Страница:
Романель как будто несколько озадачился. Но сказал только:
– М-да. Это было... очень любезно с вашей стороны, Скотт.
– Вы не хотите его послушать? – обратился я к Мидленду. – По-моему, ему не очень хорошо.
Но потом я снова посмотрел на Клода Романеля, приятно удивляясь происшедшей в нем перемене. Я знал, что ему пятьдесят восемь лет, но несмотря на все, что недавно выпало на его долю, он выглядел на пять и даже на десять лет моложе. У него были грубоватые черты лица, длинный нос, широкие брови, подчеркивающие узкий лоб, и голова, сплошь покрытая темными жесткими волосами с седым отливом. В нем было что-то демоническое, и я отметил это еще в первый раз, когда увидел его фотографию, однако в принципе он был очень даже привлекателен. А кое-кто мог признать Романеля красавцем.
Я повернулся к доктору, который сложил свои вещи и собирался уходить.
– Когда он выбрался из... из состояния, в котором я его оставил?
– Минут за десять до вашего возвращения, – ответил Мидленд. – И совсем неожиданно, как я и предполагал.
– Он что-то закапал мне в глотку – и бац! – у меня в черепе как будто включился свет.
На этот раз доктор прервал своего пациента, и, очевидно, это уже случалось в течение тех десяти минут, пока я отсутствовал.
– Я уже говорил вам, Скотт, что в свое время я угощу его гомеопатическим ацетилхолином, который восстановит нормальный обмен электрическими импульсами между мозговыми клетками. Когда я накапал этих капель мистеру Романелю под язык, он отреагировал почти мгновенно и исключительно положительно.
– Хотел бы я видеть это, – пробурчал я. – Только вряд ли бы поверил.
Доктор улыбнулся.
– Наверное, не поверили бы. Результаты приема правильно подобранного гомеопатического лекарства иногда – конечно, иногда, и это зависит от тяжести симптомов, а не от их продолжительности, – так вот эти результаты иногда наступают настолько быстро, и они настолько очевидны, что для непосвященных кажутся сверхъестественными. – Его улыбка стала шире. – Даже для большинства медиков.
– Док собирается вылечить меня от рака, – гордо заметил Романель.
Мидленд поморщился и косо взглянул на Романеля.
– Я же просил вас не говорить об этом, – процедил он.
– Ну, я забыл. Наверное, от этого высокого напряжения, которое пропустили через мою башку...
– Больше не забывайте, пожалуйста. – Мидленд посмотрел на меня по-прежнему недовольно. – Я сказал мистеру Романелю, что посмотрю его, если он хочет, и попытаюсь укрепить его иммунную систему, сбалансировать химический состав его организма и восстановить жизненную энергию, необходимую для его выздоровления. Иногда в таких случаях – вообще-то, не иногда, а как правило, – организм сам избавляется от вредных клеток, сам восполняет дефицит и доводит больного до нормального состояния.
– Какого черта, док, у меня же рак желудка, и метаста...
Мидленд, проигнорировав Романеля, продолжал смотреть на меня.
– Если возможно, мистер Скотт, напомните мистеру Романелю, когда я уйду, что я даже не буду пробовать лечить его рак и что такую фразу употребил не я, а он. Никто и нигде не лечит рак. Некоторые врачи, причем очень немногие, улучшают состояние и укрепляют силы больного даже при той или иной форме злокачественной опухоли. Но единственными разрешенными методами борьбы с раком, по крайней мере, в нашей стране, являются следующие: кромсать под видом хирургии, жечь посредством облучения и травить химиотерапией, но, к сожалению, это не помогает. Эти методы имеют дело с симптомами, а не с причиной, поэтому никогда не дают результатов. И опять, к сожалению, эти одобренные методы редко убивают рак, но зато часто убивают больного. Более щадящие методы, то есть все прочие, запрещены в Соединенных Штатах, даже если они приводят к результатам, намного лучшим, чем ортодоксальное лечение.
В конце он пробормотал что-то почти нечленораздельное. Мне показалось, что это прозвучало как "особенно, если приводят", но я не был уверен.
Потом доктор Мидленд, пристально глядя на Романеля с выражением, которое можно было назвать полуулыбкой, быстро проговорил:
– Надеюсь, вы тоже слышали. В таком случае, надеюсь и на то, что вы больше никогда не скажете, что я могу вылечить вашу болезнь каким-то иным способом, кроме хирургии, облучения, химиотерапии, или еще замучив вас заживо в африканском муравейнике, если только вы не хотите, чтобы я потерял свою лицензию на медицинскую практику или чтобы меня не арестовали и не посадили в тюрьму, как некоторых моих строптивых коллег.
Он сделал паузу, вздохнул и продолжал:
– Теперь вам ничто не мешает поправиться, мистер Романель, даже без моего вмешательства. Только ни о чем не думайте и побольше отдыхайте. Что же касается вашего... несварения желудка, запишитесь на прием у моей секретарши, если хотите подлечиться. – Потом, взглянув на меня, добавил: – А вам всего хорошего, мистер Скотт. Когда увидите Пола, передайте ему привет.
– И не только привет, доктор Мидленд. А вы уверены, что я не должен заплатить за...
– Ни в коем случае, – покачал он головой. – Только... никогда больше не обращайтесь ко мне с такими проблемами. – Он помедлил и закончил: – Кроме помощи, которую я оказал мистеру Романелю и которая не совсем укладывается в рамки традиционной медицины, я также обработал огнестрельную рану. Вашу, мистер Скотт. Вы понимаете, что мне придется сообщить об этом, хотя я могу подождать с этим до завтра, если это вам поможет.
– Поможет. Еще раз спасибо.
– Тогда я сделаю это завтра, – и он пожал плечами, – раз уж я нарушил сегодня все медицинские правила, кроме клятвы Гиппократа.
Когда он ушел, я закрыл за ним дверь, потом придвинул стул к Романелю и сказал ему:
– Теперь вы можете говорить, так что выкладывайте. И ничего не пропускайте.
Он пристально посмотрел на меня и сдержанно заметил:
– Прежде всего о деле, Скотт. Я нанял вас для того, чтобы вы нашли мою дочь и доставили ее ко мне. Вы ее нашли?
Я потряс головой. Я все еще не мог привыкнуть к почти волшебному превращению своего клиента. Менее чем за час, он прошел стадию от состояния, близкого к растительному, до своей прежней сквалыжности старого чудака. И он, наверняка, не знал, что произошло за последние два дня, за исключением того, что происходило с ним.
– Да, нашел, – ответил я. – Она здесь, в Аризоне, и в надежном безопасном месте. Когда я представлю вас друг другу, моя миссия закончится. Но остается парочка проблем, которые мне хотелось бы решить в первую очередь. И несколько вопросов к вам.
