Страница:
Русь — ты вся поцелуй на морозе!“ Рослые охранники следили за подходами к коттеджу. Бросаясь в открытый бассейн, Алиса раскидывалась на поверхности, будто плыла сквозь дымные облака. „
Перед тобой вал мраморный кипит!“ Появившись в коттедже, дядя Коля, Тараканыч, торопливо поднялся на второй этаж. Связалось что-то. Видно было: связалось! Исходила от Режиссера такая энергия, что Алиса плавилась, горела в прохладном бассейне. Перевернувшись на спину, остужала кровь под жадным взглядом охранника. Сыграть все женские роли! Хоть Офелию, хоть проститутку! Все могу! Улыбка Алисы вгоняла охранника в ступор. Съемки на Алтае. Съемки в Швейцарии. Надо вставить в будущий фильм сцены в открытом бассейне. Огромное количество звезд. Плыть сквозь звездное сияние. Когда Спонсор влез на сиденье „мерса“, машина просела под его тяжестью. Режиссер свистнул. Полуодетые, смешные — толкались, вопили. Все стоили в ту ночь друг друга. „Пишем протокол или?…“ — выдохнул на повороте незнакомый гаишник. — „Или! — хохотнул Спонсор. — Вот тебе стольник. — И потребовал: — Где сдача?“ — „Так вы же обратно поедете“.
„Не та форма одежды? — глумился Спонсор в клубе, разворачивая перед охранниками полуобнаженную Вассу. — На сари ушла целая штора!“ Замечательные волосы рассыпались по плечам девушки. Вышел сам хозяин клуба. „Эпиляцию! Срочно!“ — хохотал Спонсор, указывая на человекообразного композитора. За ближним к выходу столиком кто-то заводил Ладу. Без французского шампанского Лада не заводилась, но время тут никто не считал. Знаменитым гостям выкатили огромные клубные кресла с вензелями на спинках. „Врач советует мне заняться спортом, — ржал Спонсор, не мог остановиться, обнимал Режиссера. — Может, купить футбольный клуб?“ Ухватил хозяина за кремовый галстук:
„Это для кого?“
„Это для вас. Тут все для вас“.
„Для Васс?— восхитился Спонсор. — А особенные услуги?“
Он хотел показать Режиссеру мир, в котором нет ничего невозможного.
Академик Петров-Беккер сидел в углу. Он низко опустил голову, согнул спину. Перед ним стояло блюдо с закусками. Конечно, он сразу увидел Режиссера и развеселую компанию, но не захотел к ним присоединиться. Может, его и не заметили бы, но рядом появился подлый некрасивый человек. Вот так надо одеваться, кричала его одежда. Вот так надо напиваться, кричали его глаза. „Пива мне! И гадюку к пиву!“ Сладкий табачный дым стлался над стойкой, смягчал блеск хрусталя, бесчисленных бутылок, зеркал, стекла, счастья. Нежные акварели тянулись по обитой цветным штофом стене. Невидимые кондиционеры работали превосходно. Мягкая кожа, приглушенный свет. Красивые женщины. Страшные женщины. Были такие страшные женщины, прижалась ко мне Алиса, что их просто не могли не пустить в столь изысканный клуб. У стойки — вольера с собачками и небольшой, облицованный розовым мрамором бассейн. Кудрявые Муму, никогда не слышавшие про Герасима. „Я за жестокое обращение с животными“, — сразу заявил Режиссер, увидев собачек. Наверное, обдумывал какую-то деталь будущего фильма. Наверное, увидел что-то такое, о чем уже никогда не суждено было узнать ни Алисе, ни Спонсору. Васса к этому времени размотала часть сари. „Знаешь, Кручинин, у нее были груди, каких ни у одной мисс Вселенной никогда не было!“ — ревниво прижалась ко мне Алиса. — „Какие противные собачки!“ — капризно протянула волшебная Васса. Она смотрела то на Спонсора, то на Режиссера. Похоже, собачки не вписывались в построенный ею мир. „Так утопи их!“ — заорал Спонсор. Затылок его налился розовым, глаза стали совсем спиртовые. Алиса даже испугалась. А Васса красиво откидывала голову и капризно надувала губки, настоящая Свобода на баррикадах.
„Как тебя звать?“
„Федор-с“, — наклонился хозяин.
„С этой минуты ты не Федор. Говнюк! Так тебя нарекаем!“
Хозяин поклонился. Он не находил новое имя худшим, чем прежнее.
„Готовы твои собачки?“ — Режиссер, как хирург, вытянул перед собой руки и два вышколенных сотрудника ловко натянули на них резиновые перчатки. Маленькие раскормленные твари в вольерах что-то почуяли, отпрянули в дальний угол. Но разве отпрянешь от судьбы? „Матерь Божья! — рычал Режиссер. Глаза его налились кровью. Он правил миром. — Матерь Божья, — рычал он, — теперь все у нас будет по другому!“ И шарил в вольере, глаза горели. Человекообразный композитор, багровый, мохнатый, впился толстыми пальцами в стол. Режиссер выхватил, наконец, одну из собачек, и поволок из вольеры. Зал смолк. Академик из своего угла изумленно уставился. Впрочем, собачки тут же завыли на разные голоса. „Вот настоящая партитура! — заорал Режиссер Сухробу. — Запомни!“ Алиса все сильней прижималась ко мне. Она дрожала. Никому с той ночи она ни слова не говорила о том, что действительно произошло в клубе. „Кудрявая сучка! — рычал Режиссер, пуская слюни и выволакивая из вольеры упирающуюся собачку. — Иди же сюда!“ — „Кручинин, — стонала Алиса. Ее била крупная дрожь. — Он топил собачку в бассейне и пускал пузыри. У него пена капала с губ. Он всаживал собачку в клубящуюся воду, она кипела от пузырей. У него были выпученные глаза, он, по-моему, кончил. А эти падлы, Кручинин, устроили ему аплодисменты“.
Наконец с Режиссера сорвали перчатки.
Трупик собачки безвольно плавал на поверхности бассейна.
Под звон бокалов и восторженный визг Режиссер вернулся к столику.
„Я тебя боюсь“, — сказала ему Алиса. А он засмеялся и позвал: „Говнюк!“
„Тут мы-с“, — мгновенно оказался рядом хозяин.
„Бутылочку коньяка на тот столик“, — не глядя указал Режиссер.
„Армянский? Грузинский? Камю? Есть испанский коллекционный“.
„Гран Шампань Премьер Крю, — Режиссер прекрасно знал вкусы академика. — Не найдешь, всажу в бассейн, как собачку! — И запоздало возмутился, будто у него открылись глаза: — Матерь Божья, что за рожи! Будто Нюрнберга не было“.
