Попова Елена. Седьмая ступень совершенства

   - Куда идем, люди? Может, подвезть?
   - В Тютино нам! - объявил появившийся откуда-то из чернильной темноты Тютин.
   - Э, ку-да! - свистнул парень. - А сколько дадите?
   Тут Тютин стал торговаться, особенно напирая на то, что с ним не просто человек, женщина, а столичный гость и вообще - важная птица, можно сказать, из правительства, под конец же стал взывать к совести. Совесть у парня, наверное, была, но это только усложнило дело, потому что подработать тоже очень хотелось, так что ему пришлось торговаться и с Тютиным и со своей совестью. И с той и с другим как-то сошлись - не то чтобы очень, но и не так чтобы уж совсем.
   Приехали на место, когда уже рассвело. За лесом простиралось заснеженное поле и прямо из снега торчали печные трубы, из которых вился сладкий, уютный дымок.
   - Тютино... - расстроганно сказал Тютин.
   - Да уж, дыра что надо, - сказал шофер.
   Кротко лежала деревня Тютино, медведем свернувшись под снежным одеялом.
   - Тютино... - сказал Тютин, и слезы радости показались на его глазах.
   Простым он был человеком. Нет, не поняли бы его эмигранты, собравши нажитый за жизнь скарб, едущие, летящие, плывущие - подальше, подальше... прильнуть к чужим племенам, тоскливо отвернувшись от своего...
   - Хуже не бывает, - сказал шофер, плюнул на снег и забрался в свой грузовичок.
   Грузовичок развернулся, побуксовал, пофыркал, кое-как взобрался на горку и скрылся за лесом. А Тютин стал уверенно прокладывать тропку к одной из дымящихся труб. В каком-то месте снег мягко осел, и они оказались прямо у дверей в хату...
   У печки хлопотала не старая еще, рослая женщина, за столом сидели три пацана-погодка, чернел в углу молчаливый телевизор с хорошим названием "Горизонт", огромный ленивый кот на лавке яростно тер квадратную морду, намывая гостей.
   - Явился, - сказала жена.
   - Ладно, ладно... - сказал Тютин. - Корми вот, давай... Для себя старался? Не для себя старался.
   - Вижу, как старался, - и жена уставилась на его синяк, уже совсем поблекший, но все еще отчетливый.
   Пацаны, стесняясь Евгении, быстро собрались и отправились в школу. В хату, между тем, стал собираться народ. Пришли двое мужиков - один постарше, другой помоложе, но тоже в летах. Притащились две старухи, сели в сторонке и, не мигая, как две подслеповатые совы, уставились на Евгению. Пришла женщина лет сорока сильно навеселе, села с краешку лавки и тоже стала на Евгению смотреть, что-то оживленно бормоча себе под нос.
   - Мы, того, вот думали... - сказал старик. - Думали... Может, и не было никакой тарелки?
   - Была! - сказал Тютин. - Все видели - была!
   - Кто видел-то? У меня, поди, глаза уж не те. Может, видел чего, а может, и нет. Может, и померещилось.
   - Была! - весело отозвалась сорокалетняя. - Прям тарелка! Тарелка и тарелка! Хоть щи наливай!
   - Тарелки - они ж не такие, - тихо, но не без твердости сказал тот, кто помоложе. - Я читал... Это только название - тарелка.
   - Ты того... - сказал тот, кто постарше. - Замутил нас, Васька, замутил, закуролесил... Так, может, того, деньги вернешь?..
   Молчание наступило. В хате появились новые люди.
   Рассаживались по лавкам и все рассматривали Евгению, толкались в сенях. Разговор о том - была или не была тарелка - продолжился. Старик опять стал просить денег, которые собрали Тютину на дорогу. Кто-то его поддержал. Тютин огрызался, настроение у него резко ухудшилось. Назревала ссора. Жена Тютина, подперев руками широкие бока, заорала:
   - А ну все пошли вон из хаты! Чо, он у вас деньги просил? Силой отымал? Сами давали! - и даже схватилась за кочергу.
   Сорокалетняя так хохотала, что чуть не упала с лавки, кот поспешно удрал за печку, и только старухи сидели все так же неподвижно и все таращились на Евгению, так ни разу и не моргнув.