– Так вы ее нашли? Она действительно здесь? Как она... как она выглядит, Скотт?
– Я уже сказал, с ней все в порядке. Она очаровательна. Да, это яркая, красивая молодая женщина. Ваша малышка Спри стала взрослой, мистер Романель, и она просто великолепна.
– Когда я ее увижу?
– Когда это не будет грозить всем нам смертью. – Я наклонился к нему и быстро заговорил: – Чуть раньше, когда вы сказали "Прежде всего о деле", я подумал, что вы расскажете о том, как вы довольны, что я вытащил вас из лап Чимаррона, Блисса и ковбоя. До того, как они засунули ваш мозг в бутылку и поставили на полку рядом с другими образцами патологии. Неужели я так глубоко ошибся?
Он ухмыльнулся. Мои слова его явно развеселили и даже доставили ему удовольствие.
– Черт побери мои старые кости, Скотт, мне нравится ваш стиль. Должно быть, вы такой же непростой мужик, как я сам. Ну так вот... по некоторым причинам мне всегда было дьявольски неприятно выражать благодарность – кому бы то ни было и за что бы то ни было. Маленькое пятнышко на моем безупречном характере. Но на этот раз спасибо. Да. Спасибо за то, что вырвали меня из пасти Альды, Блисса и Гроудера, хотя при этом вас едва не шлепнули. – Он помолчал и закончил: – Теперь вы знаете, что представляет собой эта троица, да?
– Теперь мне известны не только их имена, Романель. И я надеюсь узнать еще больше, когда вы перестанете тянуть кота за хвост. Так что начинайте с чего хотите, с чего вам будет удобнее. Главное – начать.
– Совершенно справедливо, – кивнул он. – Итак, когда я в понедельник разговаривал с вами по телефону, я был в больнице. На следующий день выписался, в тот же вечер приехал домой, а они меня там уже ждали. – Он склонил голову на бок. – Это было во вторник вечером. Какой сегодня день?
– Четверг. Кто там был?
– Джей Гроудер и Фред Китс. Фред врезал мне по черепу. Хотя в этом не было никакой необходимости: я бы решил все по-хорошему и не собирался убегать. Так что это было лишнее, и за это кто-нибудь прикончит этого вонючего ублюдка.
– Я уже это сделал, – заметил я.
– Что? Что вы сделали?
Когда я, разговаривая с Энди Фостером, сделал вид, будто знаю очень много, это помогло мне выдоить из него информацию, которую иначе я бы не получил. Клод Романель был совсем другой породы, но я решил, что тем более надо дать ему понять с самого начала, что я знаю гораздо больше, чем он думает. Конечно, он был моим клиентом, однако у меня возникло подозрение, что он может избавить меня от некоторых фактов, если только почувствует, что я хлопаю ушами. А я ничего не хотел упустить, поэтому сразу вывалил на него всю правду.
– Я стрелял в Китта и пришил его прошлой ночью в вашем доме. Там он находился, между прочим, вместе с доктором Блиссом и представился мистером Романелем, в его бумажнике было ваше водительское удостоверение. Я его нашел после того, как уконтрил его.
Теперь Романель был весь внимание. Его большие глаза, такие же как у Спри, только карие, непрестанно сверлили меня, когда я продолжал.
– Возможно, вы хотите узнать, что на прошлой неделе в вас стрелял ковбой, то бишь Джей Гроудер. С ним был Энди Фостер, но Энди специально палил мимо. Может, вы захотите отблагодарить его в ближайшие дни.
– Как же, черт побери...
– Токер погиб случайно. Я не знаю...
– Он погиб? Боже мой...
– ...известна ли эта махинация с "Голден Финикс", об этом я ничего не слышал, но этот трюк, наверняка, скоро выплывет наружу. Сегодня я не смотрел стоимость акций, может быть, их уже пора выбрасывать в унитаз. Сегодня, завтра, на следующей неделе – словом, скоро мы все узнаем. Хотите, я позвоню Пейну Уэбберу насчет котировки по ГФМ?
Романель глубоко вдохнул и шумно выдохнул.
– А вы далеко не пиджачок. Откуда вы все это выкопали?
– Это моя работа.
– И все это правда? Насчет Китса, Гроудера и... Токера?
– Чистая правда.
Он молчал как минимум минут пятнадцать, скосив глаза в левый угол комнаты. Потом опять уставился на меня.
– Скоро вся эта куча дерьма разлетится к чертовой матери, – медленно проговорил он.
– Тогда зачем вы продолжаете играть со мной в прятки, Романель? Просветите меня насчет того, что еще может быть мне неизвестно, и, возможно, на нас не полетит много брызг.
– Полагаю, вы уже поняли всю эту хитрую механику, которая заключалась в том, чтобы поднять курс акций "Финикса" с двадцати центов или около того и потом распродать их по тридцать долларов. Но только при наличии настоящего рудника с настоящим золотом, а не с кучей бумаг; это было рассчитано на три-четыре года, и это была кропотливая, но блестяще задуманная операция. Через несколько месяцев все должно было быть тип-топ. Требовался еще один сенсационный отчет о результатах проб от Токера, который, насколько я понимаю, так и не появится.
– Нет, если только Токер не обнародует его на спиритическом сеансе.
– В спиритизм я не верю... Так вот, у Альды и дока было по миллиону акций на каждого, три миллиона лежат здесь на востоке в карманах денежных и, между прочим, очень крутых ребят. Я тоже положил на кон свой миллион. Правда, моя доля не совсем узаконена, потому что я не являюсь официальным сотрудником компании, я всего лишь... консультант.
Он поерзал на своем стуле, положил ногу на ногу, кстати, он был все в том же зеленом больничном халате, в котором я увидел его впервые. Надо бы найти ему что-нибудь поприличнее, но в данный момент мне было не до мелочей.
Между тем Романель продолжал:
– Может быть, моя роль в этом деле кажется неприглядной, но я влез в это дерьмо без особой охоты. И это была не моя идея.
– Конечно.
– Это действительно так, Скотт. Вы можете мне не верить, но я расскажу вкратце предысторию, которая начиналась в Чикаго в допотопные времена, когда меня взял на крючок Дерабян и его шайка. Альда Чимаррон тогда был пацаном – дерзким, смышленым и почти таким же здоровым как сейчас. Уже тогда у него была мертвая хватка. Я провернул одно дельце или два – ничего особенного и без всякого насилия. Но тогда же... м-да, в общем, я укокошил человека. С моей стороны это была самозащита: тот мужик завелся всерьез и наехал на меня. Я никогда не носил с собой револьвер, поэтому схватил какую-то здоровенную вазу, набитую песком, что-то вроде сигаретницы, и опустил ее на его голову. Короче, раскроил ему череп.
