Прокофьева Софья Леонидовна. Оставь окно открытым

   - Даже если я как-нибудь разыщу этот Марс, на который ты меня гонишь, как, интересно, я вернусь обратно? А если я промахнусь и пролечу мимо Земли?
   - Ой, я не подумала!.. - с испугом воскликнула Катя.
   - Не подумала, - кивнул Веснушка. - Я так и знал. Думать обо мне? Стоит ли тратить драгоценное время? А знаешь ли ты, сколько несчастных лучей вообще пролетело мимо Земли? Они летят и летят в пустоту. Вечно, всегда. А Темнотища постепенно поглощает их. И скорее всего они никогда не встретят ни одного цветка, даже пыльного листа подорожника. Ничего живого. Пустота и мрак. И ты меня посылаешь туда, вышвыриваешь.
   - Никуда я тебя не вышвыриваю, - в отчаянии проговорила Катя.
   - Я чувствую, что сейчас погасну. Все... Этого мне не пережить... Я думал, ты мой друг...
   И Веснушка словно подернулся серым пеплом. Угасающим угольком вспыхивал еле-еле и совсем исчезал, пропадал из глаз.
   Тут уж Катя не выдержала.
   - Кап! - на стол тяжело шлепнулась слеза. Веснушка с опаской покосился на слезу. Катя никогда еще при нем не плакала.
   - Кап! - упала вторая слеза, чуть не накрыв Веснушку.
   - Ладно, ладно, - забормотал Веснушка. - Ну, я верю, что ты не хотела меня прогнать. Может, я и зря на тебя обиделся. Может, ты отчасти и права на этот раз. Наверное, случайно, по ошибке. Но уж зато должен тебе признаться: ну и характерец у тебя. Чуть что - и сразу в рев. Нет, плакать по пять раз на дню! Это, знаешь ли, у меня никаких нервов не хватит.
   Катя не стала с ним спорить, только отчаянно шмыгнула носом. Главное, что Веснушка не погас.
   Веснушка, как обычно, пристроился на Катином плече.
   - Понимаешь, нас очень мало, тех, которые попали на землю. Счастливчики мы. Я и в командировку лечу - обязательно-непременно-во что бы то ни стало стараюсь зацепиться за какой-нибудь попутный самолет. Опасаюсь я лететь своей личной скоростью. Еще, чего доброго, зазеваешься, задумаешься, оторвешься от земли, поминай как звали... Кстати, о командировке. Мне как раз сегодня надо...
   Катя глубоко вздохнула. Веснушка посмотрел на нее с досадой.
   - Мне в Ленинград слетать надо к одному ученому. Ну, что ты молчишь?
   Но Катя ничего не ответила. Она все вздыхала и вздыхала, да так еле слышно, слабенько, как будто у нее уже и сил не было вздохнуть как следует.
   Веснушка нетерпеливо топнул ногой.
   - Понимаешь, у него там во всех склянках-пробирках что-то светится. Наверное, он сделал гениальное открытие, если уж у него даже пробирки светятся. Погоди, погоди! - закричал Веснушка, увидев, что Катя уже набрала воздуха, приготовившись вздохнуть. - А я сам знаешь сколько сделал открытий?
   - Ты?! - изумилась Катя.
   - А то кто же? - Веснушка с гордым видом ткнул пальцем себя в грудь. - Цветок какой-нибудь отогрею - он и откроется. Утром спит человек, я ему на лицо упаду. Так он сразу проснется и глаза откроет. А однажды я открыл дверь. Просто прожег ее насквозь. Разве это не открытие?
   - Ну, не совсем, - протянула Катя.
   - А одного ученого я просто спас. Вот так взял и спас, - небрежно бросил Веснушка.
   - Ой, ой, Веснушка, расскажи! - не выдержала Катя.
   - Да ничего особенного, - улыбнулся Веснушка. - Это было совсем недавно. Наверно, вчера. Во всяком случае на мамонтов уже не охотились, но на воздушных шарах еще не летали.
   - Для тебя все недавно, - вздохнула Катя.
   - А для тебя все давно, - строго одернул ее Веснушка. - Так вот. Залетел я как-то к герцогу Брабантскому.
