Страница:
Переворот в биологии, совершенный Дарвином, публика впоследствии навеки связала с тезисом "человек произошел от обезьяны". Однако этот тезис Дарвину не принадлежит. Он явился выводом, сделанным другими из его теории видообразования. А именно, его сделали и обосновали Фохт, Гексли, Геккель, причем все трое без малого одновременно -- три-четыре года спустя после выхода книги Дарвина.
Что до Дарвина, он молчал 12 лет и только в 1871 и 1872 гг. опубликовал одну за другой две книги: "Происхождение человека и половой отбор" и "О выражении эмоций у человека и животных". Эти книги Дарвина явились его косвенным ответом на научную ситуацию, сложившуюся за эти 12 лет. Да и общественная обстановка после Парижской коммуны требовала сугубой осторожности. Дарвин для охраны своего главного детища счел необходимым этими книгами отмежеваться от некоторых смелых продолжений, выдвинутых его могучими адептами. Что же именно произошло?
Ни Гексли, ни Геккель не могут в строгом смысли считаться первооткрывателями происхождения человека от обезьяны: немного раньше их эту истину открыл и фундаментально обосновал зоолог К. Фохт -- в публичных лекциях, прочитанных в 1862 г. в Невшателе (Швейцария) и опубликованных в двух томах в 1863 г. Их заглавие: "Лекции о человеке, его месте в мироздании и в истории Земли" . В предисловии Фохт отмечает, что рукопись была сдана издателю в середине января 1863 г. Очевидно, следует признать приоритет К. Фохта в создании теории происхождения человека от обезьяны. Фохт -- противоречивая фигура: с одной стороны, великолепный зоолог, деятель немецкой революции 1848 -- 1849 гг., вынужденный после победы контрреволюции бежать и всю жизнь прожить в эмиграции в Швейцарии, страстный борец с религией, близкий друг Герцена, с другой -- источник философии вульгарного материализма и нападок на социализм и рабочее движение.
По словам предисловия Фохта, лекции его в Невшателе произвели суматоху, на которую он отвечает словами поэта: "Громкий лай ваш доказывает только, что мы едем". В самом деле, не успел выйти первый том, как реакцией на него явилась брошюра Ф. фон Ружемона "Человек и обезьяна, или современный материализм". Это было началом долгой цепи "обезьяньих процессов".
С большой основательностью Фохт производит сравнение анатомии (прежде всего мозга) человека и обезьяны. Затем переходит к анализу ископаемых черепов из Анжис и Неандерталя, смело установив их принадлежность "к одной и той же древней расе": это ни в коем случае не остатки существа "среднего между человеком и обезьяной", однако этот череп человека "до некоторой степени возвращается к черепу обезьяны". Тут же Фохт разрабатывает основы палеонтологии человека. Наконец, он обращается к редкому патологическому явлению -- врожденной микроцефалии, в которой усматривает атавистическое свидетельство в пользу существовавшей некогда переходной формы между обезьяной и человеком. Фохт резюмирует словами: "...согласно ли с данными науки выведение человека от типа обезьян? Отрывочные данные, имеющиеся в настоящее время для будущей постройки моста, который должен быть перекинут через пропасть, отделяющую людей от обезьян, вам уже известны". Фохт объясняет этот переход действием естественного отбора: "Человек является... не особенным каким-то созданием, сотворенным совершенно иначе, нежели остальные животные, а просто высшим продуктом прогрессивного отбора животных родичей, получившимся из ближайшей к нему группы животных". Фохт отмечает, что в книге Дарвина об этом не говорится ни слова из-за рутинности Англии, с которой пришлось автору считаться .
Книга Фохта стояла на уровне самой передовой науки своего времени. Единственное, что можно поставить ему в упрек, это отстаивание мысли, что человеческие расы -- это отдельные виды (полигения). Ему казалось, что, если из идеи древней промежуточной формы между обезьяной и человеком сделать логический вывод о первоначальном единстве человеческого рода, это якобы толкнет и к представлению об исходной "корневой паре", а это напоминало бы библию.
Публичные лекции К. Фохта были уже прочитаны, когда более или менее одновременно с его книгой в том же 1863 г. в Англии вышла в свет книга Т. Гексли "Человек и место его в природе" .
Из трех названных зоологов Дарвин лично был более всего связан именно с Т. Гексли. Это был прежде всего замечательный сравнительный анатом: еще до того, как он узнал и принял теорию образования видов Дарвина, он, разрабатывая наследие Линнея, сопоставлял анатомию обезьян с человеческой. Идеи Дарвина открыли ему генетическую перспективу: это сходство анатомии, несомненно, свидетельствует о происхождении человека от какой-либо формы обезьян. В особенности этот вывод стал убедительным, когда Гексли удалось показать, что современные человекообразные обезьяны, в частности гориллы, по довольно большому числу признаков находятся не только в промежутке между остальными обезьянами, так называемыми низшими, и человеком, но ближе к человеку, чем к остальным обезьянам. Это было великолепным аргументом. Впрочем, с другой стороны, такой ход аргументации слишком прямолинейно связывал человека именно с ныне живущими антропоморфными обезьянами, и Дарвину потом пришлось вносить соответствующую оговорку: речь может идти лишь об исчезнувшей, ископаемой форме, не имеющей близкого сходства с какой-либо из ныне живущих человекообразных обезьян.
Фохт прочитал свои публичные лекции в Невшателе в 1862 г. (три года спустя после выхода "Происхождения видов" Дарвина), а в сентябре 1863 г., т. е. примерно через год, Геккель, уже заявивший себя последователем Дарвина в исследовании о радиоляриях, выступил на Штеттинском съезде врачей и естествоиспытателей с докладом о "дарвиновской теории развития", где изложил и свое собственное представление о важнейших этапах эволюции человека от древнейших приматов. Это было публичное и вызвавшее большой враждебный резонанс среди биологов провозглашение теории происхождения человека от обезьяны, сделанное независимо от первых двух, хотя лишь устное, ибо Геккель опубликовал свой большой труд только тремя годами позже -- в 1866 г.
