Она помедлила в нерешительности. Единственный настоящий, кто тут есть, уходит от меня. Оставляет меня ни с чем… кроме деревьев и теней.
И, конечно, чего угодно жуткого, что уже бежит ко мне среди теней и деревьев.
— Э-э… — сказала она. — Ау? Роб? Вильям? Вулли Валенок?
В ответ не было ничего. Даже эха. Я одна и никого, только собственное сердце колотится.
Нет, конечно же, я билась и победила несколько раз, правда? Но тогда Нак Мак Фигглы были где-то рядом, в их присутствии все было легче. Они не сдаются, они нападают абсолютно на что угодно и не знают, что значит слово «страх».
Тут к Тиффани, которая прочла словарь от начала до конца, явился Второй Помысел. «Страх» — может быть, лишь одно из тысяч слов, смысла которых пиктси не знают. К сожалению, я знаю. И по смыслу, и на вкус, и наощупь. Я чувствую его сейчас.
Тиффани сжала сковородку. Та больше не казалась таким уж хорошим оружием.
Холодные синие тени меж деревьев как будто растягивались и увеличивались. Они были темнее всего впереди, там, куда вели конские следы. Как ни странно, позади Тиффани лес казался почти светлым и гостеприимным.
Кто-то не хочет, чтобы я шла вперед, подумала она. Это… приободряет. Но в сумраке перед нею был туман и неприятный, мерцающий трепет. Что угодно могло там поджидать.
И она тоже ждала. Она поняла, что ждет Нак Мак Фигглов, вопреки всему надеется заслышать ор, пускай хотя бы «Кривенс!» (Она была уверена, что это неприличное слово).
Тиффани вытащила из кармана жабу. Он лежал у нее на ладони, похрапывая. Она потыкала его пальцем.
— Чт-тк? — квакнул он.
— Я застряла в лесу злых снов. Я здесь одна. И, по-моему, смеркается, — ответила Тиффани. — Что мне надо делать?
Жаба приоткрыл один мутный глаз и сказал:
— Уходи.
— И это вся твоя помощь!
— Это лучший совет из возможных, — сказал жаба. — Теперь положи меня на место, я от холода впадаю в летаргию.
Тиффани неохотно сунула жабу в карман передника, и при этом ее рука коснулась «Болезней овец».
Она достала книгу и открыла наугад. Там было средство от «Скопления паров», но зачеркнутое крест-накрест карандашом. На полях, Бабушкиным круглым, крупным, старательным почерком было написано:
Это ни помогает. Помогает одна десертная ложка скипидара.
Тиффани бережно закрыла книгу и опустила ее в карман осторожно, как будто не хотела тревожить спящего жабу. Потом, крепко сжимая ручку сковороды, шагнула в синеву длинных теней.
«Как получаются тени, когда на небе нет солнца?» — думала она, потому что лучше было думать о таких вещах, а не о других, намного-намного хуже, которые крутились у нее на уме.
Но этим теням для появления не нужен был свет. Они ползли по снегу сами собой, а когда Тиффани подходила близко — пятились. Хотя бы в этом было какое-никакое, а облегчение.
Они скапливались позади нее. Двигались вслед за ней. Она повернулась назад и несколько раз топнула ногой, и тени отбежали за деревья, но Тифани знала: тени выползают обратно, когда она не смотрит.
Она увидела дрёма впереди, на некотором расстоянии, он стоял, полуспрятавшись за деревом. Тиффани крикнула на него и угрожающе махнула сковородкой, и он быстро поковылял прочь.
Когда она оглянулась, то увидела еще двух дрёмов, далеко позади.
Следы вели вверх по чуть заметному склону, в то, что казалось еще более густым туманом. Он слабо светился. Тиффани направлялась туда. Иного пути не было.
Добравшись до вершины подъема, она посмотрела вниз, в неглубокую лощину.
Там были четыре дрёма — большие, крупнее всех, что ей встретились раньше. Они сидели вроде как по углам квадрата, вытянув перед собой свои толстые короткие ноги. У каждого на шее был золотой ошейник, а к ошейнику прикреплена цепь.
— Ручные? — удивленно сказала Тиффани вслух. — Но…
… кто может надеть на дрёма ошейник? Только тот, кто умеет грезить не хуже.
Мы приручили собак, чтобы они помогали пасти овец, подумала Тиффани. Дрёмов использует Королева, чтобы пасти грезы…
В центре квадрата, посередине между четырьмя дрёмами, воздух был полон тумана. Следы конских копыт и следы Роланда вели к прирученным дрёмам и меж ними, в это самое облако.
Тиффани резко крутнулась, глянула назад. Тени отпрянули.
Никого больше не было поблизости. Ни птичего пения, никакого движения в лесу. Но вдали она теперь могла разглядеть еще трех дрёмов, их большие, круглые, рыхлые лица выглядывали в ее сторону из-за деревьев.
Теперь меня пасут.
В такие минуты хорошо бывает, чтобы рядом оказался кто-нибудь и сказал бы что-нибудь вроде: «Нет! Это чересчур опасно! Не лезь туда!»
К несчастью, никого такого рядом не оказалось. Тиффани была намерена совершить акт крайнего бесстрашия, и никто не узнает об этом, если дело у нее не выгорит. Это было страшно и при том… раздражало. Это место вообще раздражало ее. Чудь идиотская.
У нее было то же самое чувство, когда Дженни выскочила из реки. Моей реки. И Королева забрала моего брата. Может, это эгоистично, так думать. Но ярость лучше страха. Страх — сырое, холодное месиво, а у гнева есть острие. Я могу его использовать.
Они меня пасут! Как овцу!
Ну так вот, разьяренная овца может злую собаку пустить вдогонку за собственным воем.
Что ж…
Четыре больших дрёма по углам квадрата.
Это будет большой сон…
Занеся сковородку на уровне плеча, чтобы влепить любому желающему приблизится, и подавляя жуткую потребность сходить в туалет, Тиффани медлленно пошла по склону вниз, по снегу, сквозь туман… в лето.
Глава 10. Мастер в ударе
И, конечно, чего угодно жуткого, что уже бежит ко мне среди теней и деревьев.
— Э-э… — сказала она. — Ау? Роб? Вильям? Вулли Валенок?
В ответ не было ничего. Даже эха. Я одна и никого, только собственное сердце колотится.
Нет, конечно же, я билась и победила несколько раз, правда? Но тогда Нак Мак Фигглы были где-то рядом, в их присутствии все было легче. Они не сдаются, они нападают абсолютно на что угодно и не знают, что значит слово «страх».
Тут к Тиффани, которая прочла словарь от начала до конца, явился Второй Помысел. «Страх» — может быть, лишь одно из тысяч слов, смысла которых пиктси не знают. К сожалению, я знаю. И по смыслу, и на вкус, и наощупь. Я чувствую его сейчас.