   - Ладно, - сказал Евгении Тютин. - Пойдем! Чо с дураками говорить.
   Деревня ожила, то здесь, то там были протоптаны тропинки. Вот так, с тропинки на тропинку, выбрались за деревню и уперлись в тупик. Место было возвышенное - дальше лежало снежное поле, опираясь краем о горизонт. Такой конкретный и четкий, и такой пустынный, будто там и был край земли, покоящейся на трех слонах, стоящих на черепахе, плавающей в безбрежном море вечности под застывшим небесным сводом, по ночам освещенным неподвижными, словно приколоченными гвоздями, звездами...
   Какое-то время Тютин еще прокладывал дорогу, но скоро выдохся.
   - Снег, - сказал Тютин и мрачно посмотрел на Евгению. - Какие там знаки...
   Евгения стояла молча. За спиной слышны были звуки деревни - впереди стыло безмолвие. В стороне черными точками виднелись силуэты детей, которые давно отправились в школу, но до школы еще не дошли.
   - Я что? Для себя?! - вдруг взвыл Тютин и повалился на снег. Он катался по этому снегу, грыз его зубами, колотил кулаком, завывая, как зверь. А потом, не обращая внимания на Евгению, выматерился так жутко и изощренно, что и снег бы почернел, если бы был способен чернеть.
   Назад шли в обратном порядке, впереди Евгения, за ней плелся Тютин.
   Хата Тютина была по-прежнему полна народа. Они вошли.
   - Ну? - спросил старик осторожно. - Будет чего?
   - Дорога-то будет? - спросил женский голос.
   - Будет, - сказала Евгения.
   - А автобус, как у людей?
   - И автобус.
   - А автолавка?
   - И автолавка.
   - А телефон?
   - И телефон.
   - А детей в школу?
   - И детей в школу, - сказала Евгения.
   - Неужто правда талерка пообещала? - спросил недоверчивый голос.
   - Правда, - сказала Евгения.
   С вокзала Евгения позвонила Голояну.
   - Жду. Давно жду, - сказал Голоян, узнав ее голос.
   Жил Голоян в огромной, богатой квартире. Всей квартирой он не пользовался, в двух комнатах были спущены шторы и двери туда закрыты. Чистота кругом была идеальная, как у старых холостяков. Он был давно вдов. Портрет жены, моложавой женщины с мягкими чертами, стоял на столе.
   - Давно ушла...- сказал Голоян, кивнув на портрет. - Первые годы связь была... А теперь нет. Далеко ушла...
   Голоян был в темном, строгом костюме, при галстуке. Настроение у него было меланхолическое.
   - Посланием заинтересовались? - спросил Голоян.
   - Да, - сказала Евгения.
   - Так было оно или нет? Или обманул негодяй?
   - Было, - сказала Евгения. - Для меня.
   - Бывает и так, - сказал Голоян. Он, сгорбившись, сидел в кресле и тер руками виски. - Бывает... Ну, что ж вы от меня хотите? Ведь что-то хотите...
   - Мне нужно найти одного человека, - сказала Евгения.
   - Сами не справляетесь?
   - Не справляюсь, - сказала Евения.
   - Отыщем, - сказал Голоян. - Человек не иголка. Хотя и иголку отыщем. Принесите-ка яйцо.
   - Откуда? - спросила Евгения.
   - Конечно, из холодильника. Ступайте на кухню, откройте холодильник, возьмите яйцо, потом из серванта достаньте блюдце, положите яйцо на блюдце и тащите сюда.
   Евгения прошла на кухню, взяла из холодильника яйцо, достала блюдце...
   - Я пошутил, - сказал Голоян. - Неужели вы думали, я буду колдовать над этим яйцом! - Голоян с любопытством и даже какой-то веселостью смотрел на Евгению. - Не обижайтесь, у меня всегда было плоховато с юмором. Вообще, я устал от всего этого, - сказал Голоян, помолчав немного. - В молодости, конечно, был очень увлечен. Пытал себя, экспериментировал, ну и преувеличивал, а как вы думаете, преувеличивал свои силы.