Романель снова сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
– Это видели Чимаррон, молодой Дерабян и парочка других ребят. А тот тип был связан с политикой и ходил в дружках у мэра. Никого тогда не арестовали, дело так и осталось открытым – вы можете проверить. Альда и Сильван могут до сих пор свидетельствовать против меня... Срок давности не распространяется на тех, кто убивает людей пепельницей. Кроме того... – Он замялся, нахмурив брови, и добавил: – В общем, моя бывшая благоверная мегера тоже была там и все видела.
– Николь? Она присутствовала, когда вы убивали этого парня?
– Ее так звали? Я называл ее по-другому, разными именами, уже забыл какими. Хотя да, Николь... Уже тогда мы с ней были готовенькими кандидатами в психушку, и мне пришлось смываться. Я уехал на западное побережье, потом зарулил сюда в Аризону. И вот... когда здесь появился Чимаррон вместе с Дерабяном, Блиссом и другими ублюдками, они взяли меня в оборот. Сказали, что я теперь в их компании. Ну, вы знаете эти неписаные законы и соглашения, когда человеку прижимают яйца. Суть была в том, что я буду с ними дружить; они не будут раскапывать тот старый труп в Чикаго, и заодно я сделаю несколько миллиончиков. Они сказали, что им нужны мои мозги, которые, кстати, они чуть не уничтожили, и деваться мне было некуда. Альтернатива, конечно, была, но уж очень незаманчивая, потому что я знаю этих парней.
– Ладно, допустим, что у вас не было выхода. Но давайте вернемся немного назад, Романель. Назад в Аризону к "Голден Финикс" и к Токеру. Вы сказали, что вся операция должна была завершиться в ближайший месяц?
– Или еще раньше. После очередного доклада Токера цена должна была взлететь выше крыши. Давайте поговорим немного о Токере. Кто его убил?
– К этому мы еще вернемся. Мне уже известно, что вы лично занимались вместе с Токером фальшивыми отчетами, поэтому для вас в этом докладе нет никакой тайны.
Он растерянно заморгал.
– Откуда, черт вас возьми... А впрочем, неважно. С Токером не было никаких проблем, и он никогда не упрямился. Причина частично заключалась в том, что Альда заставил меня положить триста тысяч акций на подставное лицо, за которым стоял Токер. Только он мог распоряжаться этими акциями, и если бы "Финикс" довел котировку до тридцати долларов, сумма составила бы девять миллионов. Так что покойник сотрудничал с удовольствием.
– Только Токер мог распоряжаться ими?
– Ну, в общем, да... Или я, если вдруг с ним что-нибудь стрясется. Кажется, этот случай наступил.
– Как же вам удалось устроить это столь мудрым образом? Так, что об этом не знал ни Чимаррон, ни Дерабян, ни кто другой?
– Потому что я устроил это именно так, а не иначе, Скотт, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Вы что, думаете, я идиот?
– Значит, грубо говоря, вы с Чимарроном должны были выплатить Токеру несколько миллионов "баксов", в зависимости от стоимости этих акций, за парочку фальшивых отчетов. Не слишком ли велик гонорар?
– Какой же вы дотошный сукин сын, Скотт. Я рад, что вы работаете на меня. – После короткой паузы он добавил: – Вы ведь до сих пор в моей лодке?
– До сих пор.
– Лучше вам продолжать в этом духе, иначе моей заднице грозят серьезные неприятности. Ладно, поехали дальше. Итак, всем заправлял не я, а Альда, я просто помогал ему в некоторых моментах, и Альда рассчитывал после того, как все рухнет, выпустить эти триста тысяч акций на свет божий вместе с документами, удостоверяющими, что они принадлежат Токеру, таким образом создалось бы впечатление, что скорее всего он один, самостоятельно придумал эту аферу. Независимо от стоимости акций ГФМ такая куча – триста тысяч штук – заставила бы кого угодно поверить в виновность Токера. И для этого нам не надо было ничего предпринимать.
Я понимающе кивнул.
– И Токер не стал бы отпираться, верно? Или просто не смог бы?
– Я знал, что вы об этом спросите. Альда мне ничего не говорил на этот счет, но у меня складывалось впечатление, что у Токера другого выхода не было. Вы удовлетворены, Скотт? Кстати, вы не похожи на человека, который искренне работает на меня.
– Тем не менее это так, Романель. Просто я не хочу, чтобы мне оторвали голову при этом. Задавая свой вопрос, я хотел понять до конца, зачем вы заварили эту кашу с Уортингтоном и якобы хотели одним росчерком пера сделать свою дочь богатой молодой дамой, обратите, пожалуйста, внимание на оговорку "якобы". Спри и я, мы оба читали ваш документ, и внешне он выглядит... благородным. Добренький старенький папуля начинает жизнь...
– Папуля? Прошу вас...
– ...с чистого листа. Только учтите, Романель, если окажется, что вы ее просто используете и даже, не дай Бог, подвергаете ее опасности ради своих паскудных махинаций, я позабуду о том, что вы мой клиент, и медленно, не торопясь, откручу вам шею, так чтобы вы слышали, как хрустят хрящи...
– Бросьте, Скотт. И не берите в голову. Я хотел и до сих пор хочу, чтобы Спри получила половину того, что мне удалось скопить за пятьдесят восемь лет, а может быть и все. Как только она подписала бумаги, которые подготовил Уортингтон, она вступила в свои права. И я не собираюсь ничего отбирать у маленькой Спри, у моей собственной дочери. Поймите своей чугунной головой, может, я был для нее не очень хорошим отцом, но она – частичка меня, плоть от плоти моей. И на всей земле нет более близкого мне человека.
– Звучит красиво. Вы меня почти убедили. Но, как вам известно, она подписала этот документ в среду вечером, следовательно... – Я остановился. – Постойте-ка. Китс и ковбой схватили вас в пятницу после обеда, за день до того, как мы с вашей дочерью появились здесь. Так откуда вы могли узнать? Разве что кто-то вам сказал.
– Никто мне не сказал. Но я знаю, что она должна была подписать. Если она этого не сделала, я погиб.
– Вы можете объяснить популярнее?
– Если Спри не подписала этот документ – кстати, это может означать, что вы не смогли доставить ее в контору Уортингтона, так что в таком случае вы примете от меня горячую благодарность, согласны? – тогда меня уже можно считать гнилым сибирским бревном, которое надо закопать под кактусом в виде удобрения, чтобы наша пустыня снова расцвела.
– Вы можете говорить проще, Романель?
– Наверное, в таком случае надо начать с того времени, когда у меня появилась такая идея, и оттуда я за ручку приведу вас в день сегодняшний.
– Прекрасно. Ну и когда у вас появилась эта идея?
– Насколько помню, она клюнула меня в одно место в тот день, когда я услышал три выстрела от Гроудера и Фостера, может, чуть позже. Или когда Гроудер зацепил меня, раз вы говорите, что Энди не стрелял.