Тиффани сжала сковородку. Та больше не казалась таким уж хорошим оружием.
Холодные синие тени меж деревьев как будто растягивались и увеличивались. Они были темнее всего впереди, там, куда вели конские следы. Как ни странно, позади Тиффани лес казался почти светлым и гостеприимным.
Кто-то не хочет, чтобы я шла вперед, подумала она. Это… приободряет. Но в сумраке перед нею был туман и неприятный, мерцающий трепет. Что угодно могло там поджидать.
И она тоже ждала. Она поняла, что ждет Нак Мак Фигглов, вопреки всему надеется заслышать ор, пускай хотя бы «Кривенс!» (Она была уверена, что это неприличное слово).
Тиффани вытащила из кармана жабу. Он лежал у нее на ладони, похрапывая. Она потыкала его пальцем.
— Чт-тк? — квакнул он.
— Я застряла в лесу злых снов. Я здесь одна. И, по-моему, смеркается, — ответила Тиффани. — Что мне надо делать?
Жаба приоткрыл один мутный глаз и сказал:
— Уходи.
— И это вся твоя помощь!
— Это лучший совет из возможных, — сказал жаба. — Теперь положи меня на место, я от холода впадаю в летаргию.
Тиффани неохотно сунула жабу в карман передника, и при этом ее рука коснулась «Болезней овец».
Она достала книгу и открыла наугад. Там было средство от «Скопления паров», но зачеркнутое крест-накрест карандашом. На полях, Бабушкиным круглым, крупным, старательным почерком было написано:
Это ни помогает. Помогает одна десертная ложка скипидара.
Тиффани бережно закрыла книгу и опустила ее в карман осторожно, как будто не хотела тревожить спящего жабу. Потом, крепко сжимая ручку сковороды, шагнула в синеву длинных теней.
«Как получаются тени, когда на небе нет солнца?» — думала она, потому что лучше было думать о таких вещах, а не о других, намного-намного хуже, которые крутились у нее на уме.
Но этим теням для появления не нужен был свет. Они ползли по снегу сами собой, а когда Тиффани подходила близко — пятились. Хотя бы в этом было какое-никакое, а облегчение.
Они скапливались позади нее. Двигались вслед за ней. Она повернулась назад и несколько раз топнула ногой, и тени отбежали за деревья, но Тифани знала: тени выползают обратно, когда она не смотрит.
Она увидела дрёма впереди, на некотором расстоянии, он стоял, полуспрятавшись за деревом. Тиффани крикнула на него и угрожающе махнула сковородкой, и он быстро поковылял прочь.
Когда она оглянулась, то увидела еще двух дрёмов, далеко позади.
Следы вели вверх по чуть заметному склону, в то, что казалось еще более густым туманом. Он слабо светился. Тиффани направлялась туда. Иного пути не было.
Добравшись до вершины подъема, она посмотрела вниз, в неглубокую лощину.
Там были четыре дрёма — большие, крупнее всех, что ей встретились раньше. Они сидели вроде как по углам квадрата, вытянув перед собой свои толстые короткие ноги. У каждого на шее был золотой ошейник, а к ошейнику прикреплена цепь.
— Ручные? — удивленно сказала Тиффани вслух. — Но…
… кто может надеть на дрёма ошейник? Только тот, кто умеет грезить не хуже.
Мы приручили собак, чтобы они помогали пасти овец, подумала Тиффани. Дрёмов использует Королева, чтобы пасти грезы…
В центре квадрата, посередине между четырьмя дрёмами, воздух был полон тумана. Следы конских копыт и следы Роланда вели к прирученным дрёмам и меж ними, в это самое облако.
Тиффани резко крутнулась, глянула назад. Тени отпрянули.
Никого больше не было поблизости. Ни птичего пения, никакого движения в лесу. Но вдали она теперь могла разглядеть еще трех дрёмов, их большие, круглые, рыхлые лица выглядывали в ее сторону из-за деревьев.
Теперь меня пасут.
В такие минуты хорошо бывает, чтобы рядом оказался кто-нибудь и сказал бы что-нибудь вроде: «Нет! Это чересчур опасно! Не лезь туда!»
К несчастью, никого такого рядом не оказалось. Тиффани была намерена совершить акт крайнего бесстрашия, и никто не узнает об этом, если дело у нее не выгорит. Это было страшно и при том… раздражало. Это место вообще раздражало ее. Чудь идиотская.
У нее было то же самое чувство, когда Дженни выскочила из реки. Моей реки. И Королева забрала моего брата. Может, это эгоистично, так думать. Но ярость лучше страха. Страх — сырое, холодное месиво, а у гнева есть острие. Я могу его использовать.
Они меня пасут! Как овцу!
Ну так вот, разьяренная овца может злую собаку пустить вдогонку за собственным воем.
Что ж…
Четыре больших дрёма по углам квадрата.
Это будет большой сон…
Занеся сковородку на уровне плеча, чтобы влепить любому желающему приблизится, и подавляя жуткую потребность сходить в туалет, Тиффани медлленно пошла по склону вниз, по снегу, сквозь туман… в лето.
Глава 10. Мастер в ударе
Жара ударила, как пламя из горелки, так резко и неожиданно, что Тиффани на миг задохнулась.
У нее однажды был солнечный удар, на холмах, когда она пошла без шляпы. И чувство было как сейчас: мир вокруг нее сделался тревожащих оттенков тускло-зеленого, желтого и фиолетового, без теней. Воздух был так насыщен жаром, что Тиффани подумала — из него дым пойдет, если сжать в кулаке.
Она была… на вид похоже, что в тростниках, высоких, намного выше нее…
…с подсолнухами, которые росли на вершинах стеблей, но только…
…эти подсолнухи были белые…
…потому что на самом деле это были не подсолнухи вообще.
Это были маргаритки. Она знала точно. Она разглядывала их десятки раз, на той странной картинке в книге «Волшебныя Сказки». Это были маргаритки, а вокруг не гигантские тростники, а травинки, а сама она — очень-очень маленькая.
Тиффани находилась в том ненормальном рисунке. Рисунок был сном, или сон — рисунком. Как ни поверни, все равно, потому что Тиффани была прямо посреди него. Если вы упали со скалы, то неважно — летите вы к земле или земля к вам. Так и так у вас большие неприятности.
Где-то вдали послышалось громкое «крак» и нестройные крики одобрения. Кто-то зааплодировал и проговорил дремотным голосом:
— Хорошая работа. Молодец. Оч хорошая работа…
Не без усилия Тиффани протолкнулась вперед среди травы.
