Страница:
Полковник, к великому удивлению собравшихся, кивнул:
— Ваше недовольство совершенно справедливо, миссис Элвин. Но все не так плохо, как может показаться.
— Как так, сэр Эндрю?
— Тридцать человек постоянно находятся в форте. Погода ясная, и часовые заметят приближение индейцев с расстояния в несколько миль. По первому же сигналу тревоги все мужчины отправятся в форт. Вы и сами знаете, что это не так далеко, а уж там оружия хватит на всех. Так что, право же, вам не стоит тревожиться.
Хиббарды, Эйб Томас и преподобный отец Дженкинс заметно оживились.
Тетушка Ида так легко не сдавалась:
— Почему же никто из вас не сказал об этом?
— Потому что это никого не касается, — вмешался полковник. — Это только моя забота.
Прихожане наконец начали расходиться.
— Минутку, — окликнул полковник тех, кто уже направился к воротам. — Я хотел только заметить, что тревоги миссис Элвин далеко не беспочвенны. Всем вам известно, что она осталась в живых только благодаря тому, что шестнадцать лет назад уехала в Бостон встречать родственников. Именно в ту ночь индейцы сожгли форт, и я не смею упрекать ее за беспокойство.
Милдред Уилсон что-то тихо сказала Агнесс Хиббард, а потом подошла к тетушке Иде.
— Пойдемте к нам обедать, миссис Элвин. Агнесс приготовила чудесный ростбиф, и мы будем рады, если вы составите нам компанию.
Отказываться было невежливо, и тетушка Ида, которая была настоящей леди, несмотря на отчаянный характер, приняла приглашение.
— Мы будем рады и вам, преподобный отец Дженкинс, если вас не смущает столь запоздалое приглашение. Приходи и ты, Эйб, если только твои родные не будут против.
Через несколько минут скромная двуколка Элвинов катила вниз по берегу реки. Дебора правила лошадьми, а Ида с Уолтером расположились у нее за спиной.
Дебора, до сих пор хранившая молчание, заговорила наконец с родственницей, заменившей ей мать:
— Зачем вы подняли весь этот шум, тетушка? Мы же с вами знаем, что в форте сразу объявят тревогу, как только завидят индейцев.
Миссис Элвин засмеялась:
— Конечно, знаю. Но мужчин иногда нужно щелкнуть по носу. Они и сами так поступают с женщинами. А уж когда дело касается индейцев…
— Вы так ненавидите их всех, даже тех, кто живет рядом и в мире с нами?
— Я их терпеть не могу. Это же дикари! И я не видела ни одного, кому можно было бы доверять. Все наши друзья погибли в ту страшную ночь, когда мы поехали за тобой в Бостон, девочка. Я никогда не забуду того, что здесь было: обломки, обуглившиеся тела… Эта кошмарная картина все время стоит перед глазами…
— Я просто пыталась поставить себя на место индейца, — смело заговорила Дебора. — Ведь мы пришли на их землю, захватили ее, а взамен дали чайники, одеяла и зеркала. Неудивительно, что индейцы злы на нас.
— Эта земля, — вспыхнула тетушка, — принадлежит колонии Массачусетс, а значит, подданным английской Короны, пожелавшим жить на ней. Никогда не забывай об этом!
Дебора знала, что спорить бесполезно. Тем временем миссис Элвин сменила тему:
— Не пойму, зачем Милдред Уилсон пригласила на обед Эйба Томаса?
Дебора засмеялась:
— Просто она заметила, как он смотрит на меня, и пожалела беднягу.
— Ты напрасно так отзываешься об Эйбе. Он отличный работник, честный и благоразумный.
— Он хороший человек, но такой скучный!
— Ни одна порядочная женщина не смотрит на мужа, как на забаву!
— Но мне и не нужен муж, тетушка. Во всяком случае, сейчас. Девушка совсем не обязана выходить замуж в шестнадцать, семнадцать или даже в восемнадцать лет. Я выйду замуж только тогда, когда сама смогу решать, кто достоин стать моим супругом.
— Смотри, не останься старой девой!
Дебора рассмеялась. Тетушка и сама знала, что это невозможно. Все в поселении и форте знали, что Дебора — первая красавица западного Массачусетса, и только ум и трезвый взгляд на вещи удерживали девушку от хвастовства.
Конечно, когда-нибудь она выйдет замуж. Но Дебора не думала о мужчинах так плохо, как тетушка, и всерьез собиралась отдать руку и сердце только тому, кого полюбит сама. На границе жизнь трудна, развлечения редки, и людям приходится рассчитывать только на собственные силы. А без любви совсем сложно. И никто не сможет заставить Дебору выйти за нелюбимого.
Вскоре они миновали каменную изгородь, означавшую границы поместья Уилсонов. Дебора оживилась. Впереди показался обшитый тесом дом, напоминавший старшему поколению красивые и прочные усадьбы Кента, Сассекса и Гэмпшира.
Правда, в отличие от старой доброй Англии здесь не было ни газонов, ни цветочных клумб, а каждый дюйм[16] земли использовался под огород. К самому дому примыкали грядки тыквы, бобов, капусты, лука. Неподалеку стояли хлев и курятник, повсюду бродили коровы, а телята резвились прямо у крыльца. В Новом Свете даже самые состоятельные семейства забывали о церемониях.
Хозяйка дома славилась своим гостеприимством. Кухня, по местному обычаю, помещалась в отдельном строении, соединенном с домом крытым переходом. Там постоянно топились две печи, одна дровяная, а другая на угле. В доме всегда было вдоволь еды.
Гостям подали сочную розовую дыню, а потом овощной суп на говяжьем бульоне. Приправы к еде Милдред выращивала сама. За супом последовала жареная рыба, накануне выловленная полковником, и сыр, изготовленный Агнесс по семейному рецепту.
Уилсоны прожили в Новом Свете без малого пятнадцать лет и, подобно большинству соседей, полностью обеспечивали себя продовольствием. Климат и природные условия позволяли производить на месте все необходимое, включая вино и пиво, и только чай приходилось доставлять с далекой родины.
Хиббарды накрыли на стол и сели вместе со всеми, как и два работника фермы, копившие деньги на собственное хозяйство. Эндрю Уилсон никогда не делил домочадцев на хозяев и слуг, утверждая, что в Новом Свете все люди имеют равные права.
Приятная атмосфера была нарушена только один раз за все время обеда, когда Милдред заметила отсутствие сына.