– Он стрелял, но не в вас.
– Спасибо ему и на этом. Мне всегда нравился этот молодой черномазый пройдоха. Красивый парень... Ну так вот... я постоянно прикупал акции ГФМ, пока не набрал около семисот тысяч. Я уже говорил, что меня втянули в это дерьмо, хотя вы, наверное, не верите, и я стал искать способы выбраться из него. Мне показалось, что самое разумное в моем положении – не дергаться и в то же время пощипать немного Альду и его подельников так, чтобы они этого не заметили, во всяком случае, не так скоро. Теперь у меня два миллиона акций ГФМ...
Здесь он несколько перехлестнул, вернее, ускорил события, добавив триста тысяч акций Токера, хотя тот еще не успел остыть, к своему миллиону семистам тысяч, которые упоминались в документе Уортингтона-Романеля. У меня мелькнула мысль, что эти суммы все равно улетят в финансовую стратосферу, но ничего не сказал, а Романель продолжал после секундного колебания:
– Когда меня подстрелили и когда перед моим мысленным взором промелькнула вся моя жизнь после того, как я вышел из операционной в "Скоттсдейл Мемориал", мне стало предельно ясно и понятно, что это Чимаррон натравил на меня своих волков, чтобы забрать мои акции и положить их в свой карман. – Он снова помедлил. – Поскольку именно так было оговорено с самого начала. Вернее, где-то через месяц после передачи мне этих акций, то есть более трех лет назад.
– Странно, почему же вы пошли на это?
– По разным причинам, – вздохнул он. – Чтобы мой первоначальный пакет из миллиона акций не мог перейти к моим друзьям или родственникам, если что-нибудь со мной случится, и чтобы они не выбросили их по демпинговым ценам раньше срока, Альда дал мне подписать маленькое соглашение, где говорилось, что в своем завещании я оставлю эти акции ему, правда, звучало это так: "...все проценты по всем моим акциям, которыми я буду располагать на момент моей смерти". В общем, он так написал, и я поставил подпись.
– А вы не думали о том, что Чимаррон оторвет вам голову через неделю или две после того, как высохнут чернила под этим опусом?
– Я думал об этом как об отдаленной возможности, Скотт. Очень отдаленной, тем более в то время, когда акции стоили какие-то центы. Это во-первых, а во-вторых, мы с Альдой тогда были в хороших отношениях. Конечно, с тех пор они испортились.
– Пожалуй, что да.
– Дело в том, что эта бумажка давала мне единственную возможность получить миллион акций, причем задаром. Естественно, риск был, но я считал его минимальным. Черт побери, Скотт, вся жизнь – сплошной риск. И самое главное – результат.
– Чимаррон сам составил этот документ?
– Ну да, он не хотел втягивать в такие дела адвоката. Что оказалось ошибкой, хотя в то время ни он, ни я не осознавали этого. И он не заплатил мне за мою подпись. Ни одного доллара.
– И что? – спросил я. – Я хочу сказать: ну и что из этого?
Романель не ответил, глядя мимо меня, как будто погрузившись в размышления, или пытаясь что-то разглядеть в пространстве или во времени.
– Теперь я знаю, – медленно заговорил он, – что Альда пронюхал о моих периодических закупках дополнительных акций "Голден Финикс", поскольку он спросил меня об этом, когда они развлекались с моей головой в "Медигеник Госпитал". Но до сих пор не знаю, каким образом он это пронюхал.
– А я могу сказать каким образом, – заметил я. – Он обнаружил это, когда ребятки с биржи начали интенсивно сбрасывать акции, но покупатели, благодаря вам, не очень-то брали их.
– Черт, а ведь и точно. Слушайте, Скотт, вы не поможете мне сбагрить пластиковые хижины с гарантией эскимосам?
– Нет уж, спасибо.
– Жаль, а то вы могли бы обеспечить свое будущее. Ну ладно, главное в том, что Альда узнал о моих проделках. Еще немного, и я бы спрятал все концы, но события разворачивались быстрее, чем я предполагал. Естественно, была договоренность о том, что никто из нас не приберет к рукам основной пакет, хотя с юридической точки зрения для этого нет непреодолимых препятствий, разве что вас могли просто прикончить, если вы допустите прокол. Будь у меня больше времени, я бы довел дело до конца без проколов, однако...
Он поменял ноги местами, снова положив их одну на другую, и уставился в потолок.
– Было ясно, как пить дать, что меня уже пора считать покойником мертвее мертвого. Боевики Альды промахнулись, но в следующий раз все равно мою голову принесли бы ему на блюдечке – рано или поздно это бы случилось. Я вымотал себе все мозги, думая о том, что этот садист с радостью раздавит меня и одновременно приберет к рукам мои акции ГФМ. Вы только взгляните на цифры, Скотт. Миллион семьсот тысяч штук, и если даже он взял бы за каждую по пятнадцать долларов, чистая прибыль составила бы двадцать пять миллионов. А при удачном раскладе каждая пошла бы по двадцать шесть – двадцать семь, и он прикарманил бы сорок шесть – сорок семь миллионов моих денежек. Не сравнить с прибылью от продажи наркотиков, верно? Короче, если учесть, что Альда, не моргнув глазом, готов пришить двух человек по двадцать баксов за каждого, если ему понадобилось бы сорок, я был бы уже трупом. Если только...
– По-моему, я начинаю следить за ходом ваших тревожных и, смею сказать, преступных мыслей.
– Здесь вы совершенно правы. А что мне еще оставалось делать? Альда в любое время мог убить меня, но я бы ни за что не позволил этому меднолобому присвоить мои акции ГФМ, даже если бы к этому времени меня не было в живых.
– Значит, тогда-то вы и обратились к Уортингтону.
– Вот именно. Хотя я много думал над этим, тем более, что на больничной койке у меня было навалом времени. Я хотел устроить так, чтобы обезопасить себя, не дать какому-то ублюдку лишить меня жизни в самом ее расцвете, а также обезопасить Спри и в то же время обеспечить ей будущее независимо от того, что со мной случится. А главное, черт меня побери, я не мог допустить, чтобы Альда нагрел на моей смерти руки. В общем, целая стая мыслей роилась у меня в голове, и, по-моему, они до сих пор порхают где-то в воздухе. А самое первое, что сказал мне наш седовласый и мудрый советник, было для меня приятным сюрпризом, правда, приятным это стало бы только в том случае, если бы мне удалось передать свои чувства Альде, но так, чтобы меня снова не подстрелили или не разрубили на мелкие кусочки. Уортингтон сказал, что документик Альды, который я подписал и по которому он должен получить миллион акций ГФМ после моей кончины, не стоит и птичьего говна. Кстати, он выразился не так откровенно.