На плоском камне мужчина колол орехи, которые были величиной в половину его собственного роста. Он колол их двуручным молотом. Это зрелище созерцала толпа народу. Тиффани подумала «народ», потому что ей не пришло на ум более подходящего слова. Но и его пришлось чуточку растянуть, чтобы оно вместило весь этот… народ.
Они все очень различались по размеру, во-первых. Некоторые выше Тиффани — впрочем, учитывая, что любой тут был меньше травинки. Но другие — совсем уж крошечные. У иных лица были — раз глянешь, второй не захочешь. У иных — никому не захочется видеть и раз.
Это же сон, в конце концов, говорила Тиффани себе. С какой стати он должен иметь смысл или быть приятным. Это не та греза, в которой средь бела дня витают. Это та, в которую впадают. Кто говорит: «пускай сбудутся твои грезы», пожил бы в одной из них минут пять.
Она шагнула на залитую светом, удушающе жаркую прогалину в тот миг, когда мужчина занес молот снова, и сказала:
— Простите?
— Да? — отозвался он.
— Здесь нет Королевы?
Он отер лоб и кивнул в сторону другого края прогалины.
— Ее Величество удалились в кущу.
— Это значит — уютный уголок в лесу или в саду?
— Вы снова правы, мисс Тиффани.
Не спрашивать у него, как он узнал мое имя, сказала Тиффани себе.
— Благодарю, — проговорила она вслух и, поскольку ее учили быть вежливой, прибавила: — Удачи вам с орехами.
— Вот этот самый крепкий остался, — ответил он.
Тиффани неторопливо пошла прочь, стараясь сохранять такой вид, будто сборище странных как-бы-людей не отличается от любой другой толпы. Наверно, страшнее всех были две Большие Женщины.
На Мелу крупных женщин ценили. Фермерам по душе такие жены. На ферме работать надо, и кто же позовет в жены ту, которая двух поросят не подымет или сноп сена. Но эти две могли бы поднять по лошади. Они высокомерно глянули на проходящую мимо Тиффани.
У них были маленькие, дурацкие крылышки на спинах.
— Славный денек пойти посмотреть, как орешки колют! — весело сказала Тиффани на ходу.
Их большие бледные лица наморщились, как будто от усилия понять, что она такое.
Рядом с ними сидел на земле и с подавленным видом наблюдал за щелканьем орехов невысокий человечек с большой головой. У него была седая бородка бахромой, заостренные уши. Одет он был очень-очень старомодно. Его взгляд следовал за Тиффани, когда она шла мимо.
— Доброе утро, — сказала она.
— Снибс! — проговорил он, и в ее разуме возникли слова: «Спасайся отсюда!»
— Простите? — сказала Тиффани.
— Снибс! — произнес человечек, стискивая руки. А слова появились, всплывая в ее мозгу: «Здесь очень опасно!»
Он махнул бледной рукой, как будто выметая Тиффани прочь. Она отрицательно покачала головой и пошла дальше.
Здесь были лорды и леди, публика в нарядной одежде, даже несколько пастухов. Но некоторые выглядели так, словно их из кусочков составили. Похоже на другую книжку с картинками, которая осталась у Тиффани дома в спальне.
Та книжка была из плотного картона, по углам обтрепанного в лохмотья поколениями Болитовых детишек. На каждой странице нарисован человек в каком-нибудь костюме, а сама страница разрезана вдоль на четыре полоски, так что каждую полоску можно переворачивать отдельно. Смысл в том, чтобы ребенок со скуки мог переворачивать их, меняя по частям одежду человека на картинке. У тебя могла получиться голова солдата над плечами пекаря, одетого в девичье платье и обутого в большие крестьянские ботинки.
Тиффани до такой скуки никогда не доходила. Она считала, что даже те существа, которые всю свою жизнь висят под листиком на дереве, и то не захотели бы развлекаться с этой книжкой дольше пяти секунд.
Сейчас она была среди тех, кто или сошел с картинок в той книге, или наряжался для карнавала, не зажигая в темной комнате свет. Один или двое кивнули ей, когда она с ними поравнялась, но никто вроде бы не удивлялся ее присутствию.
Тиффани нырнула под круглый лист, который был намного больше нее самой, и вновь достала из кармана жабу.
— Чт-т? Тк хо-о-олодно… — проговорил жаба, съеживаясь у нее в руке.
— Холодно? Тут испечься можно!
— Тут снег, — ответил жаба. — Плжи мн-назад, я зм…мерзаю.
Одну секундочку, подумала она и спросила:
— Жабам снятся сны?
— Нет!
— О… значит, по-настоящему сейчас не жарко?
— Нет! Это тебе кажется!
— Тсс, — раздался голос рядом.
Тиффани спрятала жабу на место и задалась вопросом, хватит ли у нее духу оглянуться.
— Это я! — сказал голос.
Тиффани обернулась к пучку маргариток в два человеческих роста высотой. От этого ей легче не стало.
— Ты чокнутая? — спросили маргаритки.
— Я ищу своего брата, — ответила она резко.
— Мерзкий пацан, который все время кричит «хаччу сладка»?
Стебли маргариток раздвинулись, из-за них выскочил Роланд и юркнул к Тиффани под лист.
— Да, — сказала она, отодвигаясь и чувствуя, что лишь сестра имеет право называть брата… даже пусть это Вентворт… «мерзким».
— И грозится пойти в туалет, если его оставят одного?
— Да! Где он?
— Так это и есть твой брат? Вечно такой липучий?
— Да, я же говорю!
— Ты что, правда хочешь его вернуть?
— Да!
— Почему?
Он мой брат, подумала Тиффани. Что значит «почему», при чем тут «почему»?
— Он мой брат потому что! Теперь говори, где он!
— Ты уверена, что сможешь отсюда выбраться? — спросил Роланд.
— Конечно, — соврала Тиффани.
— И можешь взять меня с собой?
— Да.
Ну, она надеялась, что может.
— Ладно. Я согласен, — ответил Роланд с облегчением.
— Ах, ты согласен, да неужто? — сказала Тиффани.
— Слушай, я не знал, что ты такое, верно? — проговорил он. — В лесу все время попадается всякая муть. Заблудившиеся люди, куски снов, которые остались кругом болтаться… осторожность нужна. Но если ты правда знаешь дорогу, я должен попробовать убраться отсюда, пока отец не слишком переволновался.
Тиффани почувствовала, как заработал ее Второй Помысел. Он говорил: «Следи, чтобы у тебя не изменилось выражение лица. Проверь…»
— А ты давно тут? — спросила она осторожно. — Если точно?
— Ну… Все время было примерно одинаково светло… Несколько часов здесь пробыл, я так чувствую… Может быть, весь день…
Тиффани очень старалась, чтобы ее лицо ничего не выдало. Но не сумела. Глаза Роланда сузились.