— Надеюсь, Джефри скоро придет, — тихо сказала она мужу.
Полковник покачал головой:
— Не сомневаюсь, он разгуливает с какой-нибудь девицей или ищет неприятности на свою голову в этом новом заведении на Хай-стрит.
— Ты же знаешь, у него такой живой характер.
— Ему известно, что по воскресеньям мы всегда обедаем в это время. Теперь до вечера он ничего не получит. Беда невелика. Может, хотя бы пустой желудок научит его хорошим манерам?
Какое-то время разговор велся на общие темы, и Дебора иногда знаками объясняла Уолтеру, о чем идет речь. Постепенно мужчины заговорили об отношениях между английскими и французскими колонистами.
— Конечно, вам это может показаться громкими словами, — заметил Авдий Дженкинс, — но я считаю, что во всем виноват король Людовик[17]. Он называет себя истинным христианином, но поступки его далеки от христианских. Я беседовал с французскими беженцами-гугенотами, и если все, что они говорят, правда, то еще год назад он отменил Нантский эдикт и теперь преследует людей только за то, что они протестанты. Даже святые отцы из Квебека боятся фанатизма Людовика.
Одно упоминание Людовика XIV взбудоражило сидящих за столом. Кое-кто даже прикрыл рукой рот, дабы не выражать собственные мысли в присутствии дам.
— Насколько я понимаю, преподобный отец, вы расцениваете наши разногласия с французами как столкновение людей с различными религиозными убеждениями, — обратился к собеседнику полковник Уилсон. — Но мне думается, что канадские французы оказались в не менее трудных условиях, чем мы с вами, и вряд ли перенесли сюда прежние религиозные предрассудки.
— Тогда почему они ненавидят нас, сэр? — спросила тетушка Ида. — Вы же знаете, что они дают алгонкинам, оттава и гуронам спиртное и оружие, чтобы те воевали с нами.
— Причина довольно проста. Французы хотят получить как можно больше земли и пытаются захватить ее у нас.
— А мы разве не хотим получать новые земли? — вступила в разговор Дебора.
— Есть англичане, которые рассуждают так же, как французы. Но ни те, ни другие не могут понять, что большую часть Нового Света еще только предстоит заселить. Места хватит и здесь, и в Канаде — до самого Тихого океана.
— И все останутся довольны, — заметила Дебора. — Кроме индейцев.
Тетушка Ида рассердилась:
— Прекрати болтать всякие глупости!
— А я согласен с Деборой, — ответил полковник. — Французы куда умнее нас ведут себя с индейцами. Они с радостью приглашают их в города и поместья и сами подолгу живут в их деревнях, перенимая местные обычаи. И если мы хотим привлечь на нашу сторону хотя бы один крупный индейский народ, мы должны полностью изменить свое отношение к ним.
— Вы говорите о союзе некоторых племен с французами, полковник? — спросил Авдий Дженкинс.
— В какой-то мере. Гуроны и оттава надежные союзники французов, но мы могли бы попытаться наладить отношения с алгонкинами. Скажу больше: по мере того как наша граница будет отодвигаться на запад, к Нью-Йорку и Олбани, нам придется думать о сотрудничестве со всеми ирокезами.
— Они же самые дикие и кровожадные — как же можно делать их нашими союзниками?
— Другого выхода просто не будет. Ирокезы — самый многочисленный и сильный народ во всей Северной Америке. Если французы сумеют договориться с ними раньше нас, о Новой Англии можно забыть. Король Людовик не успокоится до тех пор, пока не получит все наши земли. Так что нам просто необходим крепкий союз с сенеками, могауками и другими ирокезами, иначе в Северной Америке не останется ни одного мужчины, женщины или ребенка, говорящего по-английски!
Во второй половине дня Дебора, тетушка Ида и Уолтер вернулись домой, в скромную бревенчатую хижину на крутом восточном берегу реки Коннектикут. За последние годы Иде пришлось продать большую часть земли, оставшейся после смерти мужа, оставив всего несколько ярдов под огород. Она зарабатывала на жизнь ткачеством и шитьем, обучая тому же Дебору.
В доме, не считая пристроенной кухни, была всего одна большая комната, где Элвины ели, работали и проводили почти все время. Часть комнаты отгородили под спальню для тетушки Иды и Деборы. Спаленка Уолтера была на чердаке, а дальний угол служил кладовой. Домик был маленький, но уютный. Огромный камин давал достаточно тепла, ветер не проникал в щели, а застекленные рамы — роскошь, которую немногие поселенцы могли себе позволить, — летом вынимали, в случае дождя закрывая окна промасленной бумагой.
У дверей лежала записка. Соседка приглашала миссис Элвин обсудить фасон свадебного платья для дочери. В воскресный день не стоило начинать работу, но разговаривать не возбранялось, и тетушка ушла.
Уолтер читал у себя наверху. Дебора достаточно хорошо знала брата, чтобы не верить в большую часть того, что болтали о нем злые языки. Мальчик не был ни глуп, ни ленив и вопреки недугу как мог старался пополнять свои знания.
Девушка выпустила лошадей на маленькое пастбище, потом поставила двуколку в сарай и налила воды цыплятам. Еще одно ведро нужно было отнести в дом, чтобы было чем умыться на ночь. Все еще думая о разговоре за обедом, Дебора поставила ведро у камина.
Вдруг в комнате послышался шорох.
Дебора обернулась и замерла. Прямо перед ней стоял Джефри Уилсон. Судя по блестящим глазам и отвратительному запаху, он действительно провел большую часть дня, распивая ром в одном из баров.
— Ты, кажется, удивлена? — Джефри хрипло рассмеялся.
— Люди обычно стучат, прежде чем войти в дом, — жестко сказала Дебора.
— Ну, я-то вошел уже давно — как только ушла старая ведьма, а ты отправилась на пастбище.
— Не смей называть мою тетю старой ведьмой!
— Я мог бы назвать ее и похуже, — хмыкнул Джефри и подошел ближе.
— Что тебе надо?
— Тебя.
Дебора отскочила, стараясь не показывать охватившего ее страха. Уолтер все равно не услышит, если позвать на помощь, да и как мальчик смог бы ее защитить? Соседи далеко, так что рассчитывать можно только на себя.
Джефри никогда не проявлял к ней особого интереса, но тут Дебора вспомнила, как он смотрел на нее у церкви сегодня утром, точно только что заметил, насколько девушка красива.