   - Слушай, Веснушка, - не утерпела Катя, - вот ты всегда говоришь: "Он меня увидел и до того удивился!.." Да как же ему было не удивиться, герцогу, когда он видел тебя вот такого: в джинсах, в куртке на "молнии"?
   - Скажешь тоже! - возмутился Веснушка. - Я всегда одевался по моде. Какая-нибудь шкура или плащ, шляпа с перьями или еще что-нибудь. Вот однажды мне пришлось надеть камзол, на котором было пятьдесят пуговиц. Представляешь, какая была тоска застегивать его! Ведь я должен был каждую солнечную пуговку просунуть в солнечную петлю! А что поделаешь, если все в ту эпоху с этими пуговицами мучились? Впрочем, это было бы еще полбеды, если бы люди удивлялись на то, как я одет. Беда в том, что они удивляются на самого меня. На то, что я существую. Вот что самое обидное.
   - Да... - задумчиво кивнула Катя.
   - И не перебивай меня, пожалуйста, - нахмурился Веснушка. - Так на чем я кончил? Ах, да. Залетел я, значит, к герцогу Брабантскому. Худеньким и стройным никто бы не смог его назвать. Три подбородка сползали один на другой и тонули в кружевах. Пальцы белые, мягкие, жирные. Придворные ювелиры каждый месяц расширяли его кольца - так толстели пальцы герцога Брабантского. Уж не могу сказать тебе, какая связь между толщиной и жадностью, но чем больше толстел этот самый герцог, тем больше он требовал золота. Эх, обсудить бы этот вопрос с Солнышком!.. Впрочем, я знаю столько же толстых жадин, сколько и тощих, как жердь, скупердяев. Был, конечно, у герцога Брабантского свой алхимик.
   - Ал... кто? - переспросила Катя.
   - Алхимик. Так называли ученых в те времена. Алхимики.
   - А алфизики тогда были? - не утерпела Катя.
   - Опять перебиваешь? - подозрительно прищурился Веснушка.
   - Молчу, молчу. - Катя крепко прижала к губам ладошку.
   Веснушка с минуту испытующе смотрел на Катю, но та даже не шевельнулась, зажмурилась, застыла.
   - Ладно уж, - смягчился Веснушка. - Так вот. Этот герцог засадил своего алхимика в подземелье, чтобы тот не удрал, да заодно не отвлекался, не глядел по сторонам, а день и ночь старался открыть секрет, как из всякой ерунды делать золото. Ну и подземелье, я тебе доложу. Если хочешь, спроси у Темноты. Она тебе ответит: "Ах, местечка лучше не найти, просто душа радуется, прелесть!" Но я тебе скажу: дыра - хуже не придумаешь. Стены мокрые, липкие. Ступени скользкие. Даже пауки по углам скучные, унылые, опухли от сырости, жалуются на ревматизм. Дверь скрипит так, что выть от тоски хочется.
   - Луч солнца! О, если бы я мог увидеть хоть один луч солнца! услышал я однажды, как молил герцога старый алхимик.
   "Эге-ге! - смекнул я. - Алхимик-то, оказывается, рыжий! Придется что-нибудь придумать..."
   Я тут же решил свести знакомство с этим алхимиком. А уж если я что решил - меня и затмение Солнца не остановит.
   Ты, конечно, знаешь, ну кто же этого не знает, что у герцога Брабантского имелся перстень со знаменитым бриллиантом. Вот я и скользнул прямо в этот бриллиант и свернулся на самом его донышке.
   Таким образом, я преспокойненько въехал в подземелье на пальце герцога с таким же удобством, как он сам въезжал во двор своего замка в карете, запряженной шестеркой откормленных лошадей.
   Только лошади знали, что они везут герцога, а герцог не знал, что он везет меня. Вот и вся разница.
   Чтоб не вызывать лишнего шума, я незаметно перебрался на горящий факел и там грелся, пока герцог обзывал моего алхимика "нерадивым слугой", "лентяем" и "старым упрямым ослом".
   Во всяком случае герцог утверждал, что моему алхимику здорово надоела его собственная голова и он поможет ему от нее избавиться. Потом герцог заявил, что у него поясницу прямо-таки разломило от сырости, но он клянется всеми своими предками, что не видать алхимику ни одного солнечного луча, пока он не раздобудет для него целую гору золота.