— Я же несколько часов здесь пробыл, да? — сказал он.
— Эмм… почему ты спрашиваешь? — прогворила она в отчаянии.
— Потому что в каком-то смысле… я чувствую — вроде бы… дольше. Я проголодался всего два-три раза, и ходил… ну, ты знаешь… дважды, так что это не может быть очень долго. Но я много занимался всякими вещами… такой занятой получился день… — Голос Роланда угас и затих.
— Мм. Ты прав, — сказала Тиффани. — Время здесь идет медленнее. Это действительно было немного… дольше.
— Сотни лет? Не говори мне, что сотни лет! Случилось какое-то волшебство, и прошли сотни лет?
— Что? Нет! Эм-м… примерно год.
Реакция мальчика была неожиданной. Сейчас он выглядел испуганным по-настоящему.
— Ой, нет… Это еще хуже…
— Почему хуже? — спросила Тиффани, сбитая с толку.
— Если бы прошли сотни лет, мне бы дома не всыпали!
Хмм, подумала она.
— Вряд ли так выйдет, — сказала она вслух. — Твой отец очень горевал. И потом, что Королева тебя похитила — это же не твоя вина… — Тиффани остановилась, потому что на сей раз выражение лица подвело его. — Или твоя?
— Ну, прекрасная леди на коне, и сбруя коня вся в бубенцах… Она проскакала мимо меня галопом, когда я охотился, и смеялась, и конечно я дал своему коню шпоры и погнался за ней, и… — Он умолк.
— Наверно, это была не самая удачная мысль, — сказала Тиффани.
— Не то, чтобы здесь было… плохо, — проговорил Роланд. — Просто все… изменчиво. Здесь повсюду… двери. Я имею в виду, двери в другие… места… — и снова голос его угас, отдалился.
— Ты лучше расскажи мне все с самого начала, — сказала Тиффани.
— Сперва было здорово, — проговорил Роланд. — Я думал, это все, ну ты знаешь, приключение… Она кормила меня сладким миндалем…
— А что это вообще такое? — спросила Тиффани. В ее словаре этого слова почему-то не было. — Вроде говяжьих миндалин?
— Не знаю, это как? — в свою очередь спросил Роланд.
— Готовят еду такую из коровьего зоба, называется «сладкий хлебец», — ответила Тффани. — По-моему, неудачное название.
Лицо Роланда покраснело от мыслительного усилия.
— То было действительно сладкое. Как нуга.
— Ладно. Рассказывай дальше.
— А потом она сказала мне звенеть голоском, скакать и плаясать, играть и резвиться. Она сказала, что деткам все это полагается делать.
— И ты стал?
— А ты бы стала? Полным идиотом себя чувствовать. Мне двенадцать лет, знаешь? — Роланд подумал. — То есть, если ты сказала правду, то мне сейчас тринадцать, верно?
— Зачем она тебе велела играть и скакать? — спросила Тиффани, вместо того, чтобы ответить: «Нет, тебе так и осталось двенадцать лет, а ведешь ты себя на восемь».
— Она просто сказала, что все детки так делают.
Тиффани задумалась над этим. Насколько ей было известно, детки в основном спорят, орут, очень быстро носятся кругом, громко хохочут, ковыряют в носу, пачкаются и дуются. Если дитя одновременно скачет и пляшет, и голоском звенит — его, возможно, ужалила оса.
— Странно, — сказала она вслух.
— А потом, когда я не послушался, она мне дала еще сластей.
— Опять нуга?
— Засахаренные сливы. Это ну, сливы. Знаешь? В сахаре. Она все время пыталась меня кормить сахаром! Думала, что я его люблю!
Маленький колокольчик звякнул в мыслях Тиффани.
— А ты не думешь, что она тебя откармливала, прежде чем испечь в очаге и сьесть?
— Нет, конечно. Это злые ведьмы только делают.
Тиффани прищурилась.
— Ах да, — проговорила она. — Я забыла. Значит, все время ты ел одни сласти?
— Нет, я же умею охотиться. В это место иногда попадают настоящие звери. Не знаю, как. Снибс думает, они случайно находят путь сюда. И потом умирают от голода, потому что тут всегда зима. А еще, иногда Королева посылает грабительские отряды, если дверь открывается в такой мир, который ее интересует. Весь этот край как… пиратский корабль.
— Или овечий клещ, — сказала Тиффани, размышляя вслух.
— Это что?
— Насекомые, которые присасываются к овцам и пьют кровь, и не отваливаются, пока не насосутся под завязку.
— Буэ. Селянам, видимо, полагается знать такие вещи, — сказал Роланд. — Я рад, что мне не надо. Я заглядывал через эти здешние двери в парочку других миров. Но пойти туда меня не пускали. Мы в одном из них раздобыли картошки, а в другом — рыбы. Я думаю, они запугивают тамошних жителей, чтобы те им отдавали всякие вещи. А, и еще был мир, из которого берутся дрёмы. Они тогда смеялись и говорили, что если я хочу туда, то добро пожаловать. Вот туда я не хотел! Там все красное, как на закате. Громадное красное солнце на горизонте, и красное море, которое почти не колышется, красные скалы и длинные тени. А эти мерзкие твари там сидят на камнях и питаются крабами, еще какими-то существами вроде пауков, и маленькими созданиями, которые оставляют следы типа буковок. Жутко. Там было кольцо из коготков, панцирей и косточек на земле вокург каждого дрёма.
— А кто такие «они»? — спросила Тиффани, отметив для себя слово «селяне».
— Ты о чем?
— Ты несколько раз говорил «они». Кого ты имел в виду? Этот народ, который тут собрался?
— Те? Большинство из них совсем не настоящие, — сказал Роланд. — Я говорил про эльфов. Сказочных существ. Тех, над кем она Королева. Ты что, не знаешь?
— Я думала, они малюсенькие!
— По-моему, они могут быть любого размера, когда захотят, — ответил Роланд. — Они настоящие не… совсем. Они как бы… их сны о самих себе. Могут становиться зыбкими, как воздух, или плотными, словно камень. Снибс рассказывал.
— Снибс? — переспросила Тиффани. — О… такой низенький, который только говорит «снибс», а слова появляются у тебя в голове?
— Да. Он тут пробыл годы. Это благодаря ему я узнал, что время может идти неправильно. Снибс однажды выбрался в свой родной мир, и там все оказалось изменившимся. Он был так несчастен, что снова нашел дверь и вернулся сюда.
— Вернулся сюда? — спросила она изумленно.
— Он сказал, что лучше быть не у себя дома, чем быть не дома там, где прежде был твой дом, — ответил Роланд. — По крайней мере, мне кажется, что так он сказал. Он говорил, что здесь не так уж плохо, если не попадаться под руку Королеве. Что здесь можно многому научиться.