— Ты пришел не по адресу, — заговорила Дебора, не зная, как отделаться от незваного гостя.
Джефри широко улыбнулся:
— Ты же знаешь, кто я такой! Любая девчонка в Массачусетсе с радостью пойдет за меня…
— Извини, но я не любая. Мне такого счастья не надо!
Девушка взяла стул и поставила его перед собой. Джефри просто отшвырнул его в сторону. Дебора шаг за шагом отходила назад и, только оказавшись у окна, сообразила, что попала в безвыходное положение. Следовало с самого начала идти к двери. Но было уже поздно. Джефри прижал девушку к окну.
— Я нахожу ваше поведение отвратительным, сэр. Может, вам лучше навестить то самое новое заведение?
— Я заглянул туда, но оставил все денежки в баре, так что пришлось уйти ни с чем. И потом, я так давно мечтал помиловаться с тобой. Ты не находишь, что я восхитителен?
— Не вижу в вас ничего восхитительного, сэр.
— Так я расскажу тебе кое-что, чего ты обо мне еще не знаешь.
Джефри положил руки ей на плечи. Дебора оттолкнула его.
— Вы не можете сказать или сделать ничего такого, что мне понравилось бы! Пожалуйста, уходите.
— Что ж, я заставлю тебя быть со мною поласковее. Что скажешь, если я предложу тебе отрез чудного индийского шелка? Тебе должно понравиться.
— Я откажусь, — с обычной прямотой заявила Дебора. — Я ни от кого не принимаю подарков. И потом, этот шелк не твой, а твоей матери.
Ее слова взбесили Джефри, он снова схватил девушку за плечи и начал трясти.
Деборе очень хотелось вцепиться парню в лицо, но она боялась разозлить его еще больше. Джефри всегда был задирой, обижал маленьких и слабых, к тому же сейчас он слишком пьян. Начни девушка драться, он просто возьмет ее силой.
Джефри сжал ее обеими руками и впился губами в шею.
Дебора отчаянно извивалась, пытаясь вырваться, как вдруг почувствовала в руке что-то холодное.
Она повернула голову. Под окном, с огромными от ярости глазами, стоял Уолтер, протягивая сестре нож с костяной рукояткой, которым они обычно резали мясо. Каким-то образом мальчик догадался о визите незваного гостя, спустился по наружной лестнице и принес с кухни нож.
Мысленно поблагодарив брата, Дебора стиснула рукоятку и приставила нож к груди Джефри. Молодой человек разжал пальцы:
— Где, черт бы тебя побрал, ты взяла эту штуку? Дай сюда!
— Попробуй только взять, — глухо произнесла Дебора, — и я всажу его тебе в сердце по самую рукоятку. Уходи! Я не стану рассказывать людям, что произошло, только ради твоих родителей. Но если ты еще хоть раз придешь сюда или подойдешь ко мне, я убью тебя. Берегись, Джефри Уилсон!
Дверь открылась, и Уолтер с тесаком для рубки мяса в руке подбежал к Деборе.
Сестра крепко обняла мальчика. Оба с отвращением посмотрели на незваного гостя.
Джефри был не настолько пьян, чтобы усомниться в их намерениях. Видимо, он и вправду был не слишком вежлив, так что лучше убраться подобру-поздорову. Джефри выскочил за дверь, добежал до зарослей кустарника, где оставил лошадь, и галопом помчался к родительскому дому.
Бостон с десятитысячным населением был крупнейшим городом в английских колониях, которые тянулись вдоль атлантического побережья от дремучих лесов Массачусетса до пальм и болот Южной Каролины. Всего на полоске земли шириной не более двухсот пятидесяти миль проживало сто пятьдесят тысяч переселенцев из Англии, Голландии и Швеции.
За долгие годы, проведенные на границе, преподобный Авдий Дженкинс впервые выбрался в город. Он был немало поражен увиденным.
Две главные улицы, ведущие от берега к центру города и Бэкон-хилл — резиденции губернатора, были вымощены, и вероятно, в недалеком будущем та же участь ожидала и оставшуюся часть города. Покосившиеся хижины исчезли даже в бедных окраинах, а на их месте появились прочные деревянные дома.
И все же Бостон оставался пограничным городом. В гавани стояло более двадцати судов, преимущественно английских, хотя были и голландские, испанские, датские. Иностранные матросы придавали городу необычный колорит. Однако, к разочарованию вновь прибывших, которые не желали уезжать дальше, на границу пустынных земель, атмосфера всеобщей терпимости в Бостоне оставалась лишь видимостью.
Каждый мужчина постоянно носил при себе шпагу и пистолет, и споры гораздо чаще разрешались с помощью пуль или клинков, нежели в судебной палате.
В каждом доме непременно была комната-мастерская, где люди сами шили одежду и обувь. На весь город приходился один-единственный сапожник.
В кухнях были либо очаги, либо дровяные печи, и не каждая семья могла похвастать достаточным количеством чайников, кастрюль, сковородок. Кухонная утварь привозилась из Англии и стоила на местном рынке невероятно дорого. Так, чугунок на шесть порций обходился горожанам в семь пенни[18].
Цены на продукты были значительно ниже, а фермеры съезжались из самых отдаленных уголков, даже из Квинси. Рыбаки и охотники неизменно возвращались с богатой добычей, погреба ломились от связок лука, пучков моркови, картофеля и других корнеплодов, и даже бедняки не знали голода в стране изобилия, а столичные гости посмеивались над стадами овец и коров, только благодаря каменной ограде не забредавших на территорию губернаторский резиденции. Резиденция представляла собой трехэтажное строение из камня, которое колонисты отказывались называть дворцом, настаивая, что таковых вообще нет в Новом Свете.
Предметом особой гордости местных жителей была милиция. Добровольцы в голубых мундирах, белых бриджах и высоких черных сапогах стояли на страже у входа в здание. Возможно, им недоставало суровой дисциплины регулярной армии, но Массачусетс предпочитал обходиться собственными силами.
Само наличие милиции было данью уважения губернатору, Уильяму Шерли. Вице-король Массачусетса, назначенный лично Карлом II, искренне верил в будущее колонии.
Шерли всячески поощрял тенденции к независимости, отдавая колонистам самые высокие посты в своей администрации, и люди, в свою очередь, безоговорочно поддерживали каждое его начинание.
