Портер Дональд Клэйтон. Белый индеец

   Эйб ревновал к тому, что он слышал об отношениях Ренно и Деборы, и делал вид, что они незнакомы. Ренно терпел это, надеясь, что за время похода какое-нибудь событие поможет возобновить прежнюю дружбу.
   Наконец во второй половине дня онейда, которые шли впереди колонны, прислали весть, что до реки Святого Лаврентия осталось меньше половины одного дневного перехода. Отряд остановился, двадцать пять могауков отправились к онейда, а Гонка и генерал Пепперелл запретили людям разводить костры.
   Впервые ирокезы и колонисты работали плечо к плечу, вырубая и обрабатывая стволы деревьев, и через двадцать четыре часа было готово двадцать плотов, каждый из которых мог выдержать два десятка человек. Потом могауки, умевшие очень ловко передвигаться по рекам, принялись мастерить весла.
   Воины и колонисты перекусили холодным мясом, и индейцы с удивлением услышали, как ополченцы выражают недовольство. Многим из них еще только предстояло научиться жить в диком лесу.
   Только теперь Гонка объяснил свой план:
   — Еще несколько дней, прежде чем пойдет снег, воздух будет очень влажным. Ночью особенно. Так что нужно дождаться такой ночи. Тогда даже самые опытные воины гуронов не заметят нас. Могауки переправят нас через реку, и мы войдем в поселение врага прежде, чем он об этом узнает.
   Пепперелл и Уилсон переглянулись. Густой туман был обычным явлением в этой части света, особенно в окрестностях реки Святого Лаврентия. Все зависело только от того, удастся ли могаукам переправить солдат через реку.
   — Это будет нелегко, — сказал генерал. — Течение сильное, и если плот наткнется на плавучую льдину, то, скорее всего, утонет.
   — Да, риск огромный, — ответил Эндрю Уилсон, — но другого выхода у нас нет.
   Часть онейда вернулись к реке ждать наступления подходящей погоды. Были выставлены часовые. Если бы французы и их союзники индейцы узнали, что четыре сотни вооруженных солдат подошли так близко к столице Новой Франции, кампания потерпела бы поражение, даже не начавшись.
   Шли дни, и напряжение среди воинов, которым нечего было делать в ожидании подходящей погоды, возрастало. Индейцы держались с обычной выдержкой, и многие солдаты Пепперелла удивлялись Ренно, который, погрузившись в размышления, часами сидел скрестив ноги, не обращая внимания на неудобства.
   На третий день двое гуронов прошли в непосредственной близости от лагеря в сторону Квебека. Онейда подали знак. Сун-ай-йи собрал небольшой отряд, чтобы уничтожить гуронов.
   Ополченцы обрадовались, услышав звуки схватки, но хранили молчание. Генерал Пепперелл опасался, что гуронам удастся скрыться в подлеске.
   Через некоторое время Сун-ай-йи и его воины появились так же бесшумно, как исчезли. Свежие скальпы свисали с поясов двух сенеков, а в руках их были луки, стрелы и металлические ножи погибших гуронов. Сун-ай-йи с торжествующим видом смотрел на Пепперелла и Уилсона.
   Но даже этот случай не снял напряжения. Другие вражеские воины могли незамеченными проскользнуть сквозь цепь часовых и донести о приближении врага.
   На следующий день рано утром, когда командир ополченцев с помощником пытались позавтракать холодной олениной, в лагерь колонистов пришел Гонка. Великий сахем сразу заговорил о деле:
   — Вечером пойдет снег. Скоро наступит хорошая погода.
   Пепперелл и Уилсон недоверчиво посмотрели на него.
   — Великий сахем знает, — сказал им Ренно. — Он всегда знает больше, чем все другие воины.
   .Генерал не хотел оставлять лагерь и уходить к реке.
   — Если предчувствие индейцев — или их интуиция, как хотите, — заметил он, — обманет, то мы пойдем на ужасный риск из-за прихоти одного человека.
   Гонка выслушал перевод Ренно, потом, не говоря ни слова, взглянул на сына.
   Ренно знал, о чем думает отец.
   — Если англичане трусы, то ирокезы пойдут вперед одни, — перевел он наконец слова великого сахема.
   Пепперелл покраснел:
   — Куда бы ни приказал идти великий сахем, ополченцы последуют за ним!
   Гонка коротко усмехнулся.
   Оба отряда быстро свернули лагерь и выступили в поход под прикрытием пятидесяти онейда и могауков. Шли медленно, отчасти из-за необходимости соблюдать тишину, отчасти из-за того, что приходилось нести тяжелые плоты.