Тиффани оглянулась в сторону сидящей на земле фигурки Снибса, который по-прежнему наблюдал за щелканьем орехов. Он был вовсе не похож на того, кто учится чему бы то ни было. Он был похож на того, кто очень долго прожил в страхе, и этот страх стал несмываемым. Как веснушки.
— Но смотри, Королеву злить нельзя, — сказал Роланд. — Я видел, что бывает с теми, кто ее разозлил. Она спускала на них Шмелиных Теток.
— Ты про тех двух больших, с маленькими крылышками?
— Да! Они лютые. А если кто-то разозлит Королеву всерьез, она просто станет смотреть на него, и он… будет превращаться.
— Во что?
— Во что-то. Я не буду все расписывать, ладно? — Роланд передернулся. — А то для росписи надо было бы много красного и фиолетового. А потом их уволакивают прочь и отдают дрёмам. — Он помотал головой. — Слушай, сны здесь настоящие. Очень настоящие. Когда ты попал в них, то… на самом деле попал. И кошмары тоже. Можно умереть.
Я не чувствую, что тут все настоящее, сказала Тиффани себе. По-моему, здесь как во сне. Я почти могу проснуться.
Надо все время помнить, что настоящее на самом деле.
Она посмотрела на свое вылинявшее голубое платье, истыканное следами стежков понизу подола — его столько раз то укорачивали, то удлинняли, когда подрастали его многочисленные владелицы. Это было на самом деле.
И я есть на самом деле. И сыр. Где-то, не так уж далеко, существует мир зеленых пастбищ под голубым небом, и это — на самом деле.
Нак Мак Фигглы тоже были настоящими на самом деле, и ей снова так захотелось, чтобы они были рядом. Есть что-то в их манере орать «кривенс» и накидываться на все вокруг, очень успокаивающее…
Роланд, возможно, настоящий.
Почти все остальное — на самом деле сон в этом грабительском краю, который живет за счет реальных миров, в этом почти застывшем времени, где кошмарные вещи могут случитсья в любой момент. Не хочу больше узнавать о нем ничего, решила Тиффани. Хочу взять брата и вернуться домой, пока мой гнев не утих.
Потому что если он утихнет, у меня появится время испугаться, и тогда я действительно испугаюсь. Настолько, что не смогу думать. Настолько, как Снибс. А мне надо думать головой…
— Первый сон, в который я провалилась, был похож на какие-то мои собственные, — сказала она. — У меня бывали такие сны, что будто я проснулась, но на самом деле продолжала спать. Но бальная зала, я такого никогда…
— А-а, то был один из моих, — сказал Роланд. — Из того времени, когда я был помладше. Проснулся однажды ночью и пошел вниз, в большой холл, и там танцевали все эти люди в масках. Все было так… ярко. — На миг он стал грустным и задумчивым. — Тогда моя мать была еще жива.
— А тот, что сейчас — это картинка из книги, которая есть у меня дома. Должно быть, она взяла его из моей памяти…
— Нет, она его часто использует, — ответил Роланд. — Он ей нравится. Она подбирает сны повсюду. Коллекционирует.
Тиффани встала, снова взяла в руки сковороду и сказала:
— Пойду повидаюсь с Королевой.
— Не надо, — тут же ответил Роланд. — Ты здесь единственная настоящая, кроме Снибса, но с ним не очень приятно быть рядом.
— Я собираюсь взять брата и вернуться домой, — ровным голосом проговорила Тиффани.
— Тогда я с тобой не пойду. Не хочу видеть то, во что она тебя превратит.
Тиффани шагнула под палящий, тяжелый, лишенный теней свет и стала подниматься по тропе на вершину холма. Гигантские травинки высились арками у нее над головой. По пути снова и снова попадались ей странно одетые странные существа, они поворачивались и глядели на нее. А потом вели себя так, словно она обыкновенная прохожая, ничего интересного, абсолютно.
Она взглянула назад через плечо. Там ореховый щелкун выбрал себе молот побольше и готовился нанести удар.
— Хаччу хаччу хаччу сладка!
Тиффани крутнулась, как флюгер в торнадо. Понеслась по тропинке, пригнув голову, занеся сковородку, чтобы впаять сразмаху любому, кто станет у нее на пути, вломилась в травяной кустик и сквозь него прорвалась на полянку, обрамленную маргаритками. Это вполне могли быть «кущи». Она не стала для верности расспрашивать, правильно ли попала.
Вентворт сидел на большом плоском камне, окруженный сластями. Многие из них были больше него самого. Мелкие — лежали кучами, крупные — валялись, как бревна. И они были всех конфетных цветов, каких только могут быть конфеты: Ненатурально-Малиновый, Фальшиво-Лимонный, Удивительно-Химически-Оранжевый, Такой-Кислотно-Зеленый и Фигзнает-Изчегоэто-Голубой.
Вентворт громадными каплями ронял с подбородка слезы. Поскольку ронял он их среди сластей, серьезная липучесть уже имела место и усиливалась.
Вентворт завывал. Рот у него был словно широкий красный туннель, где в самой глубине прыгает вверх-вниз маленькая мягкая штучка, которая толком никто не знает, как называется. Он прекращал рев только тогда, когда либо вдохни, либо помри, но и то лишь для одного мощного всасывающего движения, а потом ревел дальше.
Тиффани моментально поняла, в чем проблема. Она такое уже видела во время праздников по случаю дней рождения. Ее брат страдал от чудовищной нехватки сладкого. Да, он был окружен сластями. Но если хватаешь хоть одну конфетку, говорил его одурманенный сахаром мозг, это значит — не хватаешь в этот миг все остальные. И тут столько сладостей, что ты никогда не съешь их все. Это было невыносимо. Единственный выход — удариться в слезы.
Дома единственным выходом было бы напялись ему на голову корзину, чтобы он так и посидел, пока не успокоится, и тем временем убрать с глаз долой почти все сласти. С несколькими пригоршнями он хоть как-то мог справитсья в один присест.
Тиффани бросила сковородку и сгребла его в объятия.
У нее однажды был солнечный удар, на холмах, когда она пошла без шляпы. И чувство было как сейчас: мир вокруг нее сделался тревожащих оттенков тускло-зеленого, желтого и фиолетового, без теней. Воздух был так насыщен жаром, что Тиффани подумала — из него дым пойдет, если сжать в кулаке.
Она была… на вид похоже, что в тростниках, высоких, намного выше нее…
…с подсолнухами, которые росли на вершинах стеблей, но только…
…эти подсолнухи были белые…
…потому что на самом деле это были не подсолнухи вообще.
Это были маргаритки. Она знала точно. Она разглядывала их десятки раз, на той странной картинке в книге «Волшебныя Сказки». Это были маргаритки, а вокруг не гигантские тростники, а травинки, а сама она — очень-очень маленькая.