И Спонсор спрыгнул с ума. „Кручинин, — дрожа шептала Алиса, — он выволок меня на веранду. Как самец гориллы. А Режиссер в это время лапал Вассу. На террасе никого не было. Спонсор хрипел. Он нагнул меня и сорвал трусики. Я никогда так никого не хотела, Кручинин, как этого ревущего гориллу. Тебе не понять. — Она нежно прижалась ко мне. — Мне было так сладко, так сладко. Я повелась. В открытые двери кто-то смотрел, но потом свет вырубили. Может, случайно, потому что тут же включили. Но дрались все. Понимаешь? Били Говнюка, членов клуба, собачки выли в вольере. Режиссер тащил упирающуюся Вассу. Она потеряла сари, бежала голенькая и подвывала, как собачка. Я начала хохотать, Кручинин. Понимаешь, я решила, что Режиссер и ее хочет утопить. Наверное, и Спонсор так подумал, потому что мы оба заржали. А потом спрыгнули с террасы во двор, потому что на камни с террасы сбросили человекообразного. Он держался за руку, подремонтированную в Америке, но пока что ему прилетело только по левому глазу. На полной скорости мы вылетели на шоссе. Понимаешь? Мы орали, свистели, вопили, как обезьяны. Не знаю, какую скорость выжал Спонсор, но правая дверца вдруг отвалилась и колесо покатилось куда-то. Капот задрался, пар белыми струями бил из радиатора. Сухроб рвал на себя заднюю дверцу, меня через люк выбросило на бетон. „Солдатики, я уже умерла?“ Почему-то вокруг было много солдатиков. „Ты чё, тетка!“ Хорошенькие такие солдатики“.
Алиса заплакала.
Глава одиннадцатая ЗВОНОК БАНКИРУ
Глава двенадцатая ЗАПАХ ПАЛЕНЫХ КУПЮР
„Не та форма одежды? — глумился Спонсор в клубе, разворачивая перед охранниками полуобнаженную Вассу. — На сари ушла целая штора!“ Замечательные волосы рассыпались по плечам девушки. Вышел сам хозяин клуба. „Эпиляцию! Срочно!“ — хохотал Спонсор, указывая на человекообразного композитора. За ближним к выходу столиком кто-то заводил Ладу. Без французского шампанского Лада не заводилась, но время тут никто не считал. Знаменитым гостям выкатили огромные клубные кресла с вензелями на спинках. „Врач советует мне заняться спортом, — ржал Спонсор, не мог остановиться, обнимал Режиссера. — Может, купить футбольный клуб?“ Ухватил хозяина за кремовый галстук:
„Это для кого?“
„Это для вас. Тут все для вас“.
„Для Васс?— восхитился Спонсор. — А особенные услуги?“
Он хотел показать Режиссеру мир, в котором нет ничего невозможного.
Академик Петров-Беккер сидел в углу. Он низко опустил голову, согнул спину. Перед ним стояло блюдо с закусками. Конечно, он сразу увидел Режиссера и развеселую компанию, но не захотел к ним присоединиться. Может, его и не заметили бы, но рядом появился подлый некрасивый человек. Вот так надо одеваться, кричала его одежда. Вот так надо напиваться, кричали его глаза. „Пива мне! И гадюку к пиву!“ Сладкий табачный дым стлался над стойкой, смягчал блеск хрусталя, бесчисленных бутылок, зеркал, стекла, счастья. Нежные акварели тянулись по обитой цветным штофом стене. Невидимые кондиционеры работали превосходно. Мягкая кожа, приглушенный свет. Красивые женщины. Страшные женщины. Были такие страшные женщины, прижалась ко мне Алиса, что их просто не могли не пустить в столь изысканный клуб. У стойки — вольера с собачками и небольшой, облицованный розовым мрамором бассейн. Кудрявые Муму, никогда не слышавшие про Герасима. „Я за жестокое обращение с животными“, — сразу заявил Режиссер, увидев собачек. Наверное, обдумывал какую-то деталь будущего фильма. Наверное, увидел что-то такое, о чем уже никогда не суждено было узнать ни Алисе, ни Спонсору. Васса к этому времени размотала часть сари. „Знаешь, Кручинин, у нее были груди, каких ни у одной мисс Вселенной никогда не было!“ — ревниво прижалась ко мне Алиса. — „Какие противные собачки!“ — капризно протянула волшебная Васса. Она смотрела то на Спонсора, то на Режиссера. Похоже, собачки не вписывались в построенный ею мир. „Так утопи их!“ — заорал Спонсор. Затылок его налился розовым, глаза стали совсем спиртовые. Алиса даже испугалась. А Васса красиво откидывала голову и капризно надувала губки, настоящая Свобода на баррикадах.
„Как тебя звать?“
„Федор-с“, — наклонился хозяин.
„С этой минуты ты не Федор. Говнюк! Так тебя нарекаем!“
Хозяин поклонился. Он не находил новое имя худшим, чем прежнее.
„Готовы твои собачки?“ — Режиссер, как хирург, вытянул перед собой руки и два вышколенных сотрудника ловко натянули на них резиновые перчатки. Маленькие раскормленные твари в вольерах что-то почуяли, отпрянули в дальний угол. Но разве отпрянешь от судьбы? „Матерь Божья! — рычал Режиссер. Глаза его налились кровью. Он правил миром. — Матерь Божья, — рычал он, — теперь все у нас будет по другому!“ И шарил в вольере, глаза горели. Человекообразный композитор, багровый, мохнатый, впился толстыми пальцами в стол. Режиссер выхватил, наконец, одну из собачек, и поволок из вольеры. Зал смолк. Академик из своего угла изумленно уставился. Впрочем, собачки тут же завыли на разные голоса. „Вот настоящая партитура! — заорал Режиссер Сухробу. — Запомни!“ Алиса все сильней прижималась ко мне. Она дрожала. Никому с той ночи она ни слова не говорила о том, что действительно произошло в клубе. „Кудрявая сучка! — рычал Режиссер, пуская слюни и выволакивая из вольеры упирающуюся собачку. — Иди же сюда!“ — „Кручинин, — стонала Алиса. Ее била крупная дрожь. — Он топил собачку в бассейне и пускал пузыри. У него пена капала с губ. Он всаживал собачку в клубящуюся воду, она кипела от пузырей. У него были выпученные глаза, он, по-моему, кончил. А эти падлы, Кручинин, устроили ему аплодисменты“.
Наконец с Режиссера сорвали перчатки.
Трупик собачки безвольно плавал на поверхности бассейна.
Под звон бокалов и восторженный визг Режиссер вернулся к столику.
„Я тебя боюсь“, — сказала ему Алиса. А он засмеялся и позвал: „Говнюк!“
„Тут мы-с“, — мгновенно оказался рядом хозяин.