Было еще тепло, но в воздухе чувствовался аромат осени. Губернатор Шерли сидел у камина в конференц-зале, примыкавшем к его личному кабинету. Предстояла встреча с членами совета, начальниками трех подразделений милиции и их гражданскими помощниками. Западный приграничный район представляли полковник Эндрю Уилсон и Авдий Дженкинс.
Собравшимся подали чай с ромом, и вскоре беседа с общих вопросов перешла на положение дел в колонии. Недавно избранный на столь высокий пост, как делегат от Спрингфилда, Авдий Дженкинс с удивлением отмечал непринужденную обстановку и отсутствие протокола.
На встречу прибыл также бригадный генерал Уильям Пепперелл, и все встали, приветствуя человека, уже более двадцати лет принимавшего самое активное участие в бесконечной войне с французами и индейцами. Как и губернатор, генерал не носил парик и настаивал, чтобы подчиненные говорили только по существу.
— Полагаю, ваша честь, — обратился генерал к губернатору, — вы еще не объяснили собравшимся цель нашей встречи?
— Мы ждали вас, — ответил Шерли, — вы более всех осведомлены в этом вопросе.
— Очень хорошо, сэр. — Генерал повернулся к аудитории. — Джентльмены, с прискорбием сообщаю вам, что Алан де Грамон вновь вышел на тропу войны. Наш лазутчик в Квебеке несколько дней назад прислал сообщение, что Грамон снял форменный мундир, обрил голову и нанес боевую раскраску гуронов.
Командир бостонского отряда нахмурился, полковник из центрального района вздохнул, а Эндрю Уилсон выразил общее мнение, пробормотав:
— Грамон — наше возмездие: странный, непонятный человек. Гениален, словно Александр Македонский, и коварен, словно дикий лев.
— Прошу прощения, — вмешался Авдий Дженкинс, — кто этот Алан де Грамон?
— Когда-то, — ответил генерал Пепперелл, — еще лейтенантом, он принял командование небольшим гарнизоном в форте Мон Рояль, на месте нынешнего поселка Монреаль. Однажды отряд отправился на задание, и пока солдат не было, кто-то напал на форт. Жена и дочь Грамона погибли. С тех пор он никогда не жил подолгу на одном месте, поклявшись отомстить убийцам.
— Кто это сделал, генерал? — спросил Авдий.
— Никто не знает наверняка, — вздохнул Пепперелл. — Официально считается, что это дело рук сенеков, заклятых врагов гуронов.
— Говорят также, — добавил представитель северного района колонии, — что сенеки были в сговоре с англичанами, из Нью-Йорка или Массачусетса. Это маловероятно и до сих пор осталось недоказанным, хотя сам Грамон твердо убежден в этом.
Генерал Пепперелл подался вперед:
— После смерти жены скорбь Грамона была столь велика, что он ушел к дикарям и стал жить вместе с гуронами. Неизвестно, чем он занимался, но через пять лет вернулся в Квебек и получил звание капитана.
— И теперь, — подхватил полковник Уилсон, — он возглавляет то французские войска, то отряды гуронов.
Пепперелл развел руками:
— На сегодняшний день он полковник и командует кавалерией короля Людовика в Новом Свете. С другой стороны, именно сейчас он вернулся к гуронам. В любом случае каждый выпад Грамона направлен в сторону нашей границы. Гуроны постоянно тревожат английские поселения, оставляя нас в покое, только когда им приходится отбиваться от сенеков.
— Наибольшей опасности подвергается Нью-Йорк, — вступил в беседу губернатор, — и я связался с командующим гарнизоном в Олбани.
— Есть ли у них контакты с сенеками, ваша честь?
Шерли пожал плечами:
— Они почти не общаются, хотя живут по соседству. Великий сахем ирокезов Гонка очень упрям и решительно отказывается иметь дело с белыми.
— Французам, как и нам, очень хотелось бы заключить союз с ирокезами, но Грамон никогда не допустит этого. Мы обязаны воспользоваться своим преимуществом и постараться завоевать доверие Гонки. Правда, до сих пор он отвергал любые наши предложения.
— Но если полковник Грамон атакует сенеков, не захочет ли Гонка обратиться к нам за помощью? — спросил Авдий.
Пепперелл взглянул на губернатора:
— Маловероятно. Даже если сенеки потерпят поражение, они позовут других ирокезов. Нам остается только надеяться, что рано или поздно Гонка согласится установить дружеские отношения с английскими колонистами. В то же время нам не следует забывать о собственных интересах. Необходимо оповестить все отряды милиции на местах. Грамон — хитрый дьявол. Невозможно предсказать, куда будет нанесен первый удар. Наиболее вероятно, что это будет западный район, ближайший к границе. Но я допускаю, что у Грамона хватит наглости явиться и в Бостон, если он будет уверен, что сумеет потом вырваться.
— Необходимо как следует подготовиться, — заговорил Шерли. — Население должно знать о нависшей угрозе.
Эндрю Уилсон заложил пальцы за пояс.
— Я удвою караулы в форте Спрингфилд и других гарнизонах, а также оповещу тех, кто живет в опасных районах. Кроме того, необходимо регулярно высылать патрули в лес. Как вы думаете, что еще можно сделать?
Пепперелл на мгновение задумался.
— Нужно принять такие же меры в каждом районе. И нам останется только молиться, чтобы Грамон со своими индейцами оставили нас в покое.
Глава пятая
— Ваше недовольство совершенно справедливо, миссис Элвин. Но все не так плохо, как может показаться.
— Как так, сэр Эндрю?
— Тридцать человек постоянно находятся в форте. Погода ясная, и часовые заметят приближение индейцев с расстояния в несколько миль. По первому же сигналу тревоги все мужчины отправятся в форт. Вы и сами знаете, что это не так далеко, а уж там оружия хватит на всех. Так что, право же, вам не стоит тревожиться.
Хиббарды, Эйб Томас и преподобный отец Дженкинс заметно оживились.
Тетушка Ида так легко не сдавалась:
— Почему же никто из вас не сказал об этом?
— Потому что это никого не касается, — вмешался полковник. — Это только моя забота.
Прихожане наконец начали расходиться.
— Минутку, — окликнул полковник тех, кто уже направился к воротам. — Я хотел только заметить, что тревоги миссис Элвин далеко не беспочвенны. Всем вам известно, что она осталась в живых только благодаря тому, что шестнадцать лет назад уехала в Бостон встречать родственников. Именно в ту ночь индейцы сожгли форт, и я не смею упрекать ее за беспокойство.
Милдред Уилсон что-то тихо сказала Агнесс Хиббард, а потом подошла к тетушке Иде.