   Ну, насчет луча он в любом случае ошибся, потому что, как только он со своей свитой и стражей выбрался из подземелья, я тут же вскарабкался на колено моему алхимику.
   Поначалу алхимик меня, конечно, смертельно оскорбил и обидел.
   Можешь не сомневаться, он мне тут же заявил, что такое бывает только в сказке и скорее всего это просто-напросто чудесный, удивительный сон.
   Но когда он понял, что я ему вовсе не снюсь, он до того обрадовался, что чуть было с ума не спятил.
   Я крепился, крепился, но все-таки не выдержал и простил его.
   - Будет тебе заниматься всякой чепухой, переливать из пустого в порожнее, из колбы в реторту, - заявил я ему. - Ни крупицы золота ты все равно не добудешь.
   - Мне тоже кажется, что у меня ничего не выйдет, - в глубоком унынии сказал мой алхимик.
   - Странный человек! - воскликнул я. - Тогда чего же ты тут сидишь?
   - Но как отсюда выйти, дружок? - алхимик вскинул на меня глаза. А глаза у него были усталые и печальные, словом - рыжие глаза.
   - Ну, тогда предоставь это дело мне, - сказал я, внимательно оглядев его. - А то, я вижу, ты впал в мерехлюндию. Ты только делай все, как я тебе скажу, и увидишь, что получится.
   На следующее утро мой алхимик принялся что было силы колотить обоими кулаками в окованную железом дверь и вопить что было мочи:
   - Золото! Золото! Я открыл секрет золота!
   Нечего говорить, что не прошло и десяти минут, как в подземелье влетел сам герцог Брабантский со своими придворными и десятком стражников.
   Видно, герцога оторвали от завтрака, потому что он еще что-то жевал. В одной руке у него был кубок, а в другой - недоеденная ножка жареного гуся, румяная и сочная. Его губы и три подбородка жирно блестели.
   - Ваша светлость, я исполнил то, что вы требовали! - торжественно заявил мой алхимик. - Но так как золото добыто волшебным путем, то и золото получилось, к моему великому сожалению, чуть-чуть волшебным.
   - Покажи мне золото! Скорее! - в нетерпении потребовал герцог.
   Тут мой алхимик показал герцогу большую колбу, на дне которой лежал я, свернувшись калачиком. Лежал тихо, скромненько, подтянув коленки к подбородку, совершенно не шевелясь.
   - Но здесь его слишком мало! - разочарованно сморщил нос герцог.
   - Вы забыли, ваша светлость, что оно волшебное. Этот кусочек золота обладает способностью расти и увеличиваться...
   Тут в глазах герцога Брабантского засветился алчный красноватый огонек.
   - Но я должен предупредить вас, господин герцог, - тихо сказал мой алхимик. - Это золото умеет летать.
   - Черт побери! - герцог злобно сжал кулаки. - Мне вовсе не нужно золото, которое умеет летать. Мне нужно золото, которое умеет лежать. Причем, заметь, не где-нибудь, а в моих сундуках.
   - Успокойтесь, ваша светлость, - улыбнулся мой алхимик. - Это золото совсем ручное. Оно привязчиво, как какая-нибудь бездомная собачонка. Того, кто коснется его первым, оно будет считать своим повелителем. И тогда вы можете кричать ему: "Пошло прочь, золото! Марш отсюда в чужой карман!" Вы можете гнать его от себя, пинать ногами, все равно золото вернется к вам снова. Да, это золото будет во всем послушно тому, кто первый его коснется!
   - Так первым его коснусь я! Я буду его повелителем! - взревел герцог Брабантский и зубами вытянул затычку из колбы.
   Я тут же быстренько вылетел на волю и принялся носиться по всему подземелью, как угорелый.
   Но можешь себе представить, что тут началось! Со всех сторон ко мне потянулись дрожащие от жадности руки. Каждый старался поймать меня, схватить. Никто не разбирался, где тут герцог, а где простой слуга.
   Все толкались, отпихивали друг друга. Одному из стражников удалось вскарабкаться на шаткий табурет, самый проворный вскочил на стол. Посыпались на каменные плиты колбы и реторты.
   Отовсюду неслись проклятия, злобное сопенье, тонкий звон и хруст битого стекла.