– М-да. Это было... очень любезно с вашей стороны, Скотт.
– Вы не хотите его послушать? – обратился я к Мидленду. – По-моему, ему не очень хорошо.
Но потом я снова посмотрел на Клода Романеля, приятно удивляясь происшедшей в нем перемене. Я знал, что ему пятьдесят восемь лет, но несмотря на все, что недавно выпало на его долю, он выглядел на пять и даже на десять лет моложе. У него были грубоватые черты лица, длинный нос, широкие брови, подчеркивающие узкий лоб, и голова, сплошь покрытая темными жесткими волосами с седым отливом. В нем было что-то демоническое, и я отметил это еще в первый раз, когда увидел его фотографию, однако в принципе он был очень даже привлекателен. А кое-кто мог признать Романеля красавцем.
Я повернулся к доктору, который сложил свои вещи и собирался уходить.
– Когда он выбрался из... из состояния, в котором я его оставил?
– Минут за десять до вашего возвращения, – ответил Мидленд. – И совсем неожиданно, как я и предполагал.
– Он что-то закапал мне в глотку – и бац! – у меня в черепе как будто включился свет.
На этот раз доктор прервал своего пациента, и, очевидно, это уже случалось в течение тех десяти минут, пока я отсутствовал.
– Я уже говорил вам, Скотт, что в свое время я угощу его гомеопатическим ацетилхолином, который восстановит нормальный обмен электрическими импульсами между мозговыми клетками. Когда я накапал этих капель мистеру Романелю под язык, он отреагировал почти мгновенно и исключительно положительно.
– Хотел бы я видеть это, – пробурчал я. – Только вряд ли бы поверил.
Доктор улыбнулся.
– Наверное, не поверили бы. Результаты приема правильно подобранного гомеопатического лекарства иногда – конечно, иногда, и это зависит от тяжести симптомов, а не от их продолжительности, – так вот эти результаты иногда наступают настолько быстро, и они настолько очевидны, что для непосвященных кажутся сверхъестественными. – Его улыбка стала шире. – Даже для большинства медиков.
– Док собирается вылечить меня от рака, – гордо заметил Романель.
Мидленд поморщился и косо взглянул на Романеля.
– Я же просил вас не говорить об этом, – процедил он.
– Ну, я забыл. Наверное, от этого высокого напряжения, которое пропустили через мою башку...
– Больше не забывайте, пожалуйста. – Мидленд посмотрел на меня по-прежнему недовольно. – Я сказал мистеру Романелю, что посмотрю его, если он хочет, и попытаюсь укрепить его иммунную систему, сбалансировать химический состав его организма и восстановить жизненную энергию, необходимую для его выздоровления. Иногда в таких случаях – вообще-то, не иногда, а как правило, – организм сам избавляется от вредных клеток, сам восполняет дефицит и доводит больного до нормального состояния.
– Какого черта, док, у меня же рак желудка, и метаста...
Мидленд, проигнорировав Романеля, продолжал смотреть на меня.
– Если возможно, мистер Скотт, напомните мистеру Романелю, когда я уйду, что я даже не буду пробовать лечить его рак и что такую фразу употребил не я, а он. Никто и нигде не лечит рак. Некоторые врачи, причем очень немногие, улучшают состояние и укрепляют силы больного даже при той или иной форме злокачественной опухоли. Но единственными разрешенными методами борьбы с раком, по крайней мере, в нашей стране, являются следующие: кромсать под видом хирургии, жечь посредством облучения и травить химиотерапией, но, к сожалению, это не помогает. Эти методы имеют дело с симптомами, а не с причиной, поэтому никогда не дают результатов. И опять, к сожалению, эти одобренные методы редко убивают рак, но зато часто убивают больного. Более щадящие методы, то есть все прочие, запрещены в Соединенных Штатах, даже если они приводят к результатам, намного лучшим, чем ортодоксальное лечение.
В конце он пробормотал что-то почти нечленораздельное. Мне показалось, что это прозвучало как "особенно, если приводят", но я не был уверен.
Потом доктор Мидленд, пристально глядя на Романеля с выражением, которое можно было назвать полуулыбкой, быстро проговорил:
– Надеюсь, вы тоже слышали. В таком случае, надеюсь и на то, что вы больше никогда не скажете, что я могу вылечить вашу болезнь каким-то иным способом, кроме хирургии, облучения, химиотерапии, или еще замучив вас заживо в африканском муравейнике, если только вы не хотите, чтобы я потерял свою лицензию на медицинскую практику или чтобы меня не арестовали и не посадили в тюрьму, как некоторых моих строптивых коллег.
Он сделал паузу, вздохнул и продолжал:
– Теперь вам ничто не мешает поправиться, мистер Романель, даже без моего вмешательства. Только ни о чем не думайте и побольше отдыхайте. Что же касается вашего... несварения желудка, запишитесь на прием у моей секретарши, если хотите подлечиться. – Потом, взглянув на меня, добавил: – А вам всего хорошего, мистер Скотт. Когда увидите Пола, передайте ему привет.
– И не только привет, доктор Мидленд. А вы уверены, что я не должен заплатить за...
– Ни в коем случае, – покачал он головой. – Только... никогда больше не обращайтесь ко мне с такими проблемами. – Он помедлил и закончил: – Кроме помощи, которую я оказал мистеру Романелю и которая не совсем укладывается в рамки традиционной медицины, я также обработал огнестрельную рану. Вашу, мистер Скотт. Вы понимаете, что мне придется сообщить об этом, хотя я могу подождать с этим до завтра, если это вам поможет.
– Поможет. Еще раз спасибо.
– Тогда я сделаю это завтра, – и он пожал плечами, – раз уж я нарушил сегодня все медицинские правила, кроме клятвы Гиппократа.
Когда он ушел, я закрыл за ним дверь, потом придвинул стул к Романелю и сказал ему:
– Теперь вы можете говорить, так что выкладывайте. И ничего не пропускайте.
Он пристально посмотрел на меня и сдержанно заметил:
– Прежде всего о деле, Скотт. Я нанял вас для того, чтобы вы нашли мою дочь и доставили ее ко мне. Вы ее нашли?
Я потряс головой. Я все еще не мог привыкнуть к почти волшебному превращению своего клиента. Менее чем за час, он прошел стадию от состояния, близкого к растительному, до своей прежней сквалыжности старого чудака. И он, наверняка, не знал, что произошло за последние два дня, за исключением того, что происходило с ним.
– Да, нашел, – ответил я. – Она здесь, в Аризоне, и в надежном безопасном месте. Когда я представлю вас друг другу, моя миссия закончится. Но остается парочка проблем, которые мне хотелось бы решить в первую очередь. И несколько вопросов к вам.