— Пойдемте к нам обедать, миссис Элвин. Агнесс приготовила чудесный ростбиф, и мы будем рады, если вы составите нам компанию.
Отказываться было невежливо, и тетушка Ида, которая была настоящей леди, несмотря на отчаянный характер, приняла приглашение.
— Мы будем рады и вам, преподобный отец Дженкинс, если вас не смущает столь запоздалое приглашение. Приходи и ты, Эйб, если только твои родные не будут против.
Через несколько минут скромная двуколка Элвинов катила вниз по берегу реки. Дебора правила лошадьми, а Ида с Уолтером расположились у нее за спиной.
Дебора, до сих пор хранившая молчание, заговорила наконец с родственницей, заменившей ей мать:
— Зачем вы подняли весь этот шум, тетушка? Мы же с вами знаем, что в форте сразу объявят тревогу, как только завидят индейцев.
Миссис Элвин засмеялась:
— Конечно, знаю. Но мужчин иногда нужно щелкнуть по носу. Они и сами так поступают с женщинами. А уж когда дело касается индейцев…
— Вы так ненавидите их всех, даже тех, кто живет рядом и в мире с нами?
— Я их терпеть не могу. Это же дикари! И я не видела ни одного, кому можно было бы доверять. Все наши друзья погибли в ту страшную ночь, когда мы поехали за тобой в Бостон, девочка. Я никогда не забуду того, что здесь было: обломки, обуглившиеся тела… Эта кошмарная картина все время стоит перед глазами…
— Я просто пыталась поставить себя на место индейца, — смело заговорила Дебора. — Ведь мы пришли на их землю, захватили ее, а взамен дали чайники, одеяла и зеркала. Неудивительно, что индейцы злы на нас.
— Эта земля, — вспыхнула тетушка, — принадлежит колонии Массачусетс, а значит, подданным английской Короны, пожелавшим жить на ней. Никогда не забывай об этом!
Дебора знала, что спорить бесполезно. Тем временем миссис Элвин сменила тему:
— Не пойму, зачем Милдред Уилсон пригласила на обед Эйба Томаса?
Дебора засмеялась:
— Просто она заметила, как он смотрит на меня, и пожалела беднягу.
— Ты напрасно так отзываешься об Эйбе. Он отличный работник, честный и благоразумный.
— Он хороший человек, но такой скучный!
— Ни одна порядочная женщина не смотрит на мужа, как на забаву!
— Но мне и не нужен муж, тетушка. Во всяком случае, сейчас. Девушка совсем не обязана выходить замуж в шестнадцать, семнадцать или даже в восемнадцать лет. Я выйду замуж только тогда, когда сама смогу решать, кто достоин стать моим супругом.
— Смотри, не останься старой девой!
Дебора рассмеялась. Тетушка и сама знала, что это невозможно. Все в поселении и форте знали, что Дебора — первая красавица западного Массачусетса, и только ум и трезвый взгляд на вещи удерживали девушку от хвастовства.
Конечно, когда-нибудь она выйдет замуж. Но Дебора не думала о мужчинах так плохо, как тетушка, и всерьез собиралась отдать руку и сердце только тому, кого полюбит сама. На границе жизнь трудна, развлечения редки, и людям приходится рассчитывать только на собственные силы. А без любви совсем сложно. И никто не сможет заставить Дебору выйти за нелюбимого.
Вскоре они миновали каменную изгородь, означавшую границы поместья Уилсонов. Дебора оживилась. Впереди показался обшитый тесом дом, напоминавший старшему поколению красивые и прочные усадьбы Кента, Сассекса и Гэмпшира.
Правда, в отличие от старой доброй Англии здесь не было ни газонов, ни цветочных клумб, а каждый дюйм[16] земли использовался под огород. К самому дому примыкали грядки тыквы, бобов, капусты, лука. Неподалеку стояли хлев и курятник, повсюду бродили коровы, а телята резвились прямо у крыльца. В Новом Свете даже самые состоятельные семейства забывали о церемониях.
Хозяйка дома славилась своим гостеприимством. Кухня, по местному обычаю, помещалась в отдельном строении, соединенном с домом крытым переходом. Там постоянно топились две печи, одна дровяная, а другая на угле. В доме всегда было вдоволь еды.
Гостям подали сочную розовую дыню, а потом овощной суп на говяжьем бульоне. Приправы к еде Милдред выращивала сама. За супом последовала жареная рыба, накануне выловленная полковником, и сыр, изготовленный Агнесс по семейному рецепту.
Уилсоны прожили в Новом Свете без малого пятнадцать лет и, подобно большинству соседей, полностью обеспечивали себя продовольствием. Климат и природные условия позволяли производить на месте все необходимое, включая вино и пиво, и только чай приходилось доставлять с далекой родины.
Хиббарды накрыли на стол и сели вместе со всеми, как и два работника фермы, копившие деньги на собственное хозяйство. Эндрю Уилсон никогда не делил домочадцев на хозяев и слуг, утверждая, что в Новом Свете все люди имеют равные права.
Приятная атмосфера была нарушена только один раз за все время обеда, когда Милдред заметила отсутствие сына.
— Надеюсь, Джефри скоро придет, — тихо сказала она мужу.
Полковник покачал головой:
— Не сомневаюсь, он разгуливает с какой-нибудь девицей или ищет неприятности на свою голову в этом новом заведении на Хай-стрит.
— Ты же знаешь, у него такой живой характер.
— Ему известно, что по воскресеньям мы всегда обедаем в это время. Теперь до вечера он ничего не получит. Беда невелика. Может, хотя бы пустой желудок научит его хорошим манерам?
Какое-то время разговор велся на общие темы, и Дебора иногда знаками объясняла Уолтеру, о чем идет речь. Постепенно мужчины заговорили об отношениях между английскими и французскими колонистами.
— Конечно, вам это может показаться громкими словами, — заметил Авдий Дженкинс, — но я считаю, что во всем виноват король Людовик[17]. Он называет себя истинным христианином, но поступки его далеки от христианских. Я беседовал с французскими беженцами-гугенотами, и если все, что они говорят, правда, то еще год назад он отменил Нантский эдикт и теперь преследует людей только за то, что они протестанты. Даже святые отцы из Квебека боятся фанатизма Людовика.
Одно упоминание Людовика XIV взбудоражило сидящих за столом. Кое-кто даже прикрыл рукой рот, дабы не выражать собственные мысли в присутствии дам.