Как видим, эти трое ученых к 1863 г. порознь, но почти вместе совершили переворот в науке о человеке -- антропологии, вытекавший из общей теории трансформации и эволюции видов Дарвина. Именно с 1863 г. "человек происходит от обезьяны"!
Но прошло еще три года, и двое из них предложили науке не менее важное и смелое развитие этого открытия. Достойно внимания, что это было сделано теми двумя, Геккелем и Фохтом, которые были более решительными материалистами , но не Гексли, который оставался непоследовательным материалистом, выступал в философии за агностицизм.
В 1866 г. Геккель выпустил двухтомный труд: "Всеобщая морфология организмов, общие принципы науки об органических формах, механически обоснованные реформированной Чарльзом Дарвином теорией происхождения видов" . В этой капитальной книге изложен обширный ряд вопросов дарвинизма и вообще биологии и результатов исследований или размышлений самого Геккеля. В том числе здесь обоснован биогенетический закон с привлечением многих примеров из эмбриологии человека. Но нас сейчас касается лишь одно направление мыслей Геккеля -- это построение генеалогических (родословных) древ для разных групп живых существ. Он исходил из дарвиновской идеи родства, их связывающего. Но если Дарвин в "Происхождении видов" преимущественно подчеркивал неполноту геологической и тем самым генеалогической летописи, обилие недостающих звеньев в нашем знании родословных, то Геккель показал возможность по разным признакам реконструировать такого рода недостающие звенья и с привлечением геологических знаний приурочивать их к тому или иному времени в истории Земли. Трудно удержаться от сравнения этих реконструированных филогенетических рядов с рядами химических элементов в Менделеевской таблице.
Заметим, что Дарвин очень высоко оценил в целом это направление. Он писал: "Профессор Геккель в своей "Всеобщей морфологии"... посвятил свои обширные познания и талант изучению того, что он называет филогенией, или линиями родства, связывающими все органические существа. При построении различных (генеалогических) рядов он опирается преимущественно на эмбриологические признаки и пользуется также гомологичными и рудиментарными органами, равно как и последовательностью периодов, в течение которых различные формы жизни, как думают, впервые появились в разных геологических формациях. Этим он смело сделал большое начинание и показал, каким образом в будущем будет строиться классификация" . В личном письме к Геккелю Дарвин выразительно написал, что его книга "очень продвинет наше дело" . Однако, как видим, Дарвин высказывается лишь о полезности метода, воздерживаясь от выражения согласия со всем содержанием классификации Геккеля -- со всеми его реконструкциями.
Среди реконструированных Геккелем генеалогических линий был показан ряд, идущий от полуобезьян к обезьянам -- низшим и высшим -- и далее к человеку. И вот в этой родословной цепи Геккель заметил недостающее звено. Он постарался его гипотетически вставить. Он убедился, что дистанция между высшими антропоморфными обезьянами, или антропоидами (шимпанзе, горилла, орангутан и гиббон), и человеком, при всей несомненности родословной связи, все же слишком велика. Здесь должен быть промежуточный родственник! Пусть мы его не знаем -палеонтологи его когда-нибудь найдут. Это будет уже не четверорукое существо, т. е. не обезьяна, хотя бы и самая высшая, но и не человек. Его следует ожидать в геологических отложениях относительно близкого времени -- в конце третичного или в четвертичном периоде. Геккель дал этому виду краткое предварительное описание и латинское крещение.
Идея, может быть, в той или иной мере была навеяна Геккелю классификацией приматов в "Системе природы" Линнея. Род Homo Линней разделил на два вида: человек разумный и человек-животное -- Homo Sapiens и Homo Troglodytes. Последний описан Линнеем как существо в высшей степени подобное человеку, двуногое, однако ведущее ночной образ жизни, обволошенное и, главное, лишенное человеческой речи. Впрочем, ученик и продолжатель Линнея, редактировавший посмертные издания "Системы природы", выкинул этого троглодита как ошибку учителя. Однако Геккель, как и все великие натуралисты-дарвинисты XIX в., превосходно знал Линнея и опирался на его каноническое, т. е. последнее прижизненное издание, где "человек троглодитовый" фигурирует. Но ведь Линней описывал лишь живущие виды, а недостающее звено Геккеля относится к ископаемым вымершим формам. Может быть, поэтому Геккель придумал ему новое название.
Он назвал это недостающее звено Pithecanthropus alalus -- обезьяночеловек, не имеющий речи (буквально -- даже зачатков речи, даже "лепета"). Вот как рисовал Геккель эволюционную линию человека. "Из древнейших плацентарных (Placentaria) в древнейшую третичную эпоху (эоцен) выступают затем низшие приматы, полуобезьяны; далее (в миоценовую эпоху) настоящие обезьяны, из узконосых прежде всего собакообразные (Cinopitheca), позднее человекообразные обезьяны (Anthropomorpha); из ветви этих последних в плиоценовую эпоху возник лишенный способности речи обезьяночеловек (Pithecanthropus alalus), а от этого последнего, наконец, произошел человек, наделенный даром слова" . < Итак, дата появления обезьяночеловека в теории -- 1866 г. В этом случае научное открытие тоже шло в разных умах параллельно и почти синхронно. В следующем 1867 г., причем одновременно на немецком языке в Брауншвейге и на французском в Базеле, вышла новая работа Фохта: "О микроцефалах, или обезьяночеловек" .
Собственно говоря, все открытие Фохта содержалось уже в его предыдущей книге, в его лекциях о человеке (1863 г.), но там еще не доставало этого понятия, этого термина "обезьяночеловек". Здесь термин "обезьяночеловек" фигурирует уже в названии книги. Причем для Фохта, как видим, идентично, сказать ли "обезьяночеловек" или "человекообезьяна" -- выбор зависит лишь от большего удобства термина для немецкого и французского языка.