   - В смысле? - сказала Евгения.
   - Думал, что могу управлять этой самой жизнью...
   - А на самом деле не можете?
   - Могу. Могу и мог. Разумеется, в своих пределах. Другое дело, что это совершенно бессмысленно.
   - Почему? - спросила Евгения.
   - Потому что мы все равно не сможем ничего понять. Мы не можем сказать, что к лучшему, а что к худшему. Во временной протяженности. То, что хорошо сегодня, может обернуться плохим на завтра. Это не теория, я вообще не теоретик. И не философ. Я - практик и экспериментатор. Так что мои выводы результат опыта... моего, конечно. Я не претендую на глобальные обобщения... Когда-то мы с женой ездили с цирком, она - в золотом платье, красивая была женщина, эффектная... В общем, эффекты, дешевые фокусы, мишура, блестки цирковой набор. Женщин не разрезал, нет, фу... Во втором отделении было поинтересней, тут я себе кое-что позволял... Выступал не под своей фамилией, под псевдонимом... Неведомский...
   - Я слышала, - сказала Евгения.
   - Да, гремел... От поклонников отбоя не было. Дешевая, так сказать, слава... Грехи молодости... - и Голоян даже досадливо поморщился.
   - А потом? - спросила Евгения. - Что было потом?
   - Потом кое-где заметили, потащили... По кабинетам, и все выше, выше... Выступать, естественно, запретили... Но услуги, да, услуги оказывал... Какие-то годы вообще просидел, как мышь под веником... И хорошо... Чем дальше от солнца, тем спокойнее, не обожжешься... Потом вспомнили, опять призвали... В политику поиграл... Мат королю, пешка проходит в королевы. Не без моей помощи, каюсь. Но пешка, которая прорвалась в королевы, - это ведь уже не пешка. Другое качество, не поддающееся никаким физическим объяснениям. Исключительно из области "псишэ"... Ну а я опять под веник... Сижу себе под веником и наблюдаю... Нет, моя милая, частности не меняют целого. На целое может воздействовать только Бог, если ему до этого... Так что не вижу смысла - переставлять слагаемые. Посмотрите на улицу... Во всем этом есть смысл?
   - Не знаю, - сказала Евгения. - Наверное, все-таки есть... Все имеет смысл.
   Голоян поднялся, тяжело распрямил большое тело:
   - Ладно. Я обещал вам помочь, я сдержу слово. Только один совет - не вмешивайтесь. Жизнь умнее нас с вами. Даже болезни, потери близких для чего-то даны... Это узор... Бог ткет свой узор...
   Голоян провел Евгению в соседнюю комнату, закрыл дверь, не включая света, в темноте, провел вглубь, усадил на диван, сел рядом и взял за руку.
   - Вспоминайте этого человека, - сказал Голоян. - Все, что помните...
   И Евгения стала вспоминать все с самого начала, с детства, до того момента, как в своем кабинете Николай Павлович сказал ей: "Помоги...".
   - Он в Москве, - сказал Голоян.
   - В Москве? - переспросила Евгения.
   - Да, - повторил Голоян. - Пойдем... - его голос был глух и отчужден, как будто его отделяла от Евгении какая-то невидимая преграда.
   На улице после темной комнаты было так светло, что резало глаза, хотя день был скорее обычен и солнце за облаками светило совсем не так ослепительно, как казалось. Голоян одновременно и вел Евгению, и на нее опирался, он был бледен, шел нетвердо, но напряженно и старательно, как пьяный, который старается это скрыть.
   - Возьмите такси, - прошептал Голоян.
   В такси он откинулся на заднем сиденьи и закрыл глаза.
   - Прямо, - прошептал Голоян тихо.
   - Прямо, - сказала Евгения.
   - Направо, - прошептал Голоян.
   - Направо, - сказала Евгения.
   Ехали долго, несколько раз застревая в пробках. В какой-то момент, уже в конце пути, Евгении показалось, что Голоян заснул, и она уже хотела его разбудить, но тут он шевельнулся и сказал:
   - Стоп.
   - Остановитесь, - сказала Евгения.