— Насколько я понимаю, преподобный отец, вы расцениваете наши разногласия с французами как столкновение людей с различными религиозными убеждениями, — обратился к собеседнику полковник Уилсон. — Но мне думается, что канадские французы оказались в не менее трудных условиях, чем мы с вами, и вряд ли перенесли сюда прежние религиозные предрассудки.
— Тогда почему они ненавидят нас, сэр? — спросила тетушка Ида. — Вы же знаете, что они дают алгонкинам, оттава и гуронам спиртное и оружие, чтобы те воевали с нами.
— Причина довольно проста. Французы хотят получить как можно больше земли и пытаются захватить ее у нас.
— А мы разве не хотим получать новые земли? — вступила в разговор Дебора.
— Есть англичане, которые рассуждают так же, как французы. Но ни те, ни другие не могут понять, что большую часть Нового Света еще только предстоит заселить. Места хватит и здесь, и в Канаде — до самого Тихого океана.
— И все останутся довольны, — заметила Дебора. — Кроме индейцев.
Тетушка Ида рассердилась:
— Прекрати болтать всякие глупости!
— А я согласен с Деборой, — ответил полковник. — Французы куда умнее нас ведут себя с индейцами. Они с радостью приглашают их в города и поместья и сами подолгу живут в их деревнях, перенимая местные обычаи. И если мы хотим привлечь на нашу сторону хотя бы один крупный индейский народ, мы должны полностью изменить свое отношение к ним.
— Вы говорите о союзе некоторых племен с французами, полковник? — спросил Авдий Дженкинс.
— В какой-то мере. Гуроны и оттава надежные союзники французов, но мы могли бы попытаться наладить отношения с алгонкинами. Скажу больше: по мере того как наша граница будет отодвигаться на запад, к Нью-Йорку и Олбани, нам придется думать о сотрудничестве со всеми ирокезами.
— Они же самые дикие и кровожадные — как же можно делать их нашими союзниками?
— Другого выхода просто не будет. Ирокезы — самый многочисленный и сильный народ во всей Северной Америке. Если французы сумеют договориться с ними раньше нас, о Новой Англии можно забыть. Король Людовик не успокоится до тех пор, пока не получит все наши земли. Так что нам просто необходим крепкий союз с сенеками, могауками и другими ирокезами, иначе в Северной Америке не останется ни одного мужчины, женщины или ребенка, говорящего по-английски!
Во второй половине дня Дебора, тетушка Ида и Уолтер вернулись домой, в скромную бревенчатую хижину на крутом восточном берегу реки Коннектикут. За последние годы Иде пришлось продать большую часть земли, оставшейся после смерти мужа, оставив всего несколько ярдов под огород. Она зарабатывала на жизнь ткачеством и шитьем, обучая тому же Дебору.
В доме, не считая пристроенной кухни, была всего одна большая комната, где Элвины ели, работали и проводили почти все время. Часть комнаты отгородили под спальню для тетушки Иды и Деборы. Спаленка Уолтера была на чердаке, а дальний угол служил кладовой. Домик был маленький, но уютный. Огромный камин давал достаточно тепла, ветер не проникал в щели, а застекленные рамы — роскошь, которую немногие поселенцы могли себе позволить, — летом вынимали, в случае дождя закрывая окна промасленной бумагой.
У дверей лежала записка. Соседка приглашала миссис Элвин обсудить фасон свадебного платья для дочери. В воскресный день не стоило начинать работу, но разговаривать не возбранялось, и тетушка ушла.
Уолтер читал у себя наверху. Дебора достаточно хорошо знала брата, чтобы не верить в большую часть того, что болтали о нем злые языки. Мальчик не был ни глуп, ни ленив и вопреки недугу как мог старался пополнять свои знания.
Девушка выпустила лошадей на маленькое пастбище, потом поставила двуколку в сарай и налила воды цыплятам. Еще одно ведро нужно было отнести в дом, чтобы было чем умыться на ночь. Все еще думая о разговоре за обедом, Дебора поставила ведро у камина.
Вдруг в комнате послышался шорох.
Дебора обернулась и замерла. Прямо перед ней стоял Джефри Уилсон. Судя по блестящим глазам и отвратительному запаху, он действительно провел большую часть дня, распивая ром в одном из баров.
— Ты, кажется, удивлена? — Джефри хрипло рассмеялся.
— Люди обычно стучат, прежде чем войти в дом, — жестко сказала Дебора.
— Ну, я-то вошел уже давно — как только ушла старая ведьма, а ты отправилась на пастбище.
— Не смей называть мою тетю старой ведьмой!
— Я мог бы назвать ее и похуже, — хмыкнул Джефри и подошел ближе.
— Что тебе надо?
— Тебя.
Дебора отскочила, стараясь не показывать охватившего ее страха. Уолтер все равно не услышит, если позвать на помощь, да и как мальчик смог бы ее защитить? Соседи далеко, так что рассчитывать можно только на себя.
Джефри никогда не проявлял к ней особого интереса, но тут Дебора вспомнила, как он смотрел на нее у церкви сегодня утром, точно только что заметил, насколько девушка красива.
— Ты пришел не по адресу, — заговорила Дебора, не зная, как отделаться от незваного гостя.
Джефри широко улыбнулся:
— Ты же знаешь, кто я такой! Любая девчонка в Массачусетсе с радостью пойдет за меня…
— Извини, но я не любая. Мне такого счастья не надо!
Девушка взяла стул и поставила его перед собой. Джефри просто отшвырнул его в сторону. Дебора шаг за шагом отходила назад и, только оказавшись у окна, сообразила, что попала в безвыходное положение. Следовало с самого начала идти к двери. Но было уже поздно. Джефри прижал девушку к окну.
— Я нахожу ваше поведение отвратительным, сэр. Может, вам лучше навестить то самое новое заведение?
— Я заглянул туда, но оставил все денежки в баре, так что пришлось уйти ни с чем. И потом, я так давно мечтал помиловаться с тобой. Ты не находишь, что я восхитителен?
— Не вижу в вас ничего восхитительного, сэр.
— Так я расскажу тебе кое-что, чего ты обо мне еще не знаешь.
Джефри положил руки ей на плечи. Дебора оттолкнула его.
— Вы не можете сказать или сделать ничего такого, что мне понравилось бы! Пожалуйста, уходите.
— Что ж, я заставлю тебя быть со мною поласковее. Что скажешь, если я предложу тебе отрез чудного индийского шелка? Тебе должно понравиться.