   Серебряный кубок герцога нашелся потом сплющенным в лепешку где-то в углу, а жареная гусиная ножка вообще так и не отыскалась.
   - Летающее золото! Оно мое!
   - Золотце, миленькое, иди ко мне!
   - Нет, ко мне!
   - Ты будешь расти у меня в замке!
   - А я на тебя куплю замок!
   Герцогу Брабантскому в суматохе изрядно намяли бока. Он так тяжело пыхтел и отдувался, что факелы на стенах шатались и чадили.
   Тут я убедился: хоть он и герцог, но малый не промах и, если уж дело дошло до золота, постоять за себя он сумеет. В конце концов он всех расшвырял в стороны и чуть было не схватил меня.
   Ясное дело, в этой неразберихе никто не обращал внимания на моего алхимика и на дверь, ведущую из подземелья.
   А если имеется дверь и имеется тот, кто хочет удрать в эту дверь, и если к тому же на них никто не смотрит, то они быстренько договорятся. Ну-ка, реши задачу!
   Катя даже вздрогнула от неожиданности, с удивлением посмотрела на Веснушку.
   - Если из двери вычесть алхимика, кто останется? - спросил Веснушка, строго и холодно глядя на Катю. Маленькие ручки с важным видом заложил за спину.
   - Не знаю, - растерялась Катя.
   - Остался алхимик, - назидательно сказал Веснушка. - Как ты не понимаешь? Алхимик остался в живых. Герцог так его и не казнил. А дверь не может остаться в живых. Ведь она и так неживая, поняла?
   - Поняла...
   - Ну, повтори!
   - Остался алхимик, - послушно повторила Катя.
   - И ничего не остался! - ликуя, воскликнул Веснушка. - Не остался он у герцога Брабантского. Он в тот же день укатил далеко-далеко. Да, я вижу, математику ты совсем запустила. Неплохо было бы тебе со мной хоть немного подзаняться. Ну, конечно, - Веснушка обиженно выпятил нижнюю губу. - Ты считаешь, что я всего-навсего обыкновенный солнечный луч, каких много. Считаешь, что я и математикой с тобой недостоин заниматься. Хотя сама не можешь решить простейшей задачи. Ну?
   Катя в полной растерянности не знала, что ответить.
   - Самолет! Самолет! - внезапно закричал Веснушка и вскочил на подоконник. - Как раз Москва-Ленинград, то, что мне надо. Зацеплюсь за него и через сорок минут - на месте!
   - А когда прилетишь? - поспешно спросила Катя.
   - Через две-три темноты. В крайнем случае через четыре!
   Это значило на Веснушкином языке: "Через два-три дня. В крайнем случае через четыре".
   - Честное рыжее?
   - Честное рыжее! - он произнес эти слова торжественно, как клятву.
   - Осторожней, не промахнись! И не лети с собственной скоростью! - с тревогой воскликнула Катя. - Слышишь, что тебе говорят?
   - Что я, маленький, - весело откликнулся Веснушка. - Ты только не забудь: оставь окно открытым!
   Катя с тревогой проводила глазами сверкнувшего в форточке Веснушку. Солнечный свет ласково принял его, растворил в себе. "Бедняги, у них, оказывается, тоже не такая уж легкая жизнь, у этих лучей!" - с жалостью думала Катя.
   Она посмотрела в окно на молодую, еще молочно-зеленую траву. Из травы торчали желтые бархатные беретики одуванчиков. Лаковые, клейкие листья тополя были неподвижны. Солнце свило в их просветах слепящие золотые гнезда.
   Как хорошо, что она попала на эту землю!
   Не пролетела мимо, не промахнулась, не летит в Темноту, которой нет конца, не плутает между звездами...
   И Веснушка вернется. Обязательно вернется. Раз уж он дал "честное рыжее"...
   Глава 24. Ученый Петя и ночной разговор
   Веснушка вернулся из Ленинграда на четвертый день. Усталый, но довольный.
   - Ну, как там твой ученый? - спросила Катя.
   - В двух словах не расскажешь. Это целая история, - с важностью сказал Веснушка. - Он - рыжий, этот ученый Петя. В этом нет сомнения, Это я сразу понял... Сначала мне понравилось, что у него во всех склянках-пробирках что-то светится. А потом мне понравилось, что он по ночам не спит.