   Заключительный этап был пройден безо всяких происшествий, и поздно вечером разведчики онейда доложили, что отряд подошел вплотную к реке.
   Гонка, Сун-ай-йи, Пепперелл, Уилсон и Ренно притаились за деревьями, чтобы их не могли заметить с северного берега.
   Туман постепенно сгущался над рекой, и вскоре Квебек почти исчез в дымке. Уильям Пепперелл тихо, но искренне принес извинения Гонке. Сосредоточив все внимание на дальнем берегу, великий сахем кивнул. Охваченный благоговением, Ренно тоже вгляделся в туман над водой. Он никогда не предполагал о существовании такого места.
   Над всей округой возвышалась скала высотой более трехсот футов, известная под названием Бриллиантовый плащ. На ее вершине стояла Цитадель — свидетельство гения и тяжкого труда французских строителей. Сооруженный почти на краю обрыва, форт был окружен частоколом из заостренных на концах бревен, каждое из которых казалось больше тридцати футов в высоту.
   Ясно было, что перебраться через такой частокол невозможно. С внутренней стороны, недалеко от верхнего края, находились смотровые вышки, и Ренно видел разгуливающих туда и обратно часовых.
   С одной стороны, там, где в реку Святого Лаврентия впадала крошечная река Святого Карла, склон был более пологим. Там стояли дома, церкви и другие строения. Часть зданий сгрудилась внизу, а другие были построены на плато, поднимающемся к самой Цитадели. Квебек, по сути, состоял из двух частей, и верхняя была практически неприступна.
   Пока нападающие изучали свою цель, туман сгущался все больше. Темнота затрудняла обзор, и только Ренно, с его удивительным зрением, мог различить детали.
   — Отыщи два пути, — сказал ему Гонка. — Один для ирокезов, в обход города, другой для англичан перед ним.
   Углубившись в решение задачи, Ренно заметил две улицы, одну уходившую вглубь, и другую, шедшую вдоль берега, где стояло на якоре несколько военных судов. Молодой воин издали рассматривал улицы, стараясь запомнить каждую мелочь.
   — На ближней тропе вижу ворота, которые открываются в стене великого длинного дома, — сказал он на языке сенеков. Ренно настолько погрузился в свое занятие, что не мог отвлекаться ради перевода на английский. — Но я не вижу, есть ли ворота на другой тропе.
   Гонка пожал плечами:
   — Если там есть ворота, мы найдем их. Если нет, то сенеки сделают их сами.
   Становилось все темнее, и до наступления ночи Ренно нужно было изобразить все, что он увидел. Палочкой молодой воин нарисовал на снегу две улицы.
   Вожди смотрели на рисунок до тех пор, пока он не отпечатался в их памяти.
   — Единственная трудность заключается в том, что река составляет здесь пять тысяч футов в ширину.
   — Ее непросто было бы пересечь даже при самых благоприятных обстоятельствах, — сказал Пепперелл, — а из-за этих плывущих по течению льдин все предприятие становится еще опаснее. Но у нас нет выбора.
   Все опять посмотрели на реку. Туман стал тяжелее, северный берег превратился в расплывчатую полосу, а укрепления Цитадели представлялись смутными, бесформенными тенями.
   Гонка определил окончательный план атаки:
   — Ирокезов никто не услышит. Мы отправимся по длинному пути и подойдем к великому длинному дому сзади. Англичане поднимутся по короткой тропе от реки.
   Предложение имело смысл. Пепперелл и Уилсон сразу же согласились.
   — Сын мой, — сказал великий сахем, обращаясь к Ренно, — ты пойдешь с англичанами и приведешь их к воротам, которые видел.
   Ренно кивнул.
   — Надеюсь, — с улыбкой заметил Эндрю Уилсон, — ты помнишь дорогу!
   Ренно улыбнулся в ответ. Он разбирался в людях и доверял Уилсону как вождю.
   — Если мы отправимся прямо сейчас, то будем в городе еще затемно, — сказал Гонка.
   Полковник Уилсон сомневался:
   — Мы должны выждать по крайней мере час. Французы сейчас едят, а когда они едят, то пьют много вина. Вскоре они станут сонными и не такими внимательными.
   Гонка кивнул:
   — Мы подождем.
   — Самое главное — скорость, — продолжал полковник. — Как только мы откроем огонь, придется много убивать, так что цельтесь как можно точнее.