— Я откажусь, — с обычной прямотой заявила Дебора. — Я ни от кого не принимаю подарков. И потом, этот шелк не твой, а твоей матери.
Ее слова взбесили Джефри, он снова схватил девушку за плечи и начал трясти.
Деборе очень хотелось вцепиться парню в лицо, но она боялась разозлить его еще больше. Джефри всегда был задирой, обижал маленьких и слабых, к тому же сейчас он слишком пьян. Начни девушка драться, он просто возьмет ее силой.
Джефри сжал ее обеими руками и впился губами в шею.
Дебора отчаянно извивалась, пытаясь вырваться, как вдруг почувствовала в руке что-то холодное.
Она повернула голову. Под окном, с огромными от ярости глазами, стоял Уолтер, протягивая сестре нож с костяной рукояткой, которым они обычно резали мясо. Каким-то образом мальчик догадался о визите незваного гостя, спустился по наружной лестнице и принес с кухни нож.
Мысленно поблагодарив брата, Дебора стиснула рукоятку и приставила нож к груди Джефри. Молодой человек разжал пальцы:
— Где, черт бы тебя побрал, ты взяла эту штуку? Дай сюда!
— Попробуй только взять, — глухо произнесла Дебора, — и я всажу его тебе в сердце по самую рукоятку. Уходи! Я не стану рассказывать людям, что произошло, только ради твоих родителей. Но если ты еще хоть раз придешь сюда или подойдешь ко мне, я убью тебя. Берегись, Джефри Уилсон!
Дверь открылась, и Уолтер с тесаком для рубки мяса в руке подбежал к Деборе.
Сестра крепко обняла мальчика. Оба с отвращением посмотрели на незваного гостя.
Джефри был не настолько пьян, чтобы усомниться в их намерениях. Видимо, он и вправду был не слишком вежлив, так что лучше убраться подобру-поздорову. Джефри выскочил за дверь, добежал до зарослей кустарника, где оставил лошадь, и галопом помчался к родительскому дому.
Бостон с десятитысячным населением был крупнейшим городом в английских колониях, которые тянулись вдоль атлантического побережья от дремучих лесов Массачусетса до пальм и болот Южной Каролины. Всего на полоске земли шириной не более двухсот пятидесяти миль проживало сто пятьдесят тысяч переселенцев из Англии, Голландии и Швеции.
За долгие годы, проведенные на границе, преподобный Авдий Дженкинс впервые выбрался в город. Он был немало поражен увиденным.
Две главные улицы, ведущие от берега к центру города и Бэкон-хилл — резиденции губернатора, были вымощены, и вероятно, в недалеком будущем та же участь ожидала и оставшуюся часть города. Покосившиеся хижины исчезли даже в бедных окраинах, а на их месте появились прочные деревянные дома.
И все же Бостон оставался пограничным городом. В гавани стояло более двадцати судов, преимущественно английских, хотя были и голландские, испанские, датские. Иностранные матросы придавали городу необычный колорит. Однако, к разочарованию вновь прибывших, которые не желали уезжать дальше, на границу пустынных земель, атмосфера всеобщей терпимости в Бостоне оставалась лишь видимостью.
Каждый мужчина постоянно носил при себе шпагу и пистолет, и споры гораздо чаще разрешались с помощью пуль или клинков, нежели в судебной палате.
В каждом доме непременно была комната-мастерская, где люди сами шили одежду и обувь. На весь город приходился один-единственный сапожник.
В кухнях были либо очаги, либо дровяные печи, и не каждая семья могла похвастать достаточным количеством чайников, кастрюль, сковородок. Кухонная утварь привозилась из Англии и стоила на местном рынке невероятно дорого. Так, чугунок на шесть порций обходился горожанам в семь пенни[18].
Цены на продукты были значительно ниже, а фермеры съезжались из самых отдаленных уголков, даже из Квинси. Рыбаки и охотники неизменно возвращались с богатой добычей, погреба ломились от связок лука, пучков моркови, картофеля и других корнеплодов, и даже бедняки не знали голода в стране изобилия, а столичные гости посмеивались над стадами овец и коров, только благодаря каменной ограде не забредавших на территорию губернаторский резиденции. Резиденция представляла собой трехэтажное строение из камня, которое колонисты отказывались называть дворцом, настаивая, что таковых вообще нет в Новом Свете.
Предметом особой гордости местных жителей была милиция. Добровольцы в голубых мундирах, белых бриджах и высоких черных сапогах стояли на страже у входа в здание. Возможно, им недоставало суровой дисциплины регулярной армии, но Массачусетс предпочитал обходиться собственными силами.
Само наличие милиции было данью уважения губернатору, Уильяму Шерли. Вице-король Массачусетса, назначенный лично Карлом II, искренне верил в будущее колонии.
Шерли всячески поощрял тенденции к независимости, отдавая колонистам самые высокие посты в своей администрации, и люди, в свою очередь, безоговорочно поддерживали каждое его начинание.
Было еще тепло, но в воздухе чувствовался аромат осени. Губернатор Шерли сидел у камина в конференц-зале, примыкавшем к его личному кабинету. Предстояла встреча с членами совета, начальниками трех подразделений милиции и их гражданскими помощниками. Западный приграничный район представляли полковник Эндрю Уилсон и Авдий Дженкинс.
Собравшимся подали чай с ромом, и вскоре беседа с общих вопросов перешла на положение дел в колонии. Недавно избранный на столь высокий пост, как делегат от Спрингфилда, Авдий Дженкинс с удивлением отмечал непринужденную обстановку и отсутствие протокола.
На встречу прибыл также бригадный генерал Уильям Пепперелл, и все встали, приветствуя человека, уже более двадцати лет принимавшего самое активное участие в бесконечной войне с французами и индейцами. Как и губернатор, генерал не носил парик и настаивал, чтобы подчиненные говорили только по существу.
— Полагаю, ваша честь, — обратился генерал к губернатору, — вы еще не объяснили собравшимся цель нашей встречи?
— Мы ждали вас, — ответил Шерли, — вы более всех осведомлены в этом вопросе.
— Очень хорошо, сэр. — Генерал повернулся к аудитории. — Джентльмены, с прискорбием сообщаю вам, что Алан де Грамон вновь вышел на тропу войны. Наш лазутчик в Квебеке несколько дней назад прислал сообщение, что Грамон снял форменный мундир, обрил голову и нанес боевую раскраску гуронов.