   - Вам - туда, - Голоян кивнул куда-то через дорогу. - А я возвращаюсь домой, - он взял ее за руку. - Будьте осторожны. Всегда может найтись что-то шальное - пуля, кирпич или пустая бутылка. Если бы я был помоложе и не так устал, я бы на вас женился. Ну, конечно, сначала завоевал. И увез бы куда подальше отсюда, в спокойное место... Вы же были замужем.
   - Была, - сказала Евгения.
   - Недолго...
   - Недолго.
   - Конечно, мужчине трудно пережить, когда женщина все о нем знает, тем более, когда она умнее. Оторвите пуговицу, - и Голоян указал на пуговицу на своем плаще.
   - Зачем? - удивилась Евгения.
   - Делайте, что вам говорят.
   Пуговица оторвалась легко, как будто и не была пришита.
   - Вот так, - сказал Голоян. - Пусть будет.
   Евгения вышла из машины, а когда оглянулась, такси уже не было.
   Прямо перед ней был магазин "Овощи-фрукты", а чуть дальше, в том же здании, большой гастроном. Она обошла дом и пошла вдоль него со стороны двора. Из дверей в овощной несло гнилью, рядом громоздились пустые ящики. Она резко шагнула в сторону - мимо ее головы пролетела пустая бутылка и ударилась в ящик. Бросили откуда-то сверху, так, по глупости.
   - Голоян прав, - подумала Евгения. - Надо быть осторожной.
   Подъехал грузовой фургон, шофер высунулся из кабины и крикнул:
   - Колян!
   Не дождавшись, выскочил из машины и крикнул в темную, зловонную дверь магазина громче и раздраженней:
   - Колян! Заснул, что ли?
   И тут из дверей вышел Николай Павлович - в грязной робе, сгорбленный, поникший, осунувшийся, с поредевшими, тусклыми волосами...
   - Боже! - подумала Евгения.
   За ним показался еще один мужик, пожиже, со сморщенным, старообразным лицом, и вместе они стали таскать из фургона в магазин ящики с яблоками. Когда дело было сделано и фургон уехал, оба вернулись в магазин. Евгения пошла за ними. Перед самыми дверями она вдруг замедлила шаг - прямо перед ней упал кирпич...
   - Надо быть осторожней, - опять подумала Евгения. - Несколько случайностей - это уже закономерность.
   С Николаем Павловичем Евгения столкнулась в узком коридоре, он ее узнал, в глазах мелькнул даже не страх, а самый откровенный ужас. Он неловко развернулся и побежал прочь. Евгения нагнала его в небольшом складском помещении, забитом картошкой.
   - Что тебе надо? - сказал Николай Павлович затравленно.
   - Я хочу помочь, - сказала Евгения.
   - Уже помогла! - закричал Николай Павлович. - Уже! - он сел на корточки и закрыл лицо руками. - Да я б таких стрелял... Если б не ты...
   - Лучше бы не было, - сказала Евгения строго. - Хуже могло быть, а лучше бы не было.
   - Куда уж хуже!
   Послышались шаги и голоса, Николая Павловича искали. Евгения отошла вглубь, укрывшись за мешки.
   Вошла жена Бухгалтера (Евгения видела ее на фотографии), она была в джинсах, кроссовках и спортивной куртке. В руках у нее был целлофановый пакет. Николай Павлович вскочил и подошел к ней, заискивающе улыбаясь.
   - Вас здесь навещают? - спросила жена Бухгалтера, протягивая ему пакет.
   - Меня? Кто? - сказал Николай Павлович с вполне убедительным удивлением.
   Жена Бухгалтера не стала продолжать разговор, скользнула по помещению рассеянным взглядом и вышла.
   Следом за ней появился еще один человек, мрачноватый мужчина довольно внушительного роста, и тоже оглядел помещение, но уже более внимательно, от него явственно исходила угроза, - Евгения даже нагнулась. Наконец ушел и он.
   Николай Павлович тем временем был занят пакетом. В нем был целый блок сигарет "Мальборо", несколько банок растворимого кофе и внушительный кусок колбасы в вакуумной упаковке. Он нетерпеливо раскурочил пачку сигарет и закурил. Когда Николай Павлович выпустил первое облачко дыма, Евгения вдруг увидела себя в довольно темной комнате со связанными руками и ногами... Через секунду видение исчезло.