   — Каждый воин, оставшийся позади, отправится к духам своих предков, — согласился великий сахем.
   Впервые в разговор вступил Сун-ай-йи:
   — Когда атака закончится, каждый воин вернется на свой плот. Как только плот будет полон, он должен немедленно отчалить.
   Предложение было мудрым. Если первые, кто вернется из крепости, будут дожидаться остальных, союзники могут понести большие потери.
   — Французы могут выслать погоню, — задумчиво произнес полковник Уилсон. — Так что не стоит назначать место сбора у самой реки. Мы должны встретиться южнее.
   Гонка снова повернулся к Ренно:
   — Видишь клен, который стоит вон на той лужайке?
   Дерево находилось в двух или трех милях к югу, но Гонка был уверен, что сын, с детства приученный запоминать каждую мелочь, знает, о чем идет речь.
   — Я вижу его, отец.
   — Мы встретимся там, — приказал Гонка. — Ты приведешь туда англичан. Ирокезы станут ждать вас там, если маниту будет так угодно.
   Эндрю Уилсон и Уильям Пепперелл в очередной раз осознали, что будущий успех всего мероприятия зависит прежде всего от знаний и опыта индейцев.
   — Мы отправляемся немедленно, — сказал Гонка. — Когда отец-солнце покажется на небе, здесь будут гуроны и оттава.
   Предводители ополченцев достаточно хорошо понимали язык ирокезов, чтобы оценить всю важность этого замечания. Сегодня вечером нападающим не придется отдыхать. Конечно, люди устанут. Как только оба отряда встретятся, им немедленно придется начать отступление. Вожди направились к своим подчиненным, Ренно на минуту остановил отца.
   Гонка взял его за руку:
   — Хорошо, что ты сенека. Хорошо, что ты мой сын.
   — Хорошо, что ты мой отец.
   Они быстро пошли каждый в свою сторону, и Ренно вернулся к ополченцам.
   Напряжение достигло высшей точки. В полной тишине люди проверяли свое оружие, а некоторые, в том числе Джефри Уилсон, занялись едой.
   Ренно хотел сказать им, что сейчас не стоит этого делать. Сенеки верили, что воин становится яростнее, а ум его проясняется, если желудок пуст, но Ренно достаточно хорошо знал колонистов, чтобы понять, что его совет останется без внимания.
   Молодой воин присел недалеко от командиров и принялся ждать. Время от времени то генерал, то полковник доставал из кармана металлический предмет, издававший тикающий звук. Ренно подумал, что потом нужно будет расспросить, что это такое.
   Наконец полковник сказал:
   — Час прошел.
   — Очень хорошо. Тогда мы отправляемся, — ответил генерал Пепперелл. — И пусть Всемогущий явит нам свою милость сегодня ночью.
   Ополченцы спустились на берег, где их уже ждали могауки.
   Как только колонисты прибыли, ирокезы отчалили, направляясь к северному берегу, и тут же исчезли в тумане.
   Ренно оказался на плоту вместе с предводителями ополченцев. Ночь была холодной, воздух влажным, и юный сенека знал, что промерзнет до костей, прежде чем доберется до берега. Ренно занял место у передней кромки плота. Полковник Уилсон приказал отчаливать.
   Могауки оказались настоящими мастерами, и Ренно по достоинству оценил их искусство. Трое направляли плот, а четвертый веслом отгонял обломки льда. Могауки не видели плота с ирокезами, двигавшегося прямо перед ними, но ухитрялись держаться точно позади.
   Ренно видел льдины, плывущие по течению, но сохранял спокойствие, предоставляя управляться с ними тем, в чьи обязанности это входило. Воин, отгонявший льдины, казалось, обладал шестым чувством, и каждый раз, когда следующая оказывалась на пути, мягким движением отталкивал ее прочь. Ополченцы с восторгом наблюдали за ним.
   — Благодарение Господу, что они на нашей стороне, — прошептал полковник.
   У кого-то застучали зубы. Том Хиббард обернулся посмотреть, кто это, и даже Авдий Дженкинс взглянул с упреком. Ренно едва не пожалел виновного, потому что холод был пронизывающим. Могауки отлично справлялись с делом, не сражаясь с течением, а используя его для того, чтобы подобраться к северному берегу.
   Туман и тяжелые облака скрывали Квебек. Даже Ренно удивился, когда двое могауков спрыгнули с плота и принялись вытаскивать его на берег. Молодой воин тоже соскочил с плота и заметил впереди темные очертания. Это были жилища людей, обитавших в нижней части Квебека.