Тиффани находилась в том ненормальном рисунке. Рисунок был сном, или сон — рисунком. Как ни поверни, все равно, потому что Тиффани была прямо посреди него. Если вы упали со скалы, то неважно — летите вы к земле или земля к вам. Так и так у вас большие неприятности.
Где-то вдали послышалось громкое «крак» и нестройные крики одобрения. Кто-то зааплодировал и проговорил дремотным голосом:
— Хорошая работа. Молодец. Оч хорошая работа…
Не без усилия Тиффани протолкнулась вперед среди травы.
На плоском камне мужчина колол орехи, которые были величиной в половину его собственного роста. Он колол их двуручным молотом. Это зрелище созерцала толпа народу. Тиффани подумала «народ», потому что ей не пришло на ум более подходящего слова. Но и его пришлось чуточку растянуть, чтобы оно вместило весь этот… народ.
Они все очень различались по размеру, во-первых. Некоторые выше Тиффани — впрочем, учитывая, что любой тут был меньше травинки. Но другие — совсем уж крошечные. У иных лица были — раз глянешь, второй не захочешь. У иных — никому не захочется видеть и раз.
Это же сон, в конце концов, говорила Тиффани себе. С какой стати он должен иметь смысл или быть приятным. Это не та греза, в которой средь бела дня витают. Это та, в которую впадают. Кто говорит: «пускай сбудутся твои грезы», пожил бы в одной из них минут пять.
Она шагнула на залитую светом, удушающе жаркую прогалину в тот миг, когда мужчина занес молот снова, и сказала:
— Простите?
— Да? — отозвался он.
— Здесь нет Королевы?
Он отер лоб и кивнул в сторону другого края прогалины.
— Ее Величество удалились в кущу.
— Это значит — уютный уголок в лесу или в саду?
— Вы снова правы, мисс Тиффани.
Не спрашивать у него, как он узнал мое имя, сказала Тиффани себе.
— Благодарю, — проговорила она вслух и, поскольку ее учили быть вежливой, прибавила: — Удачи вам с орехами.
— Вот этот самый крепкий остался, — ответил он.
Тиффани неторопливо пошла прочь, стараясь сохранять такой вид, будто сборище странных как-бы-людей не отличается от любой другой толпы. Наверно, страшнее всех были две Большие Женщины.
На Мелу крупных женщин ценили. Фермерам по душе такие жены. На ферме работать надо, и кто же позовет в жены ту, которая двух поросят не подымет или сноп сена. Но эти две могли бы поднять по лошади. Они высокомерно глянули на проходящую мимо Тиффани.
У них были маленькие, дурацкие крылышки на спинах.
— Славный денек пойти посмотреть, как орешки колют! — весело сказала Тиффани на ходу.
Их большие бледные лица наморщились, как будто от усилия понять, что она такое.
Рядом с ними сидел на земле и с подавленным видом наблюдал за щелканьем орехов невысокий человечек с большой головой. У него была седая бородка бахромой, заостренные уши. Одет он был очень-очень старомодно. Его взгляд следовал за Тиффани, когда она шла мимо.
— Доброе утро, — сказала она.
— Снибс! — проговорил он, и в ее разуме возникли слова: «Спасайся отсюда!»
— Простите? — сказала Тиффани.
— Снибс! — произнес человечек, стискивая руки. А слова появились, всплывая в ее мозгу: «Здесь очень опасно!»
Он махнул бледной рукой, как будто выметая Тиффани прочь. Она отрицательно покачала головой и пошла дальше.
Здесь были лорды и леди, публика в нарядной одежде, даже несколько пастухов. Но некоторые выглядели так, словно их из кусочков составили. Похоже на другую книжку с картинками, которая осталась у Тиффани дома в спальне.
Та книжка была из плотного картона, по углам обтрепанного в лохмотья поколениями Болитовых детишек. На каждой странице нарисован человек в каком-нибудь костюме, а сама страница разрезана вдоль на четыре полоски, так что каждую полоску можно переворачивать отдельно. Смысл в том, чтобы ребенок со скуки мог переворачивать их, меняя по частям одежду человека на картинке. У тебя могла получиться голова солдата над плечами пекаря, одетого в девичье платье и обутого в большие крестьянские ботинки.
Тиффани до такой скуки никогда не доходила. Она считала, что даже те существа, которые всю свою жизнь висят под листиком на дереве, и то не захотели бы развлекаться с этой книжкой дольше пяти секунд.
Сейчас она была среди тех, кто или сошел с картинок в той книге, или наряжался для карнавала, не зажигая в темной комнате свет. Один или двое кивнули ей, когда она с ними поравнялась, но никто вроде бы не удивлялся ее присутствию.
Тиффани нырнула под круглый лист, который был намного больше нее самой, и вновь достала из кармана жабу.
— Чт-т? Тк хо-о-олодно… — проговорил жаба, съеживаясь у нее в руке.
— Холодно? Тут испечься можно!
— Тут снег, — ответил жаба. — Плжи мн-назад, я зм…мерзаю.
Одну секундочку, подумала она и спросила:
— Жабам снятся сны?
— Нет!
— О… значит, по-настоящему сейчас не жарко?
— Нет! Это тебе кажется!
— Тсс, — раздался голос рядом.
Тиффани спрятала жабу на место и задалась вопросом, хватит ли у нее духу оглянуться.
— Это я! — сказал голос.
Тиффани обернулась к пучку маргариток в два человеческих роста высотой. От этого ей легче не стало.
— Ты чокнутая? — спросили маргаритки.
— Я ищу своего брата, — ответила она резко.
— Мерзкий пацан, который все время кричит «хаччу сладка»?
Стебли маргариток раздвинулись, из-за них выскочил Роланд и юркнул к Тиффани под лист.
— Да, — сказала она, отодвигаясь и чувствуя, что лишь сестра имеет право называть брата… даже пусть это Вентворт… «мерзким».
— И грозится пойти в туалет, если его оставят одного?
— Да! Где он?
— Так это и есть твой брат? Вечно такой липучий?
— Да, я же говорю!
— Ты что, правда хочешь его вернуть?
— Да!
— Почему?
Он мой брат, подумала Тиффани. Что значит «почему», при чем тут «почему»?
— Он мой брат потому что! Теперь говори, где он!
— Ты уверена, что сможешь отсюда выбраться? — спросил Роланд.
— Конечно, — соврала Тиффани.
— И можешь взять меня с собой?
— Да.
Ну, она надеялась, что может.
— Ладно. Я согласен, — ответил Роланд с облегчением.
— Ах, ты согласен, да неужто? — сказала Тиффани.