Что касается существа идеи, то весьма вероятно, что и Фохту оно могло быть навеяно "Системой природы" Линнея: линнеевым "человеком троглодитовым". Однако шел Фохт от имевшихся в его распоряжении эмпирических данных: от клинической и патологоанатомической картины врожденной микроцефалии. Восстанавливая эволюционную цепь между обезьяной и человеком, Фохт заявлял: "Но все-таки пробел между человеком и обезьяной исчезнет тогда только, когда мы обратим внимание на образование черепа несчастных так называемых микроцефалов, которые родятся на свет идиотами... Мы можем пользоваться (этими. -- Б. П.) уродливостями для разъяснения того процесса, которым человеческий череп вырабатывается до своего типа из типа обезьяньего черепа". Фохт обращает внимание как на морфологию черепа и мозга микроцефалов-идиотов, имеющую обезьяньи признаки, так и на их неспособность к артикулированной речи. Сами по себе, разъясняет он, микроцефалы не воспроизводят вымерший вид. Но "такие уроды, представляя собой смесь признаков обезьяны с признаками человека, указывают нам своей ненормальностью на ту промежуточную форму, которая в прежнее время была, быть может, нормальною... Таким образом, создание, являющееся ненормальным в среде нынешнего творения, занимает собою тот промежуток, для которого в настоящее время не существует уже никакой нормальной формы, но действительное выполнение которого мы все-таки можем ожидать от будущих открытий. Мы охотно соглашаемся, что до сих пор подобных переходных форм еще не найдено. Но отнюдь не можем согласиться с теми, которые утверждают будто бы на этом основании, их нельзя найти и в будущем" .
Таким образом, микроцефалия была лишь толчком для конструирования гипотетической формы, восполняющей гигантский пробел между обезьяной и человеком. Так подошел Фохт к изобретению понятия "обезьяночеловек" (или "человекообезьяна").
Как видим, Фохт нашел это понятие, идя обратным путем, чем Геккель. Геккель генеалогически поднимался к человеку от далеких предков, а Фохт, наоборот, спускался от человека в его филогенетическое прошлое: Фохт нашел такую форму атавизма, которая позволяла, по его мнению, наблюдать некоторые самые существенные не только телесные, но и психические признаки предковой формы человека. Фохт в книге "Микроцефалы" описал и подверг анализу доступные в его время клинические данные о некотором числе случаев микроцефалии. Свое обобщение о нашем реконструированном таким путем предке Фохт выразил формулой: "Телом -- человек, умом -- обезьяна". В XX в., сто лет спустя, мы, пожалуй, сказали бы это другими словами: морфологически -- человек, по физиологии же высшей нервной деятельности -- на уровне первой сигнальной системы. Получается то же самое, что вложено и Геккелем в слова "обезьяночеловек неговорящий".
Отметим попутно, что, кажется, первый автор, вернувшийся к продолжению филогенетических исследований Фохта о микроцефалии как атавизме, -- это советский врач М. Домба. Он опубликовал превосходный, к сожалению незамеченный антропологами, труд "Учение о микроцефалии в филогенетическом аспекте". Автор проверил и подтвердил выводы Фохта, но при этом мог опираться на значительные данные современной науки об антропогенезе, которыми Фохт, разумеется, не располагал .
Наконец, чтобы закончить обзор рождения идеи обезьяночеловека, надо сказать о второй книге Геккеля, выпущенной через два года после "Всеобщей морфологии организмов". Эта последняя была слишком специальна, недоступна публике, и вот по совету своего друга анатома-дарвиниста Гегенбаура Геккель пересказывает ее содержание в общедоступной форме в книге "Естественная история миротворения", выпущенной в 1868 г. Она сразу привлекла к себе всеобщее внимание. Здесь тоже среди прочего изложена гипотеза о "неговорящем питекантропе" как недостающем звене между обезьяной и человеком.
Именно эта книга Геккеля -- не первая, адресованная одним ученым, а вторая, хоть солидная, но обращенная и к общественному мнению, -- упомянута Дарвином во введении к сочинению "Происхождение человека и половой отбор" (1871 г.): "Если бы эта книга появилась прежде, чем было написано мое сочинение ("Происхождение видов". -- Б. П.), я, по всей вероятности, не окончил бы его. Почти все выводы, к которым я пришел, подтверждаются Геккелем, и его знания во многих отношениях гораздо полнее моих" . Здесь, Дарвином -сознательно или нет -- не все договорено. Наряду с совпадением почти всех выводов в теории происхождения видов в других вопросах забрезжило расхождение, в частности, в генеалогии человека. В личном письме к Геккелю по поводу получения книги "Естественная история миротворения" Дарвин, как увидим, более непосредственно отразил свою тревогу.
Однако сам Геккель всегда указывал не эту книгу, а 1866 г., т. е. предыдущую книгу, как дату, когда он выдвинул гипотезу о питекантропе. Он повторяет эту ссылку на 1866 г. в "Антропогении" (1874 г.), в речи о происхождении человека на Кембриджском съезде зоологов (1898 г.), в "Мировых загадках" (1899 г.), в статье "Наши предки" (1908 г.). Всю жизнь оставался Геккель верным своей идее 1866 г., хотя не подвергал ее дальнейшему принципиальному развитию, таившему, как он, может быть, чувствовал, слишком большие осложнения для/всего эволюционного учения.
Теперь мы можем суммировать ответ на поставленный выше вопрос: что же именно произошло между выходом в 1859 г. бессмертной книги Дарвина "Происхождение видов путем естественного отбора", где речь не шла о происхождении человека или его родстве с животными, и выходом 12 -- 13 лет спустя двух его новых книг, где речь шла об этом. Во-первых, в 1863 г. Фохт, Гексли и Геккель открыли и разносторонне научно обосновали генетическую связь человека с обезьянами, в частности с высшими (симиальную теорию антропогенеза). Во-вторых, через несколько лет, а именно в течение 1866 -1868 гг., Геккель и Фохт выдвинули идею происхождения человека не непосредственно от обезьяны, а от посредствующего вида -- обезьяночеловека.