Командир бостонского отряда нахмурился, полковник из центрального района вздохнул, а Эндрю Уилсон выразил общее мнение, пробормотав:
— Грамон — наше возмездие: странный, непонятный человек. Гениален, словно Александр Македонский, и коварен, словно дикий лев.
— Прошу прощения, — вмешался Авдий Дженкинс, — кто этот Алан де Грамон?
— Когда-то, — ответил генерал Пепперелл, — еще лейтенантом, он принял командование небольшим гарнизоном в форте Мон Рояль, на месте нынешнего поселка Монреаль. Однажды отряд отправился на задание, и пока солдат не было, кто-то напал на форт. Жена и дочь Грамона погибли. С тех пор он никогда не жил подолгу на одном месте, поклявшись отомстить убийцам.
— Кто это сделал, генерал? — спросил Авдий.
— Никто не знает наверняка, — вздохнул Пепперелл. — Официально считается, что это дело рук сенеков, заклятых врагов гуронов.
— Говорят также, — добавил представитель северного района колонии, — что сенеки были в сговоре с англичанами, из Нью-Йорка или Массачусетса. Это маловероятно и до сих пор осталось недоказанным, хотя сам Грамон твердо убежден в этом.
Генерал Пепперелл подался вперед:
— После смерти жены скорбь Грамона была столь велика, что он ушел к дикарям и стал жить вместе с гуронами. Неизвестно, чем он занимался, но через пять лет вернулся в Квебек и получил звание капитана.
— И теперь, — подхватил полковник Уилсон, — он возглавляет то французские войска, то отряды гуронов.
Пепперелл развел руками:
— На сегодняшний день он полковник и командует кавалерией короля Людовика в Новом Свете. С другой стороны, именно сейчас он вернулся к гуронам. В любом случае каждый выпад Грамона направлен в сторону нашей границы. Гуроны постоянно тревожат английские поселения, оставляя нас в покое, только когда им приходится отбиваться от сенеков.
— Наибольшей опасности подвергается Нью-Йорк, — вступил в беседу губернатор, — и я связался с командующим гарнизоном в Олбани.
— Есть ли у них контакты с сенеками, ваша честь?
Шерли пожал плечами:
— Они почти не общаются, хотя живут по соседству. Великий сахем ирокезов Гонка очень упрям и решительно отказывается иметь дело с белыми.
— Французам, как и нам, очень хотелось бы заключить союз с ирокезами, но Грамон никогда не допустит этого. Мы обязаны воспользоваться своим преимуществом и постараться завоевать доверие Гонки. Правда, до сих пор он отвергал любые наши предложения.
— Но если полковник Грамон атакует сенеков, не захочет ли Гонка обратиться к нам за помощью? — спросил Авдий.
Пепперелл взглянул на губернатора:
— Маловероятно. Даже если сенеки потерпят поражение, они позовут других ирокезов. Нам остается только надеяться, что рано или поздно Гонка согласится установить дружеские отношения с английскими колонистами. В то же время нам не следует забывать о собственных интересах. Необходимо оповестить все отряды милиции на местах. Грамон — хитрый дьявол. Невозможно предсказать, куда будет нанесен первый удар. Наиболее вероятно, что это будет западный район, ближайший к границе. Но я допускаю, что у Грамона хватит наглости явиться и в Бостон, если он будет уверен, что сумеет потом вырваться.
— Необходимо как следует подготовиться, — заговорил Шерли. — Население должно знать о нависшей угрозе.
Эндрю Уилсон заложил пальцы за пояс.
— Я удвою караулы в форте Спрингфилд и других гарнизонах, а также оповещу тех, кто живет в опасных районах. Кроме того, необходимо регулярно высылать патрули в лес. Как вы думаете, что еще можно сделать?
Пепперелл на мгновение задумался.
— Нужно принять такие же меры в каждом районе. И нам останется только молиться, чтобы Грамон со своими индейцами оставили нас в покое.
Глава пятая
Солнечным утром Ренно притаился в кустах неподалеку от тропы, ведущей к маисовому полю. К своему семнадцатому лету юноша думал уже не только об охоте. Вот и сегодня Ренно еще до рассвета отправился в лес, а теперь со связкой диких индеек ждал, когда женщины пойдут в поле. Если повезет, он подарит добычу Ановаре.
Ренно не знал, нравятся ли девушкам такие подарки, и очень боялся не угодить. Он один из лучших охотников племени и знает Ановару всю жизнь, сколько себя помнит, так отчего же так волноваться?
Ренно как раз думал об этих сложных вещах, как вдруг услышал звонкий детский смех, и тяжело вздохнул. Конечно, Ба-лин-та снова увязалась следом.
Прошлой весной гуроны вырезали и сожгли одну из дальних деревень сенеков. Немногих оставшихся в живых жителей доставили в главное поселение. Восьмилетняя круглолицая Ба-лин-та из клана Медведя осталась сиротой, и великий сахем, давно мечтавший о дочери, принял ее в свой дом. Теперь девочка стала всеобщей любимицей.
Гонка, Ина и Са-ни-ва откровенно баловали ее, а Эл-и-чи все свободное время проводил с названой сестренкой. Но больше всех Ба-лин-та любила Ренно и всегда ходила за ним по пятам. Иногда Ренно начинал сердиться, но так привязался к малышке, что прощал ей все капризы и шалости.
Ренно не знал, нравятся ли девушкам такие подарки, и очень боялся не угодить. Он один из лучших охотников племени и знает Ановару всю жизнь, сколько себя помнит, так отчего же так волноваться?
Ренно как раз думал об этих сложных вещах, как вдруг услышал звонкий детский смех, и тяжело вздохнул. Конечно, Ба-лин-та снова увязалась следом.
Прошлой весной гуроны вырезали и сожгли одну из дальних деревень сенеков. Немногих оставшихся в живых жителей доставили в главное поселение. Восьмилетняя круглолицая Ба-лин-та из клана Медведя осталась сиротой, и великий сахем, давно мечтавший о дочери, принял ее в свой дом. Теперь девочка стала всеобщей любимицей.
Гонка, Ина и Са-ни-ва откровенно баловали ее, а Эл-и-чи все свободное время проводил с названой сестренкой. Но больше всех Ба-лин-та любила Ренно и всегда ходила за ним по пятам. Иногда Ренно начинал сердиться, но так привязался к малышке, что прощал ей все капризы и шалости.