– Так вы ее нашли? Она действительно здесь? Как она... как она выглядит, Скотт?
– Я уже сказал, с ней все в порядке. Она очаровательна. Да, это яркая, красивая молодая женщина. Ваша малышка Спри стала взрослой, мистер Романель, и она просто великолепна.
– Когда я ее увижу?
– Когда это не будет грозить всем нам смертью. – Я наклонился к нему и быстро заговорил: – Чуть раньше, когда вы сказали "Прежде всего о деле", я подумал, что вы расскажете о том, как вы довольны, что я вытащил вас из лап Чимаррона, Блисса и ковбоя. До того, как они засунули ваш мозг в бутылку и поставили на полку рядом с другими образцами патологии. Неужели я так глубоко ошибся?
Он ухмыльнулся. Мои слова его явно развеселили и даже доставили ему удовольствие.
– Черт побери мои старые кости, Скотт, мне нравится ваш стиль. Должно быть, вы такой же непростой мужик, как я сам. Ну так вот... по некоторым причинам мне всегда было дьявольски неприятно выражать благодарность – кому бы то ни было и за что бы то ни было. Маленькое пятнышко на моем безупречном характере. Но на этот раз спасибо. Да. Спасибо за то, что вырвали меня из пасти Альды, Блисса и Гроудера, хотя при этом вас едва не шлепнули. – Он помолчал и закончил: – Теперь вы знаете, что представляет собой эта троица, да?
– Теперь мне известны не только их имена, Романель. И я надеюсь узнать еще больше, когда вы перестанете тянуть кота за хвост. Так что начинайте с чего хотите, с чего вам будет удобнее. Главное – начать.
– Совершенно справедливо, – кивнул он. – Итак, когда я в понедельник разговаривал с вами по телефону, я был в больнице. На следующий день выписался, в тот же вечер приехал домой, а они меня там уже ждали. – Он склонил голову на бок. – Это было во вторник вечером. Какой сегодня день?
– Четверг. Кто там был?
– Джей Гроудер и Фред Китс. Фред врезал мне по черепу. Хотя в этом не было никакой необходимости: я бы решил все по-хорошему и не собирался убегать. Так что это было лишнее, и за это кто-нибудь прикончит этого вонючего ублюдка.
– Я уже это сделал, – заметил я.
– Что? Что вы сделали?
Когда я, разговаривая с Энди Фостером, сделал вид, будто знаю очень много, это помогло мне выдоить из него информацию, которую иначе я бы не получил. Клод Романель был совсем другой породы, но я решил, что тем более надо дать ему понять с самого начала, что я знаю гораздо больше, чем он думает. Конечно, он был моим клиентом, однако у меня возникло подозрение, что он может избавить меня от некоторых фактов, если только почувствует, что я хлопаю ушами. А я ничего не хотел упустить, поэтому сразу вывалил на него всю правду.
– Я стрелял в Китта и пришил его прошлой ночью в вашем доме. Там он находился, между прочим, вместе с доктором Блиссом и представился мистером Романелем, в его бумажнике было ваше водительское удостоверение. Я его нашел после того, как уконтрил его.
Теперь Романель был весь внимание. Его большие глаза, такие же как у Спри, только карие, непрестанно сверлили меня, когда я продолжал.
– Возможно, вы хотите узнать, что на прошлой неделе в вас стрелял ковбой, то бишь Джей Гроудер. С ним был Энди Фостер, но Энди специально палил мимо. Может, вы захотите отблагодарить его в ближайшие дни.
– Как же, черт побери...
– Токер погиб случайно. Я не знаю...
– Он погиб? Боже мой...
– ...известна ли эта махинация с "Голден Финикс", об этом я ничего не слышал, но этот трюк, наверняка, скоро выплывет наружу. Сегодня я не смотрел стоимость акций, может быть, их уже пора выбрасывать в унитаз. Сегодня, завтра, на следующей неделе – словом, скоро мы все узнаем. Хотите, я позвоню Пейну Уэбберу насчет котировки по ГФМ?
Романель глубоко вдохнул и шумно выдохнул.
– А вы далеко не пиджачок. Откуда вы все это выкопали?
– Это моя работа.
– И все это правда? Насчет Китса, Гроудера и... Токера?
– Чистая правда.
Он молчал как минимум минут пятнадцать, скосив глаза в левый угол комнаты. Потом опять уставился на меня.
– Скоро вся эта куча дерьма разлетится к чертовой матери, – медленно проговорил он.
– Тогда зачем вы продолжаете играть со мной в прятки, Романель? Просветите меня насчет того, что еще может быть мне неизвестно, и, возможно, на нас не полетит много брызг.
– Полагаю, вы уже поняли всю эту хитрую механику, которая заключалась в том, чтобы поднять курс акций "Финикса" с двадцати центов или около того и потом распродать их по тридцать долларов. Но только при наличии настоящего рудника с настоящим золотом, а не с кучей бумаг; это было рассчитано на три-четыре года, и это была кропотливая, но блестяще задуманная операция. Через несколько месяцев все должно было быть тип-топ. Требовался еще один сенсационный отчет о результатах проб от Токера, который, насколько я понимаю, так и не появится.
– Нет, если только Токер не обнародует его на спиритическом сеансе.
– В спиритизм я не верю... Так вот, у Альды и дока было по миллиону акций на каждого, три миллиона лежат здесь на востоке в карманах денежных и, между прочим, очень крутых ребят. Я тоже положил на кон свой миллион. Правда, моя доля не совсем узаконена, потому что я не являюсь официальным сотрудником компании, я всего лишь... консультант.
Он поерзал на своем стуле, положил ногу на ногу, кстати, он был все в том же зеленом больничном халате, в котором я увидел его впервые. Надо бы найти ему что-нибудь поприличнее, но в данный момент мне было не до мелочей.
Между тем Романель продолжал:
– Может быть, моя роль в этом деле кажется неприглядной, но я влез в это дерьмо без особой охоты. И это была не моя идея.
– Конечно.
– Это действительно так, Скотт. Вы можете мне не верить, но я расскажу вкратце предысторию, которая начиналась в Чикаго в допотопные времена, когда меня взял на крючок Дерабян и его шайка. Альда Чимаррон тогда был пацаном – дерзким, смышленым и почти таким же здоровым как сейчас. Уже тогда у него была мертвая хватка. Я провернул одно дельце или два – ничего особенного и без всякого насилия. Но тогда же... м-да, в общем, я укокошил человека. С моей стороны это была самозащита: тот мужик завелся всерьез и наехал на меня. Я никогда не носил с собой револьвер, поэтому схватил какую-то здоровенную вазу, набитую песком, что-то вроде сигаретницы, и опустил ее на его голову. Короче, раскроил ему череп.
