревата тяжелыми последствиями. Именно таким командиром был комбат-3 Николай Иванович Саблин, в таком духе он воспитывал своих красноармейцев, сержантов и командиров, и боевые действия на участке батальона были тому практическим подтверждением. Добавлю, что после войны генерал-майор Саблин преподавал в военной академии.