„Бутылочку коньяка на тот столик“, — не глядя указал Режиссер.
„Армянский? Грузинский? Камю? Есть испанский коллекционный“.
„Гран Шампань Премьер Крю, — Режиссер прекрасно знал вкусы академика. — Не найдешь, всажу в бассейн, как собачку! — И запоздало возмутился, будто у него открылись глаза: — Матерь Божья, что за рожи! Будто Нюрнберга не было“.
И Спонсор спрыгнул с ума. „Кручинин, — дрожа шептала Алиса, — он выволок меня на веранду. Как самец гориллы. А Режиссер в это время лапал Вассу. На террасе никого не было. Спонсор хрипел. Он нагнул меня и сорвал трусики. Я никогда так никого не хотела, Кручинин, как этого ревущего гориллу. Тебе не понять. — Она нежно прижалась ко мне. — Мне было так сладко, так сладко. Я повелась. В открытые двери кто-то смотрел, но потом свет вырубили. Может, случайно, потому что тут же включили. Но дрались все. Понимаешь? Били Говнюка, членов клуба, собачки выли в вольере. Режиссер тащил упирающуюся Вассу. Она потеряла сари, бежала голенькая и подвывала, как собачка. Я начала хохотать, Кручинин. Понимаешь, я решила, что Режиссер и ее хочет утопить. Наверное, и Спонсор так подумал, потому что мы оба заржали. А потом спрыгнули с террасы во двор, потому что на камни с террасы сбросили человекообразного. Он держался за руку, подремонтированную в Америке, но пока что ему прилетело только по левому глазу. На полной скорости мы вылетели на шоссе. Понимаешь? Мы орали, свистели, вопили, как обезьяны. Не знаю, какую скорость выжал Спонсор, но правая дверца вдруг отвалилась и колесо покатилось куда-то. Капот задрался, пар белыми струями бил из радиатора. Сухроб рвал на себя заднюю дверцу, меня через люк выбросило на бетон. „Солдатики, я уже умерла?“ Почему-то вокруг было много солдатиков. „Ты чё, тетка!“ Хорошенькие такие солдатики“.
Алиса заплакала.
Глава одиннадцатая ЗВОНОК БАНКИРУ
В дверь постучали.
Деликатно постучали, но Алиса схватила меня за руку:
— Не открывай!
— Я же говорил, что он к тебе ходит…
— Кто? — чуть не завизжала она.
Академик Петров-Беккер стоял перед дверью один.
В дверной глазок я рассмотрел надпись на его футболке. „ Игра сделана“. Отглаженные серые брюки. Наверняка приехал в машине, не пылил пешком, как я, по полям.
— Можно войти?
— А зачем? — спросил я.
— Роальд вам все объяснит.
— Роальд? Он тоже здесь? А если я вам не открою?
— Лучше открыть, — сказал академик без улыбки. — Иначе вам придется говорить не со мной.
Он не нажимал ни на одно слово. Даже ужасное не со мнойпроизнес ровно. Как бы сообщил некий факт, ничуть не выпячивая его. Седой воспитанный человек. Правда, за ним сразу возник Роальд. Этот спрашивать ни о чем не стал — длинный, в джинсах, уверенно отодвинул академика в сторону. Ледяной взгляд загнал Алису под простыню. Совсем не к месту я вспомнил, как Роальд помогал одному стеснительному клиенту. У того был друг. Вместе росли, учились, закончили вуз. „Потом втюрились в одну бабу?“ — догадался Роальд. — „Ну да. Но выбор делала девушка. Мы по-настоящему счастливы в браке, — признался клиент. — Вот только наш друг. Он будто заболел“.
Впрочем, речь все равно шла о дружбе. Просто после свадьбы друг стал бывать у молодоженов гораздо чаще, чем прежде. Приносил особенныеподарки. Например, сигареты, взрывающиеся у самых губ, розовый сахар, в чае распускающийся в длинных отвратительных червячков. „Наверное, ваш друг чувствует себя обделенным?“ — догадался Роальд. „Ну да. Иначе не дарил бы жвачку, которую можно вырвать только с зубами. И не приносил бы искусственных лягушек. На вид самые обыкновенные, но в неподходящий момент прыгают и испускают зловоние“. А недавно, поделился клиент своим горем, друг подарил его жене французскую губную помаду. Вообще не смывается, светится в темноте и постоянно меняет цвет — от фиолетового до пурпурного. Морская соль (подарок друга), которую жена засыпала в воду, решив полежать в теплой ванне, превратила ее в негритянку. В постели взрываются хлопушки, забрасывая спальню цветными конфетти. Презервативы дымят, как броненосцы времен русско-японской войны. После каждого такого визита жена плачет. У нее кожа портится. „А вчера она заявила, что если я не откажу моему другу в доме, она ему отдастся“ — „На какую помощь вы рассчитываете?“ — задумчиво спросил Роальд. И клиент ответил: „Есть у вас сотрудники, не знакомые с основами гуманизма? Разрешено им пользоваться электрошоковыми дубинками?“
— Зачем ты их впустил? — крикнула Алиса.
— Я все объясню, — негромко повторил академик.
— Что вы хотите объяснить? — я специально не присаживался, давая гостям понять, что их присутствие в дачном домике неуместно. Академик замялся, но с Роальдом такие номера не проходят. Он сразу ухватил стул и удобно поставил его у окна. Так он видел весь двор, сам оставаясь незамеченным.
— Я частный детектив, — грубо объяснил он, холодно поглядывая на Алису, прятавшуюся под покрывалом. — Работаю на тех, кто мне платит. Дело простое. Нужно вернуть деньги.
— Деньги? — мой голос прозвучал так фальшиво, что даже Алиса спрятала лицо в подушку.
— Вот именно.
— И сколько денег?
— Миллион долларов.
— И вы, Иван Ильич, того же хотите?
— Нет, — отозвался академик. — Мне нужна платиновая пластинка. Думаю, что она у вас. Конечно, ее можно использовать как брелок для ключей, но это слишком дорогое удовольствие. Пластинка пропала из спальни Режиссера. А вы там были, Кручинин. И ваша дама забегала сразу после возвращения из Варшавы.
Я молча посмотрел на Алису.
— Я только хотела сучке волосы подергать!
Роальд вдруг ухмыльнулся:
— Это коньяк?
— Налить?
— Полстакана, — скромно кивнул Роальд, поглядывая в окно. И несколько смягчился: — Тебе большая опасность грозит, Кручинин. Выкладывай денежки и выметайся. Не сиди на краю обрыва.
— А как же закон о кладах?
— Ты это о чем?
— Ну… Нашедшему деньги или драгоценности всегда что-то вроде полагается…
— Льготная отсидка, — грубо предположил Роальд. И выругался: — Этими долларами нельзя пользоваться.