Составной характер этого термина "питекантроп" ("обезьяночеловек", "человекообезьяна", "антропопитек", "гомосимиа") как будто делает акцент на несамостоятельности, как бы гнбридности этой "промежуточной", "переходной" формы (Ubergangsform). Это создает образ существа просто склеенного из двух половинок -- сочетавшего качества двух существ. Но суть идеи с самого начала была другая, и, может быть, слово "троглодит" лучше отвечало бы праву самостоятельного вида на самостоятельное имя. Для этого в систематике надо было возвести его в ранг рода или в ранг семейства, стоящего между обезьянами и людьми, а не сливающего их и представляющего как бы переходный мостик. Геккель и Фохт не имели еще достаточно материала, чтобы сделать этот следующий шаг: превратить понятие-микст в качественно независимое понятие. Но термин "обезьяночеловек" все же таит в себе два возможных противоположных смысла: обезьяна и человек одновременно или же ни обезьяна, ни человек.
И Геккель, и Фохт в сущности сделали решающий шаг в пользу второго. Этим шагом является признание отсутствия речи (Геккель), отсутствия тем самым человеческого разума (Фохт). При глубоком морфологическом отличии двуногого питекантропа от обезьян, характеризуемых со времен Линнея прежде всего четверорукостью, такое отсечение и от человека, как отказ ему даже в "лепете" и даже в признаках человеческого разума, означал на деле, конечно же, признание питекантропа самостоятельной классификационной единицей -- ни обезьяной, ни человеком.
Вероятно, Геккель и Фохт не замечали в этом отличии человека -- в речи и разуме -- перелома всей предшествовавшей эволюции. Ведь оба они доводили свой материализм до растворения психики в физиологии (тогда как благодаря речи психика человека есть поистине антипод физиологии животных). По со стороны-то можно было видеть, что такой питекантроп хоть и связывает, однако и разительно противопоставляет неговорящего животного и говорящего человека. Иными словами, подчеркивает загадку человека, возвращая эволюционную теорию к Декартовой проблеме -- несводимости человека к естественной истории.
Это не могло ускользнуть от Дарвина. Прежде всего потому, что второй создатель теории естественного отбора, А. Уоллес, отказался распространить ее на происхождение человека. Как бы прямо в ответ на известные нам научные события 1863 г. Уоллес в 1864 г. выступил со статьей о происхождении рас в "Антропологическом обозрении", а затем в 1870 г. более подробно в сочинении "О теории естественного отбора", доказывая, что естественный отбор не мог создать особенностей человеческого мозга, способности к речи, большей части остальных психических способностей человека, а вместе с ними и ряда его физических отличий. И доказывал это Уоллес не более и не менее как практической бесполезностью или даже практической вредностью всех специфически человеческих качеств в начале истории, у дикаря, тогда как естественный отбор производит лишь полезные для организма качества. И дальше с ростом цивилизации не наблюдается увеличения объема мозга. Дикарь не потому обладает нравственным чувством или идеей пространства и времени, что естественный отбор постепенно закрепил это полезное отличие от обезьяны. Нет, налицо "интеллектуальная пропасть" между человеком и обезьяной при всем их телесном родстве. И Уоллес атакует Гексли с картезианской позиции: "Я не могу найти в произведениях профессору Гексли того ключа, который открыл бы мне, какими ступенями он переходит от тех жизненных явлений, которые в конце концов оказываются только результатом движения частиц вещества, к тем, которые мы называем мыслью, перцепцией, сознанием" .
Не зная, как объяснить этот переход, Уоллес должен был допустить направлявшее заранее человека к высшей цели "некое интеллигентное высшее существо". А отсюда неумолимо потребовалось распространить действие этого существа и на весь мир. Иначе говоря, Уоллес полностью пришел к Декарту.
Но его ссылка на первоначальную бесполезность и вредность для организма человеческих благоприобретений может быть сопоставлена с тем, что в наше время обнаружили в онтогенезе человека последовательные материалисты-психологи во Франции А. Валлон и другие: на пути развития от чисто животных действий к человеческой мысли вторжение этой последней вместе с речью не только не дает ребенку сразу ничего полезного, но является сначала фактором, лишь разрушающим прежнюю систему приспособлений к среде, в этом смысле вредным . Но наука XIX в. не знала бы даже, как подступиться к таким головоломкам, не попадая в плен картезианства. Уоллес попал в этот плен.
В сознании Дарвина, конечно, идея обезьяночеловека Геккеля -- Фохта не была как-либо прямо связана с таким направлением мысли Уоллеса. Однако близ Дарвина находился его друг анатом-эволюционист Гексли, не выдвинувший идеи обезьяночеловека и ограничившийся доказательством родства антропоидов, особенно горилл, с человеком. Выступление Уоллеса могло послужить лишь одним из толчков для выбора Дарвина в пользу Гексли, хотя и с указанной выше оговоркой о том, что речь может идти о происхождении человека лишь от ископаемой формы антропоидов, даже не близкой к ныне живущим. Чем глубже относить этот переход в прошлое, тем психологически менее слово "обезьяна" вызывает живой образ, а становится только палеонтологическим понятием.
В "Происхождении человека" Дарвин берется реконструировать лишь "древних родоначальников человека" на той стадии, когда они еще имели хвосты, т. е. задолго до ответвления ныне живущей антропоидной группы. А вместе с тем скачок уступает место эволюции. Ведь рассматривать ближайшее звено в цепи -- значит видеть скачок, а рассматривать цепь -- видеть, что "природа не делает скачков".
Дарвин предпочел элиминировать обезьяночеловека, перенеся центр тяжести с ближайшего звена цепи на цепь в целом -- на идею постепенных превращений предков человека при качественной однородности психических способностей животных и человека. Что касается полезности или бесполезности физических отличий человека, то в этом вопросе Дарвин в "Происхождении человека" уже без труда атаковал Уоллеса.
Была и вторая причина отказа Дарвина от обезьяночеловека. Он был идейно, а потому и лично очень глубоко связан с выдающимся геологом Ч. Ляйелем. Двухтомное сочинение Ляйеля "Основы геологии" было одним из научных оснований формирования теории происхождения видов Дарвина, на что он сам указал в "Автобиографии". Гексли даже утверждал: "Величайшее произведение Дарвина есть результат неуклонного приложения к биологии руководящих идей и метода "Основ геологии"" .