— Слушай, я не знал, что ты такое, верно? — проговорил он. — В лесу все время попадается всякая муть. Заблудившиеся люди, куски снов, которые остались кругом болтаться… осторожность нужна. Но если ты правда знаешь дорогу, я должен попробовать убраться отсюда, пока отец не слишком переволновался.
Тиффани почувствовала, как заработал ее Второй Помысел. Он говорил: «Следи, чтобы у тебя не изменилось выражение лица. Проверь…»
— А ты давно тут? — спросила она осторожно. — Если точно?
— Ну… Все время было примерно одинаково светло… Несколько часов здесь пробыл, я так чувствую… Может быть, весь день…
Тиффани очень старалась, чтобы ее лицо ничего не выдало. Но не сумела. Глаза Роланда сузились.
— Я же несколько часов здесь пробыл, да? — сказал он.
— Эмм… почему ты спрашиваешь? — прогворила она в отчаянии.
— Потому что в каком-то смысле… я чувствую — вроде бы… дольше. Я проголодался всего два-три раза, и ходил… ну, ты знаешь… дважды, так что это не может быть очень долго. Но я много занимался всякими вещами… такой занятой получился день… — Голос Роланда угас и затих.
— Мм. Ты прав, — сказала Тиффани. — Время здесь идет медленнее. Это действительно было немного… дольше.
— Сотни лет? Не говори мне, что сотни лет! Случилось какое-то волшебство, и прошли сотни лет?
— Что? Нет! Эм-м… примерно год.
Реакция мальчика была неожиданной. Сейчас он выглядел испуганным по-настоящему.
— Ой, нет… Это еще хуже…
— Почему хуже? — спросила Тиффани, сбитая с толку.
— Если бы прошли сотни лет, мне бы дома не всыпали!
Хмм, подумала она.
— Вряд ли так выйдет, — сказала она вслух. — Твой отец очень горевал. И потом, что Королева тебя похитила — это же не твоя вина… — Тиффани остановилась, потому что на сей раз выражение лица подвело его. — Или твоя?
— Ну, прекрасная леди на коне, и сбруя коня вся в бубенцах… Она проскакала мимо меня галопом, когда я охотился, и смеялась, и конечно я дал своему коню шпоры и погнался за ней, и… — Он умолк.
— Наверно, это была не самая удачная мысль, — сказала Тиффани.
— Не то, чтобы здесь было… плохо, — проговорил Роланд. — Просто все… изменчиво. Здесь повсюду… двери. Я имею в виду, двери в другие… места… — и снова голос его угас, отдалился.
— Ты лучше расскажи мне все с самого начала, — сказала Тиффани.
— Сперва было здорово, — проговорил Роланд. — Я думал, это все, ну ты знаешь, приключение… Она кормила меня сладким миндалем…
— А что это вообще такое? — спросила Тиффани. В ее словаре этого слова почему-то не было. — Вроде говяжьих миндалин?
— Не знаю, это как? — в свою очередь спросил Роланд.
— Готовят еду такую из коровьего зоба, называется «сладкий хлебец», — ответила Тффани. — По-моему, неудачное название.
Лицо Роланда покраснело от мыслительного усилия.
— То было действительно сладкое. Как нуга.
— Ладно. Рассказывай дальше.
— А потом она сказала мне звенеть голоском, скакать и плаясать, играть и резвиться. Она сказала, что деткам все это полагается делать.
— И ты стал?
— А ты бы стала? Полным идиотом себя чувствовать. Мне двенадцать лет, знаешь? — Роланд подумал. — То есть, если ты сказала правду, то мне сейчас тринадцать, верно?
— Зачем она тебе велела играть и скакать? — спросила Тиффани, вместо того, чтобы ответить: «Нет, тебе так и осталось двенадцать лет, а ведешь ты себя на восемь».
— Она просто сказала, что все детки так делают.
Тиффани задумалась над этим. Насколько ей было известно, детки в основном спорят, орут, очень быстро носятся кругом, громко хохочут, ковыряют в носу, пачкаются и дуются. Если дитя одновременно скачет и пляшет, и голоском звенит — его, возможно, ужалила оса.
— Странно, — сказала она вслух.
— А потом, когда я не послушался, она мне дала еще сластей.
— Опять нуга?
— Засахаренные сливы. Это ну, сливы. Знаешь? В сахаре. Она все время пыталась меня кормить сахаром! Думала, что я его люблю!
Маленький колокольчик звякнул в мыслях Тиффани.
— А ты не думешь, что она тебя откармливала, прежде чем испечь в очаге и сьесть?
— Нет, конечно. Это злые ведьмы только делают.
Тиффани прищурилась.
— Ах да, — проговорила она. — Я забыла. Значит, все время ты ел одни сласти?
— Нет, я же умею охотиться. В это место иногда попадают настоящие звери. Не знаю, как. Снибс думает, они случайно находят путь сюда. И потом умирают от голода, потому что тут всегда зима. А еще, иногда Королева посылает грабительские отряды, если дверь открывается в такой мир, который ее интересует. Весь этот край как… пиратский корабль.
— Или овечий клещ, — сказала Тиффани, размышляя вслух.
— Это что?
— Насекомые, которые присасываются к овцам и пьют кровь, и не отваливаются, пока не насосутся под завязку.
— Буэ. Селянам, видимо, полагается знать такие вещи, — сказал Роланд. — Я рад, что мне не надо. Я заглядывал через эти здешние двери в парочку других миров. Но пойти туда меня не пускали. Мы в одном из них раздобыли картошки, а в другом — рыбы. Я думаю, они запугивают тамошних жителей, чтобы те им отдавали всякие вещи. А, и еще был мир, из которого берутся дрёмы. Они тогда смеялись и говорили, что если я хочу туда, то добро пожаловать. Вот туда я не хотел! Там все красное, как на закате. Громадное красное солнце на горизонте, и красное море, которое почти не колышется, красные скалы и длинные тени. А эти мерзкие твари там сидят на камнях и питаются крабами, еще какими-то существами вроде пауков, и маленькими созданиями, которые оставляют следы типа буковок. Жутко. Там было кольцо из коготков, панцирей и косточек на земле вокург каждого дрёма.
— А кто такие «они»? — спросила Тиффани, отметив для себя слово «селяне».
— Ты о чем?
— Ты несколько раз говорил «они». Кого ты имел в виду? Этот народ, который тут собрался?
— Те? Большинство из них совсем не настоящие, — сказал Роланд. — Я говорил про эльфов. Сказочных существ. Тех, над кем она Королева. Ты что, не знаешь?
— Я думала, они малюсенькие!
— По-моему, они могут быть любого размера, когда захотят, — ответил Роланд. — Они настоящие не… совсем. Они как бы… их сны о самих себе. Могут становиться зыбкими, как воздух, или плотными, словно камень. Снибс рассказывал.