   Скоро причалили остальные плоты. Авдий Дженкинс вздохнул с облегчением.
   Пепперелл подал сигнал, люди построились в двойную шеренгу, а сам генерал отошел назад, чтобы возглавить основной отряд.
   Полковник Уилсон, на которого возлагалась трудная задача вести в бой передовые силы, оказался прямо за спиной Ренно. Авдий встал сразу за своим самым выдающимся прихожанином.
   Ренно было приятно, когда Том Хиббард подошел к нему, чтобы вместе идти в бой. Надежный товарищ не нуждался в указаниях.
   Эндрю Уилсон похлопал Ренно по плечу. Белый индеец медленно тронулся с места и продолжал осматриваться, пока не определил, где именно они находятся. Вскоре отряд вышел на узкую улочку, с обеих сторон застроенную домами. Сквозь промасленную бумагу, закрывавшую окна, пробивался свет ламп и свечей.
   Ренно свернул налево, прошел несколько шагов, потом повернул направо, и понял, что вышел на правильную дорогу. Инстинкт и опыт делали свое дело.
   В одном из домов рассмеялась молодая женщина, и звук эхом прокатился по улице. В другом доме двое мужчин спорили на незнакомом Ренно языке.
   Склон становился круче, под ногами лежали снег и лед, и Ренно слышал за единой тяжелое дыхание ополченцев.
   Молодой воин ощутил на лице несколько влажных, мягких капель и понял, что начинается снегопад. Видимость будет еще хуже и обеспечит нападающим дополнительную защиту. Гонка, как всегда, оказался прав.
   Кто-то закашлялся, и полковник Уилсон оглянулся посмотреть на нарушителя, но не смог разглядеть даже ближайших соседей.
   Улица поднималась к самому подножию Цитадели. Хотя в действительности высота бастионов была чуть более сотни футов, атакующим пришлось пройти как минимум втрое большее расстояние.
   Ренно скорее почувствовал, чем увидел, выступающий впереди частокол, и остановился, предупреждающе подняв руку. Полковник последовал его примеру, и колонна замерла.
   Туман и усиливающийся снегопад не давали возможности видеть, что происходит вокруг даже на расстоянии нескольких футов, но Ренно внимательно вглядывался в бревенчатую стену, умоляя маниту-ястреба даровать ему острое зрение. Ястреб видел все всегда и везде, и белый индеец с молитвой обратился к своему покровителю.
   Постепенно пятно перед глазами Ренно приняло более четкие контуры, и через какое-то время он различил две фигуры: гурона и француза, одетого в бело-золотую форму. Часовые стояли на страже прямо над воротами, которые белый индеец видел с дальнего берега.
   Если часовые заметят колонну, они подадут сигнал тревоги. Тогда все пропало.
   Гурон стоял неподвижно, как и подобает воину, со скрещенными на груди руками. Француз потирал ладони и переступал с ноги на ногу, не обращая внимания на соседа.
   Индеец был куда опаснее того, другого, и Ренно знал, что сначала следует обезвредить гурона. Как ценно было не производившее шума оружие сенеков, которое не выдавало стрелка!
   Ренно поднял лук, достал стрелу и прицелился. Том Хиббард подошел ближе, поднял бровь, и Ренно жестом указал на часовых.
   Полковник Уилсон увидел, что происходит, но решил оставить все в руках тех, кто возглавлял колонну. Полковник кивнул, даже не пытаясь вытащить пистолет. Том Хиббард так долго ждал этой минуты. Старый слуга взялся за рукоятку длинного ножа. Ренно пустил стрелу. Она попала в левую половину груди гурона, и тот умер без единого звука.
   Том наклонился вперед и высоко поднял нож. Бывший слуга тщательно приготовился к броску. Лезвие вонзилось прямо в сердце часового.
   Перед тем, как оттащить гурона в сторону, Ренно снял с него скальп и сунул кровавый трофей за пояс. Потом они с Томом налегли на ворота, те треснули, и колонна проникла внутрь, оставив ворота приоткрытыми.
   Полковнику понадобилось несколько мгновений, чтобы сориентироваться. Он изучал план этой великой крепости, но сейчас снег слепил глаза, а туман становился все гуще, и нужно было определить, в какой части крепости они находятся. Наконец Уилсон понял или решил, что понял, куда они попали, и указал направо.