— Почему?
В камине уютно потрескивали сосновые шишки. Академик подбросил еще парочку. Мирная добрая компания, обсуждающая судьбу больших денег.
— Это фальшивые доллары.
— Почему я должен тебе верить?
— Мне не веришь, позвони банкиру.
— Какому еще банкиру?
— Да Кузину. Какому! Которому сбагрил двадцатку!
— Не звони! — выглянула из-под простыни Алиса. Лучшим выходом на ее взгляд было бы прямо сейчас застрелить Роальда и академика, и самому застрелиться. Алиса обожала трагические красивые сцены. Поплакав над трупами, она забрала бы деньги и отбыла с Алиной в более тихие края.
Не глядя на нее, я набрал номер банкира.
Писк. Долгие гудки. Потом сонный голос: „Слушаю“.
„Иннокентий Павлович?“
„А, Кручинин! Ну ты скотина! Я так тебе скажу“.
„Вы это о чем?“
„Скажи спасибо Ивану Ильичу, что он просветил меня“.
Трубку бросили.
— Но это же случайная двадцатка, — сказал я, отводя глаза.
Ледяные глаза Роальда пронзили меня. „Сажал я одного“. Он ловко поймал меня на этой двадцатке. Только Алиса ничего не понимала. Куталась в тоненькую простынку, поводила голым плечиком и не сводила глаз со страшного пятнистого академика. Он бил клинья под жену ее бывшего любовника, а заодно пытался кинуть нас на миллион. Она боялась его даже больше чем Роальда.
— Не верь ему.
— Зачем же мне врать?
— Не знаю. Только вы все равно врете! — упорствовала Алиса.
— Вы сможете узнать голос своей помощницы?
— Алиночки?
— Ну да.
— Еще бы!
— Ну позвоните ей.
— Она дома? Она сейчас дома?
— Она в ночном клубе, — назвал Роальд номер телефона. — Только не спрашивайте, что это за клуб. Вы там не бывали, а вашей помощнице понравилось. Пьет мартини и ждет звонка.
— Ее там силой держат?
— Да как сказать. Наверное, нет. Но при ней два крепких человека.
Алиса, как зачарованная, набрала названный номер. „Алиночка, миленькая!“ Голос ее прямо звенел. Академик слушал бывшую актрису с любопытством. Роальд тоже. „Алиночка, миленькая! — причитала Алиса. Видимо, они понимали друг друга на каком-то особенном, недоступном для обычных людей уровне. — Алинчик, сладкая! Тебя мучают? Убей их всех! — приказ прозвучал совершенно невероятно, но Мерцанова так и крикнула в трубку: — Убей их всех! Я сейчас прикажу Кручинину и мы приедем“.
И повернулась к Роальду:
— Пусть ее привезут сюда!
— Верните фальшивки и пластинку академика.
— Кручинин! Почему ты ничего не делаешь? Ты же слышал?
— Вы хотите сказать, — не поверил я, — что должен заплатить миллион долларов за кукую-то розовую дуру?
Роальд кивнул.
— За какую-то парикмахершу?
— Кручинин! — злобно завизжала Алиса.
Но я ее не слушал. Смутная догадка мелькнула в голове.
— Иван Ильич, вы что, заодно с этими людьми? Вы с ними в одной команде?
— Перестаньте, — холодно ответил академик. — Просто я пекусь о чести великого человека.
Он так и сказал — пекусь.
— Как-то странно получается, — не поверил я. — Ася под следствием. Парикмахерша в ночном клубе. С меня требуют миллион.
— И платиновую пластинку.
— Она тоже фальшивая?
Академик странно посмотрел на меня:
— Отдайте деньги господину Салинкасу.
— А если я этого не сделаю?
— Не сделаешь? — удивился Роальд. — Тогда я сам заберу. Ася сядет в тюрьму за убийство мужа. А вашу подружку изнасилуют. — Он холодно посмотрел на Алису. — Ее изнасилуют грязные несимпатичные люди. Она потом всю жизнь будет лечиться.
— А с ней что будет? — указал я на Алису.
— Госпожу Мерцанову приказано не трогать.
Под настороженными взглядами я поднялся и поставил на плитку джезву с водой.
Когда втягиваешь запах рассыпанного, попавшего на плитку кофе, лучше думается. Я ни на йоту не верил ни академику, ни Роальду. Какая платиновая пластинка? Что за чепуха? Почему доллары фальшивые? Если банкир, Роальд и академик в сговоре — у них не помалу получится. По морде Тараканыча никак не скажешь, что такой человек будет гоняться за фальшивками. „Деньги на бочку!“ Чего-то здесь не хватало. Какого-то важного звена. Три года назад в газетах писали про какие-то фальшивые доллары, это так, но кто сейчас помнит? Никогда не догадаешься, почему веревка перекинута через перекладину, а труп в канаве.
— Это все тот фильм?
Академик вздохнул. Предпочел бы другую тему.
Можно оглупить сценарий, жизнь оглупить сложнее.
Солнце всходит, птички поют, что с этим сделаешь? Бороться надо не с жизнью, а с ее проявлениями. С наводнениями, пожарами, саранчой, преступностью. Роальд в этом смысле выглядел выигрышнее всех. Если они с академиком сговорились, и банкир Кузин с ними в доле, то получалось по триста тридцать три штуки на каждого. И одна оставалась на товарищеский ужин. С вычетом двадцатки. Вот так живешь-живешь, подумал я, бегаешь за Алисой, злишься на Архиповну, пишешь очередной роман, а что толку?
— Вот вы печетесь о чести Режиссера, — поймал я академика. — А кто вообще-то знает об этом миллионе? Даже если он фальшивый. И зачем теперь покойнику деньги? За гробом и так пойдет весь город.
— Не ломай голову!
Но я не верил. Я упорно распутывал нить.
Алиса пряталась под простынкой, хотя давно могла встать. Академик наливал кофе в чашку. Роальд сидел у окна верхом на стуле. Снаружи его никто не мог увидеть, но он видел весь двор. Прыгнуть к дверям? Вряд ли Роальд успеет меня остановить. Впрочем, он псих. Он просто меня застрелит.
Деликатно постучали, но Алиса схватила меня за руку:
— Не открывай!
— Я же говорил, что он к тебе ходит…
— Кто? — чуть не завизжала она.
Академик Петров-Беккер стоял перед дверью один.
В дверной глазок я рассмотрел надпись на его футболке. „ Игра сделана“. Отглаженные серые брюки. Наверняка приехал в машине, не пылил пешком, как я, по полям.
— Можно войти?
— А зачем? — спросил я.
— Роальд вам все объяснит.
— Роальд? Он тоже здесь? А если я вам не открою?