Романель снова сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
– Это видели Чимаррон, молодой Дерабян и парочка других ребят. А тот тип был связан с политикой и ходил в дружках у мэра. Никого тогда не арестовали, дело так и осталось открытым – вы можете проверить. Альда и Сильван могут до сих пор свидетельствовать против меня... Срок давности не распространяется на тех, кто убивает людей пепельницей. Кроме того... – Он замялся, нахмурив брови, и добавил: – В общем, моя бывшая благоверная мегера тоже была там и все видела.
– Николь? Она присутствовала, когда вы убивали этого парня?
– Ее так звали? Я называл ее по-другому, разными именами, уже забыл какими. Хотя да, Николь... Уже тогда мы с ней были готовенькими кандидатами в психушку, и мне пришлось смываться. Я уехал на западное побережье, потом зарулил сюда в Аризону. И вот... когда здесь появился Чимаррон вместе с Дерабяном, Блиссом и другими ублюдками, они взяли меня в оборот. Сказали, что я теперь в их компании. Ну, вы знаете эти неписаные законы и соглашения, когда человеку прижимают яйца. Суть была в том, что я буду с ними дружить; они не будут раскапывать тот старый труп в Чикаго, и заодно я сделаю несколько миллиончиков. Они сказали, что им нужны мои мозги, которые, кстати, они чуть не уничтожили, и деваться мне было некуда. Альтернатива, конечно, была, но уж очень незаманчивая, потому что я знаю этих парней.
– Ладно, допустим, что у вас не было выхода. Но давайте вернемся немного назад, Романель. Назад в Аризону к "Голден Финикс" и к Токеру. Вы сказали, что вся операция должна была завершиться в ближайший месяц?
– Или еще раньше. После очередного доклада Токера цена должна была взлететь выше крыши. Давайте поговорим немного о Токере. Кто его убил?
– К этому мы еще вернемся. Мне уже известно, что вы лично занимались вместе с Токером фальшивыми отчетами, поэтому для вас в этом докладе нет никакой тайны.
Он растерянно заморгал.
– Откуда, черт вас возьми... А впрочем, неважно. С Токером не было никаких проблем, и он никогда не упрямился. Причина частично заключалась в том, что Альда заставил меня положить триста тысяч акций на подставное лицо, за которым стоял Токер. Только он мог распоряжаться этими акциями, и если бы "Финикс" довел котировку до тридцати долларов, сумма составила бы девять миллионов. Так что покойник сотрудничал с удовольствием.
– Только Токер мог распоряжаться ими?
– Ну, в общем, да... Или я, если вдруг с ним что-нибудь стрясется. Кажется, этот случай наступил.
– Как же вам удалось устроить это столь мудрым образом? Так, что об этом не знал ни Чимаррон, ни Дерабян, ни кто другой?
– Потому что я устроил это именно так, а не иначе, Скотт, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Вы что, думаете, я идиот?
– Значит, грубо говоря, вы с Чимарроном должны были выплатить Токеру несколько миллионов "баксов", в зависимости от стоимости этих акций, за парочку фальшивых отчетов. Не слишком ли велик гонорар?
– Какой же вы дотошный сукин сын, Скотт. Я рад, что вы работаете на меня. – После короткой паузы он добавил: – Вы ведь до сих пор в моей лодке?
– До сих пор.
– Лучше вам продолжать в этом духе, иначе моей заднице грозят серьезные неприятности. Ладно, поехали дальше. Итак, всем заправлял не я, а Альда, я просто помогал ему в некоторых моментах, и Альда рассчитывал после того, как все рухнет, выпустить эти триста тысяч акций на свет божий вместе с документами, удостоверяющими, что они принадлежат Токеру, таким образом создалось бы впечатление, что скорее всего он один, самостоятельно придумал эту аферу. Независимо от стоимости акций ГФМ такая куча – триста тысяч штук – заставила бы кого угодно поверить в виновность Токера. И для этого нам не надо было ничего предпринимать.
Я понимающе кивнул.
– И Токер не стал бы отпираться, верно? Или просто не смог бы?
– Я знал, что вы об этом спросите. Альда мне ничего не говорил на этот счет, но у меня складывалось впечатление, что у Токера другого выхода не было. Вы удовлетворены, Скотт? Кстати, вы не похожи на человека, который искренне работает на меня.
– Тем не менее это так, Романель. Просто я не хочу, чтобы мне оторвали голову при этом. Задавая свой вопрос, я хотел понять до конца, зачем вы заварили эту кашу с Уортингтоном и якобы хотели одним росчерком пера сделать свою дочь богатой молодой дамой, обратите, пожалуйста, внимание на оговорку "якобы". Спри и я, мы оба читали ваш документ, и внешне он выглядит... благородным. Добренький старенький папуля начинает жизнь...
– Папуля? Прошу вас...
– ...с чистого листа. Только учтите, Романель, если окажется, что вы ее просто используете и даже, не дай Бог, подвергаете ее опасности ради своих паскудных махинаций, я позабуду о том, что вы мой клиент, и медленно, не торопясь, откручу вам шею, так чтобы вы слышали, как хрустят хрящи...
– Бросьте, Скотт. И не берите в голову. Я хотел и до сих пор хочу, чтобы Спри получила половину того, что мне удалось скопить за пятьдесят восемь лет, а может быть и все. Как только она подписала бумаги, которые подготовил Уортингтон, она вступила в свои права. И я не собираюсь ничего отбирать у маленькой Спри, у моей собственной дочери. Поймите своей чугунной головой, может, я был для нее не очень хорошим отцом, но она – частичка меня, плоть от плоти моей. И на всей земле нет более близкого мне человека.
– Звучит красиво. Вы меня почти убедили. Но, как вам известно, она подписала этот документ в среду вечером, следовательно... – Я остановился. – Постойте-ка. Китс и ковбой схватили вас в пятницу после обеда, за день до того, как мы с вашей дочерью появились здесь. Так откуда вы могли узнать? Разве что кто-то вам сказал.
– Никто мне не сказал. Но я знаю, что она должна была подписать. Если она этого не сделала, я погиб.
– Вы можете объяснить популярнее?
– Если Спри не подписала этот документ – кстати, это может означать, что вы не смогли доставить ее в контору Уортингтона, так что в таком случае вы примете от меня горячую благодарность, согласны? – тогда меня уже можно считать гнилым сибирским бревном, которое надо закопать под кактусом в виде удобрения, чтобы наша пустыня снова расцвела.
– Вы можете говорить проще, Романель?
– Наверное, в таком случае надо начать с того времени, когда у меня появилась такая идея, и оттуда я за ручку приведу вас в день сегодняшний.
– Прекрасно. Ну и когда у вас появилась эта идея?
– Насколько помню, она клюнула меня в одно место в тот день, когда я услышал три выстрела от Гроудера и Фостера, может, чуть позже. Или когда Гроудер зацепил меня, раз вы говорите, что Энди не стрелял.