Что до Дарвина, он молчал 12 лет и только в 1871 и 1872 гг. опубликовал одну за другой две книги: "Происхождение человека и половой отбор" и "О выражении эмоций у человека и животных". Эти книги Дарвина явились его косвенным ответом на научную ситуацию, сложившуюся за эти 12 лет. Да и общественная обстановка после Парижской коммуны требовала сугубой осторожности. Дарвин для охраны своего главного детища счел необходимым этими книгами отмежеваться от некоторых смелых продолжений, выдвинутых его могучими адептами. Что же именно произошло?
Ни Гексли, ни Геккель не могут в строгом смысли считаться первооткрывателями происхождения человека от обезьяны: немного раньше их эту истину открыл и фундаментально обосновал зоолог К. Фохт -- в публичных лекциях, прочитанных в 1862 г. в Невшателе (Швейцария) и опубликованных в двух томах в 1863 г. Их заглавие: "Лекции о человеке, его месте в мироздании и в истории Земли" . В предисловии Фохт отмечает, что рукопись была сдана издателю в середине января 1863 г. Очевидно, следует признать приоритет К. Фохта в создании теории происхождения человека от обезьяны. Фохт -- противоречивая фигура: с одной стороны, великолепный зоолог, деятель немецкой революции 1848 -- 1849 гг., вынужденный после победы контрреволюции бежать и всю жизнь прожить в эмиграции в Швейцарии, страстный борец с религией, близкий друг Герцена, с другой -- источник философии вульгарного материализма и нападок на социализм и рабочее движение.
По словам предисловия Фохта, лекции его в Невшателе произвели суматоху, на которую он отвечает словами поэта: "Громкий лай ваш доказывает только, что мы едем". В самом деле, не успел выйти первый том, как реакцией на него явилась брошюра Ф. фон Ружемона "Человек и обезьяна, или современный материализм". Это было началом долгой цепи "обезьяньих процессов".
С большой основательностью Фохт производит сравнение анатомии (прежде всего мозга) человека и обезьяны. Затем переходит к анализу ископаемых черепов из Анжис и Неандерталя, смело установив их принадлежность "к одной и той же древней расе": это ни в коем случае не остатки существа "среднего между человеком и обезьяной", однако этот череп человека "до некоторой степени возвращается к черепу обезьяны". Тут же Фохт разрабатывает основы палеонтологии человека. Наконец, он обращается к редкому патологическому явлению -- врожденной микроцефалии, в которой усматривает атавистическое свидетельство в пользу существовавшей некогда переходной формы между обезьяной и человеком. Фохт резюмирует словами: "...согласно ли с данными науки выведение человека от типа обезьян? Отрывочные данные, имеющиеся в настоящее время для будущей постройки моста, который должен быть перекинут через пропасть, отделяющую людей от обезьян, вам уже известны". Фохт объясняет этот переход действием естественного отбора: "Человек является... не особенным каким-то созданием, сотворенным совершенно иначе, нежели остальные животные, а просто высшим продуктом прогрессивного отбора животных родичей, получившимся из ближайшей к нему группы животных". Фохт отмечает, что в книге Дарвина об этом не говорится ни слова из-за рутинности Англии, с которой пришлось автору считаться .
Книга Фохта стояла на уровне самой передовой науки своего времени. Единственное, что можно поставить ему в упрек, это отстаивание мысли, что человеческие расы -- это отдельные виды (полигения). Ему казалось, что, если из идеи древней промежуточной формы между обезьяной и человеком сделать логический вывод о первоначальном единстве человеческого рода, это якобы толкнет и к представлению об исходной "корневой паре", а это напоминало бы библию.
Публичные лекции К. Фохта были уже прочитаны, когда более или менее одновременно с его книгой в том же 1863 г. в Англии вышла в свет книга Т. Гексли "Человек и место его в природе" .
Из трех названных зоологов Дарвин лично был более всего связан именно с Т. Гексли. Это был прежде всего замечательный сравнительный анатом: еще до того, как он узнал и принял теорию образования видов Дарвина, он, разрабатывая наследие Линнея, сопоставлял анатомию обезьян с человеческой. Идеи Дарвина открыли ему генетическую перспективу: это сходство анатомии, несомненно, свидетельствует о происхождении человека от какой-либо формы обезьян. В особенности этот вывод стал убедительным, когда Гексли удалось показать, что современные человекообразные обезьяны, в частности гориллы, по довольно большому числу признаков находятся не только в промежутке между остальными обезьянами, так называемыми низшими, и человеком, но ближе к человеку, чем к остальным обезьянам. Это было великолепным аргументом. Впрочем, с другой стороны, такой ход аргументации слишком прямолинейно связывал человека именно с ныне живущими антропоморфными обезьянами, и Дарвину потом пришлось вносить соответствующую оговорку: речь может идти лишь об исчезнувшей, ископаемой форме, не имеющей близкого сходства с какой-либо из ныне живущих человекообразных обезьян.
Фохт прочитал свои публичные лекции в Невшателе в 1862 г. (три года спустя после выхода "Происхождения видов" Дарвина), а в сентябре 1863 г., т. е. примерно через год, Геккель, уже заявивший себя последователем Дарвина в исследовании о радиоляриях, выступил на Штеттинском съезде врачей и естествоиспытателей с докладом о "дарвиновской теории развития", где изложил и свое собственное представление о важнейших этапах эволюции человека от древнейших приматов. Это было публичное и вызвавшее большой враждебный резонанс среди биологов провозглашение теории происхождения человека от обезьяны, сделанное независимо от первых двух, хотя лишь устное, ибо Геккель опубликовал свой большой труд только тремя годами позже -- в 1866 г.
Как видим, эти трое ученых к 1863 г. порознь, но почти вместе совершили переворот в науке о человеке -- антропологии, вытекавший из общей теории трансформации и эволюции видов Дарвина. Именно с 1863 г. "человек происходит от обезьяны"!