— Лучше открыть, — сказал академик без улыбки. — Иначе вам придется говорить не со мной.
Он не нажимал ни на одно слово. Даже ужасное не со мнойпроизнес ровно. Как бы сообщил некий факт, ничуть не выпячивая его. Седой воспитанный человек. Правда, за ним сразу возник Роальд. Этот спрашивать ни о чем не стал — длинный, в джинсах, уверенно отодвинул академика в сторону. Ледяной взгляд загнал Алису под простыню. Совсем не к месту я вспомнил, как Роальд помогал одному стеснительному клиенту. У того был друг. Вместе росли, учились, закончили вуз. „Потом втюрились в одну бабу?“ — догадался Роальд. — „Ну да. Но выбор делала девушка. Мы по-настоящему счастливы в браке, — признался клиент. — Вот только наш друг. Он будто заболел“.
Впрочем, речь все равно шла о дружбе. Просто после свадьбы друг стал бывать у молодоженов гораздо чаще, чем прежде. Приносил особенныеподарки. Например, сигареты, взрывающиеся у самых губ, розовый сахар, в чае распускающийся в длинных отвратительных червячков. „Наверное, ваш друг чувствует себя обделенным?“ — догадался Роальд. „Ну да. Иначе не дарил бы жвачку, которую можно вырвать только с зубами. И не приносил бы искусственных лягушек. На вид самые обыкновенные, но в неподходящий момент прыгают и испускают зловоние“. А недавно, поделился клиент своим горем, друг подарил его жене французскую губную помаду. Вообще не смывается, светится в темноте и постоянно меняет цвет — от фиолетового до пурпурного. Морская соль (подарок друга), которую жена засыпала в воду, решив полежать в теплой ванне, превратила ее в негритянку. В постели взрываются хлопушки, забрасывая спальню цветными конфетти. Презервативы дымят, как броненосцы времен русско-японской войны. После каждого такого визита жена плачет. У нее кожа портится. „А вчера она заявила, что если я не откажу моему другу в доме, она ему отдастся“ — „На какую помощь вы рассчитываете?“ — задумчиво спросил Роальд. И клиент ответил: „Есть у вас сотрудники, не знакомые с основами гуманизма? Разрешено им пользоваться электрошоковыми дубинками?“
— Зачем ты их впустил? — крикнула Алиса.
— Я все объясню, — негромко повторил академик.
— Что вы хотите объяснить? — я специально не присаживался, давая гостям понять, что их присутствие в дачном домике неуместно. Академик замялся, но с Роальдом такие номера не проходят. Он сразу ухватил стул и удобно поставил его у окна. Так он видел весь двор, сам оставаясь незамеченным.
— Я частный детектив, — грубо объяснил он, холодно поглядывая на Алису, прятавшуюся под покрывалом. — Работаю на тех, кто мне платит. Дело простое. Нужно вернуть деньги.
— Деньги? — мой голос прозвучал так фальшиво, что даже Алиса спрятала лицо в подушку.
— Вот именно.
— И сколько денег?
— Миллион долларов.
— И вы, Иван Ильич, того же хотите?
— Нет, — отозвался академик. — Мне нужна платиновая пластинка. Думаю, что она у вас. Конечно, ее можно использовать как брелок для ключей, но это слишком дорогое удовольствие. Пластинка пропала из спальни Режиссера. А вы там были, Кручинин. И ваша дама забегала сразу после возвращения из Варшавы.
Я молча посмотрел на Алису.
— Я только хотела сучке волосы подергать!
Роальд вдруг ухмыльнулся:
— Это коньяк?
— Налить?
— Полстакана, — скромно кивнул Роальд, поглядывая в окно. И несколько смягчился: — Тебе большая опасность грозит, Кручинин. Выкладывай денежки и выметайся. Не сиди на краю обрыва.
— А как же закон о кладах?
— Ты это о чем?
— Ну… Нашедшему деньги или драгоценности всегда что-то вроде полагается…
— Льготная отсидка, — грубо предположил Роальд. И выругался: — Этими долларами нельзя пользоваться.
— Почему?
В камине уютно потрескивали сосновые шишки. Академик подбросил еще парочку. Мирная добрая компания, обсуждающая судьбу больших денег.
— Это фальшивые доллары.
— Почему я должен тебе верить?
— Мне не веришь, позвони банкиру.
— Какому еще банкиру?
— Да Кузину. Какому! Которому сбагрил двадцатку!
— Не звони! — выглянула из-под простыни Алиса. Лучшим выходом на ее взгляд было бы прямо сейчас застрелить Роальда и академика, и самому застрелиться. Алиса обожала трагические красивые сцены. Поплакав над трупами, она забрала бы деньги и отбыла с Алиной в более тихие края.
Не глядя на нее, я набрал номер банкира.
Писк. Долгие гудки. Потом сонный голос: „Слушаю“.
„Иннокентий Павлович?“
„А, Кручинин! Ну ты скотина! Я так тебе скажу“.
„Вы это о чем?“
„Скажи спасибо Ивану Ильичу, что он просветил меня“.
Трубку бросили.
— Но это же случайная двадцатка, — сказал я, отводя глаза.
Ледяные глаза Роальда пронзили меня. „Сажал я одного“. Он ловко поймал меня на этой двадцатке. Только Алиса ничего не понимала. Куталась в тоненькую простынку, поводила голым плечиком и не сводила глаз со страшного пятнистого академика. Он бил клинья под жену ее бывшего любовника, а заодно пытался кинуть нас на миллион. Она боялась его даже больше чем Роальда.
— Не верь ему.
— Зачем же мне врать?
— Не знаю. Только вы все равно врете! — упорствовала Алиса.
— Вы сможете узнать голос своей помощницы?
— Алиночки?
— Ну да.
— Еще бы!
— Ну позвоните ей.
— Она дома? Она сейчас дома?
— Она в ночном клубе, — назвал Роальд номер телефона. — Только не спрашивайте, что это за клуб. Вы там не бывали, а вашей помощнице понравилось. Пьет мартини и ждет звонка.
— Ее там силой держат?
— Да как сказать. Наверное, нет. Но при ней два крепких человека.
Алиса, как зачарованная, набрала названный номер. „Алиночка, миленькая!“ Голос ее прямо звенел. Академик слушал бывшую актрису с любопытством. Роальд тоже. „Алиночка, миленькая! — причитала Алиса. Видимо, они понимали друг друга на каком-то особенном, недоступном для обычных людей уровне. — Алинчик, сладкая! Тебя мучают? Убей их всех! — приказ прозвучал совершенно невероятно, но Мерцанова так и крикнула в трубку: — Убей их всех! Я сейчас прикажу Кручинину и мы приедем“.