   Отряд последовал за ним. Снег скрипел под ногами ополченцев. Нападающие вышли на плац. Ренно остановился и прислушался. Ирокезы уже приступили к делу. Слабый шум указывал на то, что индейцы успели проникнуть в здание слева и нашли там достаточно жертв. Полковник, зная расположение сил противника, указал вправо.
   И снова Ренно повел колонистов. Через несколько мгновений они подошли к бревенчатому зданию, похожему на длинные дома ирокезов, но гораздо вместительнее.
   Полковник достал и зарядил пистолет. Негромкий звук послужил сигналом для всей колонны. Мушкеты были немедленно заряжены, и отряд готов к бою.
   Том Хиббард распахнул дверь, и Ренно достал еще одну стрелу. Огненные дубинки англичан были сильным, страшным оружием, но в критические минуты он предпочитал свой проверенный лук.
   Отряд оказался в бараке, где отдыхали только что поужинавшие французские солдаты. Большинство из них сняли мундиры и сапоги и остались в одних сорочках. Некоторые французы читали или писали письма, растянувшись на кроватях. Довольно большая группа играла в карты, а еще несколько человек оживленно беседовали.
   Полковник сразу заметил, что мушкеты французов сложены возле входной двери, и обитатели барака оказались беззащитны, когда англичане ворвались внутрь и открыли огонь. Нападение было молниеносным и ужасным. Через несколько минут не меньше полусотни солдат лежали мертвыми, а еще больше были ранены.
   Ренно застрелил двоих из лука и спокойно скальпировал их.
   Нападение закончилось так же неожиданно, как и началось.
   — Уходим! — закричал генерал Пепперелл, перекрывая грохот выстрелов. — Уходим!
   Отряд отступил, оставляя врагов за спиной, но трудности только начинались. Едва ополченцы вышли на плац, собираясь уйти тем же путем, что и пришли, как раздались выстрелы.
   Ренно услышал знакомый клич и понял, что отступавшие сенеки завязали бой с французами и их союзниками. Спеша на звуки битвы, молодой воин пробрался к тому месту плаца, где сенеки, онейда и могауки вступили в яростную схватку с защитниками Цитадели. Ирокезы находились в лучших условиях, потому что пользовались луками и стрелами, оставаясь невидимыми.
   Колонисты отступали, пользуясь прикрытием союзников. Отряд образовал двойной ряд, и те, кто стоял впереди, опустились на одно колено.
   — Огонь! — скомандовал генерал.
   Полковник Уилсон продвигался по всей линии огня, не обращая внимания на мушкеты французов и ливень гуронских стрел. Только Авдий Дженкинс воздержался от участия в схватке.
   Ренно встретился взглядом с отцом и подошел к нему поближе. Гонка, демонстрируя удивительное спокойствие, не стрелял вслепую. Напротив, он дожидался, пока заметит вражеский мушкет или пистолет, а потом посылал в ту сторону стрелу.
   Поднявшаяся снежная буря мешала обеим сторонам, но становилось ясно, что защитники, которых было много больше, близки к победе. Необходимо было срочно отступать.
   Французы отлично понимали, что нужно врагам, и решили сорвать их планы. Защитники ринулись вперед, в руках гуронов сверкали ножи, а французы бежали с заряженными мушкетами в руках.
   — Придется уходить, пока нас не разбили наголову, — сказал полковник Уилсон.
   Генерал кивнул и отдал общий приказ об отступлении.
   Несколько самых опытных бойцов остались прикрывать отход ополченцев и ирокезов. Ренно оказался рядом с отцом.
   Гонка подавал пример остающимся позади воинам и колонистам. Не меняя позиции, он ждал, пока враг приблизится на нужное расстояние, и тогда стрелял из лука. Множество врагов лежали пронзенные стрелами великого сахема.
   Эндрю Уилсон избрал ту же тактику, и, наконец, пришла очередь проявить себя Авдию Дженкинсу. Сделав очередной выстрел, полковник передавал пистолет священнику, тот перезаряжал оружие, возвращал его и забирал следующий пистолет.
   Никто не стрелял точнее Тома Хиббарда, метившего исключительно в гуронов. Вспышки мушкета привлекали индейские стрелы, но англичанин стоял, словно заговоренный, и пулю за пулей посылал в неприятеля, с мрачной улыбкой перезаряжая оружие.
   Заветная мечта Ренно становилась реальностью. Они с отцом стояли плечо к плечу, сражаясь с врагами сенеков, и дух молодого воина ликовал. Никогда еще он не целился тщательнее. Глаза юноши горели. И перед ним вскоре выросла гора трупов. Защитники Цитадели, не обращая внимания на огромные потери, волна за волной посылали вперед пехоту и индейских воинов.