   - Кто это? - спросила Евгения.
   - Не знаю, - сказал Николай Павлович. - Иногда приходит.
   Он говорил правду. Вообще, отметила Евгения, Николай Павлович стал как-то спокойнее и даже несмотря на свое удручающее положение ее не выдал. Последнее особенно тронуло.
   - Уходи, - сказал Николай Павлович. - Не приходи больше. Лучше так, чем тюрьма.
   Он зубами открыл вакуумную упаковку, достал колбасу и начал есть, все еще не выпуская из рук сигарету.
   - Хотя лучше всего сдохнуть, - пробормотал он едва слышно.
   Жена Бухгалтера ехала в машине и просматривала в записной книжке список. Напротив каких-то фамилий ставила галочку. Кроме посещений театров и выставок, а также закупок картин у бедных художников, у жены Бухгалтера было еще одно занятие - она развозила что-то вроде милостыни своим малоимущим бывшим однокурсницам. Это обогащало ее жизнь дополнительными положительными эмоциями - осознанием собственной доброты с легким привкусом превосходства. Вначале список был не так велик, но со временем стал разрастаться, потому что у малоимущих однокурсников в основном пошли малоимущие дети, плодившиеся довольно активно, и, кроме того, малоимущие больные родственники. Все они скоро привыкли к этому пайку и скорее всего не поняли бы и даже крайне возмутились, если бы поток милостыни прекратился. Это обстоятельство начинало жену Бухгалтера раздражать, - потому что одно дело, когда ты сам, по доброй воле, другое - когда от тебя ждут, когда ты вроде бы уже и должен - так что иногда, закупая продукты на оптовых рынках, она позволяла себе брать кое-что с просроченным сроком годности по совсем уж бросовой цене. "У милосердия тоже есть свои пределы", - думала в такие моменты жена Бухгалтера.
   Не так давно к ее списку Бухгалтер своей рукой дописал еще одну фамилию, грузчика овощного магазина, и, в скобочках, сигареты "Мальборо", что особо подчеркнул двумя линиями.
   Евгения понимала, что пока не в силах помочь Николаю Павловичу и людям, от которых зависела его судьба, ей нечего предложить. Но в то же время она знала, возможно, лучше других, что каждое мгновение мир, а значит, и все его проблемы, распадается на миллиарды частиц, а в следующее мгновение создается заново. Значит, всегда есть шанс проскользнуть между и решить одну. Для этого иногда бывает достаточно воздействовать хотя бы на один атом. Главное не отступать и не останавливаться.
   Зойка работала в небольшом медицинском центре с многозначительным названием "Седьмая ступень совершенства". У входа к Евгении бросилась необыкновенно яркая женщина, напоминающая скорее какую-то диковинную райскую птицу, даже ее ядовито-зеленая кофта была с длинным, как перья, ворсом. Женщина уже готова была заключить Евгению в объятья, как тут же, опытным своим глазом установив, что Евгения не из числа клиентов, поскучнела и вернулась к кассе. Даже кофта ее при этом поблекла, а в цвете стал преобладать болотный.
   В тесной комнатке на массажном столе лежала большая, совершенно голая женщина, а Зойка ходила вокруг нее, делала пассы своими маленькими ручками с толстенькими, короткими, напоминающими сардельки пальчиками и нажимала на отдельные части ее тела, при этом женщина не то чтобы взвизгивала, а как-то хрюкала и взбрыкивала ногами, а спина ее колыхалась, как студень. Зойка была занята и сосредоточенна, потому Евгении скупо бросила:
   - Привет.
   Евгения села на свободный стул и даже отвела глаза, чтобы не сказать что-нибудь про эту женщину, Зойкину пациентку, а ведь ей было, что сказать, - но не хотелось обижать Зойку. Зойка сделала еще несколько пассов, еще несколько раз нажала пальчиком, женщина опять хрюкнула и взбрыкнула ногами.
   - Все, - сказала Зойка. - На сегодня хватит. Проблем много, но мы справимся.