И повернулась к Роальду:
— Пусть ее привезут сюда!
— Верните фальшивки и пластинку академика.
— Кручинин! Почему ты ничего не делаешь? Ты же слышал?
— Вы хотите сказать, — не поверил я, — что должен заплатить миллион долларов за кукую-то розовую дуру?
Роальд кивнул.
— За какую-то парикмахершу?
— Кручинин! — злобно завизжала Алиса.
Но я ее не слушал. Смутная догадка мелькнула в голове.
— Иван Ильич, вы что, заодно с этими людьми? Вы с ними в одной команде?
— Перестаньте, — холодно ответил академик. — Просто я пекусь о чести великого человека.
Он так и сказал — пекусь.
— Как-то странно получается, — не поверил я. — Ася под следствием. Парикмахерша в ночном клубе. С меня требуют миллион.
— И платиновую пластинку.
— Она тоже фальшивая?
Академик странно посмотрел на меня:
— Отдайте деньги господину Салинкасу.
— А если я этого не сделаю?
— Не сделаешь? — удивился Роальд. — Тогда я сам заберу. Ася сядет в тюрьму за убийство мужа. А вашу подружку изнасилуют. — Он холодно посмотрел на Алису. — Ее изнасилуют грязные несимпатичные люди. Она потом всю жизнь будет лечиться.
— А с ней что будет? — указал я на Алису.
— Госпожу Мерцанову приказано не трогать.
Под настороженными взглядами я поднялся и поставил на плитку джезву с водой.
Когда втягиваешь запах рассыпанного, попавшего на плитку кофе, лучше думается. Я ни на йоту не верил ни академику, ни Роальду. Какая платиновая пластинка? Что за чепуха? Почему доллары фальшивые? Если банкир, Роальд и академик в сговоре — у них не помалу получится. По морде Тараканыча никак не скажешь, что такой человек будет гоняться за фальшивками. „Деньги на бочку!“ Чего-то здесь не хватало. Какого-то важного звена. Три года назад в газетах писали про какие-то фальшивые доллары, это так, но кто сейчас помнит? Никогда не догадаешься, почему веревка перекинута через перекладину, а труп в канаве.
— Это все тот фильм?
Академик вздохнул. Предпочел бы другую тему.
Можно оглупить сценарий, жизнь оглупить сложнее.
Солнце всходит, птички поют, что с этим сделаешь? Бороться надо не с жизнью, а с ее проявлениями. С наводнениями, пожарами, саранчой, преступностью. Роальд в этом смысле выглядел выигрышнее всех. Если они с академиком сговорились, и банкир Кузин с ними в доле, то получалось по триста тридцать три штуки на каждого. И одна оставалась на товарищеский ужин. С вычетом двадцатки. Вот так живешь-живешь, подумал я, бегаешь за Алисой, злишься на Архиповну, пишешь очередной роман, а что толку?
— Вот вы печетесь о чести Режиссера, — поймал я академика. — А кто вообще-то знает об этом миллионе? Даже если он фальшивый. И зачем теперь покойнику деньги? За гробом и так пойдет весь город.
— Не ломай голову!
Но я не верил. Я упорно распутывал нить.
Алиса пряталась под простынкой, хотя давно могла встать. Академик наливал кофе в чашку. Роальд сидел у окна верхом на стуле. Снаружи его никто не мог увидеть, но он видел весь двор. Прыгнуть к дверям? Вряд ли Роальд успеет меня остановить. Впрочем, он псих. Он просто меня застрелит.
Глава двенадцатая ЗАПАХ ПАЛЕНЫХ КУПЮР
— …началось с покупки фальшивок, а закончилось катастрофой на шоссе, так? — не мог я остановиться. — Ты сама говорила, — кивнул я Алисе, — что Спонсор и Режиссер вели себя в последний вечер необычно. Будто ждали чего-то. И дождались. Наверное, в каком-то заранее условленном месте в машину дяди Коли, Тараканыча, сунули кейс. Машину Тараканыч бросил у крыльца и поднялся наверх. Спонсор пришел в восторг, узнав об удачной операции. Миллион фальшивок можно продать за полмиллиона настоящих долларов. Черный рынок работает всегда. Можно закрыть глаза на некоторые вещи. Полмиллиона хватило бы. Спонсор уже видел свое имя в титрах будущего фильма. Он знал, что искусство спасают только богатые люди. Нет гениальных художников, есть гениальные заказчики. Это известно с давних времен. Вот и погнал в „Муму“.
В машине Тараканыча. О том, что кейс с валютой находился в багажнике, Спонсор узнал только на другой день. Но машина уже сгорела… Иван Ильич…
— Да? — откликнулся Петров-Беккер.
— Прошло три года. Целых три года. Почему вдруг Спонсор начал искать эти деньги?
— Слухи. На слухах мир стоит. Он был уверен, что фальшивки сгорели в машине. Но вдруг нет? Вдруг какая-то случайность? Что если они всплывут на рынке? О фальшивках знали только сам Спонсор, его помощник и Режиссер. Больше никто. Помощника Спонсор упрятал на некоторое время в тюрьму, для надежности, и подать знак теперь мог только Режиссер. Не дай Бог, если бы он очнулся…
Никто со мной не спорил. Может потому, что Петров-Беккер и Роальд знали что-то еще такое, о чем я даже не догадывался. Поглядывая в окно, Роальд прижимал локоть к боку. Под мышкой у него висел пистолет. Встав, прижимаясь к стене, Роальд осторожно шагнул к двери, ведущей из гостиной прямо в сад. Наверное, этим путем приходил к Алисе Режиссер, ревниво представил я. Приезжал к Спонсору, пил у него, потом задами шел через колючий малинник. „ О, не клянись луною, в месяц раз меняющейся, — это путь к изменам…“
Не хлопнув дверью, даже не скрипнув, Роальд исчез.
— Кручинин!
Я не обернулся.
Алиса сделала выбор, я не хотел ей мешать.
У Алисы чудесная кожа. У нее невероятные глаза. И еще она деловая женщина. С Алиной они наживут не один миллион. В этом я был уверен. Я желал им удачи, но своиммиллионом делиться не собирался. Три часа назад мы с Алисой весело считали доллары и прыгали от восторга, пытаясь понять, как их лучше потратить, но сейчас общего будущего у нас не было.
— Кручинин!
— Не останавливайте его, Алиса Тихоновна.
Голос академика прозвучал виновато, будто это он сам все затеял.
Ухватив рюкзак, а заодно тяжелую металлическую клюку, стоявшую у камина, я осторожно приоткрыл дверь. На крылечке никого не было. В небе висела Луна и тысячи звезд. Много тысяч звезд. Или раньше я не обращал внимания на их количество? Куда мы все деваемся после смерти? Полковник заразил меня своим вопросом. Даже не припомню, когда в последний раз я видел столько сияющих огней. В этом было что-то ужасное. Пока Роальд рыщет по задам участка, решил я, спущусь к речке…
Но холодный ствол прижался к моему затылку. Будто из морозильника.