Но прошло еще три года, и двое из них предложили науке не менее важное и смелое развитие этого открытия. Достойно внимания, что это было сделано теми двумя, Геккелем и Фохтом, которые были более решительными материалистами , но не Гексли, который оставался непоследовательным материалистом, выступал в философии за агностицизм.
В 1866 г. Геккель выпустил двухтомный труд: "Всеобщая морфология организмов, общие принципы науки об органических формах, механически обоснованные реформированной Чарльзом Дарвином теорией происхождения видов" . В этой капитальной книге изложен обширный ряд вопросов дарвинизма и вообще биологии и результатов исследований или размышлений самого Геккеля. В том числе здесь обоснован биогенетический закон с привлечением многих примеров из эмбриологии человека. Но нас сейчас касается лишь одно направление мыслей Геккеля -- это построение генеалогических (родословных) древ для разных групп живых существ. Он исходил из дарвиновской идеи родства, их связывающего. Но если Дарвин в "Происхождении видов" преимущественно подчеркивал неполноту геологической и тем самым генеалогической летописи, обилие недостающих звеньев в нашем знании родословных, то Геккель показал возможность по разным признакам реконструировать такого рода недостающие звенья и с привлечением геологических знаний приурочивать их к тому или иному времени в истории Земли. Трудно удержаться от сравнения этих реконструированных филогенетических рядов с рядами химических элементов в Менделеевской таблице.
Заметим, что Дарвин очень высоко оценил в целом это направление. Он писал: "Профессор Геккель в своей "Всеобщей морфологии"... посвятил свои обширные познания и талант изучению того, что он называет филогенией, или линиями родства, связывающими все органические существа. При построении различных (генеалогических) рядов он опирается преимущественно на эмбриологические признаки и пользуется также гомологичными и рудиментарными органами, равно как и последовательностью периодов, в течение которых различные формы жизни, как думают, впервые появились в разных геологических формациях. Этим он смело сделал большое начинание и показал, каким образом в будущем будет строиться классификация" . В личном письме к Геккелю Дарвин выразительно написал, что его книга "очень продвинет наше дело" . Однако, как видим, Дарвин высказывается лишь о полезности метода, воздерживаясь от выражения согласия со всем содержанием классификации Геккеля -- со всеми его реконструкциями.
Среди реконструированных Геккелем генеалогических линий был показан ряд, идущий от полуобезьян к обезьянам -- низшим и высшим -- и далее к человеку. И вот в этой родословной цепи Геккель заметил недостающее звено. Он постарался его гипотетически вставить. Он убедился, что дистанция между высшими антропоморфными обезьянами, или антропоидами (шимпанзе, горилла, орангутан и гиббон), и человеком, при всей несомненности родословной связи, все же слишком велика. Здесь должен быть промежуточный родственник! Пусть мы его не знаем -палеонтологи его когда-нибудь найдут. Это будет уже не четверорукое существо, т. е. не обезьяна, хотя бы и самая высшая, но и не человек. Его следует ожидать в геологических отложениях относительно близкого времени -- в конце третичного или в четвертичном периоде. Геккель дал этому виду краткое предварительное описание и латинское крещение.
Идея, может быть, в той или иной мере была навеяна Геккелю классификацией приматов в "Системе природы" Линнея. Род Homo Линней разделил на два вида: человек разумный и человек-животное -- Homo Sapiens и Homo Troglodytes. Последний описан Линнеем как существо в высшей степени подобное человеку, двуногое, однако ведущее ночной образ жизни, обволошенное и, главное, лишенное человеческой речи. Впрочем, ученик и продолжатель Линнея, редактировавший посмертные издания "Системы природы", выкинул этого троглодита как ошибку учителя. Однако Геккель, как и все великие натуралисты-дарвинисты XIX в., превосходно знал Линнея и опирался на его каноническое, т. е. последнее прижизненное издание, где "человек троглодитовый" фигурирует. Но ведь Линней описывал лишь живущие виды, а недостающее звено Геккеля относится к ископаемым вымершим формам. Может быть, поэтому Геккель придумал ему новое название.
Он назвал это недостающее звено Pithecanthropus alalus -- обезьяночеловек, не имеющий речи (буквально -- даже зачатков речи, даже "лепета"). Вот как рисовал Геккель эволюционную линию человека. "Из древнейших плацентарных (Placentaria) в древнейшую третичную эпоху (эоцен) выступают затем низшие приматы, полуобезьяны; далее (в миоценовую эпоху) настоящие обезьяны, из узконосых прежде всего собакообразные (Cinopitheca), позднее человекообразные обезьяны (Anthropomorpha); из ветви этих последних в плиоценовую эпоху возник лишенный способности речи обезьяночеловек (Pithecanthropus alalus), а от этого последнего, наконец, произошел человек, наделенный даром слова" . < Итак, дата появления обезьяночеловека в теории -- 1866 г. В этом случае научное открытие тоже шло в разных умах параллельно и почти синхронно. В следующем 1867 г., причем одновременно на немецком языке в Брауншвейге и на французском в Базеле, вышла новая работа Фохта: "О микроцефалах, или обезьяночеловек" .
Собственно говоря, все открытие Фохта содержалось уже в его предыдущей книге, в его лекциях о человеке (1863 г.), но там еще не доставало этого понятия, этого термина "обезьяночеловек". Здесь термин "обезьяночеловек" фигурирует уже в названии книги. Причем для Фохта, как видим, идентично, сказать ли "обезьяночеловек" или "человекообезьяна" -- выбор зависит лишь от большего удобства термина для немецкого и французского языка.