– Он стрелял, но не в вас.
– Спасибо ему и на этом. Мне всегда нравился этот молодой черномазый пройдоха. Красивый парень... Ну так вот... я постоянно прикупал акции ГФМ, пока не набрал около семисот тысяч. Я уже говорил, что меня втянули в это дерьмо, хотя вы, наверное, не верите, и я стал искать способы выбраться из него. Мне показалось, что самое разумное в моем положении – не дергаться и в то же время пощипать немного Альду и его подельников так, чтобы они этого не заметили, во всяком случае, не так скоро. Теперь у меня два миллиона акций ГФМ...
Здесь он несколько перехлестнул, вернее, ускорил события, добавив триста тысяч акций Токера, хотя тот еще не успел остыть, к своему миллиону семистам тысяч, которые упоминались в документе Уортингтона-Романеля. У меня мелькнула мысль, что эти суммы все равно улетят в финансовую стратосферу, но ничего не сказал, а Романель продолжал после секундного колебания:
– Когда меня подстрелили и когда перед моим мысленным взором промелькнула вся моя жизнь после того, как я вышел из операционной в "Скоттсдейл Мемориал", мне стало предельно ясно и понятно, что это Чимаррон натравил на меня своих волков, чтобы забрать мои акции и положить их в свой карман. – Он снова помедлил. – Поскольку именно так было оговорено с самого начала. Вернее, где-то через месяц после передачи мне этих акций, то есть более трех лет назад.
– Странно, почему же вы пошли на это?
– По разным причинам, – вздохнул он. – Чтобы мой первоначальный пакет из миллиона акций не мог перейти к моим друзьям или родственникам, если что-нибудь со мной случится, и чтобы они не выбросили их по демпинговым ценам раньше срока, Альда дал мне подписать маленькое соглашение, где говорилось, что в своем завещании я оставлю эти акции ему, правда, звучало это так: "...все проценты по всем моим акциям, которыми я буду располагать на момент моей смерти". В общем, он так написал, и я поставил подпись.
– А вы не думали о том, что Чимаррон оторвет вам голову через неделю или две после того, как высохнут чернила под этим опусом?
– Я думал об этом как об отдаленной возможности, Скотт. Очень отдаленной, тем более в то время, когда акции стоили какие-то центы. Это во-первых, а во-вторых, мы с Альдой тогда были в хороших отношениях. Конечно, с тех пор они испортились.
– Пожалуй, что да.
– Дело в том, что эта бумажка давала мне единственную возможность получить миллион акций, причем задаром. Естественно, риск был, но я считал его минимальным. Черт побери, Скотт, вся жизнь – сплошной риск. И самое главное – результат.
– Чимаррон сам составил этот документ?
– Ну да, он не хотел втягивать в такие дела адвоката. Что оказалось ошибкой, хотя в то время ни он, ни я не осознавали этого. И он не заплатил мне за мою подпись. Ни одного доллара.
– И что? – спросил я. – Я хочу сказать: ну и что из этого?
Романель не ответил, глядя мимо меня, как будто погрузившись в размышления, или пытаясь что-то разглядеть в пространстве или во времени.
– Теперь я знаю, – медленно заговорил он, – что Альда пронюхал о моих периодических закупках дополнительных акций "Голден Финикс", поскольку он спросил меня об этом, когда они развлекались с моей головой в "Медигеник Госпитал". Но до сих пор не знаю, каким образом он это пронюхал.
– А я могу сказать каким образом, – заметил я. – Он обнаружил это, когда ребятки с биржи начали интенсивно сбрасывать акции, но покупатели, благодаря вам, не очень-то брали их.
– Черт, а ведь и точно. Слушайте, Скотт, вы не поможете мне сбагрить пластиковые хижины с гарантией эскимосам?
– Нет уж, спасибо.
– Жаль, а то вы могли бы обеспечить свое будущее. Ну ладно, главное в том, что Альда узнал о моих проделках. Еще немного, и я бы спрятал все концы, но события разворачивались быстрее, чем я предполагал. Естественно, была договоренность о том, что никто из нас не приберет к рукам основной пакет, хотя с юридической точки зрения для этого нет непреодолимых препятствий, разве что вас могли просто прикончить, если вы допустите прокол. Будь у меня больше времени, я бы довел дело до конца без проколов, однако...
Он поменял ноги местами, снова положив их одну на другую, и уставился в потолок.
– Было ясно, как пить дать, что меня уже пора считать покойником мертвее мертвого. Боевики Альды промахнулись, но в следующий раз все равно мою голову принесли бы ему на блюдечке – рано или поздно это бы случилось. Я вымотал себе все мозги, думая о том, что этот садист с радостью раздавит меня и одновременно приберет к рукам мои акции ГФМ. Вы только взгляните на цифры, Скотт. Миллион семьсот тысяч штук, и если даже он взял бы за каждую по пятнадцать долларов, чистая прибыль составила бы двадцать пять миллионов. А при удачном раскладе каждая пошла бы по двадцать шесть – двадцать семь, и он прикарманил бы сорок шесть – сорок семь миллионов моих денежек. Не сравнить с прибылью от продажи наркотиков, верно? Короче, если учесть, что Альда, не моргнув глазом, готов пришить двух человек по двадцать баксов за каждого, если ему понадобилось бы сорок, я был бы уже трупом. Если только...
– По-моему, я начинаю следить за ходом ваших тревожных и, смею сказать, преступных мыслей.
– Здесь вы совершенно правы. А что мне еще оставалось делать? Альда в любое время мог убить меня, но я бы ни за что не позволил этому меднолобому присвоить мои акции ГФМ, даже если бы к этому времени меня не было в живых.
– Значит, тогда-то вы и обратились к Уортингтону.
– Вот именно. Хотя я много думал над этим, тем более, что на больничной койке у меня было навалом времени. Я хотел устроить так, чтобы обезопасить себя, не дать какому-то ублюдку лишить меня жизни в самом ее расцвете, а также обезопасить Спри и в то же время обеспечить ей будущее независимо от того, что со мной случится. А главное, черт меня побери, я не мог допустить, чтобы Альда нагрел на моей смерти руки. В общем, целая стая мыслей роилась у меня в голове, и, по-моему, они до сих пор порхают где-то в воздухе. А самое первое, что сказал мне наш седовласый и мудрый советник, было для меня приятным сюрпризом, правда, приятным это стало бы только в том случае, если бы мне удалось передать свои чувства Альде, но так, чтобы меня снова не подстрелили или не разрубили на мелкие кусочки. Уортингтон сказал, что документик Альды, который я подписал и по которому он должен получить миллион акций ГФМ после моей кончины, не стоит и птичьего говна. Кстати, он выразился не так откровенно.