— Осторожненько осторожненько рюкзак на землю…
— Уже кладу…
У меня был приятель в институте теплофизики. Робкое домашнее животное. Боялся мышей. Не пил водку. Осторожничал в спортивном бассейне. А утонул посреди Атлантики, стряслась какая-то беда с плавающей лабораторией. Я это к чему? В трех метрах от меня стояла машина Алисы с приоткрытой дверцей, прыгай и мчись! — но холодный ствол был гораздо ближе.
Я осторожно опустил рюкзак на траву.
— Уважаю обязательных людей, — ободрил меня Тараканыч.
Странно, подумал я. До появления Алисы в Городке все шло прекрасно. Ну немного горячего кофе на колени, это в пределах. Света испекла пирог. У Юля предки укатили куда-то. Маринка собиралась выбраться с дачи. А с появлением Алисы все пошло к черту. Как в нехорошем сне я увидел на крылечке академика Петрова-Беккера. Он не закрыл за собой дверь и стоял в освещенном изнутри прямоугольнике. Увидев Тараканыча, зябко спрятал руки в карманы плаща. Думаю, он зналвсе, что должно случиться. И когда Тараканыч охнул и повалился на траву, моя догадка перешла в уверенность.
— Ну ты прушник, Кручинин, — подул Роальд на кулак.
Это он не знал, что такое настоящий прушник. Володька Колосков из Института ядерной физики ловко увернулся от несущейся на него машины. Ревущий гигантский КРАЗ почти наехал на него. Спасая идущую рядом женщину, Володька оттолкнул ее в кювет и сам туда свалился. Женщина здорово поломалась, хотя не оттолкни ее Володька, там и ломаться было бы нечему: от раздавленных остатков отказался бы и Харон. А самого Володьку тот же КРАЗ (местная автоколонна) сбил только через неделю, причем на том же самом месте. Нашлись свидетели, показавшие, что Володька уже второй раз бросается под одну и ту же машину. Заподозрили личную неприязнь, тем более, что водила, которого Володька видел впервые, оказался троюродным братом бывшей Володькиной любовницы. Кстати, эта сучка явилась в суд и заявила, что Володька всегда относился к ней с неприязнью. Таких, как Володька, сказала она, судить надо особенно строго. Они, как кобели, мечутся по дорогам.
— Зачем вы его так? — спросил Перов-Беккер.
— Когда трупы начинают всплывать напротив рыбного ресторана, — загадочно ухмыльнулся Роальд, — посетителям это не нравится. — И, связав руки Тараканычу, приволок паяльную лампу.
— Вы будете его пытать? — заломила руки Алиса.
— Помолчите, — грубо попросил Роальд. — Вашу подругу сейчас привезут.
Алиса сразу расцвела. „Вы ему рот замотайте скотчем, чтобы не кричал, а то Алиночка испугается“. Тоненький, повторяющий изгибы фигуры плащ. Придется вернуть двадцатку. И делать ремонт на свои деньги. С судьбой не поспоришь. На том же перекрестке, напротив Ядерной физики, где Володьку Колоскова судьба дважды так страшно подловила, я сам видел козу, на которую, ревя, газуя, весь в сизом угарном облаке, вывалил из-за поворота все тот же огромный, как мамонт, КРАЗ. Водиле дураку не ездить бы там больше, так нет, вывалил в третий раз и только в самый последний момент сумел круто вывернуть руль. А коза сволочь уже перебежала дорогу в самом что ни на есть опасном месте, остановилась и стала блеять. Дескать, она от бабушки ушла, она от дедушки ушла, она от внучка ушла, а теперь и от вонючего КРАЗА уйдет. В этот момент ревущая, стреляющая сизыми выхлопами махина с грохотом врубилась в бетонный столб. От удара столб переломился у основания и верхушкой из кованного железа убил козу.
— Я могу идти?
Никто мне не ответил.
Мавр сделал свое дело, мавр может идти.
Присутствовать при пытках не хотелось, Роальд скучно предупредил:
— Иди верхней дорогой.
— Почему верхней?
— Мало ли…
Он хмуро зажег паяльную лампу и поиграл шипящим синеватым язычком огня. Связанный Тараканыч в траве сразу пришел в себя и засопел. „Зачем тебе уходить, Кручинин? Потом вместе уйдем“. — „Да ну. Потом тебя тащить придется“. Но Тараканыч настаивал: „Как ты потом без свидетелей? Тебе свидетели понадобятся“ Роальд угрюмо смотрел на нас. Потом небрежно вывернул вонючий рюкзак. Зеленые купюры потекли на траву. Алиса вскрикнула и молитвенно прижала руки к груди. Только Тараканыч не спускал глаз с белого язычка, бьющего из паяльной лампы.
— Дергаться не будешь? — пожалел его Роальд.
— Вот те крест! Я сам пришел сжечь это дерьмо.
Роальд кивнул и развязал ему руки. Тараканыч сразу отсел, схватившись за голову, а Роальд беспощадно повел шипящим белым язычком по сворачивающимся, скукоживающимся купюрам. Они корчились, как живые. Противный пепел понесло по двору. Фальшивые деньги — больные деньги. Их пепел тоже казался больным. На крылечке соседнего коттеджа появился здоровенный охранник, закурил, сквозь тьму берез посмотрел в нашу сторону. Бесчисленные звезды светились на фоне страшного бесконечного бархата. Запах паленого… Куда мы все деваемся?…
— Да? — откликнулся Петров-Беккер.
— Прошло три года. Целых три года. Почему вдруг Спонсор начал искать эти деньги?
— Слухи. На слухах мир стоит. Он был уверен, что фальшивки сгорели в машине. Но вдруг нет? Вдруг какая-то случайность? Что если они всплывут на рынке? О фальшивках знали только сам Спонсор, его помощник и Режиссер. Больше никто. Помощника Спонсор упрятал на некоторое время в тюрьму, для надежности, и подать знак теперь мог только Режиссер. Не дай Бог, если бы он очнулся…
Никто со мной не спорил. Может потому, что Петров-Беккер и Роальд знали что-то еще такое, о чем я даже не догадывался. Поглядывая в окно, Роальд прижимал локоть к боку. Под мышкой у него висел пистолет. Встав, прижимаясь к стене, Роальд осторожно шагнул к двери, ведущей из гостиной прямо в сад. Наверное, этим путем приходил к Алисе Режиссер, ревниво представил я. Приезжал к Спонсору, пил у него, потом задами шел через колючий малинник. „ О, не клянись луною, в месяц раз меняющейся, — это путь к изменам…“
Не хлопнув дверью, даже не скрипнув, Роальд исчез.