Что касается существа идеи, то весьма вероятно, что и Фохту оно могло быть навеяно "Системой природы" Линнея: линнеевым "человеком троглодитовым". Однако шел Фохт от имевшихся в его распоряжении эмпирических данных: от клинической и патологоанатомической картины врожденной микроцефалии. Восстанавливая эволюционную цепь между обезьяной и человеком, Фохт заявлял: "Но все-таки пробел между человеком и обезьяной исчезнет тогда только, когда мы обратим внимание на образование черепа несчастных так называемых микроцефалов, которые родятся на свет идиотами... Мы можем пользоваться (этими. -- Б. П.) уродливостями для разъяснения того процесса, которым человеческий череп вырабатывается до своего типа из типа обезьяньего черепа". Фохт обращает внимание как на морфологию черепа и мозга микроцефалов-идиотов, имеющую обезьяньи признаки, так и на их неспособность к артикулированной речи. Сами по себе, разъясняет он, микроцефалы не воспроизводят вымерший вид. Но "такие уроды, представляя собой смесь признаков обезьяны с признаками человека, указывают нам своей ненормальностью на ту промежуточную форму, которая в прежнее время была, быть может, нормальною... Таким образом, создание, являющееся ненормальным в среде нынешнего творения, занимает собою тот промежуток, для которого в настоящее время не существует уже никакой нормальной формы, но действительное выполнение которого мы все-таки можем ожидать от будущих открытий. Мы охотно соглашаемся, что до сих пор подобных переходных форм еще не найдено. Но отнюдь не можем согласиться с теми, которые утверждают будто бы на этом основании, их нельзя найти и в будущем" .
Таким образом, микроцефалия была лишь толчком для конструирования гипотетической формы, восполняющей гигантский пробел между обезьяной и человеком. Так подошел Фохт к изобретению понятия "обезьяночеловек" (или "человекообезьяна").
Как видим, Фохт нашел это понятие, идя обратным путем, чем Геккель. Геккель генеалогически поднимался к человеку от далеких предков, а Фохт, наоборот, спускался от человека в его филогенетическое прошлое: Фохт нашел такую форму атавизма, которая позволяла, по его мнению, наблюдать некоторые самые существенные не только телесные, но и психические признаки предковой формы человека. Фохт в книге "Микроцефалы" описал и подверг анализу доступные в его время клинические данные о некотором числе случаев микроцефалии. Свое обобщение о нашем реконструированном таким путем предке Фохт выразил формулой: "Телом -- человек, умом -- обезьяна". В XX в., сто лет спустя, мы, пожалуй, сказали бы это другими словами: морфологически -- человек, по физиологии же высшей нервной деятельности -- на уровне первой сигнальной системы. Получается то же самое, что вложено и Геккелем в слова "обезьяночеловек неговорящий".
Отметим попутно, что, кажется, первый автор, вернувшийся к продолжению филогенетических исследований Фохта о микроцефалии как атавизме, -- это советский врач М. Домба. Он опубликовал превосходный, к сожалению незамеченный антропологами, труд "Учение о микроцефалии в филогенетическом аспекте". Автор проверил и подтвердил выводы Фохта, но при этом мог опираться на значительные данные современной науки об антропогенезе, которыми Фохт, разумеется, не располагал .
Наконец, чтобы закончить обзор рождения идеи обезьяночеловека, надо сказать о второй книге Геккеля, выпущенной через два года после "Всеобщей морфологии организмов". Эта последняя была слишком специальна, недоступна публике, и вот по совету своего друга анатома-дарвиниста Гегенбаура Геккель пересказывает ее содержание в общедоступной форме в книге "Естественная история миротворения", выпущенной в 1868 г. Она сразу привлекла к себе всеобщее внимание. Здесь тоже среди прочего изложена гипотеза о "неговорящем питекантропе" как недостающем звене между обезьяной и человеком.
Именно эта книга Геккеля -- не первая, адресованная одним ученым, а вторая, хоть солидная, но обращенная и к общественному мнению, -- упомянута Дарвином во введении к сочинению "Происхождение человека и половой отбор" (1871 г.): "Если бы эта книга появилась прежде, чем было написано мое сочинение ("Происхождение видов". -- Б. П.), я, по всей вероятности, не окончил бы его. Почти все выводы, к которым я пришел, подтверждаются Геккелем, и его знания во многих отношениях гораздо полнее моих" . Здесь, Дарвином -сознательно или нет -- не все договорено. Наряду с совпадением почти всех выводов в теории происхождения видов в других вопросах забрезжило расхождение, в частности, в генеалогии человека. В личном письме к Геккелю по поводу получения книги "Естественная история миротворения" Дарвин, как увидим, более непосредственно отразил свою тревогу.
Однако сам Геккель всегда указывал не эту книгу, а 1866 г., т. е. предыдущую книгу, как дату, когда он выдвинул гипотезу о питекантропе. Он повторяет эту ссылку на 1866 г. в "Антропогении" (1874 г.), в речи о происхождении человека на Кембриджском съезде зоологов (1898 г.), в "Мировых загадках" (1899 г.), в статье "Наши предки" (1908 г.). Всю жизнь оставался Геккель верным своей идее 1866 г., хотя не подвергал ее дальнейшему принципиальному развитию, таившему, как он, может быть, чувствовал, слишком большие осложнения для/всего эволюционного учения.
Теперь мы можем суммировать ответ на поставленный выше вопрос: что же именно произошло между выходом в 1859 г. бессмертной книги Дарвина "Происхождение видов путем естественного отбора", где речь не шла о происхождении человека или его родстве с животными, и выходом 12 -- 13 лет спустя двух его новых книг, где речь шла об этом. Во-первых, в 1863 г. Фохт, Гексли и Геккель открыли и разносторонне научно обосновали генетическую связь человека с обезьянами, в частности с высшими (симиальную теорию антропогенеза). Во-вторых, через несколько лет, а именно в течение 1866 -1868 гг., Геккель и Фохт выдвинули идею происхождения человека не непосредственно от обезьяны, а от посредствующего вида -- обезьяночеловека.