   Женщина тяжело свалилась со стола и исчезла за ширмой, когда же вышла, то оказалась ну очень внушительной дамой в мехах и роскошной меховой шляпе.
   - Ну? - сказала Зойка, когда дама ушла. - Я думала, ты уехала. Видели тебя. Только на другом вокзале.
   - Кто? - удивилась Евгения.
   - Кто-кто! Люди все видят! Подполковник! Я тебе рассказывала. Наверное, он и там свою несчастную глину роет.
   - У меня к тебе просьба, - сказала Евгения.
   - Проси, - сказала Зойка.
   - Если я не дам о себе знать в течение двух часов, свяжись с Голояном.
   - Ты даешь! - сказала Зойка. От полноты чувств она взгромоздилась на массажный стол, чего не делала никогда, и уставилась на Евгению. - Слушай, подруга, вообще, что ты делаешь в Москве? - видя, что Евгения не собирается отвечать, Зойка по инерции еще попытала ее глазами, а потом сказала: Устроила б я тебя куда-нибудь, хоть сюда. Здесь деньги, сама видела, кругом. На двух ножках ходят. Ну так ты у нас мышей не ловишь, ты у нас с мухами. Тебе это говорили?
   - Говорили, - сказала Евгения.
   - Вот и я говорю. С мухами!
   - Я могу на тебя рассчитывать? - сказала Евгения.
   - Рассчитывай, что с тобой делать, - сказала Зойка и вздохнула.
   Евгения прошла немного по улице, а потом зашла в небольшой, зажатый домами дворик и села на скамейку под деревом. На другом конце скамейки сидела и курила женщина, которую она только что видела у Зойки. Вид у женщины был довольно несчастный, меховая шляпа съехала на бок, да и вся она, вроде такая внушительная, как-то помельчала.
   - Вам надо обследоваться, - сказала Евгения. - Если не станете тянуть, все закончится хорошо.
   Женщина резко повернулась к Евгении, так что ее шляпа еще больше съехала на бок, посмотрела с изумлением и одновременно даже как-то оскорбленно.
   - Там вам не сделают вреда, но время вы потеряете, - спокойно сказала Евгения.
   Женщина бросила недокуренную сигарету и быстро пошла прочь.
   Евгения же стала сосредотачиваться на жене Бухгалтера, видела она ее недавно, и это было несложно, но укоризненное лицо Зойки еще долго ей мешало и все маячило перед глазами.
   Евгения знала, что встретит Бухгалтера, и Бухгалтер открыл ей дверь. Он ужасно перепугался, гораздо больше, чем тогда, утром, и даже как-то по-женски всплеснул руками.
   - Господи! - сказал Бухгалтер и суетливо потащил ее по полутемной квартире в боковую комнату, повторяя: - Тише, тише! Умоляю!
   Он плотно затворил дверь и включил торшер. Осветилась стандартная, нежилая обстановка. Как в гостинице. В углу были свалены холсты.
   - До-ро-га-я... - сказал Бухгалтер и посмотрел на нее с ненавистью. - Я вам говорил! Еще в начале... Я - мирный человек. Я не хочу осложнений! - он был очень бледен. Да и сердце у него стучало с перебоями.
   - Вам не подходит такая жизнь, - сказала Евгения. - Еще немного и может быть инфаркт.
   Вместо ответа Бухгалтер подбежал к окну, неслышный в домашних тапочках, и плотнее задернул штору.
   - Я нашла Николая Павловича, - сказала Евгения.
   - Хуже могло быть, хуже, - зашептал Бухгалтер и почему-то оглянулся. Речь идет о деньгах, очень больших деньгах... У вас есть такие деньги?
   - Нет, - сказала Евгения. - А у вас?
   Бухгалтер подошел к Евгении совсем близко и, глядя в глаза, сказал:
   - Вы предлагаете мне выложить все, что я имею, ради этого никчемного, бездарного человека, чтобы он продолжил свою никчемную жизнь и опять во что-нибудь влип? Вы считаете меня идиотом?.. Уходите до-ро-га-я... - это он сказал уже мягче. - Для вас это будет лучше всего.