   Внезапно перед Ренно появился французский офицер. Лицо его показалось юноше знакомым. Битва застала француза врасплох, и он был в одной сорочке, хотя на голове его красовался напудренный парик. В одной руке противник держал пистолет, в другой, раненой, сжимал шпагу.
   Офицер вскинул мушкет, и парик упал с его головы.
   Ренно узнал воина: это был тот самый белый гурон, его смертельный враг!
   В тот же миг Алан де Грамон узнал молодого индейца, которого когда-то оставил в живых. Теперь положение изменилось. Ненависть сверкнула в глазах французского офицера, и он крикнул на языке гуронов:
   — Ты! Опять! Нужно было убить тебя еще тогда!
   Алан де Грамон поднял пистолет, послышался клацающий звук, но выстрел так и не раздался.
   Ренно достал металлический нож, желая покончить с врагом, но Алан де Грамон оказался проворнее. Швырнув бесполезный пистолет в голову противника, Грамон отступил, исчезнув в тумане.
   Ренно понял, что еще не пришел срок закончить их поединок. Они еще встретятся. Непонятным образом судьбы двух белых индейцев были связаны, может быть, такова воля маниту, и только один из них останется в живых после следующей встречи.
   В битве наступило короткое затишье. Первым это понял Гонка.
   — Уходим, — коротко сказал он.
   Великий сахем взглянул на сына, и никогда прежде Ренно не видел во взгляде отца столько любви и гордости.
   Для Ренно не было высшей похвалы, не было более ценной награды. Даже если бы ему было суждено погибнуть прямо сейчас, жизнь его была прожита не зря.
   Гонка и его воины тихо скользнули прочь. Эндрю Уилсон попытался последовать их примеру, но его крошечный отряд произвел столько шуму, что привлек внимание гуронов. Те поняли, что противник хочет уйти. Несколько индейцев, сориентировавшись быстрее французов, двинулись к воротам, в попытке перекрыть выход, и вновь загремели мушкеты, засверкали ножи и в воздухе засвистели стрелы. Перед каждым выстрелом следовало убедиться, что стреляешь во врага, а не в союзника.
   Ренно, Том и Авдий приблизились к воротам и увидели, что Джефри Уилсон и Эйб Томас отбиваются от группы гуронов.
   Ренно бросился к ним, вонзил нож в спину одного из гуронов, вытащил и ударил другого. Том сражался без устали, используя мушкет как дубинку, и наносил один удар за другим.
   Впервые в битву вступил Авдий Дженкинс. Он застрелил гурона, который хотел томагавком размозжить ему голову, и, быстро вытащив шпагу, сразил другого врага. Удар оглушил гурона, и он исчез в тумане.
   Ренно заметил перед собой двух раненых ополченцев. Джефри Уилсон лежал в снегу, оглушенный ударом томагавка, а Эйб Томас истекал кровью, получив две ножевые раны. Бедняга с трудом дышал.
   Ренно опустился рядом с ним на одно колено и прочел в глазах юноши близкую смерть.
   Эйб долго смотрел на старого друга и наконец узнал.
   — Ренно, — с трудом выговорил он, — прости меня. Ты ДРУГ.
   Эйб закрыл глаза.
   Несмотря на переполнявшую его скорбь, Ренно верил, что теперь Эйб соединится со своими предками. Его безжизненное тело придется оставить здесь. Но сын полковника был еще жив, так что Ренно быстро подхватил его и перекинул через плечо, словно подстреленного оленя.
   Колонистов не надо было торопить. Они проскочили в ворота следом за Авдием Дженкинсом. Молчаливый Том Хиббард двигался последним, готовый сокрушить любого, кто посмеет приблизиться к ним.
   Ренно легко бежал вниз по улице. Только сенека, с подобным грузом на плече, мог выдержать скорость, заданную Авдием. Отступающие неслись по узкой извилистой улочке к реке Святого Лаврентия.
   Конечно, многие жители нижней части города слышали звуки битвы, но у них хватило здравого смысла отсидеться за запертыми дверьми своих хижин. Люди считали, что находятся под защитой войска короля Людовика и индейских союзников Новой Франции, а потому не собирались вступать в бой, о котором ничего не знали. Так что никто из мирных жителей не вышел на улицу, чтобы помешать последним участникам набега спуститься к реке. Атака была настолько стремительной, что орудия военных кораблей даже не успели вступить в бой.