Составной характер этого термина "питекантроп" ("обезьяночеловек", "человекообезьяна", "антропопитек", "гомосимиа") как будто делает акцент на несамостоятельности, как бы гнбридности этой "промежуточной", "переходной" формы (Ubergangsform). Это создает образ существа просто склеенного из двух половинок -- сочетавшего качества двух существ. Но суть идеи с самого начала была другая, и, может быть, слово "троглодит" лучше отвечало бы праву самостоятельного вида на самостоятельное имя. Для этого в систематике надо было возвести его в ранг рода или в ранг семейства, стоящего между обезьянами и людьми, а не сливающего их и представляющего как бы переходный мостик. Геккель и Фохт не имели еще достаточно материала, чтобы сделать этот следующий шаг: превратить понятие-микст в качественно независимое понятие. Но термин "обезьяночеловек" все же таит в себе два возможных противоположных смысла: обезьяна и человек одновременно или же ни обезьяна, ни человек.
И Геккель, и Фохт в сущности сделали решающий шаг в пользу второго. Этим шагом является признание отсутствия речи (Геккель), отсутствия тем самым человеческого разума (Фохт). При глубоком морфологическом отличии двуногого питекантропа от обезьян, характеризуемых со времен Линнея прежде всего четверорукостью, такое отсечение и от человека, как отказ ему даже в "лепете" и даже в признаках человеческого разума, означал на деле, конечно же, признание питекантропа самостоятельной классификационной единицей -- ни обезьяной, ни человеком.
Вероятно, Геккель и Фохт не замечали в этом отличии человека -- в речи и разуме -- перелома всей предшествовавшей эволюции. Ведь оба они доводили свой материализм до растворения психики в физиологии (тогда как благодаря речи психика человека есть поистине антипод физиологии животных). По со стороны-то можно было видеть, что такой питекантроп хоть и связывает, однако и разительно противопоставляет неговорящего животного и говорящего человека. Иными словами, подчеркивает загадку человека, возвращая эволюционную теорию к Декартовой проблеме -- несводимости человека к естественной истории.
Это не могло ускользнуть от Дарвина. Прежде всего потому, что второй создатель теории естественного отбора, А. Уоллес, отказался распространить ее на происхождение человека. Как бы прямо в ответ на известные нам научные события 1863 г. Уоллес в 1864 г. выступил со статьей о происхождении рас в "Антропологическом обозрении", а затем в 1870 г. более подробно в сочинении "О теории естественного отбора", доказывая, что естественный отбор не мог создать особенностей человеческого мозга, способности к речи, большей части остальных психических способностей человека, а вместе с ними и ряда его физических отличий. И доказывал это Уоллес не более и не менее как практической бесполезностью или даже практической вредностью всех специфически человеческих качеств в начале истории, у дикаря, тогда как естественный отбор производит лишь полезные для организма качества. И дальше с ростом цивилизации не наблюдается увеличения объема мозга. Дикарь не потому обладает нравственным чувством или идеей пространства и времени, что естественный отбор постепенно закрепил это полезное отличие от обезьяны. Нет, налицо "интеллектуальная пропасть" между человеком и обезьяной при всем их телесном родстве. И Уоллес атакует Гексли с картезианской позиции: "Я не могу найти в произведениях профессору Гексли того ключа, который открыл бы мне, какими ступенями он переходит от тех жизненных явлений, которые в конце концов оказываются только результатом движения частиц вещества, к тем, которые мы называем мыслью, перцепцией, сознанием" .
Не зная, как объяснить этот переход, Уоллес должен был допустить направлявшее заранее человека к высшей цели "некое интеллигентное высшее существо". А отсюда неумолимо потребовалось распространить действие этого существа и на весь мир. Иначе говоря, Уоллес полностью пришел к Декарту.
Но его ссылка на первоначальную бесполезность и вредность для организма человеческих благоприобретений может быть сопоставлена с тем, что в наше время обнаружили в онтогенезе человека последовательные материалисты-психологи во Франции А. Валлон и другие: на пути развития от чисто животных действий к человеческой мысли вторжение этой последней вместе с речью не только не дает ребенку сразу ничего полезного, но является сначала фактором, лишь разрушающим прежнюю систему приспособлений к среде, в этом смысле вредным . Но наука XIX в. не знала бы даже, как подступиться к таким головоломкам, не попадая в плен картезианства. Уоллес попал в этот плен.
В сознании Дарвина, конечно, идея обезьяночеловека Геккеля -- Фохта не была как-либо прямо связана с таким направлением мысли Уоллеса. Однако близ Дарвина находился его друг анатом-эволюционист Гексли, не выдвинувший идеи обезьяночеловека и ограничившийся доказательством родства антропоидов, особенно горилл, с человеком. Выступление Уоллеса могло послужить лишь одним из толчков для выбора Дарвина в пользу Гексли, хотя и с указанной выше оговоркой о том, что речь может идти о происхождении человека лишь от ископаемой формы антропоидов, даже не близкой к ныне живущим. Чем глубже относить этот переход в прошлое, тем психологически менее слово "обезьяна" вызывает живой образ, а становится только палеонтологическим понятием.
В "Происхождении человека" Дарвин берется реконструировать лишь "древних родоначальников человека" на той стадии, когда они еще имели хвосты, т. е. задолго до ответвления ныне живущей антропоидной группы. А вместе с тем скачок уступает место эволюции. Ведь рассматривать ближайшее звено в цепи -- значит видеть скачок, а рассматривать цепь -- видеть, что "природа не делает скачков".
Дарвин предпочел элиминировать обезьяночеловека, перенеся центр тяжести с ближайшего звена цепи на цепь в целом -- на идею постепенных превращений предков человека при качественной однородности психических способностей животных и человека. Что касается полезности или бесполезности физических отличий человека, то в этом вопросе Дарвин в "Происхождении человека" уже без труда атаковал Уоллеса.
Была и вторая причина отказа Дарвина от обезьяночеловека. Он был идейно, а потому и лично очень глубоко связан с выдающимся геологом Ч. Ляйелем. Двухтомное сочинение Ляйеля "Основы геологии" было одним из научных оснований формирования теории происхождения видов Дарвина, на что он сам указал в "Автобиографии". Гексли даже утверждал: "Величайшее произведение Дарвина есть результат неуклонного приложения к биологии руководящих идей и метода "Основ геологии"" .