   - Как не спит? Совсем? - удивилась Катя.
   - Так, не спит. Одну ночь не спит, вторую ночь не спит, третью ночь... Совсем, как я... Все сидит за столом и смотрит на свои пробирки. Я даже подумал: уж не родственник ли он мне, право? Ведь мы, солнечные лучи, тоже не спим по ночам.
   А тут как раз звонит по телефону его жена Наташа и говорит:
   - Петя, я тебя умоляю. Ты себя просто вконец измотаешь этими опытами. Приди домой, отоспись хоть одну ночь.
   А он ей отвечает:
   - Это совершенно невозможно, Наташенька. Я же ни на минуту не могу отлучиться. Это для меня так важно. Я столько ждал. Ты же знаешь. И потом у нас в лаборатории есть чудесный диван.
   - Ты, наверное, на нем не умещаешься, - сомневается Наташа. - У тебя ноги такие чересчур длинные.
   - Прекрасно умещаюсь, Наташенька. Просто замечательно умещаюсь, успокаивает ее Петя.
   На самом деле, какое там. Когда Петя на диван ложится, ему приходится к дивану подставлять еще табуретку и стул.
   Но он все равно не спит. Руки за голову закинет и смотрит на свои склянки-пробирки. А под ними скачет синенький огонек, их подогревает. Полежит немного Петя - и опять за стол. Зачем-то книжки читает, пишет разные закорючки и следит, чтоб не погас синий огонек.
   На четвертую ночь... Тут понял я: нет, не родственник мне Петя. Сидел он, сидел, тер глаза кулаками. И вдруг уронил голову на руки и уснул.
   А я пристроился у него на плече и любуюсь, как славно пробирки светятся.
   Только смотрю: все ниже и ниже синий огонек. Совсем обленился, гореть не желает. То поднимется, то книзу прижмется. Вот-вот погаснет.
   Уж я его и так и эдак: и стыдил, и уговаривал. А он мигнул еще разок напоследок и погас.
   Хотел я было разбудить моего ученого Петю, потом пожалел.
   "Пускай, - думаю, - поспит. Все-таки не луч он, а человек. С этим же делом я и сам справлюсь. Подумаешь, важность, под пробирками прыгать. Триста-четыреста градусов - это для меня пара пустяков!"
   Однако прошло немного времени, и я вижу: что-то не то у меня получается. А почему, не пойму. Вроде я все правильно делаю, температуру держу ровно: не выше, не ниже. Но почему-то мои пробирки вдруг перестали светиться, и во всех них что-то забулькало, зашипело, забурлило.
   Тут я решил, что все испортил, и чуть не погас с перепугу. Заорал во весь голос. Петя вскочил, глазами спросонья хлопает, ничего не понимает. Потом посмотрел на пробирки, да как схватит их и давай скакать по комнате. Радуется чему-то, смеется.
   И Наташе своей позвонил по телефону. Кричит в трубку:
   - Получилось! Понимаешь ты это, Наташенька? Я все рассчитал и все-таки до конца не был уверен. Сомневался! Понимаешь, это же открытие! Это же новое слово в науке.
   - Вот так, - Веснушка повернулся к Кате и строго посмотрел на нее. - Видишь, что бы он без меня делал? А ты всегда твердишь: Веснушка, он такой-сякой, никудышный...
   - Никогда я так не говорила! - горячо воскликнула Катя.
   Уже наступил вечер. Веснушка, как всегда, забрался к Кате под подушку. Он еще долго ворочался, что-то бормотал насчет загадочногонепонятного-необъяснимого ученого Пети. Но Катю как-то быстро сморил сон.
   Проснулась она от тихих шелестящих голосов.
   Катя приоткрыла глаза.
   В комнате было темно. На подоконнике слабо светился горшок с мамиными фиалками. Ах, да это же Веснушка! Вскарабкался на подоконник. От него и свет.
   Веснушка стоял, почтительно согнувшись, опустив руки и вытянув шею.
   В открытую форточку падал прямой красноватый луч, тонкий, как волосок, и упирался в подоконник.