   Евгения молчала. Конечно, она сразу узнала эту комнату, в которой уже видела себя связанной. Угроза надвигалась на нее отчетливой волной, но шла она не от Бухгалтера. И, как бы подтверждая это, в комнату быстро вошла жена Бухгалтера в халате, наброшенном на старомодную ночную рубашку до ворота, и в бигудях.
   - Это она? - спросила жена Бухгалтера.
   - Кто? - не понял Бухгалтер.
   - Я спрашиваю - она или нет? - сказала жена Бухгалтера и вытащила из кармана халата маленький сверкающий пистолет.
   - Наташа! - ужаснулся Бухгалтер. - Откуда у тебя пистолет? Откуда?
   Пистолет поблескивал у Евгении перед глазами, и поблескивали стекла очков жены Бухгалтера, так что за ними не видно было ее глаз. Она толкнула Евгению чуть повыше груди, так что Евгения не удержалась, потеряла равновесие, сделала шаг назад и упала в жесткое кресло.
   - Наташа! - вскричал Бухгалтер. - Ты с ума сошла! Ты этого не сделаешь!
   - Сделаю, - сказала жена Бухгалтера.
   Бухгалтер знал жену, знал все ее интонации, знал ту из них, за которой скрывается непримиримость. Он метался вокруг нее в панике и заламывал руки.
   - Наташа! Наташа! Ты - интеллигентная женщина, ты - интеллектуалка. Ты - сосуд, да, священный сосуд. Ты - мать! В конце концов ты - мать!
   - Вот именно, - сказала жена Бухгалтера. - Я всегда знала, что ты тряпка, Семен. Я выбралась из говна (она так и сказала говна - за этим тоже была непримиримость) и не хочу, чтобы из-за какой-то дуры все рухнуло.
   - Боже! - кричал Бухгалтер. - Но не так же, не так! Это пошло, вульгарно!
   - Не все ли равно - как... - сказала жена Бухгалтера.
   - Я сам все сделаю, - сказал Бухгалтер. - Я сейчас позвоню...
   - Не из квартиры, - сказала жена Бухгалтера. - И лучше я...
   - Запомни телефон, - сказал Бухгалтер (у жены Бухгалтера была отличная память).
   - Да ладно, - вдруг сказала жена Бухгалтера. - Я знаю!
   Она быстро распаковала одну из картин и этой веревкой ловко связала Евгении руки, а потом и ноги. Набросила на халат пальто и вышла из квартиры.
   - Боже! - сказал Бухгалтер. - Она все знает. Все! - и совершенно убитым голосом. - Возможно, и про Аллу...
   - Вы сомневались? - сказала Евгения.
   - Откуда? Откуда? Я был так осторожен!
   - Каждый думает, что он главная фигура, а все остальные - декорация, фон... Но бывает иначе... Каждый - декорация в чьей-то жизни...
   Евгения выразилась туманно, но Бухгалтер понял.
   - Вы думаете, я декорация? - вскричал Бухгалтер.
   - Я просто рассуждаю, - сказала Евгения.
   - Я не хочу быть декорацией! Не хочу быть декорацией! Я не хочу быть декорацией! - несколько раз выкрикнул Бухгалтер. - Она всегда мной манипулировала! - вырвалось у него что-то глубокое, затаенное, вырвалось - и он сам этому ужаснулся.
   - Развяжите меня, - сказала Евгения.
   - Конечно, конечно! - вскричал Бухгалтер и стал торопливо развязывать веревки. Потом протянул руку и помог ей встать.
   Когда они вышли на лестничную клетку, снизу уже слышались шаги. Нескольких человек. Вниз они спустились на лифте, быстро обогнули дом и растворились в ночном городе.
   Они шли торопливо, можно сказать, бежали, около километра.
   - Не могу, - сказал наконец Бухгалтер и остановился.
   На нем не было лица - вместо лица белела колышущаяся, неопределенная масса, не организованная чертами. Слишком тяжело далась Бухгалтеру вся эта история. Евгения подвела его к ярко освещенной витрине, повернула спиной к улице, сказала вот так и стоять, а сама пошла позвонить.
   - Уже, - сказала Зойка. - Уже связалась. Посмотри на часы! Было десять.
   - Он что-нибудь сказал? - спросила Евгения.