— Снибс? — переспросила Тиффани. — О… такой низенький, который только говорит «снибс», а слова появляются у тебя в голове?
— Да. Он тут пробыл годы. Это благодаря ему я узнал, что время может идти неправильно. Снибс однажды выбрался в свой родной мир, и там все оказалось изменившимся. Он был так несчастен, что снова нашел дверь и вернулся сюда.
— Вернулся сюда? — спросила она изумленно.
— Он сказал, что лучше быть не у себя дома, чем быть не дома там, где прежде был твой дом, — ответил Роланд. — По крайней мере, мне кажется, что так он сказал. Он говорил, что здесь не так уж плохо, если не попадаться под руку Королеве. Что здесь можно многому научиться.
Тиффани оглянулась в сторону сидящей на земле фигурки Снибса, который по-прежнему наблюдал за щелканьем орехов. Он был вовсе не похож на того, кто учится чему бы то ни было. Он был похож на того, кто очень долго прожил в страхе, и этот страх стал несмываемым. Как веснушки.
— Но смотри, Королеву злить нельзя, — сказал Роланд. — Я видел, что бывает с теми, кто ее разозлил. Она спускала на них Шмелиных Теток.
— Ты про тех двух больших, с маленькими крылышками?
— Да! Они лютые. А если кто-то разозлит Королеву всерьез, она просто станет смотреть на него, и он… будет превращаться.
— Во что?
— Во что-то. Я не буду все расписывать, ладно? — Роланд передернулся. — А то для росписи надо было бы много красного и фиолетового. А потом их уволакивают прочь и отдают дрёмам. — Он помотал головой. — Слушай, сны здесь настоящие. Очень настоящие. Когда ты попал в них, то… на самом деле попал. И кошмары тоже. Можно умереть.
Я не чувствую, что тут все настоящее, сказала Тиффани себе. По-моему, здесь как во сне. Я почти могу проснуться.
Надо все время помнить, что настоящее на самом деле.
Она посмотрела на свое вылинявшее голубое платье, истыканное следами стежков понизу подола — его столько раз то укорачивали, то удлинняли, когда подрастали его многочисленные владелицы. Это было на самом деле.
И я есть на самом деле. И сыр. Где-то, не так уж далеко, существует мир зеленых пастбищ под голубым небом, и это — на самом деле.
Нак Мак Фигглы тоже были настоящими на самом деле, и ей снова так захотелось, чтобы они были рядом. Есть что-то в их манере орать «кривенс» и накидываться на все вокруг, очень успокаивающее…
Роланд, возможно, настоящий.
Почти все остальное — на самом деле сон в этом грабительском краю, который живет за счет реальных миров, в этом почти застывшем времени, где кошмарные вещи могут случитсья в любой момент. Не хочу больше узнавать о нем ничего, решила Тиффани. Хочу взять брата и вернуться домой, пока мой гнев не утих.
Потому что если он утихнет, у меня появится время испугаться, и тогда я действительно испугаюсь. Настолько, что не смогу думать. Настолько, как Снибс. А мне надо думать головой…
— Первый сон, в который я провалилась, был похож на какие-то мои собственные, — сказала она. — У меня бывали такие сны, что будто я проснулась, но на самом деле продолжала спать. Но бальная зала, я такого никогда…
— А-а, то был один из моих, — сказал Роланд. — Из того времени, когда я был помладше. Проснулся однажды ночью и пошел вниз, в большой холл, и там танцевали все эти люди в масках. Все было так… ярко. — На миг он стал грустным и задумчивым. — Тогда моя мать была еще жива.
— А тот, что сейчас — это картинка из книги, которая есть у меня дома. Должно быть, она взяла его из моей памяти…
— Нет, она его часто использует, — ответил Роланд. — Он ей нравится. Она подбирает сны повсюду. Коллекционирует.
Тиффани встала, снова взяла в руки сковороду и сказала:
— Пойду повидаюсь с Королевой.
— Не надо, — тут же ответил Роланд. — Ты здесь единственная настоящая, кроме Снибса, но с ним не очень приятно быть рядом.
— Я собираюсь взять брата и вернуться домой, — ровным голосом проговорила Тиффани.
— Тогда я с тобой не пойду. Не хочу видеть то, во что она тебя превратит.
Тиффани шагнула под палящий, тяжелый, лишенный теней свет и стала подниматься по тропе на вершину холма. Гигантские травинки высились арками у нее над головой. По пути снова и снова попадались ей странно одетые странные существа, они поворачивались и глядели на нее. А потом вели себя так, словно она обыкновенная прохожая, ничего интересного, абсолютно.
Она взглянула назад через плечо. Там ореховый щелкун выбрал себе молот побольше и готовился нанести удар.
— Хаччу хаччу хаччу сладка!
Тиффани крутнулась, как флюгер в торнадо. Понеслась по тропинке, пригнув голову, занеся сковородку, чтобы впаять сразмаху любому, кто станет у нее на пути, вломилась в травяной кустик и сквозь него прорвалась на полянку, обрамленную маргаритками. Это вполне могли быть «кущи». Она не стала для верности расспрашивать, правильно ли попала.
Вентворт сидел на большом плоском камне, окруженный сластями. Многие из них были больше него самого. Мелкие — лежали кучами, крупные — валялись, как бревна. И они были всех конфетных цветов, каких только могут быть конфеты: Ненатурально-Малиновый, Фальшиво-Лимонный, Удивительно-Химически-Оранжевый, Такой-Кислотно-Зеленый и Фигзнает-Изчегоэто-Голубой.
Вентворт громадными каплями ронял с подбородка слезы. Поскольку ронял он их среди сластей, серьезная липучесть уже имела место и усиливалась.
Вентворт завывал. Рот у него был словно широкий красный туннель, где в самой глубине прыгает вверх-вниз маленькая мягкая штучка, которая толком никто не знает, как называется. Он прекращал рев только тогда, когда либо вдохни, либо помри, но и то лишь для одного мощного всасывающего движения, а потом ревел дальше.
Тиффани моментально поняла, в чем проблема. Она такое уже видела во время праздников по случаю дней рождения. Ее брат страдал от чудовищной нехватки сладкого. Да, он был окружен сластями. Но если хватаешь хоть одну конфетку, говорил его одурманенный сахаром мозг, это значит — не хватаешь в этот миг все остальные. И тут столько сладостей, что ты никогда не съешь их все. Это было невыносимо. Единственный выход — удариться в слезы.
Дома единственным выходом было бы напялись ему на голову корзину, чтобы он так и посидел, пока не успокоится, и тем временем убрать с глаз долой почти все сласти. С несколькими пригоршнями он хоть как-то мог справитсья в один присест.
Тиффани бросила сковородку и сгребла его в объятия.