   - Я так счастлив... - прошептал Веснушка дрожащим голосом. Он глядел на тонкий луч чуть ли не с благоговением. - Я так давно мечтал о встрече с вами. Это такая честь для меня...
   - Э-э... мальчишка, - продребезжал хрупкий старческий голос. - Для тебя это, конечно, большая честь. А мне что за корысть тратить на тебя мое драгоценное время. Кто ты такой вообще? Какой-то жалкий молоденький лучик. Детский сад. Да я помню твое Солнышко еще в пеленках.
   "Ну, сейчас ему Веснушка выдаст, - Катя сжалась под одеялом. Сердце у нее замерло. - Ох, сейчас начнется стихийное бедствие! Разве Веснушка потерпит, чтобы о его Солнышке так отзывались?"
   Но, к ее удивлению, Веснушка безропотно выслушал эти ужасные слова и только еще ниже склонил голову.
   - Я - луч древнейшей звезды в нашей Галактике, - прокаркал все тот же старческий голос.
   Голос был такой старый и древний, будто его вытащили из какого-то ветхого сундука, где он провалялся неведомо сколько. Кате даже показалось, что он пахнет нафталином.
   - О, кто же спорит, - поспешно согласился Веснушка.
   - Молчать, когда говорят старшие!
   - Молчу, молчу... - Веснушка быстро оглянулся через плечо, окинул Катю подозрительным взглядом.
   Но Катя успела зажмуриться, сделала вид, что спит крепко.
   "Бедняжка, - страдая за Веснушку, подумала она. - Он ведь не привык, чтобы с ним так разговаривали".
   - Э-э... - брезгливо тянул старинный голос. - Что такое вообще Солнышко, если как следует разобраться? Заурядная звезда в хороводе светил. Какие-нибудь редкие достоинства? Личные качества? Обаяние? Ничего подобного. Серость. Посредственность. А температура? Какие-то жалкие миллиончики! Лягушка, а не звезда. Ну, отогрело оно эту маленькую планету, не спорю. Но тут же устроило себе рекламу. Все тут у вас словно с ума посходили. Только и разговору: "Ах, Солнышко!", "Чудное Солнышко!", "Как я мечтаю о Солнышке!" Дети поют о нем песенки. Кошки пошло мурлыкают, пригревшись на припеке. Я считаю, что все звезды должны отвернуться от такого зазнайки!
   Видно, этого Веснушка уже не мог вытерпеть.
   - А зато... а зато... - звенящим от обиды, высоким голосом проговорил Веснушка, - ходят слухи - ваша звезда уже погасла!
   - Замолчи, щенок! - злобно прошамкал старческий голос. - Если бы звезда погасла, то моим пяткам стало бы холодно.
   - Все равно ученые утверждают!.. - с отчаянным упорством твердил Веснушка.
   - Не тебе, сосунок, это повторять, - яростно прошипел древний голос. - Звездные сплетни. Интриги! Знаю я, чьи это штучки. Это все кометы. Разносят на хвостах всякие нелепые слухи. Но я им выскажу все, что я о них думаю...
   Злобное шипенье стало затихать, красноватый луч начал постепенно бледнеть, гаснуть. Стал как тонкий седой волосок и, наконец, исчез из глаз.
   Веснушка медленно повернулся к Кате. У него было мрачное, оскорбленное лицо. Он вскарабкался на постель, заполз под подушку.
   Катя боялась, что Веснушка по звонкому стуку ее сердца догадается, что она не спит.
   "Если Веснушка узнает, что я все слышала, ему будет еще тяжелее, подумала Катя. - Он такой гордый. Решит, что совсем опозорен".
   На следующее утро Катя проснулась рано. Только скрипнула и захлопнулась за мамой дверь, сбросила подушку на пол.
   Веснушка был весь какой-то мятый, глаза сердитые, нижняя губа оттопырена.
   - Ты что, за тучку зашел? - осторожно спросила Катя.
   - Пожалуй, я сегодня на юг слетаю. Купнусь пару раз в море, заявил Веснушка, капризно растягивая слова. - Надоело, весна у вас тут не идет, а ползет, как улитка.
   - Конечно, слетай, - охотно согласилась Катя.
   - А? - Веснушка въедливым пронзительным взглядом уперся в Катю. - А ты ночью... ты ночью... не спала, что ли?