— Кручинин!
Я не обернулся.
Алиса сделала выбор, я не хотел ей мешать.
У Алисы чудесная кожа. У нее невероятные глаза. И еще она деловая женщина. С Алиной они наживут не один миллион. В этом я был уверен. Я желал им удачи, но своиммиллионом делиться не собирался. Три часа назад мы с Алисой весело считали доллары и прыгали от восторга, пытаясь понять, как их лучше потратить, но сейчас общего будущего у нас не было.
— Кручинин!
— Не останавливайте его, Алиса Тихоновна.
Голос академика прозвучал виновато, будто это он сам все затеял.
Ухватив рюкзак, а заодно тяжелую металлическую клюку, стоявшую у камина, я осторожно приоткрыл дверь. На крылечке никого не было. В небе висела Луна и тысячи звезд. Много тысяч звезд. Или раньше я не обращал внимания на их количество? Куда мы все деваемся после смерти? Полковник заразил меня своим вопросом. Даже не припомню, когда в последний раз я видел столько сияющих огней. В этом было что-то ужасное. Пока Роальд рыщет по задам участка, решил я, спущусь к речке…
Но холодный ствол прижался к моему затылку. Будто из морозильника.
— Осторожненько осторожненько рюкзак на землю…
— Уже кладу…
У меня был приятель в институте теплофизики. Робкое домашнее животное. Боялся мышей. Не пил водку. Осторожничал в спортивном бассейне. А утонул посреди Атлантики, стряслась какая-то беда с плавающей лабораторией. Я это к чему? В трех метрах от меня стояла машина Алисы с приоткрытой дверцей, прыгай и мчись! — но холодный ствол был гораздо ближе.
Я осторожно опустил рюкзак на траву.
— Уважаю обязательных людей, — ободрил меня Тараканыч.
Странно, подумал я. До появления Алисы в Городке все шло прекрасно. Ну немного горячего кофе на колени, это в пределах. Света испекла пирог. У Юля предки укатили куда-то. Маринка собиралась выбраться с дачи. А с появлением Алисы все пошло к черту. Как в нехорошем сне я увидел на крылечке академика Петрова-Беккера. Он не закрыл за собой дверь и стоял в освещенном изнутри прямоугольнике. Увидев Тараканыча, зябко спрятал руки в карманы плаща. Думаю, он зналвсе, что должно случиться. И когда Тараканыч охнул и повалился на траву, моя догадка перешла в уверенность.
— Ну ты прушник, Кручинин, — подул Роальд на кулак.
Это он не знал, что такое настоящий прушник. Володька Колосков из Института ядерной физики ловко увернулся от несущейся на него машины. Ревущий гигантский КРАЗ почти наехал на него. Спасая идущую рядом женщину, Володька оттолкнул ее в кювет и сам туда свалился. Женщина здорово поломалась, хотя не оттолкни ее Володька, там и ломаться было бы нечему: от раздавленных остатков отказался бы и Харон. А самого Володьку тот же КРАЗ (местная автоколонна) сбил только через неделю, причем на том же самом месте. Нашлись свидетели, показавшие, что Володька уже второй раз бросается под одну и ту же машину. Заподозрили личную неприязнь, тем более, что водила, которого Володька видел впервые, оказался троюродным братом бывшей Володькиной любовницы. Кстати, эта сучка явилась в суд и заявила, что Володька всегда относился к ней с неприязнью. Таких, как Володька, сказала она, судить надо особенно строго. Они, как кобели, мечутся по дорогам.
— Зачем вы его так? — спросил Перов-Беккер.
— Когда трупы начинают всплывать напротив рыбного ресторана, — загадочно ухмыльнулся Роальд, — посетителям это не нравится. — И, связав руки Тараканычу, приволок паяльную лампу.
— Вы будете его пытать? — заломила руки Алиса.
— Помолчите, — грубо попросил Роальд. — Вашу подругу сейчас привезут.
Алиса сразу расцвела. „Вы ему рот замотайте скотчем, чтобы не кричал, а то Алиночка испугается“. Тоненький, повторяющий изгибы фигуры плащ. Придется вернуть двадцатку. И делать ремонт на свои деньги. С судьбой не поспоришь. На том же перекрестке, напротив Ядерной физики, где Володьку Колоскова судьба дважды так страшно подловила, я сам видел козу, на которую, ревя, газуя, весь в сизом угарном облаке, вывалил из-за поворота все тот же огромный, как мамонт, КРАЗ. Водиле дураку не ездить бы там больше, так нет, вывалил в третий раз и только в самый последний момент сумел круто вывернуть руль. А коза сволочь уже перебежала дорогу в самом что ни на есть опасном месте, остановилась и стала блеять. Дескать, она от бабушки ушла, она от дедушки ушла, она от внучка ушла, а теперь и от вонючего КРАЗА уйдет. В этот момент ревущая, стреляющая сизыми выхлопами махина с грохотом врубилась в бетонный столб. От удара столб переломился у основания и верхушкой из кованного железа убил козу.
— Я могу идти?
Никто мне не ответил.
Мавр сделал свое дело, мавр может идти.
Присутствовать при пытках не хотелось, Роальд скучно предупредил:
— Иди верхней дорогой.
— Почему верхней?
— Мало ли…
Он хмуро зажег паяльную лампу и поиграл шипящим синеватым язычком огня. Связанный Тараканыч в траве сразу пришел в себя и засопел. „Зачем тебе уходить, Кручинин? Потом вместе уйдем“. — „Да ну. Потом тебя тащить придется“. Но Тараканыч настаивал: „Как ты потом без свидетелей? Тебе свидетели понадобятся“ Роальд угрюмо смотрел на нас. Потом небрежно вывернул вонючий рюкзак. Зеленые купюры потекли на траву. Алиса вскрикнула и молитвенно прижала руки к груди. Только Тараканыч не спускал глаз с белого язычка, бьющего из паяльной лампы.
— Дергаться не будешь? — пожалел его Роальд.
— Вот те крест! Я сам пришел сжечь это дерьмо.
Роальд кивнул и развязал ему руки. Тараканыч сразу отсел, схватившись за голову, а Роальд беспощадно повел шипящим белым язычком по сворачивающимся, скукоживающимся купюрам. Они корчились, как живые. Противный пепел понесло по двору. Фальшивые деньги — больные деньги. Их пепел тоже казался больным. На крылечке соседнего коттеджа появился здоровенный охранник, закурил, сквозь тьму берез посмотрел в нашу сторону. Бесчисленные звезды светились на фоне страшного бесконечного бархата. Запах паленого… Куда мы все деваемся?…