   - Почему не спала? - Катя старалась говорить как можно естественней, но боялась, что голос или глаза ее выдадут. - А что было ночью?
   - Ничего, - мрачно отвернулся Веснушка.
   - Нет, ты все-таки скажи, - нарочно пристала Катя.
   - Сказано тебе, ничего! - резко крикнул Веснушка. Но он как-то с облегчением перевел дыхание. Вдруг он снова нахмурился, подозрительно глянул на Катю.
   - Постой! Постой! А ты почему не вздыхаешь? Я же в командировку собираюсь.
   "Вот те на! - изумилась Катя. - То злится, просто из себя выходит, когда я вздыхаю, то, извольте, сердится, что я не вздыхаю. Ну, не луч, а не разбери-пойми!"
   - А, понятно, - Веснушка горько усмехнулся. - Некоторым все равно: где их друзья, на каком конце света... Им безразлично: вернутся их друзья до темноты или будут, одинокие и озябшие, метаться во мраке!
   Делать было нечего. Катя протяжно вздохнула.
   - А!.. - тут же вспыхнул Веснушка. - Никуда меня не пускаешь! Связала по рукам, по ногам!
   Катя опустила голову, завздыхала еще печальней. Но краем глаза она незаметно следила за Веснушкой.
   "Неужели ему нравится, что я вздыхаю? - все-таки закралось в ее душу сомнение. - Неужели он только для виду злится, а на самом деле ему приятно. Может, когда я вздыхаю, он чувствует, как я его люблю, беспокоюсь за него, скучаю?.. Вот путаник!"
   В конце концов после долгих споров сошлись на том, что Веснушка самолетом слетает к Черному морю и сразу же назад.
   - Простудишься ведь! - горестно воскликнула Катя.
   - Простужусь! - надменно сверкнул глазами Веснушка. - Да я же никогда не болею. Вот придумали люди себе развлеченьице. Всякие там насморки, "ап-чхи" и все прочее. Глупая глупость все это, так полагаю. Помнишь, у тебя была температура тридцать восемь градусов? Так твоя мама за голову хваталась. А у меня запросто может быть температура две тысячи градусов, и моя ма... В общем, никто за голову не хватается.
   Веснушка нахмурился, быстро отвернулся.
   - Я схвачусь, - прошептала Катя.
   Веснушка посмотрел на нее и улыбнулся.
   Глава 25. Новые друзья и почему Катя им не обрадовалась
   День был ясный, но с порывами холодного, еще не прогретого ветра. Катя вышла погулять во двор. Дорогу Кате перешел Кот Ангорский. Равнодушно и лукаво посмотрел на нее серебряными глазами. Посмотрел даже не на нее, а как-то сквозь нее, будто она была прозрачной.
   Катя села на серые от старости бревна, сваленные у сарая.
   Под бревнами что-то прошуршало и затихло. Все ребята знали, что в бревнах живет пожилая, всеми уважаемая мышь. Ее никто не беспокоил. Даже коты и кошки, расположившись на бревнах, безразлично глядели по сторонам. Делали вид, что не слышат сладостный, умопомрачительный шорох мышиного хвоста.
   Но тут у Кати разом испортилось настроение. Из дома вышел Взялииобидели.
   Огляделся, нерешительно поскреб колючий подбородок, будто заросший репейником.
   Подошел к скамейке, аккуратно расстелил на ней газетку и сел.
   Скучающим взором обвел двор. Увидел Катю, прищурился.
   Катя не стала на него смотреть. Очень надо! Отколупнула кусочек коры от бревна. Понюхала. Пахнет сосной.
   - Пудель, - добрым печальным голосом позвал Взялииобидели. - Сюда, моя собачка. Моя собственная собачка.
   Из подъезда вышел Пудель.
   На мгновение его глаза задержались на Кате. Потом он послушно, но без всякой охоты подошел к хозяину.
   - Сюда, сюда! - Взялииобидели ладонью похлопал себя по коленке.
   Пудель подошел поближе. Взялииобидели больно ударил его ногой. Пудель взвизгнул от неожиданности и отскочил. Взялииобидели рассмеялся свои дрянным алюминиевым смехом. Бряк-бряк-бряк!